Вадим Сыромясский. Встреча с юностью

Вадим Сыромясский
Встреча с юностью

Первые огорчения
Историю необычайных событий моей ранней юности дополняет приключение на реке Мертвовод. Эта река берет начало где-то в Карпатах, протекает через мой родной город Вознесенск и впадает в большую реку Южный Буг. Летом она обычно усыхает и заболачивается, а в половодье и дождливую пору широко разливается в плавнях и в своих бурных потоках  смытого в верховьях чернозема несет все, что она успела захватить: камыш, траву, бахчу вместе с остатками смытых сторожевых куреней и всякое другое добро. Все это оседает в просторных плавнях междуречья и частично сбрасывается в материнскую реку, обеспечивая плодородие прибрежных земель. В заводях и глубоких протоках этой неказистой речки водилась рыба, и мы часто отдавали ей предпочтение перед широким Бугом.         
Как правило, я ходил рыбачить со своим старшим напарником – большим знатоком этого дела и влюбленным в окружающую природу поэтом. Но в эту светлую осень я переживал муки романтического возмужания и предстоящего расставания со своей первой любовью. И поэтому искал уединения и общения с природой.
Звали ее Аня. Она была старше меня на два года, но внешне это скрывала ее стройная фигурка и тонкие черты лица. В младших классах она была у нас пионервожатой. Отдавалась этому делу всей душой, возилась с нами как наседка, даже в свои школьные перемены прибегала к нам пообщаться. Чуткие к добру дети привязались к ней всей душой и всегда с нетерпением ждали ее появления.
Мы с ней подружились особенно тепло, очевидно, внутренне ощущая какое-то родство душ. В те годы я много читал, и это давало нам поле для общения. Мы много говорили о проблемах, которые волновали тогда молодежь, и все больше и больше обнаруживали общность подходов и пристрастий. Чудо было в том, что мы никогда не спорили, хотя каждый мог оставаться при своем мнении. Иногда я бывал у нее дома, где была хорошая библиотека, брал что-то почитать. Мы непроизвольно маскировали наши встречи от себя и от других деловой необходимостью и не назначали каких-либо свиданий. Я еще не созрел для каких-то осознанных действий, но всем своим существом чувствовал, как судьба неумолимо подвигает меня на испытания состоятельности. Все заслонило непреодолимое желание быть с ней вместе, слушать ее тихий голос, видеть эту грустную слегка виноватую улыбку и озорные лучики света ее красивых карих глаз. Ради этого хотелось жить. Но судьбе было угодно поставить точку в этой истории.
Она закончила десять классов, и вся их семья переезжала теперь в Николаев, где она должна была учиться в педагогическом институте. На прощание она подарила мне из своей библиотеки книгу стихов Леси Украинки. Это было символично. Грустные мотивы и печальные образы этих стихов великой поэтессы как нельзя лучше окрашивали ауру нашего расставания. А выбор подарка звучал как запоздалое признание в том, на что мы не решились.
Обуреваемый страстями, которые терзали мою душу и которые были недоступны никому другому, я поднялся до рассвета, собрал свою нехитрую амуницию, взял свое самое длинное бамбуковое удилище и отправился на рыбалку. К восходу солнца я уже был далеко за городом и вышагивал по знакомой дороге между насыпью железной дороги и огородами в плавнях. Вскоре слева показалась арка высокого моста через реку, справа вдали устье реки Мертвовод, впадающей в Южный Буг. Достигнув берега, я повернул направо и пошел в направлении устья по знакомым до боли не раз насиженным местам. Вокруг царила картина запустения, заброшенности и какой-то убогой гнетущей нищеты. Вся прибрежная зона была покрыта грязью и мусором от недавно сошедшей высокой воды. Мостики и кладки, когда-то любовно охраняемые своими хозяевами, были порушены и покрыты грязью. Наша любимая заводь, где мы когда-то лихо таскали золотых линей и коропчуков, была запружена полегшим сухим камышом, на который намыло гниющие остатки какой-то растительности. Пахло застоявшейся водой, гнилью, а от чистой воды ветер доносил ароматы болотной растительности и свежезаломанной зеленой куги. К моему удивлению на всем побережье не было ни одной живой души.  А весь развернувшийся пейзаж не принес мне ожидаемой радости от свидания с природой и милыми  моему сердцу местами.
Я прошел к самому устью и выбрал место на самом высоком берегу, где внизу у самой кромки воды лепились кусты ивняка, ветки которых склонялись к поверхности воды там, где уже была глубина. Берег здесь был чистый, и сквозь подсвеченные утренним солнцем кусты, в прозрачной глубине видны были стайки мелкой рыбешки, на фоне которых появлялись контуры крупных особей, не спеша следующих куда-то по своим делам. А на середине по фарватеру шел карнавал. Из глубины выпрыгивали серебристые тушки верховой рыбы, а временами над водой подымался целый фонтан мелочи, которая, возвращаясь в воду, энергично разбегалась в разные стороны. Это баловалась щука. Описанная картина не может не тронуть сердце рыбака и не увести его мысли от любых жизненных невзгод.
Подчиняясь просыпающемуся азарту, я развернул свою снасть и с помощью своего легкого и длинного удилища забросил поплавок и наживку через кусты в самый центр рыбьего представления. Время утреннего жора видно еще не подошло, и мою нетронутую снасть течение прибивало к берегу, что вызывало необходимость повторных закидок. Одно из движений этого рыболовного спортивного упражнения я выполнил недостаточно ловко, и мой крючок, естественно, крепко зацепился за склоненные к воде ветки. После нескольких безуспешных попыток отцепиться я применил преподанный мне когда-то отцом прием: резко выбросил руку с зажатым в ней удилищем вперед, как при забросе. При этом оступился, потерял равновесие, отбросил в сторону удилище и, собравшись всем телом, сокрушая кусты на высоком берегу, упал на чистую воду. Находясь уже в воде, я открыл глаза и почувствовал, что тело мое вращается, а где-то вверху светится пятно от осеннего солнца, и в его лучах сверкают поднимающиеся кверху пузыри. Почему-то я совершено не потерял самообладания и мысленно даже улыбался нелепости своего положения. Дождавшись, когда мои ноги займут вертикальное положение, я начал энергично подгребать к берегу. Но сколько я не старался, ноги мои не чувствовали дна, а намокшая одежда и обувь все сильнее стягивали мое тело, сковывали движения и тянули меня на дно. Непроизвольно я оглянулся вокруг, увидел бесконечную гладь двух соединившихся рек, почти отвесный берег и абсолютное безлюдье. Надежд на помощь со стороны не было. В какое-то мгновение я сознал всю безнадежность своего положения, и мною овладел бесконечный панический ужас. Мобилизовав всю свою волю и энергию, я подгребал к берегу, лихорадочно хватался за нависающие надо мной ветки, но они каждый раз обламывались у корневища, а я влекомый силой земного притяжения возвращался на исходную позицию. Наконец, когда моя борьба перешла в стадию агонии, мне, к счастью, попался крепкий куст, я подтянулся к кромке берега и, уняв волнение, хватаясь свободной рукой за каждую последующую опору и не отпуская первую, вытащил свое тело на сушу. Затем бочком, чтобы больше не искушать злодейку – судьбу, перебрался на отлогую часть берега.
Вырвавшись из цепких объятий смерти, я стоял неподвижно на берегу, пока стекала вода с одежды и постепенно возвращалась способность что-то соображать. Первая мысль была жесткой и нелицеприятной: неужели кому-то была угодна в этот солнечный день моя глупая, нелепая и бесславная смерть? О благополучном исходе думать как-то не хотелось.
Подсушив кое-как одежду и обувь и натянув ее мокрую на себя, я вышел на асфальт и бодрым шагом направился в сторону города. Била дрожь по всему телу, от спазма сосудов в голове отсутствовал даже намек на  какие-то мысли. Все мое существо требовало тепла и забвения всего этого кошмара.


