Сад жизни человеческой

На землю опустилась летняя сиреневая ночь. Городской парк пылал желтыми лицами фонарей; тени деревьев, длинными цепями собираясь на аллеях, звенели острыми обрывками остывающего ветра, а звезды приобрели цвет аквамарина и, казалось, были вплетены в ветвистые кроны, точно изящные украшения. Когда ветер чуть стихал, тенистые цепи тотчас же рассыпались на сотни кусочков-звеньев, разбегались по аллеям, прятались в стволах деревьев, а потом выходили наружу, ибо чувствовали приближение нового порыва.
 На одной из скамеек парка сидел какой-то старик, его сгорбленная сутулая фигура словно окаменела, - даже могло показаться, что он умер в этом положении. Но нет, дыхание его еще не оставило, хотя и слабело с каждой минутой, руки уже не дрожали, но пальцы по-прежнему сжимали измятое письмо, которое он получил два часа назад. Слезы выступали на глазах старика, когда он снова и снова перечитывал письмо, а тени деревьев собирались на лице тяжелыми очертаниями горя… «Уважаемый Виктор Михайлович! Сообщаю вам о трагической гибели вашего сына Дмитрия. Очень жаль, что вы так и не смогли повидать его за все эти годы. Дмитрий погиб в автомобильной аварии 5-го июля. Он был отличным композитором и самым отзывчивым человеком из всех, которых я когда-либо знал.
                Друг покойного Виталий Нестеров.»
 Старику казалось, что его тело разом наполнили зыбким могильным холодом. Двадцать четыре года он не видел своего сына! Развелся с женой, когда их ребенок был шестилетним малышом, и уехал на другой конец России, за тысячи километров. Другие люди, новая жизнь захватили его. Некоторое время он еще думал об оставленной семье, переживал, но потом…
 Перестал переживать…
 Все события его прошлой жизни стерлись временем, однако… не безвозвратно, нет, ибо смерть сына в одно мгновение вернула воспоминания, которые теперь рисовали маленького Диму, жену Свету, еще молодую – только такими он их и помнил. Он видел зыбкие картины прошлого, которые, казалось, стелились по земле, накладываясь на цепи теней, и готовы были рассыпаться вместе с ними при новом порыве ветра. Однажды вечером – это было за год до расставания, двадцать пять лет назад, - они сидели на веранде у себя на даче и пили чай, который удивительно пах кремом и душистым жасмином, а потом отправились гулять в сад. Он видел узенькую тропинку, разделявшую сад на два рукава цветовых абстракций и полуразмытых, словно по продольной штриховке, контуров. Дима шел, держась левой рукой за отца, а правой – за мать. Во взгляде мальчика складывались странные фантасмагорические образы, которые в один миг захватывали юное воображение. Он что-то машинально напевал - уже тогда все вокруг представлялось ему музыкальным волшебством и бурей фиолетово-розово-зеленых красок, танцевавших в певучей мистерии струн. Прогулка в неведомые пространства размытых деревьев и цветов... Сумерки осторожно спрятались в голубом дыхании земли, а старинные фонари у дорожек сада все сияли, теперь уже пронизывая черный контраст ночи, их радужные нимбы подрагивали в такт кузнечному стрекоту…

 Виктор Михайлович даже не заметил, как заснул, сидя на скамейке. Секунду он думал, что увидит продолжение своих воспоминаний в сновидении, но все перемешалось в его мозгу, и теперь он сам шел по фантастическому саду, держа за руки мать и отца, которые погибли еще в Отечественную войну. Они смотрели на сына, и их глаза горели точно так же, как у Димы, которого теперь здесь не было, горели музыкальным волшебством. А потом все кануло в черную черноту. Витя беззвучно кричал, пытаясь пройти через нее, протягивал руку, но ловил лишь холодную пустоту… Но вот наконец он сумел что-то ухватить, и тут же чернота рассосалась – в его руке была зажата телеграмма с фронта, извещавшая о смерти родителей, которые погибли вместе у железной дороги при воздушном обстреле. Витя не мог повернуть головы, чтобы посмотреть где находится. Телеграмма, застывшая перед его глазами, закрывала собой все, душила его затуманенное сознание, сдавливая  горло, а какой-то странный голос шептал ему на ухо тайные слова о жизни каждого человека, о его жизни, о том, как он терял родных ему людей и плакал, опасаясь катастрофы. Но потом ничего не происходило, жизнь продолжала свой скучный, размеренный ход, унося в прошлое любые переживания и наполняя их кажущейся бессмысленностью…

 Проснувшись утром на скамейке в парке Виктор Михайлович уже не помнил слов, которые шептал ему странный голос, но с удивлением понял, что горе куда-то ушло, сменилось досадой. Да, именно досадой, которая была вызвана тем, что уединение и покой старика нарушило такое совершенно непредвиденное и жуткое событие.
 Он тяжело вздохнул и поморгал глазами, чтобы избавиться от остатков черного сна. Щеки его чуть покраснели от холодного воздуха. Ему уже более не представлялись маленький Дмитрий и жена, правда старик подумал о том, что Светлане сейчас, должно быть, очень плохо, ведь она даже не смогла сама известить его о смерти сына или продиктовать письмо от своего имени. Да, ей очень плохо.
Но он-то дело другое. В конце концов он толком не знал Дмитрия, чего теперь переживать?
 Старик встал со скамейки. Внезапно странное ощущение родилось где-то  во рту его, под самым языком. Такого никогда раньше не было – ему непреодолимо хотелось выпить яблочного сока.