На дыбе

                ***
Пятеро магов держали портал, все остальные оставшиеся следили за этим. Портал не только нужно было держать, его еще нужно было открыть, хотя последние было и не проблемой для верховного мага Эллин. Самой же трудной задачей занимались сейчас его лучшие ученики. Они держали портал и только по их знаку, когда портал стабилизируется, Эллин мог преступить к своей части работы. Он шел к этому большую часть своей жизни, многие не верили, а он верил, многие смеялись, а он все равно шел на пролом, на зависть, на зависть всем, наперекор всему.
Открыть портал в другой мир? Это ли не сказка? Ну, на ближайший остров – это, пожалуйста, на другую сторону планеты – трудно, но возможно. Но в другой мир? Это безумие. Да безумие. И это безумие сейчас творилось в зале Главного Магического Университета. Шестеро высших магов творили портал в другой мир.
На эксперимент не пригласили никого, но пришли практически все. Все лектора и все ученики, включая первокурсников и абитуриентов, пожаловали чиновники из королевского дворца и градоуправления. Говорят, сам король изволил иметь желание присутствовать, но его убедили этого не делать, сославшись на то, что его присутствие может дурно подействовать на магов, так, как те будут больше думать о внешних эффектах, чем о самом эксперименте. Кольцо присутствующих сомкнуло стройные, многочисленные ряды вокруг магов в белых одеяниях.
- Давай! – Резко крикнул один из пятерых.
Толпа ахнула и резко замолчала, пытаясь не сбить магов своими возгласами. Казалось, они даже перестали дышать, боясь, что их громкое дыхание разрушит создаваемые чары.   
- Энее рихе, толе грасе… - начал Эллин.
Но его голос сорвался, когда в башню, на вершине которой и находилась зала, ударила молния. Стекла в зале повылетали, башня содрогнулась и накренилась. Светлое до этого небо заполнили черные тучи. Стало темно. Народ заметался по зале, ища выход.
- Черви, - раздался голос с небес, - вы черви! И я запрещаю…
Вторая молния грохотнула рядом с залой. Толпа, визжа и крича,  устремилась к выходам, маги перестали удерживать портал и он начал быстро уменьшаться. Молнии бил одна за другой, и башня рушилась, разваливалась прямо на глазах. Все шестеро магов теперь держали заклинание «Небесный щит», чтобы камни, падающие сверху, и молнии не угодили в людей.
Раздался крик за спиной у Эллина, он обернулся и только успел заметить, что какая-то девушка, толи первокурсница, толи абитуриентка споткнулась и провалилась в исчезающий портал.
Эллин было дернулся, но потом остановился. Сейчас он не сможет помочь ей, сейчас нужно было держать заклинание, иначе ради одной можно было бы потерять всех. Да и сможет ли он ей помочь? Куда ее занесет портал, без главного заклинания? Кто знает? Он постарается, но …. Но это все потом, сейчас главное спасти людей.
Верховный маг закусил губу и сосредоточился на заклятие.

