Из ниоткуда в никуда

ИЗ НИОТКУДА В НИКУДА
(из сборника Сказки капитальных ремонтов)

Утром это письмо, адресованное в двадцать восьмую квартиру, снова оказалось в их ящике…

Двадцать восьмой квартиры в доме не было. Она лишь значилась на синей эмалированной табличке. Куда исчезла? Известно куда: в нежилой фонд, которого хватало на первом этаже этого громадного дома. Может, теперь в ней располагалась сонная контора районного ОСВОДа с дохнущим от скуки отставником-начальником. А может, столярка с грубо обитой железом дверью.

Владелец ящика сунул письмо в карман и пошел к себе наверх.

– Ну почему опять к нам? – удивилась его жена. – Здесь же ясно написано: квартира двадцать восемь, а не двадцать три. И восьмерка аккуратная, с тройкой не перепутаешь.
– Почтарская логика состоит в полном отсутствии таковой, – попытался сострить муж.

Судя по обратному адресу, письмо было внутригородским. А двадцать восьмая квартира перешла в нежилой фонд явно не вчера.

Интересная штука – время. Еще минуту назад письмо можно было бы отнести в отдел доставки. Еще минуту назад его можно было бы вложить в другой конверт и отослать по обратному адресу…Теперь оставалось лишь вытащить из вскрытого маникюрными ножницами конверта сложенный листок и прочесть.


«Здравствуй, Валерик!
Вот какое дело: оказывается, ты у меня – единственный родственник. Правда, нынче такое родство не слишком-то признаётся. Троюродный племянник – что десятая вода на киселе. Но я все же решила тебе написать.

У вас мы с Константином Павловичем и были-то всего дважды. Вы тогда жили напротив Суворовского. Где тебе меня помнить! Вдобавок, конфеты и заводной танк были куда интереснее… А еще раз мы как-то зашли к вам перед поездом. Ты тогда болел свинкой. Постояли мы с твоей мамой в прихожей, поговорили – и на вокзал.

Так и кочевали год за годом. Константин Павлович шутил: “Умирать все равно будет здесь”… Верно он себе напророчествовал.

Ты, может, спросишь: почему я объявилась лишь сейчас? Видишь ли, я всегда считала: если люди обо мне не вспоминают, значит, им это не нужно, и потому глупо навязываться. И еще, мне почему-то думалось, что ты непременно куда-то уехал, в какую-нибудь глушь первозданную. Тоже, конечно, глупо – мерить чужую жизнь на свой аршин.

Адрес твой я знаю давно. Но все колебалась: стоит ли писать. Рискнула-таки.

Я просто хочу тебя видеть. Посидеть, поговорить. Давай только по-честному. Если не хочешь, через силу или из вежливости не надо. Ну, а если тебе будет любопытно взглянуть на троюродную тетку, – милости прошу. Телефона в нашей квартире нет, а соседнюю беспокоить неудобно. Пока туда доковыляю – ждать устанешь. Лучше черкани письмо. Дату назначай сам. Времени теперь у меня предостаточно. Вот мой адрес…

Свалившаяся на твою голову Ирина Сергеевна».

– Вот до чего доводит избыточная тактичность, – усмехнулась жена. – Кстати, может, ответишь за тезку? И подпишешься: «Валерик № 2».

– С исходными данными туго. Но попробую.

В стеклах плескалось оранжевое солнце. На крышах стыли шеренги заиндевелых антенн. Из вентиляционных каналов ползли белые струйки пара. Нахохлился термометр за окном. А у них исправно жарят батареи. И крыша над головой наконец-то своя. От морозной торжественности города им обоим легко и весело. Так почему бы не послать какой-то незнакомой старухе кусочек своего счастья? Подарят ей несколько приятных минут и… исчезнут. Нет квартиры 28. Ищите, Ирина Сергеевна, где хотите.

