Один день из жизни или Сегодня не на сцене

ПРЕДИСЛОВИЕ

...Когда-нибудь все равно все закончится. И будет одна пустота. Обращаешь внимание на фундаментальные мелочи жизни, на самостановление в этой реальности. Что-то вечно строишь. А главное проносится тем временем мимо, и не успеваешь поймать. Или оно не дается...Бог его знает.
Понятно одно-главное не растерять талант и жажду жизни. Без них тлеешь и превращаешься в "живой труп"(как у великого)
Деньги, деньги...Без них нормальному никак, оправдано, все оправдано. Все должно быть прекрасно!
А еще, еще - чтобы сердце любило, чтобы тело содрогалось от чувств и удовлетворений. И неважно, если эти двое никогда не сольются воедино.
Странно, но талант пробуждается на месте той самой пустоты, которую нечем заполнить, а после подкрепляется духом внезапно являющихся бурных эмоций на удовлетворения всякого рода. Иным словом, не стану корить тех, кто не ходит в драматический театр. Нет однозначного мнения о ценности бытия. Но вот только сцена с изнанки ее, да и снаружи делает тебя "слишком живым", живее всех живых, и оттого тебя перестают понимать.
Нет! Не живешь чужою жизнью, напротив- излишне насыщаешься собственной.
Когда-нибудь...это пресловутое когда-нибудь по обыкновению происходит завтра вечером или через полгода...А потом, резко обрываясь, возвращается в прежнюю всего лишь словесную форму.
И думаешь-любовь? Но любовь к чему?..
Отверженная и убитая, закопанная и, кажется, навечно сокрытая могильными плитами, она продолжает быть с тобой. Быть тобой!!! И чем больше ее убивают, тем живее она становится!
Театр-это любовь. Он любит тебя, любит за это бытие, любит за рамками формы слова. Он любит учить любви, а драма, какой бы эта форма жесткозвучащей на казалась, это и есть любовь. Любовь - всегда ничто иное, как драма. Она не создана быть легкой бабочкой, порхающей на лоне вечного блага, она не переносит этой чертовой легкости! Она по сути своей - вечная страдалица с тяжелой, еле подъемной ношей, за согнутой спиной.
Быть на сцене - не значит играть, быть на сцене - значит участвовать, проживать, хотеть, жаждить! И это упивает сполна.

***
Шел по проспекту. Свернул в переулок. На правом плече спортивная сумка. Моя. Родная до боли. Жаль, курить вроде бросил, а то пачка в кармане обнаружилась. Как обычно на все наплевать. Иду сам с собою. Иду сам к себе. Моя жизнь - мой дом.
"Знаешь,-говорю себе,-ты ходил по этому переулку и пять лет назад, и он непременно помнит твои шаги, твой гордый взгляд в никуда, высоко по привычке закинутую голову, расправленные плечи и сигаретный дым изо рта."
Нет, по правде сказать, сегодня что-то кардинально поменялось. Я стал по-другому воспринимать эту цветную до жути реальность. А черт с ней! Пропади все пропадом.
Купил минералки. Засунул в боковой карман сумки. Никогда не пью на ходу.
Я на удивление смогу с одной попытки угадать, что же будет там, в конце , на развилке. Неужели перекресток??? Неужели мост??? ...М-да, я - несомненно последний циник на сей планете.
А еще ненавижу пыльное зеркало гримерки, люблю диван, свой, наверное...Постой! Я люблю? Нет уж, извольте, хватит с меня, наигрались.
И дорога сегодня шире, и воздух морознее вчерашнего, и стихи в ушах звучат. Грустные какие-то, почти из детства. А я чего-то жду. Жду, что вот-вот там не будет моста, а за ним-моего вечного пристанища. Зайду-а там на проходной что-нибудь из ряда вон выходящее...
Я бросил нещадно терзать свою печень, да и она меня пожалела. Скучно жить. Особенно чужой жизнью. Особенно когда преелось. Когда смотришь, но не видишь, прикасаешься, а под рукой пустота.
Бред какой-то! И вот тут справа, когда направляешься только еще туда, вчера была арка,..впрочем она есть и сегодня, и простоит еще парочку десятков лет, пока не посыпется штукатурка...
Когда-то и я был моложе, когда-то и сцена была не та...когда-то она тебе сопротивлялась,..м-да, строптивая была. А теперь состарилась, твердая, прочная и ...молчаливая. Выйдешь, стоишь, смотришь в зал, дышишь редко, но протяжно как-то, как в книгах, а вокруг от твоего дыхания ровным счетом ничего не меняется.
Пять чертовых лет каких-то, а я себя уже загоняю в небытие, песок стряхиваю! Вроде посмотришь, зеркало радуется, смеется в ответ, улыбку до ушей тянет, рожу свою кривую исправить пытается. А исчерпали-то не внешность, не ее измучили, не ее выстирали, как паршивого плюшевого зайца! Душу!!!
Как три жизни прожил. Алкоголь-не вред, не помеха. С ним договоримся. Баловство одно.
А каблуки-то до сих пор по мосту стучат, звонко цокают.
И что б сейчас, если бы...К черту!

