Закусон и проблема пресуществления

       - Васильич!...Васильич!...
       Сквозь плотную пелену утреннего бодуна в потухший мозг Николая Васильевича все настойчивее и бесцеремоннее вторгался чей-то паскудный голос. Да ладно бы только он.
Но автору голоса, видимо, этого было мало и он присовокупил еще и беспокойный стук в оконную раму, каждый удар по которой отдавался мучительной болью в голове где-то в области мозжечка. Посему вполне логично и справедливо, что первой связной мыслью нашего героя в это субботнее утро было: «Если не прекратит гнида, - встану, возьму топор и проломлю башку».
       - Васильич! – не унималась гнида, продолжая барабанить в окно.
       Тут спящий понял, что он уже не является таковым окончательно и бесповоротно. С превеликим трудом разлепив опухшие веки, Николай Васильевич принялся шарить рукой под кроватью.
       - Васильич! Ну где ты там запропал? – враг за окном был упрям и настойчив.
       - Сейчас, сейчас…Ты у меня огребешь, - процедил сквозь зубы Николай Васильевич, предвкушая справедливое кровопролитие. Наконец рука нащупала под кроватью шероховатую рукоять топора. Кряхтя и матерясь, Николай Васильевич принял вертикальное положение и с садистской усмешкой на губах, пошатываясь, двинулся к окну, в которое по-прежнему настойчиво стучали.
       - Васи…
       Договорить стучавший не успел. Окно с треском распахнулось, и в проёме явилась миру помятая фигура Николая Васильевича, на которой из одежды были лишь семейные трусы да топор. Издав боевой клич древних славян, что-то вроде «Гыыыть, мать вашу!», Николай Васильевич размахнулся от плеча, намереваясь начать утро с праведного мщения. От сей шальной затеи его отвлек треск и хруст ломаемых под окном кустов. Рука с топором застыла в пространстве, ибо в огромном кусте шиповника, росшего около дома, Николай Васильевич обнаружил застрявшего там Севу – молодого парня с соседнего дачного участка, недавно вернувшегося из армии. По всей видимости, столь эффектное появление «Васильича» в окне с топором стало для Севы не самым приятным сюрпризом, и, спасаясь позорным бегством, он на полном ходу протаранил куст шиповника, да там и застрял, как «Челюскин» во льдах, при этом изрядно подпортив одежду.
       - Ты что там делаешь, олух? – осведомился вмиг остывший владелец томагавка.
       Из куста послышалось невнятное хныканье.
       - Вылезай немедленно! Жена вечером приедет – убьет меня за поломанный шиповник.
       - А чё ты, Васильич, по утрам на приличных людей с топорами кидаешься? – обиженно всхлипывая, промямлил Сева, выбираясь из куста. – Я к тебе с хорошей новостью, а ты…
       Николай Васильевич заворчал, впрочем, вполне дружелюбно:
       - Запомни, молокосос: утром после аванса хороших новостей быть не может. Только если у кого-то из братвы осталась заначка на опохмел, но так не бывает.
       - Заначки ни у кого не осталось, это факт, - согласился пришедший в себя Сева, выплевывая изо рта колючки.
       Разочарованно сморщившись, Николай Васильевич бросил:
       - Так что ж ты меня, стервец, будишь посреди ночи в одиннадцать утра?! У меня ж ни копейки не осталось, чтобы поправиться.
       Подняв кверху указательный палец и понизив голос почти до шепота, Сева загадочно изрек:
       - Спокуха, Васильич! В природе обнаружились скрытые ресурсы.
       Луч надежды блеснул перед истерзанной вчерашним весельем душой Николая Васильевича.
       - Какие ресурсы? Не темни, Сева.
       - Ну помнишь вчера, когда квасили под твой аванс, с нами не было Степана?
