Человечек

О некоторых соображениях человечка насчёт спичечного коробка.


Человечек, идя по лесной дорожке, невзначай сунул руку в карман своей курточки и обнаружил там пустой спичечный коробок.
«Пустой коробок никому не нужен. А бесполезные, ненужные вещи надо выбрасывать»,  – рассудил человечек. Он поискал глазами урну, но вспомнил, что в лесу не ставят урны, и собирался уже выкинуть коробок в кусты, как вдруг одно соображение остановило его.
Человечек подумал, что пустой коробок нужен тем, кто хочет зажечь огонь и  имеет спички, но не имеет коробка. И он положил коробок на видное место дорожки.
Выполнив это, человечек пошёл дальше, как вдруг другое соображение остановило его.
«Что, если тот, кто найдёт этот коробок, вообразит, что он со спичками? Он может быть раздосадован и разочарован, когда убедится, что коробок пуст. Зачем вызывать в людях неприятные чувства»,  – подумал человечек и встревожился, что он может их вызвать. Он поспешно вернулся к коробку и, сделав его плоским и развёрнутым, чтобы сразу было ясно, что он пуст, и, положив его на прежнее место, успокоенный и довольный, продолжил свой путь.



О делах, заботах и волнениях человечка, связанных с его почтой.


Человечек жил в одиночестве, несмотря на его дружелюбие и общительность, и никто ничего не писал ему и не присылал. И человечек сам себе писал, собирал и посылал письма, открытки, бандероли и посылки.
Всё это он делал от имени людей, которых выдумывал и ясно и чётко себе представлял. И сообразно образу каждого человека он воображал содержание и форму отправления корреспонденции.  Так, глубокомысленный старичок обращался к нему в длинных посланиях «Глубокоуважаемый человечек», пчеловод присылал ему мёд, первоклассник – коряво и неграмотно – но по-детски непосредственно написанные открытки, а девушка – благоухающие духами и изысканными словесными оборотами любовные письма.
Всё, что человечек отсылал себе, он приготовлял к отправке, запечатывал, заворачивал, завязывал и заколачивал задолго до того, как должен был это получить. И когда он получал свою почту, вскрывал и знакомился с ней, он уже настолько забывал, что в ней было, что испытывал приятную неожиданность, любознательный интерес, радостный подъём, как будто её прислали ему другие люди, и он не знал, что там. И все свои письма и открытки человечек систематизировал и аккуратно и бережно хранил, часто перечитывая их с большим удовольствием.
Но как бы ни были правдивы и жизненны образы, созданные воображением и искусной рукой мастера, им не заменить действительную жизнь. Как ни увлечён был человечек собственной почтой, он не освобождался от желания получить её от кого-нибудь другого. И когда ему казалось, что это желание сбылось, он радостно волновался, как ребёнок, но каждый раз с печалью убеждался, что он ошибся.
Однажды осенью человечек заглянул в дырочки своего почтового ящичка и от волнения и радости его сердечко застучало быстро-быстро… он ещё ничего не выслал себе, а в его голубеньком, точно конвертик, точно мечта, почтовом ящичке что-то светлело, – очевидно, открыточка или письмецо.
Трепещущими пальчиками человечек отворил ящичек, посмотрел, что там, и печально вздохнул. Там лежал лишь кленовый листик. Человечек тщательно осмотрел его со всех сторон: нет ли какой-нибудь надписи – весточки могут быть написаны на листочках деревьев – но надписи не было, и, снова печально вздохнув, он отнёс листик в коллекцию своей корреспонденции, собранную за многие и многие годы.




Поучительная болезнь.


Если люди изо дня в день, изо дня в день штампуют одно и то же, одно и то же, то этот штамп может настолько войти в них, сделаться ими, что они уже ничего не смогут воспринимать вне этого штампа.
Жил-был человечек, как бы образованный из коробков и спичек. Его голова и туловище были как коробки, как спички – руки и ноги. Крошечные тёмненькие глазки – как спичечные головки. И была у него интересная и поучительная психическая болезнь.
Этот человечек столько проработал на спичечной фабрике, столько делал одно и то же: штамповал и штамповал то коробки, то спички и настолько вштамповался в них, что как бы переломился надвое, как спичка, в своей психической деятельности. Как спичка, сгорел на производстве, заболел психически. Всё в нём стало объединяться, взаимодействовать со спичками и коробками, как огонь взаимодействует с серой и кислородом, и человечек этот уже не мог жить, думать и чувствовать вне этих спичек и коробков.
Если он видел подъёмный кран, то искренне изумлялся,         по-детски радовался:
- Какая  длинненькая спичка!
Если он видел недвижную, спокойную гладь реки, то улыбался и восторгался:
- Река гладка, как бока коробка!
Проследив взором одинокую, далёкую птицу, парящую в огромном коробке неба, он долго думал над тем, как странен мир: вот головка от спички оторвалась и, как птица, в небе парит…
Когда ему было грустно, он говорил: «Грустно, как будто все спички сгорели», а когда было весело, говорил: «Весело, как будто спички горят».
