Пыль на ветру

Всё, что мы есть – лишь пыль на ветру…
Группа «Канзас»
________________________

Пыль – милая, пыль – пыльная, пыль – золотая; всё сокрывшая и всё простившая – спасибо. За то спасибо, что отпустила, когда рвалось; за то, что спрятала лишнее - за обман. Чистая; вечная. Никуда-то ты не деваешься, ни с кем не споришь, только всё равно в конце концов даже кирпичи в стене в тебя обращаются. Сколько бы оград ни понастроил человек, всё ты поглотишь, всё скроешь…

 

Телефон звонил. Звонил долго, грубо. Но в том суть его – звонить, то есть – мешать, будить или ещё…

Надо встать. Надо трубку поднять. Надо. Трубка горячая – привычная и ненавистная. Отчего-то фиолетовая – цвет конформистов! – и потому противная.

Звонит у изголовья, кажется – в голове. Надо. Глупое слово. Злое.

Алё. Привет. Да нет, вот – лежу. Нет, планов никаких. Поговорить? Говори. С глазу на глаз? Ладно. Вечером. Да где угодно. Да. Целую. Пока.

Тишина… хоть на минуту – тишина. Как вода на воспалённые барабанные перепонки. Стало внезапно легко и свободно. Нету солнца, за окном – монотонная серость… как славно… наверное, стоит открыть форточку. Наверное.

Но за окном – ветер, мокрый, упругий, большой. Он опять рванётся в комнату сквозь любые преграды, наполнит её, вытеснит с таким трудом скопленную тишину, зазвенит-запоёт. Он – живой, кажется – живее её самой. Вот глупость! Но – радуется, искренне радуется своей недолгой ветреной жизни, а у неё – только пыль да тишина… «я одна, совсем одна»… старая рифма. Плохая.

Медленно встала, вышла на кухню. Кафель. Мирок. Уютный, но чужой.

Нужно приготовить поесть.

Звонок в дверь.

Привет… нет, гулять сегодня не пойду. Да голова что-то разболелась. Погода, наверное. Нет, к врачу не ходила. А что? Ну так осенью все часто болеют. Нехватка витаминов и всё такое… Иммунитет опять же… что? Нет, позвоню вряд ли. Да телефон что-то барахлит. Да. Вызывала, конечно – но ты же понимаешь, как они сейчас работают. Обещали приехать. Как починят – звякну… ну, не забывай… да-да-да, приветы всем  передавай…

Чай, конечно, успел остыть. Кто это был? О чём они говорили? Пыль в памяти. Какой-то порошок засыпал лица всех, кого она знала. Весь мир. Как старый барельеф – он терял чёткость, свёртывался во что-то студенистое.

Чёрт!

Обожглась.

Взглянула на часы – ненависть к воскресеньям. Слишком много времени. Нужно что-то делать. Обычно к трём часам приезжает мама.

Нужно что-то делать.

Нужно что-то делать.

Нужно что-то де…

Солнце показалось из-за угла, озолотило пыль, ударилось о стекло и – рассыпалось. Наверное, стоит протереть всё… всё…

Наверное, стоит.

Провела пальцем по стеклу – резануло глаза. Солнце. Жжёт… нет, не надо ничего протирать. Кокон окон – серо-золотой – последнее спасение…

 

Набрала ванну. Вода – чёрная, чёрно-красная, пылающая. Вода – зелёная, зловонная, болотная жижа, липко-ледяная, цепкая. Вода – кристально-чистая – горный родник! – твёрдая. Злая. Она не приносит успокоения – только ощущение смерти.

Мягко охватила тело. Кап, кап – кран не заворачивается. Белый потолок. Не кафельный – странно. Нужно исправить.

Кап, кап.

Бьёт озноб – холодно. Открыла горячую воду – ошпарило. Странно.

Кап, кап.

Зеркало запотело – можно что-нибудь нарисовать. Можно нарисовать тихую покорную овечку или корону. Провела пальцем. Снова – обожгло глаза. Вода через край.

Нужно срочно начать что-то делать!

В глубине души – понятно, что так нельзя жить, что это уже какое-то существование. Он ведь хочет со мной увидеться, чтобы закончить отношения. Жаль. Три года встречались. Забавно – даже не вспомнить его имени. Глаза – ярко-голубые, светлые – это врезалось в сердце. Три года… как же его зовут?

Звонок.

Залила вас? Простите, пожалуйста… голова в ванной закружилась, вот и… да-да, я понимаю… обидно – на новый ремонт… конечно, как только будут деньги – оплачу… да, простите ещё раз…

Звонок.

Привет, мам. Да нет, всё спокойно. Соседа снизу только вот залила… Да нет, по глупости, уснула в ванной. К врачу? Нет, зачем мне к врачу? Да это – осень, витаминов не хватает. Ну и нервы… сама понимаешь – работаю почтальоном, а там постоянно какие-нибудь неувязки… вот, бандероль как-то потеряли. Ценную. Потом две недели как ошпаренные бегали… так что всё в порядке.

Поедешь? А что так рано? Понимаю-понимаю… просто ты обычно дольше. Кошка? А что с ней? Машиной? А… прости тогда. И за вопросы тоже. Конечно. Пока…

Смешно как… у неё кошку машина сбила, она – плачет. Серьёзно, весело! Она не видит, что её дочь уже давно растоптана… ха…

 

Скрюченный, больной смех ударился о стекло, заскрипел, завизжал. Аля, немного задыхаясь, рухнула на кровать – широкую, долгую, дубовую.

 

Как там это – кататония? Может, и правда к врачу?

 

Вечер.

Привет. Да нет, всё нормально. Другую? Нет, я понимаю. Я всё понимаю. Ты уверен, что её любишь? Тогда – счастья вам… нет, я не сержусь… прощаю… да и как я могу не прощать и сердиться? Насильно мил не будешь… ты только мой телефон не выбрасывай… может, хоть как друзья пообщаемся…да, конечно. Люблю. Поэтому и отпускаю. Если захочешь вернуться – пущу обратно… такая я… всё будет хорошо…

Всё будет хорошо, хорошо, хорошо… только он никогда не позвонит больше. Постарается забыть, постарается – попробует – выкинуть… а ведь она его любит. Хочет быть… хочет просто быть… только плохо – ужасающе плохо помнит цвет его глаз…

Ноги как-то неловко подкосились, листья – осенняя пыль! – взметнулись вверх. Всё – дома, деревья, немного удивлённые люди – закружилось школьным вальсом, закачалось, зазолотилось. Кто-то взволнованно вскрикнул. Аля улыбнулась – ей казалось, что она улыбнулась, - покачала головой – мол, всё в порядке. Люди потеряли  к ней интерес. Все потеряли к ней интерес. Она сама потеряла к себе интерес. Только мелкая осенняя пыль дождливо кружилась по земле…

Его звали Валерий.

3 декабря 2004 г