Молодость

Познавши очарование любви, человек начинает понимать, что все красоты и блага земли он готов принести ей в дар. В нем также растет ощущение, что никакие преграды не могут помешать ему исполнить этот порыв и желание.               

Антоше

Вечерним поездом в плацкартном вагоне возвращался с последней производственной практики без пяти минут инженер, а пока еще студент-политехник. Все складывалось пока без проблем, и ним овладело беспечно-лирическое настроение, какое могут позволить себе только учащиеся дневной формы обучения.
Его единственная спутница, пожилая женщина, забившись в угол, торопливо поужинала и напряженно ожидала возможности отправиться на покой. Он погулял, пока она улеглась, и теперь сидел на нижней полке, беззаботно покачивал ногой и прокручивал в памяти подробности своего близкого знакомства с огненным металлургическим производством. Его привлекала огненная стихия, внутренняя напряженность, масштабность и постоянно витающая опасность этого рода человеческой деятельности. И не смущали неблагоприятная экология, запыленность, загазованность и даже смерть на рабочем месте, свидетелем которой он оказался в прокатном цехе. Он чувствовал властное веление судьбы и готов был отказаться от лестного предложения на общественную работу в столице. Будущее ему виделось в какой-то мере уже предопределенным. Его тягу к стихиям, очевидно, можно было объяснить тем, что по рождению он был Овен. Но в его время люди больше полагались на свои внутренние побуждения и интуицию, и относились с большим предубеждением к изысканиям астрологов. Как многие люди его поколения он слушал свое сердце и подчинялся его велениям.
Его вольные мысли прервал скрежет тормозов и приглушенная возня в тамбуре. Вскоре в проходе с сумкой на плече появилась обладательница сверкающих обаянием серо-голубых глаз и непринужденно спросила:
-  Здесь свободно?
Он перестал качать ногой и, придав своему голосу значительность, ответил:
- Да, если у Вас имеются соответствующие проездные документы.
- Имеются.
- Тогда садитесь напротив. Я держу Вам место от самого Запорожья.
- Я даже не знаю, как Вас благодарить!
- Если позволите, я заброшу ваш багаж наверх. Благодарить не надо, это входит в мои обязанности.
- Если можно, поставьте мою сумку так, чтобы я ее видела.
- Ага, оскорбление недоверием. Этим страдают многие женщины.
- Прошу прощения, но я хотела бы быть уверенной в своем ближайшем будущем.
- Я готов стоять до утра на страже вашего будущего, если Вы ответите мне взаимностью.
- Слушай, тебя, видно, не переговорить!
- Факт нелицеприятный и на столько же очевидный.
Они дружно посмеялись, и дальнейшее путешествие продолжали как два близких, давно знакомых товарища. Их роднила молодость, общность интересов и могучий магнетизм природы.
Он сбегал к проводнице, растормошил ее и уговорил нагреть чаю в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Затем торжественно появился с двумя стаканами в блестящих подстаканниках, пачкой печения “Привет” и двойным сахаром в фирменной обертке.
- Наш ресторан приносит извинения, но после полуночи он может предложить только чай в прикуску.
Они с удовольствием пьют чай, хрустят печеньем и через кромки стаканов ловят веселые взгляды друг друга.
- Да, я хочу задать тебе вопрос. Как говорят в Одессе, зачем ты едешь? За знаниями или за счастьем?
- За каким там счастьем? – печально говорит она. – Еду сдавать сессию в педагогический. Я учусь заочно на филологическом факультете.
- Ага, а в Одессе ты когда-нибудь бывала? Нет. Ну, тогда считай, что ты еще нигде не бывала и ничего путного не слышала. Приезжай в Одессу, и я тебя сразу поведу на Привоз. Там ты пройдешь такой курс филологии, что твои преподаватели попадают прямо на экзаменах от колик в животе.
- Да, я хотела бы побывать в Одессе, – тихо говорит она. – Но у меня очень болеет мама, и я не могу ее надолго оставить. Кстати, папа у меня был инженером, как и ты.
Они замолкают, какое-то время каждый думает о чем-то своем. Затем они возобновляют диалог, и говорят, говорят, как бы торопясь напиться из чистого источника в преддверии скорого расставания.
- Ты, наверное, постоянно ходишь в Оперный театр?
- Бываю, но предпочитаю оперетту.
- Ой, я тоже очень люблю оперетту! Небось, часто видишь Водяного?
- Да, каждую субботу. На базаре.
- Вот, видишь, как тебе везет! А на нашей периферии главное увлечение – это кино. Вспомни, как еще недавно люди душою жили на героических фильмах и поэмах любви. А теперь повалили на зарубежную мелодраму. Тебе понравились картины с участием Лолиты Торрес?
- А, эта “сердцу больно”. Ребрам моим было больно в очереди за билетами. Сюжеты конечно простенькие. Но сама Лоллита, ее грудной голос и задор – это конечно класс! Должен тебе сказать, что мы живем в век кино. Заметила, в заголовках американских фильмов – студия “XX век – Фокс”? Но ничто не вечно. Похоже, что кинематограф уже обречен – его слопает телевидение. Вот когда восторжествует обыватель с газетой на диване! Напрягаться ему придется только для того, чтобы хлопать ресницами