Сильный солнечный жар он ощущал так, как будто к нему подносили много-много зажжённых спичек. Дождь – так, как будто на него падало много-много спичечных головок. Прикосновение медицинского прибора, которым ему прослушивали сердце – так, как будто к его груди прикладывали спичечный коробок.
Все цифры и буквы напоминали ему цифры и буквы на наклейках коробков.
Все звуки: порядок и гармония или какофония и визг, дикость и нестройность – все звуки наполняли его воображение разнообразнейшими сценами, в которых исполняли роли коробки и спички. Нередко сцены соседствовали, как спички в коробке, протекали параллельно, как параллельны грани коробка, будучи совершенно разными по настроению и характеру, по подвижности их пластических элементов, по общему широкому охвату замысла, как могут быть совершенно разными наклейки коробков, но вместе с тем едиными, как едина сама жизнь, и этим создавалось удивительнейшее и приятнейшее художественное впечатление.
Каждый цвет, который как-то чиркал по коробку сознания этого человечка, как-то сразу, как сразу вспыхивает спичка, вызывал в его воображении спичку или спички с головкой этого цвета, и каждый цвет был для него возможностью пламени, света…
Зажигать спички – это была его отрада и страсть, какое-то ни с чем не сравнимое наслаждение, но вместе с тем у него было какое-то глубокое уважение к каждой нормальной, целенькой спичке, почти любовь, - он считал её живым существом со своими мыслями и надеждами, и никогда не зажигал без надобности. Спички бракованные, без головки, он страшно не любил, презирал даже их, усматривал в них неприличие, нарушение общественных норм, хулиганство, и открыто возмущался ими.
-  Тьфу! – во всю силу плевался он на бракованную спичку, какой бы она ни была... – Стыдно, стыдно и неприлично быть спичке без головки! – возмущался он, например, серым и неказистым металлическим столбикам отделявшего мостовую барьера без украшавшего и как бы венчавшего другие столбики шара.
Когда во время поездки в каком-либо виде транспорта этого человечка подбрасывало и трясло, доставляя неудобства и страдания, он применял своеобразную амортизацию. Как истый писатель, как жрец искусства, он выражал все свои муки и страдания понятной и близкой ему формой, стремясь попасть в самую точку, в самую головку спички, так сказать, вложить содержание в точно соответствующую ему форму, как спички в коробок, создать ёмкий и неповторимый образ, достичь высот смысла и глубины, и этим облегчить своё страдание и муки, своё неудобное тяжёлое положение… Он находил такой коробок, то есть форму:
- Потряхивает и трясёт как спички в коробке…
Когда в часы пик густая толпа сдавливала его и теснила ему дыхание, чуть ли не раздавливала его, как пустой спичечный коробок, он как бы являлся глашатаем народных правд, сумевшим их выразить необыкновенно метко и образно, убедительно потому, что общее, обезличенное пропускал через своё яркое и характерное личное восприятие. Он как трибун провозглашал:
- Тесно, негде шевельнуться, как спичкам, набитым плотно       в коробок!
-  Выхожу на свет божий как спичка из коробка, - выходя из подземного царства метро, выдвигал он такую фразу, как выдвигают коробок, которая, очевидно, усиливала его наслаждение от божьего, естественного света, как гармоничность, слаженность и единство двух приятнейших вещей, двух миров и стыков сознания: того, что реально существует и действует, и того, что создаётся, как мечта, как сравнение, как образ.
В период обострения болезни речь этого человечка делалась совершенно странной и до чрезвычайности однобокой. И богатство и живость его интонаций  резким и странным контрастом подчёркивали сухость и бедность его словарного запаса. Самое разнообразнейшее содержание вжимал он и закладывал в одну и ту же форму, в один и тот же штамп, как коробок можно наполнять, напичкивать самыми разнообразными вещичками. Всё, что ни есть, выражал он словами «коробок», «спичка» и «спичечная головка», а также словами, обычно употребляющимися в сочетаниях с ними.
Под «коробком» могли для него скрываться и город, и год, и гроб, и любой ящик, и любое здание, и дородная дама, и действие драмы, и какая-то не резкая, не внезапная, не вспышистая, а стабильная и ровная, как коробок, любовь, и тупость, и подбородок боксёра,   и  ринг,  и   картинка, и  тартинка, и  тартарары, и         тара   для   бутылок,      и   что-то   грубое,  коробковатое, и какое-то широкоугольное пение,    и падение, словно падает коробок, и торт, и  огромная  территория,    и   шахматная клетка,  и  камера узника, и какая-то тайна, скрытая от глаз, как будто в коробке, и туз, и картуз, и раскидистый  куст,  и   какое-то   геометрическое чувство, и устойчивая как коробок традиция, и твёрдый как коробок договор, и полк солдат, и какая-то безысходность тупика, провала, отчаянья, и чемодан, и установленный оклад, и какой-то клад, и как бы уплотнившийся порок – и, в общем, множество всего могло скрываться от него под словом «коробок».