                ***

Мили очнулась в лесу. Первое, что она сделала – потерла подвернутую ногу. Именно из-за этой ноги она и провалилась в исчезающий портал. Встать получилось с трудом, от напряжения и боли из глаз хлынули слезы. Мили была первокурсницей и заклинаний самолечения еще не знала, так что вылечить себя она не могла, по причине нехватки знаний. Оглянувшись вокруг, девушка поверила в ученость и всемогущество Эллина. Место, где она находилась сейчас, не могло существовать в ее мире, а следовательно, его эксперимент удался. Небо было синим, а не розовым, как дома, трава зеленая, а не голубая, стволы деревьев были коричневыми и жесткими. Это место было явно не в ее мире. С пониманием, где она, пришло и волнение. В бедный девичий мозг хлынули вопросы. Как ее отсюда вытащат и вытащат ли вообще? К горлу подкатился комок, перед глазами промелькнули лица мамы, сестры, брата Эвила.
- Так, - сказала она себе, - не стоит впадать в уныние. Меня обязательно найдут. Должен же быть кто-то, кто видел, что я провалилась в портал. Даже если никто не видел, мастер Эллин должен продолжить эксперимент.
На смену одних вопросов пришли другие. И самый главный из них: КОГДА?
Уже на первом курсе они проходили относительность времени, а если следовать этой теории время в ее мире и в этом могло идти не равнозначно. Следовательно, ее могли спасти уже через секунду, а могли и через года, если она еще не умрет к тому времени от времени или от местной болезни. Ком в горле увеличился в размерах, слезы тоненькой струйкой потекли по щекам.
Белым рукавом Мили вытерла слезы, хлюпнула носом и приступила к решению проблем по мере их поступления.
- Меня точно спасут. – Сказала твердо себе она. – Если на это не надеяться, то и жить не стоит. Когда? Да в любую минуту. Следовательно, нужно поселиться поблизости от этого места, чтоб спасательной команде было проще меня искать.
Она резко встала, чтоб пойти и найти место для жилья, но тут же охнула и села. Нога болела нестерпимо. Мили хлопнула в ладоши, ничего не изменилось, она еще раз хлопнула, но результат остался прежним.
- Что ж я делаю… - сама себе сказала она и шлепнула ладонью по лбу, - привыкла на маму во всем надеяться. Но отсюда ее не вызовешь, так что хлопай, не хлопай, а толку никакого.
Навыки ведовства, приобретенные на первом курсе, не включали в себя самолечение и обезболивание раненых конечностей. Даже ровную палку и бинт она сотворить не смогла.
- Придется выкручиваться без помощи магии.
Подобранная палка и кусок, оторванный от подола, послужили не плохой шиной. Ничего другого на ум не приходило. Встав и попробовав опереться на эту конструкцию, Мили охнула, боль уменьшилась, но не прошла полностью.
- Надо искать местных жителей, должен же здесь быть кто-то разумный, иначе мне с такой ногой…
Надеться в экстремальной ситуации нужно было на лучшее, и, понадеявшись на свое везение Мили, пошла, а точнее похромала, издавая охи при наступлении на больную ногу, искать аборигенов.
Она ходила два дня, лес не кончался, она ходила кругами от того места, где ее выбросило в этот мир.
- А вдруг, меня ищут? Вдруг они уже здесь? – Шептала она себе.
Под конец второго дня, обессиленная и голодная она рухнула под дерево. Сочтя, что умереть – это лучший выход из сложившейся ситуации. Но….
Но.
Она услышала голоса. Человеческие голоса. Она даже поняла речь. Но, увы, это небыли люди ее мира. Это были две местные женщины.
- Помогите! – Прокричала она, не задавая себе лишних вопросов, в роде, как выглядят аборигены и почему она понимает их язык. Единственное, что хотелось ей, так чтоб этот кошмар быстрее закончился.
Ее подобрали и выходили, отнеся предварительно в деревню. Люди этого мира выглядели так же, как и она. Они тоже имели две руки, две ноги, голову и одно тело. Аборигены ничем не отличались от ее соплеменников. Речь их была немного отличной и некоторых слов она не понимала, но общаться на бытовом уровне это не мешало. Из предосторожности она соврала своим спасителям, что не помнит ничего о себе, о своих родственниках и где она жила. Это было сделать легче легкого, так как ничего в этом мире не знала и на вопросы с подвохом могла с чистым сердцем ответить, что не помнит.
Бедную юродивую сиротинушку приютила семья сапожника. Время шло, точнее сказать летело. Спасители не появлялись. Мили, хоть и нехотя, но все же вышла замуж за старшего сына плотника. Лишь только он мог понять ее, когда она, не отрываясь часами, смотрела на звезды. Он да еще черный кот, который в первый же день нахождения девушки в деревне, подбежал к ней, потерся об ногу и больше никуда не отходил от нее, а если и убегал, то только ненадолго. Самое странное, что этот кот мог петь. Да, да, именно петь. Кот мог примоститься рядом с ней и начать петь под музыку невидимой лютни. Местные не слышали его песнь, им слышалось лишь одно мурлыканье, а вот невидимую лютню слышали многие.
Первая песня кота поразила Мили больше всего.

