ЗОНА

                Часть 1
               
                Папка полковника Осипова

           «Следить за русской политикой – это все  равно, что   
     наблюдать за дракой двух псов   под ковром».
                Сэр Уинстон Черчилль.               
1.          Если бы раньше жителям Ростова-на-Дону сказали, что в канун Нового года возможен проливной дождь при темпе-ратуре в десять градусов тепла,  никто бы не поверил. Но снеж-ные зимы остались в благословенных старых временах. А ныне – дождь и до омерзения плюсовая температура.
Ещё вчера ехидный моросящий дождик понаделал лужи. На центральных улицах Ростова всё это прошло не очень заметно.  Здесь же, в трущобном закоулке, стало непролазно и гадко.
Из-за дождя старенькая улица Донская пребывала в дурном настроении и, вспоминая иные, снежные зимы, плакала и раски-сала. И только грузовикам, которые съезжали сюда с Вороши-ловского моста, погода была безразлична: они преодолевали препятствия,  ворча, чихая, обдавая редких пешеходов и стены домов грязью и вонючим дымом.
Ватаги местных мальчишек научились извлекать пользу из этой ситуации. Когда  машины буксовали в грязи, они успевали залезть в кузов и, если там находилось что-нибудь пригодное для продажи, сбрасывали, передавая по цепочке друг другу. Тем и жили.
– Бардак в стране, – говорил Георгий Витальевич Осипов, глядя из окна своей квартиры на моросящий дождь.
Однако уже на следующий день, а это был вторник 28-го декабря 1999 года, поднялся ветер, грязь и лужи высохли; уже можно пройти к дому, не увязнув в непролазной луже.
– Давно бы так, – сказал  Георгий Витальевич. – Ураганом бы всё смести! Под корень! К чёртовой матери!
Он осушил стакан водки и потянулся к закуске. А закуска у Жоры была в основном одна: чёрная икра. Много чего другого появлялось на столе. Но по-настоящему он уважал только икру. И странным образом она у него никогда не переводилась. И это притом, что жил он в жалкой трущобе, в  холостяцкой двухком-натной квартирке. Голодранец, безнадёжный пропойца, псих – только такой человек и мог жить в этих потрескавшихся стенах, ходить по этому прогнившему полу под готовым в любую ми-нуту рухнуть потолком.   
Напротив сидел плотный русоволосый мужчина лет сорока.
– Попытки смести всё подчистую – они уже делались, – возразил гость. – И что получалось? Строить надо. Новое и по-лезное. Но и вырезать скальпелем или выкорчёвывать бульдозе-ром – это уже вопрос техники.
Жорин гость, Алексей Николаевич Медведев, красавец со шрамом на левой щеке сидел в продавленном кресле и делал вид, что вот зашёл он к старшему товарищу, «крестному отцу», так сказать, чтобы проведать, пропустить стаканчик да вспом-нить минувшие дни.
– Если бы всю энергию, – продолжал гость, – которую мы разбазарили на всякие показные мероприятия, да пустить в дело, представляете, куда бы мы  ушли?
Медведев почтительно говорил Жоре «вы», а тот своего гостя по старой привычке называл на «ты».
– И никуда бы мы  не ушли, Лёха! – возразил Жора. – Так бы и сдыхали себе под забором, как сейчас сдыхаем. По натуре наш народ свинский. Все – сволочи! И все – свиньи!
Алексей Медведев отодвинул от себя наполовину опусто-шённую миску чёрной массы, обвёл взглядом комнату и усмех-нулся.
Жора внимательно посмотрел на гостя:
– Чего смеёшься? Думаешь, раз я живу в этой хибаре, то и я стал таким же свинтусом, как они?
– Ничего я такого не думаю. Тем более что живёте вы здесь, Георгий Витальевич,  по собственному желанию, из принципа. Вас никто не заставлял. И потом: кто это – они?
– Эти все! Все они там! – заорал Жора, показывая в сторону окна.
Что-то дешёвое, балаганное было во всех его жестах, в зло-вещем бандитском голосе, в нарочито придурковатом выраже-нии лица. Всё  производило впечатление то ли какого-то розы-грыша, то ли наваждения.
Медведев с любопытством посмотрел в окно: с высоты хи-бары, стоящей на высоком крутом берегу Дона, ничего, кроме серой воды и пустынного берега по ту сторону реки, не было видно. Ветер гудел за окном, поднимая рябь на воде, гнул моло-дые деревца, гудел за окном. Вновь заморосил дождик, и капли забрызгивали окна, делая изображение расплывчатым и волно-образным.
– А я вот возьму, Лёха, и открою своё собственное сыскное агентство. Или, в крайнем случае, – охранное! Понабираю стоящих ребяток, раскручу дело, и тогда такие бабки повалят! Такие бабки!..
Осипов продолжал рассуждать. Голос его звучал глухо, на одной ноте, затихая в конце предложения. Казалось, он вот-вот заснёт. А  гость слушал его, порою что-то отвечал, но, на самом деле, думал о чём-то своём…
               
Почему-то вспомнилось, как  много лет назад в Афгане они напоролись на засаду. Все уже поговаривали, что скоро конец, и вдруг такие дела… Он тогда служил в разведбате восьмого пол-ка спецназа ВДВ. Их расстреливали с двух сторон как на поли-гоне. Негде было спрятаться, да и никто даже не успел среаги-ровать. На его счастье подоспели вертолёты.
В живых осталось только трое.
Через неделю прапорщик Никифоров повёл их мстить за то-варищей в тот самый кишлак. Действовали, как роботы. Без со-жаления к старикам, женщинам, детям, молящим о спасении…
Они открывали двери домов и бросали гранаты… Боевики, как они думали, были из этого селения.
Но потом оказалось, что вовсе не из этого. Военная проку-ратура возбудила уголовное дело. Тогда Алексей и встретил своего злого гения в лице подполковника Осипова.
И Георгий Витальевич поставил перед ним простой выбор: либо – небо в клеточку, либо сотрудничать с настоящими пат-риотами, с организацией, которую в этой истории в дальнейшем мы будем  именовать Конторой.
Алексей выбрал второе и получил агентурную кличку Мед-ведь.
Потом были новые бои.
Он не единожды попадал в засады, горел и тонул. Но всякий раз выживал и возвращался в строй. Его мотало по стране, вздыбленной переменами, но в жизни мало что изменилось. Ме-нял паспорта, как сорочки, жил в постоянном напряжении и давно к этому привык. Столкнувшись с предательством и под-лостью, старался никого не пускать в свою жизнь, ни с кем не сближаться.
Женщины не были исключением.
Они были фоном, иногда – средством достижения цели. Од-нажды, в очередной раз, когда он находился на курсах, где его обучали премудростям новой для него жизни, вдруг мелькнула мысль о семье. Ему понравилась белокурая девушка из обслу-живающего персонала. Потом оказалось, что она – такая же, как он, и красота и обаятельность – её оружие. О его мимолётной слабости стало известно начальству. Был неприятный разговор, и с тех самых пор он забросил шальные мысли.
               
Мысли вновь вернулись к тому, из-за чего он здесь слушал разглагольствования старого маразматика.
Куда его заносит?.. Почему?..
Нереальное было что-то во всём этом. Необъяснимое. Не может быть, чтобы он, старый пень, и сам верил в то, что  мелет. Не может быть, чтобы – при его-то уме! –  надеялся, что собе-седник всерьёз воспримет весь этот бред. Какой-то перебор. За-чем? Ведь всему должно быть логическое объяснение… Так за-чем?
Но приказа выяснять, что да как, от чего да почему, у Мед-ведева не было. Был другой приказ.
Пора уже было. Пора!
Словно бы подслушав его мысли, Жора орал:
– Приказы нужно выполнять! Приказы! И порядок наво-дить! Порядок!.. Всё сметать! Кто не с нами – тот против нас! Нас не просто согнуть! Мы…
Медведев ничем не выдал изумления, хотя и содрогнулся от этого совпадения. И в самом деле: пора! Ещё искать его художе-ства… Писака долбанный! А это может занять и час, и два. Да и следы лишние  ни к чему…
Жестким был когда-то начальником этот изрядно одрях-левший Жора. Вспомнилось, как  после Афганской бойни Алек-сей решил, что сможет вернуться в свою деревеньку в Алтай-ском крае, но Осипов, взглянув на него, хмуро проговорил:
– Тебе это не светит. Устал? Отдохни. Заслужил. – Речь у Жоры в те времена была чёткая и краткая, не чета нынешней. –  А смыться от нас и не мечтай. Зря столько сил на тебя потраче-но, что ли? Ты теперь с потрохами наш…
– Мать у меня болеет… Повидать хотел.
– Молоток! – одобрительно кивнул подполковник. – А я что говорю? Полетишь… на три дня. Больше не могу. Тебя в Моск-ву затребовали. Что-то там назревает, и ты понадобился…
Прошли годы. Много воды утекло. Но теперь он был не ря-довым исполнителем, а инструктором, командиром таких же железных, механических аппаратов. Целыми днями проводил в тренировках. Стрельба из всех видов оружия, вождение всего, что движется, плавает и летает. Минирование, разминирова-ние… Рукопашный бой и умение вести светскую беседу, об-щаться с женщинами, не теряя головы…
Жора Осипов за это время поднялся лишь на одну ступень-ку и стал полковником, а вот его бывший подчинённый Алексей Медведев прямо-таки взлетал: из сержанта срочной службы – и в лейтенанты; недолго побыв старшим, прикрепил погоны капи-тана. Офицер в армии может отпахать верой и правдой четверть века и так и уйти на пенсию капитаном или майором. Медведев же проскочил и этот рубеж!
Время от времени кто-то из подчинённых Алексея уходил на задание, иногда отсутствовал по нескольку месяцев. Никто не знал, где он был, что делал. Не знал этого и Алексей. И ему тоже ведь приходилось выполнять задания. Взрывы, подрывы, ходки в горы и многодневные  скитания по ущельям и лощинам, ко-мандировки в  сопредельные государства – Грузию, Азербай-джан, Таджикистан…
               
– А кто это «вы»? – усмехнувшись, спросил Медведев. – Эти бомжи и алкаши, с которыми вы теперь водите дружбу?
Подумал: «Совсем спился… А когда-то был грозой… А за водку, за жратву – эти его дружбаны-алкаши на всё согласятся, стерпят любые издевательства…»
Как-то был свидетелем, когда пьяный Жора кричал на собу-тыльников так, что содрогалась вся округа, да, наверно, и далеко внизу, на набережной Дона было слышно: «Паскудники! Всех пересажаю!» или: «Всех поперестреляю!..» Но отходил и при-мирительно говорил: «Кто старое помянет…»
Те готовы были претерпевать всё новые и новые унижения, только бы кормилец-поилец подбросил им бутылочку-другую да с шашлычком, а то и с люля-кебабчиком собственного приго-товления. Осипов любил готовить. Особенно мясные блюда. Они у него всегда хорошо получались. На пустыре между кус-тами шиповника и грудами мусора постоянно устраивал дымно-шашлычные мероприятия – с песнопениями, с воплями на виду у всего дома.
Странный это был дом. 
Он обладал удивительным свойством: со стороны улицы ка-зался одноэтажным, а со стороны Дона –  из трёх этажей. Всё дело было в крутом обрыве, на котором его водрузили строите-ли лет сто пятьдесят тому назад. А то и все сто семьдесят! Дом был построен в своё время на совесть и имел толстые кирпич-ные стены, но, пройдя все войны с их канонадами, перестрелка-ми и бомбёжками, он порядком обветшал. А тут ещё и другие дома, весьма крупные, продавливали грунт, вытесняли его. В результате дом пошёл трещинами, готовый в любой момент сползти с обрыва на большую наклонную поляну, распростёр-тую ниже. Поляну много лет назад превратили в свалку, и жильцы с ужасом смотрели из своих окошек на этот мусор, с которым им когда-нибудь придётся смешаться, если вовремя не успеют выскочить из своего аварийного жилища.
И вот в одной из квартир этого дома и сидели сейчас соро-калетний красавец и престарелый замухрышка – и разговарива-ли… Один орал, другой  спокойно слушал, выжидая подходя-щего момента, и попутно думая о чём-то своём.
По-настоящему необычными были не все эти внешние при-знаки чьего-то сумасшествия; тут были кое-какие другие об-стоятельства.
Осипова выгнали с работы за пьянство, а Медведев остался служить, и дослужился до высокого чина. Между тем, мало кто в Конторе догадывался о его существовании. Никто не видел его в офицерском мундире. Для всех он был преуспевающим биз-несменом, улыбчивым и мягким, всегда готовым помочь.
Единственная странность за ним водилась – некоторых она шокировала, но многие её просто не замечали: Медведев нико-гда и ничего не записывал. Все телефоны и адреса запоминал с первого раза, а если приходилось что-то подсчитать –  делал это в уме.
Он умел определять время, не глядя на часы. Взглянув на длинное слово, сразу же мог сказать количество букв. Одним движением рисовал идеально правильный круг, определял на глазок расстояния…
А пришёл он к своему бывшему шефу не для того, чтобы слушать всякие бредни и фантазии. А пришёл  для того, чтобы этого самого хозяина ликвидировать.
Не больше и не меньше.
И сейчас этот странный тихо-громкий разговор вели между собою не два сослуживца, а палач и жертва…
Осипов явно не мог быть объектом, достойным столь при-стального и высокого внимания. Да, он занимался каким-то мо-шенничеством: у него в квартире то и дело возникали какие-то таинственные ящики и мешки, но в них не было ни взрывчатки, ни наркотиков, ни оружия. Всякая дребедень – в основном, кра-денная.
Другое занятие, которым промышлял Жора, было изобрете-но на юге России ещё в XIX веке. Это, когда мальчишки пробе-гают по улицам и сокрушают камнями налево и направо все ок-на, а затем вдруг по мановению волшебной палочки является стекольщик и криками извещает жильцов о том, что готов ока-зать услуги.
Весьма прибыльное и вполне уважаемое занятие. Почти та-кое же почётное и древнее, как проституция. Современные ком-пьютерные гении зарабатывают таким же точно способом очень даже немалые деньги: сначала изобретают вирусы и усиленно внедряют их, а потом сами же находят против них противоядие.
А политики?! Сколькие организовывали на себя покушения, чтобы потом иметь возможность «закрутить гайки» или убрать нахальных оппонентов. А пожар рейхстага? Да мало ли приме-ров?!
Именно в этом направлении и работал Жора. Если на его или на окрестной улице совершалось какое-либо ограбление –все знали, куда надо обращаться за справедливостью. За не-большую мзду он оказывал населению эту услугу: вроде бы как вытряхивал из кого-то что-то и частично возвращал уворован-ное. Его уважали и побаивались.
Была у Жоры одна слабость: любил показуху. Мог кинуть сотенную старушке, покатать детей на  резиновой лодке, сосед-скому мальчишке починить велосипед... Мол, я хотя и небожи-тель, но ничто человеческое мне не чуждо.
Все эти глупости и даже преступления были, однако, не столь уж большим грехом, чтобы начальство снизошло до них. Гораздо хуже было то, что со временем у  Жоры-бандита – так его за глаза называли соседи – всё больше и больше развязывал-ся язык. По пьянке он похвалялся, что пишет то ли мемуары, то ли размышления (в разных случаях он говорил по-разному) о своих подвигах во времена героической службы.
 А недавно встречался с каким-то журналюгой.
– Повествование, – говорил он, – будет подкреплено доку-ментами. Мне бы только складно изложить факты! На тебя на-деюсь. Не пожалеешь! 
И  тогда терпение начальства иссякло. У журналиста долго допытывались, что же показывал ему свихнувшийся Осипов. Узнав, на каких высоких чиновников собрал Жора документы,  припугнули журналиста, разъяснив ему закон о сохранении го-сударственной тайны,  а к самому Жоре решили послать «крест-ника», чтобы тот по-свойски, по-приятельски, тихо и прилично, и главное – профессионально – сделал всё, как надо.
Вот Алексей Николаевич Медведев и явился в гости к Жо-ре-бандиту. И теперь ему осталось уже совсем недолго трепать-ся о том, какие все кругом гады и паскудники, и какой он наве-дёт порядок, когда откроет своё сыскное агентство «Щит и меч» и напечатает  мемуары с названием, рождающим героические ассоциации: «Сталь продолжает закаляться».
Медведев  не принёс с собою пистолет с глушителем. Он поступил намного проще.
Когда Осипов окончательно нализался, а для этого ему хва-тило двух бутылок водки, он отключился. Медведев в воде рас-творил две таблетки клофелина и почти насильно влил содер-жимое рюмки в рот. Потом  поволок Жору в туалет…    
– Лёха! Паскудник!.. Я тебя уважаю, – бормотал Жора. – Я всегда тебя уважал!..
Медведев, вместо того, чтобы положить «крестного отца», участника исторических событий в горячих точках, многократно раненого и к тому же с одной почкой,  в постель,  бросил  Оси-пова на цементном полу. Окна оставил открытыми.
– Лёха! – бормотал Жора. – Спасибо тебе за всё. Ты всегда был…
И отключился. И уже никогда больше не включался.
Не потребовался контрольный выстрел в голову!
Через час Медведев покинул квартиру, унося рукопись бес-смертного шедевра с надписью на обложке: «Сталь продолжает закаляться» – толстую папку, в которой кроме затёртой общей тетради в коричневом коленкоровом переплёте, лежали  какие-то бумажки: счета, платёжки, письма, чьи-то записки, какие-то листочки с адресами, телефонами и столбиками цифр.

Стоит ли говорить, как горевали Жорины друзья собутыль-ники, пришедшие на следующее утро. Отец-благодетель валялся между закутком для угля и туалетом…
Соседи говорили, что этого давно уже следовало ожидать.
А  Дон продолжал нести свои холодные воды в Азовское море, одно из древнейших морей на нашей планете. И Земной шар вращался в ту же самую сторону. Но уже без Жоры.
Жору-бандита отвезли в морг.
               
На раскисшую улицу  на сверкающих джипах примчались родственники покойного Жоры: двое сыновей, внуки и прочие знакомые. По-деловому хлопали дверцы,  мужчины дымили до-рогими сигаретами и вели многозначительные разговоры.
Между прочим, то обстоятельство, что предок жил в нище-те, было его собственным желанием. Чем-то вроде пощёчины общественному вкусу.
Родственники уже успели побывать у него дома и обсудить, что будут делать с его квартиркой, которой хоть и грош цена. Кто-то высказал предположение, что хорошо бы, мол, выкупить весь этот старый дом со всеми его квартирами, да и снести, а на освободившемся месте отгрохать такое чудо – с башенками, со сводчатыми окнами. А потом выходить на террасу и любоваться панорамой  Дона. Один такой дом уже стоял неподалёку. А  чем мы хуже?.. Но тут возник вопрос, кому же именно из родни должен будет достаться этот участок. Должен быть один хозяин, чтобы не получалось двух медведей в одной берлоге… Или трёх! Вы про меня забыли?.. А про меня?.. Потом пришли к вы-воду, что строить здесь ничего нельзя, а этот безвкусный тере-мок с синей крышей неминуемо рано или поздно сползёт в Дон – так же, впрочем, как и эта нелепая многоэтажка, примостив-шаяся на краю пропасти у Ворошиловского моста. Кто-то тяже-ло вздохнул: «Все там будем, но пожить-то красиво хочется!»
Никто не углублялся в тёмные глубины Жориной жизни и столь ожидаемой его смерти.  И во что там углубляться-то осо-бенно? Чтобы углубляться – нужна глубина, а что в его смерти могло быть глубокого, кроме  могилы?! Что теперь думать о Жоре?
Просто кто-то могущественный стряхнул пепел с сигареты, и он сорвался, и его унесло ветром…
2.            Сила, толкнувшая Медведева на преступление, но-сила вполне обычное имя: Иван Иванович Чернов.
          Генерал  от безопасности  всё же опасался  вычисленной им по косвенным уликам папки. В тот самый момент, когда Медведев вышел из дома Осипова с ядовитой папкой,  эта самая сила наблюдала за ним, пытаясь угадать, несёт ли он нечто грозное. Нет, он, конечно, для этого  Москву не покинул. Сидел у себя  дома и, как бы отдыхая в кожаном кресле в стиле ампир, смотрел фильм по телевизору. Умелец,  каких пекла Контора,  читал не только по лицам, по походке, жестам и прочим тело-движениям. Но так и не смог разгадать по представленной ви-деоплёнке этого Алтайского Медведя. Увы, и тот с этой телопи-сью был неплохо знаком. Возможно, поэтому  Чернов только хмурил белёсые брови и ерзал, сердясь. Впрочем, нет. Прослав-ленную в узких кругах ясность его аналитической мысли затем-няли отягчающие душу обстоятельства. И они имели лицо и плотную фигуру президента, теперь уже почти бывшего. Всё, что тогда делалось и могло быть отражено в этих идиотских за-писках придурковатого полковника Осипова, делалось с молча-ливого согласия и престарелого Президента, и с благословения члена Совета Безопасности этого трижды проклятого Березов-ского, только за связь с которым сегодня можно было попла-титься не столько благополучием, но, что всего вероятнее, жиз-нью. И это Иван Иванович прекрасно понимал. Для этого не нужно было быть аналитиком. Полоса тревоги, узким лучом коснувшаяся Медведева, восходила, расширяясь через Чернова в самые высшие апартаменты.

Медведев спал крепко и сомнениями или угрызениями со-вести не мучился. Лишь каким-то глухим фоном в нём таилось сомнение в достоверности Жориного сумасшествия. Но вся его жизнь последних лет сплошь состояла из таких и более трудно-объяснимых вещей, и он давно перестал удивляться им.
Наутро, однако, сомнение усилилось и, пока он делал гим-настику, брился, а потом стоял под ледяными струями душа, сомнение из глухого гула перешло во внутренний вой сирены – несмолкаемый и невыносимый. Срочно нужна была какая-то кнопка, чтобы отключить этот сигнал тревоги.
Но кнопки не было. А если где-то и была, то он её пока не обнаруживал.
Чай, два варёных яйца, кусочек хлеба с маслом.
Кнопки пока ещё не было, а тревога усиливалась.
Оделся. Хоть сейчас на приём в Кремле.
Кнопки не было…
Уселся в кресло – не продавленное и драное, как вчера у Жоры, а приличное, мягкое, с широкими подлокотниками. Рука потянулась к журнальному столику.
Как развязались тесёмки на папке, Медведев и сам не заме-тил, но к тому времени, когда раскрытая папка оказалась у него на коленях, сирена  резко оборвалась.
Прошуршав бумагами, пальцы сами нашли то, что нужно: записка лежала сверху,  сложенная вчетверо. Чтобы содержание бросилось в глаза не сразу.
«Вот я и сдох. И хрен со мной! Кому такие идиоты нужны? – писал Жора в своей обычной манере. – Пребываю в состоянии полёта. Спасибо, что помог.
То, что найдёшь в этой папке – твоё. Обрати особое внима-ние на рецепты водочной клизмы, на тутовую настойку (моё личное изобретение, у всех остальных – гадость, даже и не про-буй) и на жаркое из собачьего мяса – его я изобрёл ещё в Анго-ле, когда нашему отряду пришлось сильно голодать. Если хо-рошо приготовить, то вполне съедобно. Раки, варённые в молоке – тоже ничего. А раки в коньяке…»
«Опять кривляется!» – с досадой подумалось Медведеву. Глаза пропустили ещё несколько кулинарных строчек и выдели-ли затем следующее:
«Со всем остальным материалом поступи по своему усмот-рению. Знаю, что не зря учил тебя, и ты найдёшь этому достой-ное применение. И помни: Жора Осипов всегда был настоящим чекистом, а если ему когда и приходилось делать что-то не со-всем красивое и чистое, то ведь работа у нас такая – работа му-сорщиков. Правильно, что нас называют иной раз мусорами. Чего обижаться? Мы и есть – мусора, мусорщики! Я бы сказал – мастера чистоты! Делать мир чище и красивее – тяжёлая и гряз-ная работа!»
И ни числа, ни подписи.
Когда ж он это написал? За день до прихода Медведева? За месяц? За час?
Впрочем, какая теперь разница.
Жорина придурковатость как-то сразу вдруг разъяснилась: когда-то это был респектабельный работник Конторы –улыбчивый, вкрадчивый, с чувством юмора и часто сбивающий с толку своим простодушием. И ведь в сущности таким он и ос-тался до последней минуты жизни.
Жоре очень легко давались роли грузчиков, всякого рода блатняг. Когда сидел в компании алкашей на ящиках возле ка-кой-нибудь пивнушки, то это всегда смотрелось вполне нату-рально. Но и в хорошо сшитом штатском костюме он тоже вы-глядел очень даже ничего.
«А я-то поверил! – с досадой подумал Медведев. – Рецепты водочной клизмы, тутовой настойки и прочее – всё это на самом деле могло содержать в себе какую-нибудь ценную информа-цию. Быть может, как-то зашифрованную. С этим надо будет ещё разобраться.
Э, да тут и про события в Абхазии… И про Шеварднадзе…
А вот номера счетов в банках на Кипре и в Швейцарии… –тоже очень интересно. Имена-то у людей больно заметные…  Ух, ты! Даже конторщики высветились! Да и суммы не малые! Постой-постой! Да это же, кажется, наш депутат Хлястин! Ну, конечно он! Ого! Вот и платёжки, и договора! Да… радиоактив-ная папочка. Опасна – и для тех, на кого в ней собраны бумаж-ки, и для того, кто этой папочкой обладает! Ну и Жора! Ну и сукин сын!».
Толстая потёртая папка оказалась настолько интересной, что Медведев по телефону отменил все запланированные встре-чи, и целый день скрупулёзно изучал пожелтевшие листки, от-печатанные в разное время. Документы, счета, свидетельские показания, фотографии… В бумагах мелькали звучные фамилии самых высокопоставленных чиновников и членов правительст-ва, местных депутатов и воротил.
Не такими простыми оказались бумажки сбрендившего полковника. Нет, не такими безумными!
Медведев открыл тетрадь. На первой странице красными чернилами было написано: «Сталь продолжает закаляться!» Считая литературные притязания Жорика чрезмерными, а за-писки – не заслуживающими внимания, Медведев хотел было закрыть её, но привлекла первая фраза.
Усевшись удобнее в глубоком кожаном кресле, он стал чи-тать. 
 «Чтобы понять, что сегодня происходит в России, – писал Жора, – нужно вернуться к началу девяностых годов, когда  уг-роза распада выглядела вполне правдоподобно. Достаточно вспомнить вопли в Татарии о независимости. Вот, возможно, и родилась в недрах нашей Конторы идея создать такую ситуацию искусственно и устроить отступнику «показательную порку». Чтобы у всех других любителей независимости этот пример на-всегда отбил охоту покушаться на целостность страны. Выбор пал на Чечню. Именно с этой целью ей передали оружие и три года позволяли творить всё, что только заблагорассудится.
Когда к концу 1994 года в Конторе пришли к выводу, что объект для показательной порки созрел и приобрел в глазах об-щества соответствующую репутацию, настало время «власть употребить» и навести «конституционный порядок».
Но, как всегда – обосрались! Гладко было на бумаге, но за-были про овраги!  Вместо показательной порки на страх всяким там сепаратистам, получили полномасштабный Афганистан, где сил одного полка явно не хватало!
Без лишней скромности отмечу, что это я предвидел, и го-ворил, когда спрашивали моё мнение. Только после этого меня и отправили в Тмутаракань, и больше никто моего мнения и не спрашивал! И правильно: не чирикай лишнего!
 Армии нужна была передышка. Появилось Хасавюртовское соглашение. Но и в Чечне понимали это не хуже всяких там конторщиков. Им  нужно было втянуть Россию в войну именно сейчас, пока власть и армия по уши в говне.
 Сколько же можно было издеваться и над страной, и над армией! И каждый правитель, как мог, старался отметиться. Лы-сый боров Хрущ, подаривший Крым Украине, сокращал армию и уничтожал поршневую авиацию. Бровеносец-орденопросец довёл её до ручки в погоне за убегающей Америкой… А Борис – хрен, так  тот просто…
Нет! Не буду отвлекаться! Моя задача показать, что сталь продолжает закаляться! Несмотря ни на какие…
Итак, Контора так рано воевать не собиралась. Понимала нашу слабость. Чечены очень хотели втянуть Россию в войну.  Наши же идиоты или купленные с потрохами чеченами, имею-щие власть на маразматика-Бориса, предложили устроить воен-ную «разборку», с помощью которой «партия власти» проде-монстрировала бы свою силу,  и тем обеспечила себе победу на предстоящих выборах. Мол, повзрываем, постреляем, пошумим, а потом обо всем договоримся. Не понимали, уроды, что цинко-вые гробы никогда не вызывали симпатий к власти!
 Естественно, «партия власти» должна была оплатить на-кладные расходы чеченской стороне плюс согласиться на статус Чечни в качестве члена союзного государства по образцу Бела-руси. За власть над Россией цена – не самая высокая.
Посредником в этой провокации, выступал человек «вели-кого комбинатора», лучшего друга русского и чеченского наро-дов – Березовского Бориса Адамовича. Сама же сделка была за-ключена во Франции, где Басаев встречался с этим мудаком. Но о сделке прознали  писаки.  Нет, я терпимо к ним отношусь, но – врут, сволочи! Нам в Конторе не говорили, чтобы  никакая сво-лочь об этих переговорах не узнала. Вот и узнали!
 На тех переговорах были оговорены основные детали пред-ставления: мы «с боями» освободим северные районы и оста-немся на зимовку. Весной, ближе к президентским выборам, проведём показательные «сражения» ещё в нескольких районах республики, чтобы создать полное впечатление о близкой побе-де над сепаратистами.
Но наши сраные генералы не остановились и полезли в глубь Чечни. Победы им вскружили головы. Подняли крик, что их хотят остановить! Но это был как раз тот рубеж, на котором положено было остановиться. Армия слишком шустро продви-галась вперед и задолго до парламентских выборов «освободи-ла» надтеречные районы и  с ходу вторглись в те районы, кото-рые были оставлены для весеннего представления непосредст-венно перед выборами. Чечены, согласно договорённости, по-требовали остановить войска. Но мы этого уже сделать не мог-ли! Генералы грозились сорвать погоны, и в Конторе поняли, что если войска действительно остановятся, весь предвыборный спектакль пойдёт псу под хвост. В итоге было решено плюнуть на все договоренности и воевать дальше. Авось и вправду уда-стся победить.
Россия влезла в полномасштабную войну.  Великий комби-натор-Березовский пропал с экранов и страниц газет – ему очень не хотелось расхлебывать заварившуюся кашу. В качестве ком-пенсации за нарушение договоренностей  Контора прекратила возбужденное против него уголовное дело».

 Медведев не мог поверить. Это были записки не пронырли-вого журналиста, а опытного сотрудника Конторы. Видимо, ка-ждое здесь утверждение Жора мог документально доказать.
 Он пролистал несколько страниц, но никаких документов не увидел. Вернулся к тому месту, где прервал столь увлека-тельное чтение.               
 «Всем было понятно, что с помощью штурмовиков и гау-биц с террористами не борются. С их помощью проводят только карательные операции против мирного населения. А за это об-ществу придется платить соответствующую цену.
 Возникла опасность полной блокады России. От санкций нас отделяли в лучшем случае три-четыре недели. Ничем нельзя было заставить Запад покупать наше сырье и продавать нужные нам товары. Соответственно мы ничем от экономической ката-строфы не защищены. И в Конторе это хорошо понимали.
 Пока на саммите Европейского союза в Хельсинки вопрос об экономических санкциях был снят. Послали с инспекцией председателя ОБСЕ. Чечены избегали решительных сражений. Они ждали экономического удара по России с Запада.
 Вероятнее всего, в этом и состоит стратегический замысел Масхадова.
 Они без боя оставляли населенные пункты – им ни к чему раньше времени демонстрировать свою силу.
 Что же касается ожесточенной обороны Грозного, то в гла-зах мирового сообщества Грозный должен был стать вторым Сталинградом.
 В сущности, план их состоял из пяти пунктов:
1.  Втянуть Россию в полномасштабную войну;
2. Сформировать на Западе представление  о  карательном  характере  действий  России;
       3. Подставить Россию под удар экономических санкций За-пада;
       4. После того, как группировка российских войск расползёт-ся по десяткам мест дислокации и окончательно разложится, разгромить её одним ударом;
        5. По итогам экономической и военной катастроф при под-держке Запада добиться независимости Чечни.
На сегодня можно констатировать, что первый и второй пункты выполнены полностью».

 «Ну и Жора! Ну и аналитик! – подумал Медведев. – Россия, конечно, не Югославия, а Ельцин не Милошевич.
 
        Медведев взял из бара початую бутылочку коньяка, налил в рюмку, и выпил. Жорины записка подтолкнули к грустным раз-мышлениям.  Из записок следовало, что многие взрывы в раз-ных городах России были организованы Конторой, сначала – для создания общественного мнения и оправдания своих дейст-вий в Чечне, потом – для поддержания престижа Путина. Пере-числялись фамилии исполнителей, указывалось на их связь с Конторой. Это было невероятно! Не убедительными были и ут-верждения склеротического полковника, что чеченцам просто не выгодны эти подрывы домов с мирными жителями.
 «Для того  чтобы хотя бы представить себе масштаб заду-мок Конторы, – писал Осипов, – нам следует обратиться к исто-рии и логике событий.
  К войне на Северном Кавказе  нужно было подготовить общественное мнение. На общественное мнение легко было бы повлиять, если бы чечены стали бороться за свою независимость с помощью терактов. Осталось дело за малым: их организовать! Но взрывы почему-то устроили, когда они им были не нужны. Да и чечены заявили о своей к ним непричастности, что делало  теракт бессмысленным. Как это понимать?
  В ноябре 1994 года общественное мнение было на стороне чеченского народа. Зачем же им нужно было производить те-ракт в Москве? Куда естественнее заниматься диверсиями в расположении российских войск на чеченской территории.         
       18 ноября 1994 года в Москве при попытке взорвать желез-нодорожный мост через реку Яузу, погиб капитан Андрей Ще-ленков из Конторы…
 Войной в Чечне было  легко прикончить Ельцина полити-чески. И те, кто затевал войну и организовывал теракты в Рос-сии, хорошо это понимали… 
 Контора умело перекладывала вину с больной головы на здоровую. Расследования терактов не проводили – всё было и так ясно».

 «Мало ли что можно насочинять?! – подумал Медведев. – Параноик Осипов готов был обвинить Контору во всех грехах.– Но то, что террористы могли быть и не чеченцы, и война не бу-дет маленькой и победоносной, это можно было предположить. Пути Господни и нашей Конторы – неисповедимы!»

 И вдруг, без всякой связи с предыдущим, шли несколько страниц, в которых было то самое, что так тщетно он искал: кто, когда, что, кому, за сколько. Куда перечислены деньги. В неко-торых местах даже указывался банк, страна и номера счетов.
Вот это была бомба! Ядерный взрыв!
Медведев не верил глазам. Снова и снова перелистывал  страницы, просматривал фамилии, должности… Здесь были из-вестные в стране люди, о которых бы никогда не подумал, что… Впрочем, почему бы не подумал?
  Пробегая глазами список, он понял, что теперь ему головы не снести. Только побывав в его руках, эти сведения сделали его  прокажённым!
  А имена! Известные олигархи и высшие чины армии и Конторы, правительства и администрации…
  Были и неизвестные фамилии. Это, скорее – обыкновенные функционеры, администраторы местного масштаба. И суммы иные.
  Подумалось: страшнее всего, когда зло делается  хладно-кровно. Просто кто-то выполняет свою работу.
Так тюремщик унижает и издевается над заключенными не потому, что он злой и не отзывчивый человек. И  киллер  убива-ет жертву, порой, даже не зная, кто этот человек и за что приго-ворён.
  А вот и босс, любезный Чернов Иван Иванович! Понятно, почему так обеспокоился! Но откуда он мог знать содержимое этой хилой тетрадки в клеточку в обыкновенном коричневом коленкоровом переплёте? Неужели Осипов и у него что-то про-сил? Нет, не таким уж он был  идиотом. Видимо, собиралась она многие годы, и на каком-то этапе, пока он не знал о том, что его друзья-товарищи, чекисты с горячим сердцем, не все имели чис-тые руки. Конечно. Чернов в этом страшном списке почти в конце. Может, он ему и посылал копию этого взрывоопасного списка?! Может, те и боялись его трогать, потому что мог пре-дупредить: если что… Да! Это тебе не счета какого-то Хлясти-на!
 Медведев уже внимательно читал только должности и фа-милии. Потом вздохнул с некоторым облегчением: нового пре-зидента в нём не было!
 Ну и Осипов! Ну и Жора! Неспроста он последние годы придурком прикидывался! Ох, неспроста! И послала Контора к нему его – тоже неспроста. А почему? Перестал быть нужен? Или – высокое доверие?
 На последних страницах текст, словно и не прерывался тем убийственным списком. Текст, судя по содержанию, Жора пи-сал сравнительно недавно.
 «В Чечне война практически закончилась, и там начинается полоса серьезного кризиса. Реальным полководцам делать стало нечего. Опасно!»
 Медведев с теплом подумал о первом своём учителе. «Не-простым был он человеком, ох, непростым! И умным. Понимал больше, чем показывал окружающим. А это – высший пилотаж! Понимал… Вспомнить хотя бы последние слова командующего группировкой, на вид – простого добродушного  человека с кре-стьянским лицом:  «Теперь мы будем считать мирными жителя-ми только женщин, детей до десяти лет и стариков старше шес-тидесяти. Со всеми остальными будем разбираться самым жес-токим образом».
 Вот, господа-богоносцы, и приехали! Со всей нашей ис-ключительной духовностью, соборностью, всемирной отзывчи-востью, причитаниями о слезинке ребенка.
 На пороге XXI века мы громко заявляем: мы воюем с враж-дебным нам и преступным этносом. Нашему Великому Рейху нужен этот клочок земли, свободный от чеченцев мужского по-ла старше десяти лет.
 Медведев встал с кресла, снова наполнил рюмку, и выпил, не закусывая.
 Взглянул на часы. Около двух.
 Снова взял в руки тетрадь.
 Зачистка! Зачистка  мозгов! Почти по Шекспиру:
       Пусть больше скажут. Будь, что будь, я всё –
             Хотя бы наихудшее – узнаю...
             По мне, все средства хороши отныне.
             Я так уже увяз в кровавой тине,
             Что легче будет мне вперед  шагать,
             Чем по трясине возвращаться вспять».
 Медведев отложил тетрадь. Ему казалось, что он провалил-ся в уборную и не может избавиться от вони.
 Подумал: «А могу ли я втягивать в это кого-то ещё? Не подставляю ли под удар?»
На последних страницах прочитал:
 «Для того  чтобы общество стало управляемым, его нужно объединить. Это можно сделать двумя способами – сформули-ровав понятную и нужную  цель или предложив общего всем врага.
 Правильную цель сформулировать сложнее.
 Таким методом всегда пользовалась Контора, впрочем, как и некоторые хреновые руководители. Они искали и находили врага, и все дружно кричали: «Ату, его, ату!». Исчезал один враг, появлялся другой! Без врага они жить не могли.
  Бюрократическая элита – самая слабая из элит. Бюрократы, в сущности, – надзиратели в зоне. Поэтому у них туго с мозга-ми, но зато всё в порядке с пороками.
  Только наличие во власти качественной экономической и интеллектуальной элиты способно ограничить коррупцию и бесконтрольную власть надзирателей в зоне. А как раз их-то в распоряжении  правителей и не хватает…»

  И потом вдруг прямое обращение к нему, словно Осипов знал, кто будет читать эту обличительную тетрадь:
  «Поверь мне. Мы знали друг друга не один год! Всем должно быть ясно:  Контора дурит нас. Это она умеет!  И сейчас вопрос лишь в том, какого очередного врага нам  подготовили?! Путин пока не может сформулировать ни новую идеологию, ни представить новую элиту. Но он знает, что делает. Уж поверь мне! Он добьётся цели, и дай Бог, чтобы этой целью было не просто высокое слово: Россия, а счастье и безопасность наших людей! Мы всё ещё не научились мыслить критически. У нас  нет демократии. Есть  восточная страна с восточной системой управления: с единой вертикалью и иерархией при наличии сво-боды слова, которая тоже контролируется хозяевами. Свобода слова тоже используется как ресурс в борьбе за те же матери-альные блага и власть. Свобода слова стала товаром.
  Откуда взяться честным политикам? В основе экономики страны лежат теневые структуры. И либо президент эту верти-каль перестроит, предложит новые правила игры, выгодные для всех, а не только для олигархов, аппарата или губернаторов, ли-бо повторит то, что уже было. А это  –  адова работа.
  Иначе – зачем он пошёл в президенты? А мне пора ухо-дить! Боливар троих не вынесет. Пока кто-то приватизировал предприятия, другие попытались приватизировать страну. И ка-кому президенту это понравится?
  У Путина нет другого ресурса, кроме борьбы с коррупци-ей. Ясно, что первыми должны будут пойти под гильотину серь-езные фигуры. И начнёт он со своего окружения, с олигархов, которых ненавидит народ. Но самое главное, самое обидное, ЧТО МЫ ЖИВЁМ  В  ЗОНЕ, где нет законов и всё – по поняти-ям! И Путин должен быть готов исполнять роль пахана…» 

Медведев читал, потом перечитывал отдельные листки, со-поставляя факты, события тех времён, снова и снова возвращал-ся к отдельным пожелтевшим листкам и всё лучше понимал, какую бомбу держит в руках. Ему сначала захотелось поскорее избавиться от этих документов, переслать их в Контору или ещё куда. Но вовремя понял, что само прикосновение к ним делает его прокаженным. Он становится нежелательным свидетелем преступлений, а персоналии столь значительны, столь прибли-жены к Олимпу, что только факт его соприкосновения с этими, разоблачающими их документами, становился смертельно опас-ным.      
               
Он весь день и всю ночь размышлял над тем, что же ему де-лать. Спрятать и забыть? Вряд ли удастся. Их будут искать. О них, наверняка, знают. Шантаж – любимый приём, которым пользовался покойничек. Так и объяснялась чёрная икра, кото-рую Жора жрал. Скорее всего, он, по своему обычаю, сшибал с этих людишек деньгу за своё молчание… Удивительно, что он вообще так долго ходил по земле. Ведь это большое искусство – знать  много и жить  долго.
Спрятав папку в сейф, он решил положить её в тайник в Москве, о котором не знала ни одна живая душа. Но до него нужно было ещё добраться, а Алексей не был уверен, что после контакта с Осиповым его не ведут. Документы настолько опас-ны многим, толпящимся у трона, высоким чинам армии, да и некоторым руководителям самой Конторы, что если бы кто-то из них узнал о том, что они у него, – его жизнь не  стоила бы и гроша!
Это было стратегическое решение. С этого момента Медве-дев перестал кому бы то ни было доверять. Он играл свою игру. Вынужден был, потому что понимал, что иначе не проживёт  и до Нового года!            
3.      Старый Ростов девятнадцатого века – как давно это было! Когда-то – был крохотный городок, прилепившийся на склоне правого берега Дона у подножья крепости. Кто бы мог тогда подумать, что это сонное местечко вдруг начнёт разбу-хать, и превратится в город, вполне сопоставимый со средним губернским городом европейской России.
Одним печальным свойством был наделён этот город – те-перь уже современный, переходящий из века двадцатого в век двадцать первый: не было в нём старинных памятников архи-тектуры,  таких, чтобы о них можно было сказать, что они пред-ставляют собою особенную ценность. Всё сносилось, и на этом месте снова и снова что-то строилось, а потом и оно сносилось. Даже и от крепости Дмитрия Ростовского не осталось ни едино-го камешка. Доживали свой век только такие вот жалкие до-мишки, как тот, в котором Жора-бандит коротал последние го-ды. А такой снесёшь – и никто не пожалеет…   
И ни извозчиков, ни цокота копыт, ни традиций, ни строе-ний, ни даже самого духа ушедшего города не сохранилось…   

    Жека Кабанов по прозвищу Кабанчик (а именно такая у него была внешность: на толстой блатной морде – маленькие глазки) был приятным исключением из этого правила. Ибо был носителем тех старинных ростовских традиций, помнил те вре-мена когда городовые чинно прохаживались по центральным улицам, стекольщики нанимали бригады мальчишек, а грузчики разгружали прибывшие баржи и таскали на горбу мешки с зер-ном на склады купца Парамонова.
Редкая профессия была у Жеки Кабанчика! С точки зрения многих людей – прежде всего, уважаемых и любящих кабинет-ный уют с кондиционерами и коньячком, –  даже и смешная. Если не сказать: жалкая. В самом деле, ну как можно уважать того, кто сидит на ступеньках подземного перехода и клянчит деньги? Или того, кто зарабатывает эти самые деньги таким не-лепым способом, каким это умел делать Жека Кабанчик?
Бедный, бедный Жека. Ну что за непутёвый ты мужик!
В ночь с 29 на 30 декабря люди ещё не гуляли и были заня-ты подготовкой к празднествам: украшали ёлочки, развешивали гирлянды, ходили по магазинам в поисках подарков.
На экранах телевизоров мелькали комики и сатирики. Снова и снова прокручивали старые выпуски «Аншлага», и Задорнов рассказывал, какие тупые эти американцы. Галкин и Воробей пели на разные голоса, а Николай Басков, подражая лучшим за-падным образцам, брал верхнее «соль» по-итальянски.  Всё бы-ло как всегда. Передачи прерывались рекламой прокладок с крылышками и средства от перхоти.
Падал  снежок в грязь и лужи, где тут же в них и таял. А представитель почти забытой и такой неуважаемой теперь про-фессии вошёл в один из двориков на улице Донской, и, не при-влекая внимания дворовых собак, проследовал к  двери покой-ного Жоры. На фоне окружающей нищеты дверь эта выделялась тем, что была железной и имела два очень дорогих замка.
Тёмным силуэтом Жека Кабанчик прильнул к этой самой двери. Одна из собак тёрлась о его ногу, а другая и вовсе дрыхла под крыльцом. Не прошло и минуты, как дверь открылась и Же-ку поглотила темнота. Дверь он плотно прикрыл.   
Некоторое время спустя со стороны улицы появились ещё две фигуры. Это были заказчики. Они теперь уже беспрепятст-венно вошли в стальную дверь.
Косой дождь со снегом загнал людей в дома.
Жека Кабанчик, получив причитающиеся ему тугрики,  сва-лил с места событий от неприятностей подальше. Он считал се-бя умным и удачливым, и тянуть новый срок не хотел.
Заказчики же принялись за дело.
С точки зрения Жеки Кабанчика, деньги, которые он полу-чил, были не такими уж и позорными: и за целый год изнури-тельного труда работяга не получил бы того, что он получил за  несколько минут.
И всё-таки причины считать его неумным были. Ведь шла речь совсем о других деньгах! То, что искали двое парней в Жо-риной квартире, были не шуршащие купюры, не радующая глаз зелень американских долларов, и даже не акции на несметные богатства страны, заводы и пароходы, золотые прииски и неф-тяные вышки… То, что они искали им казалось более ценным. Это была ничем не ограниченная власть над людьми, над всеми этими богатствами. Это была индульгенция на все случаи жиз-ни. Они, найдя нужные бумаги, были бы прощены за любые действия, любые преступления.
Чувствуя себя настоящими добытчиками, они  готовы были по кирпичикам разобрать весь дом.
Чисто внешне оба, казалось, ничем друг от друга не отлича-лись – тёмные безликие силуэты. Но один из них был начальни-ком, а другой беспрекословно ему подчинялся. На самом деле где-то были ещё и третий, осуществляющий наблюдение за под-ступами к дому. Был ещё и хозяин, сидящий дома  в тревожном ожидании звонка. Какое Шампанское? Какая донская селёдоч-ка? О чём вы?! Сейчас не до того!
Работали с фонариками – чётко, профессионально. Просту-кивали, просматривали, щупали. Молча, очень тихо и по-деловому отодвигали мебель, шарили по всем полочкам.
Начальник посветил фонариком на полочку с посудой.
– Ну-ка, глянь пока там, а я тут с подоконником порабо-таю…
Затрещало старое дерево. Рассохшийся подоконник с лёгко-стью обнажил все свои тайны – ничего под ним не было, кроме старых кирпичей и пожелтевшего от времени листа бумаги, на котором красовался нарисованный тушью кукиш и надпись крупными печатными буквами: «На-кась, выкуси!»
А за стеною, из недр соседней квартиры завывала Маша Распутина.
В скором времени выяснилось, что ни мебель, ни какие бы то ни было другие предметы, способные стоять или лежать на полу или цепляться к стенке, не содержат в себе никаких нуж-ных бумаг.
Ночные гости были вполне готовы к этому и приступили к оценке стен, потолка и пола. Пол в Жориной квартире обладал двумя свойствами – в одних местах прямо под этими деревян-ными досками находилась квартира людей, живущих ниже, а в других – под ними находился скалистый грунт, выровненный  потрескавшимся цементом.
Гости были профессионалами высокого класса, и вскоре их внимание привлёк уголь, насыпанный в специальную загородку. Между загородкой и туалетом получался тесный коридорчик, и вот тут-то и возникали вопросы: как это может быть спрятано и где именно?
Поставив крест на своих дорогих костюмах, принялись за работу…
А старый дом стоял себе и стоял на краю обрыва и смотрел со своей высоты на протекающий где-то внизу Дон.
Умным человеком был Жора-бандит: все три окошка его квартиры не нуждались в  решётках. Они находились на непри-ступной высоте и  выходили на этот самый Дон и на этот самый обрыв.
Что ни говори, а Жора-бандит красиво  ушёл из жизни! Всех на уши поставил, всех дураками выставил, и только его и виде-ли!

