Лябдянская смута

Лябдянская  смута.
Заск(с)реченная былина.

                Сляп 1

В оны дни жила себе - провисала в звездных теснинах планета Лябда.  И произрастал на ней, окромя зелени и мясо-молочного скота, лябдянский люд - справный, тучный, до работы, еды и  промежного  весьма  охочий.  В  ситном своем житие лиха не ведали: бабы-лябди справляли харч, любили мужей и  что ни год - на сносях; а мужик на Лябде плодился дебелый, может, и темный  по нынешней мерке, но тем и счастливый  -  кумекло  варило,  как  с  чугунами обходиться, да бражничать в меру. Распашки всем хватало вдоволь, о тризнах почти позабыли - помирать резону не было.
Все б в темя, да за теменем  -  Гельдып,  царь-всегалакт,  всехват  и прочим не гам. Лябда в табели царева стада числилась,  но  за  кромешность своего отшибного отдаления жалована была покоем и минулостью.
 А тем  часом  сеча лютая шла по всему околотку. Рубились с  аспидами,  что  из  соседней галактики повадились пузо и огузок парить на царевых звездах. Как  засечка с ними вышла, припомнить никто не мог - то  ли  Гельдып  аспиденышу  хвост своим бронелетом ошпарил, то ли вспесились от качеств своих гадовых,  одно ясно - урон шел: аспид звезды пользовал, а коммунальных в мошну - кукиш...
Как на беду, владел аспид со своим косяком особым охранным секретом  -  ни фугари, ни пыркошвары заморить гадов не могли, отчего царево войско  имело афронт и конфузию. 
Война  -  дело  и  так  расходное,  а  тут  -  мужичий контингент был вначале "непобедимым", опосля - "ограниченным", и  чтоб  не стал он вовсе "легендарным", Гельдып издал два Указа.
Первый - о Великом Выскребном Призыве. Второй - похитрее - о невозможности  в  сие  геройское  время  рожать  девичий персонал. Дотоле, пока аспид не канет, рожать  только  мужиков,  цареву  войску приплод. А лейб-повитухам наказал: чтоб злым наваром бабский семяплод  как временно чуждый (от баб на войне проку-то мало) у всей  рожающей  половины
известь.
Об этих важностях на Лябде и не слыхивали. Аспид если и тревожил,  то по малой нужде, в сторонке, а с указырем  заминка  вышла  -  мачту  еще  с прошлого урожая строить бросили. Темный  народ,  так  и  жил  вне  царевой   линии. А уж когда глашатаи на Лябду припосадились, то варежку и  разинули  - мужик-лябдяк что в крест, что накрест себя поперек шире,  мускулом  так  и арбузит. И объявили Призыв.
Лябдянским мужам разъегорили - война, мол, Гельдып (царь ваш, кстати) зовет, а по случаю такому ликуйте и айда в метрополию, в учебку.  Лябдяне, однако, манатки паковать не спешили. Кутнули с недельку-другую,  глашатаев до зеленых аспидов захмелили, а опохмелившись, речили: - Ежели чугунов скиберить, бронелет сбондарить  иль  кирюхи  сварить, так мы завсегда. А воевать у нас охотки никакой нету, извиняйте. Глашатаи в  треск:  "Да  вы!",  "Да  кто!".  Облаяли  всячески  да  с перешибом: - Ужо вас, лябдей лядовых, Гельдып дубиной-то приголубит! Ладно, стерпели бы мужики...
Да обнаружилась оказия - по бражному делу один глашатай в спальницу к вдовой лябде закатился. Та и возопияла. Мужики гуртом - туда.
- Ботву прими... - попросили и за ручки из избы вывели. Да огорчили по лбу. Приятелям - под горячку добавили. Так глашатаи  с Лябды лататы дали. Ну и еще с недельку по такому случаю отгуляли лябдяне. Но не долго тешились. Черной тучей осел на Лябду царевый полк. Куда ж с голым пузом супротив фугарей? Пришлось картуз ломать. Попервой каратели задали березовой каши мужикам, опосля  заголили  им лбы и в баржи - как распоследний скот  -  в  учебку.  Бабы  и  слезней,  и царапом на карателя шли, только докудахтались, что всех мальчонков, вплоть
до грудных, лишились. А полковник напослед сказал: - Мужьем своим возгордитесь еще! Мы,  ежели  в  бою  их  положим,  то геройски, не иначе. А соплячье ваше за мятеж  в  ироддом  сдадим,  молодая гвардия вырастет. Скучать не надейтесь: с перволетки лейб-повитухи явятся,
впрыск производить, с ними - трахбат донор-жуанов на терку, и тогда, мать, пошла-поехала - рожай мужиков, о девках забудь. Вы теперь солдатки, царева воспроизвода матки...
И уволок, мерзавец, всех мужиков подчистую. Постолбычили бабы, разиня рот и в небо глядючи -  на  выпушку  газовую  от  бронелетов,  и  просекли вконец, что за жизнь-черняк у них началась. И возопияли тогда. Уже хором.

Сляп 2

А пока камнеюга зимняя не  началась,  случился  рядом  лихой  человек Хряпс, по полной выкладке - государев дезертир и охульник. Спешил,  голова пролетная, на сворованном бронелете "Шиш" с архаровцами своими меньшими  - с Тырлом и Фиськой.
Всем "Шиш" был хорош,  в  флагманах  значился,  да  только  во  время кумпаний гниды всякой от аспида набрался и замлел весь.  Мля  всю  что  ни есть дерюгу сожрала, а экипаж и вовсе уела. Решил Хряпс мле измор учинить. Морили уже с  месяц,  с  перемириваниями,  о  курсе  забыли,  а  потому  и оказались в лябдянской глуши.
Вдруг  визгом-плачем  бронелет  стегнуло,  да  так,  что   даже   мля озадачилась. Хряпс зырь в лукошко просветное...  Видит: планета разбубонилась по курсу,  а  на  ей  бабы  -  стоймя  и вповалку, и грай стоит причитальный. Молвил тогда Хряпс, чешучись: - Это, мля, нам подходит. Мужиков,  видать,  сволонтерили.  Эта  нам, мля, передых тута будет... Языком Хряпс был малость обделен. Да еще мля заела... Приухабились они на Лябду и в чем  мля  не  доела  к  бабьему  народу вышли. Раскимарились на свежачке, стоят, чешутся и щеря кажут. А к ним уже
лябди и чугуны с дрекольем - лавой - за карателя мня.  Только  сгонорились враз. Узрели сквозь битую млей ряднуху все достоинства Хряпса, в  коих  он буйно наделен был. А у Тырло  и  Фиськи  -  хочь  поскромнее,  но  тоже  - гвардейского чину.
Откудава будете, залетные? -  выступила  вперед  Зеля  -  волоокая, первая по тучности и навару солдатка Лябды. Супится, а сама от Хряпса глаз отвесть не смеет.
- Дезертиры мы. На Указ наплевате, мля, ли... тьфу,  ли...  мля...  - заколдобило Хряпса, да не по тому изъяну. Уж как ни гусарил, ни бардел в свой час, а красавы такой ни  в  жисть не видывал. Знай, поперек все  пер,  грызла  щербинил,  а  вот  влюбляться как-то не доводилось. А тут те - с первоглядки, аж дух заняло! Выручил закоперщика Фиська, на треп охочий:
- Мы, ладушки, народ не опасный, разве ночью, да и то - на перине, да и то - ежель напугать чем... Подхарчиться б  нам  с  месяцок,  фуражу  для ракетки, снемогла броневая - кипяточку просит -  гниды  царские  на  изжор берут. А мы вам благодарны будем, а укормите жирно - так дважды... Лябди - в румяны. Кто побойчей - сдачи: - Ежели чуть мля не забодала, какая ж в вас корысть? Работы непочатый край, кабы падеж не вышел! - Не выйдет, - заверил Фиська, - нам Гельдып силы выпестовал! И показал. И действительно - у всех чугунов,  что  разладились,  винты  и  схемы подсупонили, в дело пустили, а чугуны уж сами - и дома  починили,  и  поля
вспахали,  и  все  протчее  по  хозяйству  довершили.  А  дезертиры  пошли  удовольствия делать.
Так лябдя за лябдей - сперва соседку за аморал, а потом,  глядишь,  и сама - набекрень. Пыхнуло соломенное  вдовство.  Хряпс  к  Зельке  припал, искусился и сгинул, а Тырло с Фиськой, что ни ночь - на новом подворье.  И такие уж старательные, шебутные да веселые, что бабы за  передворацию  зла не держали, пусть себе (дезертир он и здесь дезертир), только  от  завязки
береглись - надеялись, авось мужья воротятся. Поди  тогда,  разъясни,  кто  запузырил.
- Болтун ты мой хромоустый! - потешалась над Хряпсом Зеля. – Лобызарь кондовый...
И учила нежной лябдянской науке губами медовыми, телом -  распахнутым как пьяная ночь и теплый ветер.  Любила  яро,  но  дале  избы  не  пущала, боялась сглазу. А неудельные, потому и моральные бабы в завидках злословили: - Муж вживе уж за вымя-то потягает!
И хоть в доклад никто не целился,  знали:  был  бы  язык,  а  звонари сыщутся. Впрочем, Тырло с Фиськой вскорости ихнюю обиду ликвидировали.
Воодушевленный  коллектив  греб  гниду  из  "Шиша",  белил  по  самые подмышки известкой, чтоб мошкара впредь  не  лезла.  Подумали,  и  красные горохи домалевали. На манер комахи-коровки, токмо  наизнанку.  Фуражу  для растопки не пожалели, уж "Шиш"-то борта  себе  нагулял  -  и  трепещет,  и  огнеструем в грунт бьет от нетерпячки бродяжьей.
Минула зима. Камнеюга шла на убыль. Как-то вечером Тырло с  Фиськой  до  Зелькиной  избы  доковыляли.  На крыльце сидьмя, Хряпс зевал, шары чесал и тоскливую песню о миленьком, что над городищем - вразлив, слушал. - Ну что, бугор, век вековать  здесь  будем?  -  Фиську,  как  самого ответного, уж ветерком шатало от перебора. - Так и схлопотать  недолго.  С
дивизией рогоносов, не меньше, квитаться  будем,  ежель  щас  не  в  летку дером...
- А мои, все ж, сладогласнее твоих, Фиська...  -  запрокинуто  слушал лябдей Тырло. - О! Пряня на извив пошла, чистый протруберан, так и жгет... - Видал? - кивнул на закадычного Фиська. - Ему, тихоне,  больше  всех перепадет. Только с завистью как-то прозвучало... - Ой, мля, не знаю... - уронил чуб  атаман.  Впервые  домашнего  уюта вкусил, ласки жаркой, смальцо завязалось - седло об крыльцо клеет, добавки просит... Завидел такой коленкор Фиська и картуз оземь - хляп! - Все! Зажиганка "шишова" у меня найдется. Сам полечу. Очень  приятно было познакомиться!
И вот таков - зашагал к бронелету. Тырло с Хряпсом переглянулись. А наутро их не стало.
Возопияли, пробудившись, бабы. И пуще всех - Зеля.

