Топориный пух

Я проснулся. Из окна несло гарью разогревшихся машин, из кухни запах подгоревших блинов. Я встал. Попытался подрочить – неуспешно. Мысли слабые, неутешительные. Зашел в ванную, долго всматривался в отражение, пытаясь найти подобие юному мальчику с естественно-испытующим взором – его не было. На меня смотрела небритая харя с багряно-бессердечными глазами и безжалостным, плотно-ищущим ртом.
Я чистил зубы, оставляя на щетинках лохмотья кожи и  марево десенной крови. Я ополаскивал ротовую полость, глотая терпкую смесь из зубной пасты и собственной слюны.
Я позавтракал – съел холодное вареное яйцо, два бутерброда с сыром и маслом, запил чаем, негорячим, похожим на бычью мочу, закурил сигарету и вышел на балкон.
Утро обдало меня холодом и копотью. Суетливые прохожие, поднимая подола, пытались миновать снежные заторы., подскальзываясь, чертыхаясь и роняя сумки.
Я зашел обратно в квартиру, залез в шкаф, достал оттуда слегка проржавевший топор, уютно лежавший рядом с дрелью. Резко провел лезвием по щеке, дождался, пока красная полоса даст водянисто-алые знаки. Вышел из квартиры, чиркнув спичкой, поджег сигарету. Спустился на первый этаж.
На скамье у подъезда обычно сидели бабки. Разговаривали о невестках, политике, подъездных хулиганах и о монетизации льгот.
Я вышел из подъезда, вдохнул выхлопные газы, сказал заветное слово «СГУЩЕНИЕ» и обрушил топор на сидящую рядом бабку. Лезвие с чавканьем ушло в мозг, брызгнув в разные стороны чем-то серебряно-красным. Вторая бабка, уже было вздохнув, получила рубленый удар в рот, отсекший верхнюю часть головы, заставив в немом удивлении выпучить глаза. Третья бабка пыталась убежать, подняв свой хилый зад и припустив по дороге. Но я молод, у меня футбольная школа за плечами. Легко ее догнал, сделав подкат, свалил ее с ног и прижал ногой серо-мышью спину. Бабка истово хрипела «Побойся Бога, малой! Не бери грех на душу! Ну убьешь ты меня, а тебе ж еще жить с этим! Не раскаешься!!!»
Я томно задумался, для виду покачал головой, взмахнул топором и отсек бабке седую голову. Она, как будто ухмыляясь, катнулась колобком, разбрызгивая кровь, и остановилась, лихо подмигивая у бордюра.
Я вытер снегом лезвие, прикурил сигарету, набрал код в подъезде и вызвал лифт. Створки привычно раскрылись, я сделал шаг и почувствовал, что не имею под собой опоры. Я провалился в шахту, услышал, как хрустнула кость в позвоночнике и понял, что не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Я лежал, раззевая рот и пуская слюну, и вдруг увидел, как на меня опускается безжалостный гроб лифта. Я пытался кричать, но только кровавая пена с сиплым клеком вырывалась из моих губ. Меня никто не слышал, только пресс моей смерти неумолимо приближался ко мне. Когда он был всего в каком-то полуметре от меня, я попросил прощения у Бога и Своей Матери, выдохнул и почувствовал,  как стальной каркас давит мои ребра, выталкивает через рот сгустки крови и легких, кромсает в костную крошку мой позвоночник...
Я выдохнул своего Черного Ангела и мертвым куском мяса застыл на дне шахты.