Настроение у народного избранника Иннокентия Сидорови-ча Хлястина было испорчено.  Двоих перепачканных с ног до головы помощников он не пустил дальше прихожей своего скромного четырёхэтажного домика с башенками и шпилями, который он упорно именовал замком. Доклад делали стоя, что-бы не испачкать мебели и полов, и не отходя от входной двери.
– Всё перерыли даже и уголь, полы снимали, и подоконник, всё простукивали. Ничего не обнаружено.
– Так, может, и не было ничего? – высказал предположение один из шахтёров.
– Было, было, – задумчиво ответил хозяин. – Точно знаю. Кое-что покойничек мне показывал. Сам, своими глазами видел. Не мог он держать всё в голове.
Сказал, а сам подумал: «Мог, конечно. Профессиональным был шантажистом, сволочь!». Но Хлястин не понимал истинных масштабов личности полковника Осипова. Для него это был просто вымогатель. Неожиданно ловкий и хитрый.
– Есть ещё один вариант, – сказал один из черномазых ноч-ных гостей.
– Ну?
– Свалка перед домом. Там и мусор, и скальные выступы, и какой-то разрушенный старый фундамент.
– Не верю, что там что-то есть, – задумчиво проговорил хо-зяин. – Но посмотреть, конечно, придётся. Сразу после Нового года, числа второго – третьего и  заделаетесь у меня мусорщи-ками. Надо будет соответственно и приодеться. На машине по-едете, при документах. Если ничего не найдёте, то хотя бы му-сор вывезете! Хоть такая от вас польза будет!
Черномазые шахтёры угрюмо молчали. Праздничные день-ки предстояли тяжёлые.
Дверь в прихожую открылась, и оттуда вырвались две доче-ри Хлястина – шестнадцатилетняя Дианочка от второй жены и меньшенькая – та, что от третьей, восьмилетняя Алочка.
– Папа, ты скоро?
Мрачное лицо Хлястина вдруг смягчилось, и он нежно про-говорил:
– Скоро, мои дорогие, скоро!
Он очень любил своих девочек. Нежно и тихо. А ещё ведь у него был и мальчик – тот, что от самой первой жены. Это был большой мальчик, и в первых числах января его предстояло же-нить. Торжественно, как и подобает порядочным людям. Чтоб мальчик запомнил на всю жизнь – кто он на этой земле, и кто у него папочка… Да, январь предстоял весёлый. И ответственный!
– Мы там репетируем. Иди, посмотришь! Дядя Дима так смешно в деда Мороза вырядился!
Дядя Дима – это был другой народный избранник, давниш-ний приятель и партнёр Хлястина.
– Ой, а это кто?
Младшенькая, увидев двух чёрных страшилищ, решила, что это какой-то новый предпраздничный розыгрыш, и стала хохо-тать.
Диана улыбалась, но как-то неопределённо – наверно, что-то понимала или чувствовала.
– Идите, доченьки, идите! Я сейчас вернусь! – папа ласково затолкал их назад и закрыл за ними дверь.
– Мусорная свалка – это, конечно, ерунда. Остаётся только один серьёзный вариант, – сказал Хлястин. – Родственники.
– Вроде порядочные люди, – высказал предположение один из черномазых. – Живут по понятиям.
– Все они порядочные, когда спят зубами к стенке, – проце-дил сквозь зубы Хлястин. – Ладно, идите, отмывайтесь. Завтра  предстоит много работы.

Евгений Кабанов, он же Кабанчик. Ещё в далёкой молодо-сти, когда мотал первый срок на усиленном режиме,  сделал от-крытие – ценное, важное и одновременно очень простое. Про-стое как камень, валяющийся под ногами, простое как дважды два четыре: зона – это совсем не так уж и плохо, как может по-казаться для непосвященных. В зоне жить можно.
Однажды его вызвал в свой кабинет начальник отряда и не-ожиданно вкрадчивым, а не приказным и грубым голосом обра-тился к нему:
– Послушай сюда, Кабанов! Ты не мог бы сделать мне одолжение?
Девятнадцатилетний парень почуял что-то неладное.
– Это, смотря какое. Если стукануть на кого надо, то этого я не буду.
– Да нет! Этого совсем не нужно, – капитан Мелихов мах-нул рукою, словно бы отгоняя ненужные подозрения. – Всё бу-дет по понятиям. И ещё в накладе не останешься. Отблагодарим.
– А чё надо-то?
– Понимаешь ли, какое дело, – начальник отряда замялся. – На кон поставлена и моя репутация и честь отряда.
– Ну?
– Дело в том, что у нас, у нашего начальника оперативной части завтра проверка, а сейф почему-то не открывается. Что-то сломалось, что ли – даже и не знаю.
– Ну и что?
– Сейф там у него очень непростой. С каким-то секретом. И пока что в нашем учреждении не нашлось специалиста, который бы знал такую технику. А резать автогеном не хочется – бумаги можно спалить.
– А Ванька Мотыль из шестого отряда?
– Уже пробовал. Не смог.
– Ну, тогда можно старика Семёныча из третьего, – посове-товал Коля.
– Привлекали и Семёныча.
– Фраера! – процедил сквозь зубы Жека. – А ещё старшее поколение! Чему они только научат молодых!
– Есть у нас такой вариант, – задумчиво сказал начальник отряда. – Вызвать можно было бы специалиста из другой зоны, но вроде бы как не солидно. Что ж мы – своих не имеем, что ли? Ну, ты понимаешь, о чём я?
– Понимаю, понимаю. Вроде как соцсоревнование. И мы должны быть впереди!
Жека на секунду задумался. И не то, чтобы он дорожил че-стью родного исправительного учреждения, а были у него кое-какие соображения.
– Ну, допустим, открою. И что дальше?
– Ну, тогда документы и достанем.
– Да я не о том! Нужны мне ваши документы! Мне-то с того – какая будет радость?
– А что хочешь?
– На свободу хочу.
– Рано тебе ещё об этом думать. Рано. Но в личное дело можем записать благодарность.
– На хрена мне ваша благодарность?! А свидание? Мать пусть ко мне придёт. Давно не виделись. Хочу, чтоб пирожков принесла.
– И свидание можем устроить внеочередное. И пирожки. Потихоньку, конечно. Всё можно, если с нами по-хорошему. Кто к нам с душой – тому и мы…
И Евгений согласился.

В кабинет к начальнику оперативной части набилась толпа народа. Сам начальник колонии пришёл посмотреть. Почему-то все верили: именно этот паренёк сейчас сотворит то, что оказа-лось не под силу ветеранам.
А тот, нисколько не смущаясь столь высокого внимания, поковырялся немного какими-то примитивными инструментами в железном механизме, да и открыл.
Все так и ахнули.
Оно бы всё и ничего. Да только оказывать услуги своим му-чителям на зоне считается заподло. Истинный вор никогда не станет вскапывать контрольно-следовую полосу или ремонти-ровать ограждение. А начальник оперативной части – это ведь главный специалист по разведению стукачей. Помочь ему – зна-чит, самому уподобиться тем, кто на него тайком работает.
В этот же вечер вызвали Жеку на ковёр в другую инстан-цию. По бокам от главного авторитета стояли и сидели автори-теты рангом пониже. Главный сурово спросил:
– Ты что, сука, делаешь? Перед кем выслуживаешься?
– Да ни перед кем я не выслуживаюсь, – спокойно возразил Жека. – Попросили – я и сделал. Долго ли умеючи?
– А ты – умеешь?
– Умею. Открыл же.
Авторитет задумался, а потом спросил:
– А нам почему не рассказывал про свои способности?
– А я – скромный. Зачем мне лишняя реклама? Взяли меня за драку на вокзале. Вот я за неё и срок тяну.
– Всё равно – странно как-то, – засомневался один из авто-ритетов. – Мы тут ничего не знаем, а они там, – он кивнул на-верх, – всё знают.
– Значит, хорошо у них служба поставлена, – рассмеялся Жека. – Я им ничего про себя не рассказывал. Значит, кто-то подсказал – и из наших же.
– Ну ладно, – сказал, наконец, Главный. – Дело есть.
Оглянувшись на своё окружение, бросил:
– А вы пока хиляйте отсюдова.
Все вышли, и Жека Кабанчик остался один на один с грозой колонии.
– Один на льдине? – спросил Главный.
– На какой льдине? – удивился Жека.
– Ну, это так называется тот, кто работает в одиночку. В от-рыве от коллектива: один на льдине.
Жека молчал.
– Один? Ну да, один я. На льдине? Да, на льдине!
– С нами поработаешь?
– Можно, – согласился Жека.
– Предложение хорошее. Согласишься – не пожалеешь.
Жека и не пожалел. Предложение состояло в том, что выс-шее начальство исправительного учреждения время от времени отпускало некоторых питомцев в творческую командировку. Выполнив нужное задание, ребята возвращались туда, где их не могла настичь рука закона, а именно в зону.
Хорошая вещь зона. Надёжная.
За хорошее поведение Жеку выпустили на свободу раньше срока. Давно это было. И зоны сейчас стали совсем не те, что были прежде. Хорошие теперь пошли зоны. Культурные. Циви-лизованные.
4.           Некоторые считают, что Земная ось –  нечто незыб-лемое и основательное, она пронизывает насквозь Земной шар, и тот вращается на этом самом стержне. Ось же имела скверную привычку сильно колебаться и, как показали открытия советско-го космонавта Джанибекова, эта самая ось могла вообще изме-нить направление своего вращения на прямо противоположное. По каким законам она бы могла это сделать – никто не имел ни малейшего представления, да и вообще людям это было неинте-ресно и непонятно. Они только знали, что Земной шар вот-вот вступит в 2000 год, и предполагали, что вслед за этим обстоя-тельством должны произойти какие-то невероятные перемены.
Алексей Николаевич Медведев, хотя и был интеллектуалом, но в астрономии особенно силён не был. А астрологию и вовсе не считал за науку. Он просто жил по человеческим законам, и это занятие ему более или менее нравилось.
Так вот, Земной шар медленно и со скрипом в очередной раз провернулся на этой шпаге, и таким образом настал сле-дующий день, а именно четверг 30-го декабря 1999 года.
День был предпраздничный, люди атаковали магазины и рынки, волокли сосенки и ёлочки, а установленная на Театраль-ной площади Главная городская ёлка уже блестела гирляндами и светилась разноцветными лампочками.
Алексей Николаевич Медведев  поехал в супермаркет, на-бил багажник своего «Ауди» разной всячиной  и поехал на Се-верный. Так назывался спальный район города, обезображенный безликими многоэтажными домами с застеклёнными лоджиями и изгаженными и изрисованными подъездами, как и все осталь-ные города России.
В квартире на четырнадцатом этаже его никто не ждал, но ему как всегда были рады. Это было семейство, состоящее из трёх человек – шестидесятилетнего мужчины, его молодой суп-руги, и красавицы-Марины, студентки престижного московско-го вуза. 
Хозяина звали Василий Петрович Леонов. По профессии математик, он работал в большой строительной фирме и нёс от-ветственность за все компьютеры, программы, микросхемы, сканеры, принтеры, короче – за бесперебойную работу аппара-туры, и вполне справлялся с этим делом, благо характер уравно-вешенный и покладистый.
Внешность его, в сущности, ничем особенным не отлича-лась. Это был ходячий памятник дружбы русского и армянского народов. Причём дружбы во втором поколении, ибо у него и отец, и мать – каждый по отдельности – были сотворены напо-ловину из русского материала, наполовину – из армянского. Ни-чего особенного – в Ростове это обычная вещь. Если бы не одно обстоятельство, а именно – потрясающее сходство с покойным ныне Георгием Витальевичем Осиповым. Сходство это не имело разумного объяснения, ибо тем, кому следует, было совершено точно известно, что Василий Петрович Леонов и Георгий Ви-тальевич Осипов не имели родственных связей. Да, они одного и того же возраста, но Василий Петрович родился в интелли-гентной ростовской семье, а Осипов – в Краснодарском крае, в Белореченске. Русско-армянские корни были у обоих. Всё тот же самый волнистый нос – переносица как у курносых, но чуть ниже – такая горбатая слива с выпуклыми ноздрями, тип облы-сения – абсолютно одинаковый; подбородок, лоб и всё осталь-ное… Отпечатки пальцев разные – это да. И ещё не совпадал рисунок уха: мочка была в точности такая же – удлинённая и немного сросшаяся, но все эти углубления, изгибы и узоры были совершенно разными. Как, впрочем, и голос, и речи в устах Ва-силия Петровича явно изобличали человека весьма образован-ного и интеллигентного. Всё это в своё время тщательно оцени-валось, проверялось, сличалось и описывалось экспертами, и было совершенно неизвестно самому Василию Петровичу. Он ни о чём не догадывался. И о существовании своего двойника, естественно, не знал. Так и жил себе, ни о чём не подозревая. Ходил по лезвию бритвы, а думал, что по твёрдой земле ходит.
Познакомились Василий Петрович и Медведев не случайно, а по заданию Конторы. И произошло это несколько лет тому назад.
Всё происходило по рецепту всё тех же дореволюционных стекольщиков. Какие-то плохие люди напали в темноте на при-личного пожилого человека. Избили. Что-то пытались отнять, но тут, совершенно случайно, из темноты появился незнакомец и разогнал эту сволоту, а пострадавшему оказал помощь – поса-дил к себе в машину, успокоил, обработал ссадины и раны и от-вёз  домой.
И там познакомился с ним поближе. Самым сердечным об-разом. Возникла дружба – ненавязчивая, спокойная, с редкими встречами и посиделками на кухне…
 Всё это было спланировано  и исполнено людьми, которые свои действия многочисленными тренировками довели до авто-матизма. Как опытный скрипач или пианист играет свою пар-тию, не глядя  в ноты, и лишь боковым зрением следит за па-лочкой дирижера.
Медведев оказался добрым ангелом этого почтенного се-мейства: кроме спасения от грабителей, он умудрился в охва-ченном безработицей городе найти Леонову хорошо оплачивае-мую работу, достойную его способностей. Сколько получает профессор в институте?! Стыдно сказать. В фирме же, в кото-рую по рекомендации Медведева приняли Василия Петровича, платили в пять раз больше, чем в институте!
 По каким-то своим каналам добрый ангел помог  дочери Леонова  поступить в очень престижный институт. И не в Рос-тове-на-Дону, а в Москве!
И всё это – просто так. Чисто по дружбе. Просто человек хороший, а если хороший, то какие тут нужны объяснения? Хо-рошее не нуждается в объяснениях – разве не так?

Ростов не очень большой город – миллиона полтора. И все в этом городе друг друга знают – не напрямую, так, через знако-мых, родственников, соседей, сослуживцев. Между двумя рос-товчанами почти всегда можно выстроить цепочку общих зна-комых… 
Раза два-три кто-то из приятелей попрекнул его невнима-тельностью:
– Зазнались вы, что ли? Я на прошлой неделе встречаю вас на Пушкинской, здороваюсь, а вы мне даже и не ответили.
– Я? На Пушкинской?.. Вы, должно быть, что-то перепута-ли… Хотя, может, и был  по пути с работы. Наверно, думал о чём-то своём.
В другой раз его якобы видели в необычной компании. Лео-нов удивлялся: я не мог быть в том месте и в таком обществе…
Случаев таких было не много. Сам Леонов совершенно не придавал им значения. Они у него не складывались в единую схему, и не наводили ни на какие тревожные мысли. Если бы ему кто-то подсказал, если бы какие-то обстоятельства подтолк-нули его к более тщательному анализу тех небольших странно-стей, с которыми он сталкивался…
Между тем, когда Василий Петрович появлялся в том или ином месте, то на самом деле он, сам того не подозревая, обес-печивал алиби Осипову, который был в это время в другом мес-те и делал по заданию Конторы какую-нибудь очередную па-кость, за которую вполне мог поплатиться жизнью. Оно бы и ладно – туда ему и дорога!  Но в случае чего, на его место мог быть подставлен ни о чём не подозревающий Леонов для того, чтобы принять удар на себя и отвести его от Жориной шкуры.
Решение о том, куда кого подставлять принималось в Кон-торе. Его нельзя было ни отменить, ни предотвратить. О своём решении Контора не ставила  в известность того, кого она наме-чала в качестве жертвы.
Так, однако, получилось, что поводов для таких решений не возникло, и Леонову даже в голову не пришло возблагодарить за это судьбу.

Василий Петрович усердно рассказывал анекдоты.
Медведев смотрел на  добродушное лицо профессора, слу-шал, смеялся, и не мог отделаться от ощущения, что перед ним – Осипов. Самый настоящий Жора. Он опять кривляется – это у него очередной прикол. То он был спасителем отечества и су-перменом, то забулдыгой, а теперь вот подался в математики, в добродушные хозяева…
Медведев смотрел в смеющиеся глаза Василия Петровича, пытаясь проникнуть туда, в тайники, которые за ними прята-лись, и хотелось крикнуть: «Жора, зачем ты это делаешь? Ведь я же знаю твою тайну, и это на самом деле ты!» Но потом наваж-дение проходило, и Медведев понимал, что перед ним не Оси-пов, а самый настоящий Василий Петрович – человек, не запят-навший  руки в крови, а совесть в подлостях.
А Жора… Жора – он теперь далеко-далеко. Где-то в Космо-се. Пролетает между галактиками куда-то к своей, одному Гос-поду известной цели. А когда прилетит на место, там и найдёт покой и станет простым, тихим и добродушным… В это трудно поверить, но именно таким Медведев его тоже наблюдал когда-то и точно знал: это и есть настоящая Жорина сущность…
Медведев задумался. Снова, как  в берлоге у вечно пьяного Осипова, у него поползли в памяти разные картинки из прошло-го. Вот и ещё одна возникла: какая-то военно-медицинская. Но не сразу, а как бы с предисловием…

Давно закончился Афган, а работы не становилось меньше. Взрывы и убийства стали его специальностью. Он мог утром завтракать в Абхазии, мило беседуя с отдыхающей дивой, обе-дать – в Грузии, лениво просматривая свежий номер газеты, а ужинать в Москве…
Между тем, он не был разведчиком. Был он оперативным сотрудником, хирургом, который делал операции…
Давно это было, в Афганистане…  На последней операции ему не повезло.
Обрушившаяся от взрыва стена придавила его вместе с не-сколькими другими прохожими. Карета скорой помощи отвезла его в госпиталь.
– Ничего страшного, – сказал хирург, – залатаем...
У постели белокурая сестричка налаживала капельницу.
– Ты кто такая? – спросил Алексей.
– Сестра. Не видишь, что ли?
– Зовут-то тебя как?
– А тебе-то зачем?
–Чтобы знать, кого благодарить.
– Марусей меня зовут… Ты, давай, не крутись. Игла из ве-ны выскочит…
– Не выскочит, Маруся… Что ты капаешь? Очень спать хо-чется…
– То и капаю, чтобы заснул. Спи. Всё будет хорошо…
И вот, проснувшись после наркоза, он смотрел на блестя-щие и манящие карие глаза медсестры, и по тем же ассоциатив-ным законам вдруг ясно вспомнил, как в военкомате, в неболь-шой комнате теснились, толкая друг друга десять голых парней, стыдливо прикрывая руками своё мужское достоинство. Муж-чина-хирург бегло ощупывал очередного призывника, мурлыча под нос Егерский марш.
У двери за небольшим столиком примостилась белокурая сестричка. Она была в марлевой повязке, и только её огромные масленичные глаза светились призывным светом.
Отмечая фамилии тех, кто прошёл осмотр,  лениво бросала:
– Теперь в третий кабинет…
Он стоял и ни на кого не обращал внимания. Ему было всё равно. Сколько раз с деревенскими ребятами они купались в речке, что протекала прямо за их домом, в чём мать родила! «И чего такого? Тоже мне, невидаль какая! Голый мерин – не кен-гуру! Да и этой белокурой, наверно, не впервой! Районный центр – не Медведки. Вон сколько жеребцов по улице шаста-ют…»
Он подошёл к хирургу и стал в ожидании…
– Откуда ты, добрый молодец?
Он молчал.
– Чего же ты молчишь?
– А чё говорить? Там всё написано.
– Написано, говоришь?
Хирург пролистал карточку, потом пальцем поманил, при-глашая его подойти поближе.
Он не двинулся с места.
– Ты чего застыл, как истукан? Подойди ближе.
– А я – не проститутка. Чего вы меня пальцем  зовёте?
– Ну, ты и фрукт…
– Горький…– согласился он. – Но, не проститутка.
– Не проститутка… Заладил, одно и то же… Жалобы есть?
– На кого?
– На здоровье, голова садовая…
– Чё на него жаловаться? Не-а, жалоб не имею…
– А подними-ка руки.
Хирург стал прощупывать его, а он стоял, как каменная глыба.
– Чего ты стоишь, как памятник?
– А как стоять?
– Не щекотно?
– Не-а…
– В каких войсках хочешь служить?
– Ни в каких… Чё я там не видел?
– Но служить-то нужно.
– Нужно, – согласился он.
– Одевайся, – сказал хирург, делая отметку в карточке.
– Чего одевать-то?
– Трусы надевай, чудило.
– Чего их надевать-то, если у другого доктора снова разде-вать?!
– Ну, хочешь, иди голый! – Хирургу надоел этот глупый разговор, и он посмотрел на следующего призывника.
– Не-а, я лучше надену, – сказал Медведев, натягивая трусы и направляясь к столику сестрички. – И охота тебе здесь глазеть на мужские прелести? – сказал он, подходя к ней. – Иль не ви-дала?
– Кончай философствовать, парень! Теперь – в третий каби-нет. Умник нашёлся! – крикнул хирург.
Третий кабинет, четвёртый, пятый… А затем –заключительная инстанция – большой торжественный зал. Длинный стол, на нём красная скатерть. А за столом – какие-то военные и штатские…
Начал когда-то с простого, грубоватого паренька. Дерёвня да и только! Затем испытания – как ступеньки куда-то далеко наверх лестницы, ведущей вниз, в преисподнюю… Не совсем удачная операция со взрывом чуть было не поставила точку на его жизни. Но – выжил и на сей раз…

И вот теперь бывший деревенский паренёк сидел за одним столом с интеллектуалом и как бы между делом прикидывал, куда бы этого математика ещё можно было пристроить, и планы по этому поводу у Медведева созревали в голове – один удиви-тельнее другого. А интеллектуал-бедняга и не думал ни о чём таком, и не гадал. Всё-таки интересно вот так работать с людь-ми, когда они про тебя (да и про самих себя даже) – ничего, а ты про них – всё!..
Уже были все несколько хмельными, когда профессору за-хотелось произнести тост.
Он встал из-за стола  и торжественно произнёс, словно чи-тая лекцию студентам:
– Как-то раз замёрз маленький Воробышек. Обледеневшее тельце шмякнулось на землю. Проходившая мимо Корова за-драла хвост и шлёпнула на Воробышка свою лепёшку. В дерьме Воробей отогрелся, пришёл в себя. Высунул  голову и на радо-стях громко зачирикал. А пробегавшая мимо Кошка схватила Воробья и сожрала…
Так выпьем же, друзья, и запомним: не всяк тот враг, кто тебя обгадил и не всяк тот друг, кто тебя из дерьма вытащил! А уж если ты и попал в дерьмо, то сиди и не чирикай!
Он залпом выпил  бокал вина и уселся на место.
Евдокия Викентьевна тоже вспомнила какой-то тост – из жизни кавказских долгожителей, но гость извинился: больше ему пить  нельзя – надо было куда-то ехать по делам. С вами хорошо, но – сами понимаете: бизнес есть бизнес… Они вышли на кухню покурить перед форточкой. Разговор плавно перетёк к вечно волнующей хозяев теме – о дочери.
– На четвёртом курсе уже, – с гордостью сказала Евдокия Викентьевна. – Скоро сессия. Я так беспокоюсь, так беспоко-юсь, если б вы только знали, Алексей Николаевич. У них там, в Москве, нравы, знаете, какие. А девочка-то наша ещё неопыт-ная…
– Знаю, знаю, – усмехнулся Медведев. – Только к вашей дочке это никак не относится. Она у вас глупостей не наделает.
– Дай-то Бог, дай-то Бог…
– Москва город громадный. И там возможны всякие вариан-ты: можно и чистоту свою сохранить, а можно и пасть на самое дно.
– Может, поехать, с сессией помочь? –  неуверенно сказала Евдокия Викентьевна.
– Не стоит, – возразил Медведев. – Зачем? У неё экзамены, зачёты, а вы будете только мешать. Да и ей предстоит доклад готовить к научной конференции…
– Да вы-то откуда знаете? – удивилась Евдокия Викентьев-на.
–  Ну, что вы?! Я с Мариной встречаюсь, когда в команди-ровках в Москве бываю… Как-то ужинали в ресторане. Она мне свои стихи читала…
– Стихи? Ну и ну, – изумилась Евдокия Викентьевна.
– Ну да, чего ты удивляешься? – махнул рукою Василий Петрович. – У этих дурочек только романтика одна на уме.
– А про что стихи?
– Странный вы задаёте вопрос, – рассмеялся Медведев. – Про что могут быть стихи у двадцатилетней девушки?
             Какая любовь без страдания,
             Дружбы без уважения,
             Счастье без покаяния,
             Вера без поклонения?!
             Ложью губятся души.
             Жизнь всё оплатит сурово.
             Можно любовь разрушить
             Неосторожным словом…
– Ты смотри!– с удивлением пробормотал Василий Петро-вич. – А мне казалось, что у неё только физика в голове!
– Но по секрету всё-таки скажу: они не мне посвящены. Стар я для этого.
– Может, и в самом деле есть у неё молодой человек? – спросила Евдокия Викентьевна.
– Нет, – мотнул головою Медведев. – Ждёт волшебного принца.
Когда Медведев ушёл, Евдокия Викентьевна задумчиво ска-зала мужу:
– Это ж надо – принца ищет. 
Было над чем задуматься.
В самом деле: сорок лет против двадцати... Но ведь чем не принц?
Алексей Николаевич  действительно казался им прекрасной партией. И голова  у него –  настоящий компьютер. Обеспечен-ный, при машине, всегда в красивом костюме, атлетически сло-женный, подтянутый. Ну а что шрам на лице – так то понятно. В Афганистане побывать и отделаться одним шрамом – повезло человеку...
А Медведев ехал в своей машине и, усмехаясь, вспоминал жестокий тост хозяина… 
5.         Наина Иосифовна в то утро проснулась с плохим на-строением. Здоровье мужа последнее время стабилизировалось, но настроение его было пасмурным. Он ходил из угла в угол, что-то бормоча себе под нос, будто продолжая спор.
– Ты, наконец, можешь успокоиться? – спросила Наина Иосифовна, вставая с постели. – Ты же уже всё решил. Столько раз мы всё обговаривали. И что за колебания?
– Что ты понимаешь?! – буркнул Борис Николаевич. – Это решение, пожалуй, поважнее того, в девяносто третьем.
– В девяносто третьем?
– Когда мы  вытащили занозу и уничтожили осиное гнездо Хасбулатова. Сегодня от этого решения может зависеть не толь-ко наша спокойная старость, но и сама жизнь. И не только наша, но и девочек…
– Но ты же давно всё решил, когда назначал Путина!
– Решил… – буркнул Борис Николаевич. – Одно дело – премьер, другое – Президент! Хозяин! Это, как говорит мой тёз-ка, две большие разницы!
– Странно… – заметила Наина Иосифовна. – Вчера я гово-рила с Глобой…
– Вечно у тебя какие-то завихрения. Неужели действитель-но веришь всякой  ерунде?
– Не скажи! Ты его назначил в августе, как раз накануне полного солнечного затмения в знаке Льва.
– Ну и что с того?
– Градус в знаке Льва, в котором находилось Солнце в авгу-сте, совпадает с градусом, в котором Солнце бывает седьмого апреля в Овне: в этот день все христиане празднуют Благовеще-ние. Помнишь, архангел Гавриил принёс Деве Марии благую весть о том, что у неё во чреве  Сын Божий. Таким образом, ут-верждает он, для России это и есть та самая «благая весть»!
– Не уж то ты серьёзно  веришь всей этой ахинее? Благая весть, твою мать! Архангел Гавриил…  А вот возьму я этого ар-хангела, да и в кутузку, чтобы не морочил голову… Благая весть! И в чем благая? В том, что вынужден уходить? Тоже ска-жешь…
– Но ты же сам решил…
– Решил… Не от хорошей жизни решил. Все меня бросили. Как крысы с тонущего корабля. И все стараются урвать кусок пожирнее. Пропади они пропадом…
– А  седьмое января, в день рождения Иисуса Христа – гра-дус Козерога. Солнце совпадет с градусом Тельца.
– И что с того?
– А то, что его будут считать Спасителем России, как счи-тают Христа Спасителем.
– Тоже скажешь! Спасителем России был я! Слышишь, я! И никто другой! Не будь меня, до сих пор стройными рядами шлёпали бы в коммунизм! Помнишь, как шагали? «Левой, ле-вой, левой! Кто идёт правой? Левой, левой, левой!». Неужели непонятно?!
Наина Иосифовна промолчала. Потом, подтянувшись, спро-сила:
– И что же ты решил?
– Что я могу решить?! За меня решили обстоятельства! Обидно всё же: только дополз до настоящей власти, и на фини-ше здоровье подвело. Но он мне обещал. Да и Березовский го-ворит… Я почему-то верю, что сдержит слово. Давно за ним наблюдаю…
– Обещал… – эхом отозвалась Наина Иосифовна.
Всё это напоминало ловкий рекламный трюк, где прослежи-валась рука изощрённого астропсихолога. Всё, что должно было свершиться, напоминало удачную подтасовку, сценарий, воз-двигнутый на астрологическом фундаменте. А это означало, что ему уготована роль жертвы. Однако нужно признать – есть хватка! Но, не круто ли берёт? Тоже мне, пахан выискался?! Его будут любить и ненавидеть, бояться и раболепствовать… а уж если сравнивать его со Спасителем, то надо не забывать, что Иисус был распят на кресте за наши грехи. Пусть готовится умереть на кресте. Он когда-то говорил, что мать тайком его крестила, а Патриарх считает его человеком богобоязненным. Впрочем, Алексий  из его же конторы! Чувствует силу, поёт, заливается! Не даром кликуха у него была – Дрозд! Споются, сработаются! И то хорошо – в России нужна сильная рука! Ох, как нужна!  Лишь бы он сдержал слово!..      
А я не хочу пока умирать! Да и он, видимо, не будет торо-питься. Он скорее искупает в кровушке своих противников, прежде чем погибнуть на кресте…
Несколько месяцев назад Зюганов сказал, что не видит раз-ницы между Путиным и Степашиным. Остальные тоже заявили о своем согласии с назначением премьера. А как они отреаги-руют на моё сегодняшнее  заявление? Вот поднимется буря!
Борис Николаевич надолго задумался.
Конечно, уже не догоняю… Уметь вовремя уйти – это мо-жет не каждый! Как это?
                Тогда уйду я в ночь глухую,
                Не буду камнем на пути…
                Искусство – вовремя уйти!
                И свечку сам свою задую. 
  Хрена вам! Свечку задувать рано! Только бы он сдержал слово. А власть  и так утекает из рук, и лучше отдать её эффект-но и самому, нежели ждать, пока её отберут. И решение это я должен принять сам. Никто мне в этом не поможет.
  Если он сдержит слово… если только он сдержит слово… Я, как-никак, первый президент России. Этого уже не вычерк-нуть из истории… И я сам передам ему власть. Сам! Не умер ещё, не вынесли ногами вперед, не вытолкали, как Никиту или Меченного. Сам!   Это – поступок. Это заслуживает уважения. Хотя... Всё же есть какой-то привкус. Умники, конечно, пони-мают: не демократично передавать власть преемнику. А что вы-боры?! Фикция! И людишки это понимают… научены уже… хотя, дураков в России много!  Да… Он – не дурак! Вовремя стал разбираться с Чечнёй. Правильно выбрал момент! И в этом – тоже его сила! Это станет основным фактором, который обес-печит исход выборов. Народ сегодня стремится к порядку больше, чем к реформам! 
   Но главное, чтобы он выполнил слово! Уж, коль нужно власть отдавать, то я вручу её сам! А он не сможет этого не оце-нить, не сможет забыть, кому обязан.
   Да и кого убедят эти выборы? Когда и где они были спра-ведливыми? А передача власти на излете не просто года – тыся-челетия будет иметь оглушительный эффект и символическое значение. Примак и Лужок останутся с носом. Они – прошлое. Чем они лучше меня?!
  Всё. Решение принято! Даже как-то легче стало. Нелёгкая достанется ему ноша. Ну, что ж, пусть несёт. Молодой. Гэбэш-ная закалка. Пусть наводит порядок. Только, пусть сдержит сло-во!
  Нужно отдать ему должное. Сумел использовать момент. А, может, и сам создал нужную ситуацию. Чечня – моё прокля-тье, мой крест. Пусть теперь он несёт. Но начал умело. Нет,  хватка у него есть! Президент не должен быть рабом обстоя-тельств. Он сам их должен организовывать. А этого у него не отнимешь. Это у него есть!»
  Борис Николаевич грустно взглянул на жену и пошёл в ванную комнату.
6.          Москва – столица нашей родины, а Питер –  как бы вторая столица, город номер два. А какому городу в России можно было бы присвоить статус города номер три?
  Таким  городом могла быть Столица Южного Федерально-го округа – Ростов-на-Дону. Именно здесь переплетаются мно-гие политические и финансовые нити. Именно здесь – ворота на воюющий Кавказ. Здесь на душу населения самый высокий процент криминальных объединений, торговцев оружием, нар-котиками…  Здесь решается судьба  нашей страны.
 А сердце Кавказа – в Ростове. Здесь расположен штаб Се-верокавказского военного округа, откуда высокие военные ру-ководители старательно рисуют синие и красные стрелы и по картам планируют боевые операции в одной из наших южных республик, передвигают на макетах с горными хребтами и бу-мажной растительностью игрушечную бронетехнику, окружают и уничтожают сепаратистов.
Значит, в первую очередь нужно контролировать Ростов.
               
Медведев не любил, когда в машине навязчиво дребезжат, лязгают  и бьют по голове современные ритмы. Его больше уст-раивала тихая мелодичная музыка, она не мешала думать.  Ко-нечно, если в машине с ним ехал кто-то посторонний,  такой му-зыкальный выбор мог показаться подозрительным. И тогда вру-бал то, что положено по стандартам. Но сейчас он был один и наслаждался своим плохим вкусом…
Блестящая тёмно-синяя  «Ауди» с тонированными стёклами просигналила, и охранник, здоровенный, натренированный па-рень в пятнистой одежде, узнав машину хозяина, услужливо от-крыл ворота, торопливо гася сигарету. На территории категори-чески запрещалось курить.
Офис фирмы располагался в двухэтажном здании бывшего детского садика. Во дворе оставались окрашенные в яркие цвета качели-карусели, грибочки и навесы. Казалось, орава ребятишек вот-вот ворвётся сюда снова со своими игрушками и мячиками, криками и смехом и всё будет, как обычно; но во дворе всегда было тихо. Это был тихий район, где порядок таинственным об-разом поддерживался  сам по себе.
Медведев прошёл в кабинет и попросил секретаршу, мило-видную тоненькую девчушку, приготовить ему кофе.
– Вам чёрный, с лимоном?
– Как всегда…
«Интересно, что он  скажет? Как это будет? Вот расшевелит муравейник! Может, стоит передислоцироваться в Москву? А то так и  застряну в провинции… Но, вряд ли босс согласится. Да и здесь никого нет…»
Оленька принесла на подносе кофейник с ароматным кофе, кружочки лимона и рафинад.
– Ликёр? –она взглянула на шефа с нескрываемым подобо-страстием.
Медведев помедлил с ответом.
– Нет, пожалуй, рюмочку коньяка.
Оля, было, метнулась к бару, но он остановил её.
– Я сам. Спасибо. Принеси-ка, Олюшка, мне ксерокс.
Оля принесла аппарат, Медведев поблагодарил  и попросил, чтобы его не беспокоили.
– Меня ни для кого нет!
Медведев налил  коньяк в хрустальную рюмку, поднёс к но-су, потом медленно стал цедить, прижимая смоченный коньяком язык к нёбу. Поставил  на журнальный столик пустую рюмку и посмотрел на фигурную бутылку.
Удобнее усевшись в мягкое кожаное кресло, налил в чашеч-ку из кофейника густой, почти чёрный кофе. Не терпел никаких растворимых суррогатов. Только единственный сорт – «Араби-ка», свежего помола, в деревянной кофемолке. Но, конечно, са-мым шикарным деликатесом были теперь Жорины бумаги…
 Он снова и снова перечитывал Жорины опусы, сортировал счета и платёжки… До глубокой ночи он копировал документы и складывал в отдельную папку. Наконец, около трёх  прилёг на диван.
               
За окном свирепствовала не по-зимнему плюсовая темпера-тура. Вчерашний ветер наконец-таки унялся, и сквозь редкие тучи иногда проглядывало солнце. В здании всё ещё стояла ти-шина. Медведев снова погрузился в чтение бумаг, словно ста-рался запомнить длинный список фамилий и номера счетов.
Через час пришла Оленька, он кивнул головой, не отрыва-ясь от столь занимательного чтения.
Всё то же самое обожание, всё тот же кофе… Медведев опять же кивком головы поблагодарил девушку.
Медведев был суровым начальником, сюсюканья не терпел. Тем не менее, у Оленьки был значительный недостаток, кото-рый далеко не каждый начальник его уровня согласился бы тер-петь: она была студенткой-заочницей. Сотрудники перегляды-вались, перешёптывались, но объяснения  начальственной при-хоти никто не находил. Кто-то даже искал сходство: уж не дочь ли его? Мало ли чего не бывает...
Медведев держал телевизор включённым, звук приглушил. И краем глаза наблюдал за экраном. Ещё на прошлой неделе, когда он был в Москве, ему шепнули, что именно в этот самый день, а именно 31-го в двенадцать должно всенепременно по-следовать важное сообщение…
Медведев увеличил звук.
На экране, стараясь скрыть бурю чувств, за столом сидел Сам и дребезжащим от волнения голосом, который так ловко копировали многие эстрадные шуты, произнес:
– Дорогие россияне! Осталось совсем немного времени до магической даты в нашей истории. Наступает 2000 год. Новый век, новое тысячелетие.
«Ему важна магическая составляющая, – подумал Медве-дев. – А как же реалистическая? Впрочем, нужно признать, взбаламутил страну сильно… Но тот же Жора всегда говорил, что умение вовремя смыться  отличает профессионала от люби-теля! А он – профи!»
– …Дорогие друзья! Дорогие мои!..
«Волнуется. Но, сказать всё-таки придётся. Куда деться? Зажат со всех сторон. Не та весовая категория…»
– Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам с новогодним приветствием. Но это не всё. Сегодня я в последний раз обра-щаюсь к вам, как Президент России. Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку.
Медведев налил в рюмку коньяк и выпил. Но теперь он вы-пил, как пьют водку, сразу, одним глотком. Закусил ломтиком лимона, втягивая в себя кислый сок.
«Это мы уже проехали…»
Из телевизора раздавались ещё какие-то слова, но Медведев уже думал о другом. И вдруг:
– …Я хочу попросить у вас прощения…
«Ну, вот и приехали… Ему ещё по стариковски бы слезу пустить. Прощение… Давнишняя привычка, грешить и каяться, грешить и каяться… Да кто тебя простит за столько погублен-ных жизней?!»
Медведев снова наполнил рюмку и выпил, как пьют воду.
– …В соответствии с Конституцией, уходя в отставку, я подписал Указ о возложении обязанностей Президента…

«Воллебек вернулся из инспекторской поездки в Чечню, – подумал Медведев, –  и вот царь Борис  засобирался в отставку! Ему расхотелось руководить страной в тот момент, когда её по-стигнет самая большая из устроенных им катастроф. Поэтому Путин так спешно начал предпринимать действия, которые, с одной стороны, могли бы произвести на Запад благоприятное впечатление, с другой стороны – не сильно испортили бы его имидж «национального героя»: убрал наиболее одиозных гене-ралов и приостановил штурм Грозного.
  Он всегда умудрялся переложить ответственность за соб-ственные провалы на других. В девяносто восьмом,  почувство-вал приближающийся крах пирамиды ГКО,  подставил вместо себя Черномырдина и  Кириенко. И сейчас повторил тот же тюк – посадил  преемника вместо себя на чеченскую бочку с поро-хом. Ничего не скажешь. Ловко!
 Итак, – это был не уход а, скорее – «выход» из ситуации. Теперь многое становится понятным… И Путин теперь будет делать всё, чтобы не оказаться очередным зиц-председателем  конторы «Рога и копыта».
 Перед Путиным стоят, как минимум, две задачи: выбраться в президенты и после этого стать реальным президентом. Он будет окружить себя преданными людьми, создавать команду... Значит, снова – чистка рядов. Сколько таких чисток уже было! Всех сотрудников Конторы временно отстранят от должностей и выведут за штат… Жалко. Уходят профессионалы. А придут новенькие, и, скорее всего – питерцы. Конечно – питерцы! 
Армия же наша станет заложницей… Вот, сволочи!»
Медведев выключил телевизор.
Вызвал секретаршу. Вышколенная, исполнительная, она за-мерла в ожидании.
– Свяжись с аэропортом. Вылет в Москву через час.
Оля молчала, понимая, что это – не всё.
– Предупреди Владимирова, что меня не будет несколько дней. Буду на связи… Всё.

Фирма, которую возглавлял Алексей Медведев, была фак-тически прикрытием для него. Дела вёл заместитель. Он же и имел право подписывать документы. Старые сотрудники неко-гда мощного строительного треста к Медведеву сначала относи-лись настороженно, мол, награбил, а теперь изображает гол-ландский сыр: сидит в своём кабинете и издаёт запахи! В строи-тельстве ни хрена не смыслит, а туда же!.. Но со временем уви-дели, что не так-то прост этот самый Медведев. Сразу схватыва-ет суть вопроса. Не было случая, чтобы повысил голос. Говорил тихо и твёрдо. Споров не допускал. Слишком строптивых – гнал без колебаний. Какие профсоюзы? С улыбкой говорил: «Здесь я и партийная, и профсоюзная организация!»
Но, как оказалось, в мелочи не влезал. Делами интересовал-ся мало. Только изредка приглашал бухгалтера и требовал отчё-та. Его мало интересовали проценты прибыли, налоги, откаты, взятки… Всё передал заместителю, который и был фактическим директором фирмы, строящей высотные дома, школы, больницы по всему Северному Кавказу. Недавно в Нальчике сдали пре-красный корпус санатория, в Грозном восстанавливали желез-нодорожный вокзал…
В то время, когда другие строительные фирмы сидели на голодном пайке без заказов, в их фирме с незамысловатым на-званием «Донской строитель» заказов было – только успевай строить! А заказы-то как раз и обеспечивал Медведев.

Размышления прервал голосок Оли:
– Алексей Николаевич, в приёмной Владимиров. Просит разрешения зайти.
Медведев убрал в стол потрёпанную папку Осипова.
– Пусть войдёт.
В кабинет вошёл мужчина лет сорока пяти. Лоб мыслителя, серые усталые глаза, чёрный костюм и белая, не первой свеже-сти сорочка. Чёрный галстук небрежно сдвинут в сторону.
– Что случилось? – спросил Медведев.
– Вы надолго? – вопросом ответил заместитель.
– Дня на три-четыре. Так что всё-таки случилось?
– Нас замучили проверки. За последнее полугодие это – третья. Работать не дают.
– Пусть себе проверяют. Или вас что-то тревожит?
– Да нет. Людей от работы отрывают. А у нас сроки поджи-мают.
– Они что, проектантов от работы отрывают?
– Да нет…
– Что вы темните? В чём дело?
– Интересовались, как получили заказ на проектирование больницы в Майкопе. Говорят, что там тендер не проводился.
– Так пусть их и проверяют! Чем бы дитя ни тешилось… А
почему тендер не проводился, так это не наши проблемы. Мы официально получили заказ на проектирование. И все дела! Так что же их всё-таки интересует?
– Почему у нас низкие расценки на проектные работы. Го-ворят, что подключат антимонопольный комитет.
– Что говорит служба безопасности?
– А что она может сказать?
– Это – дела наших конкурентов. Надо выяснить – каких конкретно. Я ведь не надолго, скоро приеду. К этому времени хочу знать, откуда ветер дует.
Он встал и проводил посетителя до двери.
– Кстати, пригласи-ка ко мне нашего юриста.
– Он, наверное, домой ушёл. Скоро же Новый год.
– Ладно. Это можно и позже… – согласился Медведев и за-крыл за посетителем дверь. Снял трубку:
– Оленька, я же сказал, чтобы меня не тревожили! Впрочем, иди домой. Скоро Новый год. Передавай родителям  привет.
– Спасибо, Алексей Николаевич…

Он снова стал размышлять о злополучной папке.  «Да… Жора и есть Жора! Ну и нюх! Ищейка, да и только! Интересно, сколько он собирал эти документы? За короткое время такое не накопаешь! Много бы дали за эти пожелтевшие листки местные, и не только местные воротилы. Но, поручив мне такое, Контора, видимо, надеется, что я принесу им на блюдечке с золотой каё-мочкой Жорину папку. А я не принесу! Это опасно. Очень опас-но. Тогда возможны неожиданности. Эти на многое способны. Из одного зверинца хищники… Знания – не всегда благо. За та-кие знания недолго вспорхнуть вслед за незабвенным Жорой… И полечу я в Москву обычным рейсом. Пути Конторы, как и Бо-га, неисповедимы…»
 «Всё меняется… – думал Медведев. – Только жульё остаёт-ся прежним. И кто – жульё? Карманник, вытянувший у пенсио-нерки последние гроши, или жирный чиновник в костюме от модного Кутюрье, или боров в золотых погонах, продавший на сторону ракетную установку или несколько самолётов? Отдать сейчас Жорину тетрадь означает в очередной раз спустить этим сволочам. Нет. Пусть уж полежит у меня до поры. Целей будет. Может, ещё и выстрелит, как то ружьё, которое висит себе и ви-сит в первом акте пьесы. А Жора…  что Жора? Подох, как соба-ка.
И не такая ли участь ждёт и меня?»
7.              С присущим ему чувством тихого домашнего юмо-ра Василий Петрович Леонов отнёсся совершено спокойно к известию о перемене власти. Собственно, какая разница – тот или этот? Мало что изменится. Что-то подобное он даже и в Библии прочёл однажды. Впрочем, он не был особенно тонким знатоком этой книги.
По молодости увлекался математикой, системным анали-зом. Потом повальное увлечение  компьютерами привело его к программированию. Даже написал пару работ на эту тему и был отмечен специальной грамотой академического института. Лучше бы премию дали!
Василий Петрович был убеждён, что использовать его раз-работки могли бы и силовые ведомства. Он мечтал о карьере, сотрудничестве с закрытым институтом, рассчитывающем тра-ектории баллистических ракет… Но потом произошёл тот неле-пый случай с его ограблением, а потом и вовсе закрыли тему. Штаты института сокращались, как шагреневая кожа. Никто не интересовался теоретическими науками. Всех  больше привле-кала прикладная математика. Вскоре кафедру закрыли, сделали курс. Зарплаты в институтах – копеечные.
Почему-то вспомнилось, как, будучи студентом, втюрился в смазливую Леночку со своей группы. Так же, как и он – была влюблена в математику. Так же, как и он – увлекалась в то вре-мя модной теорией решения изобретательских задач Альтшул-лера. Но потом оказалась, что Леночка увлекалась не только ТРИЗом, но и доцентом кафедры латинского языка. Живой, ост-роумный, он пописывал стихи и подшучивал над её  друзьями, считая их «сушёными воблами». Любую сухую рыбу он называл воблой. Когда же однажды Леночка обиделась за них, он обнял её.
– Ну, что ты?! Я же в шутку. Привык, знаешь ли, Cum grano salis, с крупинкой соли… Это мой стиль…
 Леночка ушла к доценту, а  он стал грызть гранит науки. И прогрыз-таки! В двадцать семь защитил диссертацию  и  решил, что можно и о семье подумать!  Но Леночка от латиниста ушла и  вышла замуж за  какого-то языковеда. Другие девчонки тоже устроили свою судьбу. И здесь на его счастье подвернулась Ду-ся, студенточка, приехавшая на учёбу из Ремонтненского района Ростовской области. Вскоре у них родилась дочь Марина. И по-том много у них было и хорошего, и плохого. Оба ощущали друг в друге самую острую необходимость, страстно любили удобства и всякие радости жизни, но не слишком-то преуспели в их добывании – может быть, потому, что слишком много трати-ли.
Как бы то ни было, но единственное сокровище, которое у них было на старости лет, это их единственная дочь Марина – ныне двадцатилетняя студентка одного из московских высших  учебных заведений.
Дочку пора было выдавать замуж – в этом Василий Петро-вич и Евдокия Викентьевна были единодушны.
И, что бы там ни говорил их добрый знакомый Алексей Ни-колаевич Медведев – мол, у неё там, в Москве, кто-то уже вроде бы есть, а стихи, которые пишет, посвящаются не ему, – знаем мы эти штучки! Алексей Николаевич – человек занятой и не по-нимает женского коварства: девчонка ему одно говорит, а сама-то думает другое… Конечно же, он! И только он! И как мы с тобой сразу-то не догадались?

