Месть

- С-сука…
Собственный голос показался ему чужим и жалким. Тогда он глубоко вдохнул и снова повторил, уже гораздо громче:
- Сука!
Стало немного легче. Совсем немного и ненадолго. В горле встал и никак не желал проглатываться тугой, давящий изнутри на кадык комок обиды. Пить было нечего – единственная бутылка водки опустела уже с полчаса назад, приконченная в одиночку, но опьянение никак не наступало. Точнее, его было недостаточно, нужно было не просто опьянение, а забытье, до «метели» в голове,, до кружащихся стен, до блевотины. Он не замечал, что мысли его уже беспорядочны, и все сводятся двум вещам: жалости к себе и обиде на всех остальных. Что-то надо было делать, но что? Хотелось мести, да такой, чтобы отомстить, но не сесть в тюрьму. Тюрьмы он боялся, хотя признаваться в этом себе не хотелось. Несколько раз он бил её, она бежала в милицию. Милиционеры приходили и били его, составляя потом рапорта о «профилактической работе с лицом из числа злоупотребляющих спиртными напитками», а последний раз продержали весь день в одной клетке с грязным, вонючим и сонным «бомжом». Такого исхода тоже не хотелось. Решение пришло внезапно, наполнив живот холодом и тяжестью. Идею с петлей он отмел сразу – хотелось чего-то эффектного, наглядного. Безуспешно он обыскал кухню в поисках подходящего ножа – нашел только закругленный, пилообразный для резки хлеба. Еще раз натужно выматерился, припомнив, что все ножи от него давно прячут, или даже уносят с собой - не раз и не два грозился зарезать, потом трезвел, извинялся, говорил, что пошутил, но ему не верили.
На глаза попался бритвенный станок. Добротный, металлический, покрытый белесым налетом и кое-где пятнышками ржавчины. Этим станком он брился со школы, изредка покупая для него пластинки бритв, обычно – нашу родную «Неву». Дрожащими руками он развинтил станок, зажав между пальцев лезвие. Жить не хотелось со страшной силой и он, встав над ванной, не примеряясь полоснул бритвой по внутренней стороне запястья. Боль оказалась на удивление сильной – рука мгновенно онемела, но кровь, вопреки ожиданиям, не захлестала, а потекла несильной струйкой. По инерции он ударил бритвой еще несколько раз, лезвие порезало не только левую руку, но и пальцы правой, от неожиданности он выронил его. Всхлипывая, начал ползать по кафельному полу, пытаясь нашарить бритву порезанными пальцами, а когда наконец нашел, то боль уже становилась почти невыносимой. Кровь из раны на руке текла все так же медленно, и внезапно он осознал, что будет умирать очень долго и мучительно. С трудом встав, он побрел в комнату, держась руками за стены, и оставляя на обоях размазанные кровяные полосы, а на полу – алые кляксы. Красивые, круглые, с лучиками брызг. В голове промелькнула дурацкая мысль: «Ну вот, матери ремонт затевать». Встав перед зеркалом, он вытянул шею и, сильно надавив, провел бритвой наискось себе по шее, там, где по его мнению, должна проходить сонная артерия. Вот тут кровь хлынула уже нешуточным потоком и он, почти теряя сознание от боли и оседая на пол, счастливо улыбнулся.
Первой домой пришла мать. Побледнев, не выпуская из рук пакета с продуктами, она долго смотрела на сына, тело которого лежало на полу в луже собственной крови, на бритвенное лезвие у порезанных пальцев. Рана на его шее зияла вторым, гротескным и беззубым ртом. Затем она осела у стены, прямо напротив его лица, глядя в застывшие голубые глаза, и заговорила только когда домой зашла веселая, чуть хмельная невестка:
- Говорила же я тебе, сука, - купи ему электробритву.

**********************************
Автор данного произведения категорически отрицает самоубийство как способ решения любой проблемы - от прыща на видном месте до пребывания израильских войск на территории Пластины.