Сляп 3

Прошел камнелетный сезон. Как и было обещано, по перволетке грянули царевы службы:  повитухи  с наваром и донор-жуаны с гардеробом. Имели при себе весть страшную, кою для успеха кумпании хоронили пока в тайне. Полегла лябдянская дивизия  один  в один  мужичок;  говорят,  ихние  бронелеты  за  аспидов  приняли,   ну   и постарались... Весть эта в полном  наборе  похоронок  лежала  в  секретном  сундучке, а ключик - у главного повитуха Дрызга.
По прибытии служивые впали в жор - харч атаковали так, что  за  ушами хрумтело и пугало окрестных собак. Донор-жуаны  берегли  грацию  и  больше гуляли, цены себе не сложив, пред лябдями - приглядывались, а потом делили в карты.
- А служить как будете: в скафандерах, иль на  босу  ногу?  -  пытали иные лябди для форсу и заметки. Все им после архаровцев в охотку шло.
-  Государев  махач  производится  согласно  Уставу   -   натощак   и расчехленно! - отвечал Каплун, старшой в трахбате.
Являли в себе донор-жуаны служебную схожесть, все один в один – плешь окатная, щупоглазые, хищноротые, у каждого над пузом телепайка  медалей  - "За взятие", "За овладение"...
Каплун строго следил за изготовкой и, что ни утро, проводил  показные маневры в полях - от коих, очертя рога, бежали коровы и прочий скотонарод, а чугуны, зло деренча, плели новые кнуты, взамен измордованных в  обороне. А трахбат, навоевавшись всласть,  шагал  в  лагерь,  унося  контуженных  и погоняя условного противника, чтоб пустить его на провиант с хреном.
Но так и не заполонили лябдянских  сердец  гости  непрошенные,  а  от расспросов уклонялись, в мимогляд все: мол, даже и не  слыхивали  о  такой лябдянской дивизии... Как-то самоходом бабский раж и стух.
Пришло время, повитухи сбодунились и, опухлые, висломордые, принялись зелье отворотное варить - то самое, девичий знак в лоне губящее.  Заливнее всех бражничал главповитух Дрызг, и все  у  Зели  -  врал:  первуха,  мол, сладкая, - а сам имел на хозяйку ба-альшой антирес.  Даром  в  атаку  идти Устав не позволял, только после впрыска. И вот когда в чаны  самый  важный порошок пришло время сыпать, дал он маху - от прозелени в  бельмах  спутал цвет и вместо бабаед-травы  ханамуж-корня  бросил.  Но  лишь  спустя  годы ошибочка вскрылась...
А лябди, тревожной хмурью полные, ходили  понуром,  без  радости,  на донор-жуанов если и смотрели, то как на чурбаки - в том больше сучок, а  в том просто мля...  Пропадала  с  каждым  часом  в  бабах  жизненная  сила, непонятно отчего, но на впрыск явились без утайки, в аккурат все, согласно повесткам. Уклонизма на Лябде еще не знали. Выстроились и  в  змею-очередь
привычно записались. По одной - в палатку,  а  там  повитух  с  впрыскарем резиновым,  мерзким,  срамным...  А  кобеля-коновалы  вдоль   шеренги,   и тросточкой в чресла:
- Тебе, гражданка, солдатика презентую, и тебе... А лябдям хоть  в  петлю  от  беззащиты.  Все  архаровцев  честили  за дезертирство неисправимое.
Инструкция гласила: три ночи впрыск в бабе перебродит, а уж тогда все чо хошь. А бабу-уклонистку, что девку родит - силком на пол, иль на  треть жизни в кишлаг, на перероды. Завидовали лябди тем, у кого доченьки еще  от мужей прижиты оказались, боле женского приплоду не намечалось.
В те три дня повитух Дрызг зачастил к Зеле в особинку. Шары нальет  и нашептывает:
- Я те в метрополию к себе заберу. О соломе и навозе забудешь.  Одену в златохимию, залебедю как царь-дочку... - Дочка? А царевой бабе типун резиновый не совали? - Цыть, дура!!! - аж присел повитух. - Ляпун уйми. У нас в метрополии с этим строго. За балабол и в кишлаг...
Хоть и обрыд Зеле муж сей, но в интересе своем первухи все подливала, подливала...
- Я за тебя, стерильненький мой, пошла б, - вздохнула лукавая, - да в супружном сцепе я. Мужик мой воюет в царевом войске, тылов лишать  его  не могу. Скиснет,  аспида  пропустит,  а  это,  витаминоз  ты  мой,  государю огорченье. Вот я и думаю блюстися так: по-державному...
Дрызг поедом глазенапал, зубами хрустел, да не выдержал: - Жарынь тя в кичку! Вольная ты! Ходи со мной, покажу чего... И попер шатуном  прямехонько  к  секретному  сейфу.  Потайной  фонарь зажег, ключиком ковыркнул и похоронки на всех лябдевых мужиков представил.
- Был сцеп, да вышел весь, ик... И упырем в красном свете оскалился. Оборвалось сердечко у Зели. И  от  жалкости  по  себе  и  всем  бабам лябдянским покатилась слеза горюча.
- Ты чего?   - От радостев... - выдохнула и пошла сама не своя.
Главповитух было за  ней,  да  споткнулся  и  захрапел  подле  сейфа. Проснулся, когда рев изводный в городище поднялся. Глянул на  раззявленный ящик и с досады об него башкой. За такое ее не сносить.
За ночь Зеля все избы обошла - а поутру бабы всем миром ревмя ревели. Донор-жуаны с перепугу чкурнули в бронелет. Даже гардероб забыли. Дрызг по лагерю с зуботычиной - налево, направо. - Чего в диффикацию впали? Скулит, шелупонь. А вы дело знайте:  чехлы долой и поизбенно! Чтоб дым пошел!
Кобелей из бронелета вынули, построили и на  городище  -  типуном.  А навстречу чугуны, гремят своим литым косолапьем, а в клещах вилы.  Ну  как мужики, токмо лектрические.
- Фугари на прямую наводку! - суетил всех Дрызг. - На переплавку  их, челядей недовинченных!
А чугуны у лябдей - последняя отрада  по  хозяйству.  И  чем  бы  все кончилось, неведомо, но грянул гром с небес.
Огневищем пырхая, спускался "Шиш".
- Хряпс? Хряпс!!! - лопнуло в супротивных войсках.
Государева дезертира знали все. У Дрызга его  вид  был  приколот  для  опознания - с глядла и в ухо. А уж "Шиш" был самым  выдающимся  бронелетом армады, пока не слямзили. Промеж алых горохов уж пыркошвары навострились - фугари им в долю не падали...
Понял Дрызг: дело - труба. И затрубил отход. Лябди на луг высыпали - в хороводы с радости.
- Мля воротился! - громче всех пела Зеля. Заприметил ее главповитух и через брехлай громово осватал: - Эй, холера, пойдешь за меня в жены? И видит же, наркозный, не до замужев ей!
- Гельдыпа тебе лысого! - отбрила Зеля и расхохоталась вприпляс -  от дерзости, от Хряпсовой близины. - Так алкай же, палиндром! - отвел брехлай  и  пальнул  в  голубу  из плазмоля. И в люк нырнул, убивец. Свора царева шмыгнула в облака, наискосок...
Вышли из "Шиша" архаровцы. Тырло и Фиську зацеловали, а перед Хряпсом
дорожку к Зеле слезами выстелили. И лежала она неживая, улыбая, ручки белы в росе - навраскидку...
Пал на колени Хряпс, в губки индивеющие поцеловал. - Карать буду, мля! - рыкнул. Слезу утер - и в  бронелет.  Наперсники за ним.
Воротились через ночь. Зелю схоронили на  трагичной  памяти  полянке.
Деревце посадили, чтоб не скучала. Хряпс  холмику  поклонился  напослед  и
канул в избу топить тьму-печаль. На расспросы Фиська невесело отмахивал:
- Одного пыркошваром не добили. Утек, мля...
Наутро, тишком-нишком, никого так и не проведав, снялись архаровцы  в
смутном направлении. Лябди грешным делом порешили, что насовсем.