В канун Нового года, когда дочка приехала погостить у ро-дителей, Евдокия Викентьевна как бы между прочим перешла к делу.
– Мариночка, скажи, разве Медведев так уж часто бывает в Москве?
Марина – теперь уже настоящая московская красавица, а не какая-нибудь ростовская фифочка – с ответом не торопилась. На диване с родителями вместе ей почему-то не сиделось, и она стала наряжать ёлку. Родители с изумлением обнаружили у неё на плече какую-то разноцветную татуировку.
«Интересно, настоящая ли она или просто временная, как сейчас модно?» – не сговариваясь, подумали оба родителя, но промолчали. Ожидали ответа.
– Не так, чтобы слишком уж часто, но когда в Москве быва-ет, навещает… – как-то растягивая слова, ответила Марина. – Иногда раз в месяц, а иногда и чаще.
– Так ведь ездить – это же сколько денег стоит! – ужаснулся Василий Петрович.
– А он и не ездит, – спокойно парировала Марина. – Он ле-тает на самолёте.
–  На самолёте?! – воскликнула Евдокия Викентьевна, мыс-ленно прикидывая, почём нынче билеты.
– Если дела требуют, то почему бы и не слетать? – сказала Марина. – Его фирма прокручивает миллионы. И не рублей, а долларов. И потом: если самолёт собственный…
– Как собственный? – изумились родители.
– Да так, – Мариночка старательно развешивала на еловых ветках серебристый дождик. – Фирма солидная, приносит боль-шой доход. И собственный самолёт для такой фирмы – не про-блема.
– Ну и ну… – только и проронил старый математик. Когда-то ему казалось, что он достиг положения и многое может себе позволить.
Родители многозначительно переглянулись.
Н-да-а-а… Всё оказывалось намного серьёзнее, чем мы с тобою думали.
И тут Евдокия Викентьевна возьми да и спроси – этак тон-ко:
– Мариночка,  откуда ты это всё знаешь?
– Да, в самом деле, откуда? – повторил тот же вопрос Васи-лий Петрович. – Мы тут живём в Ростове, видимся с ним время от времени и даже и не подозревали о таком размахе его фир-мы…
Марина рассмеялась.
– Просто я и Алексей Николаевич – хорошие друзья. – И мы часто видимся. – Помедлив, добавила: –Довольно часто.
Вечер потихоньку переходил в ночь. В новогоднюю, пре-красную ночь.
Они знали: у дочки характер ещё тот. Так что приставать к ней нельзя. Но и оставаться в неведении – тоже ведь нельзя.
И теперь, пока на кухне что-то резалось и раскладывалось по тарелочкам, расставлялось на столе, мысли у них были толь-ко на одну-единственную тему.
С опытностью истинных разведчиков – тонких, скрытных, наблюдательных, – они подкрадывались к двум основным и ре-шающим вопросам:  «доченька, а не пора ли тебе?..» и «дочень-ка, а не Медведев ли это?»
Подкрадывались, подкрадывались – можно сказать подпол-зали на брюхе. Но, странным образом, подползти всё никак не могли.
«И что у неё в башке, – возмущался про себя Василий Пет-рович. – Ведь не понимает же ни черта! Своего счастья не ви-дит… А напрямую не скажешь. Тут  подход нужен. Момент ну-жен!»
На экране куранты отбивали бегущее время, взмывал са-лют… Василий Петрович, его супруга и их любимая дочь под-няли бокалы, обмениваясь привычными словами…
– А что, Мариночка, – Василий Петрович вдруг осмелел и взбодрился. – Нет ли у тебя планов по поводу Алексея Николае-вича?
– Каких планов, папочка? – Марина вскинула на отца боль-шие тёмные озёра. Кроме русско-армянских переливов, в них плескались ещё и донские волны, светились степными рассве-тами и лихой вольницей, – мама-то у неё была из казачьего со-словия.
– Ну, доченька, – мама положила на стол вилку, лицо её стало серьёзным, – скажи нам с папой: чем Алексей Николаич для тебя не жених?
8.          Эту новогоднюю ночь Владимир и Людмила Путины встречали не дома за своим столом – с двумя дочерьми, с при-вычным кругом нескольких родственников или гостей, с ёлкой, которая своим по-детски наивным видом будила сладкие воспо-минания о далёком детстве. Нет, в этот раз они были в пути. Громыхающий вертолёт нёс их над заснеженными горными хребтами, и военные люди, указывали в иллюминатор то на один объект, достойный внимания, то на другой, объясняя им смыл увиденного – складки горной местности или огоньки како-го-то селения – всё это имело своё особенное значение, отовсю-ду можно было ожидать чего угодно. Как правило, тревожного или даже плохого.
Всякому, кто впервые вот так пролетал над Кавказом, у кого в голове была хотя бы капля воображения, становилось ясно: Кавказ – грандиозное явление в масштабе всей планеты. Можно было пролетать над горами большей высоты и большей площа-ди где-нибудь в Южной Америке или на западе Китая и не уви-деть под собою столько же проблем, сколько таила в себе эта необыкновенная земля.
У новоиспечённого президента с воображением было всё в порядке. Громадная географическая карта, расстелившаяся под ним, не обещала ему лёгкого пребывания на посту, но именно она же и гарантировала странным образом само это пребывание. Совершенно очевидно было одно: либо ты разбираешься в этой карте, либо можешь сразу же подавать в отставку.
Владимир был настроен решительно: разберусь. Значение ночных огоньков или складок местности ему объясняли так тщательно, как будто готовили к какому-то ответственному эк-замену. Владимир слушал молча, с интересом, с уважением к тому, кто давал пояснения. Часто задавал вопросы – дельные, осмысленные. Обдумывал услышанное, кивал или неодобри-тельно покачивал головою и – мысленно принимал решение.
Людмила верила мужу, но, прижимаясь к его плечу, со страхом смотрела на белеющие в темноте хребты, на другие вертолёты, грозно летящие где-то слева и справа, и думала про себя: «Господи, и зачем он только ввязался в это дело? И что теперь будет?» Но вертолётов было много и, судя по донося-щимся докладам, по разрозненным командам, можно было по-нять: громадная сила поднята на дыбы – и на земле, и в воздухе. В это не верилось, но она знала: тысячи и тысячи людей сейчас подняты на ноги и следят за их полётом с земли, в воздухе, из каких-то кабинетов и штабов…

Высоты и стремительного полёта в небесах она не боялась совершенно, но ничто в жизни не предвещало ей такого голово-кружительного взлёта к вершинам власти. Это была простая русская женщина – красивая в молодости, симпатичная и в зре-лые годы, хозяйственная, чуткая к чужой боли, а вовсе не какая-нибудь взбалмошная жена первого секретаря райкома или гор-кома партии, генеральша, на которую работают запуганные сол-даты. И, между прочим, высоты и воздуха она не боялась не только по причине бесстрашия, а потому, что работала когда-то стюардессой. Профессия вроде бы и красивая и торжественная, но одновременно и очень простая – что-то вроде официантки. Стремительный взлёт её мужа был для неё полною неожиданно-стью... 

Больших начальников на Руси можно, конечно, разделить привычным способом на хороших и плохих, на умных и глупых, на толстых и тонких...
Но на самом деле, смотреть на них нужно под совершенно другим углом зрения. Делятся они на Руси на подпадающих под уже существующие в народе представления о возможных вла-стелинах, и не подпадающих. Подпадающих любят или прокли-нают. Иногда свергают. Но не подпадающих – не терпят ни при каких обстоятельствах. И долго они не живут. Рекордсменом по долгожительству среди не подпадающих был Павел Первый – между прочим, человек умнейший и таких  достоинств, какие и не снились никому другому из людей его редкой профессии. Обычно властелины, не понятные народу, долго не живут после пришествия к власти. Как правило – неделя, две и не больше. Но Павел подзадержался, но, в конце концов, был зверски убит. Народ не оценил его достоинств, не оставил о нём воспомина-ний или легенд, ни высказал ему ни слова благодарности, и даже историки самых разных политических лагерей так и не поняли, кто это был и почему вообще был… Его сын, Александр Пер-вый, какое-то время играл нужную роль, изображая русского царя, играл как по нотам, стараясь не сбиться с такта, но как только понял, что выходит за рамки этой тяжёлой для него роли, тотчас же сошёл с дистанции, не дожидаясь, когда его уберут…
Среди ожидаемых и понятных в народе вариантов есть и та-кой: труженик, сидящий в кабинете за письменным столом всю ночь напролёт. Страна спит и видит сладкие сны, страна отды-хает и веселится, страна ошибается и колеблется в принятии нужных решений, а он один что-то пишет всё и пишет, и всем от этого делается хорошо и даже ещё лучше.
И неважно, кто этот властелин – районного ли масштаба или общегосударственного. Таких сейчас называют трудоголи-ками. Но если это начальник совсем уж верховный, то ему не-пременно подобает ночью сидеть в своём кремлёвском кабине-те, одинокий огонёк которого будет мерцать на фоне величест-венного и тёмного кремлёвского безмолвия, нарушаемого лишь изредка боем курантов. И тогда какой-нибудь поэт, глядя на этот одинокий огонёк издали, скажет, что, мол, там, за кремлёв-скою стеной, сидит не человек, а деянье! И думает о нас, про-стых смертных, думает!..
Второй вариант российского начальника совсем не вступает в противоречие с первым, а часто даже является его продолже-нием: это тихий и сладкоголосый властелин, часто толстый и малоподвижный, реже худой и спортивный. Он очень вежлив, тих, кроток и скромен. Не топает ногами, не стучит кулаком по столу и не орёт, не вращает глазами и не суживает их в жуткие щёлочки, не предвещающие ничего хорошего. Но от его нежно-сти в голосе и томного, кроткого, часто даже ленивого взгляда, у окружающих кровь в жилах стынет. Характерно, что этот образ, хотя и не так уж часто встречается на Руси, понятен русскому народу. К нему относятся с пониманием и величайшим почте-нием, как к возможному избавителю и спасителю.
Один из таких пролетает сейчас в вертолёте над восточны-ми районами Северного Кавказа и прекрасно знает, что делает, ибо он, именно такой – востребован.
Именно он – на своём месте.
Поэтому всякий раз, когда очередной властелин той или иной величины заступает на свой пост, такой человек должен непременно войти в некую гардеробную, невидимую взгляду простого смертного, и там примерить соответствующий образ. Порыться в шкафах, посмотреть на себя в зеркало то с одним образом, то с другим, и решить, какой больше подойдёт.
Но можно ведь и так: войти в тайную гардеробную и выяс-нить, что всё нужное у тебя уже есть – ты это получил от рож-дения. Ну и тогда, естественно, ничего менять не нужно. Глав-ное не растерять того, что имеешь. И не забывать: ты должен соответствовать и ещё раз соответствовать.
Иначе – сметут.

В Гудермесе их не приняли: стоял густой туман.
Владимир Владимирович был человеком военным и крайне дисциплинированным.
– Нельзя – значит нельзя, спокойно сказал он. – Вернёмся в Дагестан. И оттуда въедем в Чечню на машине.
Так и сделали: повернули небесную тарахтелку назад и по-летели  обратно.
Выходя из вертолёта, Людмила оступилась и слегка подвер-нула ногу, но не придала этому значения. Возвращения высоко-го гостя ждали. Ночь, да ещё и новогодняя, но все подняты на ноги: охрана, штабные офицеры, телевизионщики и прочие журналисты, местное штатское начальство... Левый голеностоп-ный сустав Людмилы несколько опух, и врач наложил ей тугую крестообразную повязку, порекомендовав меньше ходить. Меньше ходить! Зачем тогда нужно было лететь на Кавказ? Но ещё ни разу Новый год они с мужем не встречали отдельно.
Новый президент с самого начала дал всем чётко понять: никакой помпезности и показухи он не потерпит. Предельная простота в общении и человечность – мой стиль. Краткий отдых в каких-то казармах с чаепитием и какими-то бутербродами и снова в путь – в том же самом направлении, но уже по земле.
Людмила изумлялась: неужели это и есть высшая власть? По какому признаку взоры всех этих людей устремлены лишь в одну-единственную точку – в её мужа? С чего это они взяли, что именно в этой точке находится средоточие мудрости?
Но замечала и другое: услужливые советчики подсказывали, в каких местах нужно останавливаться, а в каких не нужно. Ка-ких-то солдат или офицеров нужно было, согласно существую-щим спискам, наградить за отличие в службе или за подвиги; каких-то раненых в каких-то санчастях проведать и подбодрить, кого-то деловито спросить о том, как мол, обстановка на данном участке и, кивнув в знак понимания и озабоченности происхо-дящими событиями, следовать дальше. Это было не совсем то, что можно было бы назвать властью. Временами казалось, что её муж и вовсе не имеет никакой власти, а просто делает то, что нужно. Он не может поступить иначе, а если поступит, то не-медленно будет отстранён от власти.
Людмилу поражало то, что Владимир  всё равно ведь не свободен в своих поступках: он ехал не туда, куда хотел, а туда, куда нужно; он говорил слова не те, которые хотел, а те, кото-рые были предписаны его высоким положением. Вручал награ-ды людям, о которых ничего до этого не знал, просто доверяясь каким-то спискам или решениям. Она не сомневалась в том, что списки составлены правильно и награды вручаются достойным, а едут они по единственно возможному маршруту, и всё же бы-ло странно. «И в чём же тогда заключается власть, если даже и тут не можешь делать того, чего хочешь»? – думала она. Хоте-лось шепнуть что-то очень важное мужу, поговорить с ним вот об этом самом, но понимала, что и она не свободна в своих по-ступках, ведь и на неё смотрят. Люди могут узнать потрясаю-щую тайну: оказывается эти мужчина и женщина –обыкновенные земные люди, которые думают и чувствуют так же, как остальные.
Лишь в одном месте, возле какого-то блокпоста, Владимир вдруг обратил внимание на весьма печальное состояние обуви у военнослужащих. Тихо поинтересовался у сопровождавшего генерала: а в чём, собственно, дело? Тот смутился, и Людмила почувствовала, как тотчас же по каким-то невидимым радиусам от них стали распространяться переполох и тихое смятение… Генерал принялся было распекать стоявшего рядом полковника, но Владимир пресёк всю эту говорильню, заявив тихо, но доста-точно резко:
– Давайте не будем препираться. Просто нужно с большим вниманием относиться к возникающим проблемам и не дово-дить их до такого вот абсурда.
Сказано это было, как будто только для генералов и пол-ковников из свиты, но тихий президентский голос достиг ушей и простых солдат, которым как бы и не следовало знать, что мо-гут ругать и их начальство. Эффект, распространившийся в воз-духе, был такой силы, что, казалось, его можно было потрогать руками – этот самый эффект. И даже когда поехали дальше, Людмила прямо-таки чувствовала, что эффект так и остался на блокпосту, стал историческим фактом и пополз шлейфом вслед за их машиной.

В одном из степных чеченских селений остановились осо-бенно надолго. Произошла заминка: выясняли дальнейший маршрут и, чтобы не терять времени даром, Владимир вышел из машины, смешался с толпою окруживших его военнослужащих и долго с ними о чём-то говорил.
Людмила на какой-то момент оказалась в стороне и, окру-жённая охранниками, стояла у машины, вдыхала холодный ноч-ной воздух и оглядывала непривычную местность – вроде и де-ревня, но не такая, как в России – постройки не те, и планировка другая...
Внезапно она услышала шум, не слишком  сильный, но что-то многозначительное и тревожное раздавалось в этих голосах и в этих интонациях.
Людмила двинулась туда, чтобы посмотреть, что случилось. Охранники молча следовали за нею, никто ничего не приказы-вал, но по какому-то волшебству толпа раздвинулась перед нею, и она вдруг оказалась рядом с мужем в самом центре происхо-дящих событий.
Двое каких-то здоровых парней лет тридцати и одетых во что-то неопределённое, стояли перед президентом России и что-то взволнованно говорили. Президент внимательно и спокойно выслушивал, а находившиеся у них за спиной генералы молчали и не шевелились, но в скупом освещении было всё-таки видно, что они пребывают в тихой ярости, которую тщетно пытаются спрятать за своими каменными масками.
Тот из парней, что повыше ростом, говорил:
– А потом министр заявил: у меня нет пленных! И кого вы там держите у себя в плену – не знаю! И они, эти шакалы, пока-зывали потом эту видеозапись и смеялись нам в лицо!..
– Мы воевали за Россию, – вмешался тот, что пониже рос-том. – Мы ж не ради своего удовольствия здесь оказались. Мы выполняли приказ, а нас предал наш министр обороны!
Высокий снова заговорил:
– Мы были рабами! Нас били,  унижали даже их дети и женщины! У них любимое занятие – издеваться над теми, кто не может дать сдачи. И вырвались мы из плена не потому, что нас кто-то спас – мы сами вырвались! Нашли подходящий момент и сбежали.
– А когда вышли на свободу, – заговорил низкий, –  нас ещё и допрашивали: кто такие и откуда взялись. И опять били и унижали. Получается: что здесь, что там – никакой разницы!
– Вы не беспокойтесь, – тихо сказал президент. – Я разбе-русь с вашим вопросом.
– С министром бы лучше разобрались! – дерзко крикнул высокий. – Таких стрелять надо!
Тишина вокруг стояла полная. Всем было понятно, что па-рень переступил какую-то черту, но одновременно было понят-но и другое: здесь и сейчас решается что-то очень важное, когда и президент и простой солдат – участники одного и того же ис-торического процесса. Ни обмануть, ни увильнуть. Можно толь-ко сказать правду.
Президент тихо ответил:
– Этот министр теперь в прошлом. А с теми, кто собирается и дальше действовать прежними методами, я буду поступать соответственно.
Вздох облегчения прошёл по толпе. Поднялся шум, но уже не враждебный, не задиристый, а какой-то доброжелательный,  деловой. Кто-то из присутствующих осмелел настолько, что стал рассказывать о случаях массового повального предательст-ва среди генералов и высших офицеров: они продавали чечен-цам оружие, продавали своих же солдат в рабство, а тех обман-ным путём передавали в руки новым рабовладельцам. Каждый раз, когда чеченцы оказывались в окружении, откуда-то непре-менно приходил приказ об отступлении, и чеченцы уходили безнаказанными. Были случаи, когда вертолёты без опознава-тельных знаков опускались к ним с небес и спасали. Откуда брались эти вертолёты?
Вопросы были острые и жёсткие. Людмила никогда не стремилась лезть в политику и как-то в ней по-особенному тон-ко разбираться, но и ей было понятно: прежнему президенту таких вопросов никто бы не задал.
9.         Велика и прекрасна донская земля – с древнейших времён происходят на ней великие события. Одно Азовское си-дение чего стоит! А ведь многие россияне даже и не знают об этом. Некоторые убеждены, что слово «Азов» обозначает Азов-ское море, и про город с таким названием не слыхивали. Но ведь оборона Азова в 1641 году ничем не уступает по своей гранди-озности обороне Брестской крепости! А  какие в донской земле племена оставили свои след – греки, скифы, гунны, турки...  Ко-му это интересно?! Поругались Филя с Аллой – это да! И кто кому забил гол, и какой завтра будет по телику сериал, и многие другие намного более важные вещи занимают умы ростовчан.
И происходит такое не от одного только равнодушия к ис-тории, а, главным образом, от чрезмерной величины нашей род-ной земли. Слишком уж из многих лоскутков сшито одеяло Рос-сии.  И на каждом клочке  что-то происходило, кто-то великий рождался в безымянных деревушках, кто-то безымянный поги-бал на полях сражений. И не охватишь взором всего,  не постиг-нешь. А ящик, он и есть ящик! Смотри себе цветные картинки и смотри. Наскучат – переключай на другие.
Только в одной-единственной точке и сходились все эти не-видимые нити – пошлость, и величие, измены и подвиги… Шли они и от Владивостока, и от Махачкалы, и от Челябинска, и от Калининграда, и от Мурманска…
Но даже и в этом центре России ощущение грандиозности происходящего – одним было безразлично, а другим давило на психику.
В Москве действовали какие-то мистические кружки, в ко-торых что-то высчитывалось, составлялись гороскопы… Цен-тром событий объявлялась не просто Москва, а та её точка, на которой стоял конный памятник маршалу Жукову. От неё, яко-бы, огнедышащими радиусами исходила невидимая космиче-ская энергия тринадцати степеней и в тех местах на планете, где эти радиусы соприкасались с чем-то другим, что-то происходи-ло – фатальное, мистическое…
Находились, впрочем, смельчаки, которые утверждали, что всё совсем не так, и центром является не памятник сталинскому маршалу, а – Минину и Пожарскому. Чумак заклинал воду, кто-то продавал драгоценные лечебные камни, играл цифрами: ум-ножал и делил исторические даты, отнимал дни рождения и прибавлял  дату первого свидания, делая  умопомрачительные выводы.
Но большинству добропорядочных граждан всё это было непонятно и не интересно. Многих прорицателей и экстрасенсов плодила Контора для выполнения конкретных задач. Ящик круглосуточно вещал и внушал, доказывал и обосновывал. И, странное дело, всё воспринималось, как единственно верное, давно желанное… Так ли это на самом деле или совсем не так, мало кого интересовало. Коллективный гипноз…
Так формировалось общественное мнение. Люди превраща-лись в стадо. Ими легче становилось манипулировать. И собы-тия, происходящие где-то там, в Москве никого не тревожили, не волновали. Один ушёл, другой пришёл. Пост сдал, пост при-нял! Передача власти? У нас – демократия! Будут выборы и из-берут… преемника! Так хочет народ. Об этом и в ящике говори-ли…
               
Вечером в первый день Нового года Медведев сидел в про-сторном сводчатом погребке, притаившемся невдалеке от стан-ции метро «Пятницкая» на улочке, в самой глубине двора.
С давних пор этот погребок считался пристанищем москов-ской богемы – в основном, полусумасшедших молодых поэтов и их почитателей, лохматых бардов, утончённых философов и прочей интеллектуальной накипи на теле нашей богатой на ис-тинные таланты страны.
Ни вывески, ни рекламы. Затрапезная дверь  всегда заперта. Кому надо – сам найдёт. Откроет дверь собственным ключом. Поздоровается со швейцаром, с гардеробщиком, с официантами, с хозяйкой. Здесь было принято называть всех по именам и на «ты». Обслуживающий персонал знал своих посетителей,  их привычки и предпочтения… Кивали пришедшим почти небреж-но, но вполне дружелюбно.
Зал погребка расположился под большим старинным домом, но имел при этом странную форму – с закутками и закоулками. Все это придавало ему неповторимый шарм, а заодно и служило чем-то вроде отдельных кабинетов.
В одном из таких закутков и сидел Медведев с дамой. В этот вечер в погребке было необычно шумно. На сцене взъеро-шенный поэт, представитель какой-то заозёрской школы, с про-стой фамилией  Жуков, читал стихи. Его никто не слушал. По-том проводился неприличный конкурс. Со стриптизом, измере-ниями и  выдачей призов победителям. Прокуренный воздух наполнился гулом и звоном бокалов. На небольшой импровизи-рованной сцене утончённые интеллектуалы и молодящиеся кра-сотки по очереди подходили к организатору мероприятия – мо-лоденькой поэтессе с голым пузом, на пупке которого поблё-скивала золотая серьга, а сквозь прозрачную блузку призывно  просвечивались две полусферы с выступающими сексуальными сосками. Поэтесса сначала задавала каверзные вопросы, называя всё своими именами, при этом, ничуть не смущаясь, выказывая искренний интерес к самым интимным подробностям, а уж по-том измеряла параметры обычной сантиметровой лентой, пыта-ясь измерить и то, что измерению не подлежит.
Медведев пришёл в этот кабачок потому, что именно здесь можно было затеряться в огромном городе. Он беседовал с женщиной, по-видимому, давней знакомой. Одета она была про-сто. Ничего лишнего. Элегантное тёмное платье с умеренным декольте. На тонкой шее – скромное янтарное ожерелье. Не-большие золотые серёжки с бриллиантами, обручальное колеч-ко. Тронутые сединой волосы уложены в модную причёску. Гладкая, холёная кожа лица, высоко поднятая голова и грустный взгляд словно говорили окружающим, что она знает себе цену и в сочувствии не нуждается.
Это была Мария Сергеевна, врач, жена сослуживца Медве-дева, знакомого ему ещё по Афганистану. Последнее время со-служивец сделал карьеру и был допущен ко двору. Алексей Ни-колаевич и хотел сориентироваться в обстановке, поговорив с приятелем. Но, как оказалось, в Москве его не было. На встречу пришла жена. 
– И куда ж ты его дела? –  после приветствий и объятий спросил Алексей, будто говорил о предмете, который можно куда-то положить или спрятать.
– Да выгнала к чёртовой матери!
Мария Сергеевна достала сигарету и прикурила от протяну-той Алексеем зажигалки.
– Что – прямо на улицу? – улыбнулся Медведев.
– Ну, зачем же? 
Она помолчала, оценивающе разглядывая Алексея.
Медведев ждал.
– Чего ты на меня так смотришь? Ведь я всю жизнь, можно сказать, на него положила. – Она достала из сумочки платочек и высморкалась. Затем залпом выпила бокал вина. – Похмельный синдром, чёрт бы его побрал! Вчера в одиночестве, в кои веки, встречала Новый год! Ты такое можешь себе представить?
– Сам такой… – буркнул Алексей.
– Последнее время мой благоверный неделями где-то мота-ется. Забыла, как выглядит.
–  Служба у него такая…
– Служба… Какая служба! – встрепенулась Мария Сергеев-на. – Кот он мартовский! Никак не пойму, и что вы, мужики, ищете нового у нас между ногами?! Пускай  отдохнёт от меня. А я здесь – от него. Пусть там баб к себе водит, если ещё сможет…
– А что – есть сомнения?
– Как сказал бы незабвенный пролетарский писатель: рож-дённый пить – кое-чего не может! – Она жалко улыбнулась и, с надеждой взглянув на Медведева, грустно спросила: – Что же мне делать, Лёшенька? Вдова при живом-то муже. Я ведь и не старая ещё.
Алексей Николаевич молчал. Когда-то он был близок с Ма-рией Сергеевной, тогда –  Марусей, медсестрой хирургического отделения госпиталя. Потом судьба забросила его на Запад. А через год случайно узнал, что она вышла замуж за Григория Ва-нина, весельчака и балагура, человека головокружительной сме-лости и отваги.
Прошли годы. Медведев иногда встречался с Ваниными в Москве. Он служил в Генштабе. О делах не говорили. Так, встретятся, помянут погибших ребят, поговорят о политической обстановке и… разойдутся. Но Алексей чувствовал, что Григо-рий хорошо информирован и развитие событий может  рассчи-тать на три-четыре хода вперёд. 
– Так, куда же ты его дела?
– Умчал в Новосибирск.
– Служба и есть служба. У меня такая же ситуация. Приле-тел… Думал, вместе встретим Новый год… Переночую у вас…
– Чего ж не пришёл? Что я – зверь какой, что ли? И прово-дили бы, и встретили б… Вместе – не одной! И спать бы уложи-ла, не обидела б!..
Она с надеждой посмотрела на Медведева.
– Да нет… – протянул задумчиво Алексей Николаевич. – Так не хорошо. К тому же, что скажет  девочка?
–  А что дочь?! Взрослая уже. Видел бы ты эту девочку! Семнадцать, а формы  бабьи! И с чего ты взял, что она огорчит-ся? Мы же тебя любим! Правда Гриша всякий раз, когда ты при-езжаешь, становится в стойку, как породистый пёс. Весь напря-гается…
– Ты что?! Неужто догадывается?
– Вот, Лёшка, ты дурачок! Он знал с самого начала. Не скрывала я этого. Зачем жить вместе с такой тайной?!
– Ну и ну! – повертел головой Медведев. – И все эти годы, когда я приходил в ваш дом…
– …Конечно, знал! И что с того?
– Ну и выдержка!
– Напрасно ты так. Он тебя уважает. Что с того, что вкусы у вас одинаковые?! И напрягается больше не из-за тебя, а из-за меня. Боится, дурачок, потерять…  А последнее время на дочку  волком смотрит, успокоиться не может…
–  Что она такого натворила?
– А что натворила я, когда с тобой барахталась?
– Анютка?! Семнадцать же только!
– А ты меня когда оприходовал? Эх ты, голова садовая!
– И кто же тот лихой казак?
– Не говорит, партизанка. Да и не казак. Скорее – джигит. В одной группе учатся.
– Ну и дела!..
– Дела… Взяла, да и дала! Какие это дела? Только страшно за неё. Боюсь, чтобы не попала в историю. Ты же знаешь, какая сейчас молодежь. Максималисты все. А время сейчас тревож-ное.
– Какое такое время?
– Да не темни со мной! Сегодня прослеживают всех, про-слушивают, даже электронную почту читают…
– О чём ты? Кому Анюта-то нужна?!
– Знаю, о чём говорю. Все мы – пожизненные обитатели зо-ны. Шаг влево, шаг вправо – и загудит под фанфары! Вот и бо-юсь.
– Не нагнетай. Впрочем, я по своим каналом узнаю, что к чему.
– Узнай…
– Узнаю… Я ведь здесь по делам  фирмы. Под угрозой важ-ные контракты. Недолго и прогореть…
– По делам фирмы, – Мария Сергеевна вопросительно взглянула на Алексея. – Ну, ну…
– Ты лучше мне вот что объясни…
– За этим меня сюда  и пригласил?
– И за этим тоже, – твёрдо сказал Медведев.
– Слушаю.
– Нет, это я тебя слушаю. Объясни: что происходит в стра-не? Я далёк от политики. Мне лишь бы фирма процветала.
Мария Сергеевна с недоверием посмотрела на Медведева.
– Нашёл, что спрашивать у хирурга! Мне вся эта чехарда и перестановки нужны, как рыбе зонтик! Смена декораций – так я думаю. Старика вежливо попросили. И он не посмел отказать.
– Вот даже как? – изумился Медведев. – А что за фигура – новый президент?
– Тайна, Лёшенька. Тайна, покрытая мраком. На что в на-шей больнице всегда все всё знают, а здесь – темнота, как… да, ты правильно догадался! Как в том самом месте, когда лампочка ректоскопа вдруг погаснет! Никто не знает. Одни говорят, под-ставная, другие, что проходная. Знаешь, как в шахматах про-ходная пешка становится ферзем.  Я  думаю, что он только с ви-ду такой вежливый и тихий. А как придёт к власти...
– А какая из партий к власти теперь придёт?
– Та, что ближе к центру. Ни левые, ни правые – эти – вряд ли.  Как у нас в медицине говорят – сопутствующие и не опас-ные вредности. Так, шумы… А что касается будущих выборов, то этот наш новый и победит – тут и сомневаться нечего. Люди голосуют теперь не за партии, а за личности. А новый говорит красиво, сулит покой и благоденствие. К тому же, спортсмен.
– Спортсмен, – задумчиво проговорил Медведев. – Только старый был теннисистом, а этот – дзюдоист.
– Людям нравится. Костюмчик, вежливость, тихий голос скромного человека, много не болтает но точно знает, что де-лать. Великолепная спортивная форма. Вот такого и выберут.
Она надолго замолчала. Молчал и Медведев.
– Слушай, Машенька, а мобильник у тебя с собой?
– Что, своего нет?
– Да нет. Забыл зарядное устройство. Хорошо бы сделать пару звонков.
Мария Сергеевна полезла в сумочку.
– Мне бы встретиться с одним авторитетом. Но надзиратели не дремлют.
– Так чего же ты хочешь?
– Я наберу номер, ты пригласишь Николая Николаевича. Скажешь:  второго января на дневной сеанс в двенадцать в цир-ке на Цветном бульваре выступает известный дрессировщик с группой бурых медведей. Ему в кассе оставлен билет…
– Конспиратор задрипанный! Неужели, чтобы избавиться от конкурентов, нужны шифры?
– Когда цена вопроса десятки миллионов долларов, конку-ренты могут и киллера нанять. Будь добра, по старой дружбе…
Мария Сергеевна взяла трубку. Передав текст, она хотела, было, положить телефон в сумочку, но Медведев снова протя-нул руку.
– Спасибо, Машенька! Ты меня выручила. Но теперь ещё один звонок.
– Не хочется мне ввязываться в твои игры. Вот так и Гриша мой темнит, разговаривает загадками. Не поймёшь, шутит или серьёзно говорит.
Она помолчала, Алексей набрал номер.
– Попроси Марину к телефону.
– И что ей говорить?
– Говорить буду я.
Через секунду Медведев разговаривал с Мариной.
– Здравствуй, – поздоровался он, уверенный, что его узнали. –  Не можешь ли третьего прилететь в Москву? Да, конечно. Последним рейсом? Хорошо.  Я встречу. Спасибо.
И вернул трубку.
В душе Марии Сергеевны шевельнулось предательское чув-ство ревности. В глубине души она надеялась, что Алексей всё ещё её любит. Потому до сих пор не обзавёлся семьёй.
Спросила:
– Ты  где остановился?
– Прямо с самолёта и сюда.
– Ну и правильно. Так ко мне  пойдём?
– А  Анюта?
– Она со студентами поехала в Питер на неделю.
– Ну что ж. Пойдём!
Мария Сергеевна жила рядом – тут же на Пятницкой. Скоро они уже были у неё дома.
               
Медведев просыпался без будильника. Человеку, если он будет долго и упорно тренироваться, можно научиться вообще обходиться без часов.
Проснувшись ровно в девять, Алексей выяснил, что Мария уже давно встала и чем-то гремит на кухне.
Он спокойно пошёл в душ, неторопливо оделся.
Уже за столом, словно бы вспомнив что-то, спросил:
– Послушай, Мариша, помнишь, ты как-то знакомила меня с Протогеновой?
– С Зоей?
– Точно. С Зоей Афанасьевной.
– И зачем она тебе понадобилась? Или у нас  что-то было не так?
– Ну, что ты! Ты – прекрасна!
– Так зачем тогда тебе она?
– Тебя время не изменило! Врачом стала. Людей кромсаешь, а всё об одном думаешь. Работает-то она по-прежнему в банке начальником кредитного отдела?
– Да…
Мария Сергеевна несколько успокоилась.
– Так что же тебя удивляет?.. Или забыла, что я  бизнесмен?
– Бизнесмен, бизнесмен, – недоверчиво сказала Мария Сер-геевна. – Возьми ещё один бутерброд. Поешь.
Медведев сделал глоток кофе и принялся за новый бутер-брод. Он терпеть не мог растворимый кофе.
– Так что же ты хочешь?
– Не могла бы  организовать нам встречу?
– Ну, не знаю… – протянула с сомнением Мария Сергеевна. – Праздники…
– Очень нужно…
– Очень нужно! А что тебе не очень нужно?
Потом, сжалившись, сказала:
– Попробую ей позвонить. Где и когда?
– Лучше сегодня вечером, скажем, у тебя. Не возражаешь?
– Забыл. Праздники же! Могла и уехать куда-нибудь.
– Могла… Хотя, уже второе.
– Что ж, попробую. Часов в восемь. И недолго. Третьего мне на дежурство. Нужно раньше лечь.
– Ты меня прогоняешь?
– Ну, что ты? Ты у меня вместо снотворного! С Зоей не очень-то воркуй. Она – акула. Знаю таких. Мужика какого при-метит – живым не выпустит. Все соки высосет, как паук из му-хи.
– Тоже мне – муху нашла!
– Муха – не муха, а уж мухуй – точно!
Медведев смутился:
– Ну, какой ты профессор медицины? Скорее – на одесского биндюжника походишь! Как ты могла подумать?
– Да я не против. Прав на тебя не имею. Но…
– Нет-нет! – Медведев в притворном ужасе загородился ла-донями. – Ничего этого мне не нужно. Деловая встреча. И раз-говор-то будет при тебе.
– Да нет. При мне она разговаривать не станет. Не дура. Я на часок исчезну. Часа вам хватит?
– Вполне. Спасибо, дружок.
– Так мне звонить?
– Конечно… Только ж ты не предупреждай её заранее о мо-их намерениях.
– Ну, вот ещё! Предупреждать! Жизнь наша тем и хороша, что полна неожиданностей.
10.           Второго января 2000 года народ ещё праздновал. В некоторых кругах царили смятение и неразбериха: шутка ли – президент поменялся! Люди смеялись и плакали, волновались, готовились к переменам. Новый президент – новые порядки. Кто-то с должности полетит, а кто-то и наоборот – вознесётся. Кого-то разорят до нитки или даже посадят, а кто-то наоборот – обогатится. Особенно суетились журналисты.
Но большинство россиян испытывало полное равнодушие. Народ  давно понял: мечты о справедливом царе –  в прошлом.
Уж как любили Горбачёва, а и то разлюбили.  Даже возне-навидели.
Уж как любили поначалу Ельцина – Горбачёву такое и не снилось. Но разлюбили и Ельцина. И в очередной раз прокляли.
А сейчас пришёл какой-то новый и молодой. Может даже, и симпатичный. Ну и что с того?.. Нам-то что? Ну, пришёл и при-шёл. Свято место пусто не бывает.
               
Медведев вышел от Марии Сергеевны в семь утра. Долго бродил по городу, по привычке путая следы. Наконец, оказался возле Бородинской панорамы на улице Дениса Давыдова.  Без-ликие многоэтажные дома, напоминающие доски с расчерчен-ными на них окнами, наводили тоску. И он – никто на этом фо-не, как муравей, проползающий по чертежу.
В скверике перед величественным округлым зданием из стекла и бетона сутулый пожилой мужчина с пышными усами и весёлыми, с хитринкой, чёрными глазами выгуливал собаку. Он бросал резиновый мячик и хриплым голосом кричал: «Марта, апорт!». Крупная рыжая лайка приносила мячик и требовала, чтобы снова и снова хозяин играл с нею.
 Одетая в белый фартук поверх куртки, мела аллейки двор-ничиха.
Водители на площадке прогревали двигатели своих фур.
Ничто не говорило об опасности.
Медведев прошёл  дальше по Кутузовскому к остановке троллейбуса, потом круто свернул  под арку и оказался во дворе магазина, где рабочие разгружали машину.
Спустившись по лестнице и пройдя спортивную площадку, он, наконец, оказался у цели.
 Замок с кодом на входной двери.  Полутёмный загаженный лифт. На седьмом этаже ещё  замок – вход в тамбур с тремя квартирами, а  там –  два замка на тяжёлой стальной двери. Это уже твоя крепость!
Смотри себе в окно или в телевизор и наслаждайся ощуще-нием отсутствия в этом мире. Вы все там, а я вот здесь. Ложное, конечно, ощущение, но приятное.
О том, что Медведев мог оказаться здесь, на всём свете знал только один-единственный человек – Марина Леонова. Она и жила в этой квартире, которую купил на её имя Медведев. И кроме неё – никто больше.
Именно для того, чтобы подготовиться к разговору с ним, и пришёл сюда Медведев. Нужно было привести мысли в поря-док, продумать всякую мелочь. Впрочем, при общении с Черно-вым мелочей не бывает.
Усталость чувствовалась во всём теле, но, странное дело, спать не хотелось. Медведев лежал на диване, заложив руки за голову, и думал, думал, думал…
Главный вопрос, который его всё время мучил и томил, зву-чал очень просто: кто я?
Ну, Алексей Николаевич Медведев – это да.
1960-го года рождения – и это понятно…
Полковник… послужной список… есть и награды – ладно… А дальше?..
И другой вопрос: откуда я?
Раньше-то что было?
Деревушка, в которой  вырос Медведев, таилась в долине речки, зажатой с двух сторон горными хребтами. Один был по-крыт зазубренными скалами с редкими пятнами зелени,  другой напоминал великана, который лёг на землю да и заснул. Вон то у него туловище с могучею грудью, а вон то – голова со шле-мом. Спит себе и спит, да так долго, что покрылся лесом… Но когда-нибудь проснётся – встанет и вытянется во весь свой мо-гучий рост и достанет до облаков. Что-то подобное Алексей слышал из преданий местных жителей, которые все подряд на-зываются алтайцами, хотя на самом деле здесь проживают, по крайней мере, четыре разных народности.
Алексей ходил на тот хребет – то со старшими, то с ровес-никами, а то и в одиночку. Вблизи этот хребет, казалось, ничем не напоминал волшебного великана: лес, тропинки, склоны, зве-рьё всякое. Ходишь себе, ходишь, и не чувствуешь, что это чу-до.
Однажды он почти на целое лето отправился с дедом пасти скот. В советских колхозах был такой обычай: кого назначили, тот и идёт.
Дед и не возражал. Привычное это для него было дело и по лесам ходить, и скотину пасти, и топором дерево срубить, и зве-ря завалить. Был Фёдор Платоныч огромного роста, легко гнул подковы, тяжести поднимал страшные,  на коне скакал… А сей-час постарел  – но не настолько, чтобы по горам не лазить и за скотиной на лугах не присматривать.
Идти до  места нужно было часов восемь. Если в обход, по безопасной тропинке, – часов шестнадцать. А если прямиком через хребет –  восемь. Выйдешь в четыре утра, к двенадцати  будешь на месте.
Так они и шли с дедом.  Их никто не ждал – скот должны были пригнать позже. На месте нужно подремонтировать сарай-чик, который пастухам заменял летнее жильё. Крышу подпра-вить, дверь проверить. Чтоб потом было где жить, ведь это только летним днём на Алтае жара, а ночью очень даже холод-но. Можно и днём замёрзнуть: как только солнце за тучку зай-дёт, тут же и холодно делается. А если дождь?
Тяжело было идти, а пришли всё-таки.
Сарайчик стоял расхлябанный весь, растерзанный. Дав-ненько здесь не жили люди, давненько не прикладывали рук к этому полусгнившему дереву.
Сняли рюкзаки, перевели дух и тут же за работу.
– А куда это у нас топор делся? – спросил вдруг дед Фёдор.
– Топор? – удивился Алексей. – А разве ж ты не взял?
– Так я ж тебе велел!
Крутой характер был у деда. Мог и ремнём перетянуть, и слово крепкое сказать. Да только сказал:
– Давай-ка ты топай назад. И без топора не возвращайся.
Повернулся Алексей и пошёл. Налегке идти было быстрее, и к семи вечера уже был дома.
Передохнул недолго, взял топор, фонарик, спички на всякий случай и пару свечек. И рано утром следующего дня вовсю мас-терил с дедом старенький сарайчик, а когда пастухи пришли, всё  было готово.
Сильным был  Алексей – в деда. И учился хорошо. Малень-ким был – таблицу умножения раньше всех выучил, а подрос – и синусы с косинусами на лету уловил, как будто всю жизнь толь-ко о них и мечтал. И книжки читал не только про шпионов и про войну, но и Толстого, Тургенева, Достоевского. Особенно по-любил Гомера – «Илиаду» в переводе Гнедича и «Одиссею» в переводе Жуковского.
А потом была армия.
И Афганистан был.
И встреча с подполковником Георгием Осиповым – улыб-чивым и жизнерадостным офицером из Конторы.
И много чего другого было…
И всё-таки ощущение собственной силы и грандиозности событий, в которых История удостоила тебя чести участвовать, –  ещё не всё. И канаты стальные, вместо нервов, – тоже не всё. И знание или понимание происходящего – тоже не всё.
И чего там знать-то особенного? Самое-то главное знание  –в том, что, как ни крути, сколько ни совершай злодеяний или подвигов, а всё равно умрёшь. Смерть – главный и единствен-ный исход всех наших поступков – и есть главное знание.
Грустные мысли иногда приходили к Алексею… 
Джеймс Бонд наводил тоску. Примитивный, пижонистый, самовлюблённый и совсем не похожий на то, что мы видим в России. Даже покойный Жора Осипов, и тот, при всех своих по-вадках, сильно отличался. Да, любил покрасоваться перед дру-гими и перед самим собой, а всё-таки глубины в нём было на-много больше…
И все герои, которых столь блистательно играет Жан-Поль Бельмондо, они ведь тоже – какие-то все показные, одинаковые.
И вообще, если посмотреть на это дело шире, картина пред-ставляется поучительная.
Немцу для того, чтобы совершить подвиг, нужен приказ. Немцы дисциплинированный народ и отважный. Прикажешь идти на Сталинград – пойдут, прикажешь упорным трудом строить социализм в отдельно взятом немецком государстве –построят.
Французу для того, чтобы совершить подвиг, нужны две вещи – публика и овации. Без показухи  не сможет…
Китаец совершит любой подвиг и жизни не пожалеет лишь из-за  понимания того, что он частица огромного народа. Части-ца настолько маленькая и ничтожная, что и без неё эта огромная величина будет продолжать своё существование. Китаец беско-нечно предан этой величине, а потому и готов умереть за неё.
У итальянцев – ни дисциплины, ни воли к победе в армии не будет. Не любят итальянцы формальной обстановки. Зато те же итальянцы, когда они оказываются в партизанских отрядах, представляют собою могучую силу, и всем сразу ясно становит-ся: это мужественный и красивый народ.
Американцы смелы, отчаянны, но любят подвиги совершать за чужой счёт или в своём собственном воображении. Любят вступать  в войну, когда уже и воевать-то не с кем, или лишь тогда, когда их мощь неизмеримо больше противника.
Бомбить кого-то с воздуха, не вступая в прямой контакт с этим народом – это они умеют; приписывать себе чужие победы – тоже по их части.
Израильтяне? Загадочный народ. В России привыкли счи-тать их трусами, а, как не крути, героев Советского Союза у них на душу еврейского населения – больше, чем у других народов. И в своём Израиле смогли отстоять независимость.
А россиянин способен совершить подвиг, оставаясь наедине с самим собою и своими представлениями о жизни. Оттого столько безымянных костей по всей России. Начальство бросало россиян в бой и тут же предавало их, а они всё равно сражались – и не за начальство за это самое, а за  родину.
Вся история России это доказывает.
А как же наши воры и проститутки, взяточники и прихлеба-тели, цари и вожди, попившие столько крови у собственного народа? Разве они не наши люди?
Наши и они. Но в том-то и заключается трагизм, что рож-даются на нашей земле не одни только герои.
Встаёт иногда что-то громадное на пути у человека, и не объехать, и не свернуть. А можно только преодолеть. Или по-гибнуть. В лучшем случае, увязнуть, как в болоте. Тогда-то че-ловек и проявляет себя, выкладывает из глубин своей души всё то, с чем  родился на свет.
Из всех героев исторических и литературных Алексею больше всего нравился Ахиллес.
Могучим и благородным был царь Агамемнон, но и власто-любивым непомерно. Даже Одиссей – изобретательный, отваж-ный, не походил на идеал, который сложился в голове у Медве-дева…
Когда с Ахиллесом соплеменники поступили бесчестно, он на какое-то время пал духом и отошёл от участия в военных со-бытиях. Греки несли поражение за поражением, а его это как будто и не волновало. Он ходил по берегу моря и звал свою мать, ибо была она не простая смертная, а морская богиня. Эта богиня родила его от простого смертного мужчины, а  люди, рождавшиеся от смешанных браков, становились героями, наде-лёнными божественными качествами, но лишёнными главного свойства богов – бессмертия.
Звал он, звал свою мать. И та услышала его. И вышла к сво-ему сыну из моря. А у греков было тогда принято, чтобы боги являлись к ним под видом какого-нибудь земного человека. Не любили они смотреть на богов, когда те пребывают в своём ис-тинном виде. Боялись. А боги знали за греками такое дело и ща-дили их чувства. И потому, когда греки увидели богиню в своём истинном виде, они пришли в ужас и смятение, и с громкими воплями разбежались. И только один Ахиллес остался на берегу. Обнял он свою мать, а та его. И стали они оба плакать. И мать-богиня говорит своему земному сыну: скоро ты умрёшь, сынок, потому что против Судьбы бессильны даже  боги…
И так оно потом и случилась: при штурме Трои Парис мет-нул своё копьё так удачно, что оно попало в Ахиллеса и убило его – молодого и красивого, сильного, и непобедимого. Того, от кого зависел ход Истории.
То, что и после смерти герой остаётся героем – это ещё не всё.
У Гомера есть поразительная сцена, описывающая, как один из его доблестных героев вляпывается в дерьмо. В самом пря-мом смысле. С головы до ног. И ведь всё равно остаётся героем!
Было это вот как. Греки, когда помирились между собою, решили устроить в знак примирения и дружбы спортивные со-стязания – гонки на колесницах.
Вырвался вперёд доблестный Аякс. А у греков тогда, как на грех, не существовало понятий «первое место», «второе», «третье». И тогда Одиссей взмолился своей покровительнице и заступнице богине Афине, а уж та и постаралась: Аякс вдруг вывалился на полном скаку из своей колесницы и угодил в на-воз, который остался от вчерашних жертвенных быков.
Встаёт Аякс с земли, выплёвывает изо рта испражнения, высмаркивает их из носа, кое-как глаза продирает и говорит не-довольно: «Вечно богиня Афина помогает этому Одиссею».
На этом месте «Илиады» греки всегда смеялись. Это у них такой юмор был – древнегреческий.
Но что поразительно: никому и в голову не могло прийти, что Аякс, угодивший в дерьмо, стал от этого менее доблестным или прекрасным. Аякс – герой, и этим всё сказано.
Алексей Николаевич встрепенулся ровно в час.
Ополоснув лицо, надел куртку с меховой подкладкой, запер дверь и вызвал лифт.
11.           Медведев  понимал, что встреча с боссом не сулит ничего хорошего. Это как дерьмо, в которое можно вляпаться и после которого нужно будет ещё сохранить человеческое досто-инство. А это очень даже не просто. Не во времена древних гре-ков живём.
Участок, на который Контора направила Медведева, про-должал пылать. Этот океан огня не затушить никакими слезами, никакими героическими подвигами. Здесь властвовало Время. Медведев понимал, что нужно решиться, но не знал, как убедить босса, который из тиши своего кабинета плохо представлял, что такое гнев народа, когда каждый камень превращался и в кре-пость, и в снаряд. Не понимал, что борьбу с народом вести нель-зя! Чернов Иван Иванович не слышал никаких аргументов,  ни-каких суждений. Для него существовало единственное суждение – наследника престола!
А тот в свою очередь – кто он?! Сам же из их Конторы! Правда, умный, волевой, умеет держать удар. С недавних пор – публичный политик. Публичный! Не публичная девка, хоть ана-логия и напрашивается. И он теперь должен всем угождать – и правым, и левым… И при этом всё же ему предстоит собрать в кулак всё, что ещё осталось, и не сгореть в океане огня!
А Медведев должен будет теперь всячески способствовать этому. Даже, если сгорит, превратится в кочерыжку. Иного пути нет.
Древние греки, описанные Гомером, не были южанами в со-временном понимании этого слова. Это были типичные северя-не, которых занесло, в силу каких-то обстоятельств, на юг. Они и внешне не отличались от скандинавов, и поведением сходны.
Но с другой стороны: а так ли уж сильны принципиальные отличия между скандинавскими фьордами и Алтаем? Что там, что здесь – суровая земля порождает и людей суровых. Замкну-тые, умеющие сдерживать свои чувства, выносливые, порою и жестокие.
Видимо, именно эти признаки, да ещё  кое-какие дарования и показались столь привлекательными Конторе, когда она вы-числяла Медведева, воспитывала в своих недрах и назначала на всё более и более трудные участки работы. Излишняя эмоцио-нальность была ему несвойственна. Он не был похож на сладко-речивого Жору Осипова.
И назначение он получил очень даже государственное: сле-дить из столицы Северного Кавказа за развивающимися собы-тиями. Корректировать их. Или даже влиять на них.

