Ревнивец

...Я каждый день в автобусе проезжал мимо нее. Она смотрела на меня и улыбалась, сжимая в своих руках огромный и тяжелый букет роз. Я смотрел в ее глаза и видел там все, что знал и любил в ней, и то что терпеть не мог.

А она и не скрывала ничего ни от меня, ни от всех остальных. Фотограф был прав, ее свадебный портрет был действительно самым лучшим из того, что висело на его убогой витрине. И поэтому он не снимал его, хотя оригинал уже давно гулял по Америке, а фотография потихоньку выгорала и желтела....

Я пришел со своим другом к его девушке. Это его слова -"моя девушка". Мне было прекрасно известно, что они уже дошли до той стадии отношений, когда он смело мог говорит "моя Светка", но называть ее девушкой было уже как-то не по рангу. Но он пока еще не дозрел до простого определения "моя невеста" , а потом и "моя жена", хотя и видно было, что этого недолго ждать. Мне было любопытно побывать дома у Светы, потому что наблюдая развитие их отношений и зная жилищные проблем друга, мог предположить что через полгода-год эта большая квартира станет и его домом тоже. Кроме всего, меня влекло сюда еще и потому, что мой друг замучил меня описаниями достоинств Светиной младшей сестры. Привыкший к тому, что всегда описывая и оценивая все, что связано с "его Светкой" он слегка необъективен, я искренне удивился тому, что тут его восторженные описания были совершенно к месту...

Она была не похожа на сестру. Совсем. Света была красива, изящна и очень открыта. Было сразу видно, что это земная женщина, или девушка, по терминологии моего друга. Что ей совсем не чужды земные радости и удовольствия, что энергия так и брызжет из нее, веселыми и беззаботными искрами зажигая в окружающих хорошее расположение духа.

Алла была другой. Огромные темные глаза, длинные волнистые волосы и отрешенная застенчивая улыбка, постоянно трогательно подсвечивающая ее лицо. Море обаяния, но тихого, внутреннего, не выплескиваемого на всех, а бережно хранимого для своих. Для всех же остальных была доброжелательная и нейтральная улыбка и вежливо - равнодушные глаза. Я увидел ее домашнюю улыбку, и понял, что с этого мгновения хочу только одного - чтобы эта улыбка была только моей.

И меня просто не стало. Я перестал существовать как самодостаточная личность... Я ел , спал , учился, работал... Но это был не весь я. Большая моя часть оставалась с ней. Я возрождался только в свете этих милых темных глаз, мерцающих, как темный бархат в свете свечи, я оживал только в пределах видимости ее улыбки, в тепле ее запаха и сладкой неге её смеха. Без нее я падал в бесконечность, и только искал ее взгляд, который мог меня спасти..

Я читал, что такое бывает, и, как любой сентиментальный человек, мечтал и молил о таком счастье, но был не готов к этому чувству. Я просто не знал еще, что вместе со светлой музыкой сумасшедшей нежности, с каплями первых робких поцелуев в меня ворвется ураган. Темный и злой, и захватит меня всего...

Трогая ее чудесные волосы и укладывая их вокруг уха, чтобы удобнее было его целовать, я ловил свою меленькую и подленькую мыслишку, что может кто - то уже точно так же фамильярно поступал с ее волосами и так же нежно целовал ее. Замирая в ее руках, когда она незаметно подойдя ко мне сидящему сзади, обнимала и засыпала копной своих волос, выбираясь из этого теплого и душистого водопада, я думал о том, что кто-то так же задыхался в нем, или будет задыхаться завтра.

Нет, вру. Это было не сразу. Когда она было в моих руках, или я в ее, я был не в состоянии что-либо думать... Я был частью ее, а она - моей сладкой и мучительной сутью. Но когда последние брызги ее смеха скатывались с меня в толкотне метро, автобуса, или просто сдувались суровым Бакинским нордом, а с губ испарялся вкус ее поцелуев и руки начинали забывать тепло ее тела, на меня падала моя ревность .

И тут я видел все. Слюнявых мальцов, как будто случайно прижимающихся к ней в автобусе. Ее соучеников, балбесов-студентов, так и жаждущих подхватить ее под локоток или приобнять за талию... А это МОЙ локоток, это МОЯ талия, и только Я могу прикасаться к ней. И представлял себе некую непонятную и неизвестную мне личность, названивающую ей по телефону, говорящую ей какие-то сладкие и заводящие Алку слова и приглашающую ее на свидание. И видел почти согласие в ее глазах. И готов был убить и его и ее.

Я бросался к телефону и натыкался на частую дробь гудков занятой линии. И хотя я умом понимал, что в их квартире очень много претендентов на телефонный разговор, но видел все равно только ее, кокетничающую с каким-то мерзким типом.

