Клара и Андрей Романович

           Я бойкотирую ваш мир. (Чарльз Мэнсон)                Клара была безнадёжно бородата. С рождения. Врачи поблёскивали стёклами очков, говорили вежливо так, с пониманием: атавизм, знаете ли, ничего не попишешь. Да их и нечасто спрашивали, врачей-то. Родители её, будучи людьми простой грубой породы, поспрошали пару раз эскулапов, когда девочка была ещё совсем маленькой… Ну, в том плане…как жить, мол, девке с такой незавидной бородищей? Те им в ответ ничего обнадёживающего сказать не могли. Для торможения роста волос выписывали мази, гормональные таблетки, но они не помогали вовсе, а дорогущие гормоны и вовсе таили в себе массу разрушительных побочных эффектов, так что весьма скоро её родители смирились с этим дьявольским фокусом природы. Их рыхловатые, кирпичного цвета лица по-прежнему ничего не выражали, когда после тяжёлого трудового дня возвращались они затемно со свинофермы в свою хату. И лишь батя, бывало, после пары стаканов самогонки пускал суровую слезу, косясь на дочь, на её окладистую, как у Карабаса-Барабаса, бороду.
 Совершенно неудивительно, что и в детском садике, и в школе, да и в остальных публичных местах на Клару в лучшем случае пялились со смешанным чувством отвращения и любопытства, ну а в худшем – дразнили, травили всячески. Особенно, разумеется, дети, а затем и подростки, её сверстники, безграничные в своей наивной, незамутнённой жестокости. Они не могли не присвоить Кларе клички «Карл Маркс», не могли отказать себе в манере дёргать её за злополучную бороду при каждом удобном случае, ну и всё в таком духе. И, опять же, нет ничего удивительного в том, что Клара росла нелюдимой, запуганной девочкой-отшельницей, которая носа не высовывала на улицу, не обмотав нижнюю часть лица платком или шарфом, даже в летний зной.
 Шли годы. Клара выросла, пора было задумываться над профессией. Девушка она была работящая, хорошо вязала, шила и хотела уже, было, стать швеёй, но тут о её существовании пронюхал один импресарио. Он решил, что бородатая женщина должна работать именно бородатой женщиной, как в старину. И предложил ей выступать в цирке. Поначалу Клара наотрез отказалась: её, затравленную, закомплексованную донельзя, приводила в ужас перспектива обнажить своё уродство перед огромной аудиторией. Но агент был настойчив, убедителен, посулил ей очень хороший заработок, о котором провинциальная швея и мечтать не могла, нашёл подход к родителям Клары, и после пары месяцев мытарств контракт был подписан.
 На первом своём представлении Клара от смущения и чудовищного душевного дискомфорта была готова провалиться сквозь землю, зарыться, как змея, в опилки циркового манежа, убежать стремглав за кулисы. Однако, получив свою порцию аплодисментов и цветов, девушка успокоилась и вскоре уже уверенно гастролировала по стране, демонстрируя свой феномен и давая любопытным детям трогать чудо-бороду, без тени смущения. Односельчане, прежде чмырившие её, кто как мог, теперь стали относиться к ней куда более уважительно, как к местной достопримечательности. «Хорошая баба, -- говорили, -- в цирке выступает, даже по телевизору показывали на днях…» Некоторые даже завидовали: «Везёт же этой бородатой уродине – такие деньги зашибает. А тут пашешь-пашешь…»
 Если вопрос трудоустройства Клары был, таким образом, решён, как минимум, на какое-то время, то вопрос устройства личной жизни не терял своей остроты. Её горькая, основанная на патологии цирковая популярность, пусть и неплохо оплачиваемая, никак не могла скрасить её непроглядного одиночества – публичная работа на манеже лишь усугубляла его, делала это чувство острее и надрывней. Клара плакала, билась в истериках, предприняла неудачную попытку суицида, вконец отчаявшись. Данные Клары не располагали мужчин к близкому знакомству с ней, да и её вполне объяснимая замкнутость тоже этому не способствовали. В конце концов, Клара внутренне смирилась с участью старой девы и перестала даже мечтать о какой бы то ни было связи с мужчиной. Но однажды… Как это ни банально звучит, вмешался случай.