На дворе стояло второе января 2000 года, а время было 14 часов.
У кассы цирка, что на Цветном бульваре, Алексей Николае-вич должен был встретиться с боссом. Он понимал, что разговор будет не простым.
Медведев много лет служил в Конторе и был наслышан о выдающихся способностях Чернова. Пунктуальный, требова-тельный к себе и подчинённым, он обладал блистательными аналитическими способностями, умел ладить с начальством, не унижая своего достоинства, и слыл среди сотрудников колду-ном: как правило, все его предсказания сбывались. За какую-то операцию, проведенную в Ираке, босс получил звёздочку на грудь, звание генерала и перешёл в центральный аппарат. Дер-жался по-прежнему скромно, стараясь не привлекать внимание. Такого встретишь на улице и не подумаешь, что перед тобою один из небожителей,  из той же компании, где были Ахиллес или Агамемнон. Скромный, тихий, безликий, при желании мог легко затеряться в толпе. 
Иван Иванович возник перед Медведевым из ниоткуда. По-здоровавшись, спросил:
– Что случилось?
– Хотел бы знать, что изменилось на Олимпе?
– Ну, тогда давай, зайдём в кафе. Время обеденное. Выпьем по чашечке кофе. А так-то – чего светиться у всех на виду?
Они прошли в ближайшее кафе и заняли столик в глубине зала.
– И что ты хочешь от меня услышать?
– Как могут измениться задачи, которые поставлены передо мной?
– Пока  никак. Делай своё дело, как и делал прежде… Ко-нечно, нужно иметь представление о том, что происходит в на-шем королевстве…
– И что же происходит? – нетерпеливо спросил Медведев.
– Ух, какой ты шустрый! Прямо тебе всё возьми и выложи! Ну, что ж, начнём с самого начала. Отставка теннисиста, – босс так и не сказал «Ельцина»; не было у него привычки называть имена, – была бы лишена всякого смысла, если бы не предпола-гались серьёзные изменения. Это, надеюсь, ясно?
Медведев кивнул.
Чернов говорил тихо, твёрдо. Рубленые фразы, как при ин-структаже, содержали утверждения, не вызывающие сомнений:
– Выборы в Думу, – продолжал он, – дали солидную фору в парламенте, лишив надежды его противников.
– Неясно, однако, была ли отставка добровольной? – вста-вил Медведев.
– Да какая разница! Важен результат. Мы с тобой люди во-енные, и не наше это дело соваться в такие вещи.
Медведев слушал и не верил. Не наше дело! Как же! Но слушал внимательно, вежливо.
Босс уловил в глазах собеседника сомнение.
– Ну, может, и подтолкнули самую малость. Чего ты так смотришь? А подтолкнуть было чем: коррупция ближайшего окружения, отмывание огромных денег в строительной фирме «Мабетекс». Много чего накопали… Хватило бы…
«А сам-то лучше, что ли?» – подумал Алексей, вспоминая строчку из чёрного списка Осипова. Вслух же сказал:
– К тому же, пообещали…
Иван Иванович недовольно взглянул на него.
– И пообещали – тоже. Сам понимаешь, а чего ж тогда спрашиваешь, если такой умный?
– Да нет. Это у меня так, мысли вслух…
– Правильно мыслишь. Только, желательно всё-таки не вслух, а про себя. – Сам же опровергая своё пожелание, босс продолжал: – Предложили щедрые условия. Царские… Впро-чем, его уход совпал с интересами страны. И  не будем об этом!
– А что новый? – Медведев тоже не произнёс вслух имени. – Есть ли у него программа?
Чернов помотал головою.
– Так… общие слова. Но тенденция имеется! Хочет перейти к более радикальной модели.
– И тоже не очень понятно…
– Что тебе непонятно? Должен уже понимать. Пока его по-пулярность во многом зависит от войны в Чечне.
– Мне кажется, у него не так много возможностей для ма-нёвра.
Чернов выразительно кивнул, что должно было означать:  вот тут-то ты прав!
– Выборы назначены на конец марта. Он обеспечил себе поддержку Думы, когда перешёл из Конторы в премьеры. Хо-рошо, продуманно сработал.
– И кто же  его конкуренты, кто союзники?
– Суди сам. Партия Примака исчезла со сцены вместе с его отставкой. Скроили новую партию власти – «Единство». Зюга – политический труп. Трепыхается ещё, но теперь уж ему недолго осталось. Половина у него – старики, а молодых идеи комму-низма привлекают мало. Молодые хотят жить хорошо не потом, а сейчас.
– А либералы?
– Эти никак не могут объединиться. Пусть себе полемизи-руют, кто правее…
– Так, это понятно…
– Повторяю: победы на  войне в Чечне – основной фактор, который решит исход выборов. При этом  политический курс ещё не определен.
– Но вы ближе к Олимпу. Что из себя представляет новый? – Медведев и на этот раз не произнёс фамилии нового президен-та.
– Странный ты, Медведь. Сколько лет за тобой наблюдаю, и никак не могу понять, дурак, или играешь несмышлёныша? – босс откинулся на спинку стула, словно для того, чтобы посмот-реть на него ещё раз – с большего расстояния.
– Можете считать дураком. Но я иногда шкурой рискую и хочу знать, во имя чего!
– Правильно сказал: не во  имя кого, а во имя чего. Во имя мощи и  процветания России, во имя людей наших. Чтобы жи-лось лучше и спокойнее. И вовсе не во имя кого: не во имя же него шкурой рискуешь?!
– И то правда. К тому же в сравнении выигрывает: молодой,  энергичный. Говорит о российских национальных интересах…
– Все они любят говорить красивые слова.
– Ну, хорошо. А союзники?
– В первую очередь – православная церковь!
– Ну да. Раньше в бой шли за партию и социализм. Теперь – за Бога и Отечество.
– Вот-вот! Он их назвал опорой государства. Стал членом церковной общины храма, который поблизости от Московского университета. За фразы типа «Спокон веков наша страна назы-вается Святой Русью» и «Без православной веры России не су-ществует», патриарх отплачивает ему призывами голосовать за него, награждает церковными орденами.
– Это понятно.
– Что тебе ещё непонятно?
– Я так понимаю: пока ничего не меняется.
Чернов кивнул.
– Но, активизировать работу нужно. Война в Чечне когда-нибудь закончится. Нужно подыскивать и готовить кадры. Осо-бое внимание обрати на говорунов. Газеты всякие, телевизион-щики… Сейчас акцент в нашей работе будет на этом. И не дай Бог  перевести стрелки на межнациональные или религиозные распри. Такой пожар разгорится, что мало не покажется.
– А конкретнее?
– Сам увидишь. Не маленький. Люди истосковались по по-рядку больше, чем по реформам.
Иван Иванович откинулся на спинку стула и, стараясь по-нять, чего, всё-таки хотел Медведев. Словно не замечая пронзи-тельного, изучающего взгляда, Медведев задумчиво протянул:
– Понятно…
– Ну а теперь ты мне кое-что проясни: что ты нашёл у  Оси-пова?
Медведев внутренне подобрался, и его напряжение не оста-лось незамеченным.
– Я тебя знаю не первый год, – продолжал он. – Надеюсь, ты понимаешь, сколь опасно играть в такие игры.
– В какие игры? – притворился, что не понимает, Медведев.
– Опять под дурочка косишь? В самостоятельные игры! Так что ты нашёл?
– Ничего, – ответил Медведев, не отводя взгляда. – По моим сведениям, его бумагами интересовались местные дельцы, ку-пившие депутатские корочки. Осипов взял кого-то на крючок и брал контрибуцию за молчание.
Чернов помрачнел. Некоторое время он молча пил кофе. Потом достал сигарету и закурил. Молчание затягивалось. На-конец, проговорил глухим голосом:
– Узнай, что за дельцы. На чём их подцепил Осипов? У них ли его бумаги? Меня они мало интересуют, но там могут быть сведения не только на них. А это становится опасным. Осипов в своё время был близок к самым верхам. Мало ли что этот кла-доискатель накопал! Нам не хватает только откровений Моники Левински! Теперь на Западе то и дело то личный шофер, то гор-ничная публикуют такое… Впрочем, и деньги за это гребут не-малые… Ты меня понял?
– Понял…
– Не хрена ты ещё не понял, – вдруг ожесточился босс. – Писатели хреновы! Каждый стал играть свою игру! Не понимае-те, что мы – команда! Неужели ему было мало?
– Так ведь он в последнее время был не у дел. Обижался…
– Пил много. Да и стар  стал для такой работы. А другую делать не умел. А ведь какой был человек когда-то!
Он ещё раз, уже грустно взглянув на Медведева, подвёл итог разговору:
– Найди эти его дурацкие записки. И тебе спокойнее жить будет. Ты меня понял?
Они разошлись. И Москва поглотила их.
Играть по своим правилам! Кто бы мог подумать, что когда-то исполнительный как робот Медведев ступит на скользкий путь! Но ведь, с другой стороны, иначе и быть не могло, ибо всё находится в развитии: либо ты действуешь как робот и погиба-ешь, не соображая во имя чего, либо ты постигаешь какую-то истину и выходишь на новый уровень. И тогда сам посылаешь погибать других. И новый президент когда-нибудь станет играть свою собственную игру! Впрочем, и босс – он тоже, наверное, рвётся в солисты.
12.         Недавний снежок растаял. Грузовики спускались с Ворошиловского моста и, чтобы не осквернять своим видом один из самых парадных проспектов Ростова, сворачивали на Донскую, повергающую их в кошмар ям и жидкой грязи. Злопо-лучную, несчастную, не рождённую для того, чтобы по ней шёл такой поток транспорта, а с ностальгией вспоминающую тихие повозки да коляски с извозчиками…
Улицу можно было бы превратить в тихий и уютный уголок со смотровыми площадками. Парочки влюблённых, молодые семьи с колясочками, старики с палочками толпились бы здесь, сменяя друг друга с утра до вечера,  обозревали бы протекаю-щий внизу Дон,  величественную панораму левого  берега, го-род Батайск, теряющийся где-то в дымке горизонта, и наслаж-дались жизнью.
Однако целые поколения людей рождались на этой улице, вырастали на ней, старели и умирали, и никакой другой жизни, кроме этой, не знали. А психологи уже давно открыли: если че-ловек с самого рождения видит вокруг себя только мусорную свалку, то ему и весь остальной мир кажется такою же свалкой. И обращаться с ним он будет как с мусором. «Сволочная психо-логия!» – вот как они называют это явление.
               
Бригада мусорщиков на специальной машине перед одним из домов на этой улице никого не удивила. Правда, народ ещё не отошёл после праздников, и жильцы удивлялись: неужто на-чал наводить порядок новый президент?
Кто-то, впрочем, спросил:
– А чего это вы надумали среди праздников?
Один из работяг горько посетовал на свою судьбу:
– Да тут недавно мэр проезжал. Увидел это всё и дал разгон. Велел к завтрашнему дню убрать.
На том разговоры и кончились.
И братва принялась за работу. Мусоровоз мог остаться только на улице, потому что подъехать к поляне было совер-шенно невозможно. Мусор приходилось рассматривать на мес-те, грузить на носилки и только затем тащить в машину. Попут-но осматривалась и сама поляна, ступеньками переходящая в обрыв. Какие-то глыбы скальных пород и старых фундаментов добавляли таинственности этому участку суши и заставляли от-носиться к себе с особым подозрением.
Спрятать и в самом деле здесь можно было всё, что угодно, и притом – среди бела дня! Разглядеть поляну целиком можно было только со стороны моста, вооружившись мощным бинок-лем. А из окон дома ничего особенного разглядеть было нельзя по причине пересечённости местности и зарослей шиповника.
Работы для специалистов было много!

А тело Жоры Осипова как раз в это самое время, второго января 2000 года, опускалось в могилу. Никто из столпившихся вокруг и не думал плакать, но приличия соблюдали все: отпева-ние прошло – как положено, и гроб был недешёвый, и рабочим заплатили очень даже щедро, и памятник ожидался вполне при-стойный, и застолье планировалось соответственное… 
Неизвестно, где в это время пребывала душа почившего Жоры. Пролетала ли она где-то в Космосе или кружила над го-ловами столпившихся? Но есть всё же очень большие подозре-ния, что она всё-таки самым хулиганским образом носилась над поляной с мусорщиками и наслаждалась беспомощностью ко-пошащихся на ней кладоискателей.
Сам же народный избранник и любимец господин Хлястин задумчиво смотрел на великолепный вид, раскинувшийся перед его взором, и сосредоточенно размышлял.
Троих детей от трёх  жён  надо было выводить в люди. И содержать. Старшего пора было женить, и свадьбу  решили сыг-рать после Нового года. Да и самому  отцу семейства – тоже ведь пожить ох как хотелось!
То, что Жора Осипов выжимал из него деньги,  было, в кон-це концов, не страшно. Процесс находился под контролем. Ну а теперь – что? Жора умер, и где теперь все эти документы, кото-рыми он так ловко жонглировал при жизни?
Люди Хлястина, между тем, находились сейчас не только на поляне с мусором. Они были и в толпе, собравшейся на Север-ном кладбище, которое стало последним прибежищем для Жоры Осипова. Слушали и наблюдали…
 И сам  депутат Хлястин то и дело получал  неутешительные сообщения по мобильнику и усиленно думал: куда могли деться бумаги?
 Изобретательным он был человеком, умным и наблюда-тельным – что да, то да. И такую версию прорабатывал, и эта-кую. Вот только никаких дельных мыслей не возникало. Он во-обще никак не увязывал эти два слова: «Медведев» и «Осипов».
  Иннокентий Сидорович больше всего боялся, что бумаги  эти раскроют тайну не только трёх миллионов долларов, кото-рые ему удалось переправить в оффшорную зону на фирму, за-писанную на родную тётку его третьей жены, старуху, которой недавно стукнуло восемьдесят.      
И это бы ничего. Но из тех бумаг можно было легко про-следить связь, которую Хлястин никак не мог демонстрировать, а именно, его связь с Березовским. А это уже совсем не шуточ-ки. Сам олигарх, по-видимому, мало чего боится. Живёт себе припеваючи в своих замках в окружении девиц и лакеев, а он, Хлястин, должен сейчас шкурой рисковать!
«Надо бы предупредить банк «Росинвест», – подумалось Хлястину, – чтобы  изъяли платёжки. Нужно же было связы-ваться с этим Березовским! Недаром же говорят: жадность фраера губит! Вот и сгорю, как фраер! И что тогда останется детишкам? Сам погибну, и их под монастырь подведу! А ведь когда-то здорово всё начиналось! На бумагах продавали «Жигу-ли» за рубеж, а на самом-то деле продавались здесь же, как ре-экспортные! На этой нехитрой операции они заработали хоро-шие деньги. Да что толку, когда всё это в одночасье может рух-нуть! И депутатская неприкосновенность не защитит. Особенно, если вскроется связь с этой сволочью Березовским! Он сейчас  для новой власти – враг номер один! Думал, купил эту власть! Идиот! Забыл библейскую истину: прежде, чем сделаешь добро, подумай, какой пакостью тебе отплатят! А он не подумал! Да-ром, что – профессор! Сволочь он, а не профессор! И все, кто рядом – погорят с ним. Это уж точно!»
Иннокентий Сидорович достал из бара бутылку армянского коньяка, налил в рюмку и выпил залпом. Потом поискал взгля-дом, чем бы закусить, разломил плитку шоколада и  бросил ломтик в рот.
Когда приятное тепло разлилось по телу, ему показалось, что есть ещё выход. Не может его не быть!  Нужно только будет созвониться с Москвой. В  ростовском филиале банка ничего сделать не смогут. Все документы, финансовые отчёты давно в головном банке. А вот как их оттуда выцарапать?
«Сыграю свадьбу, и поеду в Москву. Денег эта хищница по-требует немало. Но своя шкура дороже. Бог с ними – с деньга-ми. Нужно уметь терять! К тому же, слава те Господи, они у ме-ня  не последние!»
Думал обо всём этом Иннокентий Сидорович Хлястин, сидя  на белом пластмассовом кресле. Стильные плавки-шортики и нависающее над ними волосатое пузо. И всё это, – и пузо, и шортики – у  голубого озерца, где-то в небольшой рощице на левом берегу Дона, где затерялась уютная сауна с тёплым на-званием «У Валентины». За стеклянной стеной крытой веранды – озеро, лесок, зима, хотя и бесснежная, но навевающая нос-тальгические чувства – в общем, всё как у приличных людей… И тишина вокруг! Как будто в пятнадцати минутах отсюда не распластался огромный город-муравейник с его суетой, трево-гами и проблемами. Вокруг Хлястина полулежали три полуго-лые дивы и с восторгом смотрели на хозяина, готовые по ма-лейшему знаку выполнить его любое желание.
Иннокентий Сидорович давно уже был пресыщен всевозможными пикантными забавами и мучился, терзался в надежде придумать что-нибудь новенькое. Хотя, зачастую, новое – это хорошо забытое старое. Вот, если бы то, что он видел у Березовского, да ещё бы и посолить и приперчить, добавить для пикантности лимончика, да побольше обнаженных сексуальных бабочек, да всё бы это сдобрить хорошим красным вином, вот тогда и могло бы получиться не хуже, чем у тех зазнавшихся и высокомерных патрициев из столицы.
Он уже пробовал изобретать велосипед. В компании нуж-ных и влиятельных людей проводил  и «Пятницы-развратницы», и «Вечера, где всё схвачено и за всё заплачено», «райские» и «женские», «с эротическими коктейлями, где детям старше ше-стнадцати вход воспрещён»! Чего только не придумывал…
А думать-то об этом надо было. Ведь и патриции римские, и византийская роскошь, и древнеегипетские или там индийские увеселения – всё это уже было. Всё описано. Всё пронумеровано и прошнуровано историками. Казалось бы, учись и мотай себе на ус. Так нет же!..
Господин Хлястин не учитывал опыта французской рево-люции, когда из дворца и – прямо на эшафот! А ведь и здесь го-лову могут снести! И не поморщатся!
Упущением господина Хлястина было то, что он так и не заинтересовался опытом турецкого султана Баязида.  Уж как тот любил роскошь и власть, а с каким смаком он головы рубил и женщинами наслаждался, а и то…
Явился к нему как-то раз Тамерлан – Тимур со своею ко-мандой, и взял этого самого Баязида в плен. И пировал на радо-стях Тамерлан, а Баязид сидел у него под столом и жадно ловил куски и кости, которые ему туда кидал в минуты редкой добро-ты  свирепый пришелец. И поедал то, что давали. А когда Та-мерлан взбирался на коня, Баязид изображал всем своим телом ступеньку, и великий пришелец наступал на эту ступеньку, и только затем оказывался на коне.
И неправда, что Тамерлан давно покоится в своей гробнице, а его страшные полчища развеяны по просторам Евразии и  об-ратились во прах. Всё пребывает в целости и в сохранности, все живы и здоровы! И все остаются на своих местах. Это, как вез-де, здесь, там, сегодня и тогда… Это, как в зоне. Как в этой уютной сауне. Всё остается на своих местах… как написано в Библии: что было, то и будет…
Наша отечественная зона, должно быть, самая страшная на всём свете, и до неё господину Хлястину было ох как недале-ко!.. А уж там – и под столом будешь сидеть, и ловить куски, бросаемые сверху, и ступеньку будешь изображать, и на пороге будешь, как миленький лежать, изображая половую тряпку, и все об тебя будут ноги вытирать…

– Чего разлеглись, бездельницы! – крикнул Иннокентий Си-дорович примостившимся у его ног на мягком ковре двум ним-фам. – Станцевали бы, что ли! – Зевнул, глядя на девочек на-лившимися свинцом глазами и, бережно погладив волосатое пу-зо, продолжил: – Заведите меня, что ли, а то, уж очень пресные вы сегодня. За что только деньги вам плачу!
Девицы торопливо вскочили. Одна из них подошла к магни-тофону и врубила музыку.
– Чуть тише! Тише! – приказал Иннокентий Сидорович, от-топыривая нижнюю губу. – Вот так.  И оставь…
Другая стала извиваться возле хозяина, производя откро-венные движения животом, руками, тазом. Потом та, что усе-лась к хозяину на колени, встала, ловким движением сняла лиф-чик и отбросила его в угол комнаты. Упругой грудью приблизи-лась почти вплотную и старалась попасть коричневым высту-пающим соском в полуоткрытый в эротическом возбуждении рот хозяина. Руками же пыталась увлечь его танцем. Иннокен-тий Сидорович, словно нехотя, встал, прижал девушку к себе и стал неловко повторять за ней движения туловищем и тазом.
Стриптиз продолжался. Две другие девицы последовали примеру первой, и танцевали уже без лифчиков.
В это время в комнату вошли двое голых мужчин. Они только что вышли из сауны, окунулись в бассейне и, привлечён-ные музыкой, вошли посмотреть, что здесь происходит.
– О, да здесь танцы! – сказал тщедушный мужчина с боль-шой лысиной и седыми висками.
– Танцы, – тупо подтвердил Иннокентий Сидорович. – О, это идея! Девочки, снимайте трусики!
Та, что танцевала с Хлястиным, стала в первую очередь стя-гивать плавки с него. Он не сопротивлялся. Потом легко и не-принуждённо сняла трусики, продолжая сокращаться в такт му-зыке. Опытным взглядом она видела, что особый восторг у Ин-нокентия Сидоровича вызывают её энергичные движения яго-дицами. После каждого такого вращения он сильнее прижимал её к себе и шептал:
– Ты моя ягодка, ты моя клубничка… Как хорошо… О, это меня заводит! Я тебя не обижу…
Потом он вдруг прервал танец, и громко объявив, что  уже созрел,  увлёк девушку в комнату отдыха…
Приятели последовали его примеру. Но комната отдыха бы-ла лишь одна, и они расположились прямо здесь. Один распла-стал девушку прямо на ковре, другой, привалив свою к барной стойке, сначала полил её грудь соком лимона, а потом стал сли-зывать его, постепенно подбираясь к соску. Совершенно поте-ряв голову, привстал на цыпочки. Она же, обхватив его за пле-чи, повисла на нём, никак не предполагая обнаружить в партнё-ре столько изобретательности и темперамента и помня, что главное в их профессии – не получать удовольствия от работы.
Ничуть не стесняясь, девушки ласкали престарелых своих клиентов, как им позволяла фантазия. Но, как оказалось, у хозя-ев этого бала фантазия была богаче.

Не будем вдаваться в подробности происходящего. Скажем только, что в тот вечер парились в сауне, желая сбросить на-пряжение последних дней, Иннокентий Сидорович Хлястин с приятелями, прокурором и управляющим банка.
Приход к власти нового царя ничего хорошего им не сулил. Призрак зоны навис над ними: Баязид, Тамерлан и прочие тю-ремные паханы уже были здесь;  их надо было только разгля-деть. И проволока колючая, и нары… А может, даже и сам лесо-повал – всё было совсем рядом… А жить так хотелось! Красиво, вкусно, сладко!..
Через полчаса они сидели за большим дубовым столом и продолжали трапезу. У них не было принято говорить о делах, когда  встречались на таких мероприятиях.
13.            После встречи с боссом Медведев зашёл в мага-зин, купил шампанского и французского коньяка, лимоны, шо-колад, фрукты, и отправился к Марии Сергеевне. Было около пяти, когда он позвонил к ней в дверь.
– Нашёл? Я думала, заблудишься. Город-то большой!
– Я, действительно, плутал между домами, – слукавил Алексей Николаевич. – Все друг на друга походят! Близнецы – братья! Как в комедии «С лёгким паром!».
– Вот-вот! Я никак не могла привыкнуть. Теперь привык-ла…
Она приняла из его рук кульки, спросила:
– Шампанское?
– А ты, хирург, всё больше  к спирту привыкла?
– Да нет! Так было там, в Афгане. Мои высокопоставленные клиенты всё больше коньяком угощают. А! Совершенно забыла. У тебя же встреча с Зоей!
– И совсем наоборот! Встреча у меня с тобой, с моей моло-достью! А с ней – деловой разговор. Хорошо, если получится!
  – Получится! Ты у нас сердцеед, а она – не поверишь, – кремень-баба! Я знаю у неё лишь два недостатка: страш-но охочая до вас, мужиков…
  – Разве это недостаток?
  – Кому как… А второй –  жадная.
  «Ну, что ж, – подумал Медведев, – это уже кое-что!»
  – И когда же эта кикимора придёт?
  – Ну, зачем же ты так? Зоя – совсем не кикимора. Но в свои тридцать пять выглядит… Ты больше двадцати пяти ей не дашь! Умеет держать форму. Уйму денег тратит на это. Всяче-ские тренинги, диеты, пищевые добавки…
  – Но меня уже поздно соблазнять! Да и не нужна она мне как женщина… Впрочем, если ты настаиваешь?..
  Он лукаво взглянул на Марию Сергеевну. Та, полоснув взглядом, резко возразила:
  – Я вовсе не настаиваю. Скорее – предупреждаю. Впрочем, хозяин – барин! Чего ты стоишь? Раздевайся, проходи в комна-ту. До её прихода ещё много времени. Зоя – человек точный. Не первый день знаю.
  Алексей Николаевич прошёл в комнату и присел на диван.
  – Ты знаешь, Маруся, – громко проговорил Алексей, чтобы находящаяся в кухне Мария Сергеевна услышала, – вчера не заметил ваш с Григорием портрет. Я был у вас, кажется, в девя-носто седьмом. Он сильно изменился?
  – Да нет, – откликнулась Мария Сергеевна. – Только нос заострился, да чуб казацкий поседел.
  – Казацкий?
  – Ну да! Он же родом из Новочеркасска. Усы отпустил. Хочет смахивать на Григория Мелихова.
   – И что, смахивает?
   – Разве что по интересу к бабам! Мартовский кот, да и только. Я его котом  и зову. Сначала возмущался, потом – не откликался. Теперь привык, отзывается!
   «Ванин… – подумал Медведев, – интересно, чем сегодня он занят? Ветеран уже…».
   – Где он сейчас-то работает? – спросил Алексей.
   – А ты не знаешь? Генштаб. Как генерала получил, совсем голову потерял. Днюет и ночует на службе. Впрочем, на службе ли?.. Характер у него знаешь какой?! С начальством никак не может ужиться. Всё правду ищет. А где она – правда? У баб ме-жду ногами. Вот и ищет там! Мотается по России, договора за-ключает на оборонных предприятиях. Да бог его знает. Контора у него непростая. Просто так  не пройдёшь. Я у него так не разу и не была. Да и нужды нет! Чего я там не видела? Мне моей больницы хватает!..

  Протогенова Зоя Афанасьевна позвонила в дверь одновре-менно с боем настенных часов.
  – Ну, что я говорила? Точность у неё – высший шик! Не-бось, у дверей стояла, дожидалась, когда восемь пробьёт.
  Мария Сергеевна прошла в прихожую встречать приятель-ницу.
  – Зоинька, привет! Спасибо, что пришла!
  – А что случилось-то? У тебя голос был такой встревожен-ный. Что случилось-то? – повторила она.
 Войдя в комнату и увидев постороннего, насторожилась, подобралась, сухо поздоровалась.
  – Добрый вечер…
  – Добрый вечер, Зоя Афанасьевна! Вы, вижу, не помните меня? Мы с вами как-то были вместе в Центробанке. Медведев, моя фамилия, Алексей Николаевич… Потом здесь, у Ваниных встречались…
  – Давно это было, – не желая показать, что вспомнила это-го провинциального дельца, Зоя Афанасьевна присела в кресло и вопросительно взглянула на приятельницу. – Помнится, был такой анекдот: одна красотка говорит высокому начальнику: «Разве вы меня не помните? Мы же с вами вместе спали! – Вме-сте спали?! – Конечно… На партактиве в президиуме!..»
  Медведев оценил настороженность Зои Афанасьевны.
  Моложавая, светловолосая, холённая, с большими голу-быми глазами и длинными ресницами, она, казалось, только что сошла с обложки журнала. «Да… – подумал Медведев, – у та-кой, несомненно, есть высокие покровители…»
 – Понимаешь, какое дело, Зоинька? Алексей Николаевич – наш старинный друг. Вместе в Афганистане песок и пули глота-ли. Теперь он – преуспевающий бизнесмен у себя в Ростове-на-Дону. У него какие-то проблемы, и он хотел бы с тобой просто проконсультироваться. Ну, не откажешь же ты  моей просьбе!
  – Да брось, подружка! Не крути. Не вчера мы друг с дру-гом познакомились! Чем смогу – помогу. Если смогу, – попра-вилась она. 
  – Спасибо, дорогая! Только ты прости, Бога ради, мне нужно в соседний дом к  больному. Неделю назад оперировала. Все у нас такие важные!  Лишнего дня не могут полежать. Заня-ты. Без них жизнь прекратится! Очень хочу на его живот взгля-нуть. Я – на пятнадцать минут…
  – Ты всегда любила на животы мужиков смотреть! Меня бы пригласила в ассистенты!
   – Эка невидаль! Приходи, я тебя живот самого Путина по-кажу! Не ослепнешь?
И не давая опомниться и возразить, Мария Сергеевна торо-пливо вышла из комнаты.
 Зоя Афанасьевна, прекрасно понимая, что всё это – хорошо продуманная инсценировка, поудобнее уселась в кресле и уста-вилась на Медведева в ожидании его просьбы.
Медведев отметил: взгляд волевой, чуть насмешливый, на-стороженный. Зоя Афанасьевна тем временем прикидывала: этот провинциальный бизнесмен, должно быть, станет  сейчас клянчить кредиты. Но в Ростове есть филиал. Почему же  там не просит? Кредитные ресурсы у них есть. Или требуется много? Не кинуть ли решил этот, с виду солидный мужичок?
  Медведев тоже выдерживал паузу.
  – Что же вы молчите? – не выдержала Зоя Афанасьевна.
  – Да, вот, никак не решусь… Понимаете, Зоя…
  – Можно просто Зоя. На Западе давно не принято величать с отчеством…
  – Хорошо… Понимаете, Зоинька…
  Протогенова отметила:  «Зоинька» и подумала: «Не такой уж он и провинциал. Да и смотрится великолепно. Интересно, действительно ли знаком с Машкой ещё по  Афганистану?» 
   – Понимаете, Зоинька, – продолжал Медведев. – Я воз-главляю крупную строительную фирму с многомиллионными оборотами. Мы строим по всей России. Но в последнее время возникли кое-какие проблемы. Появился тип, депутат, а реально – хозяин конкурирующей строительной фирмы. Перехватывает заказы, срывает сроки поставок, что приводит нас к многомил-лионным убыткам.
– И  вы не можете с ним поговорить?
– Пробовал… Даже пытался откупиться…
– Не очень понимаю. Вы что, работаете один? Вас никто не крышует?
– До сих пор проблем не было, а нам уже более десяти лет! А у него всё схвачено.
– Не очень понимаю, чем-то я могу вам помочь? Пристре-лить негодника? Замочить в сортире, как говорил наш новый…
– Ну, что вы?! Я точно знаю, что у него здесь в Москве во-лосатая рука. Не мог бы он делать то, что делает?
– И  всё-таки, чем-то я могу вам помочь?
–  Он обслуживается в ростовском филиале вашего банка. Мне точно известно, что в июне 1999 года, где-то в двадцатых числах, он перечислил  платёжным поручением № 034/25 три миллиона долларов в оффшорную зону на Кипр. Мне нужны копии его платёжных поручений. За это я готов оплатить ваши услуги достаточно щедро –  тысячу долларов наличными за ка-ждую копию. Я точно знаю, что у него деловые связи с Березов-ским. Он из этого не делал секрета.
  Зоя Афанасьевна понемногу стала понимать, что просит этот, на вид простоватый мужик, но отказаться от возможности легко заработать зелёные она уже не могла. А Медведев про-должал.
  – Я повторяю: за каждую копию платёжного документа я готов вам заплатить по тысяче долларов, даже, если их будет полсотни!
  – Но вы-то понимаете, мил человек, что играете с огнём?
  – Конечно! Но я и не собираюсь их никому демонстриро-вать. Хочу только иметь козырь при самообороне! 
  – Так кто же ваш таинственный недруг? И почему вы не попытались получить копии в Ростове?
  – В Ростове документов уже нет. Они у вас, в центральном банке. А мой злой гений – некий Хлястин  Иннокентий Сидоро-вич, владелец строительной фирмы «Новый быт».
  – Так… Это становится интересным… А знаете ли вы, мил человек, что этот ваш Хлястин левой ногой открывает дверь в кабинет управляющего нашего банка? Знаете ли вы, что он  в близких, если не сказать, в дружеских отношениях с фактиче-ским владельцем  банка, с Березовским?! 
  – И что? Это может помешать вам выполнить мою прось-бу?
  – Вовсе нет! Это, скорее, не выполнение просьбы, а кон-тракт. Я – человек деловой. Я вам копии платёжных поручений с отметками банка, а вы мне лаве. Я правильно понимаю?
  – Совершенно верно. Только вот вопрос: когда?
  – А когда нужно?
  – Хотелось бы – не позднее пятого.
  – Что за спешка?
  – Пятого должен быть в Ростове. Не факсом же пересы-лать?!
  – Они у вас будут четвёртого. Вы сможете зайти в банк ча-сам к шестнадцати?
  – У вас отдельный кабинет?
  – Вы меня недооцениваете!.. Только зелень не забудьте, и побольше. Я думаю, там таких бумажек наберётся немало.
  – Заверяю вас в моей кредитоспособности. Впрочем, могу авансировать предприятие. Здесь пять тысяч. Можете не пере-считывать. У меня, как в банке.
  Зоя Афанасьевна как-то хищнически взяла пачку стодол-ларовых купюр и торопливо спрятала в сумочку. Торопливо, потому, что услышала открывающуюся входную дверь. Вошла Мария Сергеевна.
   – Дорогая Зоя Афанасьевна, пожалуйста, бога ради, помо-гите получить более дешёвый кредит! Вы посмотрите, что полу-чается: Центробанк определяет кредитную ставку, по которой он продаёт деньги другим банкам. Те наворачивают своё и про-дают деньги своим филиалам. Те опять наворачивают, и, нако-нец, продают деньги клиентам. Таким образом, кредиты стоят очень дорого. Даже снижение процентной ставки на один-два процента при больших и длительных кредитах позволяет сэко-номить огромные средства.
 Зоя Афанасьевна отметила, как умело Медведев перевёл разговор на другую тему, и мысленно похвалила его. «Не такой уж он провинциал! С ним можно кашу сварить!».
– Я попробую вам помочь, – сказала она, глядя на Марию Сергеевну. – Свяжусь с вашим филиалом. Думаю, в этом не бу-дет проблемы.
– Хорошего понемногу, – сказала хозяйка. – Зоинька, а у меня есть прекрасный французский коньяк. По рюмочке?
– Не откажусь… – чувствовалось, что настроение у Зои улучшилось. Повернувшись к Медведеву, сказала:
– Кстати, Алексей Николаевич, а почему бы вам не креди-товаться у нас? Вам же это будет дешевле!
– Спасибо за идею. Обязательно воспользуюсь! Так что, хозяюшка, можно выпить в этом доме?
– Можно, можно, – сказала Мария Сергеевна, сервируя не-высокий стеклянный столик на колёсиках. – К коньяку у меня есть лимон, сыр и шоколад.
– Вполне… Я вообще, ограничиваю себя на ночь. Нужно держать форму, – сказала Зоя Афанасьевна, взглянув поощри-тельно на Алексея.
– Держи форму! Скоро переломишься! Худющая! И что в тебе мужики находят?!
– Да где ты их видела, мужиков-то? – Потом улыбнулась, сказав: – О присутствующих не говорю!..
14.         Третьего  января Мария Сергеевна рано ушла на работу, а Медведев растворился  в городе: сначала заехал в так-си на Киевский вокзал, потом зачем-то ему понадобился мага-зин «Москвичка» на Новом Арбате.  Был ещё где-то… и, нако-нец, подъехал к дому Марины.
Неудивительно, что ключи от квартиры у него были свои: квартиру-то купил он. Объяснений требует лишь то, почему он расположился в ней как у себя дома: переоделся, стал бриться, купаться, а потом развалился на диване…

Для того чтобы это объяснить, следует вернуться назад – к тому времени, когда внезапно появившийся в семье Леоновых Медведев проявил к ним настоящую доброту: помог девушке поступить в престижный московский вуз, да ещё и на бесплат-ной основе.
Марина, хотя и окончила школу с золотой медалью, тем не менее, не имела никаких шансов проникнуть в этот вуз. Москва, она ведь бывает не только златоглавая и показушная, но ещё и всякая другая. Москва бережёт свои границы и не пропускает на свою территорию постороннего. Исключение только гению.
Марина была девушкой умной и прекрасно понимала, что произошло нечто совершенно невероятное.
Она искала объяснения этому  удивительному факту, пони-мала, что ни дифференциальными уравнениями, ни логическими построениями  не решить такую задачу и ждала, что рано или поздно – всё выяснит.
У любого крыша может поехать от столь резкой перемены в жизни.
И у Марины она-то как раз и поехала.
               
 Это было поле первого курса на летних каникулах. Марина с однокурсником отдыхала у его родственников в Феодосии. Загорала на пляже, ходила в картинную галерею Айвазовского. Дима, так звали её приятеля, жил с родителями в Москве и ез-дил сюда к бабушке каждое лето. Вот и пригласил Марину про-вести вместе недельку-другую. Был он начитанным, чрезвычай-но высокомерным, циничным. Ощущая за спиной своего папоч-ку – высокопоставленного работника московской мэрии, он его заслуги переносил на себя и нередко пользовался его именем. Но к Марине относился трепетно и строил планы на будущее, пока однажды, после очередного хамства, они не рассорились. Марина сказала ему прямо, что он – дурак и зазнавшийся па-пинькин сыночек. Такого Дима стерпеть не мог. Перемежая речь отборным матом, он, воспользовавшись отсутствием в до-ме бабушки, вышвырнул её вещмешок и  выставил Марину за дверь. Жестоко, презрительно улыбаясь:
– Пошла вон, сука!
– Ты что, взбесился? Как же я домой-то попаду? У меня же и денег нет!
– Дотопаешь! Не зима!
– Ты что, ошалел, Серый?
«Серый» – так называли Дмитрия в группе. Он на занятиях никогда ничем не выделялся, старался быть за спинами других. На прозвище это не реагировал. Но сейчас просто взвился:
– Ещё и «Серый»?! Иди, яркая, топай. Автостопом через Керчь. Там рукой подать до твоего Ростова! Если что – зарабо-таешь телом!
И потопала Марина по солнцепёку вдоль моря, не имея представления, как будет добираться до дома и что скажет ро-дителям.
На удивление, проголосовав, она бесплатно на стареньком Жигулёнке доехала до Керчи. Упросила перевезти её паромом на другой берег и оказалась в Тамани. 
Долгий летний день подходил к концу. Марина представле-ния не имела, где будет ночевать, что будет делать. Она бы сей-час непрочь и перекусить, и выпить чашечку чая, но… это по-том. Сейчас она шла по нескончаемым полям и лесополосам, и обида переполняла её. Нет, она злилась не на этого павлина. Она злилась на себя!
 «Дура! Какая же я дура! – повторяла она снова и снова. – Поверила! И кому?! Этому ублюдку? Значит, не умею разби-раться в людях!»
 Когда  стало совсем темно и она уже подыскивала место для ночлега, вдруг в метрах трёхстах от дороги увидела тёмные фигуры людей, сидящие у костра и услышала негромкое, с хри-потцой, под Высоцкого пение под гитару. Подумалось: «Что я теряю? Наверно, студенты такие же, как я, путешествуют авто-стопом…»
 Подошла и стала  невдалеке, не решаясь подойти.
 А кучерявый тщедушный парнишка пел и пел, перебирая струны:
                Я вам мозги не пудрю –
                Уже не тот завод:
                В меня стрелял поутру
                Из ружей целый взвод.
                За что мне эта злая,
                Нелепая стезя, –
                Не то, чтобы не знаю, –
                Рассказывать нельзя.
 Марина слушала и, вот странно, ей становилось спокойнее. Конечно же, это студенты! Здесь можно будет и переночевать! И парень этот, с виду хиляк хиляком, а поёт здорово.
                Мой командир меня почти что спас,
                Но кто-то на расстреле настоял,
                И взвод отлично выполнил приказ,
                Но был один, который не стрелял…
  И в это время у неё треснула ветка под ногами. Все по-смотрели в её сторону. Увидев её, жмущуюся к дереву, другой парень, сидящий напротив поющего, крикнул:
  – И чего ты там жмёшься, как голубь на карнизе? Подходи ближе к костру. Ночи становятся холодными…
  Марина вышла из тени и подсела на траву.
  – Здравствуйте! Вы кто?
  – Здравствуй, здравствуй, – ответил тот, что пригласил её подойти. – Мы – студенты из Ростова. Работаем в археологиче-ской экспедиции. А ты кто?
 – И я – студентка. Зовут меня Марина. Вот, автостопом до-бираюсь домой из Феодосии.
 – Автостопом? Ну и ну! Чего же автостопом-то?
 – Деньги закончились…
 – Так, – протянула единственная девушка, сидящая у кост-ра. – Меня Еленой зовут. А это – Николай (она указала на парня, сидящего рядом), и Илья. – Жест в сторону певшего.
 Потом спохватилась:
 – Ты, верно, есть хочешь?
 – Чего ты, Лен, спрашиваешь? Конечно, хочет.
 Он достал пластмассовую тарелку, ложку. Из казана нало-жил  каши с тушёнкой:
 – Подкрепись…
 Илья отложил в сторону гитару и подбросил в костерок по-леньев.
 В светлой майке, из-под которой выглядывали торчащие в разные стороны волосы, в джинсовых шортах и кедах он казался меньше своих лет. Тщедушный, худощавый, с глазами телёнка, он говорил неожиданно грубым басом.
  – И где же ты учишься?
  – В Москве, в Бауманке…
  Все притихли. Престиж Бауманки был столь высок, что даже гордые студенты Ростовского университета вынуждены были признать, что это вам не халям-балам!
  Потом, стараясь не смущать гостью, ребята продолжали свои споры-разговоры.
  Илья, демонстрируя учёность, старался показать Марине, что и они не так просты. Девушка ему понравилась сразу.
  – Все началось, конечно, не с 862 года новой эры в период так называемого основания Руси, – буднично произнёс Илья, словно продолжая давно начавшийся разговор. – Всё началось гораздо раньше. Лет за пятьсот до этого сюда устремились готы и гепиды из берегов Балтии, а чуть позже – прусские купцы. Их привлекали эти земли. 
 – Торговые пути? Ведь земледелие тогда было не развито.
 – Торговые пути, – согласился Илья. – И не только. Везли янтарь в Китай. И только в  девятом веке инициативу в торговле перехватили голландцы. Их в хрониках называли варягами, ви-кингами.
 – А причем же здесь Русь?
 Лена училась на факультете журналистики и никак не мог-ла допустить такую интерпретацию прошлого.
 – Слово «Русь» происходит от прусского «ирти» (грести). Она была гарантом безопасности восточного торгового пути. Только много позже  торговцы и воины её стали собирать дань с населения.
   Марина смотрела на костёр и думала: «О чём они спорят? Неужели это действительно кого-то может интересовать?!» А Илья, взглянув победителем на Марину, продолжал:
   –  Рюрик – собирательный образ, легенда. Рёрикс перево-дится с древнеисландского как «богатый славой», прозвище, характерное для  викингов. Викинги – интернациональное дви-жение  и включало в себя прибалтов, скандинавов, западных славян. Поэтому говорить, что древние русичи – только славяне, неверно.
 – Так что, Русь поначалу не была даже славянской?!
 Марина  подалась вперед и, отложив тарелку, скептически взглянула на Илью.
 – Если судить по именам первых русских князей в Визан-тии, то славян там немного. Примерно пятая часть. 
  – Пятая часть?!
  Это было уж слишком!
  – А что ты так удивляешься? Среди бояр князя Игоря были пруссы и скандинавы, балты и тюрки, угро-финны…  Да кого там только не было! Русские, в отличие от, скажем, французов или германцев, – интернациональный народ. Рюрика, например, пригласили быть, так сказать, третейским судьёй. Так позже призвали в Новгороде Александра Невского княжить. Это – князь на договорных началах!
  Он встал, снял кипящий над костром чайник, положил па-кет растворимого чая и подал Марине. Елена протянула пачку с сахаром-рафинадом.
  «Это уже слишком! – думала Марина. Она никогда не ув-лекалась историей, но то, что сейчас услышала, перевернуло все её представления. – Чепуха какая-то! Русичи –  уже и не славя-не! Тогда кто же я?»
  Она постепенно теряла интерес к спору. «Спальный мешок лучше расположить под деревом, – подумала она. – Всё – защи-та, если ночью пойдёт дождик. Занудство сплошное! Тоже мне, умники!»
  Когда она снова прислушалась к разговору, говорили уже о другом.
  Елена принесла сухих веток и подбросила их в затухаю-щий костёр.
Вскоре Елена с Николаем пошли в свои палатки, а у погас-шего костра остались Илья с Мариной. Марина поглядела куда-то вдаль и вдруг рассмеялась.
 – О чём вы говорили?! Ночь такая. Луна! Звёзды, а вы о ка-кой-то ахинее!
 – Ну, что ты?! У меня есть теперь целая программа дейст-вий: буду постигать учение брахманов, йогов, иудеев, даоистов, христиан и мусульман... То, что ты говорила, я понял плохо, но одно ясно: тебе совсем не до меня. Знаешь, что я хочу тебе ска-зать? Жаль. А ты мне нравишься!
  – Мы же с тобой  едва знакомы!
 – А ты не веришь в любовь с первого взгляда?
 – Не знаю… – неуверенно ответила Марина.
 – В каждом человеке присутствует Брахман.  Брахман при-сутствует в мире, то есть мир и есть  Брахман, многообразный и переменчивый   в вечном танце, игре. Существование совершен-ствуется через человека и посредством его. Брахман – жизнен-ная сила, энергия.
  – Слушай, Илюша, я в этом ничего не смыслю. Неужели, когда парень говорит девушке о любви, он должен говорить о всякой ерунде?
  – Ты понимаешь, все религии мира так или иначе, затраги-вают схожие темы. Однако, самая ранняя и самая революцион-ная, конечно же,   индуизм и потом буддизм. Все остальные – их проекции.
  – Ну и что?
  – Возможно, религии близки многим потому, что регла-ментируют частную, мирскую жизнь. Допустим, человек решил не есть мяса. Но однажды понял: для того, чтобы есть мясо, на-до убить животное. Если это пришло через понимание, то всё в порядке. Если же это просто волевое решение, то это подделка.
  И с сексом тоже. Когда два направления жизненной силы – женская и мужская – соединяются, то они становятся целым, тем самым Брахманом. Но такое соединение – вещь редкая. По-тому, что человек, кроме Брахмана состоит из Эго, а Эго мешает ему выйти за пределы личностного, мешает стать целым. Но, с другой стороны, через Эго, и только через него человек может прийти к целому.
   – Вот теперь, наконец, я начинаю понимать! Значит, что-бы стать Брахманом, я должна с тобой соединиться?
   – А ты разве против? – искренне удивился Илья.
   – Не то чтобы против. Но опыта у меня большого в этом деле нет, да и не очень хочу стать Брахманшей!
   – Опыт – дело наживное…
   Илья ближе подсел к Марине и обнял её. Она не сопро-тивлялась. Юноша поцеловал девушку, но сделал это неловко.
   – Ты, я вижу, тоже не имеешь большого опыта, – сказала она и отодвинулась. –   Вот уж, действительно, напридумывал себе бог знает чего. Каким-то холодом от тебя  повеяло. 
–  Воистину, Бог создал женщину, чтобы она, загадочная и непредсказуемая, мучила мужчин. Зачем же своё плохое на-строение распылять? Я же искренне тебе сказал, что ты мне нравишься!
– И что с того?
– Так почему же ты против?
– Против чего?
Тут Илья снова придвинулся к Марине и, сжав её в объять-ях, стал страстно целовать.
…После того, что произошло, Марина лежала на траве и просто смотрела в звёздное небо. А Илья вдруг заговорил про-стым языком:
 – Понимаешь, мы сравнительно недавно переехали в Рос-тов. До этого  объездили с отцом множество мест. Отец служил в Термезе на границе с Афганистаном.  Ютились в небольшой каморке. Мама, учительница по образованию, работала в воен-ном городке в библиотеке. Потом была Венгрия, Киргизия… Здесь, правда, жилищные условия были получше. Как-никак, а командиру батальона старались обеспечить нормальные условия проживания. Но в продуваемом всеми ветрами посёлке Быст-ровке на Иссык-Куле. Тяжело заболела мама, и вскоре её не ста-ло. Мне тогда было четырнадцать.  И вот, наконец, Ростов и но-вая должность – командир полка.
 Уже через полгода отец стал водить в дом молодую краше-ную  стерву из штаба округа. Хорошо выпив и дождавшись, ко-гда я пойду к себе в комнату, тут же в зале на диване наваливал-ся на неё стокилограммовой тяжестью…
 Потом кукла, как я её прозвал, стала появляться чаще. То принесёт пирог с мясом, то ещё какую-то вкуснятину. Нужно отдать справедливость, готовить она умела. А  через полгода отец объявил, что женится.
 – В доме нужна хозяйка. Я целыми днями на службе. Да и вы, мне кажется, неплохо поладили.
 Так и началось наше совместное проживание. А она, ну, на четыре-пять лет-то старше меня. Вот она однажды, когда отец был на учениях, сначала подсела ко мне на кровать, потом гово-рила всякие разности, и, наконец, юркнула ко мне под одеяло. Это был мой первый сексуальный опыт, и она  преподала мне первые уроки секса! Потом это случалось ещё и ещё…
 Учеником я оказался неважным и надолго стал просто бо-яться женщин. Не поверишь, – по-настоящему ты у меня – пер-вая женщина!
 – А что, у тебя с ней было не по-настоящему?
 – Да нет. Ничего похожего!..
 Илья сладко зевнул.
 – Ты знаешь, мне часто снится один и тот же сон. Будто я приехал в Танаис. В археологический отряд.  Зашёл в степь. Воздух – степной. Кругом ни следа цивилизации. Поле. Решил прикорнуть. Положил голову на камень, и он точно втянул меня в далекое прошлое. Потом, когда проснулся, протёр рукой по поверхности, нащупал буквы. Отнёс руководителю, а тот нашёл, что это часть другого камня. Приложив их друг к другу, мы смогли прочесть нечто сенсационное, будто сюда  прибыл на корабле Андрей Первозванный. Ведь, говорят, он был не рыба-ком, а моряком. А значит, мог пуститься в далёкое путешествие. Найдена же была в Анапе стела с именами победителей олим-пийских состязаний, которые проводились здесь ещё в античные времена! 
 – У тебя и сны какие-то заумные. Неужели ни о чём, кроме своей археологии, и думать не можешь?
  – Знаешь,  мне  часто вспоминается  одна  женщина,  с ко-торой я познакомился в прошлом году на практике.
  – И с нею ты проводил свои сексуальные опыты?
  – Да нет! Серьёзно. Она такая тоненькая, а сама в возрасте,  не молодая, в морщинах лицо, волосы с проседью, вокруг внуки бегают.  Но у неё удивительно был девичий стан, и лицо, про которое и сейчас можно сказать – красивое. На твоё чем-то по-хожее. Что-то благородное, тонкое. Как она попала в Тамань – непонятно. Она жила прямо на раскопах, над обрывом, и зараба-тывала тем, что продавала туристам и археологам то, что нахо-дила на берегу моря. Показала лукошко. За десятку девчонки из экспедиции накупили у неё много мелочей. Кто бусинку из по-лудрагоценного камня, кто сколок чёрно-лаковый (а это боль-шая редкость), кто огрызок от гребня античного…
  Я назвал её «постаревшая Ассоль». Она так и не дождалась своего Грея. Вышла замуж за рыбака, родила дочь. Как-то встретил её на улице. В Тамани. И она сказала, что утром был у неё приступ эпилепсии. Хорошо – внуки рядом. Они всегда ря-дом, зная, что с нею такое случается.  Эпилепсия – это тоже, может, – погружение в иную действительность…
  – Вы – мужики, сеете своё семя, и у вас не всегда есть воз-можность проследить, где оно произрастёт. Ты, сеятель, давай, спи! Завтра не сможешь работать.
  – А ты?
  – А я так полежу. Перебил ты мне сон. Спи, давай!
  Илья не возражал. Он удобнее разлёгся на траве у костра, положив под голову руку, и вскоре заснул.
   А Марина думала об Илье, который так здорово хриплым голосом Высоцкого пел под гитару и брал уроки секса у своей мачехи.
        «Как оказалось, на общение тоже нужны силы, – думала Марина. – Для меня это открытие. Раньше я общалась легко. А теперь с большим трудом. Рост души  – тяжёлая работа, и тво-рится в молчании. И слова ведь ничего не объясняют».
 Уже к утру, когда небо стало сереть, Марина собрала свой вещмешок и тихо ушла из лагеря. Илья похрапывал, положив голову на толстую корягу, лежащую  у затухшего костра.
 …Было около двенадцати ночи, когда Марина, наконец, добралась до Ростова и села в пустой автобус, упросив водителя подвести бесплатно.
  Расположившись на первом сидении, смотрела в чёрное зеркало окна. Устала, да и от мерного дребезжания клонило в сон.
 Водитель, неуклюжий пожилой мужчина в кожаной куртке,  поглядывая в зеркало, наблюдал за последней пассажиркой. «И куда так поздно? Откуда? Была бы замужняя, давно бы сидела у телевизора, штопала бы мужу носки».
 Когда подъезжали к конечной остановке, Марина спросила:
 – А вы не завернёте потом?
 Автобусы иногда сразу заворачивают в сторону диспетчер-ской, не делая крюк. А ей – ближе к дому.
 Водитель  засмеялся:
 – Завернуть налево?
 Сказал не пошло. Она не обиделась, улыбнулась.
 – Ну да, налево.
 – А можно вопрос на засыпку?    
 Марина напряглась, подумала: «Ну вот… дай только сла-бину…». Напряженно бросила:
 – Задавайте.
 Лицо девушки посуровело. Подумала: «Не хватает мне только сегодня приключений. Неужели нужно будет «отшивать» старого ловеласа?»
  – Как вы думаете, в чём смысл жизни?
  Марине снова стало легко. Напряжение как рукой сняло.
  –  Наверное, всё же в любви. Не только мужчины к жен-щине. Ко всему: к детям, к жизни...
  – У меня пятеро детей. Пятеро! Я их люблю. Радуюсь, ко-гда прихожу с работы домой. Но проходит десять-пятнадцать минут. И они мне надоедают. Радости уже нет. На работе так укатает, что – скорее бы на боковую.
  – А кто сказал, что любовь – это обязательно радость?
  Постепенно разговорились, между ними возникла  симпа-тия. Он – о своей жене что-то рассказал. Болеет последнее вре-мя, а  лекарства такие дорогие, что никаких денег не хватит.
 Марина – о том, что  вернулась с моря. Отдыхала… Отды-хать хорошо! Только, люди живут тяжело. И боятся, чтобы не стало ещё хуже. Везде страх, слёзы и кровь… В Москве я этого не замечаю. Дел много, некогда смотреть по сторонам. А здесь, дома, такого наслышалась… На весь год хватит!
 Потом вдруг подумала: и чего это я так раскисла, разгово-рилась с незнакомым человеком? Устала, конечно, устала.
 Автобус подошёл к остановке. Дверь открылась, и Марина легко соскочила с подножки.
 – Спасибо! Всего доброго! А любить все-таки здорово!
            
