Я-Собака

Я – собака
I

Он проснулся, но не торопился открыть глаза. Он боялся потерять то чувство полного благополучия, которое бывает лишь, когда ты уже не спишь, но еще не проснулся окончательно. Когда тревоги и хлопоты предстоящего дня еще далеко в будущем, а тепло и уют сна так близко, как теплое одеяло. Несмотря на свой возраст, он хорошо знал, что не следует после пробуждения сразу открывать глаза, а тем более вскакивать и носиться по комнатам. Он тихо лежал и понемногу стал различать шум, поднимающийся на городской улице. Он знал, что там за окном гораздо больше людей, и что все они очень разные. Все они куда-то спешили. А он спал, и ему было хорошо и тепло. Тем более, насколько он помнил, перед сном он хорошо поел и выпил тарелку молока.
Новая хозяйка ему понравилась, и он был этому очень рад. Хотя с другой стороны, он очень тосковал по маме и своим братьям и сестрам. Ночью ему даже показалось, что он уперся своим влажным черным носом в титьку матери, но вскоре оказался разочарован, поскольку титькой оказалась кожаная подкладка мехового воротника, который ему постелили с вечера.
С вздохом сожаления он попытался приоткрыть левый глаз. С трудом, но это ему удалось. Яркое утреннее солнце пробивалось через окно квартиры, блестело на посуде и гладкой поверхности пола и больно отражалось в его зрачке. Он снова закрыл левый глаз и осторожно приоткрыл правый. Солнечный свет стал уже не таким колючим и более дружелюбным. Он лежал на животе, выставив лапы вперед и положив на них свою большую голову. Первым делом он решил осмотреть свое новое жилище. Он был очень сообразительным и понимал, что оказался в новом месте неслучайно. Внешняя обстановка радовала его уютом и чистотой, а в кухне разносился приятный запах молока, проникающий через крышку кастрюли.
Он подтянул под себя передние лапы и сел. Тут он почувствовал, что очень хочет в туалет. Тогда он медленно приподнялся и с трудом стал перебирать лапы по скользкому полу. Лапы медленно разъезжались. Он понял, что еще не набрался сил, потому что он еще маленький. Все же ему удалось добраться до миски с молоком, но в ней молока не оказалось. Тогда он сделал еще несколько шагов и неожиданно оправился на газеты, сложенные в одном месте. Так его учили делать раньше. К тому же не мог он беспокоить свою любимую хозяйку.
  Неожиданно ему стало необычно грустно и даже тошно. Никто его не любит. Он добрался до своей подстилки, лег и закрыл глаза. Он снова видел себя прижатым к теплому животу матери и укрытым ее лапой. Он помнил, что тогда он ничего не мог видеть и определял все на ощупь. В животе заурчало. Но в квартире по-прежнему было тихо, и только часы стучали ровно и четко. Они успокаивали его, делая ритм жизни размеренным. Иногда за окном он слышал лай собак, и это его тревожило. Он открывал глаза и поворачивался одним ухом в ту сторону, откуда он исходил. Так в дремоте прошло все утро. В то утро за окном падал снег и стоял прекрасный зимний день.

