Памяти володи петренко со странным прозвищем воблер

Я ехал по Киеву мимо Севастопольского рынка, где работал мой старый знакомый Володя Петренко со странным прозвищем Воблер.  Рыбакам объяснять, что такое воблер, не надо. Не рыбакам скажу, что это вид объемной блесны, на которую очень охотно берет щука, особенно по чистой  и не очень глубокой воде. А прозвище свое Володя получил от умения делать эти самые воблера, причем первоклассные. Он их отливал из пенополистирола, огружал в ванной и оклеивал особо подобранной тканью. Специальным образом натачивались тройники, и берегись, щука!..
Воблер работал весовщиком на Севастопольском рынке. Я давненько у него не был, не пил в его уютной будке крепчайшего кофе, не слышал его рыбацких баек. Дай, думаю, зайду,  поздороваюсь. Остановил машину и пошел себе по рынку, забирая вправо, где, рядом с опорным пунктом милиции, находилась весовая. Полуоткрытая дверь. Ну, где там, Воблер со своим привычным громогласным:
-Привет, Юрич!
Вместо Вовки на его рабочем месте стоял незнакомый мне мужчина. Он перебирал какие-то бумаги в открытом сейфе.
-Вам чего?
-А Володя  сегодня не работает? – спросил я удивленно.
-Какой Володя? – спросил мужчина.
-Ну, Петренко… Воблер… - сказал я несколько растеряно.
-Так он же умер! В прошлый вторник и похоронили.
-Как умер?!
-Ну как… Умер и все.
-От чего? Почему?
-Я не знаю.
Впечатление такое, будто кто-то ударил по голове мягким, но тяжелым мешком. Как умер? Зачем? Почему? Как случилось, что никто не позвонил, не сказал? Я понимаю: чем старше, тем такие события будут происходить все чаще и чаще, что это жизнь… Да и сам когда-нибудь вот так же уйдешь в вечность, и от этой мысли сердце окутывает какой-то незнакомый холодок. Тут же сам себя успокаиваешь, когда это будет?... И вообще, если и будет, то не со мной. А я вроде как бессмертный. Пока я доживу до этого момента, скорее всего изобретут элексир бессмертия. А Вовка вот до элексира дожить не успел.
Меня познакомил с ним летом 1993, Владимир Иванович Шевченко, владелец станции проката лодок в Новоукраинке километрах в тридцати от Киева.   Его дочка Лена работала у меня на фирме. Она  как-то проговорилась, что ее отец держит прокат лодок, и я напросился на рыбалку. К этому времени, после эвакуации из Припяти, я это благородное дело почти забросил. Мест на Днепре под Киевом я не знал, лодки не было, а тут такие возможность! И я ее не упустил.
-Знаете что, я вас к Воблеру пристрою, - сказал Владимир Иванович после четвертого или пятого моего приезда. Каждый раз  я приходил с трофеями: двумя- тремя килограммами окуней, уловом, в моем понимании, вполне сносным.
-Фигня это, а не улов, - безапелляционно заявил Дед, как звали Шевченко рыбаки за глаза, - сам бы с вами пошел, да здоровье не позволяет.
-Воблер!
-Оу! – отозвался худющий, с выпирающими ребрами, загорелый до черноты, впавшими щеками и прищуренными глазами мужичек. Далее последовало знакомство и просьба Деда научить меня рыбацкому уму разуму.  Так началась наша дружба.  Он не был браконьером и ловил исключительно законными снастями: спиннингом щуку, судака, жереха, а квоком – сома. Никаких сеток, а тем более элекроудочек! Бывший летчик, по каким-то причинам получивший тяжелую травму легких. Одно пришлось удалить. Так и жил на пенсию, а пенсия, сами понимаете… Вот и превратил он хобби в источник средств для существования. Первые два – три года мы с Воблером ездили на рыбалку чуть ли не каждую неделю. Такая частота объяснялась очень просто. Воблер жил на доходы от продажи  пойманной рыбы.  У него не было машины, а у меня машина была, но я плохо знал места, да и рыбачил на абсолютно любительском уровне. По определению Воблера я был самым что ни на есть начинающим «туристом» или «бандерлогом». Так совпали наши интересы.
 Я приезжал к нему затемно, часа в три ночи, и мы неслись на моей «Волге» за тридцать километров, в Новоукраинку. В едва зачинавшемся рассвете грузились в лодку, и начинали махать веслами.
-Давай, давай, Юрич! Я тебе синдром начальственной железы вылечу на раз!
Воблер был шумным и веселым, высокого мнения о себе, как рыбаке, и низкого мнения о других, как о рыбаках. Он любил давать прозвища, и почти никого не называл по имени. Были у него Пожарник (рыбак, который носил красные штаны), Турист, а просто так, Турист, и все тут. Неудачливый рыбак, неумелый, вот и Турист. Доцент, потому как человек был действительно доцентом. Меня он тут же окрестил Президентом, по животу и бороде, надо понимать, ну, и должность у меня называлась, по тогдашней моде: Президент фонда. Какая разница, что в том фонде фиг, да ничего, но Президент!