        В один из своих внезапных визитов в Москву Медведев вы-яснил, что Марина, проживавшая тогда в студенческом обще-житии, свободное от учёбы время проводит не без пользы для своего материального благосостояния. С обнаруженным в её постели мужиком Медведев поговорил весьма круто, а её пре-дупредил: хочешь  красивой жизни – ты её получишь! Но – без самодеятельности!
И рассчитывался: купил ей квартиру, обставил её, одел по последнему слову моды, дал на карманные расходы…
 Марина сразу поняла, что к чему: это – шанс. При таком образовании можно и в люди выбиться, и молодость провести так, чтобы потом, на старости лет, не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
 Родителям Марины Медведев, естественно, ничего не ска-зал, ну а Марина, сама того не ведая, стала выполнять малень-кие поручения своего старшего друга, ни сном, ни духом ни о какой конторе не ведая. Она появлялась с ним, когда было нуж-но, изображая то влюблённую, то секретаря. Интересы фирмы, поддержание деловых связей, получение важного контракта, ну и прочее в таком же духе – дальше этого  фантазия не шла. Чем могла, она помогала Медведеву, а он, странное дело, принимал это как должное: не читал морали, не ругал, не унижал. Он при-нимал её такою, какая она была…
15.               Вот почему Медведев оказался в этой квартире и чувствовал себя в ней, как дома.
Отношения  с Мариной у него были тёплыми. Иногда даже очень. Но он оставался для неё работодателем, покровителем, защитником, загадочной личностью. Впрочем, у Марины не раз возникали томные мысли. Она не была профессиональной про-ституткой и ещё не научилась не получать удовольствия от сво-ей работы. С хозяином, как мысленно она называла Медведева, она по-настоящему была счастлива. Однажды  девушка что-то сказала ему о своих чувствах. После этого он на неё так взгля-нул, что Марина поняла: сделала что-то не то. После этого он к ней не приходил более двух месяцев. Больше никогда она даже не пыталась заговаривать на эту тему. 

Тихий государственный переворот в канун Нового года, бу-маги Осипова, из которых выяснились подробности связей Хля-стина с олигархом Березовским – вот то, что не выходило сейчас из головы у Медведева.
Впервые о связи Хлястина с Березовским он узнал от своего агента, который втёрся в доверие к известному аферисту и кида-ле по кличке Шкепа. С его слов, этот самый Шкепа, подкупив начальника кредитного отдела ростовского филиала «Росинве-ста», взял большой кредит и умчал на юг. Он-то и рассказал, какими деньгами ворочает Хлястин. «Что мы? – с завистью го-ворил дружбанам Шкепа. – Мы просто фраера по сравнению с этим долбаным депутатом! Это тебе не двести тысяч деревян-ных, а три миллиона зелёных! Сам видел платёжку. Даже номер запомнил: 034/25 от двадцатого, а может, двадцать пятого июня! Не хило? Куда-то на Кипр. Это тебе не хрен собачий! С такими деньжатами можно гульнуть на тёплых водах под пальмами, да с девочками и обезьянами!»
Ну, что ж. Если Зоя Афанасьевна клюнула на приманку, я буду скоро иметь серьёзный компромат и на Хлястина, и на Бе-резовского. В заветной Жориной папочке, правда, есть и ещё кое-какой компромат на Хлястина. Но то – так… мелочёвка. Прокручивал бюджетные денежки. Кто этим тогда не занимал-ся? А вот, в небольшой записочке упоминается этот самый транш в три миллиона зелёных. И Жора, умный всё же был му-жик, предположил, что деньги-то не Хлястина. А откуда? И чьи? От Березовского! Хлястин выполнял роль лишь передаточного звена. За крохи, конечно. Но тогда одно лишь покровительство этого олигарха многого стоило.
На первый план теперь всплывает этот Березовский. Понят-но, что новый президент будет стараться избавиться от всех, кто ему помогал долезть до вершины.
В голове неожиданно возникли аналогии: Сталин угробил всех своих соратников, знавших его по годам революции. То же сделал и Гитлер. Зачем новому чувствовать себя обязанным Бе-резовскому? Олигарх может знать такое, что он бы не хотел де-лать достоянием общественности… К тому же в последние ме-сяцы  царствования Бориса этот идиот проявлял излишнюю ак-тивность: вмешивался в политику, давал советы… Забыл, что страна непрошеных советов давно уже исчезла, рухнула в тарта-рары…
Нет, – думал Медведев, – новый скоро уберёт Березовского, а значит, ему нужны основания, поводы, и Жорины бумажки, подкреплённые Зоиными копиями платёжных поручений – та-кой повод. Кстати, на Хлястина можно будет свалить исчезно-вение папки. Такова версия для Конторы.

Итак, кто вы, мистер Путин?
Мысли Медведева перебросились на наследника.
Что мы знаем о восходящей звезде? Знаем, что эта звезда не морская, не Вифлеемская. Она напоминает большую разгораю-щуюся рекламу, созданную из стеклянных трубок, наполненную светящимся газом. Эту искусственную звезду создали придвор-ные. Короля делает свита! Что ж, это правильно! Все они хотят сохранить после Бориса всё, что успели прибрать к рукам. Это тоже ясно. К тому же, спрятать концы в воду. Свет этой звезды наполнен мерцанием взрывов на Каширке и в Волгодонске, по-жарами Дагестана, белой плазмой реактивных установок, веду-щих огонь по сепаратистам. И рисовали эту звезду, вероятно, Березовский или Контора! Упадёт ли она на русскую землю, испепелив половину народа, превратив другую в работников МЧС, – покажет время.
Медведев прикрыл глаза и постарался вспомнить лицо этого Березовского. Перед ним выплывало лицо Иудушки. Лицо, на которое невозможно нарисовать карикатуру, потому что оно само по себе и есть карикатура: хитрое, с бегающими глазками, алчное лицо хищника.
Планомерный переход к авторитарно-демократической мо-дели в России при помощи диктатуры Путина, – продолжал свой анализ Медведев. – А это значит, что Контора будет шире расправлять крылья, окутывать паутиной, запускать щупальца, пронизывать все стороны жизни общества… Он будет всеми силами стараться ослабить монополистов и олигархов, прибрать к рукам всё, что может ему помешать установлению неограни-ченной власти. Таким образом, Березовский – политический труп, первая жертва, которую наметил новый хозяин. Ну, что ж. Мы ему в этом поможем!
 Медведев, не вставая с дивана, взял свежий номер «Tайм-са». Он свободно владел английским, и привык знакомиться с новостями в первую очередь из иностранной прессы. На глаза попалась заметка на первой полосе: швейцарские власти блоки-ровали счета на общую сумму в 15 миллионов долларов, кото-рые принадлежат лично царю Борису. Подлинность принадлеж-ности счетов была подтверждена при помощи швейцарских бан-киров, которые выдали копии номерных переводов и имена агентов, согласных подтвердить расходы, сделанные с данных счетов...
 Неужели новый так быстро сдаст Бориса? – подумал Мед-ведев. – Вряд ли. Нет, что-что, а на это он не пойдёт…
 Медведев отложил газету и снова прикрыл глаза.

 Странная штука – время: когда оно началось и когда закон-чится – неизвестно; из чего сделано – неизвестно; можно ли его поделить на неделимые мельчайшие единицы – неизвестно. И как ухватить настоящее, если и охнуть не успеешь, как оно уже оказывается прошедшим? И есть ли вообще какое-то расстояние между прошедшим и будущим? И то, что время движется в ка-кую-то одну сторону – оно вроде бы и понятно, но один ли это поток, и есть ли потоки, движущиеся в другом направлении? Ну, например, в противоположном – так, чтобы вернуться назад, что-то переделать так, как надо, а потом опять проскочить в уже благополучное будущее. Никто ничего не знает.
Время обладает только одним хитрым и даже неприятным свойством: всё, что ожидается в будущем, имеет, как кажется, много вариантов, а всё, что было в прошлом,  имеет лишь один вариант. На деле это означает, что человек, если захочет,  может поступить и так и этак, но как только он свой поступок совер-шил, уже ничего нельзя изменить и переписать: что было, то было.
В одном варианте.
Конечно, учебники истории и свидетельские показания в суде – их часто меняют с одного варианта на другой. Не об этом сейчас речь. Сейчас речь идёт действительно о том, что было на самом деле.
Рождается на свет мальчик, бегает, прыгает, играет вместе со сверстниками, а потом вырастает, примиряет враждовавшие между собой племена в одну страшную силу и идёт с этою си-лой то в Китай, то в Среднюю Азию, то в Индию, то ещё куда-нибудь. И творит там такое, о чём до него человечество и не знало даже. И всё, что ни творит – всё плохое.
 И уже потом начинаются раздумья о том, как это случи-лось. Одни говорят: у мальчика было с самого начала какое-то особое пятнышко на теле, что и было знаком всей его после-дующей судьбы. Другие замечают, что мальчик родился с таким цветом глаз, которого никогда не бывает у людей этого народа, а из-за этого всё и случилось… Вспоминают его предков, гово-рят о звёздах, о генах, об исторической необходимости, о неот-вратимости… И  всё получается гладко на бумаге: именно тот мальчик и должен был поднять землю на дыбы.
Но если всё так разумно и так объяснимо, то почему же ни-кто ни разу не указал на очередного такого мальчика и не ска-зал: ему предначертано быть властелином этой страны?
Вроде бы ничто не предвещало мне, обыкновенному дере-венскому парню, что буду лежать на шикарном диване в центре Москвы и думать о судьбе страны.  Вроде бы всё говорило лишь об одном: в нищете родился, в нищете и подохнешь. Но в прин-ципе такие взлёты нет-нет, а случаются с людьми, и ничего здесь особенно удивительного нет. А вот то, что такую инициа-тиву возьму в свои руки – это да. Это, пожалуй, можно было бы и предсказать. Правда, и то – вряд ли.  Легко быть умным зад-ним умом.
 И по непонятным ассоциативным законам памяти вспом-нился  Медведеву случай с Чёртовым ущельем.
 Это было даже и не ущелье, а так – щель в скале. Пролезть через ту щель и потом идти по узенькой тропинке то вверх, то вниз можно было… только мысленно, глядя на это место со сто-роны. А в реальности пройти туда никто не решался. У собак в этом месте перед входом в ущелье шерсть становилась дыбом, они жалобно визжали и прижимались к земле. И люди почему-то чувствовали себя здесь плохо. Старики говорили, что там жили какие-то очень злые духи.
 Много раз он пытался преодолеть невидимый рубеж, отде-лявший его от входа в ущелье. Но всякий раз ужас от этого пус-тынного и мрачного места был так велик, что ноги подкашива-лись. А тут ещё и скалы: в зависимости от времени суток при-обретали то одну форму, то другую, и напоминали то одно су-щество, то другое.
 Ему было уже шестнадцать, когда он однажды во время школьных каникул, сказав, что уходит на охоту, взял да и при-шёл на это самое место.
 Шёл долго по тесному коридору. А там – то камешек отку-да-то упадёт, то вода какая-то за шиворот капнет, то звук какой-то почудится. Одним словом, были все поводы для того, чтобы бояться. И он боялся. Как ни подавлял в себе страх, а он то и дело возникал.
 Но он всё же сделал то, чего до него не делал никто: проник в ущелье и благополучно вернулся оттуда. И ничего с ним не случилось. Вот только рассказывать об этом эпизоде долгое время никому не решался.

 Было это, кажется в классе восьмом.  Он познакомился с Верой, девушкой из какой-то туристической группы. Ему каза-лось, что красивее  и не было на свете никого. Она была старше и всё время подсмеивалась над ним, подзадоривала, как бы по-ощряя на какой-то поступок.
 Место, куда они пошли гулять, находилось недалеко от их деревни и, с точки зрения здравого смысла, не представляло ни-какой опасности для жизни. Но взбалмошной Вере захотелось пройтись по гребню скалистого выступа. Оно бы и ничего – ме-стные мальчишки часто лазали и по этому гребню, и по другим таким же. Но Вера с самого начала взяла какой-то покровитель-ственный тон: вот я могу, и я иду, и ты мне не указ!
 Он, помнится,  пытался отговорить её, но куда там!
 Ну а если она полезла, то что же делать ему? Полез следом. Она командует, она ведёт.
 По мере продвижения выяснялось, что гребень становится всё выше. На самом деле не гребень тянулся вверх, а пропасти по бокам опускались ниже и ниже. Уже давно они прошли тот рубеж, после которого высота не имеет особого значения – в любом случае падение вниз означало верную смерть. А Вера всё ползла вперёд, оседлав обеими ногами гребень – одна нога сле-ва, другая справа.
 На самом конце гребня росло большое развесистое дерево. Его корни упирались чудесным образом в грунт, ещё не размы-тый дождями, проникали в какие-то щели, и дерево так держа-лось, склонившись над страшною пропастью.
 У той Веры, видимо, было плохо с мозгами. А, может, про-сто красовалась, стараясь показать себя суперменкой?  Не за-держиваясь ни на секунду, она со смехом и шуточками перелез-ла с гребня на это самое дерево и стала раскачиваться на его ветках прямо над пропастью.
 У него, помнится, дух перехватило. Хотелось крикнуть: что ж ты делаешь! Но он молча и с похолодевшим сердцем сделал то же самое: перелез на дерево, от чего оно наклонилось ещё сильнее и стал точно так же качаться над пропастью.
 Изображать радость и смех он не мог, но какое-то торжест-во всё же почувствовал: он опять, в который уже раз преодолел себя!
 Сколько раз ему приходилось ещё преодолевать себя?! Аф-ган… В каких только ситуациях не бывал, и всегда выходил по-бедителем!

 О чём это я? Ну и занесли же меня воспоминания! Значит, всё-таки устал… И всё же, кто вы, господин Путин? Или, может быть, товарищ Путин? Чем отличаетесь от других? Или вас по-сетило озарение? Посещали же озарения Сергия Радонежского!
  Ломоносов с самого детства знал тяжёлый труд. Так ли вкалывали наши  нувориши?
  Пушкин и Лермонтов были с детства склонны к мечта-тельности и фантазиям, что предопределило их дальнейшую судьбу. Но именно этими свойствами не блистали с детства те, кто потом дорвался  до денег и власти…
  Да что – Радонежский, Ломоносов и Пушкин?! Учитель физкультуры в сельской школе, конторский служащий, торго-вый или складской работник, шофёр на табачной фабрике или, скажем, обыкновенный номенклатурный подхалим, ну или ка-кая-нибудь другая мелкая сволочь… И вдруг все с изумлением обнаруживают, что у него откуда-то взялись деньги и власть, да не простые, а планетарного масштаба. Он и благодетель, спон-сор, футболистов содержит, старушкам помогает…
 При этом едва владеет навыками членораздельной речи, чуть ли не мычит. В комическом ослеплении теряет над собою контроль и похваляется, что  умнее всех на свете. Становится депутатом, и все ему аплодируют, как тому мерзкому карлику из знаменитой сказки Гофмана. И все боятся признать, что король-то – голый!
 Как такое получилось? Откуда? Почему? По каким зако-нам? Все в очередной раз изумляются, глядя на этот феномен, думают, размышляют, осознают, предполагают, но – ни черта понять не могут.
 Это, – подумал Медведев, – тайны Мироздания. Легче по-нять природу чёрных дыр или Большого Взрыва.
 Потом его мысли снова вернулись к президенту.
 Конечно, для многих было бы истинным спасением полу-чить твёрдые доказательства того, что родители и более ранние его предки были людьми нечистыми на руку, жадными и под-лыми.
 Медведев вспомнил, что недавно видел в какой-то не то английской, не то в немецкой газетёнке фотографию, на которой среди прочих власовцев якобы красовался во всеоружии отец нового президента. Были и другие попытки доказать, что семья его была какая-то очень уж плохая или злая.
 И всё же большинство газет писали, что семья эта была простой, честной и трудовой. Путины так же и страдали вместе со всем народом – и воевали, и умирали от голода и болезней. Из трёх сыновей, рождённых в этом семействе, лишь последний и выжил в той мясорубке, через которую прокручивалось тогда наше многострадальное отечество.
 Сволочи! Путь клеветы и злопыхательства ни к чему не приведёт.
 Читал он и о том, что мальчишкой нынешний хозяин земли Русской был страшно драчливым и скандальным. Проникал мошенническим образом в школу без сменной обуви, карабкал-ся по каким-то карнизам и балконам, мог подраться, не спуская обидчику. И соседи не любили его. Однажды всем миром так разозлились, что пригрозили чем-то. С тех пор он притих, и уже больше не баловался.
 Так ли это страшно, что такой человек был в прошлом ша-лопаем? Нет, конечно. Тем более что в юности  он обладал и множеством самых положительных черт: например, хорошо учился, понимал самые сложные науки, помогал друзьям, по-павшим в беду.
 И главное: он не воспитывался в барской атмосфере и жил в тесной коммуналке вместе с другими простыми людьми. Он знал жизнь изнутри.
 Ну, вот и прекрасно: вышел из простой семьи, имел труд-ное, но интересное детство, а потом стал президентом!
 Всё нормально, всё закономерно.
 Вот только какие-то отрезки его уже взрослой биографии остаются пока не вполне ясными. Как бы затемнёнными. Когда-нибудь они раскроются и осветятся ярким светом, но тогда это будет уже не так интересно. Пока же – ничего сказать нельзя.
 Медведев много думал об этом человеке. Без зависти или пустого бахвальства: эх, мне бы на его место, а уж я тогда бы такое сотворил! Привычка к дисциплине не позволяла ему даже и в мыслях держать подобную чепуху.
 Пришёл новый президент, и надо выполнять то, что он приказывает. Вот и весь сказ.
 Выполнять с охотой или по принуждению – это уже другой вопрос. Но пока – какие к нему претензии?! Он хочет того же, что и я. У нас общая родина, общие понимания задач. Он не всё может сделать, потому что возле него всё ещё толпится старое окружение, но когда он отряхнёт его, а это будет нелёгкая рабо-та, вот тогда он и покажет себя…
 А между тем,  в Конторе, да и в обществе уже давно зреет простая и всем понятная мысль: надо бы кое-кого и пострелять. К стенке и – из пулемёта.
 Насчёт того, кого именно, за что и в каком количестве –  пока не ясно. Но мысль такая витает в воздухе: стрелять их всех, гадов, надо!
 Может быть, и в самом деле – надо. Но, если уж стрелять, то нужен приговор, нужны исполнители. А что, если в очеред-ной раз на волне святой идеи насчёт того, что стрелять их всех, мать-перемать, надо, к исполнению этой идеи дорвутся люди не очень чистые на руку. И начнут своих вызволять, а чужих под-ставлять. Ведь это уже всё было. Так что стрелять – это любой дурак может, а вот сохранить самообладание, здравый смысл и человеческое достоинство – не каждому дано.
«Нет, – продолжал размышлять Медведев, – кажется с но-вым России повезло. У него есть всё нужное. И самообладание, и чистоплотность, и мужество… Или я ошибаюсь?»
 Итак, на вопрос: «ху есть ху?» следует отвечать – «Ху – есть царь!» И все действия Конторы будут направлены на укре-пление нового монарха. Не исключено, что он привлечёт новых людей. Кого? Тех, с кем работал. Питерцев, конторщиков… Ло-мать он будет всех, кто не склонит голову, покажется ему не верноподданным. Кроме олигархов, на очереди Лужок с кепкой и весь московский клан, Вяхирев с его амбициями. Примак уже давно политический труп. Да и не глуп. Поддержит монарха и тем заслужит индульгенцию.
 Олигархи согласятся ему пятки лизать, лишь бы не были пересмотрены итоги приватизации… Да и Шаймиев в Татарии, Россель на Урале, Руцкой в Курске, Яковлев в Санкт-Петербурге скоро приползут  на цирлах… Царь – он и в Африке – царь!
 Оставленных Борисом чиновников, скорее всего, сразу  не турнут. Но постепенно будет менять на своих. Понимает, что им доверять нельзя. Конторская выучка!
  Сявок вроде Киндер-сюрприза, скорее, постарается приру-чить. Сявки и есть сявки! Что они могут? Ни денег, ни власти! По крайней мере, так просматриваются ближайшие перспекти-вы.
  Теперь – Чечня. Она помогла ему взлететь. Теперь ему эта бойня не к чему. Но пожар потушить ох как непросто! И это – вторая моя головная боль. Босс сказал, готовить людей, которые смогут умиротворить народ. Но, во-первых, где их взять? Во-вторых, как умиротворить, когда все мы стали их кровниками. Не просто, нет, не просто из болота тащить бегемота!
  Если война в Дагестане и Чечне, взрывы домов в Москве, Буйнакске и Волгодонске – дело  рук Конторы, как утверждают вражеские голоса, то, нельзя не признать, что они уж очень по-могли ему взобраться на престол! На тысячах смертей, на стра-даниях сотен тысяч людей он достиг того, чего достиг, сокру-шив в бешеной гонке ближайших соперников. Теперь они ему не конкуренты! А что это значит? А это значит, что за него само Провидение! Даже, если оно выполняет приказы Конторы. И это тоже нужно учитывать… Ему теперь не страшны ни олигархи, ни народное возмущение… А внешние риски? Да кто к нам су-нется?!
 Правда, исламский экстремизм на Северном Кавказе, да и в Средней Азии – непредсказуем. Чеченская бойня – это борьба правящей в России олигархической группы с её соперниками, прикрывающими свою алчность демагогией ислама.
 Понятно, что в условиях исламской экспансии власть не удержать, и поэтому, вполне вероятно, что в ближайшем буду-щем начнётся развитие военного потенциала России и вклады-вание немалых средств в силы сдерживания. Поэтому и заигры-вает с военными…
 Дальше Медведев не успел домыслить. Глаза отяжелели, веки закрылись, и он незаметно провалился в сон.
 Ровно в половине десятого Алексей проснулся, помылся и поехал в аэропорт встречать Марину.
16.       Сказать, что Жека Кабанчик так уж прямо сильно любил зону – означало бы погрешить против истины. Не любил он её, конечно, но и не ненавидел. Потому что понимал простую вещь: зона – она везде, куда ни глянь,– зона. Надо просто жить по её суровым и простым понятиям. Ну, то есть, понимать, что к чему.
 Свою гениальную способность открывать любые замки он на ветер не бросал. Куда попало, не лез, что попало, не откры-вал. Откроешь какой-нибудь поганый гараж или сарай – подза-летишь. Ну и зачем? Если уж открывать что-то, так только та-кое, чтобы взять добычу по-крупному. Деньги, документы, дра-гоценности. Дверь хорошей квартиры, в которой что-то есть…
 Между прочим, были у Жеки и свои моральные принципы. Например, такие: по возможности не трогать бедных, никогда не брать последнего куска хлеба или последней копейки, нико-гда зря не проливать кровь. За свою жизнь он никого не убил, а кровь проливал только в драках и только из самообороны. В принципе, Коля был миролюбив и добродушен…
 Ещё в ту эпоху, когда воровать по-крупному он ещё не научился и приспособился воровать по-среднему, Жека сделал в числе многих других одно важное для себя открытие: воровать можно, только находясь в какой-то схеме.
 На собственной гениальности далеко не уедешь.
 Можно, к примеру, грабануть хороший сейф, в котором лежат хорошие деньги, и после этого жить припеваючи целый год. Но можно и не грабануть. Как найти такой сейф? Как уз-нать, что именно в это время в нём лежит что-то стоящее? Са-мым обычным делом в жизни любого взломщика является такая ситуация: вот ты что-то открыл (рискуя жизнью и свободой, проявляя все свои самые невероятные таланты!), а там – ни хре-на. Ну, или чуть-чуть. Открыть красиво – ещё полдела. Нужно открыть вовремя. И то, что нужно.
 А для этого нужно пребывать в какой-то схеме.
 Схемой чаще всего бывает какой-то коллектив единомыш-ленников, но это не очень хорошо, так как коллектив может и подвести и продать тебя же, и даже нож в спину всадить. Хотя и то верно – смотря какой коллектив. Если братки надёжные и живут по понятиям, то и с ними можно существовать в этом ми-ре.
 И всё же под схемой, как понял Жека Кабанчик, следует подразумевать нечто совсем другое. А именно: совокупность обстоятельств, которую нужно ещё увидеть в этом непростом мире. Вычислить.

 Целых десять лет своей жизни Жека Кабанчик посвятил служению советским железным дорогам. Приехал он однажды в Тихорецк, что в ста восьмидесяти километрах к югу от Ростова, и устроился там работать механиком на рефрижераторных поез-дах. А механиком Жека был супер-супер. Столкновение со схе-мой началось сразу же: во-первых, судимость. Не берут на та-кую работу людей с судимостью!
 Но это, если не знать, как нужно поступать в таких случаях, а тебе хочется, чтоб тебя всё-таки взяли.
 Жека знал. И его взяли.
 А во-вторых: идти на эту тяжёлую работу не имело особого смысла, если не знать, что на ней можно поиметь и как.
 А Жека знал. Нашлись хорошие люди, которые по доброте душевной дали ему наводку: иди, мол, и, если голова варит хо-рошо, то не пожалеешь. Вот Жека и пошёл. И целых десять лет не жалел о своём выборе.
 А суть работы заключалась в следующем: берётся специ-альный вагон с дизелями и со всякими прочими нужными при-борами, а к нему цепляются четыре других вагона  – два спереди и два сзади. А в этих четырёх вагонах мясо или что-нибудь дру-гое – такое пищевое и скоропортящееся, что его нужно непре-менно держать в холоде или даже в морозе. И ты, находясь в главном вагоне, в том, что посредине, везёшь это туда, куда нужно. Тебя с твоими пятью вагонами цепляют к большому со-ставу товарных вагонов, и едешь ты по огромной стране… А в нужном месте выгружаешь один товар, загружаешь другой. И так непрерывно два с половиной месяца или иногда чуть боль-ше. А уже затем отдыхаешь дома по такой системе: не меньше двух с половиной месяцев, но бывает, что и чуть больше. И за то время, что отдыхаешь, живёшь за счёт того, что заработал в ми-нувшую поездку. А зарплаты у рефрижераторщиков были очень даже по тем временам неплохие: в среднем получалось 250 руб-лей в месяц. То есть простому честному человеку жить было можно при таких деньгах.
 Но в том-то и был весь секрет, что зарабатывать можно бы-ло и больше. Если не очень хорошо соображать, – то в два-три раза больше, а если соображать получше, то и в десять, и в два-дцать, и в сто. Это уж как сумеешь, и как тебе повезёт.
 Первое, что напрашивалось само собой, это грабить свои собственные вагоны. Для этого требовалось найти подходящее время, когда поезд стоит, при этом таким образом, что машини-сты тебя не увидят. Умудриться отпереть запертую в вагоне дверь, сняв с неё пломбу, вынуть из вагона нужное количество мяса, тут же запереть вагон и запломбировать его снова – да так, чтобы потом никто ничего не заметил. Высочайшее искусство! А уже затем это мясо нужно было кому-то продать, пока не пропало.
 Хороший способ добывания денег, но если изредка и с умом.
 Гораздо лучше, если вагон открываешь не свой, а чужой. И вовсе не обязательно рефрижераторный, а любой, где есть что-нибудь ценное. Поезда снуют по стране туда-сюда, а ты,  неза-метный, притаился где-то в одном из этих поездов и время от времени высовываешься и хвать то, что плохо лежит! И дальше едешь, не особенно беспокоясь о том, оставил следы или не ос-тавил – не только ведь ты поехал – и тот чужой вагон тоже по-ехал, и кто там потом что найдёт и что докажет.
 Была, впрочем, ещё и другая возможность. Из подвижного поезда можно было сделать краткосрочную вылазку на непод-вижный объект: открыть какой-нибудь склад на какой-нибудь станции, войти или влезть в какой-нибудь кабинет и там стре-мительным натиском распахнуть какой-нибудь сейф.
 И всё это в схеме – в простой и в красивой, когда точно знаешь: все вокруг делают примерно то же самое, что и ты. Но – каждый по-своему: начальники станций, дорожная милиция, проводники пассажирских поездов, сторожа и всякая там охра-на. А ты находишь место в этой схеме и тоже работаешь себе по-своему.
 Но, поскольку всё в этой жизни когда-нибудь да кончается, то и эта красивая схема однажды кончилась для Жеки Кабанчи-ка и он, как водится в таких случаях, загремел куда следует. Но – зачем о плохом?
 Во второй раз оказавшись на зоне, Жека сразу же вычислил себе там место – тоже ведь схема! – и зажил себе припеваючи. Вместе с небольшим коллективом таких же избранных, но чётко зная своё место в этом коллективе (а оно у Жеки никогда не бы-ло слишком высоким, но и низким тоже не было), Жека жил се-бе и на зоне.
 И там в скором времени сделал ещё одно важное открытие: мало быть благодарным судьбе за то, что хорошо живёшь, надо ещё и получать особое удовольствие от того, что ты вообще жи-вёшь! И если ты этого не понимаешь, то тогда ты и жизни не поймёшь и не оценишь, а она тебе, чего доброго, и отомстит за это.
 Любимым занятием того избранного коллектива, к которо-му принадлежал Жека, была игра с такими правилами.
 Коллектив примерно из десяти человек заходил на про-странство, ограниченное со всех сторон ящиками, контейнерами и всяким другим хламом, непреодолимым для пешехода. Посре-дине этого пространства устанавливалась доска, будто качели, на которых с двух сторон садятся люди и катаются вверх-вниз, и получают от этого удовольствие. Но никто не садился на эти качели. На один конец этой доски клался большой камень, а другой конец доски поднимался при этом  и ждал. А ждал он вот какого момента. Коллектив игроков окружал качели и брался за руки. Затем один из этого коллектива, отобранный по жребию, забирался на высоту в несколько метров и прыгал оттуда на поднятый конец доски. Камень взмывал вверх. И все стояли и смотрели на него, держась за руки до тех пор, пока он не начи-нал падать вниз, и только после этого можно разбегаться.
 Проигравшим считался тот, кто не вовремя вырвал руки и побежал спасаться. В этом случае платился денежный штраф. И проигравшим уже не считался, а являлся тот, на кого этот ка-мень всё-таки падал. В этом случае могло быть два исхода: уве-чье и смерть – в зависимости от того, куда попадал камень – по голове или по другим частям тела.
 Пространство не позволяло слишком уж далеко убежать, и уворачиваться от падающего сверху камня нужно было в тех условиях, которые тебе отведены схемой.
    
Как-то, в очередной раз, выйдя на волю, Евгений вдруг об-наружил, что уже честно прожить в этой жизни не может. Денег нет. В шестёрках крутиться не привык. И тогда присмотрел он квартирку на четвёртом этаже в самом центре, на Пушкинской. Фраер, который почему-то жил один, приезжал на фортовой иномарке в сопровождении двух амбалов. Те доводили пузыря до дверей и убирались восвояси.
Покрутившись у дома один день, Жека Кабанчик решил не тянуть и произвести ревизию в его квартире. 
Поднявшись  лифтом на пятый этаж, он медленно спустился по лестнице на четвёртый, быстро открыл самые современные замки на стальной двери.
Не успел он даже проверить содержимое ящиков стола, как тихо открылась входная дверь, и перед ним – вот он, хозяин собственной персоной.
Жека Кабанчик был огромного роста и недюжинной силы, и  совершенно не понял, как оказался прижатым к полу с выверну-тыми за спиной руками.
– Пусти, сука! Больно же!
– Добро! Вставай. Давай поговорим.
Медведев отпустил вора и  сел на стул, загородив Жеке проход.
Жека Кабанчик медленно встал, потирая плечевые суставы и не понимая, как такой, с виду не очень сильный мужик, так ловко уложил его на пол.
– О чём говорить? Звони своим ментам. Чего тянешь?
– Да садись, садись. В ногах правды нет. Ты что искал? Может, скажешь, я сам отдам?
– Ну, ты даёшь! Что я мог искать? Месяц, как вышел из зо-ны. Денег нет. На работу – хрен устроишься! А жрать охота. Что я мог у тебя искать?
– Так чего же в холодильнике не шарил? Или ты денег у ме-ня искал? – Медведев прикидывал, как можно было бы исполь-зовать этого тюленя. – А что делать ты умеешь?
– Много чего умею. Только что с того?
– А конкретнее?
– Ну, любой твой замок открою, например…
– Это уже что-то. А этот откроешь?
Медведев указал на стоящий в углу комнаты новый швей-царский сейф, который хотел установить в специально вырубленной в стене нише.
Жека Кабанчик оценивающе взглянул на блестящие нике-лем ручки сейфа.
– Этот, что ли, – переспросил он. – Да раз плюнуть!
– Не гони пургу! – Потом, вдруг, словно что-то решив для себя, Медведев продолжал: – Откроешь за полчаса, – будешь свободен. И работу  дам не пыльную и денежную! Пойдёт?
Жека недоверчиво взглянул на Медведева.
– Ты меня на понт не бери! Говори прямо, что надо?
Медведев с сожалением взглянул на огромного парня. На-верно, и он когда-то был таким же несуразным и бестолковым.
– Так что? Попробуешь?
– А чего пробовать?
Жека подошёл к сейфу, внимательно посмотрел на кодовую таблицу, покрутил хромированное колечко, приложил ухо. По-том казалось, понюхал или даже лизнул его, что-то засунул в щель для ключа и… открыл дверцу!
Медведев не мог этому поверить! Не прошло и двух минут.  Фантастика! Он с удивлением взглянул на Жеку Кабанчика.
– Ты кто?
– Чего тебе надо? Уговор у нас был? Я открыл эту игрушку? Теперь свободен?
– Да погоди ты, дурень! Я же серьёзно тебе говорю. Рабо-тать на меня –  не свободой рисковать, да и при деньжатах все-гда…
– Не… Я тебя не знаю. С ментами дел не имею… Открыл твою игрушку, – отпускай!
– Свободен. Вот тебе штука баксов и мой телефон. Я ника-кой не мент. Владелец домостроительной фирмы. Мне такой фрукт пригодился бы в моём огороде. Но – дело хозяйское. За-хочешь – позвонишь. Условия простые: вскрывать будешь лишь те замки, на которые укажу. Безопасность от ментовки  гаранти-рую…
– А говоришь,  не мент!
– Не мент, дурья твоя голова! Есть у меня там глаза и уши. Короче, иди, подумай.
Медведев протянул Евгению пачку долларов и свою визит-ную карточку.

После этого прошло не менее трёх лет, и никому из них не было причин быть недовольным друг другом.               
17.      Встреча Березовского с Бородиным, руководителем  делами при царе Борисе,  происходила в тихом уютном домике у потрескивающего камина. Грузный, с добродушным лицом Пантелей Пантелеевич, из-за трудности произношения близки-ми приятелями именуемый просто Пан Панычем, как хлебо-сольный хозяин, достал из бара заветную бутылочку крымского коллекционного коньяка «Кутузов».
– Двадцатипятилетняя выдержка! – сказал он, показывая бу-тылку Березовскому, примостившемуся в кресле  у камина. – Люблю наши коньяки: армянские «Васпуракан», «Двин», «Ара-рат», украинский «Империал»…
– А я предпочитаю французские: «Хеннесси Парадис», «Мартелл ХО», «Курвуазье ХО»… А у вас нашей водочки нет?
– Обижаете! У меня, как в Греции, есть всё!
Пан Паныч открыл дверцу холодильника бара и поставил на столик запотевшую бутылку «Столичной».
Березовский удовлетворённо крякнул, потирая руки, пред-вкушая удовольствие. Потом вдруг тревожно огляделся вокруг.
– А здесь прослушки нет?
– И прослушка есть! А где её нет? Пусть слушают! – Он не-брежно махнул рукой и с грустью посмотрел в окно на сбро-сившие листву деревья. – От прослушки и подглядки спрятаться нельзя, ребятки! Мы перед Конторой голенькие, как эти дере-вья…
– Не скажите, милый Пан Паныч, не скажите! Нужно своим доверенным людям платить достойно, и технарей держать, что-бы умели выискивать блох…
– Да не в этом дело! Я ли плачу плохо?! Нет, уважаемый Борис Адамович! Мы живём в зоне. Здесь не спрятаться! Вы ли этого не знаете! Зона и есть зона! Я это хорошо знаю. В Якутии приходилось бывать. Там зона на зоне.
– Ну, хватит каркать! В Зоне! Слава Богу, ещё не в зоне!
– Ну, так скоро будем жить в зоне! К тому идём! Знаете, ко-гда я работал на кирпичном заводе…
– Вы были директором кирпичного завода?!
– Ну да, директором! Работягой вкалывал. Мы жили небога-то, без отца. Братьев, сестёр много. Я был старшим. Помогал матери, как мог.  Так там, на заводе у нас мастером был Минай Иванович. Вот зверюга был! На кирпичном заводе – что укра-дёшь? Да – ничего! Ан, нет! Ухитрялись ловкачи машинами кирпич тянуть. Проблема была в другом, – чтобы не узнал Ми-най. Узнает – изуродует. Он в профсоюз не жаловался. Сам су-дил, сам и приговор выполнял. Пахан был строгий!..
– Пахан… пахан… Это вы к чему, дорогой Пан Паныч?
– А посмотрите вокруг! Как привыкли мы к нашему доро-гому…
– И что вы сегодня раскаркались? Вроде бы, зима только начинается. Вороньё к весне каркает.
– До весны ещё дожить нужно!
–  По моим сведениям новый умеет слово держать…
– Он что, вам слово дал какое?
– Пока не дал… Но даст! Куда денется?! Вот вы мне скажи-те: с девяносто третьего, кажется, вы здесь управдомом…
– Вы скажете, тоже… Управдомом!
– Да бросьте кокетничать! Ну, ладно, управделами! Успел разобраться… Так и скажите мне: разве при Николаиче было такое? Могли бы вы, к примеру, не выполнить просьбу Коржа, или, скажем, Барсука? Знаю, что корешевали, не смотрите на меня, как солдат на вошь! У меня разведка работает хорошо!
– А я и не скрывал! Они сильно помогали мне. А как иначе? Какой же нужно быть сукой, если добра не помнить!
– Так и я же о том! Но чует моё сердце – не все добро пом-нят! Ох, не все!
– Да ладно вам о плохом. Давайте, выпьем за то, чтобы нам было хорошо!
– Давайте, – обречено произнёс Березовский и поднял рюм-ку.
С аппетитом заев водку ломтиком сёмги, Пан Паныч про-должал:
– Под меня давно копают. Разве я не вижу?! И пусть себе копают! Гробокопатели, мать  вашу!.. Не себе же… Разве не по-нятно?!
– Ну, конечно, «не корысти ради, а токмо волею пославшей мя матушки…», – попробовал процитировать классика Березов-ский, но Бородин его не понял.
– При чём здесь  моя Валентина Александровна?
– Да нет! Вы меня не поняли! – старался загладить бестакт-ность Березовский. – Я имел в виду, что некому теперь защи-тить…
– Некому… Но, как я думаю, служил я не пахану, тьфу, твою мать, не Николаичу, а России нашей горемычной. Так же буду служить и при смене фамилии…
– Ну да, ну да… – протянул Березовский. – Если призовут…
– А что? Могут и призвать. Я ни в чём таком не замешан! Верой и правдой служил… Такие, думаю, всегда нужны!
– Правда ваша. Только, хорошо бы, чтобы и у него к вам была вера.
– А я его никогда не обижал, не обделял… Правда, и запро-сы у него были, не в пример некоторым! Хорошо вам! Вам наши квартиры и санатории не к чему! Вам и в Монте-Карло слетать, что плюнуть… А он  ваших денег не имеет!
– Не имеет? Значит, если не дурак, захочет иметь. Он же не дурак?
– По моим сведениям – не дурак!
– Значит, не всё потеряно! – сделал заключение Березовский и серьёзно взглянул на Пана Паныча.
Бородин разлил водку, и, легко выдержав тяжёлый взгляд гостя, молча выпил. Березовский свой взгляд отвёл. Неспокойно было у него на душе!
– Вы, милый мой Пан Паныч, лучше скажите, и чего-то они так на вас взъелись? Что вы-то им плохого сделали?
– А хрен его знает! Моя Валентина… вы знаете, она простая женщина. Всю жизнь о детях малых заботится. Так вот она рас-сказывала. Отмечали мы как-то Новый год в своей компании. Сам был в хорошем настроении. Весь бомонд собрался. Так я, находясь уже в хорошем подпитии, какой-то тост неудачный сказал…
– Тост? Да бросьте вы, дорогой Пан Паныч! Можно ли из-за неудачного тоста?
– Можно… как оказалось, можно…
Бородин от одного воспоминания расстроился.
– Да что же вы такое сказали?
– А хрен его знает. Моя Валентина, как утром мне переска-зала, так я и сам диву дивился!
– Да что же вы, в самом деле, сказали такого?
– Что-то вроде: мы вот здесь выпиваем, закусываем – икрой, балычком. И никто из вас, не представляет, как живут люди за этими стенами. Но я уверен, что Новый год принесёт новые си-лы, и мы всё преодолеем. И я надеюсь, что на следующий год за этим столом будете сидеть не вы, хрены моржовые,  а люди, ко-торые гораздо больше, чем вы, будут знать о том, как живёт на-род.
– Да в своём уме ли вы были?
– А я что говорю? Наверно, бес вселился! Но, что было, то было! Из песни слов не выкинешь! Потому-то и впал в неми-лость…
– Не скажите, дорогой Пан Паныч. Мне кажется, это была судьбоносная  речь! Новый не оценит!
– Вы так думаете? Дай-то Бог!
– А чего здесь думать? Это вам не дифференциальное ис-числение. Это – арифметика! Вы теперь для него  свой в доску!
– Дай-то Бог! – повторил Бородин. – Я верю вашей интуи-ции, дорогой Борис Адамович!