Варится, парится варево мерзкое,
Сдобрено кровью людской.
Смрадное действие наглое, дерзкое
Скрытое темной горой.

Волосы струпьями, дикой улыбкою
Скалится, кривится рот.
С речью ветвистою, жадною, пылкою
К небу взвывает урод.

Рваны и черны ее одеяния,
Очи блистают в ночи.
Дьяволу в дар воздает воздаяние:
Дьявол ответь! Не молчи!

Дай же мне сил колдовских и умения!
Дарствуй мне вечность и власть!
Молодость дай вместо тела старения,
В сердце даруй злобу, страсть.

Буду за это твоею рабою
Верно и справно служить, -
Ведьма кричала за темной горою, -
Именем тьмы ворожить.

Ночь рассмеялась скабрезнейшим хохотом,
Кровью алела луна,
Ведьма дрожала от страха и похоти.
Дар получила она…

Капает кровушка, варится варево,
Ведьма живет и творит.
В сердце озлобленном темное зарево,
Черное имя Лилит.

Мили, после смерти родителей мужа, вела семейное хозяйство и иногда помогала соседям. Все-таки первый курс  Университета она закончила с отличием. Могла порчу снять, сглаз, приворотить непутевого мужа, роды облегчить, отворотить от пьянства, да и множество других мелких, но нужных дел.
Все было хорошо, и муж хороший, и дом в порядке, и соседи ей не нарадуются, она даже о своем мире стала забывать. Да только хорошего много не бывает.
Как-то вечером кот прыгнул ей на колени и во время прыжка задел глиняную кружку, которая упала на пол и разбилась.
- К счастью. – Сказал она, и они с мужем пошли спать.
А кот залез на крышу и начал мурлыкать странную песню.

Тихо идет по дорогам и выселкам,
Кожа желтеет как медь,
Злой человек, при оружии, лысенький.
Hunter, охотник на ведьм.

Глазки краснеют, горя из-под лобия,
Цветом огромных костров,
Ищет он слуг Сатаны и подобия,
Ищет кошмары из снов.

Левой рукою возносит распятие,
Правой сжимает он меч.
Бойтесь служители, ведьмы проклятые,
Он смертоносен как смерч.

Шепчет молитвы, каноны из БИБЛИИ,
Ужас вселяя и страх.
Может любого он вздернуть на виселицу,
Все для него смертный прах.

Нервный, немытый, фанатик, страшилище,
Верит в жестокость добра,
Преданность делу оценят в чистилище.
Жизнь – это только игра.

