28 Тени, Люди, Птицы

28

                ТЕНИ, ЛЮДИ, ПТИЦЫ

                Скамейки в сквере облицованы пергаментом теней серо-охрового
                цвета. Съёжившиеся резковатые тени людей. Изящно-тревожные
                тени деревьев. В несколько более темноватых полутонах атаки,
                битвы разноликих теней за яркое пространство. Жадно, похотливо
                вонзаются в себе подобных, пересекаются, рвут, сдавливаются в
                оргазме и агонии в секунды своих тенесочетаний,
                тенесовокуплений, тенеистязаний. Нежно шуршит мягкая лёгкая
                листва высоких шершавых деревьев, кора складками-морщинами
                извивается, мчится вверх, стягивается в узелки-сучья, истошно
                кричит в мозолистых ветвях разноцветной кроной. Уставшие
                вечерние птицы истязают воздух скучным многоголосьем. Тают,
                исчезают в сумраке пташьи песенки-караоке. Седеют, темнеют,
                стервенеют, накапливаются слёзами бледные облака, сливаясь с
                медленной мелодией тоскливого вечера. Резкие запахи темноты –
                терпкие ароматы осеннего дождя, изумрудный ветерок запаха
                свежескошенной травы, дым сигарет, шуршание улиток в прелой
                опавшей дубовой листве, сладковатый привкус спермы юного
                мальчика, и слёз горечь, слёз-капель вечного, бессердечного
                дождя-карнавала.
                Розовые последние персики-пятнышки на небе. Первые звёзды,
                первые мерцания на лиловой шкуре космического тельца. Глаза
                вверх, выше-выше, уже кружится голова, не дотянуться взглядом
                во всё великолепие небесной акупунктуры. Луна лениво выползла
                из ниоткуда, из бездны сахарных загадок. Глаза вниз,
                ниже-ниже, уже болит шея, спина. К земле – там шёпотом поют
                грустные песни дождевые черви.
                Темнеет. Уже поздно серебрить улицы своими
                паутинами-взглядами. В метро знакомлюсь с очередной скукой.
                Сводит скулы от жестоких, растягивающих весь рот, зевков.
                Равнодушия плевки чужих, пьяных, злых, скукоженых человечков.
                Сочная, пряная жизнь исказила, придавила, сжала в жестоких
                объятьях персонажей – куколок, солдатиков, расставленных
                ленивым воздухом повседневности.
                Выхожу, шагаю, расстроен. Сладко поёт соловей в кроне старых
                деревьев на кладбище. Иду. Думаю о тебе, и улыбка как-то сама
                по себе, кошка наглая, безумная, скользко, тенью желания легла
                на расстояние между носом и подбородком.