II

Внезапно он очень испугался и тихо заскулил, потому что его сжали с двух сторон две детские руки и приподняли высоко над полом. С ним проделывали такие штуки раньше, но в этот раз от неожиданности, он чуть снова не наделал в штаны, то есть не сделал очередную лужу. В это самое время он услышал голос хозяйки. Тут же он оказался на полу. Он был очень благодарен своей спасительнице. Он не сомневался, что эта она, проснулась, наконец, и сейчас будет его кормить. Теплая рука, пахнущая травой и полынью, потрепала его за ухом, и почесала живот. В животе ничего не было.
- Вам бы только гладить меня. Никто не догадается вынести меня на мягкую черную землю, где растет трава, и прыгают кузнечики, - рассуждал как взрослый он. И хотя он родился в начале осени, он хорошо помнил пряный запах, исходящий от мягкой и теплой земли. - А еще мне очень нравятся бабочки, они такие веселые и красивые. Правда их все время сносит ветром, так что за ними невозможно угнаться. Если бы я жил на мягкой земле, не было бы со мной столько трудностей. И бегал бы я по полю, и не грыз бы мебель и тапочки, - критично подумал он и посмотрел на свои когти.
К тому времени, как ему налили теплого мясного бульона, он снова проголодался и теперь лакал его с превеликим удовольствием. Последние капли он доел с трудом и буквально плюхнулся носом в тарелку. Засыпая, ему пришел на память случай, когда он так и уснул носом в молоке.
 - Видимо, я очень устал перед этим, - подумал он. Как хорошо жить, когда тебя так любят, - подумал он, утолив голод и снова засыпая, - и никакие звуки в квартире не могли его разбудить в течение нескольких часов.

III

Он проснулся снова, когда день был уже в полном разгаре. На улице нестерпимо ярко светило солнце. Но в квартире по-прежнему было тихо, и только часы стучали размеренно ровно. Он проделал ту же операцию с открыванием глаз, как и раньше, и побежал навстречу новым впечатлениям, по дороге соображая, куда могли все подеваться. Также он повторил, не особенно задумываясь, операцию с газетами, и теперь направлялся по коридору в поисках тапочек. На этот раз пришлось долго повозиться, прежде чем он сумел отыскать одну из них. При чем для этого ему понадобилось открыть лапой дверь шкафа и просунуть туда голову. Предварительно он поглядел во все незапертые комнаты, но нигде не обнаружил других подходящих игрушек. Он изрядно потрепал совсем новую тапку, после чего лег на ковер и призадумался (а он был очень сообразительным), что пора бы появиться хозяйке. Ему очень захотелось гулять, и вновь он почувствовал себя брошенным. Он поплелся на свою подстилку, позабыв про тапочку, которую он не потрудился убрать с видного места.
Он лежал и думал, как всегда о многом сразу, но мысли его были не глубоки и постоянно прыгали с одного предмета раздумий на другой, так что ни по одному из них он не успел сделать окончательного заключения. Вот его отвлек крик вороны за окном. А воробьи чирикали, не переставая, видимо радуясь солнечному свету, которого бывает зимой не так много.
Видимо, он снова задремал, как вдруг хозяйка неожиданно вернулась вместе с хозяином. Почему-то сначала хозяин ему плохо запомнился, но потом он стал занимать все больше и больше места в его жизни. Голос у него был не внятный и не разборчивый, так что иногда невозможно было понять, о чем он говорит. С хозяйкой, напротив, он не знал хлопот. Как ему казалось, он понимал каждое ее слово. Когда она говорила звонко и смешливо, это означала, что она радуется, что видит его и находит его забавным или смешным. Когда она кричала грозно и неистово, то было понятно, что лучше не попадаться ей на глаза.
- Если бы только мой хозяин (а в этом он не сомневался нисколько) вел себя также, у него было бы меньше проблем, - думал он иногда, - но с другой стороны, хозяин был более мягок и демократичен.
В этот раз я гулял не по мягкой земле, но по пушистому снегу. Он был таким ослепительно белым, что он не мог оторваться от солнечного сияния. Он бегал и проваливался в нем по самое брюхо. Пожалуй, он видел такое количество снега второй раз в жизни, а жизнь его только начиналась.
- Ко мне! – Кричал хозяин, и он бежал туда, где были его ноги.
- Ко мне! – Звонко кричала хозяйка, и он, что есть сил, бежал в противоположную сторону.
Хорошо, что мои хозяева уже нагулялись до того, как вытащили меня, а то бы я совсем задохнулся, - думал он, напрягаясь из последних сил. Черной земли было не видно. А снег был жестким и колючим и иногда ранил еще не окрепшие подушечки на лапах.
Наконец, они тоже устали кричать и понесли меня обратно. Уже дома он понял, как сильно он проголодался и буквально набросился на свою миску, где были несколько кусочков теплого вареного мяса.
- Видимо, с тех пор я очень полюбил мясо и в сыром и в вареном виде, - устало соображал он позже, измотанной такой прогулкой. В животе у него урчало, а на глаза натягивалась пелена. И он снова был счастлив, и хранил свое маленькое детское счастье глубоко внутри своего маленького сердца.
IV