Прямо на рассвете, с первыми лучами солнца в дом ворвались солдаты с факелами и окружили супружеское ложе. Далее медленно, но гордо, немного шаркающей походкой в опочивальню вошел священнослужитель в черном плаще.
- Мили Сердок? – Обратился он к ничего непонимающей женщине. – Вы арестованы по обвинению в ереси, ведовстве и договоре с дьяволом.
Тяжелая рука одного из стражников легла на плече женщины и рывком вытащила ее из-под одеяла. Муж попытался, было, встать на защиту жены, но был остановлен солдатским клинком, упершимся острием в его грудь.
Мили не кричала и не оправдывалась, она даже слова не успела сказать, как была связана по рукам и ногам и брошена в инквизиторскую карету.
Ехали они не долго, полчаса или чуть больше, хотя Мили было все равно. Она лежала на полу кареты связанная и униженная, и понимающая, что спасти ее может только чудо. Но чудо не приходило уже лет пять, она уже устала надеяться на это чудо. Устала надеяться на себя, на Эллина. Она уже давно просто устала.
Очень устала.
Куда ее поместили, даже тюрьмой назвать было трудно. Каменный мешок размерами: два метра шириной, два метра длиной и в высоту метров пять. Ни скамьи, ни стола, только куча прелой соломы в одном углу, да дырка в полу в другом. В эту дырку, как она поняла, должна справлять свои естественные потребности. Камень, из которого были сложены стены, был необработанным, так что, сидя около стены, было неприятно облокачиваться. Из источников света и воздуха здесь имелось только маленькое окошечко на верху, практически под самым потолком, но добраться до него не было никакой возможности. Единственное, что здесь присутствовало в достатке, так это вонь. Жуткая вонь. Она исходила из дырки в полу, от соломы и казалось, что все помещение просто пропитано этой вонью. Днем ее отвели в другое помещение, войдя в него, Мили вздрогнула, это была пыточная. Посреди, стояла дубовая дыба, на стенах весели клещи всех мыслимых размеров, кнуты, цепи, где-то сбоку чадила жаровня. Окон здесь не было, свет источали факела, развешанные по стенам. Запах здесь был еще невыносимее, чем в камере, он был преумножен запахами пота, крови и смрадом горелого мяса и дров. Казалось сам камень впитал в себя эту вонь. Солдаты, что ее привели, вышли и захлопнули за собой толстую, тяжелую, металлическую дверь.
Мили огляделась. Здесь кроме нее, было, еще пять человек. Инквизитор, который ее арестовал, писарь и палач со своими подручными. Писарь и подручные не отличались от людей этого мира, такие же серые и безликие фигуры, как и все, со взглядом, который вещал, что если их не трогать, то им начихать на все вокруг происходящие. Инквизитор и палач были взаимно прямо противоположенными фигурами. Плотность и малорослость палача ярко контрастировала на фоне сухости и высокорослости священника. Нос картошкой и мясистая рожа одного смотрелись еще больше рядом со скуластым лицом и орлиным носом второго.
И взгляды…
Взгляд рассеянных глаз около пристального, буравящего взгляда льдистых точек на лице инквизитора.
- Итак, преступим. - Инквизитор раскрыл рот и извлек голос из своих недр, больше похожий на карканье вороны, чем на человеческий. – Всем занять свои места.
Писарь сразу зашуршал бумагами, окунул писало в тушь, помощники палача, сам он сел на скамеечку возле жаровни, начали суетиться, разводя огонь, налаживая другие приспособления для допроса.
