Александрит сердце-камень

Мастер Сердец Ивилиан Готенгорд, как всегда в это время дня, сидел у окна на втором этаже своей мастерской, и наблюдал за течениями Акеля. Сложив руки на коленях, он смиренно следил за бесконечными волнами. Они возникали ниоткуда и с манящим шёпотом разбивались о бесчисленные верфи и пристани порта. Казалось – каждая волна несет в себе частичку памяти обо всех, кто когда-либо осмеливался бросить вызов Открытым Водам и навсегда остался узником морской пучины. Эти волны как будто возвращали нам память о храбрецах как что-то им не нужное, как что-то принадлежащее только нам. А может быть, это было еще одно напоминание о том, что Открытые Воды навсегда останутся для нас terra incognito.
        В такие моменты Готенгорд не думал о посетителях, не думал о своём деле или изумрудно-зеленых александритах. Он представлял себя капитаном огромного четырех мачтового линкора, бороздящего океан в объятиях страшного шторма. Ливень и сырая древесина, лазоревые паруса одного с небом цвета и, конечно же, нежные и родные песни чаек во славу океана. Со временем шторм заканчивается и звучит команда “Спустить паруса!”. Воды не спеша, обретают своё чинное спокойствие, смирившись с непоколебимостью судна. Готенгорд стоит на капитанском мостике в белом, прекрасно выглаженном мундире. Четко, ясно, без малейших колебаний он раздает приказы. Всегда смелые и мудрые. Его приказы это не просто какие-то дешёвые заклинания – это настоящие слова, от которых здесь и сейчас зависят сотни жизней и судеб его экипажа.
        В своих мечтах он вдыхал соленый запах моря, столь любимый и уважаемый. Постоянно испытывал истинное наслаждение от чувства уходящей из-под ног земли. А главное Готенгорд всегда открывал Другую Страну. Покинув поутру свою каюту, он с офицерским составом встречал торжество рассвета, что каждое утро и вечер заставляло весь корабль пылать пламенем Эдема в своих огненно алых лучах. Именно в такие поэтические мгновения бравый матрос с высоты нескольких десятков метров всегда кричит своё заветное «Земля, Господа!».
- Спокойной ночи, мастер Готенгорд. – Слышится голос юноши.
        Эти слова вдруг выдернули мастера сердец из страны грез, испепелив последнюю иллюзию. И воздух в тоже мгновение наполнился черствой реальностью.
- И вам так же, молодой человек. – Несколько угрюмо отозвался он. – И вам так же.

Завтра им предстоит новый день.