У него было много рыбацких заморочек и подначек. И не всегда можно было понять, говорит он серьезно, или подшучивает над тобой. Пошли мы как-то на двух лодках блеснить.  Часа три речку блеснами полосуем, у Воблера уже две хайки в лодке, а у меня даже удара не было. Что такое хайка? Большинство рыб у рыбаков имеют вторые названия. Почему? Я не знаю, но Воблер всегда придерживался этой традиции. Щука – хайка, судак – агап, лещ – васыль, сом – ус, окунь – матрос… Ветер – губатый, солнце – балда. Иной раз посторонний не сразу и поймет, что же Воблер сморозил, а он нарочно еще туману напускает:
Ну, ты чего… Как балда выкатилась, губатый унялся, начала хайка бить, да и агап проклюнулся.
Поди разбери, что он сказать хотел…
Так вот, начала меня жаба давить беспрецедентно.  Ну, блин, у него уже две хайки, а я голый совсем.
-Вовка, - кричу, - на что берет?
-На белую аглаю!
Так и у меня такая же, посеребренная, продолговатая, с к кантиком, то же Вовкино производство, между прочим.
-Над дном ведешь?
-Над дном, не выше метра, как  ты и говорил.
-И поддергиваешь?
-А как же!
-А ругаешь?
-Кого?
-Да хайку же!
-А чего ее ругать?
-Ну, ты даешь! Хайку надо обязательно ругать.
-Как ругать? За что?
-Ни за что. Просто так. Не будешь ругать – брать не будет.
-И ты ругаешь?
-Ого, еще как!
И Вовка начинает рассказывать, как он костерит хайку во время блеснения. Рыбаки – что дети, поверят, во что угодно, лишь бы рыба ловилась. И я начинаю испускать такие рулады, что пьянь подзаборная, и та постеснялась бы. Благо, просторы днепровские позволяют находиться в одиночестве даже тогда, когда рыбаков много, и никто не слышит моих упражнений. На третьем забросе я замолкаю - вижу, что Вовкин спиннинг снова согнулся в дугу.
-Ах, твою… - не успел я сказать все, что я думал по этому поводу (жаба на рыбалке, ребята, это такой двигатель прогресса, это такой стимул!), как блесна прекращает свой свободный бег в днепровских глубинах и со всего разгона во что-то упирается. Еще через несколько мгновений спиннинг сгибается в дугу и начинается то, ради чего и ходят на рыбалку. Вы  думаете, на рыбалку ходят ради рыбы? Или ради того, что бы выпить сто грамм под уху? Нет, дорогие мои! На те деньги, что тратятся на рыбалку, можно столько рыбы купить, а водочку дома, за хорошо накрытым столом куда как удобней трескать! На рыбалку ходят ради вот этого самого момента, когда спиннинг выгибается дугой, и толчки кого-то, кто находится на втором конце лески, высекают из твоего сердца адреналин и искры страха: ну не дай Бог, сорвется! Как же мне после этого жить?
-Висит!!! – победно, до боли в голосовых связках, ору я.
Воблер на своей лодке хохочет:
-Ну, а я тебе что говорил? Костерить ее надо! За веревку не дай завести!  Прутом тащи, а не катушкой! Ну, турист!.. 
-Ах, е… твою мать! – продолжаю я орать  изо всех сил, и вонзаю отточенный до остроты шила багорчик хайке под жабры. Все! Моя! Хайка бьется на дне лодки. Гарна,  как говорит Воблер, кила на три. Мелкой дрожью дрожат ноги и руки. От избытка чувств я продолжаю строить конструкции немыслимой этажности и сложности. Воблер угорает со смеху.
Сегодня идем на сома. Давно канули в лету времена, когда мы махали веслами. Сегодня мы идем на моторчике, славном двухсильном «Салюте». Он негромко дырчит, позволяя нам спокойно выпить утренний кофе. Светает. Вопреки общему мнению, что сом чисто ночной хищник, он охотится с рассвета примерно до полудня. Мы идем на яму к Перекрестку. У нас свои, чисто рыбацкие названия тех или иных Днепровских мест. Яма глубока, но не очень велика. Можно делать проводку метров 50-60. Я сажусь управлять водным парусом, на переднюю банку, Воблер на задней, его дело бить квоком. Это специальная приспособа, которая в опытных руках, при ударе о воду, издает звук, напоминающий хлопок пробки, которую резко достают из бутылки. Квок – это, можно сказать, особо личный инструмент. Это как скрипка для скрипача. Он сыграет на любой, но совсем не так, как играет на своей, ласканой-переласканой, единой, привычной, отзывающейся на каждое прикосновение нежных и умелых рук. То же самое и квок. Он подгоняется под руку, пятак, та часть квока, которая  исторгает из воды нужный звук, долго доводится до необходимой кондиции. Звук проверяется в ванной, наполненной  до краев водой. Квок хлопает громко, и на речке его слышно за километры.  Но уловистость квока может определить только рыбалка. Сомовая рыбалка очень утомительна и однообразна. Пок! Пок! Пок! Тишина… через несколько секунд опять: Пок! Пок! Пок! Снова тишина. Воблер, скрючившись на задней банке, в одной руке держит сомовую удочку, другой орудует квоком. Пок! Пок! Пок! И так, пока ветер или течение не пронесет нас над ямой.  Потом заводится мотор, мы снова выходим в начало проводки, а потом  все повторяется. Сомовая удочка – это капроновый шнур, толщиной миллиметра два, поводок из трех ниток лески, толщиной 0,7 миллиметра, сплетенной в косичку и сомовый кованый крючок, или гак, как говорит Воблер, немыслимого размера. На гак одеваются штук 8 или 10 здоровенных пьявок, и вот эта голова медузы Горгоны – самый лакомый кусочек для уса. Он берет очень нежно, слегка потягивая шнур вниз. В этот момент его надо подсечь, причем изо всех сил, что бы гак пробил хрящеватое небо. Только после этого начинается борьба. Вот тогда усатый показывает, на что он способен.