Под «спичкой» он мог подразумевать яростную, отчаянную стычку, как бы горящую огнём, дуло кольта, свечу, любой столб, иголочку, что-то совершенно обычное, как спичка, какую-то однобокую, прямолинейную личность, тонкий, как спичка, писк пичужки, девичью косу, косу косца, скипетр царя, кость, какой-то внезапно опаляющий ужас, ужа, ползущего как время, миг, сгорающий быстро как спичка, тонкую, воспламеняющую мысль, смычок, утренний луч, зелёный лучок, ножик, зажигательный джига-танец, тонкий вкус вина, травинку, какую-то надломленность, что-то маленькое, спичечное, застольную речь, чей-то призывной клич, который, как горящая спичка, может произвести большие последствия, секрет, хранящийся в уме, как спичка в коробке, молнию, как бы выскакивающую из коробка неба, опасные, как небрежное обращение со спичками, политические  действия,  что-то  мелкое, безличное, как спичка, что-то  подлое, как подла бывает спичка, которая никак не хочет зажигаться, и вместе с тем готовность самоотдаться, сгореть во имя общего дела, и многое, многое другое мог подразумевать человечек под словом «спичка».
Спичечная головка для него могла означать чью-то голову,   чей-то глаз, литую, как шар, мысль, монетку, всю планету, сердце человека, готовое в любую минуту загореться, горошинку чёрного перца, катышек грязи, маленький грех, кедровый орех, тяжёлое чугунное ядро, дробные, какие-то круглые звуки щедрого дождя, жадность, сжатую в кулак, дулю, дробинку, родинку, блин, глоток, готовую вспыхнуть битву, прок, маленький, как спичечная головка, конечную остановку, точку, сосредоточенность как бы в одном, звезду, божью коровку, и чего только не могла для него означать спичечная головка!
Естественно, что люди не понимали однобокую и чрезвычайно узкую речь этого человека и выходили всякого рода недоразумения и казусы.
- Я подарю вам необычайный, очень ценный подарок! – как-то раз заявил он одной женщине. Она была польщена, тронута…          - Я подарю вам спичечный коробок и две спички! – объявил человечек с какой-то торжественностью. «Ничего себе ценный подарок – коробок и две спички!» – женщина была оскорблена, задета, негодовала… Но когда она приняла подарок, то радовалась, восторгалась и благодарила…
Оказалось, что это дорогие и красивые, костяные резные спицы и драгоценный перламутровый инкрустированный ларчик.
Иногда что-то было особое и интересное, полное какого-то смысла в словах этого человечка.
- Как плохо спичке в пустом коробке! Печально, одиноко… Пусть он чистенький и новенький, сухонький, как дерево, ей в нём очень плохо, она чувствует себя никому не нужной спичкой…    Если же с ней другая спичка, её ближайший друг и советчик, то какой бы ни был их коробок промусоленный и старый, да вдобавок промокший, им вдвоём хорошо и радостно, как будто они горят вместе согласным, дружным огнём!
Когда этот человечек загорался против кого-либо гневом, хотел кого-нибудь припугнуть, пригрозить кому-нибудь, то рычал как зверь:
- Как   спичку   из-зломаю!   Рррастопчу,   как   коробок!
- Спичичулечка ты моя, коробущечка, - были его ласкательные словечки.
-    До чего ж ты приятненький, светленький, новенький, весь полненький спичек коробочек! – как-то весь умиляясь, говорил он белокурой и полненькой девочке.
-     До чего ж ты отвратительный, старый, истасканный, пустой коробок! – вспыхнув, заорал он на мелко пакостящего старикашку.
Если он хотел подчеркнуть, что кто-либо глуповат и даже придурковат, он употреблял такое выражение: «В коробке спичек не хватает». Когда по его слуху чиркнуло, как какой-то мужик костил и материл направо и налево установленные государственные правила, он сделал ему предостерегающее замечание:
- Прикрой коробок своего рта и не бросайся спичками необдуманных слов, зажжённых злостью, это противоречит технике  безопасности!
В период обострения болезни этот человечек стремился всех людей, которых он видел, распределить на толстых и худых, на коробки и спички. Если он затруднялся определить какого-нибудь не худого и не толстого субъекта, то испытывал беспокойство, неудовлетворённость и проявлял сильнейшее внимание к этому субъекту, как к чему-то неопределённому, неопознанному, и изрекал одну истину:
- Этот мир несовершенен, потому что в нём не всё чётко и определённо, и от этой неопределённости и нечёткости приходится мучиться.
Но как только он  «наклеивал» на эту фигуру окончательную этикетку – коробок или спичка, толстый или худой – то испытывал удовлетворение  и  покой,  и терял к ней всякий интерес, как к чему-то, что наконец опознано и определено, и изрекал, что этот мир всё же совершенен, всё-таки в нём всё чётко и определённо, достаточно только попристальнее взглянуть и во всём разобраться -  и эта определённость и чёткость даёт удовлетворение и покой.
В какие-то моменты человечек этот понимал и с каким-то мучением чувствовал, что в душу его закралась какая-то болячка, какая-то чертовщина, что всё видеть в свете коробков и спичек -  это ненормальность, это болезнь, которую надо лечить, от которой надо избавиться. И он пробовал своими собственными силами и методами выковыривать эту болезнь, это отклонение из собственной души, как спичкой выковыривают застрявшие в зубах остатки пищи. Но чем больше он старался как-то поддеть её и изъять оттуда, тем глубже, основательнее углублялась она туда, и он бросал это занятие и не предпринимал уже никаких попыток избавиться от своей чертовской болячки.