Валерик № 2 взял лист бумаги. Набросал черновик. Потом убрал синий стержень в ручке и выдвинул красный. Кое-что подсократил, кое-где дописал. Перечитал еще раз. Уровень корректности выдержан. Уровень искренности – в пределах нормы. Главное, он не написал ничего определенного насчет своего прихода. Только три универсальных слова: «в ближайшее время».

Жена черновик одобрила. Теперь оставалось переписать «кусочек счастья» набело, положить в конверт, снабдить адресом и отправить в путь.
***

Через неделю они забыли о чужом письме. А еще через неделю пришло другое и почему-то снова попало к ним в ящик.

«Здравствуй, Валерик!

Очень рада, что ты откликнулся. Конечно, я не ждала твоего мгновенного появления. Но, признаться, не ожидала и такое обтекаемой канцелярщины: “в ближайшее время”. Что прикажешь считать таковым? Для кого это следующая секунда, а для кого – и конец года. Придется мне самой назначить “ближайшее” время. Жду тебя в пятницу, с четырех часов дня. Угощу кое-чем, что ты здорово любил в детстве.

До встречи.
Ирина Сергеевна».



– Юль, а тетушка малость рассердилась, – сказал Валерик № 2.

– Простит. Рубашку тебе накрахмалить?

– Сойдет и свитер с джинсами. Интересно, что же я здорово любил в детстве?

– Потом вспомнишь. Кстати, мы так еще и не решили, куда двинем в пятницу.


«Валерий!
Вместо тебя за ближайшее время у меня трижды побывала “скорая”. С ее помощью пока барахтаюсь на поверхности, но могу отправиться и ко дну.

Мне сейчас не до политесов. У меня есть одна вещь, которую я должна отдать только тебе. И больше никому. При любой своей занятости появиться на пять-десять минут ты сможешь. Утром, днем, вечером, когда тебе удобно. Но только не обманывай.

Ирина Сергеевна».


– Поиграли и довольно, – Юля склонилась над мусорным ведром и порвала тетрадный листок в клочки.

– А вот теперь пойти придется, – сказал Валерик № 2.

– Алчный ты, племяш, – усмехнулась жена. – Замаячило наследство, так готов поскакать?

– Просто надо извиниться за нашу неуклюжую шутку. Не хочешь, я пойду один.

– Ну уж нет! Чтобы тебя там в сиделку превратили?

Дом нашли быстро. Миновали арку, свернули налево. Судя по табличкам с номерами квартир, вход был один на две лестницы.

Таблички солгали: второй лестницы здесь не было. На всех четырех этажах им встретились лишь заложенные кирпичами и выкрашенные унылой зеленью проемы.

Они спустились во двор. Дом и снаружи хранил память о разобранных межэтажных галереях. Отпочковавшийся флигель ничего не желал помнить. Его отдали под объединенную бухгалтерию какого-то треста, и в окнах бывшей квартиры шестьдесят четыре горел яркий неоновый свет.

– Один ноль в пользу тетушки, – ехидно бросила Юля. – Она сыграла лучше нас.
***

Через несколько дней жена Валерика № 2 обнаружила в их ящике новый конверт.

Почерк был другим, а письмо – совсем коротким. Некая Аглая Федоровна из соседней квартиры шестьдесят пять сообщала, что Ирина Сергеевна умерла. То, за чем Валерий так и не собрался зайти, находится теперь у нее. Аглая Федоровна просила сразу же по получении им этого письма позвонить ей по телефону 11-14-88 и договориться о встрече.


– Мое терпение кончилось! – объявила Юля. – Если кто-то исходит на графоманство, то почему мы должны читать этот идиотский «почтовый роман»? Сейчас я пойду в отдел доставки и тряхану тамошних клуш, чтобы больше не путали наш ящик с мусоросборником!

– А как ты объяснишь клушам, почему вскрыла чужое письмо?

Валерик № 2 повертел конверт.

– Самое забавное, что здесь только один штемпель: почтамт, 1-й цех. Штемпеля нашего отделения нет.

