9. Стадион

9. Стадион

Глава, в которой рассказывается о строительстве стадиона для дошкольников, предприниматель Мирзоев знакомится с воспитательницей из детского садика, а старик Корнеев к шапочному разбору узнаёт свою внучку среди детворы, приходившей на экскурсию

Не технологический перерыв - запой. За простои не платят. Глаза прояснялись медленно, но все же похмельный синдром отступал, и однажды творчество наполнило вакуум опустошённого духа. Захрустели суставы, сошёл нездоровый пот, - ожила бригада, очухалась….

- Верёвку давай, - орал Абрам Моисеевич на объекте, выполняя разбивку периметра стадиона, который предприниматель Мирзоев строил около собственного дома в подарок детям. И закрывали форточки все хозяйки в округе, чтобы эхо производственной брани не тревожило уши близких. На свет появлялся развеерившийся шнур с узелками вместо шкалы, отмерялись искомые дециметры, и уходила из тела последняя пьянь – художественная кладка росла, поднимаясь в небо.

Корнеев перемешивал лопатой раствор, сортировал кирпичи по цвету и выкладывал из них замысловатые пилястры. Но более ему понравилось охорашивать их расшивкой. Старик натирал замерзающие швы до черноты, чтобы они контрастировали со светлым кирпичом. Да и красный кирпич – пережжённый и хрупкий неплохо смотрелся в таком обрамлении, получая необходимый запас прочности от уплотнённого раствора. Издалека корнеевские художества казались торжественными и строгими. Моральное удовлетворение от творчества поднимало тонус у обездоленного человека.

Мирзоева мучил грипп. Однако он бывал на объекте не раз в течение дня. Как-то, к концу рабочей смены, когда у строителей окончился раствор, но они ещё делали вид, что заняты производством, к Мирзоеву подошла воспитательница из детского садика, который был рядом. Её любознательные питомцы облепили старый забор и галдели наперебой.

- Красиво!.. Дяденьки, это нам?!   

Заштопанные рабочие напоминали им артистов, а инвентарные подмости - театральную сцену. По праздникам в садик наезжали факиры из доморощенного цирка и показывали фокусы. Вязали узлы на длинной верёвке, глотали её, а потом - доставали на свет из кармана у какого-нибудь пучеглазого папашки, делающего вид, что ничего не знает об этом. Дети любили такие праздники.

- Что вы строите, дяденьки? – кричали они рабочим, искренне веря в чудо. Самые непоседы из них сидели на заборе и хлопали в ладоши. Послушные улыбались сзади. Стоя на земле, они размахивали руками в надежде, что их не забудут при раздаче улыбок.

- Кыш отсюда малява,  - сварливо сказал Абрам малышне, – а то сотрёте глаза от любопытства. И куда ваша мадам только смотрит?

Он лукаво покосился в сторону воспитательницы. Молодая женщина флиртовала с боссом. Она пытала у Мирзоева то же, что и дети, зная, что ей ответят по существу, а не криками.

- Что вы здесь строите, Анатолий Геннадьевич?

Тот оглядел её с головы до ног и оценил привлекательность молодицы: «Ох, и хороша, зараза!», - достал носовой платок, откашлялся, восстанавливая осипший от гриппа голос.

- Вы посмотрите, как зачарованно смотрят дети, - кокетничала женщина.
- Здесь будет спортивная площадка, – начал Мирзоев, - каток залью, а летом, - его голос окреп: -  у меня будет футбольное поле и команда. Вот на этом месте я построю трибуну для почётных гостей!

Он ударил ногой по наледи, где стоял и прошептал, наклоняясь к лицу подруги. - Как мы будем с вами смотреться?