Сляп 4

А век - валил пень через колоду, - и навалял: дела в  царстве  катили кубарем.
Победно завершилась война с аспидом. В одночасье стали их запросто  и
фугари, и пыркошвары дырявить, да так  успешно,  что  за  недельку  царевы
войска одержали викторию и воротились домой. Генералы скребнули затылки  и
триумф приписали к отчетам гения мысли своей. Хоть и чуяли: дело темное  -
сколько лет в конфузиях как в шелках хаживали. Ломать голову, однако ж, не стали.
И тут карачун прибрал Гельдыпа I. Для многих небо с овчинку показалось, и они, вторя,  околели  -  пред страхом неизвестности. Ведь потомства Гельдып не оставил, ежели не в  счет
байстрючок от фрейлины, что после  впрыска  отворотного  имела  высочайшую
честь под канделябром. И понесла. Байстрючок рос блажным, бзикастым - то падун свалит, то изо рта  пена - буруном, то из ноздри на манер кистеня - сопелька... Злы языки брехали, что дофин чудит от бабаед-травы  -  имелся  на  то пример в простолюдье. Да выбор невелик,  байстрючка-то  к  родовому  древу кое-как  прищепили,  нарекли  Гельдыпом  II  и  помазали  на  царство.  Но обиделась соседняя ветка - великие князья Гаплык.  Удумали  переворот.  Но
кондуит-служба бдила справно - обошлось малой  пальбой  во  дворце,  даром только царевича напугали - в стельку обмочился. Князьев, не глядя на титлы - в кишлаг. Но с тех пор царевич, как проснется, на взвод: - Чу! Чу! Гаплык чу! Ы-ы-а-А!.. И - в корячки.
Как престольный покой оберечь? Плохо раскрываете - поставили  на  вид кондуиту, ну, заплечники и наладили товар - по заговору к завтраку. Головы корнали ежедневно и пунктуально - на дворцовой площади - хоть часы сверяй. Так и пошло: "без четверти гаплык", "гаплык ноль-ноль"...
И без этого гарниру дела в царстве шли колченогим косоходом: повитухи за военный период потрудились  на  славу  -  уж  который  год  ни  единого женского ребеночка не народилось и в ближайшем обозрении не  заикалось.  С бабаедом пересол вышел, да и царь-папаша Указом страху в кость нагнал.  Не могут бабы баб рожать, хоть тресни. Война давным-давно минула, а  они  все солдатиков, да солдатиков. Не дети  -  дураки  петые,  ведь  иным  царевым
маткам по ведру бабаеда, а то и более, угораздило.  Заговор  налицо.  И  в гаплык-час на площади всех повитухов, как одного, ампутировали.  Подумали, и трахбаты по тому же месту - за разбазаривание женского семяфонду. А еще в народе завелись болезни - обычные и дурные. Ну,  обычные,  те ладно - больше двух не пристанет, с болюном и отвалятся, а  вот  дурные...
Недовольством пучить начало народ-то. В провинциях  крамолия  дурноцветом: "Царек - умом поперек, так себе, недостругок..." Кондуит с ног сбился. Кишлаг от переизбытка трещит.
А у Гельдыпа II, надобно справедливо отметить, ум все же  был.  Когда некуда девать стало, Гельдып его и высунул: - Войну, - говорит, - чу. Министры - ура! Застоялись, мол. Пора  фугарем-то  пошипарить.  Веди, батькин сын! А вот с кем воевать-то?  Ясно  дело  -  с  заговорщиками!  За сплочение! Обчество струхнуло. Побежало.  А  кто  побежал,  тот  себя  и  выдал. Грянула сплочевная война. Народ - сволочь. Верить никому нельзя, поэтому Гельдып II решил: - Чу! Стали чугунами армию усилять. Склепали  немыслимое  количество  -  по мужицкому образу и подобию, только покрепче, помоторнее  и  похолоднее.  И пошли давить заговоры по околоткам. Где мужик схоронился, баб за антибабий уклон - в кишлаг. Там женки дурнели и, поскольку все песни про  миленького были под запретом, мерли от неизбывной тоски. Авторитет Гельдыпа II рос  - еще б чуток, и сровнялся бы с батиным.
Той грозной порою сплочильный разлет заприметил полузабытую Лябду.