***

Утро наступило, и солнечные лучи лениво выбрались наружу, чтобы осветить собой узкие улочки города. После довольно долгого пребывания во мраке просыпались и треугольные крыши невысоких домов. С приятным скрипом открывались окна и двери, позволяя утреннему бризу наполнить собой каждую комнату. По рыночной площади уже вовсю прыть носились стаи худых бездомных псов в ожидании встретить щедрых горожан и после каждой неудачи жалобно скулили о своей собачьей жизни.
        Раньше всех просыпались рыбаки. Еще не успевала первая птица открыть клюва, как бесчисленные дюжины крепких мужчин уже скапливались на пристани и суетились вокруг небольших рыболовных шхун, которых тоже было не счесть. Вскоре маленькие суда плавно скользили по истинно голубому зеркалу неба, дабы к вечеру все рестораны заполнились свежайшими дарами моря.
        Люди выходили из своих домиков, зевали, улыбались. Каждый радовася новому дню, приступая к своим обязанностям.
        Так начиналось каждое утро порта Акель. И Мастерская Сердец не была тому исключением.
        Юный Альберт уже достаточно хорошо освоился, и Готенгорду показалось, что пора бы его познакомить со служебным долгом.
- Каждое утро, юноша, вы обязаны первым делом протереть пыль. Окна, картинные рамы, столы. – Мастер на секунду задумался. – М-м, тряпка всегда будет в вашем распоряжении. И кстати, в своё нерабочее время она тоже должна прибывать в чистоте.
- Да, мастер Готенгорд.
- Хорошо. Когда закончите с пылью вы занимаетесь растениями. Исключительно ампельные растения растут в этом доме, и я хочу, чтобы вы относились к ним с должным уважением. В приемной есть Крестовник Роули и Зебрина, их вы поливаете каждое утро четвертого дня, включая сегодняшнее. В вашей комнате посажено две Эпиции им вода требуется раз в неделю, но полить надо обильно.
        Альберт сейчас стоит посреди личного кабинета мастера, на втором этаже. В это время Готенгорд сидит за столом напротив и, откинувшись на спинку кресла, несколько высокомерно инструктирует постоянно кивающего практиканта. Тот стоит ровно и очень внимательно слушает своего наставника.
        Вообще говоря, в Акеле Готенгорда знают практически все. Все-таки это единственный мастер сердец в городе. Его изящную походку и учтивую улыбку всюду приветствуют. “Что мастеру угодно? Вы знаете мастер, окунь сегодня особенно хорош! Эти туфли, господин Готенгорд, я держал специально до вашего визита!” Он всегда одет в строгий аккуратный костюм и шелковый галстук подобранный точно в тон. Ясеневая трость, всегда аккуратно подстриженная бородка (правда, уже с некоторой проседью) и изящные очки в оправе из черного металла – все это делало его человеком весьма педантичным и уважаемым.
- В моём кабинете, где мы с сейчас вами находимся, вы можете видеть прекрасные Колумнеи. За ними нужен особый уход – это трудное для выращивания растение. Если не удовлетворять их потребностей они начинают сбрасывать листья и перестают цвести, чего мне очень бы не хотелось.
- Я сделаю, как подобает, мастер. – Поспешил заверить Готенгорда в своей компетентности юный Альберт.
- Надеюсь, молодой человек. Вам придется дважды в день опрыскивать это растение. Для повышения влажности вокруг листьев. Полив раз в два дня. Вы все запомните?
- Конечно. Да, я запомню.
- Хранилище и мастерская находятся под моей категорически прямой опекой. Вам ими заниматься не придется. Мало того, вам вообще запрещается туда входить.
        Такого рода инструктаж продолжался еще достаточно продолжительное время и когда он закончился и, казалось бы, все указание были розданы, Альберт набрался смелости и решил задать мастеру вопрос, который волновал его с момента приезда.
- Господин Готенгорд, позвольте вас спросить. Почему вы не называете меня по имени? – Как можно более располагающе проговорил он.
        В бархатной комнате повисло минутное молчание, и Сердце Альберта замерло, обливаясь горячей кровью.
- Вечно они предоставляют эту честь мне. – Говорил себе под нос человек за письменным столом. И в конце добавил, уже громко. – Я, знаете ли, считаю, что вы слишком глупы для этого, молодой человек.
- Слишком глуп, чтобы называть меня по имени?
- Я обладаю достаточной властью над вами, чтобы говорить вам только правду. Вы знаете, я в некоторой степени мизантроп. Вполне вероятно, такие слухи ходят по Акелю. И в большей степени я не люблю людей за то, что они не выносят правды, но вам придется стать исключением.
        Практикант несколько поник и вдруг замолчал.
- Ведь вы худший студент королевского университета прикладных искусств. – Совершенно безучастным тоном продолжил мастер. – Я каждый год получаю в подарок от вашего ректора отпрыск подобный вам.
- Это значит, что вы не будете меня учить?
        Альберт был совершенно разбит. В его голове только и проносилось: «Почему они мне не сказали? Как так вышло? Это из-за того инцидента? Почему же они мне не сказали, ведь я так хорошо закончил семестр? Почему?». Но этих вопросов задать было некому.
- Своей глупостью вы не заслуживаете имени, о какой учебе может идти речь? Вы у меня на службе. Но не волнуйтесь. Практика показала – время, проведенное здесь посторонними людьми вроде вас, идет на пользу. В случае если такой поворот судьбы вас не прельщает, вы вольны покинуть университет и поступить в морские силы, тот час же отправившись фрегатом восемнадцатым в Открытые Воды.
        “Откуда никто не возвращается и что является самым захватывающим приключением в мире” – про себя добавил Готенгорд.
- Могу ли я приступить к своим обязанностям? – Вновь возник голос Альберта, на этот раз покрытый ледяной коркой.
- Разумеется. Все приготовления будьте добры закончить к десяти утра, всё необходимое вы сможете обнаружить в кладовке на первом этаже. Дорога вам известна.
- Моё почтение.
        И юноша удалился, оставив Мастера Сердец наедине с его пером и бумагой.