Отправлено с почтамта – это понятно: излюбленный способ анонимщиков и графоманов. Нет штемпеля местной почты – тоже вполне объяснимо: конверт тонкий, его могли захватить вместе с другим, даже не заметив. Интересно, а на тех письмах стояли оба штемпеля? Плохие они с Юлькой детективы.

Оставался еще один вопрос: кто же с таким непонятным упорством бросал эти письма в ящик их квартиры? Впрочем, тоже не ахти какая загадка. Достаточно взглянуть на размотанные ящики и сразу поймешь: письмо может последовательно падать из ящика в ящик, проваливаясь в щели, пока не достигнет самого нижнего. А у них как раз самый нижний.

Валерик № 2 подумал, что при желании на таком материале можно было бы состряпать рассказ. Средненькое «фэнтези» о колодцах времени, по которым путешествуют письма из ниоткуда в никуда. Вот только работенку, что подбросил Семеныч, подразгрести.

Он записал сюжетную линию и отправил листок в красивую импортную папку с белой наклейкой «До лучших времен».
***

Они встретились у самого поворота на его лестницу. Валерик № 2 возвращался с пустым мусорным ведром и вошел со стороны двора. Старуха в перелицованном зимнем пальто вошла со стороны улицы.

– Молодой человек, вы случайно не знаете, на каком этаже находится квартира двадцать восемь?

Валерик № 2 едва не присвистнул: не это ли создательница эпистолярной эпопеи? Если да, то зачем прикидывается незнающей?

А если нет? Впрочем, времени на анализ ситуации у него не было.

– Наверное, была на первом, – ответил он.

– Что значит «наверное»? – не поняла старуха.

– Эту квартиру расселили и перевели в нежилой фонд.

– Что за чепуха? Совсем недавно моя соседка написала туда несколько писем и на одно получила ответ. Если не знаете, так и скажите.

Еще минуту назад он мог пробормотать какую-нибудь банальность или просто пожать плечами и уйти. Время – интересная штука. И состояние упущенной возможности – тоже очень интересное состояние.

– Знаю, потому и говорю… Аглая Федоровна, – сказал Валерик № 2.

Старуха отпрянула, или ему лишь показалось.

– Так вы… – она не договорила.

– Да. Я – Валерий, только другой. Дело в том, что письма вашей Ирины Сергеевны все время бросали в ящик нашей квартиры.

– Значит, вы читали чужие письма?

– Представьте себе, читал. Вместе с женой. И на самое первое ответил.

Аглая Федоровна поморщилась.

«Сейчас выпустит целую завесу благородного негодования», – подумал Валерик № 2.

– Это пусть останется на вашей совести и на совести вашей жены. Раз вы знаете, как меня зовут, значит, вы получили и мое письмо. Тогда почему не мне соизволили позвонить?

Где-то он читал, что у психически больных людей бывает железная логика, но в ней обязательно есть уязвимые места. Давайте-ка, Аглая Федоровна, проверим вас на уязвимость.

– Почему не соизволил позвонить? – нарочно повторил вопрос Валерик № 2. – Сейчас объясню. Совесть у нас, представьте, есть. И даже стыд. И, когда мы поняли, что своей шуточкой сделали Ирине Сергеевне больно, то решили пойти к ней, все рассказать и извиниться.

– А потом передумали? – с иронией спросила Аглая Федоровна.

– А потом мы пошли, как говорят, по указанному адресу… и удивительное дело: дом-то есть, но нежилой. После капитального ремонта в нем прописалась контора.

– Валерий, зачем вы морочите мне голову? Я не далее как час назад выходила из своего дома… Ладно, оставим это. Почему вы мне не позвонили?

– Потому что телефонные номера в городе давно имеют семь цифр, а не шесть.

Он видел, как у Аглаи Федоровны задергались желваки. Интересно, сорвется на крик? Или от такой, с виду тихонькой старушонки, можно ожидать чего-нибудь и похуже?

Он не угадал.

– Ваши словопрения, Валерий, я оставлю без комментариев. В жизни мне доводилось слышать бред и похлеще. В конце концов я не за тем сюда пришла, чтобы вести с вами дебаты. Я принесла то, что Ирина Сергеевна просила вам передать.