В прошлом Мирзоев был капитаном футбольной команды города. Многие из его товарищей, до старости плененные этой игрой, не нашли места в жизни - спились, гоняя мяч по задворкам до самых седин. При новой власти они остались не у дел, потому что прежняя – советская власть содержала их на производстве, не понуждая трудиться. Спортсмены приходили в цеха только за зарплатой. Во время смены общественно-политических формаций их прогнали по сокращению штатов, опозорив публично за кучерявую в жизнь. Но Мирзоев не бросил своих вчерашних коллег на произвол судьбы и привлёк их к работе «…на светлое будущее России». Сегодня герои вчерашних дней ковырялись в грязи под руководством у Абрама и Серёги, более горьких пьяниц, чем сами, ожидая щедрот от капитана команды, а тот умело пользовался авторитетом, выдавая зарплату как благо «…в тяжёлый финансовый год».

- Подрастающее поколение должно окрепнуть в честной борьбе и научиться ковать успех, - рисовался Мирзоев перед новой знакомой.
- Очень правильная парадигма! Значит, мои малыши вырастут чемпионами, и мы будем ими гордиться?..
- Да-а!.. – зарычал хозяин. - Детские турниры станут массовыми, - он разгорячился и, бия себя в грудь, заорал, не замечая того: - победителей жалую… Патефоны дарю, игрушки… Я родине помогаю подняться на ноги после семидесятилетнего коммунистического разбоя!

На этой торжественной ноте Мирзоев поправил на животе пальто.

- Вот он какой - настоящий капитализм! – сказала женщина. - Дожили мы, наконец, до его развития и увидели счастье... Вы - Савва Морозов!.. Вы - меценат!..

Историческая параллель сделала флирт неотразимым. Сердце у героя растаяло.

- Ну, что вы, что вы…

Он покраснел. Комплименты достигли цели. Мирзоеву захотелось взять эту женщину в охапку и унести её в бар, чтобы продолжить знакомство наедине, в интимной обстановке. Он начал пересчитывать доходы от водки, которую выдал недавно рабочим на праздники вместо аванса.

- На двадцать рублей накину на каждую бутылку должникам. Оштрафую их за прогулы и высчитаю за жилье в дни запоя в полуторном, а то и в двойном размере, скажу, что поднялась квартплата, откуда им знать на сколько. И на горнолыжную базу - заниматься любовью… Жене объясню, что искать подряды…

Супруга Мирзоева подъехала внезапно и резко затормозила перед увлечёнными беседой людьми. Заледеневшая лужица лопнула, и брызги из под колёс автомобиля серым дождём легли на детские лица. Воспитательница отпрыгнула в сторону, «меценат» оступился и упал.

- В рот тебе кириешки! – сказал он супруге, поднимаясь с колен.

Между тем Светлана Михайловна захватила инициативу.

- Нигде не знают про твою дерьмовую спортплощадку. Им только налоги давай!.. И еще одна напасть – пенсионная реформа, весь город знает, что ты пригрел нелегалов, которым не платишь на старость.
- Сволочи! – обратилась она к рабочим.  - Помойте машину!

Озадаченные супруги покинули стройку. Ушли решать уставные вопросы о пенсиях, а гастробайтеры начали вытирать капот автомобиля.

Воспитательница осталась в тени. Приятная беседа окончилась, и торчать на стройке не было смысла.
- Дети!.. Пора на ужин, - голос у неё стал металлическим. -  Отряхнулись,  построились и пошли.
Вожатая наводила порядок: дергала малышей за капюшоны, подталкивала рассеянных в строй, вытирала чумазых от грязи, которой их обрызгала машина.

«Какие они разные, - задумался Корнеев, - без вины виноватые дети должны выживать, поедая друг друга в общественных формированиях».

Передние были лучше одеты. Было заметно, что родители у них имеют достаток. Малыши резвились в парадной одежде. Дорогие, аккуратно подогнанные пуховички даже в пасмурную погоду смотрелись весело. Пёстрые, важные - они стояли в первых рядах колонны, получая больше внимания от взрослых, нежели другие Их окликали по имени и хвалили. В России величие отцов почитается в наследниках – патриархальный уклад.
Однако борьба за лидерство имела место. Более скромные в нарядах, но крепкие мальчишки держались сзади. Обгоняя передних, они ликовали. Но божественная рука педагога восстанавливала иерархию. Народные вожди водворялись на место, где были ранее.