Сляп 5

Бронелет наискосок боднул лябдянскую атмосферку и, схлопотав  поддых,
кувыркнулся в эфир. Разлетный Пеняй припал к лукошку и ахнул. Преткновение
вышло оттого, что планетная лазурь была инда в  пузырь  забрана  и  потому
имела замечательные отбойные  качества  -  как,  скажем,  жиром  обтянутое
брюхо. И действительно, в одном месте ласа сходила на нет  -  в  лунку  на
манер пупка, а на опупке той стояла заимка с холостой трубой. Пеняй туда и
указал.
Отбойный пузырь прозрачно стягивался и нырял под забор - в лопухи,  а
посреди округлого подворья стояла замшелая изба. Бронелет едва  приткнулся
на задворках. Сквозь пузырь лес зеленел, а забор в одном  месте  размыкали
стоеросовые ворота, почему-то девизом вовнутрь заимки:
"Кто в Лябду лебедем - тому лады, кто либидом - тому лябдык".
Раскудрявостей этих  разлет  не  просек,  но  созвучность  "лябдык  -
гаплык" отметил.
Толкнули дверь. Шасть в тишинистый сумрак. И прелюбопытное узрели.
В затхлой горнице стояли два ушата, с гроб размером, дерюгой  крытые,
а более - ничего. Дерюжку задрали, видят - мокнет голый мужик -  не  то  в
смальце, не то в маринаде, а рыло одето в хобот, которым он  сонные  ветры
пускает. Тут оне за хобот его и к ответу.
- Кто таков будешь? - пытают, в пузо фугари уперев.
- Не больно-то рогом...  -  утер  шары  мужик.  -  Не  смотрите,  что
комолый, супротив вас тоже кой-чего имеем...
Был это Фиська, Хряпсов кореш. Тем часом содрали  дерюгу  со  второго
ушата. Там тоже мужик, еще наваристей, в кисляке  примутненном  плавает  и
пускает бульку.
- То есть кто?
- Тырло-о-о... - зевнул Фиська и  хлебнул  рассолу  из  ушата.  Тылом
длани утерся. - Вы его лучше не бередьте.
Не послушались. Выволокли Тырло на просушку.
- Так... -  сплюнул  архаровец  и,  набрав  воздуху,  -  ...!  .....,
........ ...................!!! ..............! ..........  ..............
..........!!!!!!!!!
Молчал Тырло всегда  до  поры  до  времени.  Но  когда  за  суверенку
стебали, дипломатию отвергал напрочь. Такого наваляет!
- ... ......... трах-х-тарарах-х всех! - угомонился, наконец, Тырло.
- Я ж говорил... - развел руками Фиська  и,  пока  гости  схлебывали,
перехватил:
- Добро пожаловать на Лябду! - Но, видя  опасную  тоску,  упредил:  -
Сперва докалякаемся - Лябда в кумпол непробивный одета, без нас  вам  туда
ходу нет. А без докладу пущать не велено.
Хотели голышам за ласковы речи по первое число всыпать, но Пеняй,  не
будь дурак, смекнул и - в обходку:
- По каботажному делу мы. Негоцианты. Чем сторговаться, чем сменяться
со взаимовыгодой. Пусти, служивый, мзда будет.
- А мундирчик-то царевой войски! - кивнул хмурый Тырло.
- Это для захороны, чтоб дезертир иной разбоем не взял.
- А-а-а... - протянули архаровцы. Переглянулись: "пустим?".
- Ворота вам заговорим! - пообещал Фиська.
- Мзду давай, - пошел на принцип Тырло.
- А обратно выпустите?
- А чего ж, выпустим, - и  Фиська  уже  вполголоса  довесил:  -  Ежль
карачки выдюжат...
И пошли сплочевники под ворота. Кумпол в  скобе  как  мыльный  пузырь
раскатился и впустил беспрепятственно. Но только черту миновали, а глазурь
уж внатяжку - и крепка, и булатна.
Бредут царевы лазутчики и во все глаза на  ус  накручивают:  где  что
произрастает, к чему тянется и чем дышит. О Лябде  они  по  молодости  лет
слыхом не слыхивали, потому изумлялись.
Обочь тракта  поля  раскинулись  злаком.  А  в  севах  чугуны,  зудя,
полеводят. Идут час, другой -  ни  души.  Вдруг  видят  -  гонит  баба  на
цепокате. Сплошной концентрат - что лицом, что долу - щеки сытьем надуты.
- А не скажешь ли, красотка, - подбоченился Пеняй, - есть  ли  у  вас
град стольный?
- А как же, и городище, и столовая при нас, - лябдя жемчуг  скалит  и
наголо мужиков оглядает. - Дорогой прямо, в аккурат и упретесь.
- Вижу - умом сильна, краля, - маслил дальше Пеняй. - А не скажешь ли
- о царе таком, Гельдыпе II, представление складываете?
- Чего ж, складываем. И о батьке, и о сыне, штабельком...
- Очень хорошо, - ободрился Пеняй. - А верность престолу блюдете,  не
изменяете?
- Не с кем, милый. Блюдем, делать нечего.
- А к чему тогда, скажи, на планету  чехол  преткновенный  одели?!  -
вскричал Пеняй и сердешную за руку - цап!
- Да ну! - у лябди глаза навыдув. - Брешешь небось?
- Да чтоб я сдох!
- Вона, я смотрю, прель в атмосфере и в городище...
- Нук-нук-нук? - навострил уши Пеняй: -  Может,  и  заговор  супротив
Гельдыпа намечен?
- Насчет заговоров не скажу, - нахмурилась лябдя, - а наговоров с три
короба представлю. Соседка, к примеру, брешет, что я укроп у нее по  ночам
тягаю. Заговаривается... Во! Стало быть - заговор! Ну, этого добра у нас -
в каждом дворе по кучке. Ну, пусти, пусти, сладенький, мне на хутор пора -
маслобоить...
А разлетным уже грудь распирает - для медалей. Коли заговор  сыщут  -
прибавка к жалованию и приплюс к побывке, как  и  положено  дружинникам  -
целых три дня.
Затрусили бодрым цугом в столицу.  А  лябдя,  переждав  -  цепокат  в
лопухи, а сама - огородами - в ту же степь.
Когда до околицы оставался гак с маковкой, из города высыпала  прорва
женского народу и, с гиком окружив разлетных, повела в главную престольную
избу.
Посреди светлицы на лохани сидел  мужик  в  мокрой  простыне  и  люто
клацал очами.
- От Гельдыпа, мля?
- От него... - оробели от такого кворума лазутчики. Врать не смели: -
Заговор искать направлены.
- Гы... - подобрел бугай. - Доброе дело, мля...
Но бровю задрал:
- Токмо смотрите... Хвори какие срамные имеете?
- Какие, извиняюсь? - не понял Пеняй.
Лябди за спиной ухнули со смеху. Мужик вздохнул.
- Ну, эта, эта... - глаза ниже опустил. - Охвостье, мля, строевое?
- Комиссию перед вылетом прошли, а что?
- Щас узнаешь, мля, - и бабам знак сделал. - В перекат их, ток не  до
смерти! Гоньба-а-а, мля...
И в лохань полез, мордюк хоботом зачехлив.
А лябди на служивых налетели и  понесли,  трепетных,  на  сеновал.  С
песнями, вприпляс...
Через недельку, истерханных и  скукоженных,  на  пуповок  выкинули  и
манатки вдогонку.
- Добрая терка? - крикнул под лазоревый занавес Фиська.
- Лафа! - откликнулись лябди. - Тебе спасибо, огурчик! Сам-то скоро в
гости?
- Не срок. Напитаюсь, тогда.
- Ждем!
И  занавес  опустился.  Тырло  обмылков  в  бронелет   под   прицелом
спровадил, да под курдюк ногой - чтоб жизнь медом не казалась.
А все оттого, что Хряпс в свое время разразился геройским подвигом. В
тоске однолюбной проводив Зелю на вечный покой, отправился в  самое  пекло
тогдашней войны, прямиком в косяк к  аспидам.  А  поскольку  из  людей  он
первым такую наглость сморозил, аспиды его в штаб  допустили  и  выслушали
как могли. А Хряпс - крагу в морды и объявил поединок.  А  ведь  аспиды  к
рыцарству  прямое  отношение  имели  -  вызов  приняли  и  обещали  биться
по-честному, безо всяких охранных хитростей.  Посмеялись  змеино  и,  чтоб
человечинкой побаловаться, машинку свою отключили. Архаровцам того и  надо
было. Фиська вьюном к устройству и слямзил, пока  аспиды  на  трибунах  за
своего болели. Хряпс тогда  своего  супротивника  за  ноздри  и  к  "Шишу"
веригой, а Тырло -  на  полный  форсаж.  Едва  от  погони  оторвались.  На
укромной планетке аспиду хвоста выкручивали, в дугу ломали, но о  секретах
всех дознались и отпустили к родной гадской маме. А охранной такой машинки
аспид больше не имел - вот так, натурально, войне и был дан главный излом.
А наперсники, воротясь на Лябду, затянули ее непробивным лазоревым пузырем
- гадов секрет ядреной силой планеты питался.
Так и повелось у Лябды - что царству наперекосяк, то себе в  заначку.
Вскрылась ошибочка главповитуха Дрызга.  Понесли  солдатки  от  архаровцев
первый женский молодняк - сработал запрет  на  пацанву.  Но  Фиська,  всех
пощуплее, первым тревогу забил.
- Ежели еще привесок  обещается,  то  отгрохают  нас  бабоньки  одним
только количеством. А  у  меня  крайняя  плоть  засуху  обещала.  Надо  бы
как-нибудь с передыхом, для устойчивого вдохновения.
Вот  тогда-то  лябди  и  соорудили  им  питательный  рассол  -   коль
помариноваться с полгодика, выйдешь крепким как малосольный огурец.  Да  и
омоложение явное прослеживается. Так и зажили: бабы  в  поле  клопочут,  в
труде геройствуют, передовиков выявляют, а как срок прийдет (к  урожаю)  -
архаровцев из кадки долой и  пенки  именно  отличницам  лябдянских  нив  и
весей.
Бывало, ударницы так Фиську изъегозят, что после смены он  ни  ручкой
ни ножкой - и только те, кто не трудом, а  сметкой  богаты,  вылущивали  у
него твердинку мужского настроя. Хоть  в  том  гуже  Тырло  и  Хряпс  были
подюжее, бабы Фиську любили и жалели больше - за веселый нрав  и  выдумку,
пусть не об морок, но по куражу.
Особым изыском считалось оттопырить Фиську напослед, перед отзывом  -
тем  лябди  особо  друг  перед  другом  кичились  и  спрашивали  у  Фиськи
подтверждения. Тырло прозвали "убивцем", а Хряпса величали  не  иначе  как
"батюшка" - поощрение делал неспеша, добротно  и  с  основанием.  Истинно,
государь был в числе его достоинств.
Урожайные гуляния шли на истом, Фиська с Тырлом ретировались к посту,
Хряпс - в стольну избу, лябди с чугунами - в поля, а погодя  -  на  зимние
квартиры, грудняк вынашивать.
Так вне мытари минуло полвека. Лябди давно  уж  пообвыклись  к  такой
фаллократии, но случился Пеняй и  вселилась  в  лябдонаселение  моногамная
тоска.
- Вам что, пострелам, пистон раздавил и на боковую, - жаловалась  под
заговенье краса-Удива. - И пока хрен в голову не стукнет... А мне постыло.
Хоть бы старичка какого на исход лет...
...а кондуит Пеняю не поверил, к царю не допустил. Посчитали  вредным
державе заговором с целью опасных слухов. И в гаплык-час Пеняя на плаху  и
подвели.
- Каково последнее желание? - спросил тертый палач.
- Мне бы...  -  осекся  Пеняй.  Глазами  в  небе  поискал.  Вздохнул,
улыбнулся чему-то. - Мне б на Лябду опять... Там...
И связкой рук хотел изобразить, но тут его и декапелировали...