 Возвращаясь с очередных гастролей, Клара шла вечером от автобусной остановки домой, по своему обыкновению намотав на лицо до самых глаз шёлковый платок. Остановка рейсовых автобусов и дом Клары были расположены на разных концах села, и, чтобы срезать угол, Клара пошла через поле кукурузы. Уже спускались густые южные сумерки. Клара не обратила поначалу внимания на пожилого мужчину, сошедшего с автобуса вместе с ней и последовавшего вслед за девушкой по тропинке, окружённой с обеих сторон высокими кукурузными стеблями. Лишь когда незнакомец догнал её, она обернулась, услышав за спиной его тяжёлое частое дыхание. В следующую секунду Клара вскрикнула, получив удар наотмашь по лицу, и упала в кукурузную гущу. От полученного удара с неё слетел платок, прикрывающий её кудрявую цирковую достопримечательность, и теперь уже наступила очередь испуганно вскрикнуть напавшему на неё мужчине, успевшему уже вооружиться ножом и склониться над поверженной жертвой. Агрессор был явно шокирован увиденным и, отпрянул назад, так и застыв на месте с ножом в руке.
 Только сейчас Клара смогла рассмотреть его. Это был высокий сутулый мужчина лет под пятьдесят, в больших очках с мощными линзами, с жиденькими светлыми волосами. С полминуты длилась театральная пауза. Клара, дрожа от страха, лежала на земле, а мужичок, оторопев, смотрел во все глаза на диковинную бабу. Первым слово взял нападавший.
 -- Ты что же это… бородатая женщина? – задал он Кларе наиглупейший вопрос.
 -- Да, -- выдавила из себя Клара, -- как видишь.
 Мужчина сунул нож в потёртый кожаный портфель, посмотрел под ноги и задумчиво, как-то даже по-доброму спросил:
 -- Наверное, одиноко тебе такой… на свете живётся?
 Клара, всё ещё находясь в шоке, не знала, что сказать. С ней ещё никто из мужчин не заводил бесед на такие темы. Тем более, при таких экстравагантных обстоятельствах. Клара в ответ лишь кивнула головой. Мужчина продолжил:
 -- А я ведь это… убить тебя хотел… Я, знаешь, женщин ненавижу… да и вообще, людей… Всю жизнь мою, всю мою жизнь…
 Странноватый незнакомец перешёл на нервический яростный шёпот, конвульсивно теребя в руках ручку портфеля.
 -- Но ты особенная. Мне почему-то кажется, ты так же одинока, так же обижена людьми, как и я. Меня Андрей Романович зовут, просто Андрей можно… Вставай, я тебе помогу. Ты уж извини, что я тебя так… это… напугал. Не сильно ударил? Извини… Хочешь конфету – у меня тут есть… в портфеле (и он запустил пятерню в нутро портфеля, где холодно звякнуло что-то металлическое).. Тебя как зовут?
 И Андрей Романович протянул руку Кларе, застенчиво улыбнувшись.
 -- Клара, -- ответила девушка, бегая глазами и всё ещё порядком опасаясь импозантного Андрея Романовича.
 -- А куда же ты идёшь, Клара? – спросил он, очень тепло так, почти по-отечески.
 -- Домой, к родителям…
 -- Да-да-да… Зайди, конечно… Родители – это очень важно… А потом – пошли, Клара, ко мне в гости, чаю попьём, поговорим. Я ведь тоже, ох как одинок!.. Вообще-то я в городе Шахты живу, но у меня здесь хата есть… Пустая. А захочешь – и жить оставайся. Ну так, что, Кларочка?
 Немного оправившись от стресса, Клара не могла не отметить, что ей было приятно мужское внимание, перепавшее на её долю первый раз в жизни. Пусть этот пожилой, некрасивый, нервный, странный до ужаса тип начал знакомство с попытки её убить. Но это был мужчина! Пусть он, как и все доселе встреченные, ужаснулся, увидев её бороду, но потом очень вежливо и, похоже, искренне, предложил завязать отношения. В это, по крайней мере, Кларе очень хотелось верить. На безрыбье-то… Трудно осуждать её за беспечность и неразборчивость. Так ведь, уважаемый читатель?