– Давайте уточним, – возразил Валерик № 2 – не мне, а ее племяннику. Мне чужого наследства не надо.

– Если уж вы решились примерить на себя чужую жизнь, так имейте мужество расхлебать эту кашу до конца! – тихо, но твердо сказала Аглая Федоровна.

Только сейчас Валерик № 2 заметил у нее в руках сетку-авоську, где лежал какой-то предмет, завернутый в странную рыжеватую бумагу. Аглая Федоровна извлекла этот предмет и подала ему. Валерик № 2 неожиданно для себя отскочил в сторону и загородился мусорным ведром.

– А вы, оказывается, еще и трус! – засмеялась она.

Смех у нее был звонкий, совсем не старушечий.

Аглая Федоровна положила предмет на батарею, повернулась и без единого слова вышла из подъезда.
***

Кажется, он понял. Она – не сумасшедшая, а то, из чего он собирался было сделать «фэнтези», похоже, существует в самой реальной, повседневной жизни.

Валерик № 2 осторожно взял с батареи оставленный предмет. Рыжеватая бумага оказалась выцветшей миллиметровкой. В нее была завернута деревянная шкатулка, потемневшая от времени, с несколькими пятнами на крышке. Шкатулка была, словно обручами, стянута тремя полосами широкого лейкопластыря
.
– Ошибаетесь, Аглая Федоровна, – бормотал Валерик № 2, вертя в руках шкатулку. – Мне чужая жизнь не нужна, и примерять ее я не собираюсь.

Он точно знал, что надо сделать. Во-первых, ни в коем случае не приносить шкатулку в квартиру. Во-вторых, ни в коем случае не открывать. В-третьих, сжечь. Прямо сейчас. А думать, сопоставлять анализировать – все это он будет потом. Сейчас нужны действия.

Валерик № 2 ощущал, что счет идет на минуты, и ни одну из них нельзя потерять впустую. Он бросился наверх, торопливо открыл квартиру, взял спички, раскрыл кладовку и стал шарить по полкам в поисках бензина. Пластиковый флакончик был почти пуст. Тогда Валерик № 2 взял стеклянную бутылку с ацетоном.

На заднем дворе было пусто. В воздухе крутились редкие снежинки. Валерик № 2 щедро полил шкатулку ацетоном и бросил в мусорный бак. Тот был наполовину заполнен, и шкатулка не ударилась, а довольно мягко приземлилась в содержимое бака. Скрутив из рыжей миллиметровки жгут, Валерик № 2 поджег его и, немного отойдя от бака, бросил внутрь.

Он не помнил, как горит ацетон и как должен гореть. Он не знал, почему голубоватое пламя не взметнулось из бака, а медленно поднялось, будто пена над молоком. Наверное, в шкатулке было какое-то ароматическое вещество, а может, так пахло само дерево. Но запах был даже приятным. И обволакивающим.

– Я не примеряю чужую жизнь. Я не примеряю чужую жизнь, – повторял Валерик № 2.

Голубоватый туман становился все гуще и все плотнее окутывал его. Каким-то очень далеким уголком сознания Валерик № 2 понимал, что надо из последних сил рвануться отсюда. Но сил не было.

– Я не примеряю чужую жизнь. Я не приме…
***

– Нет, вы только посмотрите на него! Съел почти все конфеты и заснул в обнимку с танком.

Ширму отодвинули, и в глаза ударил яркий свет люстры.

Сжимая перепачканными шоколадом пальцами зеленый заводной танк, мальчик смотрел на сидящих за столом взрослых.

– Я не примеряю чужую жизнь, – произнес он.

– Представляете, целыми днями сидит под репродуктором и слушает все подряд. Радиопостановки запоминает чуть ли не наизусть. Прямо живой «Театр у микрофона».

– Это не театр. Я не приме…

Он не договорил и закусил губу, чувствуя, что сейчас заревет.