Березовский пришёл на дачу к Бородину не случайно. Из различных банков Европы стали поступать сведения, что кто-то усиленно интересуется  их счетами. Березовский и хотел при-влечь его к противодействию этим любопытным. Но после раз-говора решил не вмешивать его в это дело. А если тот первым же  сдаст его новому пахану? 
18.        – Что-нибудь случилось, Лёша? – встревоженно спросила Марина.
  – Ничего не случилось, – спокойно ответил Медведев, за-бирая у неё сумку – другого багажа у Марины  не было. – Про-сто захотелось повидаться с тобой, пока я тут буду торчать в этой Москве.
  – Опять дела фирмы?
  – Они самые. Выбивать кредиты, подписывать бумаги – работа нудная, тяжёлая, но за меня её никто не сделает. Поэтому для поднятия настроения, – Медведев обнял Марину за плечи, – мне сейчас очень нужна ты.
  –  Я готова... 
  Их «BMW» ехал сквозь разноцветные огни машин, свето-форов, этажей и реклам. Марина болтала без умолку, а у Медве-дева так и застряло в голове многозначительное «я готова».
  Эта самая готовность у разных девушек, с которыми его сталкивали служебные обязанности, порою заходила намного дальше, чем это могла представить себе Марина. «Готова!..». Она даже и не представляет себе истинного значения этого сло-ва…

Он вспомнил, как проводили операцию против Кудлатого. Скрытая камера снимала девушек, направленных на выполнение этого непростого задания,  со спины, а лицо Кудлатого (да и не только лицо, но и многие другие части тела)  показали на всю страну.  Эти разоблачения растревожили улей. Так Контора мстила своим недоброжелателям и правдоискателям. Конкури-рующая фирма. Жёсткие законы конкуренции. Месяц не могли успокоится… И никого не интересовали девушки, выполнившие задание. Работа – есть работа! Наша служба и опасна, и труд-на…
Марина никакого отношения к конторе не имела и никаких таких заданий не выполняла. Она была личным достоянием Медведева, его островом сокровищ, его тихой заводью…
Девушка всё больше нравилась ему. Привлекательная, ум-ная, артистичная, она  была готова выполнить любую просьбу.
Оценив благородство Медведева, когда он её застукал с парнем в общежитии, Марина сначала не могла поверить, что он на её имя приобрел квартиру, купил машину… Потом, путём сопоставлений и размышлений, стала догадываться, что именно Медведев помог ей поступить в Бауманку. Она не знала, чем точно занимается Алексей Николаевич, но то, что его контора всего-навсего ширма – догадалась легко.
Медведев был сдержан, благороден, ухаживал красиво, и она очень скоро по-настоящему  влюбилась. Такого ещё с ней не было.
Она старалась его чаще видеть. Звонила чуть ни каждый день. Однажды он исчез на целых два месяца.
Марина сходила с ума, хотела бросить институт и уехать в Ростов.
Медведев оказался блистательным дрессировщиком: укро-тил строптивую. Теперь она стала ему всецело преданным  по-мощником.

Квартира Марины располагалась на седьмом этаже в доме по улице Дениса Давидова. С балкона хорошо был виден трол-лейбусный парк, высотные здания, заводские трубы. Соседний дом загораживал вид на Бородинскую панораму и Кутузовский проспект.
Какие-то многомиллионные безликие массы создавали сво-им трудом и такие вот квартиры, и такую вот мебель, как у неё, и изысканную одежду, и утончённую парфюмерию, а она по ка-кому-то праву всем этим пользовалась и угрызениями совести не терзалась. Так хотел хозяин. Он на этой земле – бог! Красив, богат, удачлив, умён, опытен… – всё при нём. А в постели! И она была счастлива, когда он позволял ей быть с ним.
 Деньги потеряли для неё ценность: всё, что надо, откуда-то бралось и куда-то безжалостно утекало.
 Однако, молодость не вечна. Диплом, высокое обществен-ное положение, престижная работа – допустим  И что потом? 
Она не представляла себя без Медведева.
В ванной комнате кафеля не было. Были плиты какого-то камня с разводами – она не запомнила названия. И ещё было окно. При выключенном свете по вечерам или ночью она люби-ла лёжа в ванне смотреть на огни большого города. Можно было включить свет и наслаждаться водными процедурами, зная на-верняка: кто-то на тебя сейчас смотрит и тоскует: недостижи-мая, недосягаемая...   
 Медведев, отпив глоток шампанского и поставив бокал на соседний столик, откинулся на спину и обхватил Марину свои-ми сильными ногами.
 Марина в притворном ужасе закричала и стала плескаться водой.  Медведев ответил ей тем же.
 Между делом она рассказывала свежие новости из жизни родителей и их соседей:
 – Ты не представляешь, какой дурак этот Инокентьев. – Она имела в виду соседа из квартиры над ними. – Во время фут-бола или хоккея он так топает ногами  –  что штукатурка осыпа-ется!
 – Ну и попросили бы его не топать, – резонно предложил Медведев.
 – Да его просить бесполезно. Каждый раз извиняется, а по-том снова напивается и куролесит!..
 Медведев  потянулся к шампанскому.
 – А про президента ты что-нибудь слыхала? – вдруг спро-сил он, словно бы без всякой связи с предыдущими рассказами Марины.
 – Про президента фирмы «Эйсебио»? – не поняла Марина.
 – Да нет же, про президента нашей страны!
 – А-а, этого новенького? А что?
 – Да нет, ничего. Это я просто так.
 – Ну, так ты слушай, что было дальше… – и Марина про-должала: как однажды этот Инокентьев напился так, что не смог добраться от лифта до двери собственной квартиры, да так и заснул на площадке! Только под утро, когда надо было собачку выводить, услышала, как муженёк храпит под дверью…
 Медведев оживился:
 – Подожди, подожди… А почему она не забила тревогу, ко-гда наступила ночь? Она же видит: муж не пришёл. Может,  по-пал под машину или в люк провалился.
 Марина скривилась:
 – Ой, да оно ей надо?! Я так думаю, что Антонина Савель-евна просто отдыхала от этого гада!..
 Медведев усмехнулся. Покойный Жора Осипов тоже лю-бил вот так расслабиться…

Было около двух ночи, когда они легли отдыхать.
Спать не хотелось. Алексей подумал о том, что ему ещё предстоит сложный разговор с боссом.
– Ты не спишь? – спросила Марина, когда Алексей повер-нулся к ней и погладил её грудь. Марина, обхватив его руками, прижалась к нему.
– Нет. Не хочется…
– Проблемы?
– Проблемы есть всегда. Вопрос – как их решать
– Тебя как-то тревожит рокировка в верхах?
– Нет. А почему ты спросила?
– Мне показалось, ты чем-то озабочен.
– Озабочен совсем иными проблемами. Какая разница, кто там будет наверху?
– Не скажи! С приходом Путина многое может измениться!
«Какая она бывает разная, – подумал Медведев. – Только что дурочку играла. И вдруг!..»
 Они редко беседовали на серьёзные темы, и ему было инте-ресно узнать, что она думает.
– И что, по твоему, может измениться?  Преемственность курса была публично обещана…
– Обещана! Вот не думала, что ты так наивен! Грядёт свёр-тывание всех демократических свобод!
– Демократических свобод? Где ты их видела?
– Свобода слова, свобода передвижений… да мало ли за это время произошло?!
– Милая моя девочка! О какой демократии ты говоришь? Не доросли мы ещё до неё! Америка её строила двести лет! Фран-ция там, всякая Англия – и того больше. А мы что? Наши люди привыкли к сильной руке, привыкли жить в зоне! Им нужен пастух, погоняло, надсмотрщик.
– Ну, что ты?! Это в сказках у нас Иванушка-дурачок ездит на печи и щук ловит, а Илья Муромец тридцать лет спит. Ты считаешь, мы не готовы понять простые вещи, что нам хорошо, что плохо? Готовы! И понять можем! И зона у нас не только за колючей проволокой. Зона в каждом из нас! И в первую очередь нам нужно убежать из зоны в нашей голове!
Медведев с удивлением слушал Марину. А она, облокотив-шись на руку, горячо продолжала:
– Ты считаешь, что люди не готовы к демократии, не спо-собны принимать решения и потому не могут выбирать, не имеют права ничего требовать от власти?! Один англичанин  сказал мне, что мы, русские, – рабский народ! Я не согласна! Мы – современные люди с европейским мышлением! И не улы-байся! Захотел узнать моё мнение – слушай! Я не собираюсь от тебя его скрывать, потому что… потому что я люблю тебя!
Она сказала, и вдруг засмущалась.
– Нет,  нет! Мне интересно, – успокоил Марину Алексей.
– Мы современные люди потому, что сами несём за себя от-ветственность, за свою жизнь, за близких…  В этом нам госу-дарство не помогает. Вот почему я считаю, что проблема – не в русском народе, а в сегодняшней власти! 
 Медведев слушал и удивлялся. Марина  говорила то, о чём он последнее время много размышлял. Нельзя строить либе-ральную экономику, забыв о людях. В результате мы хороним всё: и экономику, и демократию, и нормальное будущее.
 Сейчас Контора берёт политическую власть и за этим по-следует, непременно последует передел собственности… И ма-ло кто думает о людях. Болтовня, дымовая завеса. Армия, такая армия превратилась  чёрти во что! Кадровые офицеры не имеют жилья, чтобы прокормить семью – вынуждены работать на рын-ках. При этом армию ненавидят, молодёжь делает всё, чтобы туда не попасть. А разложение армии – это уничтожение госу-дарства… Всё зависит от «Крестного отца».
  – Мне кажется, – произнёс после некоторого молчания Алексей, – Путин сможет выполнить свою задачу: сохранит Россию. Беда в том, что те, кто его окружает – мешают ему.
   –  А мне кажется, что путинщина мешает продвижению России к демократии. Его власть чувствует себя хорошо лишь тогда, когда не даёт жить другим. Страну ждёт  диктатура! Ты посмотри, кого он перетянул в Москву! Всех своих питерцев.
  – Но это же принятая практика: приглашают тех, кого зна-ют, с кем работали, кому доверяют…
– А мне казалось, что нужно приглашать профессионалов! Ты в заместители не позовёшь приятеля, с кем паришься в сау-не, а профессионала. Разве не так?
 – Ладно… давай, дорогая, спать… – проговорил Алексей. – Завтра  тяжёлый день.
 Увидев огорчение на лице Марины, успокоил:
– Мы ещё как-нибудь поговорим об этом. Мне интересны твои рассуждения. Но… поздно.
Он поцеловал девушку и закрыл глаза.
               
На следующее утро после лёгкого завтрака Марина спроси-ла:
– Так ты сегодня занят?
– С чего ты взяла?
– Сам вчера сказал…
– У меня важная встреча в четыре.
– Тогда, может, пока погуляем по городу? Знаешь, я – ко-ренная ростовчанка, а Москву люблю больше всех городов!
 – Если домоуправление, то тоже самое главное! – улыбнул-ся Алексей. – Ну, что ж. Согласен. Только машину брать не бу-дем. Или автобусом до Калининского, или на метро.
 –  Тут и пешком можно пройтись! – радостно согласилась Марина. – Здорово! Как я люблю старый Арбат! Это – как у нас в Ростове по рынку бродить.
 – Не точно, но – похоже, – улыбнулся Алексей и стал завя-зывать галстук.

 Они медленно шли по Кутузовскому в сторону Калинин-ского, разглядывая, что изменилось в городе. На Калининском медленно прогуливаться среди бегущей куда-то публики было неуютно, и они прошли на Старый Арбат. Он считался особенно шикарным и утончённым уголком Москвы: какие-то художники со своими картинами, фокусники, певцы, поэты; кто-то танцует или произносит речь, и его слушают. Тема не важна, годится любая, лишь бы это только было на Арбате.
 Алексей и Марина остановились невдалеке от театра Вах-тангова и залюбовались одиноким поэтом, который громовым голосом читал обличительные стихи. Сначала на него никто не обращал внимания, и все проходили мимо. Но потом один чело-век остановился, другой, третий... В скором времени вокруг по-эта собралась целая толпа.
 Они стояли и слушали, – провинциалы, изумлённо глазею-щие на чудеса московской цивилизации. Общее настроение у окружавших было примерно таким: во даёт, гад, а?
 У поэта было могучее телосложение и страшные глаза. Он громил Горбачёва и Ельцина, но Путина почему-то не трогал.
 Медведев смотрел на этот вид антигосударственной дея-тельности с интересом, но без малейшего возмущения – так, как будто ему, служителю Конторы, было глубоко безразлично, подрывает ли у нас кто-то в публичных выступлениях устои российской государственности или нет. Он вполне допускал, что этот громогласный трибун и есть служитель этой самой Конторы, но вполне допускал и то, что он действует от имени самого себя. И ту, и другую версию Медведев рассматривал со-вершенно равнодушно.
  – По-моему, он сумасшедший, – шепнула Марина. – А ты как думаешь? Псих, правда?
  Медведев лишь плечами пожал.
  – Гляди: как глазищами-то вращает! – продолжала ужа-саться Марина.
  Поэт закончил своё очередное разоблачительное стихотво-рение словами:
                …а за  углом  артисты и цветы,
                И выпить можно там не только сок!
                Но  ждут меня давным-давно менты,
                И двигатель не глушит «воронок».

Он стоял в расстёгнутой шубе, на широко расставленных ножищах, волосы клочьями развевались на ветру, и трагическим жестом указывал куда-то за угол театра Вахтангова – туда, где, по его мнению, уже стоят зловещие менты. Алексей с Мариной никаких ментов там не обнаружили. Поэт же достал из своей сумки книжки со своими стихами и лихо принялся торговать ими среди обалдевших от изумления простодушных приезжих: сто рублей за томик, и сто пятьдесят за него же, но с автогра-фом.
Потом Марина сказала, что не прочь бы и подкрепиться.
Алексей и Марина подошли к ларьку, в котором бойко шла торговля чем-то съестным.
– Нам два кофе, – сказал Алексей толстой продавщице. – И что-нибудь поесть, – он посмотрел на ассортимент. Привлекла внимание «сосиска в тесте».
 Тут же рядом стояли какие-то ребята, один из которых ел именно такую  сосиску.
  – Скажите, – обратился к нему Медведев, – вот это, то, что у вас – его можно есть?
  – Ем же! – ответил парень. – Подумав и прожевав,  доба-вил: – По-моему, можно!
  Перекусив, Медведев и Марина двинулись дальше.
  Что кругом творилось! Казалось, собравшиеся на Арбате задались целью доказать миру, что Центр Мировой Цивилиза-ции, Центр Свободомыслия и Центр Высокой Духовности  именно здесь.
  Это были какие-то матрёшки – берёшь Ленина, раскрыва-ешь, а там Сталин; раскрываешь Сталина, а там Хрущёв… Мед-ведев с Мариной дошли до Ельцина и разочарованно вернули товар продавцу: Ельцин уже не раскрывался.
  Потом были картины: все великие политические деятели современной России в каких-то шутовских нарядах; Сталин, ру-бящий головы и песенка с припевом: «Страна Совдепия! Страна Совдепия!..»
  Вдруг певец-гитарист прервал  исполнение и стал жало-ваться, что вот вы, мол, какие плохие – потребляете моё искус-ство, а денег не платите. На него не обращали внимания, и тол-пы людей проходили и проходили мимо…
  Потом они читали рукописные стихи какого-то седовласо-го старца, которые тот кнопками прицепил к деревянному забо-ру, за которым шёл ремонт старинного здания…
  Всё было очень занятно, и поэтому не стоит и удивляться, но на пушкинские или булгаковские участки этого московского района у Марины и Медведева времени так и не нашлось. Они так пресытились увиденным, что хотели только одного: бежать отсюда куда подальше.

  В два они зашли в ближайший ресторан пообедать. Ноги отказывались ходить, хотелось есть, хотелось отдохнуть от это-го безумия, посидеть где-то хотя бы в относительном спокойст-вии.
  К столику услужливо подлетел прилизанный официант в нелепой красной униформе, предлагая  меню в шикарном кожа-ном переплёте.
  Марина, с замашками знатока кухни, отложила папку в сторону и продиктовала заказ, обнаруживая утончённый вкус. Официант с уважением посмотрел на ранних гостей.
  Было немноголюдно. На пианино лениво музицировал мужчина истощённого вида, остроносый, с длинными, как у Па-ганини, волосами. Тонкие нервные пальцы его едва передвига-лись по клавишам. Музыка была мелодичной и томной. Кто-то танцевал, кто-то громко беседовал. В  полумраке  зала  висел пепельный дым сигарет.
  Когда выпили по бокалу грузинского вина и расправились с холодными закусками, Медведев вдруг заметил за дальним столиком Андрея Доренко, давно ему знакомого. Выступления его были всегда на грани фола. Он изобличал, клеймил позором, демонстрировал документы, непонятно откуда у него появив-шиеся, и вообще в последнее время был очень популярен. Они с Медведевым были знакомы давно. Журналист заметил Медве-дева.
  – Сейчас он пригласит тебя танцевать, – предупредил Медведев Марину.
 Журналист уже пересёк зал и, поздоровавшись, сделал то самое, что и предвидел Медведев. Марина, сияя от счастья, что её пригласила знаменитость, пошла танцевать, а Медведев рав-нодушно наблюдал, как они прижимаются друг к другу... 
 Уговорить Андрея остаться за их столом – Медведеву уже ничего не стоило. Тот выпил, закусил – и с нескрываемым удо-вольствием поддержал тему разговора, которую завёл Медведев: о величии самого Андрея. Вёл себя сдержанно, но всем видом  демонстрировал свою информированность и значимость. 
 – Событиям, которые в эти дни произошли, россияне во многом обязаны вашему покорному слуге, – заявил он.
 – Вы хотите сказать, что помогли старику сделать свой вы-бор? – спросил Медведев.
 – Ни в коем случае! Я не самый большой поклонник талан-тов нового монарха, но и ничего против него тоже не имею. В любом случае – это намного лучше того, что мы могли бы иметь.
 – Вы имеете в виду  человека в кепке?
 – Вне всякого сомнения, – ответил Андрей. Голос у него был тихий, а лицо неожиданно приобрело торжественные и да-же какие-то зловещие черты. – Вы представляете, где бы мы были, если бы на престол взошёл этот лысый в кепке?
 – И где бы мы были? – полюбопытствовала Марина.
 – Извините, – Андрей почтительным жестом указал на кра-сиво расставленные закуски, – за столом не хочется называть это неприличное слово.
 Марина рассмеялась – она по глазам Медведева поняла, что так  и надо себя вести.
 Медведев откинулся на спинку стула и сказал:
 – Да, но поговаривают, что выбор сделали вы отнюдь не бескорыстно, а по заказу господина Березовского. Называют даже суммы, которыми Березовский расплачивался с вами.
 – Правильно поговаривают, – спокойно ответил Андрей. – Если платят, то почему бы и не взять? Зато теперь граждане России могут спать спокойно: у власти не стоит отпетый мо-шенник…
  Вскоре он ушёл, и они, закончив обед, расплатились и вы-шли. Было без двадцати четыре. Банк «Росинвест» был за углом.
  – Мариша!– Так Марину Алексей называл не часто, и она с благодарностью взглянула ему в глаза. – Ты поезжай домой, а мне нужно решить некоторые вопросы.
  Марина знала: что бы ни делал этот человек, что бы ни го-ворил, он всегда и говорил, и делал, тщательно всё продумав. Спорить с ним было нельзя.  Она, привстав на цыпочки, на се-кунду прижалась к его щеке горячими губами.
19.         В назначенное время Медведев стоял у подножья величественного здания, напоминающего какое-то скопище зер-кальных кубов. Войдя вовнутрь величественного здания, напо-минающего какое-то скопище зеркальных кубов, он сделал со-вершенно невероятную для простого смертного заявку о том, что желает видеть начальника кредитного отдела – Зою Афа-насьевну Протогенову.
Признаки сумасшедшего дома, балагана или стойбища ди-ких кочевников – типичная примета любого уголка современной России. Но только не такого, как этот.
Охранник с карточкой «Секьюрити», прикрепленной к на-грудному карману униформы, видимо, был предупреждён, и уже через считанные минуты, Медведев, пройдя сквозь все видимые и невидимые препятствия, был на месте.
Ощущение было такое, что его появления ждали и внизу, и наверху. А может даже, и посередине.
Как нож сквозь масло Медведев прошёл сквозь непреодо-лимые для многих преграды и оказался в кабинете начальника кредитного отдела.
Неприступная дама – шикарная, величественная, с голубы-ми немигающими ледышками, вместо глаз – сидела за помпез-ным столом. На приветствие Медведева кивнула – надменно и, как могло показаться, презрительно.
Медведев был опытным и знал, что за этим скрываются обыкновенные человеческие страстишки: алчность, сладостра-стие, страх потерять всё нажитое.
Сел на указанное ему место, прекрасно понимая правила игры: дама опасается прослушки, проглядки и вообще – всяких провокаций.
– Вот то, что вы просили, – сказала Зоя официальным голо-сом. – Восемь бумаг. – Она подержала их в правой руке, а затем нехотя передвинула пакет по столу в сторону посетителя.
Медведев потянулся не к бумагам, а к себе во внутренний карман пиджака, но был остановлен жестом: ни в коем случае!
Дама колебалась. В  её оттаивающих ледышках плескалось сомнение. Вот сейчас она отдаст бумаги, получит взамен день-ги, а затем в кабинет, несмотря на все принятые меры предосто-рожности, ворвутся люди в масках, и вся дальнейшая судьба – коту под хвост…
С другой стороны, их общий друг Маша – поручилась за этого человека. Не станет же она подводить подругу. Не первый год знаем друг друга.  Да и он вроде бы не производит впечат-ления подлеца, а деньги, судя по всему, у него есть, и немалые, и расстаться с такою суммой для него всё равно, что высмор-каться.
Паузу нарушил Медведев:
– Насколько я понимаю, Зоя Афанасьевна, у вас сейчас ко-нец рабочего дня… А не послать ли нам к чёрту все дела и не мотнуть ли куда-нибудь – за город, допустим, ну, или ещё куда-нибудь? На ваше усмотрение – я ведь человек провинциальный, Москву знаю слабо.
Это была хорошая шутка. Провинциал! Деревенский парень – в сапогах и с котомкой за плечами… Зоя чуть заметно улыб-нулась. Подобрела.
Разглядывая красавца Медведева так, как будто она покупа-ет хорошего арабского скакуна на восточном базаре, спросила:
– Откуда у вас этот шрам?
– С Афганистана.
– Чем?
– Это был какой-то тесак особой тамошней конструкции. Я уже и не помню, как там он у них называется – какой-то кривой кинжал.
– Как романтично!
– Куда поедем? – спросил Медведев.
– Я найду куда, – уклончиво ответила красавица Зоя.
И они поехали.
И то, где они были, и как провели время, не имеет такого уж особого значения. Главное – были переданы бумаги. И денеж-ные знаки. Из рук в руки
Тысячи долларов оказались в руках величественной дамы с ледяными глазами, а копии платёжных поручений, способные свалить одного из влиятельнейших олигархов, в руках Медведе-ва – вот и весь конечный смыл происшедшего.
– Мне должны завтра сделать копию ещё одного документа. Ваш этот Хлястин переводил приличные деньги не то в Литву, не то в Латвию. Деньги большие.
– И кому же?
– По моим сведениям, – Зоя Афанасьевна опасливо огляну-лась, – по моим сведениям, он переслал деньги информацион-ному центру Масхадова. Но это – только предположения, – по-спешно заверила она.
– Так где же эти платёжные документы? – нетерпеливо спросил Медведев.
– Странно, но их у нас не оказалось. Я запросила тот банк, которому мы перечисляли эти деньги.
– И что?
– Обещали завтра утром прислать факсом копию платёжки.
– Большая сумма?
– Не малая…
– Это было бы очень кстати! – заключил Медведев. – И, ес-ли позволите, я её оплачу уже сегодня!
Он отсчитал и передал Зое Афанасьевне деньги. Она тороп-ливо положила их в сумочку.
– С вами приятно иметь дело!
– Что ж, мне приятно, что вам приятно!..
– Ну да: он оглянулся, чтобы посмотреть, не оглянулась ли она, чтобы посмотреть, не оглянулся ли он…
Они рассмеялись.
Вскоре, как только они покинули пределы зеркального зда-ния,  Зоя Афанасьевна перешла с Медведевым «на ты» и спро-сила как бы между прочим:
– И ты думаешь, им за это что-нибудь будет?
Медведев лишь усмехнулся в ответ, а про себя подумал:
«Один из этих двоих теперь просто-напросто – труп поли-тический, другой – труп в самом прямом смысле слова».

Совсем уж расслабляться не хотелось, и поэтому Медведев, подобрав более-менее подходящий момент, вдруг встал и зая-вил, что, мол, его ждут неотложные дела. Зоя прекрасно пони-мала: делу время, потехе час. Если человек за такие деньги стал обладателем таких документов и при этом ещё и заявляет, что его ждут неотложные дела, то, надо полагать, дела у него и впрямь важные.
Расстались деловито и по-дружески – одновременно. В са-мом деле, всё их времяпрепровождение на Зоиной даче было смесью этих двух обычно трудно совмещаемых понятий: дело-вой встречи и отдыха в чистом виде. Обычные люди, как прави-ло, не умеют совмещать этих двух понятий. Не умел и Медведев – для него это было выполнением того, что он считал своими прямыми обязанностями, а именно делом. Но голубоглазая Зо-инька умела: вот сейчас она, к примеру, и кучу денег заработала, и удовольствие получила. И всё одновременно. И всё – в одной упаковке и с доставкой на дом.

Медведев не стал вызывать такси – сказал, что доберётся и так. Выйдя за ворота, он  оказался на хорошо освещённой улице, имевшей довольно непривычной вид для той страны, в которой она располагалась.
Было пустынно и неуютно. На улице никого. Где-то далеко за заборами, за высокими соснами мельтешил и потрескивал фейерверк. Кто-то что-то праздновал.
Медведеву было не до празднеств и не до веселья. Он по-нимал, что для него всё в жизни могло вдруг оборваться. И на-деяться можно было только на себя…
Огляделся. Никаких хвостов, никаких случайных пешехо-дов.
Это была не городская улица с допотопными кирпичными трущобами или современными однообразными многоэтажками. Но и не сельская – с хатёнками, с покосившимися заборами, с кругляшами старых шин и непременными ржавыми тракторами, намертво вросшими в землю. Это была улица из какого-то дру-гого параллельного мира: дома от двух до четырёх этажей, ино-гда с башнями и шпилями, иногда с колоннами и арками – в за-висимости от того, в какую сторону заносились фантазия хозяев. Некоторые были явно сумасшедшими. Другие – производили впечатление сдержанных, респектабельных. Третьи же казались состарившимися детьми, которых в детстве обижали, не позво-ляли вдоволь играть с кубиками, вдоволь раскрашивать картин-ки, и теперь вот люди выросли, взяли от жизни своё и в спеш-ном порядке навёрстывали упущенное когда-то: понастроили каких-то бредовых декораций для каких-то немыслимых ска-зок…
Медведев шёл по направлению к ближайшей дороге, рас-считывая сесть там на какой-нибудь автобус и растаять в светя-щемся и гулком мире огней, домов и выхлопных запахов.
Он услышал, как проезжавшая мимо машина неожиданно замедлила ход, а затем и многозначительно просигналила. Мед-ведев оглянулся: из водительского окошка ему приветливо мах-нул рукой его недавний ресторанный собеседник.
– Мир тесен, – сказал Доренко, кивая в знак приветствия. – Ходим по одним и тем же местам. И, я так полагаю, не случай-но… Подвезти вас?
Медведев поздоровался. Коротко бросил:
– Подвезите.
Медведев сел в машину. Ощущения, что это ловушка или слежка,  не было.
Вам в центр?
– Да.
Когда тронулись, Медведев спросил:
– Что это за фейерверк там такой? Случайно не знаете?
– Случайно знаю. Как раз оттуда. Фейерверк по случаю ра-дости жизни.
– Кому-то очень радостно живётся?
– Я думаю, здесь всем радостно.
– Что ж за радость так жить? Ходить по земле можно только с охраной, на заборах только с видеокамеры, сигнализация. И ведь как они там ни уворачивайся, а их всё равно время от вре-мени то отстреливают, то сажают, то они сами разоряются и ку-да-то убегают, прячутся… 
Журналист усмехнулся
– А они привыкли.
– Как можно к такому привыкнуть?
– А вы помните, как у Достоевского? «Ко всему-то подлец-человек привыкает».
Медведев подумал: «Заснеженная алтайская деревушка – насколько проще и лучше. Сейчас бы: лес, лыжи, ружьё…»
Машина мчалась по коридору однообразных жилых домов, освещённых тысячами жёлтых оконных прямоугольничков. Медведев пытался заглянуть то в один прямоугольник, то в дру-гой, но ничего не успевал различить, кроме занавесок, люстр и фрагментов мебели. И ни людей, ни судеб – ничего. И вот уже новые и новые светящиеся прямоугольники, а те прежние оста-лись где-то позади, и они уже больше никогда не вернутся, и он уже больше никогда в них не заглянёт…
Доренко что-то рассказывал. Мысленно прокрутив в памяти прозвучавшее, но не воспринятое разумом, Медведев понял, что речь идёт о той вечеринке, с которой возвращался журналист. Оказывается, там  отмечали день рождения дочери известного политика.
– Простите, я не расслышал, сколько ей исполнилось сего-дня? – полюбопытствовал Медведев.
– Возраст сей дамы – это тайна. То ли двадцать, то ли два-дцать пять – толком не знаю. Я не думаю, что для неё это имеет такое уж значение… – Журналист усмехнулся  зловеще, как только он один и умел: – Всё равно ведь девочке недолго уже осталось.
– В каком смысле?
– В прямом. С наркотиками долго не протянешь.
Медведев изобразил дремучего провинциала:
 – Скажите, пожалуйста – такая молодая и уже наркоманка!
– И наркоманка, и лесбиянка, и проститутка, и хабалка, и стерва, и – всё на свете.
–  А родитель-то весьма почтенный человек!
– Да уж! – Доренко рассмеялся своим ужасным смехом. –  Весьма почтенный! И, ведь, что особенно обидно – они все убе-ждены, что эта страна для них. Ради них всё это строилось, ради них отвоёвывалось у врага.
– И вы когда-нибудь напишите про них?
– Может быть, и напишу. Но пока заказа нет, а без заказа наш брат-журналист не работает. Так что пусть пока поживут! – Журналист мрачно рассмеялся.
– И не жалко? Ведь после вашей писанины возникают горы трупов.
Это был комплимент на грани с подхалимажем.
– Спасибо, – сказала знаменитость. – Хоть кто-то благода-рен мне за мой редкий талант… Ну а что касается жалости – нет, знаете ли. Ведь это всё – мусор человеческий, а у меня работа такая – мусорщик я. Мусорщик!
«Да ведь и я, в сущности, тоже», – с усмешкой подумал Медведев.
Остановились в центре города на каком-то перекрёстке, ко-торый, по словам Медведева, и был как раз тем самым, куда он так спешил и стремился.
– Спасибо, что подбросили.
– Вам спасибо за компанию.
Уже вышедшему Медведеву журналист бросил, высунув-шись из окошка:
– Ходим мы с вами, как я вижу, по одним и тем же местам. Ну, ещё встретимся.
Медведев кивнул и нырнул в  метро, потом – на автобусе проехал две остановки, и, окончательно убедившись, что слежки нет, в скором времени оказался  дома.

Между тем, ни господин Березовский, ни господин Хлястин ни сном ни духом не ведали о том, что они оба уже трупы и что уже какая-то злая сила заранее вырыла им могилы.
Впрочем, следует воздать должное господину Хлястину: он ничего не чувствовал и не предчувствовал – это да. Но вся его манера поведения в последние дни была абсолютно предсмерт-ной. вести такой образ жизни и потерять голову до такой степе-ни можно только у края могилы. если голова его и не чувствова-ла, но душа его знала всё и горько плакала по поводу предстоя-щей и весьма скорой разлуки с телом.
Что же касается господина Березовского, то он не обнару-живал ни в малейших сомнений в том, что его триумфальное шествие по жизни продолжается.
И сейчас речь пойдёт именно об этом господине.
Умный это был человек. Ещё в тридцать семь лет защитил докторскую диссертацию по одному из разделов теории приня-тия решений. Да и вообще: выдал на-гора более сотни научных работ на всякие математические темы. А затем взял да и доказал себе и всему миру, что в деле принятия решений он не только теоретик, но и гениальный практик…
Хорошо и вовсе не стыдно, когда великий человек пред-ставляет истинные масштабы своей личности: Ломоносов знал, кто он такой, Булгаков знал, и честь им и хвала за это. Хуже, когда это знание отравлено панибратским отношением к Госпо-ду Богу или каким-то другим Высшим Силам.
Неизвестно, из каких источников информации господин Бе-резовский получил эти сведения, но он был убеждён твёрдо: действует он от имени и по поручению самого Творца.
Новый президент казался ему этаким робко улыбающимся мальчиком, которого можно то в угол поставить за ослушание, то покровительственно похлопать по плечу и, щадя мальчише-чье самолюбие, по мере возможности, не слишком строго, дать отеческое наставление, подсказать правильное направление, удержать от неверного поступка…
А ведь и в самом деле: у господина Березовского были кое-какие основания для панибратского отношения и с сильными мира сего, а то и с самим Господом Богом. Делать деньги из че-го-то ощутимого, и твёрдого на ощупь – это умеют, хотя и не каждый, но многие умные люди. А вот попробуйте сделать их, эти самые деньги, из воздуха! Вопреки закону Ломоносова-Лавуазье о том, что ничто не возникает из ничего и не исчезает бесследно.
У Березовского – и возникало из ничего, и исчезало бес-следно.
И вот тут-то немного соперников находилось у этого госпо-дина в истории не только России, но и всего человечества.
Ещё в 1994 году он вдруг воспылал любовью к простому труженику и выступил с инициативой: автомобиль – каждой российской семье! Отец-благодетель (слуга царю, отец солда-там), он создал акционерное общество с реальными, а не воз-душными деньгами, изъятыми им у этих самых тружеников, а затем сделал какое-то сальто-мортале (никто так и не понял, ка-кое именно), и всем вдруг стало ясно: ни денег, ни автомобилей не будет. И Борис Адамович в этом ничуть не виноват.
Народный гнев не пал на его голову, судейский – тоже, и всем почему-то было понятно, что это – приятный во всех от-ношениях человек. Умный и полезный. Правда, где-то на экра-нах телевизоров какие-то злопыхатели изображали его в каких-то мультиках, а однажды даже покушались на него и  убили только его личного шофёра, но это только увеличивало попу-лярность умельца делать деньги из воздуха.
Всем известно: борец за правду – он всегда гоним на про-сторах Русской земли. Не умеют у нас ценить истинно великих сынов отечества. А потому в них и стреляют, потому и их и пе-редразнивают, потому и поносят всякими плохими словами.
Поэтому, вместо того, чтобы отправиться в тюрьму за мо-шенничество, Борис Адамович на волне всенародного доверия занялся делами куда более грандиозными, чем продажа и пере-продажа автомобилей, сделанных из чистого воздуха. А именно: он озаботился проблемами безопасности всей России. Корил непослушных генералов, которые продавали гранатомёты и ав-томаты враждующим сторонам, и ставил в угол тех, которые старались договориться друг с другом…
Земные люди казались ему муравьями. Но, несмотря на его активность и усилия – генералы продолжали продавать оружие враждующим сторонам, сепаратисты брали заложников и требо-вали за них деньги, кровь лилась рекой. Впрочем, как и по ка-ким-то невидимым каналам и к нему лилась река. Денежная. Деньги просачивались сквозь все дыры и оказывались на нуж-ных счетах в нужных банках.
И их становилось всё больше и больше.
И не нашлось на Земле такого человека, который бы ему сказал: что ты делаешь? Опомнись! Зачем тебе так много? А ес-ли бы и нашёлся, и сумел подступиться к хорошо охраняемому Березовскому, тот бы его просто не стал слушать. В крайнем случае, сказал бы: ты завистник, вот ты кто! Или так: тебе ли, ничтожному, понять степень моего величия! Сиди и молчи, пре-зренный!

Но мина, подложенная под него, уже тикала. Уже и новый президент – вовсе ведь и не мальчик, а просто человек сдержан-ный и себе на уме – дал понять кому следует: этого замочить! Можно и не в сортире. Не жилец! И уже многозначительно при-поднятая бровь молодого президента заработала как инструкция по устранению, а Березовский всё ещё ничего не понимал. И  подсказки ему были со стороны, но и они прошли мимо ушей возомнившего себя сверхчеловеком олигарха.
А тут ещё и какой-то жалкий провинциал, родившийся ко-гда-то в богом забытой глухой алтайской деревне, зачем-то приехал в Москву из другого богом забытого местечка под на-званием Ростов-на-Дону. И купил у какой-то дамы какие-то бу-мажки. И вовсе  не собирался подставлять её никаким караю-щим органам. И  весело провёл с нею время в уютном уголке на Рублёвском шоссе, играя какую-то свою собственную игру…
И ведь каков наглец! Посягнул на божественное, и – ни рас-каяния, ни стыда по этому поводу. Сидел на диване у какого-то камина и не терзался сомнениями на тему, имеет ли он мораль-ное право тратить свои душевные силы на женщину с голубыми ледышками, вместо глаз, или же ему следует сохранять верность какой-то там кареглазой красавице из донской столицы.
Ничего этого Березовский не знал.
Если бы ему кто-нибудь и рассказал  про всё это, он бы только усмехнулся и ответил: «Эх, люди, люди! Мне бы ваши заботы»…

Уже у себя в загородном доме, не проходя в помещение, Бе-резовский связался с человеком из Конторы.
– Ну что? Ничего не выяснили? – спросил он, зная, что его узнают по голосу.
– Никак нет! Пока глухо, как в танке. Ищем. Это могут быть телодвижения с двух сторон границы. Их тревожит ваша экс-пансия на Запад.
– Те меня мало беспокоят. Меня тревожит наши сволочи.
– Я вас предупреждал. Необходимо было зачищать каждую сделку сразу, а не оставлять на потом. Святое правило: наследил – подмети!
– А на кой хрен вы у меня? – взорвался Березовский. – Или мало плачу? Так скажите, – прибавлю. Но мне нужно, чтобы всё было тип-топ. Ясно объясняю?
– Так точно,– обиженно откликнулся телефон.
– И усильте поиски  папки этого дуримара. Не стесняйтесь в средствах. Все расходы  будут оплачены, а нашедшему в пода-рок – миллион! Конечно, зелёных! Только найдите!
– Постараюсь… – буркнула трубка и отключилась.
Березовский недовольно посмотрел в темноту сада, набрал другой номер.
– Добрый вечер, – сказал он совершенно другим тоном. – Есть новости?
– Пока – никаких. Все в напряжённом ожидании.
– Чего ждём?
– Всего! Но, по моим раскладам, ничего существенного не произойдёт. Пока пылает юг – никаких телодвижений быть не должно!
– О чём вы, батюшка?! Разве не чувствуете давление на ме-ня?! Обложили, как волка на охоте!
– А кто вам говорил не лезть со своими советами. Забыли, что давно живёте не в стране Советов…
– В стране непрошенных советов, – эхом отозвался Березов-ский.
– Кто предупреждал не высовываться?! – продолжал стро-гий собеседник. – Так нет! Захотели в солисты! Забыли, что Адамович, а не Иванович! К тому же, уж слишком независимым стараетесь казаться…
– Как что, так сразу – Адамович! Человек тот, кем себя ощущает!
– Не знаю, кем себя ощущаете вы, но один здесь себя ощу-щает юристом, другой – богом. Что с того? Человек – животное общественное!
– Ну, что вы мне лекцию по философии читаете?!  Тогда на кой хрен мне  деньги, если я не могу делать того, что хочу?!
– А вы переквалифицируйтесь в управдомы! Вспомните ис-торию господина Бендера.  Он тоже был, кажется, Остапом-Сулейманом-Бертой-Марией! И что с того?
– Вот именно, Сулейманом!.. Но вы же руководитель адми-нистрации! Вам знать это положено по определению!
Березовский отключил телефон и ещё долго ходил по алле-ям сада, размышляя, как себя поведёт новый президент.
20.         Издавна Российская земля была славна своими ям-щиками и извозчиками. Бесшабашные были мужики! Разуда-лые! Пролететь куда-то с ветерком, с колокольчиком, со сви-стом, зашибить деньгу, а потом широким жестом пропить её и мчаться куда-то дальше за новыми заработками, к новым гори-зонтам… Ничего не изменилось с веками: и сейчас те же самые извозчики мчатся и мчатся по российским дорогам, но только называются  иначе – дальнобойщиками, таксистами, автобусни-ками. И лошади у них теперь моторные, а повозки железные.  Но суть-то сохранилась всё та же: как они были лихим извоз-чичьим племенем, так  и остались.
И что-то подобное можно сказать и о трудягах-работягах – городских или деревенских… Что-то подобное – о торгашах и купцах… И о чиновничьем сословии… И о военном…
Меняются времена, меняются костюмы и декорации, а что-то главное остаётся неизменным…

Вот так же точно и лихое сословие царедворцев. Каким оно было, таким оно и осталось.
С давних пор велась на Руси такая традиция: ползёшь ты на брюхе к вершинам власти, извиваешься ужом возле царского трона, и пинаешь всех тех, кто ниже тебя. Да так, что иной раз и головы с плеч слетают от одного только грозного окрика могу-щественного царедворца. Но только царь-батюшка щёлкнет пальцами или брови нахмурит, как уже царедворцы и сами пре-вращаются ни во что. А тогда и головы летят, и многие другие неприятности случаются, незнакомые людям более низкого зва-ния.
Тяжёлая это во все времена работа – угождать царю. То стремительные взлёты, от которых голова кругом идёт, то низ-вержения в пропасть… Перестановки, перетасовки, доносы, предательства, воровство, убийства из-за угла или ножом в спи-ну – тяжёлая это работа. Вредная для здоровья.
Особенно трудным периодом для людей этой суровой и не-лёгкой профессии оказался век двадцатый, наступивший после относительно благополучного девятнадцатого.
Любимейшим занятием самого главного российского царя этого столетия было вот какое: сначала он приближал к себе ца-редворца, ласкал его, осыпал его с ног до головы милостями, а затем, когда тот окончательно терял голову от самомнения, царь отправлял его на лесоповал или в шахту. А то и в подвал велел спустить по разбитым и скользким от крови и слёз каменным ступенькам, а он-то, царедворец наш несчастный, до последней секунды простодушно думал, что это недоразумение, что царь-батюшка ничего не знает, а это всякие предатели проклятые со своими происками – они тайком от царя всё это и устроили. И кричали такие наивные царедворцы, оглашая своими воплями страшные своды подвалов, и звали на помощь, но никто их не спасал. Лихие мужички из другого древнего племени – тоже славного, работящего и бесшабашного! – ставили вчерашнего царедворца где-то в сырых подземельях к какой-нибудь стенке с плесенью и дырками от пуль и расстреливали как последнюю собаку…
Бывали, конечно, и всякие варианты: стреляли, бывало, по-верх головы, а потом выводили царедворца из подвала живым и заставляли подписывать нужные бумаги, и уж только тогда на лесоповал отправляли. А одного царедворца так и не довели до подвала: ещё на подходе к ступенькам разорвали на части – прямо голыми руками...
Да оно бы и ладно, и чёрт бы с ними – с царедворцами с этими. Жаль только, что много хороших и дельных людей ока-зались в этих же жерновах, и погибли ни за что, ни про что.
Царь Борис в этом отношении не был исключением: любил приблизить и погладить по головке, а потом любил отдалить. Нет, конечно, он не порол людей лично, как это делал Пётр Первый, не пытал их, как это делал Иван Грозный, но любил он сначала приблизить, погладить по головке, а потом отдалить. И находил в этом тихое царственное удовольствие. И теперь, ко-гда после своей новогодней хулиганской выходки царь Борис отдыхал в своей царской резиденции после своих царских тру-дов, вся его команда царедворцев пребывала в тихом, но исте-рическом смятении: что-то с нами теперь будет? На кого ты нас покинул?.. Но многие задавались более практичными вопроса-ми: а не пора ли сматывать и если да, то в какую сторону и что прихватить при этом с собою на прощанье?
Официально чуть ли не вся команда царя Бориса оставалась на своих постах, получив при этом заверения: мол, живите, ре-бята, и дальше, как жили. Вас никто не тронет. Но ощущение неуверенности, неустроенности – оно было у многих.
И усиливалось оно оттого, что у нового президента была команда своих царедворцев, которых он, конечно же, хотел по-тихоньку продвинуть повыше, предварительно освободив заня-тые места. То есть: от старой царской свиты.

В Москве, в зоне, недоступной для простого смертного, на загородной даче в кругу близких сторонников отдыхал новый президент России, Владимир Владимирович Путин.
Путин хорошо чувствовал людей. Тех, кто имел смелость с ним спорить, он либо сразу удалял от себя, либо, напротив, дер-жал рядом, позволяя им больше, чем другим. Если, конечно, их инакомыслие не переходило рамок служебных обязанностей.
Стратегией он считал для себя закрепление на вершине вла-сти. Политикой – устранение конкурентов, пусть даже только вероятных. Тактикой – вывести противника из себя или, напро-тив, успокоить, дать надежду на поддержку, усыпить бдитель-ность, столкнуть лбами людей разных взглядов, разных интере-сов.
Но сегодня речь шла не о государстве и его интересах, а ис-ключительно о тех, кто может составить конкуренцию. То есть о собственном выживании дорвавшихся до власти. И не более то-го. Поскольку дело происходило в зоне, то можно с уверенно-стью сказать и так: авторитеты расставляли приоритеты.
За период «царствования царя Бориса», сопровождавшегося хаотической сменой правительственного руководства, развалом экономики и государства как института власти, Россия стала существовать как государство лишь номинально. Фактически она представляла  собой неупорядоченное множество «суверен-ных» княжеств, формально приписанных к Москве. Дошло до того, что регионы установили свои таможенные границы, вво-дили свои законы, не согласуясь с правовыми полномочиями субъекта федерации. Запутавшаяся в долгах, погрязшая в скан-далах, Россия с ядерной дубинкой была опасна и непредсказуе-ма. Поэтому было ясно, что начинать нужно с восстановления управляемости страной и восстановления международного ав-торитета России.
– Нужно всё-таки что-то делать с армией, – сказал Путин, наливая себе в бокал лимонный сок. – Ты только посмотри, что делается! Раньше такого не было!
– Раньше и финансирование было иным, – заметил военный министр. – Где это видано, чтобы офицер после службы подра-батывал сторожем на автостоянке, чтобы иметь возможность содержать семью?!
– Да брось меня агитировать! Разве я  этого не вижу? Ты лучше скажи, где взять денег? Дыр столько, и чем латать – неиз-вестно…
– Потрусить толстосумов, – предложил невысокого роста, но мускулистый заместитель руководителя администрации пре-зидента. Он, как всегда, смотрел не в глаза собеседнику, а уста-вился куда-то в воображаемую точку стола, и говорил, не под-нимая головы. Напористо, убеждённо. – Правовые основания найдём.
– И сколько ты с них вытрусишь?
– Сколько надо, столько и вытрушу! А остальные сами при-несут…
– На блюдечке с золотой каёмочкой?!
– И принесут…
Сегодняшние гости Президента хорошо знали своего нового хозяина. Они всячески подчёркивали целеустремленность его натуры, устойчивые моральные качества и высокую трудоспо-собность. И кто будет разбираться, соответствует ли его потен-циал тому, чему он предназначен. Но, к тому же, соответство-вать нужно в каждую отдельный минуту. В нашей калейдоско-пической стране всякий раз соответствовать нужно по-разному. Впрочем, кто не работает, тот не ошибается! И резонно спро-сить: а что вы лично сделали, чтобы избежать этих ошибок? А то – «Хотели как лучше, а получилось как всегда».
– Мудак Березовский, – военный министр не стеснялся в выражениях, – усиленно распространяет слух о том, что именно он посадил вас на престол! – Где, когда, кому он говорил? Что там Контора чешется? Взять его за задницу!
– Взять – не проблема. Только денег от этого в казне не уве-личится. А на Западе ещё вой поднимут, что притесняем част-ный бизнес!
– К тому же, иностранные инвестиции…
– Да что ты заладил: иностранные инвестиции, иностранные инвестиции! Мне плевать на твои иностранные инвестиции! Са-ми должны справиться!
– Брось, – скривился Путин. – Не солдафон же – генерал! Должен понимать, что промышленность требует таких влива-ний, что никаких запасов не хватит. Новые технологии  дорого стоят. Нам выгодно, чтобы всё было тихо и спокойно…
– Ну, да! Как на кладбище!
– Как где хочешь! Только сейчас нам не с руки чирикать. Нужно, чтобы нам поверили… И потому трогать эту сволочь пока нельзя! Разве что – на законных основаниях!
– И я о том же! На законных основаниях, – поддержал хо-зяина заместитель  руководителя администрации президента. – А оснований таких мы накопаем...   
– И дело даже не в том, что Березовский зазнался, болтает лишнее. Дело в том, что он – владелец всероссийского рупора, и смуту ему поднять –  что два пальца обоссать!..  Знает много, был допущен на самый верх! А интересы страны ему – до лам-почки! Ему бы только купоны стричь.
– Он ещё много лишнего вякает по своему громкоговорите-лю, – поддакнул министр. – Дискредитирует армию нашу на-родную, хрен моржовый, вошь лобковая!..
– Будет тебе ругаться! – успокаивал Путин приятеля. – Ты лучше учти, что он говорит. Недругов ценить нужно! Кто тебе ещё правду скажет? Подхалим правду не скажет! А Березовский – скажет! Вот и учитывай, исправляйся на ходу!
– Нужно его имущество отобрать, – тупо бубнил замести-тель руководителя администрации президента. – Я дам команду: пусть ищут правовые основания. Подцепить его, я думаю, мож-но!
– А кого нельзя?! Вспомни основы марксизма! Первичное накопление капитала, как правило, происходит с нарушением законов. Так что правовые основания ищите! Их найти нетруд-но. Только, веские! Чтобы было, что показать западным журна-листам.
– Правовые основания! Кому нужны ваши правовые осно-вания?! Закрыть ему пасть нужно!
– Вот я и говорю, забрать телевизионный канал, прикрыть газеты…
Путин молчал. Он думал, как было бы здорово управлять страной без всякой оппозиции!
– А заодно, и не только его…
– Что не его? – не понял президент.
– Прикрыть Гуся хрустального, а то гогочет, когда хочет, добрым людям головы морочит, когда в Чечне наших бьют! Я ему погогочу… – и министр, не стесняясь, выругался матом. – А может, пристрелить хитрожопого? Это я организую…
– Да погоди ты! Не гони лошадей! Ты уже организовал од-нажды! До сих пор отмыться не можем. Всё нужно хорошенько взвесить. Ты знаешь, какой вой поднимется! Нет, пока этого мы себе позволить не можем!
– Добрались до власти, и не можем позволить себе ухлопать какого-то мерзавца!
– Это для нас он – мерзавец. А для них – богатый человек. У них – богатый и уважаемый – одно и то же!
– Уважаемый… – недовольно пробурчал министр. – Кем уважаемый?
– Ладно. Подумаем, – подвёл итог разговору Путин. – Да-вайте, лучше, поговорим, какими должны быть мои первые ша-ги?
– О каких шагах сейчас может идти речь?! О выборах нуж-но думать!
Министр – сама энергия! Он готов был уже куда-то ехать, агитировать, организовывать…
– А мне кажется, что ничего делать не нужно. Как раз имен-но первые шаги будут самой лучшей агитацией. Нужно проде-монстрировать именно то, чего ожидают люди, – поддержал Пу-тина заместитель руководителя администрации президента.
– А чего ожидают люди? – спросил Путин.
– А люди ожидают ВЛАСТИ!
Все  замолчали, понимая, что в его словах есть доля правды.
Путин посмотрел на набычившегося приятеля  и тихо про-изнёс:
– Вот ты и возглавишь избирательный штаб! И о концепции этой самой думай! И о приоритетах, раз умный такой.
– Да, – крякнул министр.
– И за всё будешь нести ответственность! А то – советы он даёт! Все мы можем советы давать!
– А я всё же считаю, что нужно определить приоритеты и обнародовать их. Это и есть лучшая агитация!
– И какие же приоритеты?
– Борьба с бандитами… – сказал он, загибая палец. – Борьба с коррупцией...
– Социальные вопросы нужно подчеркнуть… увеличение зарплаты бюджетникам, выделение средств на здравоохранение, образование, науку… Это всегда срабатывает! – Путин загорел-ся его энтузиазмом. 
– И меньше кричать о демократии. Она уже – как красная тряпка для быка, – сказал министр.
– Тюха ты, тюха! Быки – дальтоники! Наукой доказано.
– Ну и что? Нечего о демократии кричать!
– Да какая у нас демократия?! – возразил заместитель руко-водителя администрации президента. – Дерьмократия! Но народ её любит. Нужно говорить о стремлении к реальной демократии.
– Ну да! Демократия – власть народа! Если народу отдать власть, что же нам останется?!
– Останется! – успокоил министра президент.

