Жить до смерти

Автобус остановился со  скрежетом, в едва раздвинувшиеся створки дверей ринулся народ, каждый с сумками,  с руганью, один только Володя был почти без багажа – небольшой серый чемоданчик в руке, и все.
Ажиотаж толпы был тем более непонятен, что мест – сидячих причем – хватило на всех, сумки благополучно разместились в проходе, а автобус еще  минуты три стоял на месте, угрюмо тарахтя из-под обтянутого дерматином салонного капота старым, но бодрым движком.
- У поворота на Ольховку остановите?
- Хорошо, -  угрюмо буркнул водитель и опередил вполне ожидаемый от залетного в здешних краях гостя вопрос: – Тридцать семь, - отвернулся от дверей к окну и почему-то с нажимом добавил: - Льгот нет.
- А плохо, что нет! – крикнула через три сиденья от водителя сидящая дородная тетка лет сорока, - Житья с вами нет, золотой автобус-то!
Кто-то в салоне одобрительно загудел, кто-то недовольно вздохнул. Володя протянул водителю полтинник.
- Не надо сдачи.
Висячие усы водилы оживленно шевельнулись, коротко стриженная голова на бычьей шее одобрительно качнулась, широченные плечи развернулись к щедрому пассажиру:
- Садись здесь рядом, земляк, я подскажу, где выходить. В саму Ольховку-то или в Березняки?
- В Березняки, - отозвался Володя.
Прием с полтинником, как и рассчитывал Володя, оказался удачным – дискуссия о льготах, политике и воровстве умерла в воздухе, не успев родиться. Люди недовольно молчали, уязвленные тем, как их перещеголял – а они и щеголять-то не рассчитывали – заезжий городской в сером костюме, даже в такую жару при галстуке. Однако автобус тронулся, и половина как по команде принялись оживленно болтать друг с другом, другая половина, отсутствующим взглядом поглазев минуты две в окошко, начали клевать носом и погрузились в ненадежный дорожный сон.
Задремал и Володя, прислонившись виском к подрагивающему оконному стеклу. Голова мягко провалилась в приятную  истому, когда, кажется, любое пришедшее извне раздражение можно лениво послать к черту, когда сплетаются в нежном поцелуе бытовые мыслишки и тайные – даже от себя самого тайные – мечты. То, что еще не грезы, но уже и не явь.
Через пятнадцать минут заболела шея, в левом уголке рта собралась и навострилась выбраться тонкой нитью сладкая слюна… м-м-м, где едем?
Водитель сурово смотрел вперед, сосредоточенно ворочая рычаг передач и покручивая по стародавней моде обвитой в цветной провод баранкой. Автобус отзывался ровным гудением во всем своем старом железном теле.
До поворота на Ольховку автобус сделал две или три остановки, мимо Володи пробрались торопливо к выходу семейная пара, парень в камуфляже со споротыми погонами и еще кто-то совершенно уже неколоритный, незапоминающийся, будто бы и несуществующий вовсе – так, приснилось.
- Выходи, земляк!
Автобус бережно притормозил у выкрашенного зеленым остановочного павильона… три металлических щита и жесть на крыше – вот и весь «павильон».
- Спасибо, -- кивнул Володя, подхватил чемоданчик и вышел из автобуса. Следом, накинув на плечо сумку и в каждую руку подхватив по увесистому пакету, с одышкой спустилась давешняя стосковавшаяся по льготам тетка. Момент галантности Володя пропустил, прикуривая сигарету, и спохватился поздно, когда исполненная чувством собственного достоинства дама уже прочно стояла на земле. Автобус скрипнул створками дверей и покатился дальше.
- Сволочи. Никто и не чешется встречать, -- озабоченно обратилась тетка к расстилающемуся до горизонта полю, по которому была вытоптана и неуверенно расширена до размеров мотоциклетной колеи тропинка.
Володя улыбнулся.


- А чего тебе здесь надо-то, городскому?
Тетку звали Настасьей Филипповной – так она чинно представилась Володе через минуту после совместного их путешествия, когда невольный кавалер, добровольно взваливший на плечо ее сумку (набитую, скорее всего, кирпичами), замялся с фразой, требующей упоминания имени собеседника. Володе стоило усилий удержаться от улыбки, когда Настасья Филипповна представилась, к тому же он мысленно назвал было себя идиотом и уж тут едва сдержался, чтоб не прыснуть.  Настроение взвилось куда-то под редкие облака, и разговаривал теперь Володя с рассеянной улыбкой если не счастливого, то абсолютно всем довольного человека.
- Погостить приехал. А может, и останусь здесь навсегда. Как фишка ляжет.
- Что-то ума я не приложу, кто у тебя в Березняках может быть. Родня, что ли, из переселенцев, или учился с кем? – Настасья Филипповна проявляла чуть больше любопытства, чем вообще свойственно женщинам, да еще живущим в деревне, да еще ее возраста и темперамента.
- Вот скорее второе, -- улыбнулся Володя.
Шагалось легко, тяжелая сумка добавляла туристического азарта, пейзаж – практически пасторальный…


