Японский саговник milla sinijдrvi

Орлов вышел на улицу впервые за многие недели. Он раньше добирался только до балкона через лестничную площадку. Смотрел с болью на закат, на строящийся город, выкурив две сигареты, осторожно, по стенке, возвращался в квартиру. Однажды увидел у мусоропровода брошенную соседом-стариком трость с облупившейся краской и содранной резиной на конце. Отлично, как раз во время, взял ее и решился спуститься на лифте. С трудом обошел дом, вдыхая запах дымящейся помойки, вглядываясь в чужие лица спешащих людей, присел на скамейку к бабушкам. Воцарилось молчание, но потом услышал: "Из бывших, с седьмого. Пропил семью, жена с иностранцем уехала. Пил по-черному, месяцами. Сколько раз скорая приезжала. Ишь, выкарабкался!"

"Все чистая правда, вот насчет последнего, не уверен", - согласился Орлов. Про жену тоже все знают. Она собирается его выселить, разменять их трехкомнатную, но и последнее обстоятельство уже не колышет. Сейчас главное - движение. Ногу почти парализовало, надо расхаживаться. "А слабо дойти до церкви?" - стал себя подзадоривать.

Ведь почти родной стала, в тяжелые вечера только туда и смотрел. Ярко-синие стены веселили, а луковицы-купола просто душу переворачивали, как будто звали. А от колокольного звона сердце начинало так биться, что трудно было справиться с собой.

Странно и сейчас, ноги сами несут. Останавливаться не хочется, прошел все "точки", мимо, мимо, на гору. Видны оставшиеся позади бетонные коробки многоэтажек, автобусные остановки, снующий народ. Все так мелко! Задыхаясь, подошел к забору храма. Люди выходили со службы. Лица серьезные, много молодых. Как всех перелопатило: кто бы мог поверить, что он, советский художник, атеист по воспитанию, будет мечтать о церквушке, не побрезгует, а побежит со всех хромых ног! "Клюнул, клюнул петух", - потешался над собой Орлов, выжидая момент, чтобы одному зайти в церковь.

Она была уже пуста, наполнена тяжелыми людскими испарениями и запахом сгоревших свечей. Было душно. Орлов поморщился от сильного раздражения своих сверхчувствительных рецепторов, но все-таки ступил осторожно вглубь. Перед глазами потемнело, чтобы не упасть, он прислонился к стене в левом углу, у большой иконы Богородицы. Она была в серебряном окладе, драгоценные камни отливали синевой. Скорбные глаза божественного лика прекрасны и молоды. "Вот тебе и Вечная Женственность", - перекрестился Орлов, стыдясь своей чувствительности.

Он и не заметил, как в церковь кто-то вошел. Робкие и легкие шаги, детские или женские, приближались к нему.
В ушах Орлова болезненно отдавался каждый шаг, стук каблучков, шелест платья, прерывистое дыхание. Неожиданно пахнуло морем, волна головокружения предательски захлестнула.

Он с ненавистью оглянулся, взгляд синих глаз резанул молнией. Орлов, как монах, склонился и скрылся в темноте. Занял выжидательную позицию, надеясь снова остаться один.

Конечно, он пожирал глазами стройное загорелое тело молодой женщины в платье из голубого шифона. Белый шарф небрежно накинут на черные, как смоль, локоны. Перламутр длинных ногтей блестел в сумерках наступающего вечера.

Нисколько не смущаясь его присутствием, она начала молиться, опустившись на колени. Ему казалось, что делает она это слишком театрально, но постепенно ее нарастающая экзальтация стала передаваться и ему. Он не мог отвести взгляд от почти детского профиля, полуоткрытого нежного рта, огромных ресниц и легких движений грациозных рук. Она была воздушна, как фея, и казалась чудесным подобием Богородицы в мягких лучах падающего света.

Вот сейчас она взовьется к самому куполу и дальше, в облака, и растворится в них. Орлов отчетливо слышал ее шепот, который волновал еще больше, чем то, что он видел. Различая, как он думал, слова, он вовлекся в содержание молитвы. Ему даже показалось, что он молится вместе с незнакомкой, вслух.