Первое впечатление от знакомства с этой девочкой (дочерью хозяйки) было не слишком радужным для него. Неожиданные взлеты и даже паденья беспрестанно преследовали его. Особенно доставляло ему неудобство ее внимание после вкусного обеда или ужина. Ему казалось иногда, что сейчас все молоко, только что выпитое им, выплеснется наружу, отчего ему будет неловко перед хозяйкой, если это все-таки произойдет. Девочка постоянно хватала его за лапы и уши, отчего ему было иногда очень больно. Но хозяйка всегда за это бранила дочь, и тот был ей очень благодарен за это.
Но вскоре он свыкся с этим, как с неизбежным стихийным бедствием. Иногда ему нравилось бегать за ней и кусать ее за ноги, а еще лучше за волосы. Она играла с ним больше всех. Он чувствовал, что ей также необходимо резвиться и играть, как ему. Где-то в глубине души он мог сравнить ее с собой, особенно, когда она бегала на четвереньках. Иногда она начинала визжать, что было где-то похоже на его визг, а иногда реветь, что ему совсем не нравилось, и он старался убежать подальше.
На улице все было по-другому, и он мог убежать от девчонки и спрятаться в кустах. Когда он подрос и окреп, догнать ей ему уже не удавалось. Бегал он очень быстро и очень любил бег. Он доставлял ему неслыханное чувство свободы и счастья. Ему казалось, он даже не бежит, а практически летит, обгоняя ветер. При этом он прижимал свои длинные черные уши к голове, чтобы они не развивались на ветру и не тормозили движение. Инстинкт подсказывал ему, что бежать нужно не просто так, а за кем-то или чем-то. И он выбирал своей целью то ворону, то бабочку, то птицу. Конечно, интересней всего было догонять собаку, только не очень большую. Правда, ни бабочку, ни птицу, ни ворону, ему ни разу не удалось поймать. Позже он бегал за палками и разными предметами. Он относился к обучению (это он понимал) очень ответственно. Инстинкт подсказывал ему, что эта учеба не просто баловство и прихоть хозяина, но подготовка его к более серьезному делу. Это понятие появилось недавно в его голове и занимало самое важное место. Он начинал понимать, что он нужен хозяину для дела, а не для развлечения. И он готовился к этому делу, выполняя все команды и поручения хозяина. Он очень старался, но все же ему не всегда удавалось понять, чего от него хотят.
- В одно прекрасное солнечное утро, когда хозяин спустил меня с поводка, я понесся со всех сил по тропинке, ведущей к реке. Мы всегда ходили гулять туда, и всегда я бежал, сломя голову. Но в этот раз хозяину, почему-то, это не понравилось, и он больно пнул меня промеж ребер, когда я пробегал мимо и хотел показать, как быстро я бегу. Я слышал, конечно, команду “Ко мне”, которую он прокричал перед этим несколько раз, но слишком увлекся запахами, которые неслись от земли, разогретой солнечными лучами. Эти запахи опьяняли и одновременно будоражили мое воображение, отчего так все и случилось, – вспоминал он этот случай на прогулке, жалуясь самому себе, – но я был не в обиде, потому что чувствовал свою вину. Еще я думаю, что он сделал так, чтобы показать, что главный – он, но с этим я и не спорил вовсе. После этого случая я стал более осторожным и предупредительным, сообразив, что не все в мире так просто.