«Всё предопределено, - рассуждал он, - Если спичке не суждено загореться, то она не загорится, что там ни делай, как ни чиркай ею по коробку. Если человеку суждены тяжёлые болезни, великие скорби, то что бы он там ни делал, как бы ни заботился о своём здоровье, как бы ни вооружал себя против скорби, он не может избежать их, и единственное, что он может и что должен – это мужественно и терпеливо переносить их».
Впрочем, если не считать отдельных моментов, этому человечку его отклонение, его болезнь не была чем-то чуждым, лишним, ненормально-нездоровым, приносящим беду и боль, а была как бы им самим, и чем-то совершенно здоровым, нормальным и естественным, приносила радость и наслаждение.    «Как это замечательно – во всём видеть знакомое, хорошо понятное тебе и близкое!» – думал и чувствовал он.
- Какая гладкая, как бока коробка, река! Какая спичка длинненькая! – наслаждался он и радовался, находя понятное и хорошо знакомое, горящее как бы в самом сердце – до того близкое! – в точно неживой, замершей реке и в подъёмном кране.    И в самом понятии «жизнь» было для него заключено знакомое и родное.
- Жизнь проста, как спичка. Жизнь объёмна и содержательна, как коробок, - философски и назидательно приговаривал он.
Когда на душе у него было темно, холодно и сыро, как будто угасало всё до самой последней спички, ему казалось, что вся жизнь его прошла напрасно и пусто, словно кто-то баловался спичками и извёл их без всякого дела, и осталось выбросить пустой, никому не нужный, ни к чему не пригодный коробок.
А когда у него на душе было светло, тепло и чудесно, будто во сне полыхали миллионы спичечных коробков, ему казалось, что у него ещё всё впереди, что его коробок, так сказать, ещё полон спичек и что он непременно даст жизненную энергию и силу какому-нибудь большому, неумирающему делу, как бы воспламенит его, делу, которое как бы оставит свою яркую и выразительную наклейку на коробке общечеловеческой истории.


Человечек и книжки


Человечек читал всевозможные книжки. Если б его спросили, какие из них он больше всего любит, он бы отвечал: про путешествия и приключения. Может быть потому, что человечек никогда не путешествовал дальше своего города, и потому, что в его жизни никогда не случались загадочные и таинственные приключения, он так любил и хвалил эти книги. Самые интересные, самые захватывающие страницы он отмечал тоненькими разноцветными закладочками, и в те часы, когда ему было особенно грустно и тоскливо, перечитывал эти страницы, находя в них радость и отраду. Читал человечек не торопясь, вслух, старательно проговаривая каждое слово и давая ему надлежащую окраску и выражение, как будто желая сообщить слушателям, которых воображал, всё то, что чувствовал и переживал.
Своё впечатление о прочитанном человечек запечатлевал в дневничке с плотной чёрно-белой обложкой. Если оно было положительным, то он писал его крупными красивыми буквами, а если отрицательным – то мелким и скверным почерком. Также в этот дневничок человечек заносил свои сны, которые снились ему в те дни, когда он читал ту или другую книгу. Человечек считал, что от хорошей, доброй книжки не приснится что-нибудь злое и кошмарное, и своими сновидениями определял ценность и значение того, что читал.
Как бережно человечек обращался с книгами, как он любил их и заботился о них! Утром и вечером он старательно стирал с них светлою фланелевою тряпочкою пыль и просматривал каждую книжку: не надо ли что подклеить и привести в порядок? Укладывая книги на длинные деревянные полочки, он вежливо, но настойчиво просил их не шалить и не ссориться, и жить дружно, сообща. Книжки, кажущиеся ему неуживчивыми, он клал отдельно, и даже делал им внушение и нотацию, как будто они были живыми и понимали его и должны были стать добрыми и послушными.
Человечек отыскивал на мусорных свалках старые, развалившиеся книжки и со знанием и мастерством склеивал их, исцелял и омолаживал, и придавал им достойный великого звания книги вид. Когда в его сочувствующих ручках оказывалась какая-нибудь несчастная, истерзанная книжечка, человечек сердито бурчал, что есть изверги, которые издеваются над книгами, наносят им раны и увечья, и что за это надо привлекать к суду и ответственности и строго, беспристрастно наказывать по всей суровости закона.
Писателей человечек уважал и почитал и, отдавая им должное, говорил, что писатели открывают людям веру в добро и красоту и без их трудов, без их произведений на земле было бы скучно и неинтересно. Человечку очень хотелось познакомиться с каким-нибудь знаменитым писателем и выразить ему свою глубокую благодарность и восхищение, как представителю великой и священной профессии, и взять его автограф, как память о встрече, но ему никак не удавалось исполнить это желание, несмотря на всю его энергию, упорство и настойчивость в достижении этой цели, и оставалось только надеяться на случай, на судьбу… Человечек жил этой надеждой, этой вдохновлявшей его мечтой, и сочинил целую речь – панегирик славному роду литераторов, и выучил её наизусть, как любимое сочинение, как то, что может понадобиться в любой момент.