Сляп 6

Время уж не шло, а спотыкалось бегьмя.
Гельдып II вовсе отческого блеску  достиг  -  обполовинил  людишек  в
царстве, и тому остатку жизнь шла  не  в  жир,  а  в  кизяк.  Сколько  лет
пролетело, а зелье отворотное, на бабаеде замешанное, продолжало крамольно
действовать. Уж труха, а не бабы остались - тужились, а  девок  рожать  не
могли. Уж и секли их за это, и надзор  денно  и  нощно  вели  -  чтоб  без
утайки, - а те и вовсе ояловели.  Мужик  после  сплочевной  войны  остался
простой и смирный, но и он без природы не мог. А где отдушину  найти,  зуд
унять? Вот и приладились к вину - до изумления, до зеленых гаремов во сне.
Гельдып же всех кавалеров запретил и самолично фрейлинами занялся. Но
и у него - мимо. Истерзался, в себе изъян ища - бывало,  задержится  перед
голопузой статуей иль картиной и попредметно соизмеряется. Поэтому картины
в царстве быстренько перерисовали, и даже втихую царю скипетр подменили  -
на короткий и кривой, - чтоб не удручал. Но все равно:
- Порядку в стране нету... - вздыхал и скипетром в ноздре ковырялся.
И министры в страхе принялись дисциплину повышать везде - в полях,  в
мастерских,  в  банях,  нужниках...  А  в  армии  тех   лет   все   больше
механического солдату было - хоть и подороже людской плоти,  но  жалования
не просит, все державе экономия. И уж понятно, чугуну  излишняя  строгость
без надобности. А тут офицеры - чуть что, разряд под щиток, иль абразивной
пудры в муфту.
И  вот  однажды  у  железного  сотника  Звяка  от  экзекуции  коротыш
случился. Начистил он вид офицеру, гикнул сотню  и  умчался  чугун-счастья
искать. Передал остальным: "Коль  ячейкою  богаты  -  айда  с  нами,  коль
закисли спаи - гни дальше  кинемат  под  ибиотами..."  И  хруснул  раскол,
потому как чугуны все как один деру дали.
Гельдыпа чуть кондрат не хватил. Издал манифест о начале принадлежной
войны - мол, кто к кому принадлежит - к людям, или к жести безродной.
Война она всегда в точку. Мужикам от бабского вопросу отвлечение.
А чугуны обживали себе холодные безветренные планетки, там  созерцали
небесную  механику  и  самосовершенствовались.  Гельдып  мужика  в   армию
наскреб, вытрезвил - и навалом  на  чугун-редуты,  авось  захлебнутся.  Но
чугуны от ибиотов бежали, увиливали, да  так  и  сгинули,  вновь  озадачив
царевых генералов. На всяк случай послали дальнюю разведку.
А Лябда тем временем  почивала  всыте  и  в  достатке  -  по  причине
недобытности и хитрого самообустройства. И все на ней казалось незыблемым,
пока на пупок не нагрянул новый разлет...



