Одна из миллиона

Она проснулась от пения птиц, которые в этом месяце были особенно активны по утрам. Зевнув, посмотрела в окно. Где-то вдали, сквозь облака, пробивались лучики солнца. Один из них немного ослепил ее. Она улыбнулась и отвернулась.
   На столе лежал привычный завтрак и записка от отца: "Доченька, ушел рано. Вернусь, как всегда. Люблю, целую, папа."
   На улице светило солнце, синело небо и шумели дети. Ей безудержно хотелось жить, и она пошла навстречу жизни.
   Ближе к вечеру вернулся отец. Не найдя дочку дома, он выглянул в окно и увидел ее. Она прыгала на одной ножке по крупным белым квадратам: один, два, три, четыре… а последний- десять. А дальше- огонь, кто не допрыгал, тот сгорает… Смешная детская игра. На цифре "восемь" у него замерло сердце, но она развернулась и быстро поскакала к старту.
   Она заметила его в окне и помахала рукой.
   - Папа, а мы в классики играем. Поля уже сгорела, а я нет. Я ловкая, правда, папа?
   Через несколько минут она была уже дома, сидела на его руках и весело рассказывала про то, как Поля "сгорела". Оставшееся время до сна они провели вместе. А вечером он сидел около часа возле ее кровати, напевая ее любимую песенку мамонтенка. Когда она уснула, он долго смотрел в ее нежное личико и полураскрытые губки. Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети. Ее маленькие пальчики тихонько дернулись - наверное, ей снится, как она рисует светлое солнце, синее небо и шумных детей. Все десять лет жизни дочери он боролся с одной мыслью, которая выедала каждую клеточку мозга: "Она будет умирать постепенно. Вместе с организмом умрет и желание бороться за жизнь. И врачи ничего не смогут с этим сделать. Поля сгорела, но осталась жить, а она, маленькая девочка, его доча, так любит песенку мамонтенка."
Он сидел за компьютером. Ему не работалось. Экран то и дело расплывался перед глазами. Ему виделась девочка, перепрыгивающая с одной белой клетки на другую… неожиданно его окликнул голос: "Папа!" Он поднял голову.
   - Папочка, ты плачешь? Тебе птичку жалко, да?
   - Нет, дочка, в глаз что-то попало. А почему ты не спишь?
   - Попить захотела. Пуся, ты не плачь. Мы завтра вместе гулять пойдем, я покажу тебе птичку, и мы с тобой будем прыгать в классики и не сгорим. Хочешь?
   - Хочу.
   - Папа, ты споешь еще раз?
   Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети. Перед его глазами проплывала вся недолгая жизнь его дочки. И каждый год, как еще один прыжок - один, два, три, а последний - десять. И чем дальше, тем сложнее. Ее жизнь похожа на морской отлив, вода постепенно уходит, дно сохнет… Он уснул под утро.
Прошел еще год. Она уже не вставала с постели, а он перестал ездить на работу и работал дома. И однажды она позвала его тихо-тихо, как звала теперь всегда. В сердце больно кольнуло.
   - Папа, пап, пуся, а помнишь, я прыгала в классики и не сгорела?
   - Да, доча.
   - Пап, я ведь не должна сгореть?
   - Да.
   - Папа, он искал свою маму…
   - Кто, доча, кто искал?
   - Мамонтенок, розовый. А моя мама, я ее найду?
   Он потрогал ее лоб: жар, огромный жар, она бредит. Он вызвал скорую. Пока ждал, пошел в соседнюю комнату, не находя себе места, и на столе увидел икону жены, которую прежде носил всегда с собой. Взяв сейчас, положил на ладонь, посмотрел и сдавил, сдавил изо всех сил. Раздался звонок в дверь. И на полу остались следы забытого Бога.
   А потом было утро. За окном пели птицы. И первый утренний луч солнца упал на лицо уставшего мужчины. Он сощурился и отвернулся. Ему надо было учиться жить в Мире Без Нее. За окном светило солнце, синело небо и шумели дети. Чей-то голос громко и радостно пел: "Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети".