СНЫ

Город
Вода облизывает стекла, вкусно чавкая, терзает обувь прохожих. Мокрые черные зонты отражаются в мокром черном асфальте, город стал мокрым и черным Китаем, где живут только зонтики и струи воды, сбегающие по ним.
Весна? Нет, это вечная, затхлая осень, режущая острым ветром красные, потрескавшиеся руки. Люди с мертвыми лицами бродят в этой осени, им кажется, что они знают зачем.
Город построен не для того, чтобы жить, а чтобы любоваться им. Только кому любоваться? Он сам любуется на себя и ему никто не нужен. Город мертвой истории, по которому бродят вещи, покупающие в магазинах вещи, и продающие себя за вещи. Города больше нет. Есть много вещей.
Город без весны. Здесь есть осень, зима, лето, но нет и не будет весны. Это миф, пойманный в сеть дорог, проводов и труб. Глухой город.
Этому городу не нужны люди, ему очень хорошо без них, и он от людей избавляется: сводит с ума, сбрасывает с крыш, прогоняет в другие города, делает вещью. Здесь не остается человека. Вода смоет все следы преступления, и всякое преступление будет оправдано красотой – красотой черного мокрого Китая.
Вот таков город, в котором я живу. Это безумие глубоких колодцев человеческих душ, поглощенных прекрасным адом истории и культуры. Грязь оседает на мыслях и чувствах, и даже дождь не может отмыть следы злобных локтей и одурманенных городом лиц, проносящихся в метро, трамваях, магазинах.
Прекрасный и целый мир растащили на вещи, разлагающиеся обрывки Вселенной. Когда у людей нет ни закатов, ни звезд, ни весны – у людей больше нет людей.
Съешьте мир в красивой упаковке, запейте его кока-колой и заройте рядом с заводом по производству ядерных бомб. Можно хоронить человека под бравурный марш или очередной хит масскульта, а сверху присыпать философией, слепленной из мата, жаргона, галлюцинаций и экскрементов. Пусть вырастет из этого новая жизнь.
Горький привкус у сладких улыбок на рекламных плакатах. Люди разучились смеяться и плакать по-настоящему. Смех заглушил грохот дождя по крыше, слезы смыла вода.
И чавкают лужи, смотрят на прохожих темные пыльные окна, выбирая новую жертву, зовут окутанные паутиной чердаки, ласкается зеленая вода каналов, гостеприимные лестницы устремляются к небу, а с разведенных мостов лежит прямой путь к облакам.


- Посмотри с этого обрыва и ты услышишь город, в котором живет самая веселая смерть.
- Веселая смерть?
- Да. Тебя просто съедят под звуки тамтамов. И ты не пропадешь просто так. Ты принесешь пользу. Что может быть веселее для сознательного человека?
- А мою душу он тоже получит?
- Кто?
- Ну, тот, кто меня съест?
- Нет. Твою душу заберет город. Прекрасный город. Ты станешь фонарем, или резным наличником на окне. Разве это не чудесная судьба для души? В другом месте она ушла бы неизвестно куда, а здесь ты сможешь жить вечно. Тем более, что у тебя будут прекрасные соседи. Например, какой-нибудь академик или поэт. Знаешь, когда вечером я слышу, как набережная читает стихи перилам мостов, это так прекрасно!
- Но я не хочу умирать, не хочу быть съеденным! Даже если после этого я смогу читать стихи мостам и фонарям. Я и сейчас вполне могу это делать, только живым и нормальным.
- Мой милый, ты заблуждаешься. Я предлагаю тебе чудесный выход. Это прекрасная участь может и не выпасть больше тебе на долю. Ты будешь героем, город примет тебя в свою историю, ты станешь личностью, которая останется в веках. Город примет тебя, как родное дитя. Если же ты не согласишься…
- То, что тогда?
- Я, конечно, могу рассказать… Чтобы ты оценил тот чудесный путь, который я тебе предлагаю. Если ты начнешь противиться городу, он станет безжалостен к тебе, ты будешь не духом, а телом города. Это тело истощенное, в грязных лохмотьях прячется в темных углах города. Это то, чего в городе нет ни для кого. Это то, что корежится и стонет в бесконечном ежедневном умирании, но не умирает. «Почему так?» - спросишь ты. Город мудр, он божественен и не открывает свои тайны до конца… Все, что не захотело сделать город прекраснее, должно быть мерзким и ужасным, чтобы оттенить великолепие города.
- А как же те, кто съедает людей? Кто они и что будет с ними?
- Все просто. Я думал, что ты догадался… Они и есть те, кто не захотел быть съеденным. Так что либо съедят тебя, либо тебе придется есть других. Город делит на Иисусов и Иуд, но по божественным законам здесь человек сам делает выбор…
- Но почему люди не убегают отсюда? Ведь человек слаб для того, чтобы быть героем или  таким презренным негодяем по собственной воле. Как можно сделать такой выбор?
- Войдя в город, ты услышишь свет и увидишь звук, город заколдует тебя, он не отпустит того, кто узнал его тайну. Все очень просто.
- Но тогда получается, что Иудой быть гораздо сложнее, чем Иисусом?
- Конечно. Когда Бог опустился до человека, стало необходимым, чтобы человек опустился еще ниже своей природы.
- Но почему в остальном мире все наоборот, там быть ничтожеством гораздо проще. Там героев мало, а предателей много.
- Этот город – преддверие познания, это зеркало твоей души. Посмотри на эти монументальные храмы, прекрасные здания, сверкающие купола, кружева мостов. Это все – чистая боль в ее первозданной красоте. Сюда приходят поэты, чтобы уйти в вечность, оставив след в пустоте. Не бойся, страх тоже есть в городе. Он живет в высоте, остроте, скорости, пустоте и тишине. Город – жизнь в смерти.
- А как же ты говорил про веселую смерть?
- Хм… Ну можно просто не делать из смерти трагедию. Не беспокойся, за тебя это сделаю другие. Слышишь? Тамтамы солнечных зайчиков уже зовут нас. Город выбора вечности примет тебя с распростертыми объятьями.
- Да. И с раскрытой пастью.
- Как знаешь, как знаешь…
                04.04.2004.