_ Ну, я здесь сворачиваю. Был в Березняках-то хоть раз, знаешь как идти?
Настасья Филипповна приняла сумку сильным скупым движением, приладила поудобнее на плече и сурово посмотрела на попутчика.
- Да разберусь. Не лес, не заблужусь, -- беспечно успокоил Володя и помахал рукой: -- Ну, до встречи!
- Давай, Вовка, не скучай. И не плутай. Да тебе тут по прямой минут пятнадцать, а там увидишь указатель, повернешь налево, потопаешь с полчаса и в Березняках будешь. Бывай. – откланялась Настасья Филипповна.
Володя снял пиджак, закинул на плечо и прибавил шаг.


В Березняки он пришел уже в сумерках. Обогнул кирпичную ферму, от которой за версту несло навозом, простучал каблуками по доскам мостика через символическую, больше для пейзажа речушку, и остановился посреди улицы, вероятно, центральной в Березняках – во всяком случае, здесь стояло белое двухэтажное здание с российским флагом над крыльцом. Не доходя два дома до этого явно административного здания, Володя остановился у обвитой виноградом беседки. В беседке на лавочке чинно расселись три бабуси, вопреки стереотипам без платков, а одна даже была в джинсах. Володя усмехнулся.
- Добрый вечер! – поприветствовал он селянок, поставив чемодан на землю.
- И вам того же, -- почти хором ответили те, разглядывая, ничуть не смущаясь, незнакомца.
Состоялся краткий обмен мнениями о погоде, об удаленности Березняков от автобусной остановки. Володя представился, бабули благосклонно приняли к сведению новую информацию, не спеша, впрочем, раскрывать своего инкогнито.
- Анну Бессонову не знаете случайно, учительницей она работает? – перешел к сути дела Володя.
- Анютку-то учительницу? Знаем, конечно, -- веско заметила бабка в джинсах и многозначительно замолчала. Две другие бабульки выжидающе замерли,  поглядывая на Володю.
- Ну, а где она живет, не знаете? – конкретизировал Володя.
- Знаем, чего не знать-то.
Повисла пауза.
- А объяснить, как пройти, не могли бы? – вежливо, стараясь не проявлять появляющегося раздражения бабкиной непонятливостью, продолжил расспросы Володя.
- А я тебя сама провожу.
Такого насмешливого голоса с придыханием не могло быть ни у кого на свете, кроме… Володя обернулся.
- Анька, -- утвердительно сказал он.


По дороге домой Аня смеялась над Володькиным рассказом о дорожных его приключениях – интерпретация действительно была смешная, со всеми полагающимися для такого слушателя, как Аня, подробностями и преувеличениями.
- Вот уж кого не ожидала к себе в гости, так это тебя, -- то ли с благодарностью, то ли с недоумением сказала она, когда Володя замолчал.
- Да вот, как видишь…
- Чего вдруг приехать-то решил?
Они шли затерявшейся в сорняках тропинкой к расползшемуся вширь, а сверху приплюснутому дому, где в прихожей неярко, а потому тепло горел то ли по забывчивости, то ли для ориентира оставленный свет.
Володя помолчал, закурил, беспечно перекинул чемоданчик из руки в руку. Аня с интересом, чуть насмешливо смотрела на него немного снизу вверх.
- А я, Ань, жить здесь останусь.
- Да неужели? И с чего это вдруг?
- Сейчас дойдем, расскажу.


Бокал выскользнул из тонких пальцев и упал на пол, но не разбился, а только глухо стукнул и покатился под стол. Вино разлилось по потертому линолеуму кровавой лужей. Досталось и светло-розовой анютиной блузке – по ней поползло, расширяясь, темно-красное пятно. Володя виновато вертел в руке вилку.
- Вов… Волечка… как же так-то, Волечка? – совсем по-бабьи запричитала Аня и закусила костяшки пальцев, зажмурив глаза. По левой щеке покатилась слеза, прозрачная до боли; в хрустальной капле искрился свет электрической лампочки. По правой щеке стремительно пробежала еще одна мокрая дорожка. Володя молчал.