Потом он не мог вспомнить, как ни напрягал память, что же они вместе говорили. Это было до пронзительности важно, шло из самых потаенных глубин, от сердца.

Сознавая, что он втягивается помимо своей воли во что-то новое, сверхъестественное, он хотел сбросить с себя наваждение, силился очнуться и уйти - и не мог. Казалось, время остановилось. Он боялся, что кто-нибудь помешает, что скоро настанет пробуждение. И действительно, в церкви совсем стемнело. Сейчас закроют дверь, и все кончится. Послышались резкие звуки у входа. С порога выстрелил грубый мужской голос: "Варька, в машину!"

Она встала. Проходя мимо Орлова, улыбнулась виновато. Сейчас незнакомка была совсем другой, уже не властной и стремительной, а какой-то смиренной, поникшей, даже некрасивой.



На обратном пути Орлов удивлялся повороту судьбы. Неужели в нем что-то зародилось, захотелось жить? С приподнятым чувством он добрался до квартиры. Денег нет, и не надо! Уснул без выпивки. Утром его разбудил звонок: принесли заказное письмо от жены с предложением об обмене. Ему - комната в центре города плюс доплата. Посредники будут звонить в ближайшее время. Бог с вами, подумал Орлов. Делайте, что хотите, уже ничего не добавишь к сделанному, пропитому, прожитому.

Заехали доверенные лица жены, отвезли его на смотрины жилплощади. Стараясь не очень хромать, он поднялся на второй этаж по старинной петербургской лестнице. Открыли общую дверь коммунальной квартиры. Она оформлена на трех владельцев, его комната в самом конце коридора. Светло, чисто, пахнет свежей краской.

Постучали к соседям. В одной комнате никто не ответил, а другая, рядом с орловской, быстро распахнулась. Ярко-малиновые губы, пышные черные волосы, мини-юбка, сигарета в наглом чувственном рту. И совершенно синие бесстыжие глаза. Их-то и узнал Орлов сразу.

Смутился, кашлянул, деловито представился. В ответ ужимка с реверансом, рука для поцелуя и хриплое "Варюха". Отшатнувшись от сильного запаха перегара, Орлов быстро пожал ее руку и зашел в комнату вместе с остальными.

Хозяйка угощала. Усевшись на палас - в комнате не было мебели, Орлов огляделся. Интерьер поразил его. На фотообоях висели капли дождя и морские брызги. Увеличенная капля прямо смотрела на него. Повернувшись, Орлов увидел декорацию японского сада. Широкая каменная лестница ведет на главную аллею. Лестница обсажена хвойными диковинными растениями. Вдали картины изображен японский храм с причудливыми изгибами крыши, с золочеными драконами, разевающими пасть. В углу комнаты стояли высокие вазы из цветного фарфора. На стене справа от Орлова виден полуиссякающий каскад, падающий со скал в маленькое озеро, где цветут лотосы.

Орлову стало прохладно, алмазная пыль на стене бурлила, как будто погружая в свой водоворот. Казалось, всем было не по себе от экзотичности убранства. На лбу Орлова пот выступил бисером. Перед ним появился бокал виски. Мгновенно повлажневшая рука вцепилась в мягкий переплет бамбуковой циновки, судорожный глоток, отдаваясь болью, застрял где-то не доходя желудка. Заметив это движение и сразу все поняв, хозяйка принесла ему коктейль "японский саговник".

Смеясь, она села рядом и стала рассказывать о своем увлечении японским садоводством. У нее есть друг, настоящий японец. Его зовут Канаяма. Он посвятил жизнь художественной формовке своих красивых уродов - маленьких карликовых деревцев. Садовник чувствует себя властелином природы, когда придает растениям вид то ползущей змеи, то фазана с распущенным хвостом, то каких-нибудь фантастических чудовищ древне-японской мифологии.

Варя принесла альбом с фотографиями.