Когда приятели ушли, Владимир Владимирович набросил тёплую, на меху, куртку, надел шапку и вышел во двор.
Лёгкий морозец. Ни ветерка. Аллея, выложенная плиткой, уходила далеко в глубину  охраняемой зоны, петляя между со-сен и голубых елей. Здесь он делал вечерний променад,  любил перед сном пройтись, подвести итоги прошедшего дня, проду-мать день предстоящий.
Но сегодня что-то не мог сосредоточиться. Блуждающие мысли, словно фонарики, освещали то одно, то другое воспоми-нание.

Почему-то вспомнилось, как дядя Саша взял однажды его, четырёхлетнего, на рыбалку.  Он забрался к нему на плечи и пристально смотрел  на покачивающийся поплавок, крепко дер-жась за голову дяди. Поплавок заволновался, затрепетал и вдруг исчез. В этот момент дядя резко наклонился, и он через его го-лову полетел прямо в воду с обрыва. Вытащили! Он даже не ус-пел испугаться. С трёх лет уже умел по-щенячьи плавать. Это было его первое водное крещение!
«Теперь крещение предстоит иное… – подумал Путин. – И вытаскивать-то будет некому… А может, постараются и утопить поскорее. Где-то я читал, что правители, как правило, очень одиноки. А я никак не мог этого понять. А, как оказалось, это, действительно, так!».
Потом почему-то вспомнились мальчишечьи драки во дворе и на улице. Он хорошо помнил основное правило: нужно быть сильным и сразу же отвечать ударом на удар. Не задумываясь, атаковать первым!
На минуту Путин даже замедлил шаги. Эта простая мысль поразила его. Конечно же: самое главное: НУЖНО БЫТЬ СИЛЬНЫМ! И не только мне, но и России ВАЖНО БЫТЬ СИЛЬНОЙ!
Потом вздохнул, подумав: «Атаковать первым?! Это хоро-шо на ковре, где всё доведено до автоматизма. Нужно… но всё же – отвечать ударом на удар!.. И главное, быть сильным!»
И он продолжил прогулку в прежнем темпе.
21.      На утро пятого января Медведев посетил Зою Афа-насьевну и получил копию платёжного поручения, свидетельст-вующего, что Березовский через Хлястина финансировал пресс-центр Масхадова. Теперь можно было и встретиться с боссом.
Сделав ксерокопии документов, он аккуратно уложил их в папку и поехал в центр. В телефоне-автомате набрал номер.
– Доброе утро, – сказал он, не называя себя. – Как вам по-нравились медведи Филатова?
– Медведи хорошие. Только трюки у них старые… – от-кликнулась трубка.
– Но у  нашего дрессировщика теперь появилось кое-что новенькое.
– Что ж,  хорошо…
–  Занести билеты?
–  Достал?
– Достал. Правда, мест в партере уже не было…
– Это не важно. Площадь Ногина…
– Знаю…
– В двенадцать…

Медведев оставил машину за два квартала от площади Но-гина и, прогуливаясь, пошёл в сторону конспиративной кварти-ры. Время позволяло.
Ровно в двенадцать поднялся по старинной мраморной ле-стнице и позвонил в ничем непримечательную дверь. Открыл Иван Иванович.
– Добрый день!
– Принёс?
– Кое-что…
– Не понял. Это что у тебя – папка Осипова?
– Нет. До папки  пока не добрался. Но это тоже интересно.
Медведев передал Чернову документы.
 Тщательно просмотрев бумаги, он упаковал их в какой-то скомканный файлик и всё это спрятал в папку.
– Так… – неопределённо протянул Иван Иванович. – И от-куда это у тебя?
– А что, напрасно суетился?
– Нет, не напрасно. И всё же?
– Там же написано – банк «Росинвест».
– Как ты на них вышел?
– Так ли это важно?
– Ты, Медведь, не темни.
– Есть в Ростове  кидала по кличке Шкепа. Он завёл шуры-муры с бабой из ростовского филиала этого банка. Получил  кредит и исчез, как утренний туман. Он-то и рассказал о пла-тёжке этого Хлястина на три миллиона долларов, которые тот перечислил куда-то на Кипр. Его заинтересовало, откуда у Хля-стина такие деньги.
– А с какой радости он тебе всё это выложил?
– А он не мне это выложил, а своему приятелю, известному вору в наших краях – Кабанову. А тот давно у меня на крючке. Использую не часто. Но иногда сообщает важные сведения. Вот я и решил проверить все проплаты этого Хлястина. Денег таких он не имеет. Ясно, что – чужие это деньги. Чьи? Мне кажется – Березовского. Несколько лет назад Березовский финансировал проект Хлястина в Ростове. И именно с тех пор и пошли в гору его дела, и он из дельца средней руки стал быстро подниматься всё выше. Сейчас вот в депутаты выбился, владеет крупной строительной фирмой.
Иван Иванович долго молчал. Очень долго. Наконец спро-сил:
– Ну и как ты себе представляешь дальнейшее развитие со-бытий?
Медведев удивился: – А что, я, по-вашему, должен пред-ставлять? Моё дело военное: я выполнил своё, а там уж – как высшие инстанции решат. Как бы ни решили, моё дело отдать под козырёк.
– Ты мне дурочка-то здесь из себя не валяй! Ведь это – взрыв, это бомба! То, что вашего Хлястина посадят – это ладно! Одним идиотом меньше. Но господин Березовский – это уже серьёзно.
– Понимаю, понимаю…
– Ни хрена ты не понимаешь! – рявкнул Чернов. – Это очень серьёзно! Тут ведь такие силы затрагиваются! Страшно сказать – какие!
– Ну, моё дело маленькое. Я вам дал бумаги, а уж вы там с ними сами разбирайтесь.
– Маленькое у него дело… При этих бумагах Березовский – даже и не политический труп. Он труп – во всех отношениях – в финансовом, в историческом, в биологическом.
Медведев и не думал оправдываться или возражать. Пожав плечами, небрежно процедил:
– Ну и пусть. А что – жалко, что ли?
Некоторое время Иван Иванович молчал. Медведев ждал от него столь естественного: да не жалко, кому он нужен? Но – не дождался.
Подождал опять. И опять не дождался. Молчание затягива-лось. 
– Так… – протянул Чернов. – Кто ещё знает об этих бума-гах?
Медведев изобразил возмущение:
– У вас есть причина меня в чём-то подозревать?
– Ты не горячись, не горячись. Дело может оказаться гораз-до серьёзнее, чем ты думаешь.
«Я это уже понял», – подумал Медведев.
Тщательно подбирая слова, босс продолжал:
– Тут ведь можно и голову потерять. Березовский – он и в Африке  Березовский! Тут важно не допустить ошибок.
– Моё дело –  передать  документы. А что с ними делать – решать  вам.
За многие годы Медведев впервые видел генерала таким обеспокоенным.
Иван Иванович подошёл к окну и посмотрел с высоты пято-го этажа на то место, где сравнительно недавно стоял памятник железному Феликсу. Достал пачку «Kent» и закурил, не обращая внимания на Медведева. Наконец, вышел в соседнюю комнату:
– Ты посиди здесь. Выпей что-нибудь…
За минут десять, пока не было генерала, Медведев успел хорошо осмотреться. Он не раз бывал здесь: всё тот же продав-ленный кожаный диван,  тот же круглый стол посреди комна-ты… Тяжёлые плюшевые портьеры закрывали вход в соседнюю комнату, из которой был запасной выход на лестничную клетку соседнего дома.
Медведев почувствовал неясную тревогу.
Вошёл Чернов. Он был спокоен и неразговорчив. Слишком даже спокоен, как будто принял какое-то решение и отдал важ-ные распоряжения.
–  У тебя всё?
– Да.
–  Когда в Ростов?
– Числа седьмого. Есть ещё какие-то вопросы.
– Помощь нужна?
– Нет, спасибо.
– Тогда, будь здоров! Тебя ведь не нужно предупреждать, что всё, что ты успел накопать, – дело закрытое?
– Не первый раз замужем.
– Если что ещё откопаешь, звони мне в любое время суток. И вот ещё: всё своё внимание сосредоточь на поисках бумаг этого нашего борзописца – Осипова. Найдешь –   лично прицеп-лю тебе золотую звёздочку… и премию выпишу!
– Да бросьте вы… – поморщился Медведев. – Давно не де-вушка! Если достану, то не звёздочки ради!
А сам подумал: «Звёздочка, я думаю, всё же будет… на кладбище…»

 На улице к нему прицепилось какое-то мурло с просьбой добавить на пиво. Медведев отмахнулся.
 И вдруг с удивлением отметил, что его «ведут». Теряясь в догадках, он безучастно прошёл мимо своей машины в сторону «Детского мира». Двое рослых ребят следовали за ним.
«Что это? Кому это нужно? Неужели – босс? А, может, служба безопасности банка что-то усекла? Хотя, вряд ли. Нет, скорее, босс. Тогда, почему так неумело следят? Может, под рукой не оказалось опытных людей? А почему? Неужели, он в одной связке с Березовским? Вполне возможно. Ведь Березов-ский – только теперь стал прокажённым. Раньше был членом Совбеза, особой, приближённой к императору! Тогда и могли переплестись их пути-дороженьки. А теперь – спасает дружка-подельника. Если  так, меня и прихлопнуть могут. А кто папку Жоры будет искать? Нет, прихлопывать они вряд ли будут, но выяснить связи захотят. Только б до Марины  не добрались. Она – моя пристань… Надо оторваться от этих придурков. Ну, что ж, это мы умеем…  Умеете ли вы так?..»
 Медведев какое-то время постоял у входа, решая, что же ему следует сейчас сделать, потом вдруг решительно нырнул в раскрытую пасть универмага и затерялся в толпе. Он быстро протолкался через первый этаж, поднялся на второй, на третий. В отделе шерстяных и верхних вещей купил тёплый свитер и  синюю куртку на молнии с множеством карманов и тоже – на молниях. Тут же  приобрёл и красивую шерстяную шапочку и кожаный портфель.
Зайдя в туалет, он снял с себя болоньевую куртку и запих-нул её в портфель. Надел свитер, новую куртку, шапку. Про-скользнув мимо растерянных парней, поджидавших его у цен-трального входа, прошёл  немного и юркнул в парадную дома. Преследователи  по-прежнему ждали его на том же месте.
Неспеша двинулся дальше.
На машине он долго петлял по городу, заезжал во дворы, снова выезжал, и, наконец, оказался на Кутузовском.

– Что за маскарад, Лёшенька? Неужели это тебе нравится?
– А что? Так ли уж плохо? – улыбнулся Медведев, рассмат-ривая себя в зеркале. Симпатичный человек, следящий за модой, любящий привлекать внимание девушек.
– Нет, правда. Что за дела?
–  Оказался в универмаге. Понравилась куртка. Потом и свитер приглянулся. Примерил – как на меня! Решил и не сни-мать! А что? Разве так уж плох у меня вкус? – Потом, переменив тему: – Мариша, я голоден, как три волка!
От Марины не ускользнуло, что Алексей вроде бы и шутил, но как-то через силу. Поняв, что ему нужно побыть одному, ска-зала:
– Я сейчас пойду в магазин на Кутузовский, куплю всё, что нужно…
– Хорошо, дорогая. Только сначала поставь машину в га-раж. Она у панорамы.
Марина вышла. Алексей достал из бара бутылочку давно открытого коньяка, налил в рюмку, выпил, не торопясь, смакуя, и прилёг на диван. Нужно было хорошо всё продумать.
         «Итак, что же такого произошло? Генерал Чернов Иван Иванович сидит на двух стульях, играет в команде Бере-зовского. Но, работая в Конторе, он должен играть в команде президента. Таким образом, босс знает, что мне известны неко-торые финансовые делишки олигарха. Конечно, никто бы на них не обратил внимания, если бы новому хозяину понадобилось  убрать всех, кто позволяет себе лишнее, кто мешает ему прово-дить свою политику. Свою политику… Свою политику… А ка-кую такую политику? Может, права Марина: зреет диктатура? Но что можно сделать в  стране, где  каждая область провозгла-сила самостийность, блокирует любые действия центра… Нет, прав Путин: для начала нужно собрать страну. А это, конечно, не понравится тем, кто в бардаке греет руки и набивает карма-ны. Кому же нужно в этой ситуации помогать? Босс что-то тем-нит. Хорошо, что я успел отксерить платёжки и папку Жоры. Но, как их передать хозяину, когда нет уверенности, что тот, кому ты их передашь, не кормится с рук Березовского?!»
 Завтрашний день ему представлялся таким: арест Хлястина и выдвижение обвинений против Березовского – может быть, с арестом, может быть, с подпиской о невыезде. Топор палача за-работает вовсю. Полетят головы и поменьше – только успевай корзину с опилками подставлять. Всё придёт в движение, и всё в конечном итоге станет на свои места: на очередном витке своей истории Россия выживет. И в далёкой заснеженной алтайской деревушке люди, наконец, вздохнут с облегчением, почувство-вав, что и о них кто-то помнит на этом свете.
  И кто же вспомнит? Да новый президент и вспомнит! Те-перь – на него надежда. И пусть он это сделает как угодно – лишь бы сделал. Там, в алтайской деревушке, людям будет со-вершенно безразлично, какого цвета перчатки на  руках нового президента России – белого или не очень. И кому она нужна – эта белизна?

В сущности, демократическая процедура передачи власти от одного президента к другому была сейчас совершенно ни к че-му. Ушёл Ельцин – старый и нечистый на руку, беспомощный и высокомерный, жестокий и равнодушный. Вместо него пришёл к власти преемник – молодой, сильный, решительный, себе на уме. Хитринка при внешнем показном простодушии – всегда была в характере русского народа. Сколько уже раз придуркова-тый русский мужичок оказывался на деле не таким уж и про-стым? И сколько раз уже такие мужички обманывали бдитель-ность наблюдателей. Не сразу, а постепенно, новый президент разберётся со всеми этими прихлебателями и выскочками! И материал по поводу Березовского будет ему сейчас очень кста-ти…
И это будет работа – не всегда деликатная. И не всегда она будет проводиться скальпелем. Где-то нужна будет и кувалда. Или топор.
Именно с помощью таких операций, а не заумным трёпом по поводу демократических свобод и можно будет навести по-рядок в нашей бедной стране.
И наводить  его будет Путин!
Хотя возникает другой вопрос: а почему именно Путин?..
Каким образом этот таинственный человек сумел с такою лёгкостью преодолеть три огромные ступени, между каждою из которых пролегает непреодолимая пропасть:
– директор ФСБ – ведь это не просто чиновничья долж-ность, это заоблачная вершина!
– премьер-министр – это вершина ещё и выше!
– президент!..
Какая сила провела его по этим ступенькам?  Тут многое непонятно.
Но слишком уж задумываться над этими вопросами сейчас не хотелось. Россия выходила на новый рубеж – вот что было важно.

Медведев остановился, как вкопанный. По телевизору пере-давали  новости. Будничным голосом диктор сообщила, что из-вестный бизнесмен и общественный деятель Березовский Борис Адамович, срочно отложив все свои дела и даже отменив своё выступление на форуме предпринимателей России, вылетел се-годня в США, где намеривается провести ряд встреч с амери-канскими бизнесменами и поставить вопрос об увеличении ин-вестиций в российскую промышленность…
Смысл этого известия подавляющее большинство россиян не поняло. Что в том  особенного: знаменитый олигарх, торго-вец воздухом и кавказский миротворец в одном лице что-то та-кое там отменил и затем покинул пределы России…
Ну, покинул и покинул!..
«Круг замкнулся! – подумал Медведев в сильном возбужде-нии. – Он больше не вернётся! И это босс ему посоветовал уне-сти ноги поскорее. Теперь сомнений нет. Босс и Березовский в одной связке!
Но что же теперь делать? Чернов становится опасным. Ско-рее, я становлюсь для него опасным. Зная его стиль, можно предположить, что он постарается от меня избавиться. Навер-ное, теперь его люди рыщут по городу, ищут меня. Отрабаты-вают старые контакты… Так… О Марине они не знают. Но  о Ваниных – знают хорошо.  Стоп! Григорий! Ну, конечно, Гри-горий Ванин! Он сейчас в Новосибирске. Когда будет в Москве – неизвестно. Но он нужен срочно. И в этом может помочь Ма-руся. Но звонить к ней я не буду. Нужно её увидеть. Мы вместе что-нибудь придумаем. У него должны быть связи в админист-рации президента. Не  простой чин в Генеральном штабе. По-ставками вооружения занимается… Поможет. Конечно, помо-жет!»

Когда через полчаса пришла Марина, Алексей лежал на ди-ване и тихо похрапывал.
Марина, стараясь  его не разбудить, переоделась и прошла на кухню – готовить обед.

А вечером того же дня Медведев позвонил в дверь к Марии Сергеевне.
– Алексей?! Ты на себя не похож. И всё же, как хорошо, что ты пришёл. Я как раз пирог с капустой испекла!
– Чуял мой нос, что пирогом пахнет! Если бы ты только знала, как давно я не ел домашнего пирога с капустой!
– Вот и раздевайся! Дела-то у тебя как? Зоя не обманула твоих надежд?
– Да нет. Всё произошло к взаимному удовлетворению!
– А я и не сомневалась. Видела, как её глазки блестели. И что же ты ей такое наобещал?
– Не поверишь – немного зелени полностью удовлетворили все её запросы.
– Неужто она ещё способна? Я-то думала, забросила она своё ремесло! Ан нет! Ну, ты даёшь, Медведев!
– Э, подруга, да ты о чём?
– Как о чём? Ты же сам говорил, что она удовлетворила твои потребности за валюту!
– И что же, ты считаешь, что других потребностей у меня быть не может?
– Да, ладно тебе! Я Зойку знаю много лет. Уж, что-что, но её не уложишь ни за какие деньги, пока сама не захочет. Правда, хочет она почти с каждым! Но это – другое. Иди руки мыть!

  Как же вкусны всё-таки Марусины пироги с капустой! Она брала муку, молоко, дрожжи, и готовила опару. Через три часа опара увеличивалась в объёме, становилась нежной, пушистой.
 В отдельной посуде Мария Сергеевна разогревала сливоч-ное масло, вбивала яйца, клала сахар, соль, лимонную цедру и ванилин, всё хорошенько перемешивала. Разогретую смесь вли-вала в пушистую опару и мешала, мешала!  А уж потом в  тесто добавлялась мелко нарезанная белокочанная капуста, поджа-ренная на подсолнечном масле вместе с репчатым луком, зе-лень, и только поле этого, предварительно смазав каждый пирог яйцом – в духовку!
 Все эти премудрости она рассказывала Медведеву, накла-дывая в тарелку куски ароматного пирога с блестящей румяной корочкой.
 – Послезавтра вечером дочь приезжает, – вспомнила вдруг Мария Сергеевна.
– Так. Ясно, – с сожалением произнёс Алексей. – А Григо-рий когда собирался?
 –  Этот не скоро. Раньше, чем через две недели вряд ли бу-дет.
  – А ты не можешь меня с ним соединить? – спросил Мед-ведев.
  Мария Сергеевна  выдержала пристальный взгляд, набрала номер по радиотелефону и трубку передала Алексею.
  – Привет, казак, – сказал Медведев.
  – Лёха, ты, что ли? Давно ли в Москве?
  – С неделю. Слушай внимательно! Мне нужно, чтобы ты завтра утром прилетел.
  – Ты чего? Белены объелся? Бросить всё и прямо так – из Новосибирска в Москву? Чем там тебя Машка кормила?
  – Пирогом с капустой! Генерал, ты меня знаешь. Дело важное… Стал бы я тебя отрывать от дел!
  – Завтра  утром буду. Встретимся у меня дома.
  Медведев с недоумением посмотрел на телефон, потом рассмеялся.
  – Что он тебе сказал? – нетерпеливо спросила Мария Сер-геевна.
  – Завтра утром встречаемся с ним – вот здесь, у вас дома.
  – Да ведь у него ещё до конца командировки…
  – Так ведь мы с ним друзья. А настоящие друзья должны же хоть иногда навещать друг друга.
  – И всё же, что ты ему такое сказал, что он всё бросает и…
  – Да, ей Богу, ничего!
  – Будет тебе заливать! Будто я тебя не знаю!
  – Знаешь, знаешь, – успокоил Марию Сергеевну Медведев. – Дай-ка лучше ещё пирога!
  Мария Сергеевна недоверчиво  посмотрела на Алексея, положила кусок пирога в тарелку и села напротив.         
22.              Остаток дня и последующую ночь Медведев провёл относительно спокойно. Он сидел безвылазно в Марини-ной квартире, полагая, что слежка прекращена, а если возобновится, то будет напрасной.
  Марина пыталась как-то отвлечь его от нелёгких мыслей, но он не отзывался и часами сидел перед телевизором, ничего не понимая из того, что мелькало на экране.
  А поводов для раздумий на самом деле было больше, чем достаточно.
  Россия издавна славилась своими негодяями. О фантасти-ческих по своей низости предательствах рассказывали ещё древние летописи. Конечно, можно сослаться и на другие хро-ники – французские или японские, и там найти то же самое, но ведь от этого никому не легче, да и Бог с ними – с чужими стра-нами. Тут нужно со своим отечеством разобраться…
Итак, о чём это я? О предателях! Ну да, всегда были… Но ведь и честные люди – они тоже всегда были. Вот и сейчас, ко-гда кажется, что вся страна спятила с ума и не на кого уже больше положиться, они тоже есть.
Да – Босс, конечно, предатель. Вместе с такими, как эта сволочь Березовский, он душит Россию, пытаясь извлечь какую-то выгоду для себя.
Но ведь Ванин-то – свой. И новый президент – свой, хотя и не совсем понятен. И вокруг него тоже должны быть свои. По-нятное дело, что большинство из свиты старого президента всё ещё на своих местах, но ведь Новый от них будет постепенно избавляться. И притягивать к себе честных и порядочных. И ему нужно помочь.
Марина присела на ковёр возле его кресла. Спросила:
– Что-нибудь случилось?
– Нет, ничего не случилось, – ответил Медведев, едва ли даже понимая, о чём она спрашивает.
– Но ведь я же вижу…
– Да, есть кое-какие затруднения, но они… – чисто произ-водственные. Кредиты, проценты, ну и всякое такое. Из-за них у меня выскользнул из рук очень выгодный заказ, а это, между прочим, не только моё дело. Вся наша фирма кормится такими заказами…
Медведев погладил Марину по голове.
– Так что, ты пока не отвлекай меня… Я пытаюсь просчи-тать…
– А хочешь, я тебе калькулятор принесу?
Медведев посмотрел на неё с укором:
– Обижаешь, Мариночка. Я ведь считать умею и без каль-кулятора. Или ты забыла?
– Нет, не забыла, просто я думала, что тебе будет так легче.
Медведев только улыбнулся в ответ. Подставил перед со-бою стул и, задрав на него ноги, снова погрузился в бессмыс-ленное созерцание экрана. Пальцы сами переключали на пульте канал за каналом, глаза видели перед собою какие-то движу-щиеся картинки, но уши ничего не слышали, и голова воспри-нимала только то, о чём он думал.

Ночью он несколько раз вставал. Не зажигая света, курил возле окна, поглядывая на улицу через узкую щель двух плот-ных гардин: пусто и спокойно. Листал Жорины бумаги. Неожи-данно зачитался рецептами водочной клизмы. Подумал: «Поче-му водочная? Почему не коньячная?.. Жизнь, конечно, у челове-ка пошла коту под хвост, но хотя бы смерть его пошла кому-то на пользу».
Марина во сне лишь ворочалась, реагируя на эти его не-скончаемые вставания, но так по-настоящему и не просыпалась.
Похоже на то, что меня никто не выслеживает, – думал Медведев. – Уже бы достали, если бы знали, где я.
Если мы сейчас живём в Зоне, то с чего всё началось? Разве Россия всегда была Зоной?
Глупые вопросы, ненужные.
Ну, началось так и началось. Всё на свете с чего-нибудь да начинается. Думать нужно о том, как закончить, как жить даль-ше – вот это разумно… А копаться в прошлом, выискивать в нём правых и виноватых – что теперь толку в этом занятии?
Медведев пытался перейти именно на эти правильные мыс-ли. Но – не получалось. С чего началась Зона? Откуда она взя-лась? – Вот то, что казалось сейчас самым важным? Самым дос-тойным внимания.
Возникновение жизни на Земле, динозавры, первые афри-канские обезьяны, которых угораздило спуститься с дерева и затем научиться ходить – это, что ли?.. Или так: племена, славя-не, Русь… Это?
И всё – не то. Точка отсчёта должна вестись откуда-то от одного понятного и простого места. И это место – нигде не со-крыто, не закопано, оно должно быть у всех на виду, ведь всё самое великое и самое важное, как правило, объясняется очень просто.
Пётр Первый и Екатерина Вторая? Восемнадцатый век? Но-виков и Радищев? Девятнадцатый век?
Да, пожалуй, девятнадцатый – поближе будет. И по време-ни, и по смыслу…
Но, если так, то внутри этого века – что? Разные цари, Бо-родино, отмена крепостного права, великие открытия в искусст-ве и в технике?..
Вспомнилось:
Бывали времена и хуже,
Но не было подлей…
Двуличие этого человека – они когда-нибудь будут оценены потомками. Хотя возможен и другой вариант: о нём просто за-будут. Тоже неплохо.
Но слова не просто были сказаны – они вошли в историю. Они стали её частью. Так же, как и другие его слова:
Иди и гибни безупрёчно!
Умрёшь не даром, дело прочно,
Когда под ним струится кровь!
Медведев усмехнулся от одного воспоминания. Ничего в нём смешного не было. Смешным было то, как оно совпадало с подлым призывом насчёт прочности дела.
Эту маленькую историю ему рассказал когда-то Жека Ка-банчик. Жека  вообще то и дело что-нибудь рассказывал… Од-нажды, в детстве своём непутёвом он забрёл с дружками на ка-кой-то пустырь между складом и железнодорожными состава-ми. Время суток было тёмное, место не очень хорошее, и поэто-му друзья, как только услышали чьи-то вопли, тут же и спрята-лись за катушками кабелей. В скором времени увидели, как не-сколько бугаёв выволокли на пустырь дёргающегося от страха замухрышку. Тот о чём-то умолял и как-то оправдывался – слышно было плохо по причине большого расстояния и посто-янного шума железнодорожных составов. А те ему что-то кри-чали и время от времени били. А затем самый главный достал нож и воткнул в этого человека. Тот упал. И затем каждый по-дошёл к поверженному и воткнул в него свой нож.
Умудрённый жизнью Жека Кабанчик, когда рассказывал эту историю, меньше всего на свете имел в виду проиллюстриро-вать справедливость призыва, который изрёк когда-то знамени-тый страдалец за землю русскую. Он рассуждал так:
– Мальчишками мы всё думали: а зачем нужно было каж-дому подходить и втыкать нож? Нам тогда было лет по двена-дцать, но мы уже и тогда поняли: чтобы повязать всех кровью. Так бы убийцей был только один человек, а теперь получалось, что все. И попробовал бы хоть один не воткнуть свой нож. Уби-ли бы.
Вот так же и великий поэт, проливавший горькие слёзы при виде бедных мужичков у богатого парадного подъезда, призы-вал к коллективному преступлению. И на бандитских основах. Сам же  умирать и не собирался. Проигрывал в карты крепост-ных крестьян – целыми деревнями, обустраивал свой бизнес – революционная болтовня приносила ему ощутимый доход. Дру-гих посылал на смерть. Себе же, любимому, предназначил дру-гую участь: пожить в своё удовольствие – красиво, со вкусом и с удобствами… Хотя, конечно, пришлось и ему потом на общих основаниях уходить туда, откуда нет возврата. Как говорят в Зоне: умри ты сегодня, а я завтра. Вот он и умер: завтра. Но от жизни-то он своё взял!
Времена же при нём и в самом деле были необыкновенно подлые. Например, одного из самых выдающихся деятелей со-временности упекли в Петропавловскую крепость, и он там, вместо того, чтобы отбывать наказание, писал свою бессмерт-ную книгу. Хотя, конечно, и безо всяких удобств.
Царю доложили: мол, ваше величество, этот наш пишет там. Чёрт знает что пишет у себя в камере! Не прикажете ли запре-тить?
Царь махнул рукой:
– Да пусть себе пишет, что хочет! Люди почитают этот бред сумасшедшего и сразу поймут – что к чему. Ему же хуже и бу-дет. Позор на его голову и падёт.
– Но ваше величество, почему вы думаете, что  народ у нас нормальный? А если не поймут? И если позор не падёт? Тогда что?
Но царь лишь отмахнулся от этих разумных доводов.
Вот эта царская безответственность и оказалась на самом деле подлостью, подлей которой ещё не бывало в истории на-шей страны.
Писанина на законных основаниях гадюкой выползла из крепости и была опубликована знаменитым любителем обли-чать подлейшие времена и рыдать над русскими косточками, разбросанными вдоль полотна железной дороги. 
А отсюда уже всё и пошло и поехало… Почва уже была приготовлена, и только такой пакостной книги и не доставало.
Каждый, кто хотел, воображал теперь себя наместником Бо-га на Земле. Брал по своему усмотрению бомбу и кидал в того, кого считал, по своим понятиям, плохим человеком. Или стре-лял. Или писал листовки, в которых высказывал всё, что в голо-ву приходило, а не то,  шёл в народ и нёс свой свет в эти тёмные массы.
Закона не стало. Закон был объявлен вне закона. Были во-ровские понятия – иногда с красивыми и пышными названиями, иногда с простыми: веление сердца, революционный долг, от-ветственность перед Отечеством, приказ, революционная дис-циплина…
Личности, которые при других обстоятельствах сидели бы где-нибудь в дерьме или в тюрьме, стали вдруг выползать из своих тёмных щелей и провозглашаться народными героями.
А цари-то куда смотрели?
Цари не решались на крайние действия. Это были плохие цари. Преступные цари. Они играли, если не в демократию, то во что-то наподобие этого… А надо было с самого начала стре-лять, железною рукою выводить под корень эту дрянь. Сколько бы потом десятков миллионов жизней было бы спасено от страшной и мучительной гибели в концлагерях, в колхозах, на всяких фронтах, которых могло бы и не быть. И сколько сотен миллионов судеб не калечилось бы ложью
Итак, конец девятнадцатого – начало двадцатого века. То-гда-то и была основана наша современная Зона.
И пока её основы только-только закладывались, на свет вы-лез ещё один  прорицатель.
Не имея ни образования, ни представлений о нравственно-сти, одни только понятия, он отправился в путешествие по Руси и потом всё это описал. Одну и ту же мысль этот писатель  вы-разил так чётко, что она приходила в голову любому читателю – даже и не слишком проницательному: это второй Иисус. А то, что он изрекал – второе священное писание. Он странствует по этой грешной земле, и благословляет всех, и любит, и провоз-глашает, и предрекает, клеймит и проклинает…
Книга имела грандиозный успех.
Да, конец девятнадцатого – начало двадцатого, когда возве-денный на пьедестал очередной апостол и шут у царского трона, изрёк лозунг: «Если враг не сдаётся, его уничтожают!».
Российское общество никогда в жизни ни с чем подобным не сталкивалось, и призыв новоявленного святого был воспри-нят как сенсация: вот это и есть та правда, которую мы так дол-го искали! Его не прокляли, не высмеяли, не посадили в тюрьму или в сумасшедший дом. Ему поверили, ещё больше утвердив-шись в его святости. А то чему учили Пушкин и Лермонтов, Тургенев и Достоевский – как-то одним махом вдруг забылось...
Он был затем вовлечён в страшные исторические процессы и, побывав в роли шута у самого царского трона, погиб при та-инственных и многозначительных обстоятельствах…
Да и чёрт с ним.
Медведеву опять вспомнился Жора. Казалось бы: сколько зла и глупости было в этом человеке, а ведь он ничего не взял от Великого Пролетарского Писателя. Никогда в жизни Медведев не слышал из уст Жоры-бандита  знаменитого изречения. А ведь это изречение считалось едва ли не главным в том ведомстве…
Последние годы своей непутёвой биографии Жора провёл на тех самых улицах, где когда-то жил новоявленный святой, посетивший во время своих странствий и Ростов-на-Дону. Даже какое-то время работал  там грузчиком. Может даже, жил в том самом доме. И вот, получается, что Жора как раз и не вдохно-вился этим святым, если пытался написать книгу с названием совсем другим: «Сталь продолжает закаляться». Другой образец – тоже безумный, но всё-таки красивый поражал его воображе-ние, и это, конечно же, делает честь Жориному вкусу.
А Великий Пролетарский Писатель, одинокий и никому не нужный, стоит теперь на ростовской набережной – чуть ниже и чуть в стороне от того дома, где так основательно устроился ко-гда-то Жора. Каменный писатель стоит и смотрит на Дон… Ста-тую Сталина, которая стояла недалеко, – ту свергли с пьедестала и выбросили после очередного разоблачения прошлых ошибок, а этого – оставили стоять. Но спроси теперь кого из молодых, кто это такой, и никто ведь толком не объяснит…

А потом революция.  Особо отличившихся грабителей сна-чала использовали в своих целях, а потом отстреливали как бе-шеных собак. Именно так поступили с махновцами во время штурма врангелевского Крыма: запустили в эту ловушку, ис-пользовали, и перебили.
А потом захват власти. Сведение счетов наверху, разорение и ограбление тех, кто оказался внизу – всё как при обычном раз-бойничьем набеге. Но вот что удивительно: у общества, строя-щего коммунизм, тут же возникла своя карикатурная тень.
Это был класс людей, решивших не подчиняться сущест-вующим официальным законам. Но своих собственных настоя-щих законов они при этом не выработали, а лишь до предела усовершенствовали понятия, по которым и стали теперь жить. Самым поразительным образом они воспроизводили в своих недрах то же, что и было наверху: моральный кодекс строителя коммунизма, политбюро, номенклатуру, любимых вождей, тру-довые массы…
Коммунистический режим действовал исключительно как бандитская группировка и потому-то он долгое время был так неуязвим. Все, кто пытался с ним бороться, жили по каким-то одним законам, а режим жил по понятиям. Потому и бороться с режимом было так трудно: доблестный борец становился на по-зиции честного гражданина отечества, прибегал к помощи ка-ких-то законов, к Мировой Культуре. А ему в ответ, как дубин-кой по голове – воровские понятия!
С другой стороны, режим жулья действовал строго в соот-ветствии с нормами коммунистической морали. Казалось, жульё их просто передразнивает, пародирует, но на самом деле всё было намного серьёзней. И в скором времени выяснилось, что ни в какой другой части Земного шара, ни в какой другой нации, ни в какой другой политической системе не было создано таких необыкновенных, таких высокоорганизованных преступников, как в нашей стране.

И что же теперь? – думал Медведев. – Завтра приезжает Ва-нин. И мы вместе сделаем то, что нужно.
Вспомнился стишок:
Вот приедет барин,
Он нас и рассудит…
Вот приедет завтра Ванин…
Медведев улыбнулся этому неожиданному сравнению.
А такое ведь уже было в истории нашей страны... После Второй Мировой войны огромные массы бывших фронтовиков оказались в Зоне. А там уже хозяйничали блатные. У блатных тоже было всё очень не просто. Они разделились на идейных и безыдейных. Идейные назывались ворами, а безыдейные – су-ками. Между ними возник кровопролитный конфликт за право хозяйничать в зонах. Суки побеждали воров, а те, случалось, что и кончали жизнь самоубийством только бы не запятнать честно-го имени  вора…
И вот в это месиво и попадают бывшие фронтовики.
И идейные воры и безыдейные суки пытаются их подмять под себя и обращаются с ними так же, как обращались до этого с безропотными мужиками. Но военные организуются в отряды, подбирая наиболее решительных, и дают отпор блатным: режут без  пощады!
А что ещё с ними делать? Читать им лекции о морали?
Идейные воры уже давно отступили перед натиском безы-дейных сук. Все эти олигархи, народные депутаты, которые на-гло грабят страну – они  отодвигают в сторону идейных секре-тарей обкомов, которые тоже воровали, но с оглядкой на какую-то мораль. Воровскую, брехливую, но – мораль.
Во все эти процессы оказались вовлечены простые люди, не способные дать сдачи озверевшему криминалитету. Их облапо-шили, как только захотели, злорадно посмеиваясь: хотели демо-кратии – вот она!
Но между этими жерновами оказались и бывшие фронтови-ки-афганцы, а теперь и военные, прошедшие выучку на Север-ном Кавказе.
И у этой части общества – свои представления о том, что нужно делать, когда с ними так поступают.
И к этой части общества принадлежат такие, как я.
Ну и кто же мы?
Я один. А завтра подъедет Ванин… И он – тоже… Вот мы с ним и разберёмся… По-нашенски, по-военному… Новый прези-дент не воевал в Афганистане, но и этот – наш…
С этими мыслями Медведев и заснул.