Третьи были творцами. Им доставались и охи, и ахи, и подзатыльники. Они  носили  штопанные штаны и стиранные старые куртки. Тумаки переносили как должное, но продолжали осваивать мир, а не бороться за первенство. Не то, чтобы их родители были невнимательны к ним, наоборот, зная повышенную активность любимого чада и его тягу к естествознанию, дорогие наряды берегли для праздников. Большинство населения и доныне живет от зарплаты к зарплате, от заплаты к заплате…

Последние были слабыми. Они пугливо вжимали голову в плечи при каждом окрике воспитательницы, зажмуривались, когда кто-нибудь из более сильных замахивался на них, давали робкий отпор и плакали. Их цигейковые старые шубы топорщились на морозе, как иголки у дикобраза. Малыши их скребли, приглаживали ручонками, охорашивали торчащий мех, очищая его ото льда и грязи… А родители?.. Все равно укоряли этих детей в неряшестве, отказывая в покупке игрушек.

Воспитательница  дважды пересчитала по головам питомцев, раздала оплеухи зевакам, и по команде:

- Вперед! – детский парад двинулся в сторону двухэтажного особняка, обходя стороной большие лужи.
- До свидания, дяденьки, - кричали малыши.

Одна небольшая девчушка долее других рассматривала арку, которую доделывал Корнеев. Уходила неохотно, оглядывалась и спотыкалась, когда её целеустремлённый напарник спешил на окрики старших, боясь получить нагоняй за отставание.

- Тоскует, девчонка, - решил Корнеев. - Вот и я так же задыхался и рвал цепями руки в ожидании приговора. Носился из угла в угол по тесным камерам тюрем. И далее - по клеткам лагерей. А ночью… глядел из-за колючей проволоки в окна городских домов - их свет был холоден, как звёзды на небе. И далёк… 

- До свидания, дети! – крикнул старик. -  Радости вам и сказок!

Строй растянулся. Ближе к двери усадьбы дети уже забыли о недавней экскурсии. Другие интересы волновали умы дошкольников: как быстрее раздеться и завладеть любимой игрушкой. Толкая друг друга, шебутная армия штурмовала крыльцо усадьбы под суровые окрики нянек. Только девочка всё ещё грустно поглядывала на стройку, и последней протиснулась в тяжёлую, окованную металлом, дверь… Корнеев узнал её и вздрогнул...  И почувствовал себя  виноватым… Смахнул рукавицей слезу и отвернулся: от людей, от бригады, скрывая слабость.

- По домам. – закричал Абрам Моисеевич на всю Ивановскую улицу

Рабочий день подошёл к концу – старики очищали кельмы.





Старый вариант ниже, можно не читать...



СТАДИОН

«Рыдали черти и кричали: Да!
Мы рай в родной построим Преисподней!
Даешь производительность труда!
Пять грешников на нос уже сегодня!»

В. Высоцкий.