-Растения не знают стыда. Вот посмотрите на эти приземистые растения, прикрытые широкой пальмовой кроной тех твердых и кожистых вай, из которых делали в Японии дорогие венки для покойников. Глядите внимательно! В центре кроны вы видите оранжево-желтый кочан более мелких листьев, а по краям голые, ничем не прикрытые и свободно зреющие на солнце семена красного цвета. Эти семена величиной с грецкий орех.

Орлов вдыхал запах духов, тот самый, который был в церкви. Ему уже не хотелось виски, он опьянел от близости этой экзотичной женщины, которая несла какой-то наукообразный бред.

-Где вы встречали что-нибудь подобное? Семена наших растений всегда скрыты внутри плода. Таинство оплодотворения у высших растений повсюду на земле совершается в глубине завязи цветка, а здесь мы видим зародышевую жизнь семян, открыто выставленную растением напоказ!

Посредники заскучали и перешли к делу:

- Ну что же, Ваше решение?
- Да, да... Когда надо переезжать? - отвечал, как под гипнозом, Орлов.
- Как можно быстрее. Покупатели на вашу трехкомнатную не могут ждать.
- Я подумаю. Наверное, завтра позвоню.

Предложенная комната не понравилась. Он сразу почувствовал, как не вписывается в этот старый дом, со двором-колодцем и узкой комнатухой. Вот уж достоевщины мне не хватало, затосковал Орлов. К тому же больно было расставаться с родным районом, своей квартирой, где было пережито так много. Чувствуя, что впадает в депрессию, Орлов испугался. Опять проблемы, нужно что-то делать, а сил нет.

Тоска, старая подружка, подступала неотвратимо. Лег, уставился в одну точку. Надо уснуть. Вспомнить что-нибудь приятное. Например, как смотрела на него Хозяйка. В ее сумасшедшем рассказе о саговниках было что-то первобытное, возбуждающее. В самом деле, на той фотографии мужские растения с длинными и высокими шишками-стволами, женские с округленными соцветиями, напоминали половые органы людей.

Орлов бросился к книгам по ботанике, оставшимся от бывшей жены. Действительно, переносимая ветром мужская пыльца прямо попадает на голые семяпочки женских саговников. Такие типы растений населяли землю еще в далекий каменноугольный период, когда и в помине не было человеческого рода. Орлов читал где-то, что тогда на земле жили гигантские амфибии, размножавшиеся таким же простым способом, как и эти растения. Они прямо выметывали икру в воду, где она оплодотворялась выметаемым в воду семенем самца. В воде происходило оплодотворение.

Орлов вспомнил огромную каплю в комнате Вари. Вспомнил и долгий взгляд синих глаз, в котором отразились миллионы алмазных икринок, нет лучше, мириады воздушных капель-брызг огромного водопада. Того самого, спускающегося каскадом со скалы... Как хочется курить! Нельзя идти за сигаретами, будет не удержаться, чтобы не купить выпивки.

Вдруг зазвонил телефон. Высветился неизвестный номер.

- Слушаю Вас, - отстраненно произнес Орлов.
- Это я, Варя. Помните, сегодня были у меня?
- Да... - последовал ответ.
- Пожалуйста, не волнуйтесь, не бойтесь переезжать! Я молилась за Вас, у Вас все будет хорошо..., - бросила трубку.

Орлов метался по кухне. Не хватало воздуху, и он пошел ночью на улицу. Перед этим просидел в ванне под ледяным душем. Не высохнув, выскочил из квартиры. Возбуждение не уходило, несмотря на все физические усилия, напротив, нарастало с каждым кварталом.

Вот уже и Сосновка. Запах мокрой земли всегда успокаивал его. Рухнул на скамейку. С Орловым происходило странное: чей-то голос продолжал лекции по ботанике. Ему рассказывали о том, как природа приспосабливалась к более суровым климатическим условиям. Как растения и животные, развиваясь и эволюционизируя в течение многих тысячелетий, обнаруживали удивительное сходство в плане развития своих органов размножения...