- Я представляю, как плохо будет студентам. Вы ведь сейчас только то и знаете, что убегать с лекций, чтобы посидеть в кино.
- Почему же? Можно погулять с интересной девушкой по Приморскому бульвару. Это как-то даже  более романтично выглядит. И одновременно мозги проветриваются. Но хочу тебе сообщить, что самое веселое время у студента – это уборка урожая и военная подготовка.
- Уборка урожая – это мне понятно, но что может быть смешного на военных занятиях?
- Сейчас я тебе изложу небольшой и не секретный эпизод. В начале лета мы проходили офицерскую стажировку в действующих в Молдавии частях. Скажем так: в N-ском мотомеханизированном полку на окраине Кишинева. Обстановка была очень напряженная. С одной стороны баловался наш друг Чаушеску, с другой разгоралась большая война на Среднем Востоке. Наша страна демонстрировала свою мощь и проводила полномасштабные учения своих войск. В этой обстановке руководители нашей стажировки и командиры подразделений, к которым мы попали на выучку, решили продемонстрировать за короткое время  практики все тяготы воинской службы.
Одели нас в бывшую в употреблении солдатскую форму. Кому что досталось: кому длинная, кому короткая шинель, а кому гимнастерка ниже колен.
Теперь представь себе такую картину. Отрабатываем мы ночную операцию по разведке и захвату населенного пункта взводом средних танков. Утюжим целую ночь степные дороги, ямы и овраги, и в качестве командиров по рации координируем действия смежных подразделений. На рассвете выстраиваем свои три грозные машины вдоль проселочной дороги, наш бравый майор выводит подразделение на построение и с пристрастием начинает разбор выполнения боевого задания. В низину, где мы расположились, опускается предрассветный туман, тянет прохладой, а вся наша компания в разнокалиберных шинелях и нахлобученных на уши пилотках напоминает стадо приведений, пританцовывающих на дороге. Через полчаса разбора мы начинаем терять способность что-нибудь понимать в саркастически окрашенном докладе майора. И в это самое время из-за бугра появляется пароконная телега, на которой пожилой молдаванин с женой везет, с утра пораньше, на базар продавать помидоры. Сохранивший в памяти картины прошлой войны, он с тревогой и изумлением на лице останавливает лошадей и о чем-то переговаривается с женщиной. По всему видно, что картина с грозной современной бронетехникой и толпой обшарпанных приведений никак не укладывается в его сознании. Немую сцену разрешает своим комментарием наш майор, который знал наизусть абсолютно все русские матерные выражения. Лицо молдаванина озарил свет постижения истины, он облегченно вздохнул и тронул своих лошадей.
За все время рассказа девушка не сводила своих лучистых смеющихся глаз с лица студента и в конце, звонко рассмеявшись, заметила:
- Я поняла, что защита у нас надежная. С юмором.
Польщенный студент собирался поведать еще более смешную историю, как он сдавал зачет по поражению цели из танковой пушки, но в это время по вагону раздался клич:
- Прибываем на станцию Луганск, приготовьтесь к выходу!
- Ой, мне надо торопиться, чтобы успеть на последний автобус в город.
Как пораженный громом и молнией он в смятении достает ее сумку и тихо говорит:
- А я собирался рассказать тебе еще много смешных историй.
- А я собиралась еще долго тебя слушать.
Они торопливо протискиваются по вагонному проходу, и он с болью сердечной смотрит на веселые кудряшки на ее затылке. Она молча берет свою сумку, подает ему руку и с сожалением в голосе произносит:
- Прощай, веселый спутник! Кстати, как тебя зовут?
- Мама называет меня Вадик.
- А меня все называют Мариной.
- Будь счастлива, Марина, пусть бог даст тебе глубокие знания!
Она бежит вдоль поезда и скрывается в ближайшем переходе.
-Что парень загрустил? – спрашивает пожилая проводница.
- Вам хорошо говорить, а я, может быть, потерял кошелек, полный бриллиантов.
- Ладно, ладно. Становись ближе. Видишь? Вон шагает по перрону твой кошелек с брильянтами.
Поезд отправляется, и он с грустью провожает глазами эту станцию Луганск и удаляющуюся одинокую фигурку на перроне.
- Постой тут и охладись немного, – говорит проводница и захлопывает дверь.
Он прислоняется лбом к холодному стеклу и сокрушенно думает: и почему я такой не удачливый? Погодя он заходит в вагон и, разминаясь в узком проходе с проводницей, спрашивает:
- Тетя, вы мне не посоветуете, как красиво броситься под поезд, в котором ты уже едешь?
- Проходи, курский соловей, всю ночь прощебетал. Ложись, немного поспи. Дорога дальняя.
Он проходит к своей полке, берет спальные принадлежности и, расстилая, со злостью в голосе напевает:

Сердцу больно!
Уходи – довольно.
Мы чужие,
Обо мне забудь.



Джулия.  (Юлия Гурович)

Крик души
В жизни всякое может случиться.
Мы могли бы с тобой разлучиться,
Мы могли бы с тобой потеряться –
Не дождаться потом, не дозваться.

Мы могли бы с тобой разлучиться!
В окна бьется душа моя – птица.
И кричит, и боится сорваться:
Мы с тобою могли б потеряться!

***
Серый пепел и зола черная
У забытого костра звездного…
Остается Млечный Путь – бременем,
Остается синий день – ласкою
Остается детство мне – сказкою.

Парус брошенной мечты – с дырами.
Мир ищу в тебе, а ты – с миром ли?

Ночные грезы
А в доме тихо и темно…
Луна тихонечко в окно
Глядит, держась за облака.
И ветра добрая рука
Ей их взбивает, как перину,
И ночь, как будто балерина,
Танцует в небе танец свой.
И за неведомой звездой летит,
Летит мечта за синей птицей
В хрустально звездной колеснице,
Куда орлы запряжены.
И где желанна власть Весны.

А в доме дети спят давно.
Их сны – заветное кино,
Куда бесплатно всех пускают,
Где снег и теплый, и не тает,
Где лето, море, птицы, встречи
С неведомым, и где на плечи
Неслышно падает туман.
Где полон звезд тугой карман.
Где цирк волшебными огнями
Не просто нас призывно манит,
Но открывает тайны нам…
Ах! Все подвластно этим снам!
Летний день
Ликующее солнце,
Сверкающее море,
Смеющиеся дети
И бешеный прибой.
Из солнечной дорожки
В мир рвущаяся радость.
Сияющие камни,
Качающийся зной.

Но утро зябкое приходит,
Мы в птичьем звонком хороводе
Не замечаем, как растем,
Ведь жизнь была не только сном!
Взрослеем, старимся, уходим
Из детства… И минувших лет
Итог, как водится, подводим.

Домой!
Мы возвращаемся домой,
Мы возвращаемся.
В наш детский и счастливый мир
Перемещаемся,
Где снятся нам таинственные сны
Волшебные,
Что издавна познали мы
Целебность их.

Исчезли годы – ты опять
Ребенок маленький.
В колени мамы головой –
Пускай не старится!
Ты завтра можешь вновь уйти –
Тебя здесь будут ждать.
Сюда по доброму пути
Потом придешь опять.

Мы возвращаемся домой,
Мы возвращаемся.
Мы ото лжи дорожной
Очищаемся.
Нам здесь прощаются грехи,
Как в детстве шалости.
Мы здесь в потоках доброты,
Любви и жалости.
Мы возвращаемся домой…

Элегия
Пусть он придет – миг,
Который не день и не ночь,
Пусть принесет покой.
Стучащий по крышам дождь
Покоя лишает, но
Прозрачным отсветом ночь
Подарит немного пятен.
Ты, который потерян мною – святый.
Святостью дня светел,
Мрачностью дня темен,
Но этим со мной равен.

Пусть он придет – покой,
Который не жизнь и не смерть,
Пусть нам подарит свет.
Каплю добра – улиткой,
Ползущей, как капля дождя
По миру стекла наших душ,
Закрытых забытой улыбкой.
Сквозь звуки фагота и скрипок,
Под комом забытых идей,
К рассвету волшебных людей,
Живущих в пространстве звездном,
Идущих по терниям-розам
Пусть он придет…

Весна
Свежий ветер, небо, тучи,
Снег как ели стал колючим,
И на улицах чуть сонных
Очень много луж бездонных.
В них смеются солнце, небо,
Эти лужи были снегом.
А сейчас весна, играя,
Кораблями в них бросает
Щепки, веточки, хвоинки.
И звенят чуть слышно льдинки,
Как волшебный инструмент –
В нем и музыка и свет,
 И мелодии весны
Все отчетливей слышны.