-Что писать? Что мир оглох и ослеп, что я напоминаю себе слепо-глухо-немого человека, который бредет на ощупь по этому странному миру, который населен такими же, как и я «людьми». И они не слышат, не видят друг друга, не позволяя себе на крика, ни стона, ни слова, ни шепота… Все сказано за них, до них, вместо них.
Ядерный век. Каждый ведет теперь атомную войну с самим собой. Внутри взрывные волны, ослепительные вспышки и оглушающий грохот, а снаружи приклеенная улыбка, замороженно ползающая по лицу, рукам, сутулой груди… И боль, боль, боль! Планета боли!
-А что ты хочешь? Чего ты ждешь? Люди столько веков, тысячелетий бились до тебя над смыслом жизни, так неужто ты сейчас в один присест все разрешишь. Скажешь, что знаешь истину, расскажешь человечеству, что оно не право и в чем оно не право? Да? И все пойдут за тобой? Как же… Хм. В лучшем случае, убьют тебя, а потом будут почитать как бога.
-А в худшем?
-Посмеются и пойдут дальше, через минуту забыв, о твоем существовании так же, как и о существовании твоей «истины».
-А куда же себя деть? Что делать с этим проклятым одиночеством, с любовью? Что делать, когда тебе сниться собственная смерть… Она обнимает тебя за ребра длинными худыми холодными пальцами… и ты просыпаешься от ужаса, что это все… конец, а ты никто и ничто для себя и для других людей. На самом деле, и слов-то таких нет, чтобы выразить то, что видишь, когда стоишь на последнем краю…
                …12.2004.

Вчера из города эмигрировали все зебры. Они соскреблись с асфальта: сначала появились морды со светофорными глазами, потом полоски слезли с дорожного покрытия, копыта-бордюры, точнее паребрики.  Город стал саванной, по которой побежали табуны грациозных зебр. Они решили избавиться от надоедливых насекомых-машин и побежали…
За зебрами потянулись остановки общественного транспорта. Это только люди думают, что он общественный. А на самом деле он не такой. Плевать он хотел на общество!
А потом у всех закомпьютеренных, започтенных, зааськиных людей сбежали мышки… Их не могли удержать даже обжитые коврики, чуть пыльные, чуть залапанные, но свои, родные, домашние коврики. И за зебрами побежали мыши, смешно виляя пластиковыми хвостами.
Потом поползли медленно и неспешно по блестящим рельсам облупленные трамваи, они катились без водителей и кондукторов, они спешили к разведенным мостам и бросались в Неву, ведь они так давно хотели смыть с себя пыль городских дорог и человеческих мыслей… Топились в унитазах вилки и ложки, корежились ножи, резали тарелки и улыбались неровным осколкам на полу, которые тоже уходили… Так сбежал уют, привычный и необходимый. Метро затянулось израненной землей, асфальт стали пробивать нежные цветы. В город без весны пришла новая дикая весна – весна без людей! В город? Не было больше города и не было больше людей. Был свет и сон. Бегали зебры, подмигивая друг другу, игрались мышки, освобожденные от цепких пальцев. Кто сказал, что это не рай? Это рай, в котором нас нет и не будет. Это ночь моих сновидений, это ночь транквилизаторов и прочей психотропной дряни, от которой сползаешь по стенке и видишь счастливые сны, сны без боли, слез и истерик… Сны, где часы идут в обратную сторону и улыбаются. Их стрелки-стрелы улетают в вечность, в которой есть только пустота, и плещутся галлюцинации.
Свет! Как много света! В эти зимние сумерки. Ах, милые зебры, добрые мышки, я буду без вас скучать, но знаю, что на воле вам лучше. Теперь бы и мне за вами на пыльном трамвае с безумных мостов, которые прокладывают дорогу к небу через реку… жизни.
                03.02.05.