       Прищурив левый глаз, Николай Васильевич попытался воскресить в своей памяти бурные события минувшей пятницы. Сие давалось ему с трудом, но через пару минут он прозрел:
       - А и то верно – не было с нами Степана. Я еще удивился.
       Сева радостно продолжал:
       - Так вот. В то время, когда мы все вчера занимались очищением своих организмов через принятие внутрь спиртных напитков, Степан весь вечер работал у Голимбовичей – копал яму для нового туалета. Васильич, ну ты ж знаешь Голимбовичей?
       - Семья врачей что ли?
       - Ну дык ясный павлик! А теперь, Васильич, соображай: чем Голимбовичи расплатились со Степаном?
       Сердце Николая Васильевича екнуло.
       - СПИРТОМ!!! – с жаром выдохнул он.
       - Точно! – подпрыгнул от радости Сева. – Три литра чистейшего медицинского спирта! Звучит?
       - Еще как! – слегка ошалело подтвердил Николай Васильевич. Полнокровное переживание бытия вновь возвращалось к нему.
       - Степан ждет около своего участка, в дом жена не пускает, - продолжал Сева. – Так что, Васильич, ноги в руки и…
       Уговаривать того не было необходимости. Швырнув топор назад под кровать, он в три секунды обмундировался в свою привычную дачную форму – треники, футболку и шлепанцы – и вышел к Севе.
       - А что у нас с закуской? После вчерашнего у меня шаром покати.
       - По ходу тела что-нибудь придумаем, - махнул рукой Сева, и компаньоны двинулись в путь.


       К приходу Николая Васильевича и Севы вся привычная компания была уже на месте. Кроме Степана, в нее входили Шурик, студент из Москвы, и Арсентий - некая мутная личность неопределенного возраста и необъятных размеров, зимой и летом носившая огромные пыльные сапоги и старый плащ цвета ночного кошмара грешника.
       Вместо приветствия Степан слегка отвернул ворот телогрейки и, подмигнув, обнажил горловину трехлитровой бутыли, в которой что-то призывно булькнуло. Николай Васильевич непроизвольно сглотнул слюну.
       - Только вот что, мужики, - тихо заговорил Степан. – Надо бы сменить диспозицию. Дома жена бесится: утром случайно обнаружила бухло. Пойдем к Пискуновым под каштан.
       Никто спорить не стал, и вся компания двинулась вдоль по переулку. Идти было всего ничего: участок Пискуновых располагался через два дома от участка Степана. Около забора этой дачи произрастал огромный старый каштан. Под ним кто-то давно вкопал просторную скамью – излюбленное место возлияний местного цвета общества. Там и расположились.
       - Пискуновы-то сегодня здесь, - заметил Сева, кивая на новенький «БМВ», стоявший в переулке около ворот дачи.
       - Вот и прекрасно, - ехидно процедил Степан. – За ихней тачкой моя благоверная нас не пропасет.
       И, возвысив голос, добавил почти торжественно:
       - Ну что, мужики, накернем?
       Компания сразу оживилась. Шутки посыпались со всех сторон, за исключением Арсентия, который всегда молчал.
       - Пральна! Чего тянуть? Раньше сядем – раньше выйдем, - поддержал общее веселье Николай Васильевич.
       - Ин вина веритас! – изрек Шурик, всегда выражавшийся несколько витиевато, за что и был ценим в компании.
       - Не до конца просек, о чем ты, - осклабился Сева, - но сердцем чую – о бухле.
       Шурик дружески хлопнул Севу по плечу:
       - Полиглот!
       - Ладно, братва, кончай базарить. К делу, - с высоты проставляющего серьезно проговорил Степан, вынимая из кармана телогрейки сложенные друг в дружку пять пластиковых стаканов. Он аккуратно расставил их рядком на скамейке, точно оловянных солдатиков, затем бережно достал из-за пазухи бутыль и столь же бережно и нежно водрузил ее рядом.