Слукавил начальник, когда говорил, что жильё восемь лет никакое не строится. Предприниматель Мирзоев строил дома, ремонтировал квартиры и даже общественные здания. В счет налога на прибыль кооператива мылись витражи администрации, развешивались баннеры, подмазывались фасады. Таким образом, наличные деньги обходили бюджет и крутились внутри предприятия, где он, его жена и дочь были уставными членами, а остальные - наёмными работниками. Дешёвая рабочая сила стала основой успешного бизнеса. Вчерашних приятелей по двору футболистов-неудачников, которыми с детства верховодил, привлекал бизнесмен к работе на объектах родного края.
- Я кормлю Вас, одеваю и обуваю, - рычал он в лицо братве, - Я даю Вам жилье, наконец.
И правда, законченные пропойцы нашли приют в одном из общежитий города. Это было потрясающее жилище. Выщербленные слякотью швы каменной кладки, немытые окна, дырявая шиферная кровля, подвал, в котором плавали модные полиэтиленовые бутылки из-под кока-колы и пива. Паутина, словно дымовая завеса, покачивалась под потолком в каждом углу этого здания, забытого санитарами и ответственными работниками. Стены на лестничном марше были исписаны матом, неприличные картинки громоздились одна на другую, и казалось, что жильцы этого общежития стали участниками конкурса на лучшую эмблему и девиз своего вертепа.
В полуторке, где Тарантулу предстояло жить, были кухня и водопровод, действующий клозет и ванная. Шестеро жильцов сушили трусы и портянки в прихожей. Раскалённая на кухне, электрическая плита давала для этого дополнительное тепло, горячий воздух перекатывался под потолком и вытягивался из квартиры в подъезд через расщелину между входною дверью и косяком. Почивали в гостиной. Кровати стояли так тесно, что невозможно было выйти из помещения, не потревожив соседа. Прессованные матрацы со стойким орнаментом панцирной сетки местами уже полопались, и почти из каждой трещины клочьями торчала наружу серая вата. Более года они не штопались и не заправлялись жильцами. Кофейного цвета наволочки, изорванные о небритые лица больных, давно уже использовались ими в качестве носовых платков – скомканные они поблёскивали под лучами единственной лампочки, сиротливо свисающей из щербатой дыры перекрытия. Словно в курятнике, на полу и там, и тут лежали птичьи перья. Это был рай для бомжей. Здесь пропивали случайные заработки, блевали и выздоравливали.
Как-то один из жильцов достал отраву для тараканов, и несчастные насекомые стали жертвой террористического акта. Покинув вентиляционные каналы и стволы электропроводки, усатое племя носилось в панике по стенам и по потолку до полного изнеможения и в бессилии падало на пол. Липкие твари осыпались за воротник, а ночью они ежеминутно сбрасывались отдыхающими с лица, и все ругали благодетеля нецензурной бранью. Два с половиной мешка сушёных насекомых и по сей день стоят в прихожей, и некому их вынести на помойку: недосуг и «за падло» .
Мирзоев был сердит. Матрацы его подопечных оказались безнадежно испорченными и желтыми. Резкий запах мочи благоухал по всему подъезду. «Стахановцы» гудели шестые сутки. День примирения и выходные, понедельник и вторник, среда и день милиции - остались в истории подъёма российской экономики критическими днями неудач. Предприниматель тряс раскисшие тела специалистов, люди мычали ему в ответ, поднимались на ноги и падали на пол, он их бил ногами и захлёбывался гневом - нормативная лексика давалась ему нелегко.
- Жить будешь здесь - располагайся. Понравишься - дам люкс. Вот очухаются Бугор или Серега и введут тебя в курс дела.
Панцирную сетку нашли на балконе. Дужек от неё не было. Положив её одной стороною на деревянные ящики из-под водки, а другою на огнеупорные кирпичи, Тарантул вполне комфортабельно расположился в коридоре и адаптировался на новом месте.
Ингаляции вскоре загипнотизировали горемыку, и храп старика начал оказывать негативное действие на жителей ночлежки. Закружилась побелка, защемило глаза прозревшим. Колени задрожали у бригадира, когда он начал изучать источник сотрясения воздуха, и от сильного удара в бок новый жилец вертепа икнул и проснулся. Ощетинившееся лицо висело над ним и морщинилось:
- Эй, бродяга?
- Чего тебе надо? – старик приподнялся с кровати и приготовился выслушать соседа.
Я – Серёга! - Образина перед ним оскалилась и дружественно вложила в его открытую руку свои костлявые пальцы. - А тебя как зовут?
- Я Олег.
- А у тебя выпить есть чего, Олег?!
- Не пью я, - он солгал и откинулся назад на спину – спать, натягивая на уши подушку. Шумные лагеря научили его долготерпению и нехитрым приемам медитации.
- Ох и тяжко мне, брат, – огорчился Серёга.
Запах прелого одеколона и махорки поутру растревоживал ноздри. Жильцы чихали и кашляли, шаркали тапочками и слонялись из угла в угол. Болели. Протирали глаза и тужились, по очереди выдавливая в унитаз запоры пищеварительной системы. Кровь оцарапанных задниц разбрызгивалась по фаянсу и по плиточной керамике санитарной кабины. Затёртая ею бумага уже давно накрыла с верхом предназначенное для неё ведро. Окурки валялись и там, и тут.
- Проект коллективного договора…, - в сортире читали новотроицкую газету «Металлург».
Дымовая завеса рекою вытекла из туалета в коридор.
 - Плохая газета. Имеют наш комбинат, как желанную шлюху. Во все щели и по очереди. За директором директор. Олигарх за олигархом. А рабочие - мандавошки. Восемь лет их травят и щелкают и тасуют по квартирам и по дачам непосредственного руководства. А кто противится этому, тот и пашет за двоих - за себя и за того податливого парня, который научился угождать.
- Да, братишка! Твоя правда! Управляющий директор урезал нам зарплату вдвое, - поддержали читателя на кухне его соседи, - малявы издали, подпишите, мол, что согласны с переходом на новые условия труда. И слукавили: по закону, мол, так положено. Трудовой инспектор их – козёл, научил народ дурачить. Мы к профсоюзному воротиле в профком с челобитной: надо кривду одолеть, за бесплатно работать обидно.
- И что? – глубоко вдохнули за дверью.
- «Я ничем не могу вам помочь. Через два месяца Вас уволят!» - вот что ответил нам этот делаш и выпроводил за дверь.
Треск разрываемых ягодиц перебил говорившего, но уже спустя мгновение в сортире с облегчением выдохнули и рассмеялись:
- Самое позорное в нашей стране – это профсоюзы! Они остались нам в наследство от старого совкового мира. Давно уже никем не выбираемые и назначаемые сверху, их деятели выполняют роль кордона, сдерживающего народное негодование с одной стороны и облегчающего руководство предприятием с другой. Купленные работодателями и жалованные окладами профорги запускают лапу и в общак, собираемый рабочими, катаются по стране на симпозиумы, понты всенародные колотят перед объективами телекамер. А сами ни одного спора в пользу рабочих не решили и ни одного суда не выиграли. Слов на них добрых нет! Паразиты! Чирей на заднице у пролетариата, ни сесть, ни встать, ни разогнуться – вот что такое профсоюзы!
- Однако к концу подходит запой, - разочаровался Тарантул, слушая монологи соседей - Вопросы большой политики волнуют умы рабочих. Через день-другой оклемаются кореша и будут трудиться.
Старик загрустил, глядя в окно. Серая улица, лужи и слякоть. Ветер беснуется, стонут деревья и гудят провода электропередачи. Реабилитационный период закончился.
Не технологический перерыв - запой. За простои не платят. Измахерилась одежда у людей, засалилась. Глаза прояснялись медленно, но все же похмельный синдром отступал, и, однажды творчество наполнило вакуум опустошённого духа. Захрустели суставы и сошёл нездоровый пот. Ожила-таки бригада, задвигалась.
- Верёвку давай, - орал старшой, и закрывали форточки хозяйки, чтобы эхо производственной брани не тревожило слух домашних.
Из недр карманов на свет появлялся развеерившийся шнур, спичечными коробками отмерялись искомые дюймы и консилиум с мордобоем изгонял из ленивого тела последнюю пьянь - художественная кладка на глазах поднималась в небо. Предприниматель Мирзоев строил детский стадион у подъезда дома, в котором жил.