- Мили Сердок, - его глаза впились в нее, - вы обвиняетесь в: ереси, ведовстве, продаже души дьяволу, в посвящении детей ему же и в других делах, на оглашение которых я не хочу тратить время. – Он облизнул губы. – Так же инквизиция хотела бы уточнить ваше место рождения и как вы попали в деревню. Так как это смущает инквизицию, по причине отсутствия данных по этому поводу, и наводит на определенные мысли.
Взгляд его был настолько жесток и колюч, что Мили не выдержала и отвела взгляд.
- Вы признает себя виновной?
- Нет.
- Почему?
- Потому, что не совершала ничего такого из-за чего могла бы быть осуждена. Все свои поступки на протяжении всей своей жизни, я делала исключительно из добрых побуждений.
- Но вы не отрицаете, что занимались ведовством?
- Я не занималась ведовством, я просто использовала доступную магию во благо другим людям.
Инквизитор обернулся к писарю: Запишите брат Лука: подозреваемая не отрицает свое ведовство, называя это, в своем заблуждении магией. И не отрицает, что с помощью своих чар воздействовала на местное население.
- Но вы же все исказили. Я не это говорила. – Вскричала Мили от негодования.
- Молчать. – Тихо сказал инквизитор и от его тона, мороз пробежал по спине женщины. – Десять плетей.
Ретивые помощники схватили Мили и подвесили на вкрученных в стену цепях, разорвали платье на спине. Палач нехотя встал и взял плеть, обмакнул ее в воду и …
Она кричала, было нестерпимо больно, а инквизитор в это время бубнил заученные слова: Как гласит книга Якова Шпренгера и Генриха Инститориса «Молот ведьм» цитирую: …католически верным будет утверждение, что колдуну для колдовства обязательно нужно заключить сделку с дьяволом. – И уже писцу. – Лука запиши, что тем самым ведьма Мили Сердок призналась в двух пунктах обвинения. То есть: в ведовстве и в сделки с дьяволом.
- Гады… - прохрипела она от боли.
- Продолжим. – Как не в чем не бывало, проговорил инквизитор. – Так же вы обвиняетесь в гуляниях на шабаше. Есть свидетельство, что и этой ночью вы там присутствовали.
- Помилуйте сударь, вы же арестовали меня утром в постели моего мужа. Он может подтвердить, что я была всю ночь дома.
- Я так и знал, что вы будете это отрицать и для оправдания укажете на мужа.  – Улыбнулся священник улыбкой еще более колючей, чем его взгляд. – Но в «Молоте ведьм» так прямо и сказано, что ведьмы улетая на шабаш, пользуясь для этого метлами или бревнами, околдовывают своих супругов, что б потом тот мог подтвердить, что они всю ночь находились в одной постели. Метла или бревно у вас дома есть?
- Да. – Прошептала она и опустила голову.
- Вот и хорошо, вы любезная идете на исправление, не потребовалось даже плетей, чтоб вы сознались в этом преступлении.
Мили ничего не ответила, только вытерла, набежавшие от обиды слезы.
- Кстати, по поводу вашего мужа. Почему у вас не было детей? Вы же жили в браке пять лет.
- Что?
- Описанные в священной литературе, а так же в «Молоте ведьм» случаи свидетельствуют, что ведьмы могут, наводить на своих мужей и других мужчин любовное исступление. Поэтому у вас и не было детей, так как на своего мужа вы положили это проклятье. Кстати, за те пять лет еще двое крестьян испытывали такие же чары на себе.
- Вы меня обвиняете, что они не могли совокупляться с женщинами? Ну, так это не моя вина, а природы.
- Неверно, моя дорогая. Вы не хотите в этом сознаться? – Он повернулся к палачу. – На дыбу ее. На дыбе всяк сознается.
Где-то недалеко играла лютня, ее слышали все, но вот голос… Голос слышала только Мили. Она слышала через боль и через звуки своего крика.