       На минуту взгляды всех присутствующих вожделенно сфокусировались на столь живописном натюрморте. Первым поднял глаза Степан и, глядя на Николая Васильевича, спросил:
       - Ну, Васильич, что скажет купечество? Доставай закусон.
       Николай Васильевич растерянно оглядел всю компанию и тихо сказал:
       - Так нету ж ничего.…Все вчера кончилось.
       Показалось, будто Степан не расслышал последней фразы. Он придал лицу строгое выражение и спросил вновь:
       - Где, спрашиваю, закуска, Васильич? Ты мозги не полоскай. Мне братва доложила: у тебя вчера аванес был, стол от жратвы ломился. Не хочешь же ты сказать, что вы всю закуску за один присест сожрать могли?
       С тем же растерянным выражением на лице Николай Васильевич произнес:
       - Сожрать то, конечно, ясное дело, не могли. Однако ж сожрали…
       На скамейке воцарилось тягостное молчание. Все с кристальной ясностью понимали всю серьезность сложившейся ситуации. Спирт – не лимонад, три литра без закуски выкушать нереально. А хотелось.
       Первым нарушил молчание Степан. Безо всякой надежды он бросил в сторону Севы, Шурика и Арсентия:
       - Ну а вы, как всегда, не при бабках?
       Тишина была ему ответом.
       - Нда-а, дела…
       - Мужики, а может в магаз к Любаше сгоняем, попросим жратвы в долг? – с надеждой спросил Николай Васильевич.
       - Понимаешь какое дело, Васильич, - как-то виновато начал Сева. – Вчера, когда у тебя закусон-то закончился и деньги тоже закончились, мы с Шуриком два раза бегали в магазин к Любе….Ну и набрали в долг до сегодняшнего утра хлебушка, шпротиков, колбаски там разной….Под твое честное слово. Так что в магаз идти рискованно.
       Услыхав такое, Николай Васильевич закрыл лицо рукой и выдал ряд мощных высказываний сомнительного содержания про Севу и некоторых его ближайших родственников. Затем вновь воцарилась гнетущая тишина.
       - Так! – хлопнул себя по колену Степан. – Другого выхода нет. Мы тут сидим, а спирт стынет. Ну-ка, Сева, сгоняй-ка хоть за водицей. Знаешь где колодец?
       Сева кивнул и посеменил вдоль по переулку.
       Ждали в полном молчании. Наконец Шурик не выдержал:
       - Братцы, а как же мы будем без закуси-то?
       - Что значит как?! Одуванчиками будем занюхивать! Не мужик что ли? – зло отрезал Степан.
       Вскоре возвратился Сева. Он принес двухлитровую пластиковую бадью с ледяной колодезной водой. Налили по половине стакана спирта, сверху еще воды. Степан взял свой стакан, поднялся и твердым голосом произнес:
       - Ну, мужики, промоем чакры!
       И ахнули по первой.
       - Хы-ы…Жестко пошла, - тяжело дыша, вымолвил Николай Васильевич. Он плеснул себе в стакан немного воды и одним глотком отправил внутрь. Немного полегчало.
       - Без паники! – начал Степан. – Сейчас в ваших организмах произойдет магическая операция по чудодейственному слиянию паров вчерашнего банкета с лечебно-оздоровительным эликсиром из моей фляжечки.
       И он любовно погладил стоявшую на скамье бутыль.
       - Быстрей бы уж! – передернуло Севу.
       - Сейчас хоть хлебца краюшку, - мечтательно протянул Шурик.
       - Где ж взять? – откликнулся Николай Васильевич.
       Услыхав все это, Степан взял бутыль и начал разливать по новой.
       - Вижу я, мужики, что находитесь вы в некотором эмпирическом тупике. Отсель вывод: между первой и второй перерывчик небольшой. Ну, за просветление! И да прими нас нирвана... 