Мы квочим уже часа два, но все бесполезно. Время к восьми утра, а мы даже поклевки не видели. Наконец, Воблер резко дергает руку вверх, одновременно вскакивая на ноги. По неписанным законам, я должен немедленно вытащить свою удочку, что бы ус не их  перепутал.
-Гарный! – кричит Воблер. Он уже оторвал рыбину от дна, и теперь дает ей возможность выгуляться и утомиться. Борьба длиться минут десять, после чего на поверхность всплывает малоподвижная сомовья туша.
-Кил на тридцать! – удовлетворенно кричит Воблер. Он еще не остыл от борьбы. Адреналин вызывает на его щеки румянц, который видно даже через медь загара.
Все сомки весом до 5 килограмм, по классификации Воблера, это глисты. Это -клуб губителей природы. Их ловят туристы и бандерлоги. Килограмм до 15 – это, собственно, сомки, выше – это уже и есть ус, ради которого и затевается рыбалка.
Как-то я заехал к нему на рынок, и он мне рассказал, как ловят сома «эти новые украинцы». Ругался он при этом, как последний сапожник, хотя обычно этого за ним не наблюдалось.
-Представляешь, идут на катере с эхолотом. Остановились, фигню какую-то на шнурке или проводе на дно спустили, потом сомки вверх брюхом повсплывали, и вся рыбалка. Багром рыбу пособирали, и все!
Возмущению Вовки не было предела. Я его понимаю. Сейчас в окрестностях Киева на Днепре порядочную рыбу поймать невозможно. Ее всю выбили. Рыбколхозы, браконьеры с сетями, переметами и электроудочками, подводные охотники – ловят все. Рыбохрана куплена на корню браконьерскими кланами. Огромный вред приносят резкие сбросы паводковых вод во время нереста, когда отложенная икра оказывается на воздухе и гибнет. На все это Вовка, как настоящий рыбак, реагировал очень болезненно.
Странно говорить о нем в прошедшем времени.
Вечером я позвонил Ире, Вовкиной жене, то есть теперь уже вдове. Двухстороннее воспаление легких, острая сердечная недостаточность… Ну, и водочка, будь она неладна… Вовка был запойным. Он мог не пить годами. На рыбалку спиртное не брал принципиально.
-Надо выбирать, идем рыбу ловить, или отдыхать!
Я до сих пор руководствуюсь этим его золотым правилом и всем его рекомендую.
Но когда у него начинался запой, тогда берегись! Он мог не просыхать месяц, каждый день приходя домой, что говориться на "бровях", срываясь ночью, после короткого сна снова куда-то "догонять и полироваться".
Однажды вечером раздался звонок. Звонил Володя. Он плакал в трубку.
-Мне очень плохо, приедь… Мне очень плохо…
Мы с женой не раздумывали. Машиной, через минут сорок, мы были у него дома. Он был в очередном запое, и не в силах остановиться сам, сходил на прием к какому-то врачу. Я не знаю, что ему вкололи, он кричал, что серу. Его ломало, как наркомана. Он был в слезах и соплях. Ира, то ли привычная, то ли уставшая от всего этого, почти никак не реагировала на его состояние. Я уже не помню, что я говорил,  что говорила моя жена, как всегда, о Боге, наверное (она у меня человек верующий), но тешу себя тем, что наш визит помог: Воблер выскочил из запоя.
Я не знаю, почему он снова не позвонил мне. Может я и смог бы чем-нибудь помочь, этому доброму, немного несуразному человеку. И мы бы еще не раз съездили с ним на хайку или уса. Теперь же остались только воспоминания, сделанные с его помощью рыбацкие снасти, да засушенная голова полутора пудовой хайки, пойманной мною в марте 1997 года. Воблер тогда ловил метрах в пятидесяти от меня, и советами помогал завести «в гавань этот пароход».
Прощай, Володя, со странным прозвищем Воблер. Если в этом году я буду на рыбалке в тех местах, где мы с тобой «грябались» за хайкой, я обязательно вспомню и помяну тебя чашкой самого крепкого кофе, какое только смогу заварить.