Тарантул помешивал раствор и сортировал кирпичи, клал узоры, но более понравилось ему расшивать каменную кладку, придавая законченный вид арочным пролетам. По десять раз на дню он натирал до черноты замерзающие швы, что хорошо контрастировало со светлым кирпичом, да и красный - пережжённый и потрескавшийся, смотрелся неплохо в таком обрамлении. Моральное удовлетворение от работы поднимало тонус обездоленного человека.
- Что вы строите, Анатолий Геннадьевич? - молодая воспитательница явно хотела понравиться боссу.
Строительный объект примыкал к детскому садику. Впечатлительные малыши обхватили варежками забор и глядели на заштопанных рабочих широко открытыми, сверкающими от радости глазами. Самые смелые из этих детей уже залезли наверх, и любопытные их лица, выдыхая мороз, вопрошали то же самое - звонко, но без тайного умысла, по-детски искренно.
- Что Вы строите, дяденьки?
А кому не хватило места в первом ряду, улыбались и прыгали сзади. И кричали наперебой, хлопая над головою руками:
- Красиво! Дяденьки это нам?!
Хозяин ответил не сразу. Он внимательно оглядел даму всю с головы до ног, перестал чихать и вытер носовым платком физиономию. И подумал при этом:
- Хороша, зараза!
- Вы посмотрите, как зачарованно смотрят дети, - продолжала кокетничать новоявленная его подруга.
- Здесь будет спортивная площадка. Зимою каток залью, а летом я натяну сетку, в мяч поиграем, - вполне цензурно отреагировал предприниматель.
В прошлом Мирзоев был капитаном футбольной команды и очень гордился этим. Многие из его друзей, до старости плененные этой игрой, так и не нашли своего места в жизни - спились, и нет-нет привлекал он их поработать на себя и на светлое будущее. Вот и ковырялись герои вчерашних дней в грязи да на холоде, и жили от щедрот своего лидера.
- Подрастающее поколение должно окрепнуть и в честной борьбе научиться ковать успех.
- Очень правильная парадигма! - беседа двух влюбленных продолжалась, - Значит мои малыши вырастут чемпионами, и мы будем гордиться ими.
- Да-а-а… Детские турниры станут массовыми, - разгорячился бизнесмен, - победителей жалую. Патефоны даю и игрушки. России надо помочь подняться на ноги после семидесятилетнего воровства! - И Мирзоев важно поправил у себя на животе пальто.
- Вот он, какой - настоящий развитой капитализм! Дожили, наконец, мы, увидели! Вы Савва Морозов! Меценат! - историческая параллель сделала флирт неотразимым. И растаяло сердце предпринимателя.
- Ну, что Вы, что, - как юноша затушевался он.
Комплименты достигли цели. Ему захотелось продолжить знакомство наедине: в интимной обстановке бара, и Мирзоев всерьез начал пересчитывать наличные средства от выданной работникам под расписку подпольной водки - виновницы простоя.
- На четыре с полтиною рубля накину на каждую бутылку должникам. Оштрафую за прогулы их по полной: высчитаю за жилье и питание, и вырвемся на пару дней отдохнуть на горнолыжную базу за город. Искать работу - это скажу домашним.
Супруга Мирзоева подъехала внезапно и резко затормозила перед увлечёнными беседою людьми. Брызги серым ливнем легли на детские лица. Воспитательница отпрыгнула, а «меценат» неожиданно оступился на ровном месте и выругался:
- В рот тому менту кириешки!
А между тем Светлана Михайловна перехватила инициативу.
- Нигде и слышать не хотят ни про какую площадку. Им только налоги подавай и полные списки холопов в пенсионный фонд. Вот еще одна напасть на нашу голову – реформа, – и сварливо распорядилась, обращаясь к рабочим. - Помойте машину!
Приятная беседа окончилась. Озадаченные супруги пошли домой решать уставные вопросы, а вчерашние футболисты-неудачники, поругивая хозяев, начали вытирать капот автомобиля, поглядывая недобрыми глазами на Тарантула, который не поспешил принять участия в этой процедуре.
- Все, пора на ужин! - голос воспитательницы стал металлическим, - Дети! Быстренько отряхнулись, и почистились, и взялись за руки.