       И махнули по второй. Тут уже передернуло всех. Николай Васильевич явственно ощутил внутри себя рвотные позывы. Он вновь налил воды в стакан, но на этот раз ожидаемого облегчения не последовало.
       - Вот что, Степан, - сжав зубы, процедил Николай Васильевич. – Ты как хочешь, а без закуски я больше пить не буду. Не прет больше!
       - Да, братцы, неплохо бы заесть чем-нибудь, - поддакнул Сева.
       Арсентий лишь презрительно ухмыльнулся. Ему было все равно как пить и что пить, лишь бы пить.
       Степан, который весь вечер накануне провел за работой на свежем воздухе, хотел что-то возразить, но его перебил Шурик, неожиданно взявший слово. В его молодом организме в этот момент протекала та самая замечательная магическая реакция, о которой предупреждал ранее Степан.
       - Послушайте, отцы родные, что я вам скажу. Нечего нам ждать милостей от природы, сидеть тут и базарить впустую о закуске. Пора действовать!
       С этими словами Шурик встал со скамьи и в возбуждении заходил взад и вперед.
       - Пора действовать! – вновь изрек Шурик, и в его глазах зажегся странный огонек.
       - Пойдем дачи бомбить? – ехидно осведомился Степан.
       - Нет. С криминалом нам – людям двадцать первого века – не по пути. Мы –  богоподобные существа и способны творить и созидать сами.
       С этими словами Шурик подошел к скамье, налил спирта, плеснул немного воды и одним махом опрокинул содержимое стакана внутрь себя.
       «Остапа понесло, » - подумал Николай Васильевич. Вслух же он успокоительно сказал:
       - Да ты присядь, Сань, переведи дух. С чего вдруг так завелся то?
       - Ты не понимаешь, Васильич…
       Лицо Шурика покраснело и, вместе с тем, приняло какое-то экстатическое выражение.
       - Я вижу свет в конце тоннеля! Я знаю, как решить нашу проблему.
       - Как? – с надеждой спросил Сева.
       - Терпение, друзья мои, терпение и вера, - торжественно проговорил Шурик, подняв вверх правую руку. – Вначале я расскажу вам одну историю, дальше вы сами все поймете. Я надеюсь.
       - Только покороче, Склифосовский, - кинул Степан.
       Не обращая внимания, Шурик продолжал:
       - Вы, конечно, знаете о церковном обряде причащения, во время которого вино в чаше с кусочками просвиры, принимаемые верующими, символизируют кровь и тело Иисуса Христа. Ну, это всем известно.
       - Предположим, что дальше? – хмурясь, спросил Степан.
       - Так вот, где-то в районе девятого века один священник по имени Радберт обнародовал свой труд, в котором он является представителем учения о пресуществлении, утверждающего, что во время причастия вино и хлеб превращаются в истинную кровь и плоть Христову. Понимаете, отцы родные, в настоящую плоть и кровь!
       Николай Васильевич с сомнением покачал головой:
       - Да разве ж такое может быть на самом деле? Это же только обряд. Неужели все так сразу и поверили этому Радберту?
       - Ну почему же. Нашлись и противники столь догматического подхода к этой проблеме. Например, небезызвестный Скот Эригена, настоятель в Мальмесбери. Умнейший был мужик! Впрочем, особого успеха он не имел и был убит своими же монахами. А учение о пресуществлении стало церковным догматом на века.
       - А за что убили этого…Гену? – простодушно спросил Сева.
       - Да за то же, за что на протяжении всей человеческой истории убивали многих здравомыслящих людей: слишком уж разумно и последовательно рассуждал подлец.
       Тут слово взял Степан:
       - Слышь, богослов фигов, мы тя щас самого прибьем, если не объяснишь, на кой хрен ты нам всю эту ахинею наплел.
       - Я предполагал, что не сразу найду понимание и поддержку в вашей среде, - с достоинством произнес Шурик, наливая себе четвертый стакан. На этот раз он выпил содержимое не сразу, а переводя дух после каждого глотка. Остальные терпеливо ждали продолжения его пламенного монолога.
