Пушкин

Пушкин был простым памятником. Не низким, не высоким, не каменным и даже не бронзовым. Гипсовым. И стоял он не на площади, не в парке и даже не в сквере. На складе.  Завод стройматериалов, следуя веяниям нового времени, рекламировал свою продукцию, как мог, и по замыслу авторов проекта именно литературные герои как никто способны привлечь покупателя. Пушкин оказался первым «литературным героем», пришедшим в голову начальнику отдела рекламы.
Почему его звали именно Пушкин, Пушкин не знал. Будучи гипсовым, он не мог наклониться и прочитать стихи, отлитые на его пьедестале. Это был переделанный фрагмент «Я памятник себе воздвиг из гипса…» и дальше шло название фирмы. Знал он только, что когда-то на дуэли его убили, и именно из гипса была отлита посмертная маска поэта. Об этом очень часто вслух читал приготовленный текст юный студент, нанятый фирмой рекламным агентом, который приставляется к любому виду товаров – от водяных фильтров и до стройматериалов. Что такое дуэль, Пушкин тоже не знал. И что такое смерть. Пушкин был простым гипсовым памятником.
Студент, репетировавший на складе в свободное от учебы время, тоже не слишком много знал о Пушкине. Когда ему предложили подработать, он сразу согласился, тем более, что требовалось от него немного. Он должен был с восторгом описывать свойства гипса фирмы, нанявшей его, и на примере вышеупомянутого памятника рассказывать, каким образом можно увековечить стены, украсить потолки, а так же родственников «В полный рост!..»
Пушкину откровенно льстила такая его польза. По ночам, когда никто не видел, он размышлял, задумчиво наклонив свою голову. Если бы он мог двигаться… если бы он мог говорить… Но, к сожалению ни того, ни другого Пушкин не умел. Более того: он лично слышал, как заместитель директора говорил студенту: «Паря, не дай бог ты сдвинешь его с места. Если он разобьется…» Студент покорно слушал отборный мат, а Пушкин зачем-то рифмовал про себя слова «мать» и «драть». Получалось забавно.
Общаться Пушкин мог только с гипсом, да и то, это скорее природа говорила, а не он сам. Небольшой фрагмент лепнины, стоявшей у него за спиной искренне завидовал поэту и не понимал, почему этот монолитный истукан должен представлять их род. «Ведь от него никакой пользы!» - кричала лепнина. Килограммовый пакет шпаклевки был очень согласен с ней. «По-моему, этой сволочью можно было бы замазать не то чтобы целый дом – город! - обиженно говорил он гипсокартонной панели, - чего он им дался?..»
Когда его окончательно доставали, Пушкин начинал читать стихи. Матюги замдиректора красиво мешались у него с разными техническими характеристиками, которыми обладает прекраснейший материал гипс. Услышав Пушкина, его критики тут же замолкали. Некоторым нравилось слушать о своей пользе. Необычно легкий стиль изложения даже трогал в гипсовой их душе какие-то струны. Кто-то подозревал Пушкина в откровенной лести и желании понравиться. «Выскочка!» - бубнила лепнина.
Шло время. Пушкин понимал это каждый раз, когда к нему опять приходил студент. И еще когда на склад заскакивали другие люди. Они выхватывали тот или иной материал и уносили его куда-то. «Прощай, паразит!..» - последний раз воскликнул гипсокартон. «Ну, будь здоров, Пушкин, блин… - задумчиво говорил лепной орнамент, - я ведь тебе как бы собрат… правда имя у меня смешное – рококо…» - и кто-то хмыкал.
Когда до презентации Пушкина осталось совсем немного времени, склад совсем опустел. Товар закончился. Новое время предложило новые материалы, гораздо более прочные и долговечные, чем гипс. Студент пропал, и Пушкин остался один. Но ненадолго.
Однажды несколько крепких мужчин кряхтя и крепко выражаясь (Какие, милые, культурные люди… - думал Пушкин) подняли его, погрузили в машину и под проливным дождем увезли на городскую свалку.
…Достоевский из пенопласта тоскливо рассуждал о самых своих противных свойствах – он скрипит от трения так, что у людей зубы болят, и хочется кого-нибудь зарубить… Керамический обломок Гоголя ехидно поглядывал на чей-то горбатый нос с остатками пышных усов – невдалеке цементный хозяин носа, хмуро сдвинув брови, ревниво глядел, кто это там вдруг появился повыше его…
Пушкина ребята поставили в середине. «Не поленились же…» - меланхолически подумал Сократ из папье-маше. «В нашем театре я был легким реквизитом, и то, в лучшем случае – с краю….»
Стоя на возвышении, Пушкин чувствовал все же некоторое неудобство.
…Самыми благодарными поэту как всегда оказались голуби.