 В результате Клара зашла к родителям, но не одна, а в сопровождении своего нового знакомого. Изумлённым родителям Клара объяснила, что с Андреем Романовичем она познакомилась в городе, во время одного из её цирковых выступлений. Андрей Романович, пожёвывая деревенские пирожки, кивал головой, говорил, что Клару знает не так давно, но она ему очень нравится – прежде всего, добротой своей души. Про себя сказал, что давно разведён, работает в школе учителем. Родители были очень любезны с неожиданным визитёром, пожурив слегка дочь за то, что та ничего не писала им об Андрее Романовиче, а мать шепнула ей на ушко, косясь на визитёра, что «очень серьёзный, положительный… главное, чтобы к тебе хорошо относился… староват, правда… ну да уж, что поделать..» и всё в таком роде.
 На следующий день Клара переехала жить к Андрею Романовичу, стала вести хозяйство, словом, зажили гражданским браком. Андрей Романович, надо сказать, был очень против работы Клары в цирке, по каким-то смутным, ему одному ведомым причинам. Но категорически возражать не стал. В конце концов, они пришли к некоему компромиссу: Клара участвовала лишь в «домашних» представлениях, отказавшись ради поддержания семейного уюта от участия в гастролях. Андрей Романович же, продолжая работать педагогом в одной из городских школ, периодически куда-то отлучался на день, а то и на два, либо в выходные, либо беря на работе больничный или отпуск за свой счёт. На работе ему шли навстречу: с педагогическими кадрами напряжёнка, зарплата не ахти, а Андрей Романович был учителем опытным, и дети его любили… Одним словом, уезжал время от времени неизвестно куда загадочный Андрей Романович, с разной степенью убедительности объясняя Кларе, что надо навестить заболевшего родственника, или решить ряд имущественных вопросов на Украине, откуда сам он был родом.
 Вспоминая обстоятельства их знакомства, Клара пару раз спрашивала обеспокоено своего спутника, не убивал ли он, часом, кого-нибудь до их встречи? А после?.. Андрей Романович отвечал ей доходчиво и обстоятельно, что, мол, не будет от неё, очень дорогого для него человека, скрывать правду. До встречи с ней – убил парочку. Но после того как повстречал её… Словом, по-другому взглянул на мир – перестал убивать.
 -- Ты уж не выдавай меня, Кларочка. Мы ведь с тобой видишь, как хорошо ладим!
 Кларе, конечно, такие откровения Андрея Романовича не добавляли оптимизма. Но перспектива потерять близкого ей мужчину, хоть и небезгрешного, скажем так, в прошлом, была ей невыносима. Она, конечно, не стала бы никуда доносить, даже если бы помимо заявлений самого Андрея Романовича, у неё имелись бы какие-то доказательства, что это правда. Она полюбила этого невзрачного пожилого неврастеника, а он, в свою очередь, утверждал, что питает к ней, бородатой Кларе, ответные чувства. На самом же деле, он, вероятно, видел в Кларе друга, просто человека, которому можно было излить душу,
который понимал бы его комплексы и обиды. Если, конечно, Андрей Романович, будучи отпетым мизантропом, вообще был способен к кому-либо питать светлые чувства.
 Так или иначе, он много рассказывал Кларе о себе. О том, что очень близорук с детства. О том, что с ранней юности страдает половой дисфункцией – «встаёт» у него через раз. Упомянул и о том, что первое своё убийство совершил именно на этой почве: заманил девушку в лес, принудил заняться с ним сексом, но оказался на этой ниве несостоятелен, что вызвало неосмотрительные насмешки со стороны девушки – он её и убил. Рассказывал – то ли в шутку, то ли всерьёз, про то, как свою крайнюю близорукость и половые проблемы связывал с тем, что при рождении, мол, был ослеплён и кастрирован. Поделился с Кларой тем, что отсидел в тюрьме год за кражу линолеума, и на зоне с ним тоже были не слишком любезны. Рассказывал, что его старшего брата Степана в годы жуткого голода на Украине в 30-ые годы выкрали и съели. Что в школе его унижали за слабое зрение и за то, что был «сыном изменника» -- отец попал в плен к немцам. Поведал и о том, что по причине его сутулости и длинной шеи в институте его прозвали «Гусь». А потом, когда Андрей позволил себе некоторые вольности по отношению к сокурснику («ничего особенного, просто выразил ему свою симпатию, а они превратно меня поняли»), устроили ему «тёмную», после чего Андрей окончательно озлобился на людей и стал постоянно носить при себе нож.