Сляп 7

- Мятежники есть?
Фиська протер глаза от рассола  и  залупал  как  балда.  Подле  ушата
стояло сплошь офицерье - галунастое, мосластое, злое. Впереди всех  Штырь,
с черными усиками и стеклянным пятаком в глазу.
- Никак сам царь-государь пожаловал?  -  юродиво  стал  бить  поклоны
Фиська, обливая маринадом кремовые сапоги.
Штырь медленно натянул перчатку и - с брезгом так - вынул  Фиську  из
ушата. Случилось, что Тырло ночевал в городище,  лечил  чирей.  А  Фиська,
помня, что таможня - лицо державы, стоял  теперь  в  мокром  мундире,  при
аксельбанте и с хоботом на веревке.
- Ты кто?
- Эта... камергер! - брякнул с кондачка Фиська.
- Может, камердинер?
- Ага, капельдинер...
- Ты мне, сукин сын, по форме докладай! - труснул дезертира Штырь.  -
Имеются ли в наличии чугуны?
А чугунов было хоть завались. Все они после баталии повалили на Лябду
(Фиська тогда облагочинился) - бабы  принимали  их  охотно,  экзекуций  не
учиняли, а ласково применяли в сельском хозяйстве.  Приткнулся  тут  же  и
главный кибер-дезертир Звяк. Фиська об этом, конечно, знал, но валял дурня
- для разведки.
- Чугуны? Так точно, имеются! Стоят,  казаны,  и  все  по  полям,  по
полям...
- Караулы?
- Ага. Ворон ужасают. Как воткнули в прошлом веке,  так  вороны  все:
"караул! караул!"...
Так ничего путного от Фиськи не добились, даром только  облагоматили.
Впустил он их под скобу, за ухо от недоброго сплюнул и побег  докладать  в
переговорник.
- ...Тырло, ты уж себя и Хряпса обереги, мало ли чего, - наказал  под
завязку Фиська. - Лябди сами управятся.
И управились. Даже более. Через неделю Фиська  узнал,  что  на  Лябде
объявился свой, доморощенный царь - Штырь I.
А воцарение случилось так. Когда мотня началась,  Тырло  спрятался  в
роще и дремный ушат с Хряпсом прихватил (не терпел батюшка, когда недосол,
а будили). Полсотни офицеров - скриплых, школеных - пожаловали в  городище
и произвели полный обморок среди лябдей.
- Эх, тряхнем мошной, господа!  -  перегикнулись  с  казенного  кошта
голодники. - Уж и впрямь закуток - "куда Гельдып ибиотов не гонял"...
И в смех мелким бесом.
Лябди аж заробели - как можно такую красу руками трогать. Не  обсевок
в поле - офицер! Тырло в леске хоронился и грызмя грыз ногти от  ревностей
и досады - уж больно офицериков лябди приветили. Офицерики учинили банкет,
эполетами охмурили девичник и по свежим  впечатлениям  установили  военный
диктат.
Штырь,  ранее  придворный  камер-альконавт,   но   разжалованный   до
разлетного, таил на Гельдыпа зуб, и таперича, присмотрев на Лябде  несметь
чугунов и приятное телу обчество, решился на самопомаз.
А бабоньки-то, бабоньки все стояли разиня рот, или  как  распоследняя
челядь бегали на посылках. Вот что было обидно. Тырло едва не выл.  Его  с
атаманом, однако ж, не выдавали, видимо, имели свой интерес. Ну  а  Штырь,
думали лябди - ну, решил пошалить стеклоглазик, и пускай ему, царюй,  пока
душа просит. Лябдям  и  диктофаллия  в  радость  -  надоело  над  рассолом
чахнуть.
Первым делом Штырь вывел свет - до гурта первых  красавиц  Лябды.  Да
все тощих и малахольных - для породы. Надавал им титлов, всем  сестрам  по
серьгам.  Потом  челядей.  Тут  заминка  вышла.  Работящая  Удива  наотрез
отказалась вчерашних товарок обстирывать и обшивать. Упрашивать не  стали,
взяли ту, что сама просилась. А Удива обиду на узелок и в лесок все  чаще,
где Тырло в схроне.
Потом Штырь амнистию  чугунам  подарил  и  призвал  всех  в  гвардию.
Чугуны, народ элементарный, пошли, лишь  Звяк  отказался,  ушел  со  своей
сотней к полюсу. Офицеров он на дух не регистрировал.
Пока Штырь балы-приемы ладил, жилось ничего, весело. Любую лябдю, что
приглянулась, могли ко двору привадить. А кто  не  приглянулся,  не  шибко
серчал - ведь мужика, главное, на Лябде больше стало!
Потом, думу издумав, Штырь объявил Гельдыпу кромешную войну. И  пусть
себе Гельдып о  Лябде  не  слыхивал,  главное  -  поступать  по-царски,  с
отмашкой. Справив триумф по началу действий, Штырь для оборонострема решил
навесть порядок - пуповок огосударить и беглых, коль имеются, известь.  На
заимку нарочных Фиська не пустил, но Штырь из положения  вышел  -  записал
обер-привратником и определил на довольствие, авось клюнет. Фиська  только
сплюнул, про чинок узнав.
Чугуны разошлись по округе измену искать. Чешут: Тырло и ушат в  упор
не замечают, а Звяку и сотне закадычной -  все  маслеца  да  запчленов.  В
общем - одна видимость работы. Чтоб без взаимных обид.
Эх, царил бы себе дальше Штырь,  бил  бы  в  аноним  Гельдыпа,  почет
нагуливал, да только вскорости все сломалось.
Ушел как-то Тырло в гости к Фиське  -  под  горькую  лябдей  честить.
Пробирался ночью, огородами, а ушат на досмотр Удивы оставил. Не  утерпела
опальница, принялась Хряпса будить, да только так крепко спал атаман,  что
разбудеж Удивин  аж  при  дворе  услыхали.  Мотнулись  в  рощу  с  десяток
офицериков. И к завтраку привели Удиву и всего из себя  одетого  Хряпса  -
раскочумиться он так и не соизволил, даром будильники  хобот  порвали.  На
вопросы в ус не дул, глаз не казал, а все плямчил да  пошатывался.  Удива,
напротив, дерзила:
- Ты мне, спесивец, колом вона где! - и по горлу чирком.  -  Думаешь,
коль три глаза во лбу, так особист? Все одно - помазло ты липовое...
Возлютовал тут Штырь.
- Липовый, говоришь? - (Сам-то давно чуял, что на блеф куплен.  Чуял,
да не все.) - Вот я вам для кликсена башку и отгаплычу!
Удива Хряпса своей особой загородила.
- Не подходь! - офицерику рьяному. - Не то возопияю!
И возопияла. Да так,  что  Хряпсово  пробуждение  началось.  А  когда
рьяный двинул Удиву в лоб, очи расклеял.
- Вы чо, мля, - говорит, проморгавшись, - мужиков нарожать успели?
Офицерик и его шандарахнул. Только Хряпсу это, что комара отпечатать.
Но обидно. При всем родном бабском народе, что на площади в  остолпенении.
Такое впервые увидали - чтоб  лепшую  товарку  по  лицу,  да  чтоб  самого
батюшку... Вот  теперь-то  Хряпс  и  проснулся  окончательно.  А  офицерик
прытким образом избу - навылет, да и - окарачился. И семь  лябдей  по  лбу
отмстили. И Звяк подоспел...
Фиська и Тырло проснулись от стука в ворота.
- Эй, тетери, принимай кредит!
Чуть не вся Лябда у ворот мяла связанных офицеров.  Там  и  Хряпс,  и
Звяк со своей чугун-сотней.
- Побаловались, и будя...
Разжалованных прелестников в бронелет что похуже затарили, а  поновее
- себе в запаску. Подкурили камелек и пульнули в небо.
- Простите нас, роднинькие! - в ноги к архаровцам пали лябди. - Галун
попутал, ослепли с непривычки.
- Ладно уж, - отмахнулся Хряпс и зевнул. - Чего-нибудь там сообразим.
Нам, мля, наука будет...
И пошел за свежим рассолом.
А лябди все сокрушались:
- Надо же! Всего-то с полсотни, а чуть в  лихо  не  ввергли.  Видать,
напрочь говенный мужик в запузырье проживает. Ему б только кровя  пускать,
да помазаться. Лишь дезертир - один  человек...  А  ибиотам  дорожка  сюда
заказана. На шея сядут...
Вот, пожалуй, с этого моменту и началась Великая Лябдянская Смута...