Ты в каменном мешке:
Решетки, нары, пол,
И солнце в вышине,
А здесь дубовый стол.

И пытки предстоят,
Терзает сердце страх,
И слезы на глазах
Текут, бегут, блестят.

Сапог и дыбу, плеть
Ты видишь каждый день.
Уж лучше умереть.
Смеется тихо тень.

Священник и палач,
Двоем в одном лице
( слышны мольбы и плач)
Слилися в подлеце.

Ты рассказал о всем,
Ты рассказал о всех.
И слезы льют дождем,
И слышен где-то смех.

Кто не был: тот молчит,
Кто был: давно уж мертв,
А жертва все кричит,
Рыдает и орет.

На дыбе, как в аду:
Все наги и равны.
А после: как в бреду,
Ужасны ночью сны.

И молишься, кричишь:
Скорей б пришла бы смерть.
В ответ молчанья тишь,
Палач хватает плеть….

Боль была непереносимая и с каждой секундой, с каждым вращением деревянного колеса, она становилась еще больше. Тело рвалось на куски, а инквизитор стоял и говорил.
- Природное истощение – это тогда, когда мужчина не может со всеми женщинами. Но если он не может, с какой либо одной, а с другими у него нормальное совокупление, то это наведенная порча. И эта порча, милочка, появилась только тогда, когда в деревне появились вы.
Мили, может быть, и попыталась бы опровергнуть что-то из сказанного, но ее рот был занят криком.
- Стоп. – Сказал инквизитор. _ Так же можно утверждать, что эта порча была наведена именно вами, так как ваша соседка и жена одного из бедных мужчин свидетельствовала, что ее муж постоянно ходил к вам за молоком. Вы с этим согласны?
- С чем? – Сил больше не было, и она говорила шепотом.
- С тем, что он каждый день ходил к вам за молоком.
- Да. Но у нас с ним ничего не было. Я хранила верность мужу.
- У вас ничего не было, но он постоянно ходил именно к вам, да еще в часы отсутствия вашего мужа? Вы лжете милейшая. Поймите, что дыба, если мы удвоим силу, заставит вас говорить правду.
- У нас ничего не было! – Хотела крикнуть шепотом. Вы когда-нибудь слышали крик шепотом? Вот это и произошло.
- Начинайте.
Колесо дыбы закрутилось быстрее и дольше.
- Мы знаем, что ведьмы сластолюбивы и никогда не преминут совратить чужого мужа. Вы признаете свою вину?
Боль была страшная.
- Да. – Крикнула она в отчаянье и потеряла сознание.
 Но не надолго. Она пришла в себя от потока ледяной воды и от пощечин, что обильно сыпались ей на щеки.
- Пишите брат Лука. Ведьма созналась в наведении любовного истощения и совращении некоторых мужчин деревни.
Ее сняли с дыбы и бросили на пол.
- И последнее. – Дело было практически сделано, и инквизитор улыбался. – Согласны ли вы, что посвящали новорожденных детей дьяволу?
- Нет.
- Вы принимали у кого-нибудь роды?
- Да.
- Говорят, что женщинам было не больно?
- Я могу немного обезболить роды. – Она говорила правду, что-то скрывать или юлить было бессмысленным. Ее уже и так приговорили к смерти. Она еще не знала окончательного приговора, но чувствовала его всеми фибрами своей интуиции.
- Вы поднимали младенцев вверх после рождения?
- Да поднимала.
- Лука пишите. Ведьма призналась, что посвящала детей дьяволу. Так как ее рассказ полностью совпадает с обличительными словами в «Молоте ведьм». Там сказано, что не кто не вредит католической вере больше, нежели повивальные бабки. Ведь если они сразу не умертвляют младенца, то выносят его из родильной комнаты и, поднимая их вверх на руках, посвящают дьяволу.
- Но я это делала не для этого. – Она понимала, что все уже проиграно, но хотела, чтоб хоть что-то не было запятнано гнусной ложью этого человека.
- И для каких же целей вы это делали?
- Понимаете, я показывала их солнцу. Там откуда я родом, есть такой обычай.
- И откуда же вы родом? Инквизиция не смогла установить этого. Может вы сами, прольете свет на это?
- Я родилась в другом мире и нечаянно попала  сюда. Я, как и все обитатели моего мира, обладаю магическими способностями. И все что я делала здесь, я делала и одного желания помочь людям.
- Стой. – Остановил ее инквизитор. – И так, вы хотите сказать, что есть еще один мир?
- Да, конечно. Наши ученые даже думают, что миров много.
- Вы слышали Лука? Это же чистой воды ересь. Ведь известно, что господь сотворил только наш мир.
- Но это не так. Мой мир существует.
- Мили Сердок. Данным высказыванием вы подписываете себе смертный приговор. За ведовство не связанное с ересью, вы могли бы отделаться длительным заключением ил отречением от церкви на срок в год или два. Но после того, что вы здесь сказали, мы будем вынуждены вас казнить.
- Но я же существую, а я из другого мира.
- Ваши слова яд моим ушам. Я не могу вам ничего сказать, кроме как просить вас доказать свои слова или счесть вас сумасшедшей. Доказать это можно только двумя способами: либо «божьим поединком», либо «каленым железом». Но последнее время церковь отрицает эти процедуры. – И уже к помощникам палача. – Поднимите ее.
Ее подняли, поставили на ноги. Он встал около стола и положил руку на библию.
- Мили Сердок, вы признались во всех грехах предъявленных вам в обвинение, но вы еще признались в том, что проповедовали ересь. Приговор, вынесенный по вашему делу гласит: Смерть, через сожжение, завтра на центральной площади.
Он позвонил в колокольчик, дверь открылась, и вошли двое стражников.
- Уведите осужденную.