V

С некоторых пор он узнал, что на свете живут множество людей, гораздо больше, чем собак. И у каждого из них было свое имя. У него тоже было свое имя. Причем раньше ему казалось, что хозяйка произносит одно и тоже слово, звучащие как два звука “вой” и “рычание”. Эти два звука были как-то связаны с ним, и он понял, что это кличка и есть его имя. Позже два звука слились в его голове в один, означающий ВойРыч, или ВойРык, по настроению. После этого он сообразил, что подобные имена есть у хозяина и хозяйки и даже девочки. Если бы он мог говорить, он смог бы обращаться к каждому из них по кличкам (именам). Когда к нему обращался кто-нибудь из них, но смотрел прямо в глаза и пытался произнести знакомое имя, но у него вырывался только непонятные даже ему самому рычанье или визг. Поэтому и звали его Войрык.
Дети коверкали его имя и называли вместо звука “р” звук “л”, в результате чего получалось “Войлок”. Причем его называли так и некоторые из друзей хозяина. Впрочем, он не возражал и откликался на оба имени.
Подбегая к знакомым людям, которых он легко отличал по запаху, он всегда вилял своим мощным хвостом, чтобы получить от них похвалу и услышать из их уст свое имя, которое ему очень нравилось.
VI

Он лежал на своем маленьком коврике у самых дверей. Инстинкт подсказывал ему, что лежать нужно именно у входа в дом, чтобы можно было защитить хозяев от непрошенных гостей. Когда он был поменьше, то лежал в уютном местечке в углу комнаты и занимал треть своего коврика. Теперь он с трудом умещался на нем. Хозяева спали после сытного воскресного обеда, а ему не спалось, оттого что в желудке урчало. Слышался только размеренный стук часов, отстукивающий ритм его жизни.
Еще недавно его отпустила страшная боль в животе. Теперь ему страшно хотелось, есть, но ему не давали. Он пил только чай. Раньше он не пробовал такой коричневато-желтой воды, горьковатой на вкус. Теперь он пил ее уже два дня, отчего чувство голода не притуплялось. Он даже несколько обессилил после таких испытаний и не прыгал как несколько дней назад.
Он даже не понял, как случилось то, отчего ему стало так плохо. Он знал, что ничего нельзя брать со стола. Он знал, но не удержался. Он никогда бы не сделал это в присутствии хозяйки, но она сама спровоцировала его, оставив на кухне – нет, не кусок мяса, а огромный кусок сырого теста, которое должно было подойти, то есть взойти. Он сам не понял, как это случилось, в его планы не входило проглотить его целиком, а только попробовать, тем более что раньше он никогда не пробовал такого вкусно пахнущего белого мяса. Он видел, как хозяйка перекидывала тесто из одной руки в другую, и этот кусок теста был таким же мягким, как мясо. Только запах был другим.
Он его проглотил, потому что отделить кусочек не смог. Он пожалел об этом через час. Ему было настолько плохо, что он не испытывал угрызений совести. Ему не было так плохо еще никогда. Казалось, живот вот-вот надуется как воздушный шарик и взорвется. При этом все части его тела, и голова, и хвост, и лапы разлетятся на несколько метров в разные стороны, и он не сможет бегать и прыгать как раньше. У него не было сил даже скулить. В его коричневых глазах появились слезы. Хозяйка, как ни странно, жалела его, но, есть - не давала. А на голодный желудок сон не шел. Но когда на улице стало темнеть, усталость от пережитого сказалась, и он уснул.
Ему снились коровы. Большие белые коровы с черными пятнами по бокам. Он никогда не видел таких больших собак. И на собак они совсем были не похожи. Если бы он только знал, что это те самые существа приносят молоко, которое он так любил раньше, собирая его на огромных лугах, где растут клевер и осока. Он бегал и лаял на них, смотря на них снизу вверх, а те не обращали на него внимания. Может, только некоторые из них опускали голову, пытаясь поближе разглядеть черное существо с пастью, из которой исходило столько лая и рычания. Коровы немало позабавились, наблюдая за его рвением и бесполезными телодвижениями.
VII