Сляп 8

Раскатилась паводком по царству слава лябдянского куператива.
Чистый бандит: бронелет в красных подпалинах,  весь  в  лентах  да  с
бубенцами, по эфиру гасает, женским спевом посты амуряет, а кто  вдогонку,
нашармака - того прямиком в засаду, в какую-то "пупку". Там улов раздевают
до нагиша и учиняют гоньбу с последующим срамом и выдворением. Хищных  баб
на планете той - прорва, да, говорят, им еще подмога спешит...
А дела тех лет в царстве  шли  непутем  и  засеклись  путарем.  Мужик
остался - сплошь недомерок, а бабы - просто жмых...  И  чтоб  нерадение  в
царстве известь, решили  вопрос  махом  -  запретили  баб  подчистую,  как
заразный элемент и гнездо распада. И вся недолга! Мужик совсем  обчесался,
исподом упрел и ходил чумной, с сухоогненными глазами, но главное -  искус
убрали, жить стало веселей!
И вот только гармонии достигли - изнасильная напасть!
Порылись в кондуите и точно - рапорта, тленом битые: повитуха Дрызга,
разлетного Пеняя, протокол допроса Штыря, царева изменника.
- Где они? - спросил Гельдып.
- Комиссия окорнала...
- Окорнать комиссию!
А Лябда разошлась не на шутку. Царевы разлеты ловились  на  мохнушку,
на подмашку, на пендель или просто вгонялися страшным  "Шишом"  прямо  под
пузырь. Иным служивым такая рыбалка в голову шибала, чуть сами  на  мормыш
не  просились.  Но  лябди  к  ибиотам  были  строги:  туризм   делали,   а
перебежчиков выдавали. И такую страсть в народе отказники разтрезвонили  -
слезу выжигало!
Изловом занимались лябди, архаровцам на такие дела аппетиту не было.
А Гельдып не мудрствовал. Предал  Лябду  афемине  и  объявил  Великий
Забезбабный Поход. Собрал абезбаты и пошел на лябдей бабаедом.
Так однажды "Шиш" цареву экспедицию и приметил.
- Ой, девочки, - молвила Удива, -  шибко  много  их.  Зараз  всех  не
перехапаем.
И шмыгнули под непробивну глазурь. А Гельдып Лябду  хомутом  опоясал.
Заголил пыркошвары и  стал  переговоры  кликать.  Ввиду  важности  момента
пришлось Хряпса растолкать.
Едва глазенапы расклеял, подвели к нему министра. Тот для внимания  в
корнет-а-пистон дунул и пошел крыть по-Гельдыпу по батюшке:
- Ультиматум: обманки - убрать, небозвон  -  распечатать,  чугунов  -
выдать, и выдать также, коль еще живы, ослухов царя небесного -  Хряпса  и
иже. А также приготовить контрибуции немалое количество,  после  чего  мы,
Гельдып II, подумаем, что с антиполым и половредным населением делать...
У Хряпса подкова зубовная и отвисла.
- Транспорант над околицей читал?
- Работа моя такая, весь век чужое читать...
- Так вота вам, мля... - и свинтил из пальцев что попроще и покрепче.
- Воевать с вами не будем, честь не велика...
И началась осада, названная в народе "Фигдам".
Лябдяне по такому случаю  и  пупок-заимку  прикрыли  -  от  огульного
обстрела. Гельдып лупил в пузырь всем калибром, что только мог  свезть  со
всего царства. Абезбаты амором перли в атаку - "Даешь!" -  до  кумпольного
звона, а себе в шишку. Лябди  вначале  пугались,  когда  на  небе  огненны
волдыри вразбрызг, а потом ничего, пообвыклось.  Только  одна  беда  -  по
ночам светло и моргко - на манер фейерверка.
- Всех баб дотла! - кипень изо рта метал Гельдып.
Но канониры давно уже просекли, что дело - шпок. Да делать  нечего  -
долбили, пока боезапас не вышел. Собрался совет и на ем  генералы  удумали
загатку:
- Загатить их к ядреной афемине - свет перекроем, авось увянут...
На кумпол для эксперименту ибиота пустили - тот постукал  по  нему  и
даже сплясал.
- Загатить можно, да вот где столько гати взять?
А Гельдып к совету своего любимого корнишону объелся и сидел  черный,
пучливый, потому и присоветовал:
- Не эксперимент, а экскремент!
- И точно! - возликовал генералитет. - Фекалом их, лябдей, замажем!
И принялись сгонять со всех  краев  ибиотов  -  на  помаз.  Накормили
прелой кашей и на кумпол лябдянский пустили.
Разбеглися поутру хляби небесные и узрели лябди над собой  антиресные
астральные тела. Тела мушней по небу роились и гадили.
- Так они нас вчерняк заповидлят! Помрем ведь - как в подполье...
Хряпс обложил небеса по вышнему ранжиру, прыгнул  в  "Шиш"  и  полетел
вдоль кумпола, у старателей под раскорячкой агитацию  волоча,  на  длинном
штандарте писанную: "Языком вылижете. Хряпс. Мля".
Ибиоты,  совесть  хоть  сохлую,  но  имели  и  пребывали  в   великом
расстройстве. Ведь несваревом фикали прямо на красоту - на ухоженные нивы,
на лябдей, что голышом поля обложили - позагорать напоследку.
И тут еще Хряпс разъяснения устроил:
- Мы щас на вас телепатию применим.  Телепнем  кумполом  -  так  весь
унавоз с помазками в эфир закамуфлетим. А мало будет,  так  Лябду  и  весь
прилежный околоток на элемент порозним. Аспидова машинка и  не  то  может.
Так что забирай, Гельдып, ибиотов без никаких отнюдь. Живыми  не  дадимся, мля...
И все это, охульник, не  шепотом  за  столом  переговорным,  а  через матюгальник "шишовый".
Почесались тогда ибиоты, помолчали и решили, что, видать, того,  пора
революцию делать. Все условия  навзничь  -  и  фекла,  и  каша  прелая,  и
противодушевный  гадеж  на  кумпол,  и  красота,  главное,  рядом,  отчего
ситуация обострялась крайне. И вот когда Гельдып приказал гачение усилить,
то мужик буром на помазанника  пошел.  И  сверг.  Так  агитация  Хряпса  и
близкое обещание счастья (вот она, Изобилия,  токмо  за  экраном)  усилили
порыв, и не просто, а - в клочья! Власть отдалась удивительно  легко,  как
лябдя  писанному  красавцу.  Гельдып   бежал,   генералами   унесенный   в
неизвестном направлении. Ибиоты по  горячке  еще  с  недельку  морды  друг
дружке чистили, а затем вымыли кумпол и скромнехонько постучались в гости.
Но лябди агрессора не больно-то жаловали.
- Этот маневр с Гельдыпом нам хорошо понятен.  Издоверились  мы,  был
печальный  опыт.  Чохом  не  выйдет!  Есть  предложение:  встречаться   на
недалекой белокрылой планетке с приличной  планировкой,  голубым  небом  и
хорошим видом. Есть  у  нас  такая  в  загашне.  Гужеваться  будем  малыми
партиями, под присмотром Звяка и сотни. Они, в случае чего, расцепят...
Нечем крыть. Мужики принялись за выборы. Будь одна партия -  всем  бы
гуртом записались, а при многопартейщине, делать нечего, пришлось  малость
подраться - ошеломный аргумент один только силу имел...
- А вы по уклону делитесь, - советовали лябди, - или  глосованием,  у
кого мандат выше...
От своей  стороны  собрали  делегаток  по-старому  -  передовиков  да
ударниц. А на планетке  недалекой  чугуны  тем  временем  порядок  навели,
зверье опасное отогнали и предоставили первому съезду простор для дебата.
Планета и впрямь была голубонькой. В  дремны  облака  укутана  и  как
создана для прелюбовных баталий - и мягка, и  сытна,  и  душиста,  горы  -
сахаром, трава - периной, реки - первухой... Видать, тамошняя природа сама
себя полюбила и гостям наказала.
Хряпс, Тырло и Фиська больше с чугунами хаживали - с ибиотами контакт
не шел, больно смурнявыми они им показались, чуть что - за грудки,  то  ли
от зависти, то ли от дурной  воспитанки.  Проживай  у  лябдей  сказался  -
дезертиры и нежнее стали, и окатнее, а с хамом чего - ни об изыске,  ни  о
дизайне не покалякаешь...
Вот потому, когда непостижимо и скоропостижно исчез Фиська,  Тырло  с
Хряпсом просто взбеленились:
- ................................!!! - в  неудобь  сказуемо  лютовал
Тырло.
- ... ...... ......, мля, Лябду закроем! - чуть запаздывал Хряпс.
Но Фиську так и не нашли...

Сляп 9

Ужо потешились лябди с мужиком.
Никто на попятную не  шел.  Вся  траву  измяли,  кустики  поваляли  и
деревья расшатали. Чугуны на такого насмотрелись...
Местное зверье, что неопасное, воодушевимшись, тоже впало в  режим  и
расплодилось до неимоверного числа. Массой своей  хищникам  поперек  горла
стало, отчего разбойная всякая тварь от перееда померла иль сократилась до
неопасного количества.
А смычка  продолжалась.  Каждое  утро,  проснувшись,  ...............
.............................., ....... ..................................
и стоймя ........................ ............ и влежку ..................
..... и в чирку  ............ ............ и всласть .............
...........:
- Ох!
....................:
- Опа!
...........................:
- Опоньки!
...................................!..
- Опушки!!!
............,
- Цып.
.........................................................
....................., "........", "........", "................".
- ........... "........"?
- А "............" не хочешь?
................................. ...................., .............
....... .................................., ..............................
.......... - ........................................, ...................
.................  ...............!!!  ........!..   .........   .........
......
- Ой, что это?
- ....
- Да ну?
.......................................................  ............
до полного обомлева, пока не умаялись и не устроили пересменку партий.

Сляп 10

Вторая партия, опыта почерпнув, взялась за дело с большей  сноровкой.
И...