-Теть Тамара, здравствуйте!
-Привееет, сыноок...
До сих пор, до сих пор все одно....

Сел в буфете за угловой столик, кофе черный взял, закурил-таки. Да ладно, потерплю. Пустой день сегодня, вечером спектакля нет. Дверь открылась, в проходе появилась все еще сияющая физиономия вечно молодого Гринцова; бесполезно делать вид, что это будто бы и не я, или и вовсе меня здесь нет. Гринцов пялился и лыбился все шире и шире, направляясь прямо по курсу.
Подсел. Молчит. Какого черта молчит?!? Бесит!
-Ну как, -говорю,-работа?
-Идет,-отвечает,-понемногу. Играть с Наташей прелесть. Замечательная девочка.
И тут меня прошибло что-то. Злость на глупость такую безмерную пробрала, что-то изнутри захотело Гринцова задушить немедленно. Но вместо того я начал язвить, сам не ведая того, к чему это приведет.
-Давно ль ты сам таким был?
-Каким?-вытаращив глаза пробубнил он.
-Да вот таким, в башке ветер, в карманах тоже, за то амбиции изо всех сторон! Мы все после четвертого курса такими были. Сколько Пал Юрьич не твердил, все по боку.
Гринцов удивленно таращился и молча жевал сосиску.
-Я это так зашел..., в два тридцать прогон второго акта, думал перекусить, а тебя на философию прошибло...,-мямлил он, противно чавкая.
...Ушел. Сколько его помню, все бегал за кем-то, гонялся, унижался, просил, умолял. Болтливый был, теперь поумнел что ли, молчит все чаще, сказать нечего. Ага, только Фамусова и играть. Бог ему судья.
Кофе остыл. Вокруг бегали все две молоденькие актрисы, суетились, покуривали. По-видимому, одна из них и была Гринцовская любимица Наташа. Жаль мне их. Ох, жаль. Придет безысходность, придет, подкрадется и станет грызть изнутри. И податься некуда, и ...а впрочем, у каждого свое.
Пошел в третью гримерку. Гринцов болтал по телефону.
-Пойдем,-говорю,-сигаретку выкурим.
Натянул свитер, трубку в карман спрятал. Пошли.
Курил он еще с академических времен смешно, по-детски, робко затягиваясь, с широко распахнутыми глазами.
-...Была одна такая. Давно была, часто...
-О ком ты?-спросил Гринцов
-Так вот, звонила все. Виделись. Редкостно правда, редкостно...,-что-то стопорило меня, держало, презрение какое-то то ли к Гринцову, то ли к самому себе.
-А как звали?-на радость мне уловил мою мысль Гринцов.
-А! Неважно! Не такая была как все, а мне...А что мне, мне с утра слова, тексты, днем танец, после-репетиции. Надоела, хуже некуда, я - то мягкий, то жесткий, то вообще, хрен меня знает...
Гринцов смотрел, смотрел, и вдруг как выдаст:
-Татьянка!
Я молчу. Нет эмоций. Нет слов. Стопор, как на сцене слова забыл.
-Ты откуда знаешь?
И Гринцова понесло.
-Я общался с ней, давно, лет шесть назад. Она мне про тебя толком и не говорила-то ничего. Просто думал, что обыкновенная, бегает, фанатка что ли,-он усмехнулся, ждал моей реакции, но я глядел в сторону прикованным взглядом, и он захохотал.,-мне,-говорит,-до сих пор не понять ее, человек она хороший на редкость. Чуткий, понимающий. Я тогда спонтанно ее узнал, говорить часами мог.

Он трепал чего-то бессмысленное, а я с головой ушел в прошлое. В книги, стихи, просьбы. Да, Таня,.. три года ушли, истлели, вот так вот в пепел, рассыпались, я ее ценил, или жалел, или ее и вовсе не было со мной. Потом она перестала, написала что-то, глупое, как мне казалось на тот момент, а была ли на спектаклях-не знаю...Я ни черта в этом мире не знаю, ни черта...
-Миш, а ты...
-Чего?-Гринцов замолк.
-Да не знаю я, не знаю, сто лет как будто прошло, а мне никто больше так и не сказал "люблю" и не бросил трубку, знала ведь, что в ответ слышать нечего.
Гринцов молчал. По обыкновению я достоин был величайшего уважения, эта странная традиция пошла еще с академических времен. А тут ляпнул глупость. Мне так казалось, но не ляпнуть в этот момент не мог, это как крик актерской души вырвалось. Я никому не говорил, и даже Столецкий знал процентов десять от силы. Гринцов, ах Миша, сколько уж он понатворил нахальства, низостей...да и. Назовешь это низостью разве? Это так, наивность сплошная. Лучше б уж пил беспробудно. А то все девчонок мучал, а они...
- А мне, знаешь ли, никто за жизнь такого не сказал. Это же не главное...
У меня что-то стукнуло внутри, сигарета дернулась, но я тут же по привычке старой списал все на нервы и, состроив серьезную до слез гримасу, передернул плечами. Неужели и Гринцов так считал?
-...Было,- добавил он, смешно выпустив легкий дымок.