Но совсем скоро чай сделал свое дело, и растущий организм справился с расстройством желудка. Им снова овладела тоска по настоящему Делу. Инстинкт просыпался в нем все чаще и примерно к году завладел его душой и телом. Ему были необходимы движение и погоня. Сам по себе бег не приносил ему удовлетворения как раньше. Ему важнее стала цель. Подбирая деревянную палку, брошенную хозяином, он представлял, что это его добыча. Инстинкт говорил ему, что добыча должна быть мягкой на ощупь и теплой внутри, если вонзить в нее свои клыки. Мысленно он всякий раз обращался к хозяину, чтобы тот взял его с собой. Он часто ездил в багажнике машины хозяина. Но всякий раз такие поездки заканчивались тем, что они приезжали к другому дому. Тот был много меньше первого и находился возле леса. Только запах! Запах говорил ему и пробуждал инстинкт преследования. Но тогда он был совсем маленьким и неокрепшим и бегал за бабочками. Бабочки благополучно отрывались от преследования. Тогда он переходил на птиц. Несколько раз он преследовал ежа, но тот был надежно защищен своими колючими иглами.
Он не знал, как произносится это слово, но знал, что, когда он еще немного вырастет, то обязательно поедет на охоту и непременно на машине. На охоту он пойдет вместе с хозяином. У хозяина будет ружье. И будет много других собак, похожих на него и не похожих. Он видел это так явно, будто уже участвовал в подобных мероприятиях. И тогда он будет быстрее всех нестись по осеннему полю, покрытому желтеющей травой. Почему-то, он представлял себе именно это время года. Когда ночью появляются легкие заморозки на почве, и желтая трава местами седеет. Он может догнать зайца в считанные секунды. Он представлял себе зайца пушистым и белым и очень медлительным. И не понимал, почему нужно бежать за ним, если он еле-еле передвигается.
И еще он отлично плавал в любой воде. Уток он видел раньше на озере, где он купался летом. Но плыть за ними он не решался, во-первых, потому что был еще маленьким, а утки были на середине озера, а во-вторых, потому что боялся ослушаться хозяина.
По этим причинам иногда на него накатывала тоска грусти, и он снова тосковал по свободе. Люди не понимали, как она ему необходима. Хозяева выпускали его гулять очень редко и не надолго. А сами целый день где-то пропадали.
- Наверно, они боялись потерять меня, - оправдывал он своих хозяев. – Они ведь не знают, как я хорошо ориентируюсь на любой местности. Нужно только немного времени, чтобы как следует все запомнить. И еще они никогда не понимали, насколько развит у меня нюх, то есть обоняние. Свой дом я всегда могу отыскать, конечно, если меня не увезти на машине очень далеко.
В душе он верил, что такой день обязательно наступит. В этот день хозяин встанет очень рано. А хозяйка с дочерью останутся спать дома. И когда первые лучи солнца коснутся поверхности земли, мы будем уже в пути. Тогда непременно дорога приведет нас в лес, где нет никаких домов, а если они и есть, то тем никто не живет, а только спят, когда на улице темно и ничего не видно. Он очень рассчитывал, что такое скоро произойдет. Еще ему очень хотелось увидеть других собак, чтобы соперничать с ними в скорости. Он был уверен, что не много найдется собак, которые смогут обогнать его. А самое главное, он так хотел вернуться с добычей. Этим он должен был самоутвердиться в своей семье. А он по праву считал себя ее членом.
VIII