- Я сначала не верил, думал, ошибка какая-то, -- глухо объяснял Володя, подкидывая невысоко плюшевого зайца.
Они лежали в темноте: она на кровати, он на расстеленной на полу перине. В раскрытое окно верещали сверчки, волнами накатывал теплый воздух.
- Ну, а потом подумал: поеду к тебе… Я ни на что не претендую. Деньги у меня есть, куплю домик. Должен же здесь быть какой-нибудь домик. А деньги мне уже не нужны…
Аня молчала, свернувшись калачиком, с головой укутавшись в простыню.
- Я с юристом все дела уладил. Маме оставлю… ей много и не надо. Я с ней, конечно, не разговаривал. Только год назад папа умер.
- У тебя папа умер? – слабым голосом из-под простыни переспросила Аня.
- Да. Два года на пенсии провел… у него здоровье было не ахти, сама знаешь, наш завод – не курорт. А он там в цехе кислот работал… двадцать лет. Уходить на пенсию не хотел, мама заставила.
Володя пошарил рукой, нащупал пачку сигарет и зажигалку, подвинул пепельницу.
- Половину денег я завещал маме, половину тебе. – Володя прикуривал, и от этого последние слова прозвучали небрежно-покровительственно. Аня приподнялась на кровати, опершись на локоть.
- Зачем мне твои деньги?—глухо спросила она.
Володя помолчал. К потолку тянулись пушистые веревки табачного дыма.
- Ань, мне больше некому их оставить. У меня есть только ты и мама.
- Останься сам.
Голос Ани дрогнул, она поспешно завернулась в свою простынь. Володя молчал.
Где-то далеко замычала корова. В прихожей, мягко ступая, подошла к миске попить молока анютина серая кошка.


- Володь… Вовка… Волька… Слышишь меня?
Аня, одетая в легкую серую юбку, доходящую до колен, и белую блузку, склонилась над Володей. Тот спал на удивление безмятежно, по-детски подложив под щеку ладонь. Привычка, над которой Анька еще раньше посмеивалась – пришло неожиданно в голову, и Володя поспешно выдернул руку из-под головы и засунул под одеяло.
- Володь, школа помнишь где находится? Где мы с тобой вчера встретились, помнишь? Ну, двухэтажный дом, с флагом? Там на втором этаже школа. Если я нужна буду, придешь туда.
Володя кивнул. Было невыразимо хорошо оттого, что его будят осторожно, шепотом, трогая рукой за плечо.
- Хорошо, -- пробормотал он и улыбнулся.
- Завтрак на столе, а захочешь что-нибудь другое приготовить, смотри в холодильнике и в погребе. Погреб на улице, возле сарая. Удобства тоже на улице, сам найдешь, увидишь. Ну, я побежала.
Аня неожиданно наклонилась и чмокнула Володю в щеку, колючую уже от синеватой щетины. Тот застыл, напрягся и закрыл глаза. Через секунду хлопнула входная дверь, и Анины каблуки пробарабанили дробь по ступеням крыльца. Боясь спугнуть наваждение наступившего утра, Володя еще долго лежал, не шелохнувшись, с закрытыми глазами, и только улыбка подрагиванием уголков губ выдавала, что он не спит, что он вовсе не спит, а просто притворяется спящим, чтобы никто не помешал ему оставаться счастливым.


- Мы с тобой почти как муж и жена живем. Как я всегда мечтал.
- Почти?
Аня откусила яблоко, посмотрела внимательно на влажный желтоватый надкус, задумчиво прожевывая.
- «Почти» не хочу.
Володя возился на полу, реставрируя скрипящие половицы. Поднялся,  придирчиво осмотрел результат трудов, с силой наступил несколько раз:
- Не скрипит, -- торжественно и удовлетворенно произнес он.
- Молодец, - равнодушно сказала Аня и поднялась из-за стола.
- Постой, - Володя положил руки ей на плечи, усадил обратно за стол и сел рядом сам. –  Сама знаешь,  в свое время я тоже не хотел никаких «почти»…
Он перевел дух и потянулся в карман за сигаретами. 
- Но сейчас… Ну зачем тебе  через полгода, год максимум,  становиться вдовой?
Володя чертил в воздухе сигаретой,  с нее слетали на стол крошечные кусочки пепла, дым оставлял белесые зигзаги. Аня остановила его руку, вынула из пальцев сигарету и прижалась губами к ладони.
- Тебе всегда чего-то не хватало, что-то мешало, - заговорила она, прижав Володину ладонь к щеке и прикрыв глаза. – У тебя не было нормальной работы, потом не было квартиры, ты не мог понять, почему я на тебя кричу. Не могла же я сказать, что мне только ты нужен. Любой.
Володя молчал.
- Хочу быть твоей женой.
За окном встрепенулся ветер, зашумела листва в небольшом садике.
Аня поднялась и ушла в комнату.


