34 Камерные пьесы для уставшего одиночества и невнятной боли
КАМЕРНЫЕ ПЬЕСЫ ДЛЯ УСТАВШЕГО ОДИНОЧЕСТВА И НЕВНЯТНОЙ БОЛИ
I
В городе витает запах легкомысленной смерти. Угасла твёрдость
вечной толпы, и только ночь неумело убаюкивает боль тревожной
опухоли беспокойства. Дождь – волна за волною едких капель,
шипит прохладой бесцеремонности. Трагически пересекают улицы
невнятные силуэты то ли людей, то ли покинутых чудовищ. Герой
дня, что выпил и забыл этот день, жарко требовал любви или
тотального опустошения. Теребил свою худосочную плоть и плакал
последними вздохами оргазма. Чахлой тряпочкой вытирал слёзы и
сперму, жался в тёплый уголок постели и трепетно рыдал и
рыдал. Где-то в чёрно-белых сказках скрипела эта
фантомка-любовь. Где-то происходило чудо, а мечтал о священном
харакири. Когда твой беспощадный любовник, в момент вспоротых
кишек, острым мечом обезглавливал тебя. Как хочется пить эту
кровь ненасытным призракам и хороводить, что есть силы.
Красота искажений радостно салютует над раскалёнными телами
жестокого городского страха. И любви, этой вечной любви
трагические цветы расползлись щипами и ароматами по теням ещё
оставшимся жить дальше.
II
Вот наступило это непререкаемое затишье. Когда спящие иллюзии
превращаются в пепел сожжённой макулатуры. Серый песочек
сыпется из открытых глаз. Руки устали искать трепета. А
впереди ещё долгое расставание с жизнью. Ночью скрипят пружины
кровати от сонных телодвижений. Убегаешь, бежишь, торопишься
от глупых и жадных кошмаров в немыслимую и постоянную пустоту.
Где свет или тьма непонятно. Только состояние невесомости и
блаженства. Грудь на какое-то мгновение разрывается от потоков
абстрактной любви. Пробивается невнятный силуэт грубого
любовника, и тоска рвёт его на части. Цепь взаимопритяжения
сомкнулась в поцелуе. Сладко отрекаюсь от надуманной черноты и
весь до последней клеточки отдаюсь на кон бесстыдной
провокации. Кокетство с картин Буше легкомысленно витало над
измождёнными телами, забывающих на какое-то мгновение страх.
Кто-то ты целовал мою кожу, искажённую похотью и временем.
Любил, хотел, тревожил уставшее жить чудовище. А глаза
превращались в молочные щелочки, когда ещё только нервные
обрывки алмазного блаженства, алыми и голубыми точками жгли.
Самых страстных проникновений требовала съёжившаяся жертва и
тупо ожидала своей смерти. Почти, почти заклокотал последний
акт, и фотосессия забытых сновидений разбилась, а потом вообще
исчезла, самоуничтожилась о нарастающий гул-шёпот немного
жестковатого и холодного утреннего города.
Свидетельство о публикации №205021600189