Но дни летели быстрее ветра, а они так все не ехали в те места, где бродят зайцы и плавают утки. Он лежал теперь в одиночестве и прислушивался к голосам, доносившимся с кухни. Кухня располагалась теперь гораздо дальше, чем прежде.
Каково было его удивление, когда в один осенний солнечный день его коврика, где он ел и спал, больше не стало. Новый дом хозяев был намного больше, чем квартира. А самое главное, он располагался в лесу, на мягкой земле. Первые дни он не мог набегаться, радуясь своему неожиданному счастью. Но вскоре наступили холода, и гулять он стал очень редко. Он жил в большом помещении, в котором было достаточно комфортно. В одном углу этой комнаты постоянно шипело. Внутри железного ящика горел огонь, и оттуда шло тепло, которое спасало его в морозы. Иногда, когда температура на улице резко падала, приходилось туго, особенно ночью. По кафельному полу дул холодный пронизывающий ветер. Тогда он залезал на деревянную скамейку, на которой иногда  сидел хозяин, и спал там.
Именно на новом месте, когда хозяева оставили его в доме за главного (они делали так постоянно, когда уезжали из дома), в первый раз он увидел во сне свою любовь. Он предполагал, что это связано с его взрослением. Он видел во сне, что за воротами его дома (он считал своим не только дом, но и участок земли вокруг дома и все, что на нем находилось) стояла прекрасная собака. Звали ее Чуда. Почему он знал об этом, он не подумал. Чуда, да и все. И он видел ее неоднократно. Но когда он выбегал за ворота по-настоящему, ее там никогда не было. Чем-то она напоминала ему хозяйку. Такой же звонкий голос. Ему очень нравилось, как она лаяла. Она была такой же черной и блестящей, как он. Он знал, что она непременно зовет его к себе, чтобы путешествовать по ближнему лесу при свете луны. И еще он знал, что она ждет именно его, потому что только он поведет ее за собой и покажет дорогу.