Также человечек приготовил листочек особой, гербовой бумаги для будущего драгоценного автографа, и заказал для него изящную, позолоченную, полукруглую рамочку с орнаментом в форме лаврового венка, и отвёл в комнатке почётный уголочек для него,   с учётом того, что утром он будет освещаться, как бы прославляться золотыми, прозрачными лучами солнца…
 Все эти приготовления, равно как и книги, служили человечку и работой и развлечением, и заставляли его забыть, что он совсем один и никому не нужен, и что на его долю выпало так много грусти и печали.


Как человечек помирил двух приятелей, сам того не зная


Два приятеля поссорились и, тая против друг друга злость и обиду, порознь курили во дворе.
Оба непрерывно курили, как люди, которые курением заглушают неприятные переживания, и внезапно оба выругались, как люди, не обнаружившие того, что удовлетворило бы их желание. Обоим хотелось курить, а у одного кончились спички, а у другого сигареты.
Тот, кто израсходовал все спички, заметил проходившего мимо человечка и спросил, нет ли у него спичек. Человечек был огорчён, что у него нет спичек, и он не может их дать и, извинившись за их отсутствие, попросил подождать немножко – он постарается их принести. И, спеша сделать доброе дело, человечек ушёл.
Вскоре, к радости курильщика, он принёс спички и вежливым приятным голоском попросил парочку сигарет для того, кто одолжил ему спички. Курильщик охотно поделился с ним своими сигаретами и человечек, сердечно поблагодарив его, поспешил отнести их другому курильщику.
Приятели были растроганы необыкновенной заботливостью и добротой человечка. Их обида и злость друг на друга совершенно прошла, испарилась, как облако табачного дыма, и они помирились и никогда уже больше не ссорились. А некурящий человечек начал с той поры носить с собою пачку сигарет и спички для тех, кому потребуется.



Несколько словечек о человечке


Маленький человечек жил в маленькой квартирке с двумя комнатками. Комнатки были такие крошечные, что даже мушки, залетавшие туда, изумлялись – Ну и тесненько же здесь! – и улетали обратно. В одной комнатке стоял столичек и два стульчика, в другой располагалась кроватка, шкафчик и один стульчик. Стульчики были такие крошечные, что на них мог сидеть только маленький человечек, да и то осторожненько. Все в квартирке было чистенько и аккуратненько. У человечка было пять сереньких тряпочек, которыми он заботливенько стирал каждую пылиночку. Эти тряпочки хранились в уголочке за шкафчиком.
На крошечном зелененьком шкафчике стояла старенькая фотография. На ней можно было увидеть каких-то людей, которые непонятно чему смеялись, сидя за столом с какой-то едой. Это были какие-то далекенькие родственнички человечка,  о которых он ничегошеньки толком не знал, что не мешало ему заботливенько протирать тряпочкой эту застекленненькую фотографию каждое утречко.
Человечку было очень любопытненько: почему у этих людей на фотографии такой веселенький смех и в чем значеньице этого смеха? Человечек долгонькое времечко размышлял над этим вопросиком. Наконец он понял, что точненький ответик на это найти нельзя, что в значеньице смеха есть нечто таинственненькое, далеконькое от всех словечек.
Оставив попыточки определить значеньице смеха, человечек стал простенько смотреть на веселеньких и смеющихся людей на фотографии. Когда его сердечко делалось печальненьким, он смотрел на этих людей и печаль его исчезала, уступая местечко веселенькому настроеньицу.
Человечек жил на одном из верхненьких этажиков очень высокого дома. В доме было так многонько этажей, что человечек даже точненько не помнил, сколько их вообще, хотя точненько знал, на каком этажике живет он сам. Когда человечек заходил в лифтик, чтобы подняться к себе, его пальчик привычненьким движеньицем сам нажимал нужную ему черненькую кнопочку, безошибочно находя её среди других многочисленных кнопочек.
На первом этаже дома человечка размещались почтовые ящики. Все они были одинаковы по размеру и цвету, но у человечка создавалось впечатление, что его ящичек самый маленький и самый светленький.
Каждый раз, когда человечек уходил из дома, и каждый раз, когда возвращался, он проявлял вниманьице к своему почтовому ящичку и заглядывал в него. Человечек лелеял надеждецу найти там какое-нибудь интересненькое и приятненькое, адресованное личненько ему письмецо. У человечка  не было никаких особеньких причин ожидать письмеца, но почему-то он надеялся, что кто-то обязательненько ему напишет.
Когда человечек подходил к своему почтовому ящичку, он всегда чувствовал некое радостное возбужденьице, как будто его ждало исполненьице надежды. Но всяческий                разочек человечка встречало пустенькое местечко. Человечек как бы не верил этому пустенькому местечку и не просто заглядывал в дырочки своего ящичка, но обязательненько открывал его и заглядывал в каждый его уголочек, как будто там мог укрыться крошечненький конвертик. Но там ничегошеньки не было, и человечек печальненько вздыхал.
Однажды человечек заглянул в дырочки своего почтового ящичка – и сердечко его застучало быстренько-быстренько. В темненьком ящичке лежало что-то светленькое. И вполне возможненько, что это было письмецо.
