Приём у психиатра

В кабинет с табличкой "ПСИХИАТОР" зашёл широкий неуклюжий мужчина, неопрятно одетый, с выпирающим животом над грязно-серого цвета брюками и в спортивных туфлях. Лицо его было печальным, светлые глаза на выкате были полны каких-то скорбных мыслей. Он давно не брился. Его подбородок порос короткой бородкой с пробивающейся сединой, производивший впечатление неухоженного газона.

Психиатр, маленький седовласый старичок, словно сошедший с детской картинки Айболит, сидел за своим столом. Он поднял на посетителя свой безразличный взгляд и сказал:
— Я вас слушаю.

Мужчина оглядел кабинет, словно хотел убедиться, что больше некого нет, затем сел на стул для посетителей, придвинул его ближе к врачу и внимательно посмотрел тому в глаза.

— На что жалуетесь? — Спросил психиатр.

— Понимаете, доктор. — Робко начал посетитель, я одержим идеей. Она отравляет моё существование с детских лет. Лет до сорока я ещё как-то сопротивлялся, а теперь уже не могу. Всё полетело в тартарары из-за этой проклятой...

— Пьёте, значит? — Спросил психиатр.

— Да, не-ет! — Отмахнулся мужчина. Это разве проблема? Кто сейчас не пьёт? Кабы пил... Может, оно и легче бы было. А-то, смешно сказать: жена ушла, с работы я сам уволился, друзья все разбежались, даже соседи на лестничной площадке и те при встрече шарахаются, как от прокажённого.

— Так, что же вас беспокоит? — Спросил психиатр, недоумевая.

— Она. Она беспокоит. Житья от неё нету. Даже ночью. Ночью особенно остро. Чуть засну, она уже тут как тут. Вставай говорит...

— Любовница значит? — Снова попытался угадать психиатр.

— Да какая любовница? Бог с вами. На меня ж ни одна женщина без нашатыря и смотреть не сможет. — Мужчина явно начинал горячиться.

— Успокойтесь, голубчик, успокойтесь. Давайте по порядку. Вы живёте один?

— Один живу.

— Вот и славно. А эта, которая беспокоит? Она кто?

— Страсть моя! Доктор, я ж вам говорю. Гибельная страсть.

— Желаете, значит. — Спросил неопределённо психиатр.

— Точно! Желаю. Жажду. Вы не поверите, всеми фибрами души жажду. И бороться не в силах. Вот поэтому, собственно... к вам. Последняя надежда моя...

— А что же вы жаждете? Конкретно? — Психиатр уже потерял своё безразличие и смотрел на пациента с нескрываемым интересом.

— Всё! Моя жажда не знает границ! Что не увижу, всё изучаю, запоминаю, анализирую, сопоставляю и записываю. Отображаю, так сказать, через художественное восприятие души.

— Не понял. Минуточку. — Психиатр нахмурился.

— Что ж тут не понятного? — Удивился мужчина. — Писатель я. Пи-са-тель!

— Ах, писатель! — Воскликнул облегчённо психиатр. Но потом нахмурился. — И что же вы пишите, позвольте узнать?

— Всё. Всё пишу. И стихи, и прозу, и песни, даже пою их сам под гитару.

— Подумать, только, как интересно!

— Вот! Интересно! И я того же мнения! А окружающие избегают. Жена ушла... Давно ещё... С работы я сам... Друзья, понимаете ли... сами... Соседи и те,.. при встрече... — Мужчина начал говорить запинаясь. На глаза его накатились слезы. В горле застрял ком.

— Успокойтесь голубчик, успокойтесь. Не надо нервничать. Вот выпейте водички. — Психиатр налил из графина пол стакана воды и протянул мужчине.

— Спасибо, доктор. — Мужчина выпил залпом, словно стакан был наполнен не водой, а водкой. Даже выдохнул в сторону и утёр усы ладонью.

— Ещё? — Спросил заботливо психиатр.

— Нет. Достаточно.

— Так о чём же, собственно... Что является центром вашего повествования? Может быть любовь, деньги, страх смерти, или что-то ещё?

— Всё это и даже более! Понимаете, доктор? В голове всё время созревают сюжеты. Одни больше, другие меньше. Я даже наброски не успеваю делать для всех. А уж до ума довожу едва лишь десятую часть. При этом, чем дальше — тем хуже. Раньше-то, когда я совсем молодым был, в школе учился ещё, писал одну фантастику, космос, инопланетяне, жизнь на других планетах. Друзья просили почитать. Даже перед классом вместо урока однажды чтение устроил.

— И что же? Слушали?

— Ещё как! Звонок прозвенел, а ни кто с места не двинулся, пока я до конца не дочитал!

— Надо же?

— А последнее время я фантастику уже не пишу. Возраст не тот. Не верю я во все эти цивилизации разумные. В жизнь на других планетах...

— Это нормально. — Сказал психиатр.

— Это-то нормально, а вот вместо фантастики я теперь на бытовую тему перешёл. Жизнь, значит, отображаю. Во всей её неприглядности. И так уже глаз наметал, что только войду куда, гляну и сразу всё схватываю.