Часы в приёмной пробили десять по полуночи и вскоре начали появляться первые посетители. Золотой колокольчик над дверью громко зазвенел, когда молодая пара вошла в мастерскую. Достаточно приятной внешности джентльмен держа под руку юную леди, вальяжно прошелся мимо хрустальных витрин с футлярчиками, не останавливаясь ни у одной из них дольше, чем на несколько секунд. Его спутница изредка показывала пальчиком на какой-нибудь из футлярчиков и что-то тихонько говорила.
        Что касается Готенгорда, то он уже во всеоружии стоял за прилавком и терпеливо ждал, когда к нему обратятся.
- Здравствуйте, мастер Готенгорд. – Поприветствовал его молодой человек.
- Добрый день. – Обратился он к юноше. – И вам леди.
        Девушка чуть заметно кивнула.
        Пара была очень свежа и привлекательна. Парень был высок, хорошо одет и казалось, происходил из благородной семьи. Его спутница была как хрупкий майский цветок – тонкая, весьма обворожительная, с глубокими, как небо, глазами, переполненными мечтой о счастье и любви.
- Я бы хотела отдать господину частичку своего сердца. – Впервые раздался голос девушки. Чувственный, точно ангельская слеза.
- Прекрасно. Но сначала позвольте вас ознакомить с некоторыми деталями. Полагаю, в своем большинстве они вам известны, однако таков мой долг перед вашим чувством.
- Разумеется, мастер. – Сказал юноша.
- Я хочу, чтобы вы знали. – Говорил Готенгорд, вглядываясь в недра девичьих глаз. -  Отдав сегодня частичку своего сердца, вы никогда более не сможете её вернуть. Какая-то часть вас будет навеки принадлежать господину. – Маленькая пауза. - Навечно. Для того, что бы скрестить ваши сердца мне не нужно знать ваших имен. Мне не нужно знать вашего положения в обществе. Мне будет достаточно чувства вспыхнувшего между вами, а остальное - ваше сугубо личное дело. И вот еще что, по статистике из миллиона пар скрещенных александритов лишь три девичьих сердца испытывали агонию любви до конца. Вы вольны принять решение.
- Конечно же, я согласна. – Без промедления ответила леди. – Я отдам пятидесятую часть.
        «Пятидесятую часть, еще бы!» - отметил про себя мастер. Примерно 87% всех пар отдаёт одну пятидесятую. Любовь в их глазах столь заурядное чувство, что может поддаваться расчету. Вздор. Они все четко спланировали и обговорили. Наверняка был собран обед двух семей, где в торжественной обстановке было объявлено о том, что леди и господин влюблены. Послышались смелые слова поздравлений, люди начали вставать и хлопать в ладоши. И никак иначе. Ведь на лице парня не мелькнуло и тени удивления. Раньше все было совсем по-другому: в любой момент дня и ночи двое могли ворваться с огнем безумной страсти в глазах и, ничего не понимая, девушка кричала о том, что отдает треть сердца любимому человеку. Тот в порыве чувства набрасывался на неё в прямо мастерской с поцелуями и признаниями. А когда их сердца оказывались на ладони Готенгорда, они испускали столько тепла, что могли бы согреть человека в лютый мороз.
- Приятного дня, мастер. – Прощался юноша.
- До свидания. – Прощалась леди.
- Да загорится над вами свет. – Улыбнулся он вслед.