Ранним утром, когда солнце еще только начало всходить на небосклон, ее вывели на свет божий. Солнечные лучи ударили по глазам, по красным от плача глазам. Ее вели четыре стражника, хотя она и была в цепях. Ее вели на главную площадь, где уже был подготовлен столб с обложенным сухой соломой подножием. Платье на ней было грязно и оборвано, в волосах, в непричесанных волосах виднелись соломинки.
А где-то играла лютня и тихий голос, слышимый только ей, пел:


Перед смертью минуты, как тяжкое время.
Здесь секунды – часы, а минуты – года.
В голове мысль одна: Ах, скорей бы то время,
Когда вечность придет, заберет навсегда.

Погрустил о себе, да и вспомнил о прошлом,
Всех простил: и семью, и друзей, и врагов,
И подумал о сладком, порочном и пошлом,
И посетовал Богу, что был он суров.

Оказалась, прошла всего только минута,
А еще мне осталось четыре прожить.
Может быть, это правда: я бесом попутан?
Захотелось забыться, заснуть и завыть.

Только сон не идет, все минуты считаю.
Перед смертью, увы, не надышишься, нет.   
А вокруг только гнус, да и мухи летают
И в окошко с решеткой едва виден свет.

Очень страшно понять, что тебя уже нету,
Что слепые богини обрезали нить
И тебе не увидеть заката, рассвета,
И с женой не валяться, с друзьями не пить.

Пять минут это много? А может быть мало?
Стража водку хлестает, смеется палач.
Мне осталась минута меж жизнью и адом,
Успокойся душа и тихонько заплачь.

Вот и все, вот и кончилось страшное время
И теперь мне уже не вернуть ничего.
Пять минут – это страшное, тяжкое бремя.
Взмах, удар, боль. Отмучился. Все….

Ее привязывают к столбу. Предлагают исповедоваться. Она отказывается. Палач подносит факел, солома загорается. Площадь орет. Орет во славу господу, в радость от умерщвления еще одной ведьмы, да и просто так. И только один голос орет не совсем хором. Он орет от боли, от страха.
Этот голос принадлежит сжигаемой: За что? МАМА!...   

На площадь выходят два человека. Странные люди, но в пылу происходящего, на них никто не обращает внимание. Два старика в серых плащах, надетых на белые рясы. Один показывает рукой на костер. Жертва уже не орет.
- Это она?
- Да.
- Тогда спаси ее Эллин.
- Не могу.
- Почему?
- Мертвых невозможно спасти, их можно только поднять.
- Она уже мертва Эллин?
- Да Юн. Она уже мертва.
- Мы опоздали.
- Да Юн. Мы опоздали.
Два старика уходят с площади. Им еще долго идти до места.
Старики в белых рясах стоят около двух берез, не далеко от селения, где жила Мили Сердок.
- Надо будет закрыть этот портал, Юн.
- Да Эллин. Здесь люди еще не научились жить добром и знаниями.
Пространство пред ними разверзается, и они входят в получившийся проем.
Тени, похожие на тени людей, бросаются за ними в след.