Ветер завывал в печной трубе, в окно то и дело швыряло снегом. Комната была жарко натоплена. На втиснутом в угол комнаты столе стоял компьютер, за компьютером сидел с раскрытым ртом мальчик лет десяти и лихорадочно жал на кнопки.
- Так неинтересно. Меня все время убивают, - хмуро объявил он через десять минут и встал из-за стола.
- Сохраняйся, - невозмутимо отозвался Володя, сидевший в кресле с книгой в руках.
- Олежка! – раздался из прихожей веселый с мороза голос соседки, – давай домой, надоел ты тут уже!
Олежка, бурча, одевался. Мать его, чуть полноватая женщина средних лет, стояла в дверях и курила.
- Свои-то когда будут? – с ласковой развязностью обратилась она к Володе.
- Успеется, дурное дело нехитрое, - отмахнулся тот, накидывая на плечи полушубок.
- Если Анна Андреевна беременная будет, кто нас учить останется? – рассудительно заметил Олежка, выходя на улицу.
Володя рассмеялся.


К концу апреля вода в речушке прогрелась, по вечерам в ней купались, гикая и весело матерясь, взрослые, днем фыркали и орали дети.
Аня с Володей сидели под ивой – она прислонилась к дереву спиной, он положил ей голову на колени.
- Хорошо сегодня как-то. Просто необыкновенно, сказал Володя, выдернул травинку и закусил уголком губ.
- Весна, - улыбнулась Аня, вороша пальцами Володины волосы.
Пахло теплой землей. В полудреме Володя смотрел сквозь узкие щелочки полуприкрытых век. Вон дорога, которой он пришел в Березняки. Вон идет Олежка с Васькой из Ольховки. Васька – сын Настасьи Филипповны, той дородной тетки, что когда-то вышла с Володей на одной автобусной остановке. Вот Анькино колено, на нем пляшет пробившийся сквозь листву луч света. Ноготь на большом пальце левой Анькиной ноги испачкан илом – зашла в воду вытащить торчащую из ила пустую бутылку.
Перед глазами мирно поплыли радужные, добрые круги, шум в ушах превратился в приятный гул, на языке стало солоно и тепло. Потом все выключилось, только тихо пожужжал еще кулер на процессоре да щелкнул монитор, и наступила тишина.


Аня бежала, спотыкаясь, от речки к деревне.
- Скорую! Вызовите скорую!
Она упала, больно ударившись коленкой, поднялась, отталкиваясь от земли обеими руками, побежала дальше.
- Врача! Врача! Позовите врача!
Ветер трепал полы синей ситцевой юбки, путался в волосах.
- Люди! Помогите!
От деревни, маленькие издалека, в сторону Ани направились две человеческие фигурки. Аня, обессилев, села в траву.
- Кто-нибудь…


Гроб несли молча, Аня, с черной косынкой на голове, шла позади. Впереди левое плечо под домовину подставил отец Олежки, худой жилистый тракторист. Сбоку бежали. Довольно высунув язык, собаки. Прошка, черный годовалый кобелек, увидел на другой стороне улицы кошку и, взрыкнув, кинулся наперерез траурной процессии.
- Тьфу ты, черт! – поспешно выругался, споткнувшись, тракторист.
Гроб качнуло. Голова Володи съехала в сторону и ударилась о стеклянную стенку гроба.
- Чуть не забыл, - плавно притормаживая, сказал тракторист. Сзади идущие терпеливо тарахтели двигателем.
- Мужик, вставай, твоя остановка! – тракторист тряс плечо Володи цепкими пальцами.
Володя открыл глаза.
Люди в автобусе дремали, дородная тетка сзади уткнулась лбом в пристроенную на коленях сумку и громко сопела.
- Вставай, я чуть не забыл про тебя, - виновато буркнул вислоусый водила. – Слева Ольховка, справа от дороги Березняки, минут за пятнадцать дойдешь.
Володя вышел.
Солнце перевалило полуденный зенит, но пекло еще с большей яростью. Прикурив, Володя пошел в сторону Березняков.


- Анну Бессонову не знаете случайно, учительницей она работает?
- Училку-то? Знаем, как не знать, - закивала головой бабка в белом платке. – Вон туда пойдешь, это у нас будет переулок Коммунистический, и через три дома ее дом и будет.
- Она сейчас у свекрухи, у Васильевны, - с сомнением в голосе добавила бабкина товарка, в таком же точно белом платке, пошитом из старой простыни.
Володя посмотрел в сторону переулка Коммунистического.
- А переночевать у вас можно? – обратился он к первой бабке.
- Полста, - быстро согласилась та и, увидев равнодушное согласие Володи, добавила: Накормлю тебя, как положено, чай, устал с дороги. Но деньги вперед.


Автобус в райцентр уходил рано утром, «по росе», как сказала Володина хозяйка.
- Что так быстро? Родня не понравилась? – сонно поинтересовался водитель с бычьей шеей.
Володя кивнул и неожиданно сказал:
- Умерла.
Водила сочувственно хмыкнул и уставился в дорогу.
Володя прислонился виском к стеклу и задремал.