       - Если позволите, господа, я … ик!... продолжу. Потерпите, я закругляюсь. Итак, хоть я и не являюсь адептом церковных догматов, считаю, что в воззрениях преподобного отца Радреб… Радберта  есть рациональное зерно. А именно!
       Тут Шурик вновь поднял вверх правую руку, при этом зачем-то вытянув вперед указательный и средний пальцы. Все присутствующие молча продолжали внимать ему, справедливо полагая, что так он быстрее закончит.
       - А именно! – не унимался Шурик. – Пусть мы в данный момент времени и не находимся на обряде причащения (это не имеет никакого значения), я уверен, что если мы все обратим наши взоры внутрь себя и хорошо попросим небеса, Господь не оставит нашу просьбу без внимания и явит нам чудо обращения в закуску… ну хотя бы вот этого кирпича.
       С этими словами Шурик поднял с земли здоровенный кирпич и с грохотом обрушил его на скамью.
       - И да будет так! Я кончил. Аминь.
       Нельзя сказать, что речь Шурика встретили в штыки, однако известный скептицизм она вызвала.
       - Не богохульствуй, Александр, - миролюбиво сказал Николай Васильевич.
       - Давай-давай, богоподобное существо, сотвори нам из своего кирпича партийную закуску – банку соленых огурчиков, - с иронией вставил Степан.
       Сева же подсел к Шурику, приобнял его за плечи и наставительным тоном начал уговаривать:
       - Сань, ну че плетешь то? Мысля твоя хороша, я двумя руками за, но так не бывает. Природа устроена хитро, и нам грешным не дано ее понять.
       При этих словах Шурик скинул руку Севы с плеча, встал и едко спросил:
       - Всеволод, вы релятивист или эмпириокритицист?
       На секунду Сева потерял дар речи, а затем начал медленно подниматься со скамьи, сжимая кулаки.
       - Чего-чего?
       Предчувствуя кровопролитие, Степан положил руку на Севино плечо:
       - Остынь, братан.
       - А с кого перепугу он меня кретином назвал? – обиделся Сева.
       - Эх, тьма рассейская, - с некоторым разочарованием проговорил Шурик. – Вам бы все по бабам таскаться да водку пить…
       С этими словами он вновь потянулся к бутылке, но был остановлен суровым криком Степана:
       - Не давайте ему спирт! Не то дальше он начнет превращать «БМВ» Пискуновых в танк Т-34.
       Спирт Шурику не дали, и тот тяжело опустился на край скамьи возле своего кирпича.
       - Истинно сказано: «Не мечите бисер…». Однако ж я вам покажу, что значит сила духа человеческого. Я вам докажу!
       Шурик взял в руки кирпич, закрыл глаза и что-то зашептал себе под нос. Остальные были рады тому, что он наконец угомонился.
       Помолчали.
       Первым заговорил Степан:
       - Ну? Какие есть идеи? Так и будем сидеть и предаваться самосозерцанию или займемся делом?
       Он взял в руки бутыль и слегка взболтнул ее.
       - Говорю ж тебе, Степ, не прет больше, - взявшись рукой за горло, сказал Николай Васильевич. – Без закуски хана.
       - Васильич прав, - подтвердил Сева. – У меня опосля вчерашнего тоже все внутри огнем полыхает. Может быть, пойдем на речку хоть рыбки наловим?
       - Ах-ха. Как раз к вечеру и подоспеет закуска, - с сарказмом ответил Степан и, обротясь к Арсентию, спросил:
       - Ну, а ты что скажешь, многословный наш?
       Арсентий угрюмо посмотрел на Степана, сплюнул под ноги и глухим голосом выдал:
       - ***ня все это…
       - Все ясно! Вопросов больше не имею.