Сейчас мастер сердец сидит за дубовым столом, свет янтаря на который проливает небольшой светильник. На столе недалеко друг от друга лежат два дорогих футляра, в каждом из них освещенный искусственным светом красно-фиолетовый александрит.
        Женский александрит-нэа в левую руку – немного теплый, все еще цельный камень.
        Мужской александрит-тэа в правую – этот менее теплый. Что ж, этот камень тяжелее, чем должен быть. Дважды это сердце уже бывало в его руках.
Но они достаточно любят друг друга, чтобы леди смогла подарить часть сердца. Это настоящее чувство и отнюдь не брак по расчету. Готенгорд улыбается свои мыслям, начиная с великой точностью отмерять два процента от девичьего камня.
Все действия над александритами подвластны только ему и никому больше из ста восьмидесяти тысяч жителей Акеля. Только он чувствует тепло от камней, только он сживляет их и определяет сколько раз то или иное сердце переживало пересадки и многое-многое другое. Может быть, именно это позволяет ему парить над чувствами, в некоторой степени, разумеется.
        Верно и то, что люди могут любить друг друга без помощи мастера сердец. Могут быть счастливы, могут сыграть свадьбу или просто жить вместе. Но если они верят в свою страсть, то дорога им на улицу Северного Ветра в мастерскую сердец. “Я хочу принадлежать тебе! Моё сердце твоё!” – бросается Она к Его ногам, но подтвердить это может только так – отдав часть своего сердца навечно. Многие матери, являющиеся сторонниками, брака по любви соглашаются отдать дочь замуж только в том случае, если молодые люди действительно желают этого. Кроме того, молодая пара, с общим сердцем появившись в обществе, привлекает к себе больше внимания. Ведь в глубине души каждый своим шестым чувством узнает – она принадлежит только ему.

А пока Готенгорд придается ремеслу, секреты и тонкости которого известны только ему и может еще нескольким мертвецам, Альберт протирает пыль и поливает цветы в его кабинете этажом выше.
        В это самое мгновение его тряпка скользит по красивейшей раме, которая окаймляет картину, висящую над креслом Готенгорда. Величественный корабль, спущенный на воду – вот что изображено на полотне. Но Альберту это неважно. Он думает лишь о сказанных мастером словах. Эти слова вновь и вновь вонзаются в его душу, словно раскаленные докрасна стрелы: «Своей глупостью вы не заслуживаете имени, о какой учебе может идти речь?». Снова и снова. Прежде очень четкий, академически властный и хладнокровный голос мастера сердец теперь кажется Альберту чем-то гнусным, преисполненным высокомерия и издевки. До сегодняшнего дня (несомненно, худшего в его жизни) юноша считал себя чуть ли не одним из лучших студентов университета. А сейчас он здесь выполняет работу горничной! Даже тупорылый Дарвен сейчас в каком-нибудь учреждении обучается прикладным искусствам. Силы света, как это могло случиться? Как теперь он сможет вернуться в университет? Кто его будет уважать, слушать его советы? Ведь в жизни нет смысла, если ты проживаешь её и не даешь никому советов. Если ты даешь советы, и их слушают, то тебя никогда не смогут назвать неудачником или глупцом, потому что такие люди не могут сказать полезного слова. Но для него выхода нет, Альберту придется все это пережить или погибнуть в открытых водах. Он возьмет себя в руки, и изваяет самую изящную в Королевстве статую, и все профессора будут рукоплескать ему стоя!