ОТСТУПЛЕНИЕ
Писать. Но для кого? Смысл? Истинные чувства читаются в глазах, а не в письмах и поэзии. А бросить никак. И это лишь иллюзия, илюзия того, что себя передаешь, отпечатки оставляешь на листах, как в песках времени. Истязания сплошного рода. Компромат на собственные неудачи и промахи. Дышишь, думаешь-лучше не думать. Истину не прольешь, как ни старайся, у каждого своя покореженная, искревленная, изуродованная истина.
Читаем и думаем, что прониклись неким странным далеким, непохожим на нас самих. Боимся попросту, страшно до боли признать порой книгу собственного существования. ...А лирики глядят со стороны, подмигивают ловко, а потом напишут про то, в чем мы так и не заметили самих себя......



***
...Уставился в небо. Уходить не хочется. Вверху как внизу черным-черно. То ли вода в небе отражается, то ли напротив. Затяжка. Еще одна. Глубокая, как мое сегодняшнее дыхание. Вроде и мое все, а есть-то чужое только! Я тоже тут так, мимоходом. Она писала глупые стихи. Или я глупо читал. Я не думал, что моя жизнь превратится из прозы  серых тротуаров в эту сиреневую девочку-поэзию.
Думал напиться сегодня. Но никого видеть не хочется. Только воду эту черную-черную....Гладь. Грязь. Апатия.
За углом промелькнула закутанная в серый плащ маленькая ссутуленная фигурка Гринцова.
-Миха!!! Ты куда,-кричу,-постой!
-Последняя электричка уйдет,-отвечает из-за угла,-что мне, на улице спать?!
А! Махнул рукой, к черту его, придурка примитивного. Всю жизнь проспал и еще хочет. Вот стою и сам себя же понять, прочувствовать не умею! Вот за что презираю его, маленького, забавного человечка? С утра в театр бежит без оглядки, вечером...а бог его знает, куда он там вечером! Нам это неведомо.
Пусто так. Играем. Все играем. В кармане бренчит что-то слегонца, что-то насущное такое, что-то грязное и одинаковое...Или это ключи просто...Или просто во рту сухо, или Столецкому звякнуть.
Да маяться неохота. Стою. Светит что-то вверху. Фонарь что ли, прожектор ли, фасадная ли подсветка...или луна...
Шаги слышу. Выдыхает дым сигаретный. Смотрит на меня. Смотрит без улыбки. Не бросается на плечи. Курит. Молчит. Ну и что дальше-то. Пришла и молчит. Столько лет не приходила и молчала, а сейчас стоит как тогда, такая же. И ...и...молчит. А спектакля не было сегодня...никакого...
Руку левую в кармане греет, затягивается долго. А я сегодня не на сцене. Может, почитать принесла чего. А то исчезла как-то... Стою и мыслей водоворот, а я опять плечами подернул, по привычке сделав вид, будто все и ничего....будто стою я, курю.
-Пишешь?-спрашиваю.
-Нет,-выпуская дым, говорит,-не пишу.
 А небо льет чернь души в воду и топится в ней. Вода всегда такая, как только лед сойдет. Он даже плавает скудно кое-где кусками, толкается друг о дружку. Разговаривает. Странно, не пьян вроде, а мысли мешаются, самому стыдно. Дурак я, ду-рак пустой и отъявленный.
- Льда нет. Пару дней уже как нет,-говорит, глядя на воду как сквозь каменную стену.
-А отчего не пишешь?
Молчит и снова смотрит пристально, не на меня, просто пристально так, что я снова начинаю искусственно подергивать плечами. Жду почему-то, что в кармане трубка зазвонит. Но она тоже молчит.
-Понедельник,-говорю,-нет спектакля. А сейчас новое ставим, работы много,-ловлю себя на мысли о том, что, кажется, никогда не лгу, или попросту себя в этом уверяю, для очистки совести, довольно ей грязи, да и была ли она вовсе?..,-приходи...в июне...
-Нет,-говорит,-не приду. И улыбается, вынимая из пачки еще одну. А чего бы ей не прийти, я бы рад был, чтобы как раньше, как лет пять назад.
Не хочет. Не пишет. Не придет. Стоит. Улыбается. Курит. Такая же. Странная. Пусто как-то. И с чего бы ей не писать?
...А вода отражается в небе, или небо в воде. Или это черный огонь играет и топит, топит, топит...себя в ее глазах.....