Этот бред шел вместе с прокруткой телефонного разговора. Тысячный раз перебирая его, Орлов смаковал каждое слово, восстанавливая, как в замедленной киносъемке, каждый звуковой кадр или полкадра, малейший нюанс изменения божественного голоса, вариации неповторимого тембра. Какая забота, искренность и любовь была в нем! Никто, кроме матери, так о нем не заботился, никто не молился.

Дома Орлов опять принялся за книги. Он читал ботанику с той жадностью, с какой барышня поглощает романы. История о развитии зародыша в утробе матери притягивала Орлова магической силой. Он как-будто видел, как вокруг свободно зревших когда-то в далекие геологические эпохи семян мало-помалу начали развиваться складки покровов, создававшие затем скрытую в центре цветка завязь, вход в которую доступен только через узкий канал столбика женского органа цветка.


Домой пришел под утро. Спал одетый. На следующий день, увидев вымокшие и расклеившиеся уже навсегда кроссовки, вспомнил, что попал под ужасный ливень. Шел с Каменного острова на Комендантский, вернее, бежал, как раненый лось.

Выпив горячего чаю, стал бросать свои пожитки в походный рюкзак. Навсегда, насовсем! Его лихорадило, истерический смех и озноб пробирали до костей. Дальше случилось невообразимое, какая-то потеря памяти. Он, видимо, подписал все необходимые бумаги, не отдавая отчета. Помнит, что чьи-то руки положили его на кровать. Видел, что посредник разговаривал с его Хозяйкой. Больше ничего не помнит, не знает, не хочет.

Очнулся глубокой ночью. Свет в дверном проеме. Что за чушь? У него там всегда был телевизор. Понял, что надо сосчитать до десяти и все-все вспомнить. С кем пил, где покупал, куда ходил. Да нет, он уже сто лет ни с кем, никуда. Где жена? Ха-ха! Тут он и очнулся.

Но не встать, кости приросли к кровати. "Опять паралич?" - ужаснулся. Пошевелил левой ногой, правой, руками. Все работает. Прислушался. Говорила Варя. Ровная интонация, просит чего-то. Плачет. И вдруг тот же самый, что в церкви, густой бас. Да он, подлец, как он смеет! Циничный, мертвящий мат, как умеют блатные и уголовники, режет и выносит смертный приговор кому-то. "Убью-у-у..." - застонал Орлов.

Вдруг быстрые шаги, и дверь в его комнату затворилась. Наступила тишина. Во дворе кричат коты, хлопнула дверца машины. Завели мотор, и кто-то уехал.

Не прошло и пяти минут, как дверь опять открыли. И... его пронзил запах моря, свежего ветра, волна пышных волос накрыла лицо. Обжигающие губы, огонь и дрожь от небывалого шторма.

Варя плакала, как ребенок, навзрыд и требуя немедленно пожалеть ее. Такой нежности у Орлова не было к собственным детям. Он гладил ее шелковистые волосы, сердце разрывалось. Умолял сказать имя обидчика.

- Нет, нет! Ты ничего не сможешь. Это другие люди.
- Варя, Варя... Что ты со мной сделала? Я тоже стал другим, новым. Я чувствую в себе такие силы, горы сверну! Я все для тебя сделаю. Хочешь, с крыши спрыгну? Или с балкона? Где у вас балкон?
- Разве что со второго этажа, прямо на помойку. Ты полный идиот. Спокойной ночи

У него не было сил удерживать ее, так хотелось спать. Во сне он продолжал ботанический курс. Он видел, как семя спокойно вызревает в прелестном женском цветке, принявшем лик Вари. Его семя защищено и от колебаний температуры, и от всяких механических повреждений.

Несколько дней Орлов провалялся в постели, изредка выходя за продуктами. Бывшая жена прислала денег, как обещала. Ему купили в комнату холодильник, плитку и электрочайник.