Только медные стрелки часов бегут и бегут прочь от действительности. Влюбленные приходят и уходят, вновь приходят. Кладовая александритов постепенно заполняется теплыми камнями. Два процента, четыре, пять – сегодня самое большое число.
        А за окном мастерской искрится град. Маленькие капельки слетают с грустных облаков, в полете обращаясь в кристаллы. Освещенные многоцветием ночного Акеля кристаллики звонко разбиваются о мосты, отражаются в глазах, создают сумрачную симфонию града. И лишь одна капля летит из самых глубин мироздания, она проскальзывает сквозь облачное небо порта, оставаясь незамеченной. Капля ловко лавирует меж кораблей, меж домов и высоких башен, она ищет улицу северных ветров - ей нужен юный Альберт.
        В нем она станет солёной… потом скатится по щеке, оставляя за собой мокрый след… и, в конце концов, станет маленьким пятнышком на ковре в приёмной.
Альберт сам не заметил, как уронил слезу, он вообще не собирался плакать, но коль слеза пришла издалека – её не миновать. Порой три капли слез окупают чашу крови и страданий.
        Cумерки.
        Мастерская давно прекратила свою работу, и Альберт стоит посреди приемной. На его груди уютно расположился небольшой прямоугольник из света – он разглядывает известную во всем королевстве картину Нарема «Закат Лекеса». Древнюю легенду о создании этого шедевра знают все:
        Много лет тому назад король пригласил к себе самого талантливого и преданного художника во всем королевстве и потребовал от него картину. Не просто картину, а такую чтобы та несла в себе больше света и тепла, чем любое другое произведение искусства созданное людьми. И это должно быть видно всем и каждому – от подмостовных простаков до самых знатных угодников королевской семьи. Все должны дивиться чуду. В случае если Нарем не успеет написать чуда за десять дней, король обещал скрестить половину его сердца с александритом самого ужасного преступника, который на тот момент находился в тюрьме острова Эрель. Худшей кары и быть не могло. Художник лишь вежливо откланялся и тихо удалился работать. Три дня Нарем провел в своем доме, в небольшом городке Лекес близ Акеля. Он долго думал: что же ему изобразить. И чем больше он думал, тем чаще мысли о самоубийстве посещали его. Но на четвертый день работа уже кипела, да так что времени на сон и еду у него не осталось. По истечении десяти дней и одного мгновения мертвое тело Нарема было обнаружено в его доме рядом с готовой работой. Картина была закончена в срок и в тот же час доставлена на суд королю. Тот, собрав всех подчиненных, повесил полотно прямо в тронном зале - на стену, где издавна не было окон. И тогда люди увидели, что изображено на нем. Это было окно и виды, выходящие из дома, где доживал свои дни Нарем. Рама, ставни, стекла – все было изображено его рукой. За окном нарисовано величественное мерцание долины Лекеса в пламенных лучах заката. И как только шедевр оказался на стене он начал отбрасывать от себя ярко-красные лучи солнца, заливая тронный зал благословенным теплом. Люди вскрикнули от восторга и принялись доставать свои александриты, чтобы поднести их к волшебному свету. Когда камни вспыхнули ярко-зеленым изумрудным светом, люди начали кричать, некоторые падали в обморок, иные принимались оплакивать великого Нарема, потому что свет отказался настоящим, солнечным. 
        На следующий день Нарем был похоронен, а над его могилой вспыхнул маленький огонек тьмы – ему не обрести рая. Прошло уже много времени, однако люди до сих пор верят в то, что солнце картины «Закат Лекеса» было создано с помощью миллионов мельчайших осколков алого александрита Нарема, отчего картина и приобрела свои магические свойства. И только мастеру сердец Готенгорду, в чьём доме висит полотно, известна вся правда.   

***

- И что же, Ивилиан? Этот оказался не такой как все. – Скорее констатировал Ридрик Веринг, ректор университета прикладных искусств.
- Выходит так. – Упавшим голосом отозвался мастер.
Ридрик взял уже полупустой графин с коньяком и вновь наполнил стакан Готенгорда. И свой, конечно же, тоже.
- Арх! Неплохой был студентик этот Альберт. И не вини себя друг мой! Здесь вина только моя – я то думал, что послужи он у тебя пару-тройку месяцев - больше с него проку будет. Сам видел, что с людьми твориться попади они в атмосферу любви.
- Да-а-а…! Да загорится над ним свет! - Готенгорд был уже изрядно пьян по сравнению со своим товарищем. Все-таки Веринг был мужчина более солидного телосложения, килограмм на пятьдесят тяжелее его.
- Ивилиан, друг мой! Мой давний старый друг! Чует моё сердце, старик, мы с тобой тут наваяемся в усмерть! А не прогуляться ли нам с тобой до мастерской камушков, что на прекраснейшей улице Северных Ветров, а-а?
- Гениально!
        В городе они не привлекли к себе лишнего внимания. Их силуэты то тонули во тьме, то вновь проносились внутри маленьких кружков света. Двое мужчин немного выпили, ну и что тут такого? Однако если бы хоть одна королевская газета прознала о том, что двое влиятельнейших людей Акеля, да и всего королевства, напились коньяка в скорби о сбежавшем практиканте, то такое событие непременно окрасило бы последние страницы газет десятками дерзких анекдотов с единым началом: «Идут как-то пьяные Готенгорд и Веринг по ночному Акелю…».