                ***

Заново отстроенный зал Университета полон людей. В основном это лучшие маги этого мира. Портал развертывается, все с нетерпением ждут, когда же закончится грандиозный эксперимент этого столетия и одновременно операция по спасению первокурсницы, которая по случайным обстоятельствам десять лет назад была заброшена в другой мир. Из портала выходят великие маги этого века Эллин и Юн. Они останавливаются в двух шагах от толпы.
- Могу вас, и обрадовать и огорчить одновременно… - начинает старший из них, но его прерывает чей-то удивленный женский вскрик.
Эллин и Юн оборачиваются к еще не закрытому порталу, из которого выходят трое людей в черных рясах и еще два десятка одоспешеных  и вооруженных людей.
- Кто вы такие? – Не понимая происходящего спрашивает Эллин, но арбалетный болт попадает ему в голову и он падает, так и не получив ответа.
- Стреляйте дети мои! – Кричит один из инквизиторов, вытаскивая меч из ножен близь стоящего воина. – Уничтожим это гнездо ведовства и ереси ради господа нашего Иисуса Христа!
Поют летящие болты, дребезжат тетивы, крики людей, предсмертные крики, режут пространство.
Маги умирают. Умирают люди, давно забывшие, что есть распри и насилие, что оружие это не только украшение стен, но и орудие убийства. Кто-то пытается поставить «щит ветра» столь эффективный при обвалах и камнепадах, но тщетно. Одиночные попытки не спасают от роя стальной смерти. Кого не убили сразу, добивают кинжалами и мечами. Пять минут, пять быстрых минут и этот мир лишился всего цвета магии. Здесь собрались лучшие, здесь они и умерли.
Еще час и захвачен весь город. Небольшая армия под предводительством трех священников в черных одеяниях уничтожает всякого, кто защищает свою жизнь, честь или имущество, или просто пытается творить самое простое волшебство.
Через месяц, после допросов оставшихся в живых, инквизиторы понимают, что обратно им не вернуться, так как портал мог сотворить только Эллин, а он был убит ими в башне, одним из первых. Местное население не поставляет продукты, хранилища пустеют на глазах и это ведет к полному провалу операции и их гибели. Остается один выход, выйти из захваченного города и брать продовольствие силой, а заодно и принести неразумным детям сего мира радость и счастье веры в ЕДИНОГО.
Один из магов первокурсников, которого потом назовут ЕДИНОБОРЦЕМ, и будут говорить, что он брат Мили Сердок, использует простейшее заклинание «Огненный шар», которое раньше использовали на праздниках, для поджога петард и фейерверков, против захватчиков в роли огненного заряда. Арбалетные болты и мечи против огненных шаров, упавший и сломленный дух против ненависти и желания отомстить.
Величественный город и лучший Университет были сровнены с землей, погребя под своими развалинами два десятка чуждых этому миру людей. Портал не был больше открыт ин в ту сторону, ни обратно. Может быть потому, что в мире магов не осталось достойных учителей, что бы научить этому молодежь? Толи оттого, что Эллин до окончания работы не делал ни каких записей? Толи потому, что маги не хотят попасть туда, где их ненавидят и хотят только одного: убивать таких как они?
Кто знает?
А величайший город и Университет до сих пор остаются развалинами в напоминание будущим поколениям об ошибках их предков.
И еще. То здесь, то там люди иногда слышат звуки играющей лютни, видят черного кота.
Но слов не слышит никто.

Время уходит, меж пальцев течет.
Темных веков седина,
Чей-то кровавый и тонкий расчет,
Страхов в глазах пелена.

Время чумы, время казней, костров,
Время побед и смертей,
Время доносов, карающих слов,
И кровожадных идей.

Время теней, время чести и лжи,
Время смешков и интриг,
Время любви в хлеве, в доме, во ржи,
Время скопцов и расстриг.

Время уходит, течет и летит:
Миг, час, столетие-век.
В мире зверь страшный поныне царит,
Имя ему – ЧЕЛОВЕК.