Я никогда не был высокого мнения о своей внешности. Да и кроме этого у меня хватало комплексов. И мучительно копаясь в себе, сначала именно это я определил причиной своей черной ревности. Уж очень резок был контраст между моей совершенно заурядной мордой и ее красотой и обаянием. Но постепенно пришел к выводу, что не в этом лежат корни моих мучений. Я знал, что любовь и ревность идут рука об руку. Но все же, я бывал влюблен и раньше, но никогда так дико не ревновал. Что-то подсознательно тревожило меня в ней...

Очень медленно, по каплям, по полу взглядам, полунамекам, интонациям, прорвавшимся через распаленный страстью мозг, я почти добрался до истины. И помертвел от ее холодной жестокости. И не хотел поверить своему же, всегда хорошо работавшему мозгу. До меня вдруг дошла страшная правда, что я ей приятен, удобен, перспективен в качестве мужа, но не любим.

И я стал искать в любимых глазах подтверждение своей неправоты, вопль о том, как я ошибаюсь. А находил мелкие шероховатости отношений, в которых видел все новые и новые подтверждения моей страшной правоты. Я любил и ревновал, я ликовал и страдал, я рвался на части от от переполнявших меня одинаково неукротимых, но совершенно противоположных чувств. И как-то задал себе совершенно честный вопрос- а если бы я был до конца, по последнего волоска, уверен в том , что она любит меня, продолжал ли бы я ревновать?

И с ужасом понял , что ничего не изменилось бы.

Я не спал всю ночь, я не пошел на работу. Я целый день бродил по городу, маленьким и тихим улочкам, по бульвару... И думал, думал, думал. Что ждало нас? Безумные, прекрасные, волшебные ночи и дни когда мы оба на работе. И каждый мужчина мне будет казаться соблазнителем, и каждая нечаянная улыбка будет бросать меня в огонь сомнения, и простая ее человеческая радость от встречи старого знакомого будет вздергивать меня на дыбу ревности. Я понял, что жизни у меня не будет. С ней у меня будет ад ревности, а без нее серая и мрачная мука полусуществования....

Я буду портить жизнь любимого человека, изводя ее вечными скандалами и упреками, я, скорее всего, просто не смогу иначе. Я изведусь сам, и изведу ее. Поняв это, я в полном ужасе осознал, что я должен уйти от нее, бросить ее. Разрубить все. Переболеть и выжить. И продолжить жить. Наверное, с постоянной болью в сердце. Но она все равно будет слабее тех мук которые испытываю я, ревнуя ее ни к чему.

А что же будет с ней, если я все выдумал, если она тоже любит меня? И этот аргумент почти полностью разрушил ту броню, в которую я одел свое сердце. Я вдруг понял, что я был в состоянии страдать сам, чтобы лишить ее пытки ревностью, но заставить так страдать и ее... Я на это не смогу пойти. И я вновь оказался на том же распутье, от которого, казалось, ушел...

...Я просто позвонил ей, предвкушая еще не ставшее привычным ощущение мурашек, наползающих на меня от ее голоса , и бегущих по моим плечам и спине вниз к пояснице, просто позвонил, чтобы услышать любимый голос... И услышал его. Но разговаривала она с кем-то другим. Случайная прихоть телефонной линии, гримаса телефонного сверхразума...

Я сидел и с улыбкой слушал обычный треп подружек, обсуждавших общих знакомых и уже собирался влезть третьим в разговор, как вдруг прозвучало мое имя. Неизвестная собеседница моей Алки поинтересовалась у нее, как я, и на сколько серьезно у нее со мной... И Алка ответила...


Я тихонько положил трубку и сидел очень долго, глядя на телефон. В голове крутилась всего одна фраза. Она аранжировалась моими горькими мыслями, вновь звучала в чистом и первозданном виде. Потом она препарировалась мною на интонации, но это было уже совершенно лишнее. Для таких слов интонация не уже очень важна. Хотя и она была подходящей. Холодно-равнодушной.

"Подходящий чувачок. Кажется, раскручивается на свадьбу..."

"Под-хо-дя-щий чууувачок. Кааа-жется, рас-кру-чи-ва-ется на свадьбу..."

"Под...хо..дя..щий чу...ва...чок...чок...чок.. Кажется, раскручивается на- свадьбу...свадьбу...свадьбу"

Я должен был радоваться бы... Перепутье исчезло. Все высветилось холодным светом зала анатомички при морге. Ей было все равно. А мне было ох как не все равно...