        Итак, Альберт бежал из мастерской по окончании месяца пребывания в обиталище александритов. Бежал потому что свято поверил в свою непригодность. Потому что он, худший студент университета и прокричать об этом в том момент было некому. Это бегство было мгновенным, спонтанным поступком. Словно бы Альберт и не собирался этого делать, словно бы его заставили. Его комната осталась неубранной, что было ему не свойственно, вещи забыты. Что касается  записки или письма - они само собой отсутствовали.
Прошла неделя, а за ней еще одна. Впрочем, ничего не изменилось. Люди отдавали сердца и забирали их уже связанными навеки. Иногда покупали футляры или задавали глупые вопросы о возможности вернуть утраченную частичку сердца.
        Но одна достойная внимания пара все же посетила мастера сердец в минувшие дни.
        То был ясный солнечный день. Юная девушка и некий джентльмен преклонного возраста известили о своем прибытии звонком золотого колокольчика. Девочка была совсем молоденькая, может быть лет семнадцать от роду, но не более того. Абсолютно уверенным тоном она объявила о том, что отдаст часть своего сердца – десятую часть, любимому человеку. Она даже не сказала «я бы хотела отдать», она сказала «Я отдам». Все это время её спутник, выложив на стойку футляр, отделанный бриллиантами, со своим александритом внутри, прогуливался по приемной так, точно та была его собственностью с самого раннего детства. Вот только камень девушки оказался холодным против огромного теплого сердца пожилого джентльмена, и слезы вновь засверкали в лучах заката Лекеса. Девушка впала в страшную истерику, обвиняя и оскорбляя Готенгорда самыми последними словами. Юная леди била кулаками по стойке, обещала обратиться к королю лично, разнести его «сомнительное заведение» ко всем грехам, и так далее.
        Немного успокоившись, она уронила свою симпатичную головку в ладони и тихонько заплакала. Лицо же джентльмена не выражало особого удивления.
        «Да, не видать девочке свадьбы с богатым господином» - мысленно сочувствовал её Готенгорд.
        Они ушли, и к мастеру вновь явилось одиночество. Он сел на высокий табурет подле стойки и начал читать «Биения Акеля» - местную прессу. Эта газета, пожалуй, единственное, что Готенгорд почитывал за последние несколько десятков лет – ничто его больше не удивляло и не волновало. «Всё одно» - любил он повторять. На седьмой странице, сразу же после криминальной хроники расположилась маленькая заметка. Строки и слова давали понять, что сегодня год как фрегат семнадцатый отправился в Открытые Воды, покинув порт Акель. С сегодняшнего дня он считается затонувшим, а вся команда погибшей. Еще сообщалось о готовности фрегата восемнадцатого покинуть порт в течение следующей недели. А дальше как всегда – гражданская панихида состоится тогда-то, да загорится над ними свет.

Но Альберт все же вернулся, пусть и не по своей воле.
        О его прибытии известила девушка. Обворожительная, но разбитая. Оказавшись в мастерской, она очень волновалась и постоянно плакала.
        Следом вбежал Альберт. Прошли каких-то шесть месяцев, а он так изменился. Стал крепче, мужественнее на вид – совсем не тот юноша, что не так давно протирал тут пыль. На нем было старое пальто, какие-то черные потертые брюки, худое лицо – всем свои видом он давал понять, что сейчас переживает не лучшие дни в своей жизни.
- Альберт? – Впервые назвал его по имени Готенгорд. – Это ты?
- Да мастер… - смущенно отозвался тот.
- Господин Готенгорд! У нас мало времени! – С мольбой в голосе кричала девушка. – Фрегат покинет порт через несколько часов! Помогите, прошу вас… я хочу принадлежать только ему.
- Ты отправляешься в Открытые Воды?! Это же самоубийство!
- Они нашли меня и арестовали. –     Быстро ответил он. – Вот мой александрит. Я пришел к вам как к мастеру сердец.
- Хорошо. – Спокойной ответил Готенгорд. – Какую часть…
- Всё сердце… - ответила она.
- Да, вы оба с ума сошли! Юная леди вы не сознаете, что говорите! Вы так долго не проживете! – Мастер повысил тон, чего не делал уже много лет.
- Вам не понять! – Кричала девушка. – Это моё дело! Я люблю его!
- Я отказываюсь.
- Мастер, сегодня он уйдет в море. Я погибну в любом случае, так позвольте мне…

Конечно же, он позволил.
        И теперь Мастер Сердец Ивилиан Готенгорд сидит у окна, сложив обожженные александритами руки на подоконнике, и потихоньку роняет слезы. За окном фрегат отправляется в бездну. И он бы все отдал за то, чтобы быть на месте Альберта, чтобы иметь хотя бы маленький кусочек сердца.