— Ну, вы просто мастер. А давали ли вы читать написанное сведущим людям? Литераторам? Может быть, в редакцию носили?

— Да, это само собой! Меня же в местной газете публикуют уж не первый год. Пожалуйста, полюбуйтесь! — Мужчина достал из пиджака газету, потом ещё одну, из другого кармана ещё, потом ещё и скоро на столе врача образовалась кипа мятых истерзанных газетных полос.

Психиатр взял осторожно одну из вырезок. Нашёл начало. Внимательно посмотрел название и имя автора, и вдруг удивлённо поднял очки на лоб:

— Так это вы?!

— Я. — Признался обречено мужчина. — Собственной персоной!

— Так у вас же замечательные рассказы, дорогой мой! — Воскликнул психиатр. — Этот вот недавно вышел... про собачку... как его... забыл название. Очень трогательно, живо, берёт за душу. Почему же вы расстраиваетесь? Я не понимаю. Вас все знают. Газета вас печатает. Это же успех! Что же здесь плохого?

— Вот-вот. Живо. — Покачал головой писатель. — Настолько живо, что после моего рассказа собачку удавили. Сосед снизу уже написал жалобу в милицию, что я подстрекал к насильственным действиям.

— Удавили всё-таки?! — Радостно воскликнул психиатр. — Какая прелесть. Признаться, у меня после этого рассказа слезы на глазах... Я сам чуть не взял гантель и не отправился... Впрочем, что это я говорю. Какая жалость, что всё так закончилось. Животных надо беречь. Они же друзья человека. Особенно собаки. Собаки они... — Сказал он, но в голосе его просквозила ругательная интонация.

— Так, понимаете теперь, доктор. Я же, как фотоаппарат ходячий. Где что увидел, где что услышал, всё запоминаю, набрасываю в блокнот, а потом отображаю. Я поэтому уже длинных вещей написать не в состоянии, а только рассказы, только рассказы. Потому, — не успеваю! И мочи нет никакой. О чём не подумаю — тут же сюжет. Всё бросаю. Сажусь писать. Так иной раз увлекусь, что забываю про еду, про сон. — Мужчина понизил голос. — Иной раз сутки в туалет сбегать не могу... — Сказал он почти шёпотом.

— Да-а-а... — Озадаченно протянул психиатр. — Неожиданный поворот, надо сказать.

— И потом, — добавил мужчина, — я ведь почти ничего не выдумываю. Всё пишу, как есть. Лишь чуть-чуть смещаю акценты, добавляю художественности, для убедительности и лучшего восприятия читателем. Помните мой рассказ про столовую? Так они подали на меня в суд. После публикации им все стёкла перебили и ни одного клиента... А я всего-то написал, что официантка посетителю тайком в тарелку с салатом плюнула...

— Однако... — В голосе психиатра послышались тревожные нотки.

— Я и к вам-то, пока поднимался, уже кое-что набросал...

— Что же вы набросали? — Психиатр изменился в лице.

— Что видел, то и набросал. Раздевалки нет. В коридорах грязь. Урны не опорожнены. Медперсонал ходит в грязных халатах. Вот и вы туда же. — Писатель указал пальцем на жёлтое пятно от йода, на шапочке психиатра. — Кабинет у вас пыльный, душный. Света мало. Медсестры нет. Вода в графине не кипячёная. Стакан не одноразовый. Как такое отношение можно терпеть?

— Позвольте! По-озвольте! — Психиатр даже привстал. — За что же вы порочите достойное лечебное учреждение?

— Вот, вот. — Сказал писатель. — Так я и знал. Начинается. К вам пришёл страждущий, нуждающийся в помощи, и всего лишь указал вам на ваши недостатки... Значит, не лечением здесь занимаются. Давно по городу слухи ходят! А я-то наивный...

— Да что вы говорите? С чего вы это взяли? Послушайте, разве так можно? Голословно...

— Почему голословно? Пойдите сами и посмотрите. Руки в туалете помыть невозможно. Всё порушено. Люди в коридорах стоят — сесть некуда. Шубы в руках держат — раздевалки нет. Очередина кругом — не протолкнуться. А врачи ходят из кабинета в кабинет и дела свои делают, хиханьки-хаханьки разводят. Я сам у вас под дверью почти час просидел. Да ещё на этом стуле полчаса. А воз и ныне там. Вы будете меня лечить или нет?

Психиатр испуганно охнул. Покраснел, побледнел. Рот его то открывался, то закрывался, словно у рыбы в аквариуме — потерял дар речи. Потом он свирепо схватил пачку нарезанных листов серой бумаги, отсоединил одну, безобразным почерком моментально набросал что-то по-латыни дрожащей от гнева рукой и вручил мужчине.

— Держите направление. Всего хорошего.

— Это куда? — спросил недоумённо писатель.

— Второй этаж. Кабинет 214. Нарколог.

— Так что ж вы меня мурыжили? Честное слово. Не больница, а цирк, ей богу! — Мужчина сгрёб со стола газетные вырезки и, выйдя из кабинета, хлопнул дверью.

<04.02.2005>