Дрожащими пальчиками человечек достал из карманчика своей курточки крошечненький ключик и отворил им свой почтовый ящичек. Однако его ждало некоторое разочарованьице. Это было не письмецо, но рекламка, которую опускают в каждый почтовый ящик дома. Человечку было отчасти приятненько, что кто-то опустил ему рекламку. Но это было не письмецо – и человечек чувствовал некоторое огорченьице.
Перед домом человечка располагалась уютненькая аллеечка с маленькими деревцами. Человечек точненько не знал, как называются эти деревца. Однако он отличал каждое деревцо и каждому придумывал своеобразное имечко. Когда человечек ранненьким утречком проходил по аллеечке, он здоровался в своем сердечке с каждым деревцем и мысленно пожимал ему веточку, как ручку с многочисленненькими, торчащими в различненькие направленьица пальчиками.
Аллеечка, обсаженная маленькими деревцами, выходила на большую улицу. На этой улице была остановочка автобусика, на котором человечек ездил на работку.
Несмотря на то, что человечек выходил из дома на работку в одно и то же времечко и проходил по одной и той же улочке, он никогда не встречал на пути одних и тех же людей. Если бы он встречал на пути одних и тех же людей, он начал бы с ними здороваться. Но как-то не принято приветствовать прохожих, лица которых видишь на улице в первый раз. И потому человечек только смотрел на какое-нибудь симпатичненькое личико на улочке, хотя ему очень хотелось его поприветствовать и сказать ему что-нибудь приятненькое.
Когда человечек садился на автобусик, чтобы ехать на работку или домой, он всегда проходил или протискивался к местечку, где был компостер. Человечек очень любил, когда люди просили его прокомпостировать талончики и благодарили за это. Ему было интересненько это делать и ему было приятненько выслушивать благодарность за это. Эта благодарность звучала для него каждый разочек новенькими ноточками, что в действительности и было, так как люди всегда были новые. Человечек любил замечать, что люди очень вежливенькие и благодарненькие существа. Если он не спешил, то он мог нарочненько проехать свою остановочку, чтоб собственноручненько прокомпостировать талончики вошедшим на этой остановочке людям.
Работка человечка протекала на фабричке, где он наклеивал наклеечки на спичечные коробочки при помощи специальненького приспособленьица. Наклеечки были в большинстве своем шаблонненькие, но встречались и нешаблонненькие наклеечки.
Вначале человечек приносил домой небольшое количество шаблонненьких наклеечек, которое ему разрешали унести с фабрички. Он обклеивал этими наклеечками комнатку, где располагалась кроватка. Они помогали ему заснуть. Затем человечек стал приносить домой только одиночненькие нешаблонненькие наклеечки. Он обклеивал ими комнатку, где стоял столичек. Они поднимали ему настроеньице и возбуждали аппетитик. Потом человечек вовсе перестал приносить домой какие-либо наклеечки, хотя там еще оставалось местечко, чтобы их наклеивать.
На фабричке, где протекала работка человечка, работали и другие люди. Человечек всегда с ними здоровался, когда приходил утречком, но больше ни о чем с ними не говорил. Однажды во время обеденного перерывчика человечек подошел к этим людям и попытался наладить с ними разговорчик. Человечек хотел поделиться с людьми своим прекрасненьким впечатленьицем от прекрасненькой погодки, которая повстречала его утречком. Но человечку отвечали так невежливенько и даже нецензурненько, что он больше уже не предпринимал попыточек наладить с кем-то разговорчик на работке.
Когда человечек приходил вечерочком после работки домой, он частенько чувствовал себя грустненьким, уставшеньким и потерявшим всякий аппетитик. Он чувствовал потребность в неком развлеченьице. Нет лучшего развлеченьица, чем игра воображеньица.
Человечек усаживался на стульчик, закрывал свои глазки и представлял в своем воображеньице, что он путешественник и очутился темненькой ночью в ужасненьких джунглях среди странненьких зверей. Человечек отчетливенько слышал рев зверей и их горящие глаза и раскрытые пасти. Маленький путешественник дрожал от большого страха. Ему хотелось скоренько вернуться домой, и он исполнял свое желаньице.
Как приятненько вернуться в свою уютненькую квартирку после тревожненького путешествия! У человечка поднималось настроеньице и появлялся аппетитик. Даже обычненькие корочки хлеба казались ему очень вкусненькими. Человечек ужинал и уютненько устраивался на кроватке, чтобы завтра с новенькими силами встретить новенький денек.
По выходным денечкам человечек посещал свой любименький музейчик. Он надеялся там с кем-нибудь завести приятненькое и интересненькое знакомствецо. Для этого он занимался приготовленьицем вопросиков. Эти вопросы были плодом длительненького изучения искусствоведческих текстов, которые размещались в залах музея рядом с картинами.
Человечек задавал свои вопросики посетителям и посетительницам музея, подходя к ним, когда они смотрели на картины. Некоторые отвечали на его вопросики, некоторые – нет, но в любом случае у человечка не выходило познакомиться с кем-то в музейчике близенько, так, чтобы частенько там встречаться.
Кто-то считает, что смотреть картины лучше в одиночестве, чем с кем-то, но человечек полагал противоположненькое. Когда близенько есть тот, с кем можно поделиться своим впечатленьицем от произведеньица искусства, тогда несравненньненько больше в нем может открыться.