Вожатая наводила порядок в строю, дергала малышей за рукава и за капюшоны, подталкивала рассеянных и вытирала чумазых.
- Какие они разные, - вздохнул Тарантул, - свои у них отрядники и блатные. Без вины наказанные дети уже в раннем возрасте должны выживать, поедая друг друга в общественных формированиях.
Передние были лучше одеты. Видно было, что родители у них имели достаток и могли разрешить порезвиться в парадной одежде. Дорогие их, аккуратно подогнанные пуховички даже в пасмурную погоду смотрелись весело, и грязь на одежде была даже к лицу этим малышам. Пёстрые и важные - они стояли в первых рядах колонны и получали больше внимания и ласки от взрослых, их звали ласково и по имени, и очень часто хвалили. В России патриархальный уклад жизни, и величие отцов почитается и в наследниках.
Борьба же за лидерство тоже имела место. Более скромные в нарядах, но крепкие телом держались подалее. Но случалось им обогнать или забороть передних, и ликованию не было предела. Однако божественная рука педагога крышевала и восстанавливала прежнюю иерархию. Так вот в жизни извечно враждуют вожди народные и наследственные, проверяют на прочность лидеров и бывают биты.
Третьи же в этом детском коллективе были творцами и исследователями. Этим сорванцам и непоседам доставались и охи, и ахи, и подзатыльники. Они носили заштопанные на коленках штаны и застиранные до белизны старые куртки. Тумаки эти дети переносили как должное, но продолжали осваивать мир, а не бороться за первенство. Не то, чтобы их родители были невнимательны к ним, наоборот, зная повышенную активность любимых чад и их любовь к естествознанию, дорогие наряды берегли для праздников. Большинство населения России и по сей день живет от зарплаты к зарплате, пересчитывает копейки, и в серых одеждах толкается в очередях и в общественном транспорте.
Самые последние в этом детском строю были бедными и слабыми. Они пугливо вжимали голову в плечи при каждом окрике воспитательницы, зажмуривались, когда кто-нибудь из более сильных сорванцов замахивался на них, и давали слабый отпор задирам. Старые цигейковые шубы топорщились на морозе, как иголки у дикобраза. Малыши их скребли ручонками и приглаживали - охорашивали, очищая ото льда и грязи. А родители? Они все равно укоряли детей в неряшестве и отказывали им в покупке игрушек.
Воспитательница дважды пересчитала по головам питомцев, две-три оплеухи дала ротозеям, и по команде:
- Вперед! - весь этот парад двинулся в сторону двухэтажного особняка, обходя стороною большие лужи и грязь.
- До свидания, дяденьки, - закричали малыши. И на прощание замахали ладошками.
Только одна совсем уже хрупкая девчушка дольше других зачарованно рассматривала арку, которую доделывал старик. Уходила она неохотно, часто оглядывалась и спотыкалась на ровном месте, но целеустремлённый напарник, тащил её за руку, торопил и хныкал, потому что боялся получить нагоняй от воспитательницы за отставание.
- Тоскует, девчонка, - решил Тарантул, - Вот и я так же задыхался в неволе, когда рвал цепями руки в ожидании приговора. Когда носился из угла в угол по тесным камерах тюрьмы. И далее - по клеткам лагерей. А ночью глядел я из-за колючей проволоки в окна городских домов - их свет был холоден, что звёзды на небе. И также далёк…
- До свидания, дети! - хриплый голос сорвался, - Радости Вам и праздников! Сказок и песен!
Строй растянулся, а ближе к двери ребята уже забыли о недавней экскурсии. Другие интересы волновали умы дошкольников. Как побыстрее раздеться и завладеть любимою игрушкой, и, толкая друг друга, наперегонки вся эта шебутная армия штурмовала крыльцо под суровые окрики старших. А девочка всё ещё грустно поглядывала на стройку, и последней протиснулась в тяжёлую, окованную металлом, дверь. Он её вспомнил и вздрогнул. И сразу почувствовал себя одиноким и виноватым, потому что не признал её сразу. Смахнул рукавицею подвернувшиеся слёзы и отвернулся в сторону от людей, от бригады, таким вот образом скрывая слабость. Рабочий день подошёл к концу – штригеля очищали кельмы.