Медленно погружаясь в себя, он стал жить ботаникой. Ему уже не нужна была живая Варя, да она и взаправду исчезла куда-то. Орлов поднял валявшуюся в коридоре большую морскую раковину, может, из его бывшей квартиры, а может, чье-то украшение, такие ракушки обычно ставили на комоды. Он прикладывал ее к уху, слушал долгими ночами. До самого сердца доходил гул моря, стоны и мольба, вкрадчивый шепот и таинственная музыка. Шум нарастал, кружил его в сумасшедшем однообразии. Иногда он слышал голос матери-природы:он звенел, как колокольчик, чистый и сказочный. Успокаивал и обещал, что Орлову хорошо будет в теле Матери. Иногда звук превращался в глухой рокот, разъедающий мозг какой-то пульсацией, доводящий до боли и крика.

Орлов понимал, что сам кричит ночью. Просыпался в холодном поту, в ужасе от одиночества и предчувствия новой беды. Стремился опять впасть в небытие, потому что тогда наступало свидание с Матерью, Вечной Женственностью.

Орлов потерял интерес к внешнему миру. Просыпаясь от видения, жил целый день под его впечатлением, механически поддерживая необходимые человеческие функции. Но и это становилось в тягость. Не брился, не мылся, старался реже покупать еду. Он полюбил свой оазис пустоты и темноты, болезненно реагировал на дневной свет. Большие шторы из старой квартиры плотно закрывали его маленькое окно.

Привыкнув вести беседы с самим собой, он поразился, насколько это гармонично и полноценно. Внутренний покой, согласие и радость воцарились в душе его.

Однажды раковина рассказала ему о надвигающемся шторме. Беспокойство стало одолевать, Орлов выкарабкался в общий коридор. Осторожно, по стенке, он дошел до большого старинного зеркала. Гипсовая оправа местами потрескалась, позолоченные розы на черном переплете смотрелись печально и покинуто. Зеркальная поверхность была усыпана крапинками пожиравшего ее времени. Сквозь полумрак на Орлова смотрел старый человек с высоким лбом, болезненной желтизной небритого лица и воспаленными глазами.

В углу оправы белел квадратик бумаги с надписью крупными буквами "ТЕБЕ". Орлов схватил его и ринулся в каморку, озираясь и дрожа. Бисерным почерком побежали строчки:
"Мы встретились с тобою в храме…" Орлов поморщился, проскочил дальше. Варя писала, что полюбила его, слабого человека, потому что сама такая. Но у них нет и не может быть продолжения. Он не знает, в каком омуте она находится. Она не вольна распоряжаться собой, она куплена и продана. Просит забыть все, что было у них той ночью, никому не рассказывать, иначе она погибнет. Впрочем, ей терять уже нечего. Дальше было огромное пятно от черной туши, размазанное и делавшее невозможным прочитать последние строки. Орлов различил только слово "рабыня".

Целый день не выходил из комнаты, думал усиленно и напряженно. Потом стал смеяться, потому что
чары спали, таинственный цветок саговника оказался прозаическим голосемянным растением, а ботаника - скучной наукой.

Письмо скомкал и швырнул в угол. Потом оно попало во двор, кружилось вокруг мусорного бачка, пока не легло на асфальт.

Варя продала свою комнату, совсем исчезнув из жизни Орлова. Он превратился в озлобленного шизофреника, досаждавшего новым хозяевам. Не долго думая, они сдали его в психушку, а из его комнаты сделали кладовку. Когда делали ремонт, уронили зеркало, и оно разбилось на сотни осколков, в которых отражались перламутровые блики, напоминающие морскую пену или икринки амфибий.


Прописанный в третьей комнате адвокат Воронков приехал из длительной командировки. Неположенная кладовка насторожила, он навел справки, посетил Орлова. Сосед смирился, стал рассказывать, что осуждает рабовладельцев, зачем покупать женщин? Быстро поняв, что дело проигрышное, адвокат хотел раскланяться. Вдруг Орлов спросил, кто живет в его комнате?

- Она пустует. Хотите продать?
- Помилуйте, я не волен! Моя жизнь проклята. Где Хозяйка?

После некоторого замешательства Воронков догадался, что речь идет о бывшей его соседке, осужденной за попытку убийства. Но стоит ли сумасшедшему рассказывать подробности этого темного дела? Он дал ему из жалости немного денег и ушел.