В дни больших религиозных праздников человечек ходил в храм. Во всем богослужении для него был самым любимым моментиком тот, когда незнакоменькие люди в храме пожимали друг другу руки и улыбались. Если бы на  то было волеизъявленьице человечка, то он бы увеличил этот моментик в целенькое богослуженьице. Пусть все богослуженьице будет наполнено добросердечненькими улыбочками и рукопожатьицами. Когда люди дарят друг другу доброту и свет улыбок и тепло рукопожатий, то разве тогда не осуществляется цель богослужения? Когда улыбнутся друг другу все люди, тогда будет все хорошо. Человечек мечтал о том, чтобы все было очень хорошо, и он с искренненькой радостью улыбался людям и пожимал им руки своей маленькой ручкой.
Человечек был бы рад наладить знакомствецо с людьми, которые ему улыбались в храме. Ему казалось, что они тоже будут рады познакомиться с ним. Ведь если люди дарят тебе светленькую улыбочку и сердечненькое рукопожатьице, то разве это не значит, что они хотят наладить дружбочку с тобой?
Однажды после богослужения человечек подошёл к людям, которые ему только что улыбались. Он был так тронут их дружелюбненькой улыбочкой и рукопожатьицем, что захотел выразить им свою признательность и познакомиться с ними. Надо дарить людям от всего сердечка свое благодарственное словечко.
Человечек подошёл к людям, когда они вышли из храма, и заговорил с ними. Но когда он говорил с ними, они глядели на него с недоуменьицем, как будто не понимая его, и когда они заговорили с ним, он глядел на них с недоуменьицем, как будто их не понимая. Словечки человечка и этих людей были какие-то непонятные друг для друга, словно принадлежали к разным языкам. Человечку могло показаться, что улыбочка этих людей стала менее дружелюбненькая, чем раньше, но ему точненько было видно, что они спрятали руки в карманы. Человечку стало ясненько, что у него как-то не получается наладить знакомствецо. Он принес извиненьице и удалился. И больше он уже не предпринимал подобных попыточек познакомиться в подобном местечке.
В оживленненькие предпраздничные вечерочки и праздничные денечки человечек любил прогулочку по городу. В праздничное время с улиц исчезают будничные лица скучненьких прохожих, и появляются праздничные лица праздничных людей. Весь город украшается флагами и огоньками, и празднично и ярко выглядят люди и дома.
В праздничное время человечку доставляло большое наслажденьице быть ближе к весёлой компании людей, которую он встречал на своей прогулочке. Человечек с большим удовлетвореньицем слушал веселые и громкие голоса людей и смотрел на их оживленные смеющиеся лица. Человечку хотелось быть ближе к обществу веселых людей, но ему было неловкенько вмешиваться в их разговор и присоединяться к их смеху. И он деликатненько сохранял расстояньице между ними и собой.
В праздничный денечек человечек чувствовал бодренькое настроеньице. Он говорил себе, что праздничный денечек поднимает настроеньице за уголочек и он действительно чувствовал это. В празднички человечек любил прогулочку по городу, но иногда проводил все времечко дома.
Если он оставался дома, то надевал свой особенький светленький праздничный костюмчик, открывал форточки и бодренько маршировал по своей квартирке, насвистывая какой-то веселенький маршик и переходя из одной комнатки в другую. Комнатки были очень махонькие, но человечек не замечал этого, потому что занимал свое воображеньице свободненьким образом большой площади.
После бодренького движеньица у человечка поднимался аппетитик. И ему приятненько было садиться за празднично накрытый столичек со светленькой клееночкой и сладенькой едой. Но перед праздничненькой трапезой человечек проводил торжественненькую часть. Она состояла в том, что человечек сначала поздравлял с праздничком от своего имечка все человечество, а потом поздравлял с праздничком от имени всего человечества самого себя.
В праздничный денечек у человечка не было никаких особенных причин ждать какого-то гостя или гостью. Однако он считал, что в праздничный денечек всегда может кто-то прийти на часочек. И когда однажды в праздничный денечек он вдруг услышал звоночек в его дверь, его сердечко радостненько застучало.
Человечек только что сел за свой праздничный столичек и провел торжественненькую часть, как вдруг услышал мелодичненький звоночек своей двери.
«Как чудесненько – кто-то пришел! Но кто же это?» - сказал себе человечек. Сердечко его застучало от радостненького волненьица, словно отвечая ему. Человечек немножечко помедлил, затем поднялся из-за столика и поспешил к двери.
«Чудесненько, что я только что сел и ещё ничего не съел, - подумал человечек, открывая двери. – Будет сладенькое угощеньице для гостя или гостьи». Праздничная еда на столике словно приглашала кого-то.
Многие сочли бы праздничный стол человечка не роскошным праздничным обедом, но скромненьким будничным десертиком. Но так как человечек вообще ел какую-то капелюшечку и частенько по будничным денечкам питался одними сухариками, то для него эта еда была праздничненькой. Человечек считал, что в праздничный денечек приятен сладенький кусочек. Поэтому человечек выставлял на столичек стаканчик сладенького молочка, две булочки с повидлецем, вафельное печеньице с кофейной прослоечкой, конфеточки в разноцветных фантичках.