       Между тем время подходило к обеду, а истомленные души присутствующих застряли на полпути к нирване. Ни туда, ни сюда – хуже не бывает! И вот тут все и началось.
       Наступившую тишину внезапно разорвал истошный вопль Шурика, о котором все как-то забыли. В своей молитве к небесам он зашел так далеко, что тихо и мирно уснул. При этом тело его расслабилось, и тяжеленный кирпич выскользнул из рук. Думаю, не стоит даже и говорить о том, что, согласно всем законам тяготения и подлости, сей предмет устремился всей своей массой вниз точно в направлении ноги спящего, чем вызвал весьма бурную реакцию последнего. Шурик прыгал на одной ноге, держась за вторую, и из самых недр его души в пространство неслись самые отборные проклятия. Его приятели, глядя на эту сцену, просто покатывались со смеху.
       - Ну что, человек духа, пресуществил себя бульником по копыту? – съерничал Степан.
       Внезапно Шурик замолчал и перестал скакать. Глаза его округлились, а нижняя челюсть медленно отвисла. Он поднял руку, указывая куда-то за спины приятелей, да так и застыл в этой сомнительной позе. Все обернулись, и реакция их была аналогична Шуриковой.
       Дело в том, что по переулку в направлении притихшей компании весело семенил местный пес Тузик, держа в пасти… БАТОН СЫРОКОПЧЕНОЙ КОЛБАСЫ!!! Как и где скотинка им разжилась навсегда осталось загадкой, да это впоследствии никого особо и не интересовало.
       Летаргическое молчание первым нарушил Шурик. Рухнув на колени, он воздел руки к небу и завопил:
       - Аллилуйя! СВЕРШИЛОСЬ!!!
       Сей возглас подействовал на его товарищей так, как действует на бегунов спринтерских дистанций выстрел стартового пистолета. Они сорвались с места и торпедами устремились навстречу Тузику, бессовестно намереваясь присвоить себе колбасу. При этом Степан не забыл прихватить с собой многострадальную бутыль спирта, а Арсентий вооружился кирпичом Шурика. Сам Шурик вскочил на ноги и незамедлительно последовал за ними.
       Тем временем Тузик замедлил свой бег, а затем и вовсе остановился, с подозрением взирая на несущееся прямо на него стадо идиотов. Опыт всей нелегкой собачьей жизни подсказывал Тузику: нужно срочно брать лапы в руки и давать ходу, что пес и сделал.
       Увидав, что свежеприобретенная закуска самым наглым образом удирает от них, преследователи резко прибавили газу, а Арсентий, недолго думая, размахнулся всем своим мощным организмом и запустил кирпичом в направлении жертвы. Пущенный им снаряд, с ревом рассекая воздух, кометой пронесся над головой Тузика и угодил точно в лобовое стекло «БМВ», разнеся его вдребезги. Взвыла сирена. Через несколько секунд на крыльце дачи Пискуновых появился сам хозяин «БМВ» с дробовиком в руках и, матерясь, начал палить из него в направлении стремительно удаляющейся компании.
       А погоня между тем была в самом разгаре. Разгоряченные алкоголем и свистом дроби над головами, преследователи с криками и улюлюканьем гнали вперед по переулку несчастное животное, намереваясь загнать его в 3-й Кривоколенный тупик. Это им удалось, и через несколько минут все было кончено.
       Они стояли в ряд; их было пять…
       Пятеро мужиков, уставшие, но счастливые перекрыли единственный выход из тупика и плотоядно взирали на прижавшегося в конце к забору Тузика. Преследователей и жертву уже разделяли метров пятнадцать, не больше. Перетрусивший пес поджал хвост, но колбасу из пасти не выпускал.
       - Все, закуска наша, - тяжело дыша, проговорил Степан. – Некуда ему тут деваться.
       В предвкушении быстрой развязки все заметно повеселели. Оставалось сделать последнее усилие – отобрать колбасу у собаки.