Вокруг никого не было. Черный и недружелюбный мир окружал меня, дышал на меня подлостью, глупостью, корыстью... А я был один и уже не было мне спасения в темном бархате глаз... Я вспомнил ее волосы, губы, тело. И скорчился от мягкого удара сердца... Откуда-то выплыла боль. Она поднималась все выше и выше, и когда она сдавила горло, я завыл, чтобы выплеснуть ее, чтобы просто не задохнуться... И не было в мире ничего кроме моей боли, моего стона и моих слез...

...И все же я любил ее. Я очень любил ее. И я не хотел причинить ей боль. И не хотел вернуть местью хоть частицу той боли , что безотрывно была во мне. Поэтому я постарался сделать разрыв не очень болезненным для нее.

Я уехал в командировку. На две недели. Две недели боли и муки, когда сердце рвалось к ней, ноги непременно любой маршрут заканчивали у Главпочтампта, откуда можно было бы позвонить ей. Но я выдержал. Может только потому, что я был очень занят делами и хотя бы полдня не имел возможности думать о ней. Но мне с избытком хватало и остатка дня, и горькой ночи.

А вернувшись домой сел около телефона, и стал ждать ее звонка. Мне было все равно что делать. Мне было одинаково плохо везде... На второй день, вечером, она позвонила. Пока все шло по моему сценарию. И я ответил ей равнодушным голосом, как бы не узнавая ее.

Все это было в моем сценарии. И не узнавание, и мой равнодушный голос, и небрежная фраза, что после командировка все совершенно изменилось. И спокойное сообщение, что я встретил другую, и "прости, между нами все кончено. Но если ты хочешь , можем встретиться и поговорить, хотя я и не вижу в этом смысла."

Мы встретились. Она ушла в слезах. Я блестяще сыграл свою роль. Но даже поаплодировать самому себе не смог бы. Так дрожали руки. А потом взял ящик водки и поехал к другу. С которым можно было не говорить, а просто наливать и пить...

Для полноты картины я даже нашел милую и домашнюю девушку и довел дело до ЗАГСа.
Любви я уже не хотел. Я не знал как избавиться от предыдущей. Я хотел своего дома, уюта, семьи. И я это получил.


Я сидел на своей свадьбе, выслушивал поздравления и пожелания, умеренно страстно целовался по команде "Горько" со своей молодой женой. И все время чувствовал недоуменное выражение Алкиных глаз. Она вместе со Светой пришла на мою свадьбу. Я не видел ее с того памятного , разрывного разговора. Меня не оставляло ощущение, что она до сих пор не верит происшедшему, и до последней секунды надеется непонятно на что. Я это понял по ЗАГСу. Когда она , одетая в очень красивое , почти свадебное платье, чуть вышла из толпы моих друзей и встала чуть впереди всех, вроде бы, со всеми вместе, но как-то потерянно одна. И у меня мелькнула сумасшедшая мысль, а может она надеется, что сейчас , в последний момент, я оставлю свою невесту и, подхватив ее, ринусь уже вместе с ней в зал бракосочетаний...

Это не было долго. это длилось несколько секунд, но это поняли и я , и несколько моих друзей, которые мгновенно организовав легкую неразбериху, оттеснили ее с нашей дороги, оставив во мне лишь ее потерянный и недоумевающий взгляд.

Нет, я не вылечился, я еще был тяжело болен. Но когда я отделил ее от себя, моя ревность попритихла. Ей не было дела до посторонней женщины. Со мной осталась лишь моя тоска. И в который раз осмысливая решенное и сделанное, я понимал, что поступил правильно... Наверно...

Она тоже очень быстро выскочила замуж. И уехала в Америку. А я потихоньку перебрался в Канаду. Время от времени, через моего друга и Свету я получал информации, где она, как и что у нее... И каждый раз легкое сомнение кололо меня. Все было неплохо у меня. А вдруг я ошибся, и все могло быть совершенно иначе и лучше?

...Телефон зазвонил, когда я выходил во двор чтобы с дочками слепить снежную бабу.
Я узнал ее, когда она еще только назвала меня по имени. Я же никогда не забывал ее. Не смог выдавить ее до конца из своего сердца. Я стоял с телефоном в одной руке и лопатой для разгребания снега в другой...

О Боже, сколько раз я представлял себе эту сцену, сцену нашего разговора или встречи через многие годы, сколько разных вариантов своего поведения придумывал... Сколько благородства и низости было в тех моих сценариях, сколько скрытой боли и показного равнодушия... И вот сейчас, когда от ее голоса знакомые медленные мурашки расползались по плечам и спине, а в моих зажмуренных глазах суматошились шаровые молнии, я вспомнил только один из придуманных вариантов. И теперь просто собирался с духом, чтобы осуществить его...