Все эти вкусненькие вещички имели для человечка какое-то особенькое, глубоконькое значеньице и таинственненькое напоминали ему нечто.
Стаканчик молочка напоминал человечку того, кто что-то ищет и куда-то устремлен, того, кто надеется найти что-то замечательное и чудесное, того, кто готов полностью отдать, опустошить себя. Булочки с повидлецем чем-то напоминали ему ту, что может быть найдена, ту, что ждет чего-то прекрасного и чистого, ту, что обещает сладостное счастье тому, кто полностью отдаст себя. Вафельное печеньице с кофейной прослоечкой чем-то напоминало ему то, что все соединяет и как бы сочетает в себе все противоположности, все дни и ночи, все будни и праздники. Конфеточки в разноцветных фантичках чем-то напоминали ему тех, кто украшает своим многообразием миры и наделяет неповторимой привлекательностью каждое знакомство.
Кроме всех этих сладеньких вещичек человечек мог украсить праздничный столичек еще одним восхитительненьким лакомствецом. Он давно уже мечтал его отведать. На каждый праздничек человечек доставал его из шкафчика и мечтательненько смотрел на него и облизывал себе пальчики, но так и не отведал ни кусочка. Человечек говорил себе, что в праздничный денек кто-то может заглянуть на часок, и должно быть заготовлено угощеньице впрок.
Но теперь, когда он услышал дверной звоночек, он подумал о том, что пришло времечко достать лакомствецо и украсить им праздничный столичек.
Услышав мелодичненький звоночек, человечек встал из-за столика и поспешил к двери. Сердечко его стучало быстренько-быстренько. Человечек открыл двери и увидел маленькую, изящную, нарядно одетую и держащую в руках цветы девушку.
Человечек внимательненько-внимательненько вгляделся в девушку, ища в ней что-то знакоменькое. Но она была ему незнакома.
Девушка как бы не ожидала увидеть человечка и как-то растерянно смотрела на него и молчала. Человечек первый заговорил с ней. Говорил человечек какой-то скороговорочкой, как будто его словечки быстренько-быстренько выскакивали из его стучащего от волненьеца сердечка.
Человечек поздоровался с девушкой и назвал ей своё имечко. Он поздравил ее с праздничком и пригласил ее зайти и посидеть с ним за праздничным столиком. Он сказал, что хочет угостить ее чем-то очень вкусненьким и поговорить с ней на интересненькую темку.
Сказав это, человечек выжидательненько посмотрел на девушку - каков будет ее ответик.
По всей видимости девушке было приятно слушать человечка. В ответ на его поздравление она так же поздравила его с праздником. Затем она извинилась перед ним за беспокойство и сказала, что просто ошиблась дверью и ей нужно позвонить в другую квартиру. К сожалению, она не может к нему зайти, но желает ему хорошего праздника.
Человечек выслушал девушку и взглянул на цветочки, которые она держала в руках. Он мечтательненько подумал о том, что она сию минуточку подарит ему один цветочек, и он украсит им праздничный столичек для воспоминаньеца об этой девушке.
Но девушка не подарила человечку цветочек. Быть может, она подумала об этом, но как-то не принято дарить цветы людям, в дверь которых позвонил по ошибке.
Девушка ушла, так и не назвав своего имени. Человечек закрыл дверь, вернулся к себе в комнатку и сел за праздничный столичек.
У человечка было слегка огорченное настроеньице, потому что он не смог угостить девушку сладенькими вещичками и лакомствецом, но ему было радостненько сознавать, что хорошенькая девушка пожелала ему хорошенького праздничка.
Еще одно соображеньице заботило человечка. Если на первенькой встреченьке один называет свое имечко, а другой – нет, то можно ли считать, что это полненькое знакомствецо или это знакомствецо только наполовиночку?
Человечек сидел за праздничным столичком и разглядывал на нем сладенькую еду, которая ему что-то напоминала.
«Очевидно, праздничный звоночек уже не зазвучит в сегодняшний денечек», - сказал себе человечек. Он взглянул на булочку с повидлецем, взял ее и хотел было откусить от нее кусочек, но остановился и передумал. «Кто же знает точненько, кто знает», - загадочненько произнес он.
Человечек не стал ничегошеньки есть, но сидел на своем стульчике и прислушивался к своему ощущеньицу. Он чувствовал некое ощущеньице, но никак не мог определить его точненьким словечком. Очевидно для него было только то, что словечко это начинается с буковки «о».
Так и не найдя этого словечка, человечек встал со стульчика, пошел в другую комнатку и лег на кроватку.
И в праздничные, и в будничные вечерочки человечек мог долгонько о чем-то мечтать и глубоконько вздыхать перед сном, ворочаясь в своей кроватке. Человечек не смог бы точненько сказать, о чем он мечтает так долго и почему вздыхает так глубоко, но это приносило ему облегченьице, и он засыпал с каким-то светленьким чувствецом.
Снились человечку светленькие лесенки, по которым он поднимался с радостненьким биением сердечка, как будто на самой верхушечке его ждала встреченька с самим счастьецем.
В жизни маленького человечка не происходило никаких великих событий, которые могли бы стать содержанием большого романа, и потому нескольких словечек вполне достаточно для ее описания.