       - По моей команде резко выдвигаемся вперед, - процедил сквозь зубы Степан. – Да смотрите, не зевайте! Считаю до трех. Раз…
       Он поднял вверх руку. Пес глухо зарычал.
       - Два…
       Все напряглись, готовые к последнему броску.
       - Три! Лови скотину!!!
       Растопырив руки в стороны, мужики рысью устремились к жертве. Пес в панике заметался у забора, предчувствуя свирепую расправу над собой. С каждым мгновением кольцо блокады сжималось, и, не выдержав, Тузик принял героическое решение идти на прорыв. Выбрав небольшую брешь между нападавшими, пес молнией устремился в нее.
       - Стой, сволочь!
       - Хватай его! Не упустите, растяпы!
       - Брось колбасу, гад!!!
       Все смешалось в кучу малу. Вопли, визги, рычание. Откуда-то снизу донесся иступленный крик Николая Васильевича:
       - Я поймал его! ОТБИРАЙТЕ КОЛБАСУ!!!
       Он лежал на брюхе в самом центре большой зловонной лужи, намертво схватив пса за задние лапы. Тузик выл и метался, безуспешно пытаясь вырваться.
       - Держи его, Васильич, я сейчас, - крикнул Степан, забегая к собаке спереди, но было уже поздно.
       - И-и-эх! – огласил округу свирепый рык Арсентия, которому надоело наблюдать за всей этой возней и, решив разом со всем покончить, от души размахнувшись, он запустил свою огромную ногу в грязном сапожище в направлении головы несчастного Тузика. Но то ли у Арсентия сбился прицел под воздействием хмельных паров в его голове, то ли сам Тузик оказался на редкость проворной скотинкой, однако могучий удар сапогом пришелся совсем не на ту голову, которой предназначался. Руки Николая Васильевича разжались, и Тузик, наконец, обрел долгожданную свободу. Он во всю прыть устремился вдоль по тупику к выходу, и через несколько мгновений его бодро торчащий кверху хвост скрылся за поворотом.
      

       - Плесни ему на лицо еще воды.
       - Да нету больше…
       - Во-во, глядите. Кажется, приходит в себя.
       Николай Васильевич сделал усилие, открыл глаза и обнаружил себя лежащим на траве. Над ним – озабоченно склонившиеся лица Степана, Севы и Шурика.
       - Ну как ты, Васильич?
       - Хреново… Где этот гад?
       - Тузик? Смылся и колбасу прихватил зараза.
       Николай Васильевич поморщился:
       - Да не он, а эта падла.
       Степан пожал плечами.
       - Понимаешь, Васильич, когда Арсентий в тебя попал ненароком, ты упал лицом в лужу и начал зачем-то булькать и пускать пузыри. Мы бросились к тебе и пока доставали из лужи и приводили в порядок, Арсентий куда-то исчез.
       Помолчали.
       Наконец Николай Васильевич приподнялся и сел, прислонившись спиной к забору.
       - Вот шмотрю я на ваш, мужики, и шам шебе удивляюшь: жачем пошел ш вами?
       Сева виновато улыбнулся:
       - Васильич, кто ж знал, что все так паскудно обернется?
       - Где шпирт?
       Степан достал бутыль из-за пазухи и протянул Николаю Васильевичу. Не говоря ни слова, тот откупорил ее и сделал несколько жадных больших глотков.
       - Васильич, осторожнее. Не разбавленный ведь.
       - К шерту!
       Отставив бутыль в сторону, Николай Васильевич тяжело поднялся, оглядел компанию и медленно побрел прочь. Никто и не думал его останавливать. Шагов через двадцать Николай Васильевич обернулся и сказал:
       - А тебе, Шурик, вот мой шовет: шходи в черковь, пока не поздно, ишповедуйша или хотя бы швечку поштавь. И больше не богохульштвуй.
       С этими словами он развернулся и пошел домой.