Враг

От автора:я написала это лет в 17-18, наверное, очень заметно.


Пролог

Я спать ложусь в пуховые подушки,               
А  просыпаюсь ночью в чистом поле,   
Где  бродят ещё воинов павших души,
Лишь вороны об их жалеют доле.

Усталый ветер руки мне ласкает,               
А я  ласкаю ваши кудри, рыцарь,
Струится кровь, и сердце замирает,               
И кружится над нами злая птица.

Ко мне вы так доверчиво прижались,               
Ведь рядом смерть, что ваших ждёт объятий,            
В беспамятстве вы рук моих касались               
И умоляли вас не отдавать ей.

Вам, чужеземец, я не отвечала,               
Не знаю, кто вы, но люблю навеки,
Молчала я. Душа моя кричала,         
Глядя, как ваши вздрагивают веки.

Настанет утро, только ночью снова,
Страдалец умирающий вернётся,
И эта мука горя затяжного
Лишь с жизнью моей грешной оборвётся.

Действие

В лето 6918 от сотворения мира за пять дней до Ильина дня  была великая битва. Много полегло в ней наших храбрых воинов, но ещё больше - пришлых псов-рыцарей, жаждавших нашей крови и свободы. Славные смоленские полки вместе с литовскими и польскими братьями отстояли границы отечества, и враги были надолго сокрушены и повержены...
Я медленно брела по полю, где в вытоптанной траве недавно притаилась смерть. Мне казалось, что я вижу её, деловито снующую от одного тёмного холмика к другому. В закатном, алом небе над головой кружили её вечные спутники, вороны, безжалостные и упорные. Они терпеливо ждали, пока всё живое исчезнет с поля, и наступит, наконец, их черёд, потому что бесчисленные тёмные холмики в серой пыли были мёртвыми телами.
Здесь была великая битва.
Я шла и старалась не смотреть по сторонам, но мой взгляд невольно останавливался на ужасных останках людского честолюбия и жажды битв. Воины, сошедшиеся в последнем объятии, спали вечным сном враг рядом с врагом, окровавленные и не погребённые. Моё сердце неистово билось, и я уже готова была без оглядки бежать прочь отсюда. Я поняла в этот миг всё безумие моего стремления отыскать здесь того, кого провожала в этот бой. Кровавый лик войны оказался мне не знаком, и силы мои были на исходе, как вдруг справа от себя я заметила случайно какое-то  движение. Я замерла в страхе, но раздавшийся слабый стон-полувздох заставил меня убедиться в том, что в этом царстве смерти есть ещё живые люди. Я осторожно раздвинула несмятую в этом месте траву и увидела то, что не забуду уже никогда.
На земле, одетый в белый плащ, лежал рыцарь, и там, где заканчивался полотняный чёрный крест на его груди, в тело воина был воткнут меч, вокруг которого расползлось багровое пятно, особенно заметное на безжизненной белизне его одеяния.
Если ангелы всё же умирают, то, я думаю, в этот скорбный час они выглядят именно так.
Этот совершенно незнакомый мне человек, враг и такой же хладнокровный убийца, как и все его братья по ордену, лежал сейчас у моих ног, но в моей душе не было мстительной радости или праведного торжества. Меня так поразили его спекшиеся, бескровные губы, разметавшиеся по грязи длинные светлые волосы и беспомощно раскинутые руки, что я почти неосознанно опустилась возле него на землю. Мне казалось святотатством всё, что я вижу. Не задумываясь и даже не пытаясь понять, зачем я всё это делаю, я приподняла его голову и положила себе на колени.
Рыцарь вздохнул и открыл глаза. Их голубизна напомнила мне ясное, бездонное небо, которому я так радовалась в детстве. Может быть, и он любил смотреть в бирюзовую даль. Искал ли он там Бога, которому так преданно служил, что даже не пожалел жизни ради интересов святой церкви.
Он был рыцарем-монахом, и я была одной из немногих женщин, которые прикасались к этому суровому и святому юноше. В его глазах отражалась такая боль, которую он последним усилием прятал в своём истерзанном теле, что я, коснувшись его льняных волос, стала гладить его по голове. Он смотрел на меня и не верил в то, что я действительно существую. Его губы зашевелились, и по мучительно выталкиваемым им словам я поняла, что он молится. Я слушала его и не замечала, что по моему лицу текут слезы. "Я не оскверню твоей чистоты!" - прошептала я, вновь и вновь гладя его лоб, покрытый каплями холодного пота. Над нами кружили и резко покрикивали вороны, в траве гулял ласковый июльский ветер, рыцарь всё звал и звал своего Господа, а я с необъяснимой безутешной нежностью прижимала его к себе. Мне так хотелось отдать ему хоть чуточку своего тепла, хоть минутку своей жизни!
Вдруг рыцарь замолчал и сделал слабую попытку поднять руку.
Я поспешно протянула ему свою, и его пальцы коснулись моей ладони. Поразившее меня с первого взгляда сочетание мужественности и хрупкости этого чужеземца отражалось и в его руке. Она была худой и прохладной, но это, безусловно, была рука мужчины и воина, потому что моя ладонь оказалась полностью покрытой его длинными пальцами. Почувствовав биение жизни в моей руке, рыцарь повернул голову, отчего гримаса страдания исказила его лицо, и внимательно посмотрел на меня. Его засыпающее сознание всё же подсказало ему, что я не призрак, поэтому он ещё крепче сжал мои пальцы.
 Я плохо знала язык этого тевтона, поэтому не понимала и половины слов, с которыми он обратился ко мне, однако его глаза совсем по-детски молили меня: " Помоги! Защити! Не дай мне умереть!" Я в бессильной тоске обратила свой взор к небу:
 " Господи! Милосердный Боже! Боже всещедрый, сделай что-нибудь! Яви чудо, ведь ты так давно молчишь! Спаси его или убей, не дай ему мучаться, он был твоим верным рабом. И не наказывай меня, потому что сердце моё плачет, и ни в чём нет ему утешения. Зачем ты привёл меня сюда, где я встретила единственного мужчину, в чьих объятиях я хотела бы засыпать и просыпаться, чьи руки я готова благоговейно целовать и чьи глаза я не забуду до тех пор, пока ты меня не призовёшь? "
Розовое солнце медленно заходило в тишине закатного неба, предвещая завтра ветер. Бог молчал, замолк и рыцарь, утомлённый последним усилием. Его глаза вновь закрылись, и ресницы отбросили на впалые щёки длинные, тёмные тени.
Если его лёгкое дыхание в последний раз всколыхнёт его грудь и отлетит ввысь, если его бесстрашное сердце забьётся тише и неслышно остановится, если земля впитает его кровь, чтобы на следующий год здесь выросли душистые травы, я осиротею. Я лягу возле него и буду плакать, не стараясь спасти свою красоту, свой покой и свой разум. А после уйду туда, где живут во Христе смиренные сёстры, чтобы в спелых колосьях, голубых озёрах, белом снеге и красном небе быть с ним, помнить его и любить так же чисто, как мог бы любить он.


© Козлова Ольга