IX

Но закончилась желтая осень, пролили потоки дождей, в воздухе кружились иногда первые снежинки, а хозяин так и не собирался на охоту. Он взрослел и был по-прежнему очень подвижен и активен. Проводя долгие осенние вечера в полном одиночестве, он научился терпению и пониманию. Этой осенью в питомнике он познал от своей учительницы (которую он очень полюбил) искусство выполнения различных служебных команд. Он всегда смотрел ей в глаза, и когда она открывала рот, чтобы подать команду, мысленно был уже готов к ее исполнению. Именно здесь, среди таких же, как он сам, он научился примиряться с действительностью. Он сидел в запертой клетке, которая мало была похожа на квартиру. В то же время, он знал, что наступит время, когда его заберут хозяйка и хозяин. Он находится здесь, потому что для Дела он еще не готов, но будет готов, когда пройдет обучение. В этом он не сомневался. В открытых вольерах было очень холодно, и сквозняк гулял как у себя дома. В животе у него урчало постоянно от голода. Кроме того, было очень грязно, и он постоянно выгрызал вместе с кожей блох на хвосте и ногах.  Те места, куда он не мог добраться зубами, он тер о косяк перегородки или пол, переворачиваясь на задние лапы. Вокруг него было много собак, которые постоянно лаяли. Сам он лаял мало. Он считал, что не стоит открывать пасть без дела. К людям он обращался по-своему, изменяя в процессе общения интонацию и громкость своего голоса.
Но как он ни старался, все же, он заболел, и из его носа полились сопли. Тогда его спасительница хозяйка забрала его, чтобы сделать уколы и подержать некоторое время в тепле. Этому событию он был очень рад, тем более что он очень изголодался и видел в зеркальном отражении на своих боках выступающие ребра.
В этот день он не помнил, как ему удалось уснуть. Во сне он видел, что он сильно заболел. Он лежал на своей подстилке, не в силах пошевелиться, чтобы зализать свои раны. Он почему-то никак не мог вспомнить, откуда и когда они появились. Если бы он сражался в лесу с медведем, или его искусала стая озверевших собак. Тем не менее, раны были большими, и они постоянно кровоточили. Он силился встать, но не мог. Иногда ему удавалось дотянуться до своей незаживающей раны, чтобы слизать сукровицу. Ему казалось, что ночь никогда не закончится, но и день не принесет ему покоя. Хозяйка вечером долго гладила его лапу и держала за ухом. Запах теплого молока и полыни, совсем как в детстве, не покидал его сухих ноздрей. Иногда он приподнимался, чтобы сменить положение, и видел, что подстилка под ним становилась мокрой, пропитываясь кровью. И тогда в его душу закрался страх. Он не боялся умереть, потому что и не знал, что это такое, но боялся, что ему так и не удастся почувствовать себя в своей стихии, и испытать в Деле. И еще, он так боялся напугать свою хозяйку..
Казалось, ночь никогда не закончится. Иногда он просыпался и не понимал, что в действительности, а что во сне. Он снова засыпал. И во сне ему приснилось утро. Он проснулся от боли и представлял собой жалкое зрелище. Казалось, раны не только не зарубцевались, но как будто ввалились внутрь, образовав на теле сплошные дыры. Хозяин куда-то собирался, и он понял, что он пойдет с ним. Он собрал все свое мужество, чтобы подняться, и несколько раз посмотрел в сторону хозяйки, чтобы та посмотрела на него. Каждый шаг доставлял ему нестерпимую боль, и казалось, боль не кончится никогда. Ему было неудобно, что он не мог самостоятельно залезть в машину, и он подпрыгнул, что было сил.
Всю дорогу он молил своего бога, чтобы он покончил поскорее с ним. Какая-то тетя в белом халате, от которой пахло спиртом и еще чем-то неестественным, разговаривала с хозяином, но тот говорил мало и как-то невнятно. Краем глаза он увидел иголку, которая через минуту вонзилась в его спину, но он не испытал никакой боли, сравнивая ее с укусом комара. Он не знал, что с ним произойдет после, но он верил хозяину, что он знает, как поступить лучше…
На какой-то миг он провалился и перестал ощущать действительность. Как будто он упал с высокой скалы, но неизвестно, что произошло после. Пауза неизвестности затянулась и повисла в воздухе…
X

Он приоткрыл левый глаз и увидел солнечный свет. Он снова лежал на своей маленькой подстилке у входной двери. Он почувствовал знакомый запах полыни и свежего молока, к которым примешивался вкусный запах еще чего-то, похожего на мясо. Он увидел задним зрением, как из его заднего места хозяйка вытащила иголку, и несколько раз произнесла что-то веселое и ободряющее.
- Молодей Войрыч, молодец, - будешь теперь здоров как бык,  - она произнесла эти слова так громко, что у него зазвенело в ушах.
И действительно слезы текли из ноздрей гораздо меньше. Он почувствовал, как сильно он проголодался. Молодая хозяйка что-то искала в его ушах, отчего ему было щекотно и приятно. Он сделал несколько шагов и оказался на кухне. Перед ним стояла огромная миска с супом и несколько кусков мяса, которые он не ел, казалось, целую вечность. Он проглотил содержимое тарелки, и удивился тому, как быстро это придало ему силы. В то же время он как-то сразу размяк, поплелся обратно и рухнул всем телом на свое место.
Ночью он не выспался и теперь после сытного завтрака, он ничего большего не желал. Он лежал и думал, как хорошо, что он жив, и что он не болеет. Еще болеет, но не сильно. Ведь это только простуда. Он обязательно поправится, и тогда начнет готовиться снова и ждать того момента, а он верил, что это обязательно случится, что хозяин возьмет его на охоту. Скоро он совсем взрослый.
И еще он думал о Чуде. Как она гуляет там одна, за воротами? В большом доме по-прежнему было тихо, и только часы стучали ровно и четко. Они всегда успокаивали его, делая ритм жизни размеренным.

2005 г.