 Клара в ответ жаловалась Андрею Романовичу на свою одинокую затюканную жизнь, насмешки одноклассников, односельчан. Андрей Романович выражал ей сочувствие, называл её «красавицей», говорил, что её борода очень возбуждает его в постели. Последнее было правдой. Когда они предавались любви, Андрей Романович гладил её бороду, называя её «Карлом Марксом», и просил, чтобы та называла его «Гусём».
 Однако любое счастье, даже относительное, эфемерное, вывихнутое всеми своими суставами – не может длиться вечно, как и всё прочее под луной. В один прекрасный день за Андреем Романовичем пришли люди в погонах, и на десятый день следствия он сознался выследившему-таки его после долгих лет кропотливой работы следователю в 53 изуверских убийствах. Вокруг СИЗО собирались толпы жаждавших крови упыря. У Клары хватило ума исчезнуть из города. Но пару раз она приезжала на свидания к любимому. На них она плакала и всё спрашивала Андрея Романовича, зачем он натворил таких дел? Тот извинялся, каялся перед ней, обещал любить её даже на том свете, куда он, без сомнений, скоро отправится, просил её забыть о нём и найти хорошего доброго человека, клял подлых людей, отравивших его психику.
 Когда строгий народный судья зачитывал длиннющий приговор «к высшей мере», зал был битком, и многие плакали. Плакали убитые горем родственники жертв Андрея Романовича, с ненавистью поглядывая за рифлёные арматурные прутья клетки. И лишь одна девушка в дальнем углу, закутавшись в платок, плакала по нему – по упырю, недочеловеку. Её соседи по залу, потерявшие своих близких по причине психических перверсий возлюбленного Клары, принимали её за товарища по несчастью и утешали, ни о чём не подозревая.
 После вынесения приговора Клара долгое время ни с кем не общалась, сидела в четырёх стенах и рыдала. Она спрашивала себя, почему судьба к ней так жестока? Родиться на свет такой бородатой уродиной, сносить насмешки и косые взгляды зевак, встретить, наконец-то, мужчину, полюбить его, чтобы он оказался одним из самых отпетых подонков, каких только носила земля! Это уже слишком. А может… А может Андрей Романович был в чём-то прав? Чего вправе ожидать все эти люди от унижаемых и отвергнутых ими? Моральный гнёт не имеет физического выражения, как не имеет рациональных границ месть за душевные страдания. Если их мораль позволяет им гноить человека заживо, презирать, оплёвывать его безо всякой его вины, то морали либо нет вовсе, либо загнанный жалкий человечек имеет право её отвергнуть. Клара долго и пристально смотрела в несуществующую точку на стене. Затем она встала и стала собирать хрестоматийный наборчик, который возил с собой в портфеле Андрей Романович: надёжный острый нож, крепкая верёвка, шило, клещи, плоскогубцы…
 Но через минуту Клара в отчаянии бросила на пол инструменты своей грядущей мести. Она поняла: с её выдающейся внешностью правоохранительным органам не составит труда вычислить её после первого же инцидента. Ей не удастся, как Андрею Романовичу, оставаться неуловимым в течение 11 лет бурной деятельности. А попадаться в руки всем им, ненавистным, после одного-двух трупов ей показалось слишком мелким, бессмысленным. И тогда она поняла, что ей остаётся лишь один путь – вторая попытка суицида. Вторая и последняя. Чтоб наверняка…



 P.S. Андрей Романович был умерщвлён в одной из московских тюрем 16 февраля 1994 года, по приговору суда.
 Бородатая женщина Клара так и не покончила с собой, напротив – со временем оправившись от депрессии, уехала в Германию, где и проживает по сей день, выступая с цирковой программой «Шоу бородатой женщины».