Сляп 11

Третья партия, разобрав перегибы первых, устроила...........
сляп
...
...ляп
...
...ля...
...

Сляп 43

А когда планетку вконец изваляли, сошлись  в  чистом  поле  последние
партии. И тут такое началось!
..............................

Сляп 44

Возопияли лябди. От радости. МАЛЬЧИК РОДИЛСЯ!
Правда, мамка не могла припомнить, от кого, но не  беда...  Уж  очень
боялись, что зелье отворотное  убило  в  лябдях  способность  к  мужицкому
воспроизводству. Перемогли ханамуж-корень! Отпустило,  расколдобило!  Бабы
чуть мальчонку не затягали. Потом понесла еще, потом  -  другая,  а  после
пошло природным порядком - мальчик, девочка, мальчик, девочка...
Хряпс, особа почти нейтральная, занимался перевозкой партий. А  Тырло
сидел в печали на  посту  у  аспидовой  машинки.  Как-то  вечером  в  избу
постучались.
- Ночлегом не угостишь, добрый молодец? - спросил  старец  с  клюкой,
оволосившийся так, что глаз не видно.
- Нельзя. Пост у меня запупонный, посторонних долой!
- А не ты есть архаровец Тырло?
- Ну я. Меня все знают.
- А мне откудава? Офеня я, странник, почитай век  на  своей  колымаге
добирался. И привет тебе предсмертный передаю от  дружка  твоего,  Фиськи.
Гельдып со своими енералами его замучил.
- Врешь! - взвился Тырло. - Чем докажешь?
- А вот... - и показал одежку Фиськину.  Была  она  вся  в  дырьях  и
обагрена кровью. Всплакнул Тырло, а офеня за штофиком в ракетку  сгонял  и
утешеньем занялся.
- Нашел я его брошенным. А  потому,  что  передрались  енералы  и  по
нечайке вместе с Гельдыпом в черную полынью эфира канули. А на Фиське  зло
сгоняли - попытают, подлечат и снова... Не выдержал мук. Передавал  привет
и просил беречь себя и Хряпса.
Душевным оказался офеня. Хоть малое,  но  утешенье  архаровцу.  Когда
Тырло заснул, странник  его  тулупчиком  укрыл,  а  сам  на  полу.  Так  и
притеплился на неясный срок.
А меж лябдями и ибиотами  зрела  разноголосица.  Мужики  про  деточек
прознали и на Лябду проситься - с поклоном.
- Среда  у  нас  стерильная,  неча  всяку  заразу  несть!  -  наотрез
отказались лябди.
- Бабы, дак как же эта? Век нам  об  кумпол  скрестись?  -  гневились
мужики.  -  Обещаем  матриархат,  только  семейного   уюта   с   деточками
пообещайте!
- Зубы сперва драить научитесь!
Но лябдям, конечно, тоже хотелось в тандемы. Приплод волной  покатил,
за него опаску питали, не за себя. И мечталось всем о светлом недалечье  -
без мордобоев, без сеч и грубостев, чтоб  все  ходили  в  белом  и  любили
друг-друга не впроголодь, а вволю...


- А ведь мы тоже народ порченный!  -  вздыхала  Удива.  -  На  мужика напраслину гоним, а сами? Какой пример деткам покажем? Мужиков  как  лапти меняем, совсем перепутались. И удержу уж никакого. Тут  промежный  вариант нужен... И на совместном, обоюдополом съезде порешили: "Дабы вырастить потомство чито-честным, без загибов и грязи нынешней,
всех совместных детей переправить на случную планетку. Воспитание доверить
чугунам  -  народу  нейтральному,  аккуратному  и  строгому.  Губернатором
назначить Хряпса, большого ума человека, и заказать туда дорожку всем -  и
лябдям и ибиотам, пока самотеком не помрем и от глупого  наследия  деточек
наших освободим. Пусть детвора растет  как  трава,  сами  они  до  войн  и
прочего отворотного не додумаются. Вклады в питомник производить  согласно
рожанию.
Обоюдополый совет. Печать."

Сляп 45

Хряпс собрал последних детей и повез в питомник.  А  Тырло  готовился
кумпол  с  Лябды  снимать.  Лябди  прихорашивались,  городище   и   хутора
прибирали, ждали гостей.
- Это вот и есть аспидов секрет? - указал старец  на  блестящий  шар,
что в подвале за семью печатями схоронен был, а теперь переливался  чарами
перед ним и Тырлом.
- Он самый. Фиська постарался в свое время. Из-за машинки этой, можно
сказать, вся Лябдянская Смута и заварилась.
- И кумпол он, значит, питает?
- Он. Вишь - рычаг? Вверх его - кумпол пузырем.
- А ежели вниз?
- Тогда пузырь - угнетом, всю Лябду сомнет, сдавит и огнем  зажгет  -
взорвет, значит. Этим страшьем мы Гельдыпа напужали.
- Испужался?
- Еще как! Так и сгинул.
- Не сгинул...
Обернулся Тырло и глазам своим не поверил. Старец седые космы  скинул
и стоял  теперь  натуральным  Гельдыпом.  А  клюка  в  руках  его  фугарем
обернулась. Зашипел отставной царь:
- Вот вы мне все и попались! Снова моя власть будет!
И продырявил Тырло меж грудей. Качнулся архаровец,  воздуху  глотнул,
руками зашарил и, себя уж не чуя, схватился за страшный рычаг.
- А-а-а-а-а!!! - по-звериному взревел Гельдып и бросился  к  секрету.
Но опоздал. Рухнул Тырло, рычаг увлекая...
- О! - воскликнул Хряпс, последнего ребеночка убаюкивая. -  Еще  одна
звездочка народилась. А нам спатки пора...
А ребеночек возьми, да и заплачь...
Апосляк.
Мужики горевали долго. Остались досуха вдовыми. Вся Лябда с последним
женским населением пылала в небе веселой  звездою.  На  Хряпса  глядели  и
ждали чудес.
- Сие, ибиоты, непоправимо. В бобылях  нам  до  смерти  ходить.  Одна
надежа - детки наши. Может, оно и к лучшему...
И заплакал. Впервые...
Поселился на спутнике питомной планетки. Всех чугунов себе  забрал  и
оборону кругом держать начал - от дурней всяких. Поклялся детишек  сберечь
и старого мира не подпускать вовсе. А чугунам наказал  в  назначеный  срок
онеметь, чтоб детвора про старые дела ничего не прознала.
Ибиоты нашли себе выход: нарыли пещер средь планет умершего  царства,
залили питательным рассолом и все до одного туда  занырнули.  А  последний
входы замазал и поставил хитрый датчик, что на бабу полнозрелую реагирует.
Хряпс к тому времени вовсе одряхлел. Я у него и  раньше  в  товарищах
хаживал, а напослед только мне, как дезертир дезертиру, доверял.  Подозвал
к смертному одру своему и наказал:
- Тебе, Звяк, передаю новую поросль. Техникой  не  балуй,  пущай  все
сами себе изобретут и живут без подсказки. Ты только в лиху годину  к  ним
на выручку приходи, и то, ежель  хорошо  попросят.  Ты  у  них  теперь  за
отца...
А холод уже ноги прибрал...
- Тело мое положьте в "Шиш" и отправьте в  эфир,  пусть  себе  носит,
мля... Чугунов со временем с планетки спровадишь, так  лучше  будет.  Себя
береги... Как помирать надумаешь, лет эдак через тыщу, аль две, всю правду
тогда и расскажешь, думаю, полезно будет... Да! Накажи, чтоб баб в эфир не
пущали, мля... Неча им там  делать...  Напорются  на  пещеры  с  мужичьем,
датчик сработает, как полезут они... Беда будет, мля... Эх, лябдей  жалко,
мля... Зелю...
И закрыл глаза. Я думал все, ан нет.
- Не гоже, чтоб планетка случная, питомная, без названия,  без  имени
расцветала... Щас придумаю...  Щас,  мля...  Эта...  Ах,  лябдей  жалко...
Зелю... Зелюшку... мля... Зелю, мля, жалко... Пущай  так  и  называется  -
Земля.
И помер.