Что же касается страны, которую он хотел поколебать сво-им отважным поступком, то она в основном спала, хотя на вос-точных своих окраинах уже давно проснулась. Но дело было не в том – спала или не спала, проснулась или не проснулась. Дело было в другом: помимо чьих-то желаний и мечтаний была ещё и объективная реальность, имевшая нахальство существовать сама по себе, ни с чем не согласовываясь и ни у кого не спрашивая разрешения на своё существование.
Независимо от того, о чём мечтал Медведев, губернатор Са-халина возглавлял рыбную мафию, которая наносила урон рос-сийской экономике в миллиарды долларов ежегодно. А губерна-тор Магаданской области занимался ещё и вымогательством;  приходил то к одному бизнесмену, то к другому, и заявлял: или половину бизнеса отдаёшь лично мне, или я твою деятельность закрываю. А в Калининграде велись работы по самому настоя-щему отторжению этого добытого кровью куска российской земли в пользу каких-то других государств. Во многих краях и областях  коррупция и бандитизм достигли таких размеров, что ни о каком законе даже не вспоминали. Местные феодалы за-хватили все сферы деятельности и никого не допускали к себе со стороны. Про Башкирию ходили легенды о свирепости та-мошнего владыки. В Калмыкии выстроили Нью-Васюки, шах-матную столицу, убили редактора оппозиционной газеты, и это при повальной безграмотности и самом низком уровне жизни простых людей! Деньги, что ли, некуда было потратить?! Пе-тербург назвали криминальной столицей России. Ну а что такое Москва – знают все в стране. Это главный грабитель, подмяв-ший под себя российские деньги и страшную административ-ную власть над всею страною. Если  самые высокие чины до-пускали такое, возглавляли аферы, были вершинами всяких там пирамид, то, что же тогда можно было спрашивать с чиновни-ков рангом пониже?
А теперь представим себе, что все эти губернаторы, олигар-хи, главы администрации и прочие и прочие собрались бы вме-сте на одно большое разбойничье пиршество, посвящённое оче-редному распределению общака. И к ним бы кто-то явился, и заявил: я до вас до всех доберусь! И какой бы тогда смех под-нялся!
А зря бы смеялись над этим пришельцем. Может быть, надо было прислушаться к нему? Или как-нибудь договориться? Но, конечно, чудес на свете не бывает, и никто и никогда в таких случаях не идёт ни на какие жертвы. Всё награбленное должно оставаться награбленным – вот главный закон таких жизненных ситуаций.
Между тем, у Гомера именно такая ситуация и описана. Вспомним: когда пришёл Одиссей в свой родной дом, а пирую-щие женихи не узнали его и подняли на смех, он под видом странствующего нищего долго терпел их измывательства. Но потом собрался с силами и с мыслями – и  восстановил справед-ливость!
Значит, зря они так смеялись над ним.
И, может быть, безумная попытка Медведева восстать про-тив этого разбойничьего логова – это не так-то уж и смешно?
23.          На следующее утро Медведев вышел из дома как ни в чём ни бывало, словно на прогулку. Между делом позвонил из телефона-автомата.
Трубку поднял хозяин квартиры...
– Алло, я слушаю!
– Ты уже дома? – спросил Медведев.
– Как и договорились.
– Через полчаса буду.
Минут через тридцать в квартире Марии Сергеевны уже звучал  бас Ванина:
– Сколько лет, сколько зим!
Друзья обнялись, а Мария Сергеевна, тут же стала одевать-ся.
– Ну, вы, ребятки, тут уж без меня распоряжайтесь. Я вам всё приготовила, а сама побежала – дежурство у меня сегодня.
На кухне их уже ожидала бутылка «Салаухинской». Её ре-цепт когда-то рассказал Алексей Григорию: в чистый спирт бро-салась щепотка мелко нарезанного чеснока. Через три дня спирт процеживали через три слоя марли и разбавляли водой до кон-центрации водки. Ни голова не болела, ни похмельного синдро-ма наутро не было, да и пилось легко.
Закусывали солёными огурчиками Машиного приготовле-ния и маринованными грибочками, которые Григорий привёз из Новосибирска.
Тонко нарезанное сало с прожилками и ароматный свежий бородинский хлеб –  что ещё нужно для серьёзного мужского разговора?!
Перво-наперво выпили за встречу.
– Человек так устроен, что легко привыкает к позитиву и тем острей продолжает реагировать на негатив, – начал генерал. – В сущности, жизнь изначально трагична и тут, видимо, ничего не поделаешь. Последнее время я всё  размышляю о смысле жизни, о смерти, о человечестве, космосе.
– Тоже мне – Спиноза.
– А что? Наверное, возраст. Против потока истории не по-прёшь, хотя пытаться надо. Никто ведь точно не знает, какой он – этот поток и куда направлен. Знаешь, там, в Новосибирске был я на одном заводе. Посмотрел, как работают. Ведь и раньше бы-вал. Не поверишь – совершенно другое отношение к делу!
– Это почему?
– Люди  поставлены  в другие условия, и работают иначе. Продуктивнее. Всё это интересно было наблюдать. Начальник сборочного цеха, плешивый такой мужичок, слышал, покрики-вал на нерадивых:  «Это вам не старое время! Здесь надо на со-весть работать!»
– Так, может: за страх?
– На совесть! У большинства  – есть запас  сил и способно-стей. Есть, конечно, и  дураки. С дипломами. У нас их навыпус-кали достаточно, сам знаешь.
– Интересные у тебя наблюдения. Ты меня даже, малость, ошарашил.
Григорий вдруг хлопнул себя по лбу и, засмеявшись чему-то своему и непонятному, сказал:
– А ты помнишь, как мы с тобой ходили на охоту?
– Ещё бы! – подхватил Алексей. – Как два дурака – без плащей, без нормальных сапог! Осенью! И просидели под наве-сом, спасаясь от дождя чуть ли не весь день!
– Ну, я-то городской! А с городского – какой спрос? Но ты-то, коренной сибиряк – о чём думал-то?
Выпили ещё по одной. Беседа текла плавно, непринуждён-но.
– А что у вас там в Генштабе говорят по поводу Чечни? – резко поменял тему Алексей.
– Может не надо? Уж очень тягостная тема, отнюдь не кра-сящая ни наших политиков, ни армию, ни …  Лучше поговорим за жизнь вообще, хотя и эта несколько размытая тема малопри-ятна.
– А что за жизнь? Она у разных людей разная.
– Не скажи! Некое интегральное представление всё же су-ществует.
– Для большинства она стала у нас менее приятной мораль-но и более скудной материально. Средний класс пока малочис-лен. Есть нувориши разных сортов. Морально жизнь стала ме-нее приятной, поскольку перестали спрашивать, откуда деньги. Отсюда бесцеремонное выставление своего богатства напоказ. При тотальной коррупции в правоохранительных органах зре-лище не для слабонервных. Люди воспринимают эту демонст-рацию богатства как призыв: «Делай как  я!»  Не все, однако, способны. Более того, не все хотят так…
 Алексей снова наполнил рюмку и посмотрел сквозь про-зрачную влагу в лицо приятеля. Григорий рукой отвёл его рюм-ку и продолжил:
  – Давно известно, что люди – стадо! Всё решает комбина-ция его биологической сущности и уровня культуры, нравствен-ности, если хочешь! И у разных людей пропорции в этой ком-бинации разные.
  – Конечно. Только социальная система должна этой инте-гральной характеристике соответствовать.
  – Марксистская утопия потому и утопия, что недееспособ-ной оказалась. В  основу положила не психологию среднего че-ловека, а человека нового, якобы новыми обстоятельствами сформированного.
  – И вот сегодня он вырвался на свободу, на оперативный простор экономики. Развращаемый отсутствием реального пра-ва, он вынужден соответствовать обстоятельствам и жить по понятиям,  по блату, по телефонному праву, давать и брать взят-ки, откаты, причём – не только деньгами, но и борзыми щенка-ми, пользуясь правилом: «ты мне – я – тебе!».
  – Вот и стараемся в меру сил… Впрочем, давай-ка лучше выпьем! Ведь были же и у нас в истории примеры вполне удач-ных реформ.
  Они снова выпили. Алексей подумал, что пора переходить к главному вопросу, из-за которого он вызвал Григория из Но-восибирска. Но генерал продолжал разглагольствовать:
– Конечно, мир жесток и жизнь конечна. Что можно возра-зить против совершеннейшей и каждодневной реальности? Дру-гой вопрос –  как с этим жить? В обычной жизни есть просветы. Но главное не это. К хорошему быстро привыкаешь, а плохое  стирается из памяти, приглушается.
Мы понимали, – вдруг без всякой связи грустно проговорил Григорий, – что сухопутная операция вначале будет успешно развиваться, а затем столкнется с серьёзными проблемами. Даже в Дагестане мы теряли до двадцати процентов…
– А тогда останется – либо новый Хасавюрт с полным раз-валом центральной власти в России, либо идти дальше к реше-нию чеченского вопроса, – продолжил его мысль Алексей. 
– Но, знаешь, как у нас? Кричат депутатишки, путаются под ногами. Парламент – малоуправляемый, лезет в политику, ме-шает работать...
–  Да брось ты! Марионеточный парламент – это хорошо?! Не будет контакта с обществом, власть станет никем неуправ-ляемой. Это опасно! Кстати, такого же  мнения и Солженицын. Недавно читал.
 – Да как ты не понимаешь: в стране – хаос. Президент ещё не определился в стратегии. С одной стороны, он поддерживает либералов. С другой стороны – ослабляет парламент, независи-мые СМИ, местное самоуправление. Что касается политических сил, то их сейчас просто нет.
 Раньше таких откровений  Алексей не слышал.
– И всё же мне кажется, что шанс у Путина есть!
– Путин, конечно, имеет все шансы. Но победа окажется пирровой. Если Путин нанесет удар по общественным институ-там, он станет заложником силовиков. Проводить либеральные реформы с нашим гигантским, алчным и лишённым понятия о праве госаппаратом невозможно.
Странно было слышать такие речи от того, кто всю свою жизнь отдал армии. Алексей подумал, что, видимо, и в армии есть разные генералы… Но не хочет ли Григорий прощупать его, узнать позицию  старого приятеля? Ведь столько лет не об-щались.
 – Россия переживала стадию первоначального накопления капитала, когда формировался новый бизнес, порядки, – ответил Алексей, чтобы поддержать разговор. Он тоже хотел лучше уточнить позицию Григория. Тот ли это Ванин, которого он знал много лет назад ещё по Афганистану? – В отсутствие тра-диций коррупция и лоббизм всегда рядом.
  – Пойманный за руку, чиновник, лоббирующий интересы конкретной фирмы, не считается в глазах общества негодяем, как насильник или разбойник.
  – Кремлёвская администрация – активный лоббист, без всяких стеснений и комплексов. Она позволила небольшой группе людей узурпировать экономическую власть.
   – Лёха! Это – подлая человеческая сущность! Власть и деньги – за это они глотку перегрызут. Везде, и там, наверху, и у нас, и у вас в Конторе. Природа!
  – Но нельзя плыть по течению.
  – Затем, – продолжал Григорий, почти не слушая Алексея, –  слабая судебная система,  депутатская неприкосновенность. Коррупция… Всё и все продаются! Мне говорили, что решение вопроса в министерствах стоит в среднем десять процентов от цены вопроса.
 –  Все ли? – Алексей внимательно посмотрел на приятеля. Можно ли ему довериться? Не продался ли и он какому-нибудь олигарху. Сидит на золотой жиле: распределение военных зака-зов! Потом, отмахнул сомнения.
– И где же выход?
– Выход? Если бы я знал!
– По мне – чиновник должен получать высокую зарплату, и платить за дачу в Архангельском, за отпуск на Бочаровом ручье. Нужна квартира? Бери кредит и выплачивай постепенно. А то – у иных квартиры на полмиллиона долларов.
 – Ну, ты загнул!
 – Примерно столько стоит квартира у моего босса. 
 – Чтобы обеспечить чиновникам такую жизнь – никаких денег не хватит!
  –  Я сделал расчёт. Знаешь, сколько будет стоить казне на-стоящая административная реформа? Двадцать миллионов дол-ларов в месяц. На всё федеральное чиновничество. Месячный бюджет России сейчас два с половиной миллиарда долларов. То есть, мы тратим на чиновников меньше одного процента. Да они воруют больше! Вот ты говорил о прессе. Она пока свободна в том смысле, что хозяев много. То есть каждый сам по себе не-свободен, но если много хозяев, то разные точки зрения публи-куются. Если произойдет монополизация  прессы – это тотали-таризм…
– А  если в частных – бандитский капитализм? Мне, напри-мер, ни того, ни другого не хочется.
Алексей одобрительно взглянул на генерала и улыбнулся.
– А кому хочется?
– Нет, ты только вспомни, что в июле говорил Путин.
 – Мало ли что обещает жених перед свадьбой?! Ты лучше скажи, почему  в Польше люди вдвое стали лучше жить? В  Че-хии, в Венгрии, в Словакии?
– Там полностью сменился правящий класс. Там не лилась кровь, не было репрессий.
– Да, у нас  этого не случилось. У власти всё та же партий-ная номенклатура. И Путин – один из них.
– Но поддержан  же  большинством людей! Есть надежда…
       – И минное поле  с проблемами экономики, политики, са-мим устройством государства…
– Потом взрывы в Москве и других российских городах… Люди дежурили около подъездов. Путин отреагировал сразу!
– Что ты мне политинформацию читаешь?!
– Нет уж, дослушай! Потом разрулил проблему с пенсия-ми… А потом и Чечня! Это была огромная травма для нас, во-енных, для всех людей. И его признали своим! Нет, я предлагаю выпить за президента! Он стоит того!
 Выпили. Алексей всё ещё колебался, довериться Григорию или нет. Понимал, что, дойди эта тетрадка до адресата, – многие головы полетят. А нет – полетит его буйная головушка.
Между тем, словно не о чём не догадываясь, Григорий про-должал рассуждать:    
 – Россия вовсе не та страна, что бьётся в агонии. Да, в Рос-сии экономический хаос, экологические катастрофы и демогра-фический спад! Пропасть между богатыми и бедными. Мафия и коррупция.  Но мы ищем себя!
  – Всё это – лозунги. Поднаторел ты в начальстве говорить общими словами! Мы ж совсем о другом! Как ты понимаешь, я не затем попросил тебя бросить все дела и примчаться в Моск-ву, чтобы поговорить о мировых проблемах.
– Догадываюсь, – неожиданно трезвым голосом ответил Ва-нин.
– Сколько ты лет тянешь лямку в этом твоём Росвооруже-нии?
Ванин сразу посерьёзнел. С гордостью ответил:
– Последние десять лет занимаю ответственные посты. На-чал с подполковника, а сейчас вот до генерал-лейтенанта дотя-нул.
– И много негодяев ты видишь там вокруг себя?
–  Не без этого, – уклончиво ответил Ванин.
– Тут у меня кое-какие бумаги, – Медведев положил на стол папку. – Там и о ваших есть, и о кое-каких других.
Генерал взял в руки папку. Словно бы взвешивая, подержал на ладони.
– Ну и что я должен с этим делать?
– Во-первых: ознакомиться. Во-вторых – передать началь-нику штаба, а от него, я так надеюсь, это должно лечь на стол президенту.
– Даже так? – Ванин, казалось, не был очень удивлён таким поворотом дел. – Ну что ж: вот теперь я вижу, что не зря пёрся в такую даль.
– Не зря.
– Но почему непременно я?
– Так получилось, что человек, который должен был сделать это в силу своих прямых обязанностей, уклонился от этого.
– И поэтому я. Хорошо. Допустим. А почему уклонился?
– Перекупили – я так думаю.
– За сколько?
– Не знаю, за какую сумму и на каких условиях, но для гос-подина Березовского деньги никогда не были проблемой.
– Стало быть, перекупил господин Березовский? Значит, и дело серьёзное, и деньги серьёзные.
– Да уж поверь мне.
– Это как-то связано с внезапным выездом  его в Соединён-ные Штаты?
– Очень даже связано. И это не выезд, а бегство. Он больше не вернётся сюда.
– И, как я понимаю, он ударился в бега из-за вот этих твоих бумажек?
– Их хватило бы на то, чтобы упечь его в тюрьму. Но, разу-меется, не одного. Вслед за ним потянулись бы многие. В том числе и из твоего учреждения.
– И потому-то ты и позвал на помощь меня?
– Нет, не поэтому. Просто больше не к кому обратиться.
Генерал достал из футляра очки в золотой оправе и водру-зил их на нос.
– Ну что ж, – сказал он деловито. – Давай изучать. Вот это верхняя – что за бумажка?
–  Копия платёжного поручения…
– Какого? От кого и кому?
– Смотри. Там всё написано…
Генерал внимательно читал документы, разглядывал их, чуть ли не  пробовал на вкус…  и приговаривал: интересно, ин-тересно…
Ванин задумчиво закрыл папку:
– Я  думаю,  Березовский поступил правильно. Человек он умный – ничего не скажешь. При таких документах он в нашей стране покойник. Это, конечно, при условии, что этим бумагам будет дан ход.
– Именно этого я и хотел.
Ванин отодвинул от себя папку и долго смотрел куда-то в окно. Потом  сказал:
–  Живя в зоне, нужно подчиняться законам зоны! Или ты этого до сих пор не усвоил? Ну, украли… Ну, присвоили. Если бы не они, это бы сделали другие! Такова природа людей!
– Природа людей, их предназначение – быть людьми! Чего же ты мне то и дело говоришь: «Честь имею!» Где она, твоя честь? Куда ты её запрятал? Природа людей…
– Мы не знаем, как всё будет. Новый не обнародовал пока никакой программы своих действий.
– А ты его программу составь из его выражений. Я их за-помнил:  «Демократия – это диктатура закона»,  «Чем сильнее государство, тем сильнее его граждане»,  «Лишь сильное и эф-фективно действующее государство может гарантировать сво-боду предпринимательства, свободу каждого человека и обще-ства в целом».
 – Наивный! Он же не в безвоздушном пространстве живёт! Даст ли ему что-то сделать его окружение?
 – Путин  расставит своих людей, сбросит влияние царя Бо-риса…
 – Ты ж боялся, что  он установит диктатуру…
 – И такое могёт быть! Ты-то – не боишься второго прише-ствия Йоси конопатого?
 – Брось меня пугать! Пуганый! Надеюсь на него! Обещал восстановить порядок в стране, – и восстановит! И какой ценой восстановит порядок на корабле, который, захваченный пирата-ми, без руля и без ветрил, плывёт через штормовой океан, не так важно!  Новый капитан взялся проложить новый курс. Так стоит ли говорить о трагедии?   
   – Народ ждет хоть некоторой стабильности. Ему верят. Но слишком многие не хотят никаких перемен. Он столкнётся с очень влиятельными силами. Олигархи, которые привели его к власти, могут в случае необходимости и отобрать её. У многих из них более чем достаточно денег, влияния, чтобы устроить ещё один финансовый кризис или какую-нибудь новую войну. В конце концов, они просто могут заказать его убийство.
– Ну что ж, уговорил. Передам… 
– Я очень надеюсь на это, – сказал Алексей. – Если не мы, то кто же? Зло должно быть наказано.
– Всё зло не накажешь, конечно, – сказал Григорий, – но хо-тя бы что-то сделать иногда бывает можно и нужно… Итак, да-вай думать. Я передаю эти бумаги начальнику штаба, а он меня и спрашивает: причём здесь ты? И что я отвечу?
– Что генерал-лейтенант Чернов из Конторы, который дол-жен был это сделать, вместо этого доложил об этих бумагах господину Березовскому. То есть, предупредил его и совершил должностное преступление. А господин Березовский тут же и дал дёру.
– И что будет после этого с Черновым?
– Он будет немедленно арестован. Возможно, учтут его бы-лые заслуги перед отечеством и почётно выведут из положения.
–  На пенсию, что ли?
– Нет. В совсем другое пространство, туда, где пенсий уже не платят.
–  Даже как… – задумчиво проговорил Ванин. – Ну что ж, завтра в это же время – звони. Или лучше заходи. Тогда уже и посидим как положено двум старым друзьям. Ну а сейчас, – он встал из-за стола, – поеду в министерство.
Медведев тоже встал из-за стола. Крепко пожал Григорию руку:
– Пойми: президенту нужно помочь. Он прекрасно знает, что Березовский матёрый негодяй, но знать – одно, а иметь вот такие документы в руках – это совсем другое.
– Значит, договорились – до завтра!
И они разошлись.
24.            Медведев и не думал терять бдительности. Хоте-лось, конечно же, облегчённо вздохнуть, пройтись  с Маришкой по аллеям парка или посидеть с удочкой у речки, но… это не сейчас. Это, если повезёт, потом. И не здесь, в Москве, а, дай Бог, дома, в  деревушке.  На Алтае. А пока…  Он пропетлял по улицам, поездил в общественном транспорте и в скором време-ни снова оказался дома у Марины.

– Мы  куда-то едем? – спросила Марина.
– Сегодня ещё нет. Возможно, завтра, – уклонился Алексей.
– Тогда пойдём куда-нибудь?
– Я хотел бы побыть дома…
Марина тревожно посмотрела на него.
– Но я же вижу, что у тебя сегодня хорошее настроение!
Алексей рассмеялся:
– Какая ты наблюдательная! Да, кое-что на самом деле по-лучилось и довольно неплохо, но поводов для особого оптимиз-ма  пока нет. Результаты переговоров  станут известны только завтра. А сегодня, – он развёл руками, – сегодня остаётся только ждать и ждать.
– Но ведь это так скучно – сидеть в квартире и ничего не делать! – по-детски захныкала Марина.
– Скучно? Но это уж как мы с тобой решим, так оно и будет. – Он поднял Марину на руках и, прокрутив в воздухе, бросил  на что-то мягкое и пушистое, отчего Марина в притворном ужа-се закричала...
Они и не заметили, как наступил вечер.
Прошёл ещё один день их жизни, полный надежд и ожида-ний.

Утром, прогуливаясь по Кутузовскому проспекту, Медведев прошёл триумфальную арку и направился в сторону Поклонной горы.  Всё было тихо и спокойно – так же точно, как и вчера. Остановился у остановки, на которой толпился народ. Смешав-шись с толпой, неожиданно запрыгнул в троллейбус как раз пе-ред тем, как захлопнулись двери. В людном месте у остановки какого-то метро вышел, отыскав глазами будку телефона.
Немного волнуясь, набрал нужный номер.
– Алло! – ответил ему знакомый голос.
Медведев повесил трубку. Сел в первый попавшийся трам-вай. Отъехав на почтительное расстояние, пересел ещё на что-то. Потом ещё.
Выйдя из трамвая, пошёл по какой-то улице – неизвестной, безликой. Редкие пешеходы и бесконечная череда старых домов.
Итак, босс на месте. Ловко устроился: сразу на двух стуль-ях: и президенту служит, и Березовскому. И от того получает зарплату, и от этого, вот только зарплаты очень уж разные. Осо-бенно в смысле нулей… Итак, босс у себя. И это может означать лишь одно: мои бумаги не сдвинулись с места. Или сдвинулись, но попали не в те руки. И если так, то такое положение дел можно объяснить двумя причинами: Ванин побоялся начинать это движение, или этот же самый Ванин кому-то передал бума-ги. Но в какие-то очень плохие руки.
То, что Ванин человек решительный, – многократно прове-рено. Нерешительность – не его почерк. Не бывают генерал-лейтенанты нерешительными, и даже если это и не боевые гене-ралы, а паркетно-коридорные карьеристы, то и тогда они спо-собны на решительные действия. И уж с бумагами-то в особен-ности!.. А Ванин – боевой. Стало быть, бумаги он всё-таки за-пустил в какой-то механизм. Но это механизм плохой, и это те-перь уже понятно.
Почему Ванин мог так поступить?
Испугался за свою собственную карьеру?
С чем-то, должно быть, связан и он… Он, вероятно, от кого-то зависит, с кем-то не хочет портить отношений. Значит, идти сейчас к нему – означает собственную гибель.
А что говорит интуиция?
Медведев стал прислушиваться к своей интуиции. Остано-вился, собрался с мыслями. На мгновение очнувшись, оглянулся по сторонам: он стоял как раз перед домом, в котором жил Ва-нин. Ноги сами привели... Дом сталинского типа – монумен-тальный, надёжный, крепкий и мрачноватый, как и многие дома на этой же улице. Но жить можно… Чугунная изгородь, ворота, и стоит в глубине двора… И лоджии красивые, с лепными узо-рами…
Итак: что же говорит интуиция?
Интуиция подсказала: идти не надо!
Получив столь важное сообщение, Медведев двинулся впе-рёд. Сначала во двор, а потом и в дом. Выбора  не было.
Краткое объяснение с охранником. Лифт.
Пока поднимался, вспомнил, как заходил когда-то в ущелье, куда нормальный человек не решался до него зайти. Он тогда ещё был совсем мальчишкой. Но вошёл. Не побоялся.
И сейчас ему было точно так же страшно.
Тогда ему казалось, что кто-то невидимый внимательно смотрит на него – то ли сверху, то ли сквозь скалы. И этот неви-димый всё знает наперёд и что-то решает. А скалы для него – прозрачные, как стекло. Что захочет, то и сделает. И если тот так тогда ничего и не сделал плохого, то лишь потому, что заме-тил в глазах своего незваного гостя решимость и твёрдость. Может, зауважал, а может – испугался.

Звонок в дверь. Приветствия, улыбки…
Мария Сергеевна была в это утро дома и ни на какое дежур-ство уходить не собиралась.
Прихожая… Верхняя одежда… И всё та же кухня.
Выпивка и закуска были уже другие, но ничуть не усту-пающие вчерашним яствам. Только вместо рюмок – обычные стаканы. И водка. Очень хорошая водка, дорогая.
– Заходи, располагайся, – говорил Ванин. – С холоду как раз и тяпнешь…
Ванин что-то ещё говорил и говорил, а Медведев не слиш-ком-то и вслушивался в слова. Вслушивался в голос. Это был не тот голос.
Усевшись за стол, Медведев вдруг сказал:
– А не найдётся ли у тебя кофейку, Гриша?
– Кофейку? – Ванин обомлел. – Ты не подался ли в трезвен-ники?
– Ну что ты! Как ты мог так плохо подумать обо мне?.. Про-сто почему-то настроения нет…
– Ну, вот кофеёк-то у меня, боюсь, и не предусмотрен, – растерянно сказал генерал. – Эй, Маруся! Поди-ка сюда.
На кухне появилась Мария Сергеевна.
– Ты представляешь, что наш гость удумал? С холоду, с улицы, можно сказать, с морозу – он хочет выпить кофейку. Ты как врач – как к этому относишься? Не опасно ли это для здоро-вья – с холоду и вместо чего-нибудь путного – кофейку, а?
– Да отчего бы и нет, – возразила Мария Сергеевна. – Ежели кофей настоящий и хорошо приготовлен, то очень даже и мож-но… – Она тут же стала варить кофе.
– Так как с бумагами? – спросил Медведев. – Передал?
Генерал налил себе водки, хотел было чокнуться, но, вспомнив, что Медведев пить отказался, пробормотал:
– Что ж это, я один, что ли?.. С какими бумагами? – недо-вольно поморщился генерал, покосившись на жену.
– Ну эта папочка старенькая… С тесёмочками.
Оглядываясь на Марию Сергеевну, хлопотавшую у плиты, Ванин ответил:
– Передал, передал…Бумаги, можно сказать, уже на месте… Только вот что… – генерал замялся. – Там с тобою кое-кто хо-чет побеседовать. Предварительно. Так, ничего особенного – вопросы кое-какие задать.
– Пожалуйста, пусть задают,– ответил Медведев. – Это надо ехать прямо сейчас? Я готов.
– Ну, можно и прямо сейчас. Хотя зачем же такая спешка? Посидим, отдохнём хотя бы, а там уж можно и в путь собирать-ся… – Генерал налил себе водки и выпил. Основательно заку-сил.
– Я готов прямо сейчас.
– Ну, вообще-то, я не думал, что мы так сразу… – Ванин почему-то замялся, задумался на минутку. – Ну вот, только, можно сказать, вошёл во вкус… – Он опять налил себе порцию водки. Пояснил: – Ну не лезет мне в горло этот твой кофей, хоть убей! – Залпом выпил. Потянулся к закуске, долго раздумывая, что именно выбрать. Наконец его блуждающая вилка останови-лась над солёными рыжиками. Вонзил, направил в рот, закусил, крякнув от удовольствия. – Умеет Маруся солить грибы, умеет! – И решительно сказал: – Тогда я сейчас позвоню и вызову ма-шину, – он взялся за телефон и стал кому-то названивать: – …Да-да… подгоняйте машину уже сейчас…
Мария Сергеевна тем временем разливала кофе.
– Всё у вас дела, дела. Посидели бы – хотя бы часок-другой, а потом бы уж и ехали бы себе.
– Да вот и я ж говорю, – рассмеялся Ванин, – посидели бы…
– Так я не понял, – проговорил Медведев, отпивая малень-кий глоток кофе, – бумаги сейчас где? Здесь или там, куда мы сейчас едем?
– Бумаги? Там, здесь – какая разница!
– Я имею в виду ту потрёпанную папочку с платёжными до-кументами и прочим…
– Да, да… Я понимаю, о чём ты. Всё там, куда мы сейчас едем…
– А куда едем?
– На дачу моего шефа. Там спокойней будет, чем где-нибудь в кабинетах.
Зазвонил телефон. Ванин поднял трубку:
– Слушаю… Да сейчас уже выходим… Ждите. – Повернув-шись к Ванину сказал: – Ну, вот… Это за нами.
Медведев встал из-за стола.
– Ну что ж, поехали.
– Поедем, поедем, – неторопливо ответил Ванин. Замяв-шись, сказал: – Маруся, ты пока выйди. Мы тут с Алексеем по-говорим о наших… о делах…
Мария Сергеевна как-то странно посмотрела на обоих и, не говоря ни слова, вышла, плотно закрыв за собою дверь. Медве-дев отметил: верхняя половина двери состояла из красивых квадратиков – узорчатых матовых стёклышек.
– Ты, Алексей, пока сядь, – сказал Ванин. – Машина слу-жебная, она и подождать может.
Медведев уселся на своё место.
– Ты вон лучше выпил бы чего покрепче, да закусил бы, а?
– Спасибо. Нет настроения.
Ванин встал из-за стола и прошёлся по кухне. Остановился у окна, закурил.
– Послушай: зачем тебе это надо?
– Это не мне надо. И это не моё личное дело. И страна эта – такая же моя, как и твоя. И она – в опасности!
– Да брось ты, Лёха! Романтика всё это… Была бы страна родная, и нету других забот!.. Тьфу!.. Пустые слова. Президент и сам не дурак – разберётся – с кем надо, и как надо. А с кем не надо – с теми и не разберётся. Потому что не со всеми ему сей-час надо разбираться. Не со всеми – ты понимаешь меня?
– Понимаю, – просто ответил Медведев. – Но с Березовским ему разобраться очень надо. И он ждёт, когда такой момент ему представится.
– Твой Березовский от него никуда не уйдёт. И вся его ко-манда рано или поздно будет выведена на чистую воду. Но мы-то с тобой причём здесь? Сейчас такое время, что главное – не лезть туда, куда не нужно… – рука его потянулась к бутылке, – а тогда целей и будешь! Давай-ка лучше выпьем за нас – за це-лых! За нас – любимых!
– Не буду, – твёрдо ответил Медведев. – Не хочу. Я уже всё давно понял, и всё, что ты скажешь, знаю наперёд. Я готов и  жизнью пожертвовать…
– Зато я – не готов! Лёха, я жить хочу! Хочу быть целень-ким! Если помнишь, в Афгане я не был трусом. Знал, что хоть один процент есть, что останусь в живых. А с твоими бумажка-ми... Посуди сам: ну, отдам я твои бумаги  начальнику Генштаба или даже лично в руки – самому президенту! Ну и сместят после этого нашего шефа, прохвоста этого… И что дальше будет со всем нашим Управлением? – генерал сделал многозначительную паузу.
Медведев в ответ лишь плечами пожал.
– А всех повыгоняют! Повыгоняют к чёртовой матери!
– Да может, оно и к лучшему? – неуверенно предположил Медведев.
– Уйдут одни жулики, а другие на их место придут. И ещё неизвестно, какие лучше и какие меньше ущерба причинят на-шему любимому отечеству. Жизнь у нас сейчас такая! Все всё, что могут, то и тащат. Там ведь у нас жулик на жулике сидит и жуликом погоняет! Оружие толкают налево и направо – и во всякие подозрительные арабские эмираты, и напрямую – кавказ-ским террористам, и кому только не толкают! Думаешь,  прези-дент  не знает? Про всё наше министерство и про то его подраз-деление, в котором я имею честь служить? А я – такой же точно, как и все в этом подразделении! И попробовал бы я этой компа-нии быть другим!
– Но ведь есть же и честные люди… Я, к примеру, никогда в жизни копейки не украл, и оружием из-под полы не торговал, и родину, между прочим, не предавал!
– Ну, допустим, ты святой. Но ведь не все же такие. А я вот грешник. Не самый страшный, между прочим: там среди нас есть и похуже, – подумав, он многозначительно добавил: – и намного похуже! Я-то хоть какую-то пользу принёс родине, и сейчас ещё приношу, а те…
– Ну, вот и давай ещё раз принесём пользу этой самой ро-дине.
– Пойми: сметут всех! И виноватых! И которые – не очень… И, может даже, и совсем невиновных – просто для от-чётности. И спасибо не скажут за то, что я им эти бумаги при-нёс! И ведь если меня даже и оставят, и не тронут в благодар-ность за то, что я эти бумаги вытащил на свет божий, то и тогда: жить-то тогда – за счёт чего? Такого уже тогда не будет! – он указал на стол. – Тогда, дай Бог, чтобы на хлеб и воду хватило… А жить-то хочется! И жить хорошо! И теперь – всё это терять? И весь остаток жизни провести в нищете…
– Ты что же – и запасов на чёрный день себе не сделал? –спросил Медведев.
Ванин насмешливости не заметил. Налил, выпил, закусил.
– Запасы-то есть. Да только дадут ли ими воспользоваться – это большой вопрос. Особенно, если посадят!
Закусил ещё раз.
– Не посадят. Я похлопочу за тебя, – тихо сказал Медведев. – У меня есть кое-какой авторитет.
Ванин только рукою махнул.
– Тебе не понять. И потому не понять, что терять тебе нече-го. У меня вон семья – Машка, дочка молодая, квартира, уют. А ты всегда жил сам по себе. Тебе – что пятизвёздочный отель, что казарма – один чёрт! Что ресторанная жратва, что кусок чёрного хлеба. Я уверен, что если бы тебя сейчас направили служить куда-нибудь… – Ванин задумался на секунду, и махнул рукой: – да хотя бы даже на этот твой Алтай, в самую дремучую глухомань, то ты бы и там жил бы!
– Конечно, – охотно согласился Медведев. – Жить – это хо-рошее занятие. Приятное.
– А я так не могу! – Ванин икнул, потом, помотав головою, рыгнул. – Извини… – Преодолев желание икнуть или рыгнуть во второй раз, твёрдым голосом сказал: – Я хочу хорошо жить!
– Ладно, Григорий. Едем или нет?
– Едем! – решительно сказал Ванин.
Дверь на кухню неожиданно открылась. Вошла Мария Сер-геевна.
– Да о чём шумите-то?
– Да так – ни о чём, – с досадой пробормотал Ванин.
– Ну ладно, вы тут хоть не ссорьтесь… И закусывайте, главное. Закусывайте, мальчики! Гриша, ты, я вижу, совсем рас-клеился – с утра пораньше! – с этими словами она закрыла дверь.
– Да чего теперь уже закусывать? – возразил генерал в уже закрывшуюся дверь. – Мы уже едем! – И он решительно встал из-за стола.
Медведев тоже встал. С изумлением отметил, что Григорий основательно качается.
Уже в прихожей генерал, извинился и, словно бы что-то очень важное вспомнив, зашёл в ванную. Пока Медведев нето-ропливо одевался перед зеркалом, генерал со страшными звука-ми что-то из себя изрыгал.
– И когда он успел? – сокрушалась Мария Сергеевна. – И почему ты трезвенький, а он – ну как свинья!
– Потому что я не пил вовсе, а он пил за двоих, – попытался отшутиться Медведев.
Мария Сергеевна приблизилась к Медведеву и прошептала:
– Ты не беспокойся. Всё будет хорошо. Бумаги лежат здесь у нас – я сама их тут видела…
– Да ты откуда знаешь про бумаги? Я тебе ничего не гово-рил… Григорий, что ли рассказал?
– Ничего он мне не рассказывал. Я просто весь ваш разго-вор слышала. Надо было с самого начала ко мне и обращаться. Я бы и передала куда надо… У меня завтра утром супруга Пу-тина должна быть на приёме.
– Жена Путина?!
– Я же работаю в кремлёвской больнице. Путина обследо-вание проходит. Постараюсь помочь. Она – нормальная баба, не зазнаётся ещё…
Генерал вышел из ванной  уже относительно свежий.
– Всё будет хорошо… Я тебе обещаю, – успела шепнуть Мария Сергеевна.
– Ну вот, кажется, я и готов, – заявил генерал и, покрутив лицом перед зеркалом, решительно стал одеваться. Едем!
В  лифте и вплоть до машины генерал молчал. Со стороны это выглядело так, как будто он пытается скрыть своё невме-няемое состояние. Казалось, сделает чересчур резкое движение или хотя бы только скажет что-нибудь, и тут же и выяснится, что он пьян.
У  Медведева было несколько секунд на принятие решения: или прямо сейчас вырваться и бежать, или уж покориться судь-бе. Нет, бежать не удастся: У выхода Медведев заметил двоих в шинелях.
Когда усаживались в машину, выяснилось, что на переднем сидении, кроме водителя, уже кто-то сидит – незнакомый и очень из себя крепкий.
Первым пролез на заднее сиденье генерал.
Вторым – Медведев.
Тут же возник и третий, который потеснил Медведева на середину сиденья.
Дверца машины захлопнулась, как мышеловка.
Поехали.
– Насколько я понимаю, – проговорил Медведев, – кольцо вокруг меня сомкнулось полностью?
Ванин посмотрел на него тяжёлым взглядом – то ли  пья-ным, то ли жестоким:
– Ничего ты ещё не понял.
Сидящий на переднем сидении, лишь усмехнулся на эти слова.
Так в молчании и пересекали всю Москву.

Когда очень страшно, потому что ты находишься под пуля-ми, – это одно. Из того домика стреляют, из этого, а ты корот-кими перебежками, поднимая тучи пыли и песка, перемещаешь-ся по незнакомому селению, отстреливаешься, прячешься за об-ломками глинобитных стен и не знаешь, какой из выстрелов те-бя настигнет, из-за какого угла в тебя всадят нож… Мысль ра-ботает чётко, но в каком-то особом режиме – неземном словно бы… Одно неосторожное действие – и твоя душа воспаряет в другой мир, и ты плавно переходишь в новое состояние… И смотришь на всё уже сверху… И всегда должно быть что-нибудь про запас – или граната, или пистолет хотя бы с одним патроном – всё равно ведь живым попадать к ним в руки было невозможно. Могли в плен взять, а могли и на кусочки поре-зать…
С другою разновидностью страха Медведев познакомился ещё в детские годы, когда лазил с мальчишками по горам да по скалам. Когда выясняешь, что тебя чёрт занёс на какой-то кар-низ, по которому нужно осторожно пройти метров двадцать и не ошибиться ни на миллиметр, то в голове наступает такое удиви-тельное просветление: слышишь каждый шорох, видишь каж-дую пылинку. И никакой паники – только осмысленные дейст-вия… А страшно становится потом, когда понимаешь, где по-бывал, откуда мог сорваться и во что превратиться после дли-тельного кувыркания по крутому каменистому склону…
Вот и сейчас: мысль работала абсолютно чётко.
Ошибка была допущена ещё при подходе к дому генерала. Если, конечно, это была ошибка. Можно было не подходить к дому вовсе. Можно было подойти к воротам и тут же раздумать и скрыться. После – уже, наверняка, было поздно… И теперь уже сделать ничего нельзя в смысле рывка и побега. Да и нужно ли? Может, лучше сначала поговорить с людьми?..
Проезжали какой-то дачный район, но уже не тот, где Мед-ведев был недавно. Хотя архитектура и планировка те же. Шпи-ли, башенки, колонны с карнизами –  у всех хозяев таких дач по всей Руси великой со вкусом, фантазией и скромностью дело обстоит неважно
Въехали на какую-то охраняемую территорию. Ворота за-крылись.
Машина ехала и ехала по дороге, а заснеженные сосны скрывали за собою тайны каких-то бесконечных заборов и строений.
Ещё одни ворота с охраной. «База…»
«Так… – подумал он. – Самое удобное место, чтобы при-стукнуть».
Когда нужно было выходить из машины, генерал-лейтенант Ванин пребывал в отключке. Его долго расталкивали.
– Что ж ты так? – Медведев рассмеялся. – После каких-то несчастных трёх-четырёх стаканов водки уже и сознание теря-ешь?
Медведев мысленно представил себе Жору после такого же количества спиртного и увидел перед собою абсолютно трезвое существо – правда, без умолку болтающее на возвышенные те-мы.
Прошли мимо солдат, вычищающих снег на выложенной плитками тропинке, и поднялись по ступенькам в дом. 
Дежурный офицер отдал честь и проводил в кабинет к на-чальника базы.
Один из сопровождающих остался в дверях, другой распо-ложился у окна. Медведеву предложили раздеться и сесть за стол.
– Чаю, кофе, чего-нибудь покрепче? – предложил один из охранников.
– Спасибо, не хочу ничего.
– Он у нас в трезвенники записался! – Ванин рассмеялся ка-ким-то незнакомым, неузнаваемым смехом и, не раздеваясь, проследовал к какому-то шкафчику – Медведев даже не стал смотреть, к какому именно, а только услышал: что-то звякнуло, потом забулькало. Раздалось чмоканье и кряхтение – пошла родная по назначению!
Одна из дверей комнаты открылась, и в комнату вошёл по-жилой седой полковник – низкого роста, худенький, курносый, с прищуренными глазками. Форма на нём висела, как на вешалке. Это, по-видимому и был начальник базы. Он вытянулся перед Ваниным, готовый выполнить любое его приказание.
– Михаил Петрович, разбирайся, – промямлил кое-как воро-чая языком Ванин. – Я своё сделал. Буду нужен, – позовёшь.
–  Слушаюсь… – сказал полковник и оценивающе взглянул на Медведева. – А где же сами документы?
– Бумаги? Бумаги – в надёжном месте! Я тебе рассказал об их содержании, что тебе ещё надо? – с этими словами Ванин пропустил ещё одну порцию какого-то коричневого напитка и, из последних сил стараясь держаться прямо и ни за что не цеп-ляться, вышел. Казалось, что тут же рухнет на что-нибудь мяг-кое и забудется мертвецким сном.
Человечек растерянно развёл руками и, обращаясь к Медве-деву, сказал:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – спокойно и даже с любопытством ответил Медведев.
– Вам уже представили меня: Михаил Петрович. Фамилия, думаю, не имеет значения, да, впрочем, и должность – тоже. Но одно вы, по всей вероятности, уже поняли: я и генерал-лейтенант Ванин – близкие коллеги. Работаем на одном фронте.
– Я так и понял.
– Тесно сотрудничаем.
Медведев понимающе кивнул. То,  что ему не захотели на-звать фамилию и должность, мог означать лишь одно: он отсюда выйдет живым. В противном случае – чего бы этой вешалке скрывать свои данные.
– Насколько я понимаю, вы обладаете компрометирующим материалом…
– Правильно понимаете, – оборвал его Медведев. – Но не всё знаете.
– И чего же я не знаю?
– Во-первых, у моих документов есть копии.
– А во-вторых?
– А во-вторых, если я к назначенному времени не дам о себе знать своим людям, то копии немедленно будут запущены в де-ло.
Медведев блефовал. Пока в Конторе царствует босс, Конто-ра ему – не помощник. Единственное, что он мог противопоста-вить своему собеседнику – это твёрдый, немигающий взгляд. Седой человечек долго пытался выдержать это испытание, но потом сдался и отвёл глаза.
– А вы не прокручивали у себя в голове такой вариант: вот мы вас сейчас ликвидируем. Пропустим через нашу котельную вместе с дымом и – прямо в небеса. А уж неприятности, которые нас, якобы, ждут, – с этим мы как-нибудь сами разберёмся.
– Я готов. Но и вы в таком случае готовьтесь к самому худ-шему. Тюрьма в этом случае может оказаться для вас и некото-рых ваших коллег – не самым страшным вариантом.
Михаил Петрович хохотнул:
– А что, если к назначенному времени вы позвоните своим людям и скажете им то, что нужно – по нашей очень убедитель-ной просьбе. Они придержат свои копии, а ещё лучше – срочно доставят их сюда. А мы за это время выпустим вас через трубу.
– Экземпляров – много. И людей, которые держат под кон-тролем мою таинственную поездку в это место – тоже много.
– Ну, настоящий Голливуд, – улыбнулась вешалка. – А мои охламоны говорят, что никакой слежки не было… – он выругал-ся: – Ах, чёрт возьми! Как же я не догадался сразу… Обыскать его! – рявкнул он солдату, расположившемуся у окна.
– Вы просто обречены на поражение, – сказал Медведев, вставая и расставляя руки для предстоящего обыска, – потому что действуете абсолютно непрофессионально. С этого вы должны были начать.
– Никитин, чего ты возишься?! Обыскать его! – заорал Ми-хаил Петрович.
Медведев с добродушною улыбкой сам стал расстёгивать пиджак. Но, как только тот приблизился к нему на достаточное расстояние, он нанёс ему молниеносный удар по голове, отчего тот сразу же потерял сознание. Медведев резким ударом левой ноги остановил набегающего на него второго верзилу, того, что стоял у двери. Сделал выпад и в сторону вешалки, но в это вре-мя в комнату ворвалась орава охранников…
Последняя мысль, которая промелькнула в голове у Медве-дева, была примерно такая: мне не стоило идти к Ванину… На-шёл к кому обраща…

Очнулся он только на следующее утро в подвале, на каких-то старых шинелях. Голова гудела, тело ныло от боли, шеве-литься было совершенно невозможно… А не мог пошевелиться потому, что связан. Простые и понятные мысли с трудом проби-вались в сознание. Забыли рот заклеить… Усмехнулся: ещё од-но проявление их непрофессионализма. Впрочем, кто его здесь услышит?
И ещё: здесь совсем не холодно. Не пахнет подвальными запахами, хотя какие-то запахи и есть… Пахло машинным мас-лом. Ну, конечно: в углу бочки с маслом. «Да, – подумал Мед-ведев, – точно – непрофессионалы. Стоит мне только освобо-диться от верёвок, можно будет организовать маленький пожар и в суматохе исчезнуть, если повезёт…»
Попытался осмотреться по сторонам. Свет струился через маленькое квадратное окошко под потолком. Медведев догадал-ся, что окошко сделано в фундаменте здания. А там, за окошком – двор. И даже не двор, а территория – тщательно охраняемая и непроницаемая.
Потом подумал, что если сразу не убили, значит ещё ну-жен…
А зачем нужен?
Для того, чтобы узнать, у кого бумаги… А уже потом убить.
Или для того, чтобы что-то выторговать? Возможен ведь и такой вариант…
Да, в другое время и умереть было не жалко, а вот сейчас – как-то некстати пришлось. Только-только показалось, что эта изнеженная и взбалмошная профессорская дочка для него что-то значит, только-только призадумался о семье, и вот уже снова, в который раз он поставлен на грань…
И вообще: почему я здесь? Нормальные люди моего возрас-та сейчас сидят дома или на работе чем-то занимаются… У них дети ходят в школу, у них квартплата и магазины, соседи и те-левизор, родственники и дни рождения… А если жить в дерев-не, то дров надо наносить, чтобы печку растопить, к колодцу сходить за водой, снег расчистить возле дома… Сознание снова стало угасать. На какое-то время Медведев то ли сладко задре-мал, то ли отключился…

В рабочий кабинет Путина, минуя многочисленных охран-ников и секретарей, вошла Людмила. Владимир Владимирович просматривал подготовленную для него сводку новостей.
– Что-то случилось? – спросил он удивлённо.
– Ты только не сердись, Володя. Я сегодня была  у врача. После новогоднего турне, помнишь, у вертолёта я подвернула  ногу. Всё уже давно прошло, но она попросила ей показаться. Так вот, она передала тебе эту папку.
– Люда! Я же просил! Никаких писем, никаких передач! Неужели трудно усвоить?!
– Ты погоди кричать! Я бы и сама не стала её брать. Но, че-ловек, который пытался передать её тебе, сейчас рискует голо-вой. А материалы, которые здесь лежат, мне кажется, тебя заин-тересуют.
Владимир Владимирович открыл папку и взял первый до-кумент. Через пару минут он вызвал дежурного секретаря:
– Срочно пригласите ко мне Патрушева и… – Путин на ми-нуту задумался. Кого же ещё пригласить? На кого можно опе-реться? – и Генерального прокурора.
Путин тепло взглянул на жену.
– Ты оказалась права. Папочка действительно занятная. А кто эта врач?
– Профессор Ванина. Хирург. Муж её, кажется, в Генераль-ном штабе служит…
– Да… дела… Ты, Лютик, иди к девочкам. Разговор будет серьёзный…

Сколько Медведев  пролежал  в холодном подвале, он не понял. Проснулся от звуков за дверью, кто-то шумел и перего-варивался. Свет в окошке стал намного темнее – стало быть, де-ло к вечеру. Дверь открылась, и у Медведева пронеслась мысль: ведь она у них даже не была заперта! До такой степени они ни-чего не боятся и не ждут ничего плохого…
Вошли Ванин, тот странный полковник и ещё кто-то, ка-жется из давешних охранников. Свет не включали, и поэтому Медведев ориентировался в основном по голосам и силуэтам.
– А я говорю, что это самое простое, что мы сейчас можем сделать, – горячо утверждала вешалка. – И кто потом что дока-жет и узнает…
– Ничего уже не сделаешь, – ответил Ванин и подошёл к Медведеву. Бросил охраннику: – Да развяжи ты его!
Медведева освободили от верёвок, Медведев почувствовал сильное облегчение.
– Пошевели ногами, руками, – пробурчал Ванин, – а то весь затёк… Не хотел я всего этого, пойми…
Полковник не унимался, и всё лез со своими советами:
– Сейчас бы,  пока не поздно…
– Да заткнись ты, Петрович! – гаркнул Ванин. – Поздно уже, как ты не поймёшь… Тебе сейчас самое время – ноги в ру-ки и – Drang nach Westen. Драпать на Запад! Тебе проще, да и опыт в этом деле есть…  Это мне нельзя… – добавил он с гру-стью.
– Мне бы в туалет, – сказал Медведев.
– Да сходишь ты в свой туалет, – Ванин помог Медведеву подняться. – Не хотел я так, прости…
– Пустяки, – сказал Медведев, отряхиваясь и щупая одежду. – С кем не бывает! – Кажется, всё целое. Кое-чего, однако, в карманах не хватало.
Медведев выразительно похлопал себя по карманам.
– Там у тебя мобильник забрали, – Ванин повернулся к ох-раннику, – вернуть всё! И документы,  и всё остальное…
– И всё же, – начал опять что-то доказывать полковник.
– Да пошёл ты! Поздно! Уже поздно! Может, сутки-двое у тебя ещё есть в запасе. И то, вряд ли.
Наверху, где освещение было нормальным, Медведев сде-лал новое открытие: его бывший боевой друг избегает смотреть ему в глаза.
– Тебя отвезут в город, – отрывисто бросил он Медведеву. – Всё будет нормально. Куда скажешь, туда и отвезут.
«Отвезут… – подумал Медведев. – А по дороге и пристре-лят…»
Когда он вышел во двор и сел в указанную ему машину, Ва-нин вдруг крикнул водителю:
– Стой! Выходи из машины! Подожди здесь!
Он сел на место водителя, бросив:
– Я поведу сам. Сам привёз, сам и отвезу…
И повёз Медведева обратным путём – через все препятст-вия, на свободу. Глядя только на дорогу и никак не поворачивая головы в сторону своего пассажира, пояснил:
– Так оно вернее будет. А я думал – блефуешь. Твои всё же как-то передали президенту бумаги. Шефа моего уже захомута-ли… Теперь и до меня доберутся. Недолго ждать.  Этого ты до-бивался?
Медведев промолчал.
Будучи в сильном подпитии, Григорий гнал машину на пре-дельной скорости. Не притормаживая, проскочили  Озерецкое, потом Лобню.
Возле Клязьминского водохранилища Ванин остановил ма-шину у заправочной станции.
– Выходи. Разомни ноги. Заправимся и поедем дальше.
Медведев открыл дверцу и недоверчиво посмотрел на Гри-гория. Потом направился к автомату, чтобы купить сигареты. В этот момент Ванин нажал на газ и, разогнавшись, круто повер-нул к обочине. Небольшие бетонные столбики не смогли задер-жать мчавшуюся на полной скорости машину. Раздался глухой удар, и она нырнула носом с десятиметровой высоты прямо в воду. Никто ничего не успел понять. Серая холодная вода по-глотила машину…
«Эх, Гриша, Гриша! Что же ты наделал? И что я теперь скажу Марии?» – подумал Медведев.  Потом, не дожидаясь, ко-гда к месту аварии понаедут милиционеры и следователи, водо-лазы и военные, на попутной машине добрался до Химок и поздней ночью пришёл домой к Марине.
25.             Жорины бумаги. Что с ними случилось дальше? Это очень интересный вопрос. И ответить на него так уж просто – не получится.
Для того чтобы объяснить дальнейшую судьбу Жориных бумаг и тех полезных дополнений, которые сделал к ним Мед-ведев, нужно сначала описать принцип действия московского метрополитена.
Итак, что и по какой схеме происходит в метрополитене го-рода Москвы?
Пассажир, заранее оплатив свой проезд, культурно спуска-ется в подземелье и на этом как бы прерывает свою связь с внешним миром. Делает он это не в окружении летучих мышей, не на верёвке и не со свечой или факелом в руке, как какой-нибудь первопроходец, а используя проторённые маршруты – чистенькие, ярко освещённые, порою даже сияющие красотой.
Его окружают люди, о которых он ничего не знает, но кото-рые движутся в высшей степени организованно и целеустрем-лённо. И поезд проносит его многие километры в направлении, о котором он имеет самые смутные представления. Над головою мчатся невидимые пласты горной породы, а над ними – трубо-проводы, кабели, асфальт, проспекты и улицы, потоки автомо-билей, отдельные дома, судьбы людские… Поездом управляют неизвестные водители; неизвестные энергетики снабжают этот поезд постоянным током, у которого напряжение – 800 вольт; а там ещё и диспетчеры, и уборщики, и ремонтники, и стражи по-рядка…
Человек, между тем, делает пересадки, проходит по каким-то подземным коридорам и снова входит в поезд. И едет дальше – к своей цели, до которой никому другому нет дела, но о кото-рой он сам твёрдо знает: она существует.
Человек поднимается на поверхность и обнаруживает себя в том самом месте, куда и хотел попасть. Он не выражает удивле-ния по поводу тех чудес, которые с ним произошли. Он только знает: если он войдёт в подземелье ещё раз и там, придержива-ясь определённого плана, проделает определённые простейшие поступки, то и результат будет всегда правильным. А по поводу того, что у него там проносилось над головою, и кто там стоял за кулисами всех этих событий, ему и знать незачем. Так уж устроена наша  цивилизация.
Ему нужны только вход в нужном месте и выход в нужном месте.
Вход и выход.
Всё!

Вот так же и Жорины бумаги: с теми дополнениями, кото-рые к ним сделал Медведев: в нужном и правильном месте бу-маги вошли в некое волшебное пространство, а затем где-то и сквозь что-то пронеслись. При этом срабатывали механизмы колоссальной сложности, плескались и струились какие-то по-токи человеческих судеб (в том числе и Жориной судьбы тоже, которая сама по себе была схемой невероятной степени запу-танной и сложной), что-то происходило, что-то включалось и отключалось…
И что же?
И в какой-то нужной точке эти бумаги вылезли на свет уже в виде какого-то важного результата – единственно возможного в этой схеме.
Иными словами: был вход и был выход.
Вход и выход.
Всё!

Человеческому разуму не постичь, по каким лабиринтам, с помощью каких механизмов эти бумаги проносились в той схе-ме, куда их погрузили. Но одно достоверно: в ходе этого про-цесса Чернов, столь строго курировавший деятельность Медве-дева, внезапно умер от сердечного приступа.
И это естественно, ибо выйти на пенсию он уже никак не мог. Конторщики при жизни не бывают бывшими: даже и на пенсии и вплоть до гробовой доски они остаются конторщика-ми. Есть, правда, и другой вариант для конторщиков, совер-шивших поступки, вроде того, что сделал босс:  суд, бесчестие и тюрьма. Но он крайне нежелателен и для самого предателя, и для его родственников, и для карающих органов. Вот потому и случаются сердечные приступы, автомобильные катастрофы, самоубийства и прочее…
С непривычной для нашей страны оперативностью, зарабо-тал меч правосудия.
Тот факт, что Иван Иванович работал не на интересы госу-дарства, а на интересы тайной полиции, которую создал для са-мого себя господин Березовский, породил простое предположе-ние: от него должны тянуться ниточки к другим таким же уча-стникам этой преступной схемы.
 Ниточки были прослежены, и кое-кто после этого немед-ленно заболел и скоропостижно скончался, а кое-кто был аре-стован и ожидал суда…
Что касается, господина Хлястина, проживающего в Росто-ве-на-Дону, то ему была дана отсрочка в несколько суток для того, чтобы вычислить с большей точностью круг его общения. Об отсрочке он, естественно, ничего не знал и продолжал жить в своё удовольствие.
Миф о том, что у Березовского есть свои глаза и уши в са-мых неожиданных закоулках аппарата власти и по своему ус-мотрению он может включать и выключать различные механиз-мы – экономические, политические, организационные и многие другие, не был таким уж мифом. Он держал в своих руках пер-вый телевизионный канал, имел свои газеты… А кто владеет средствами массовой информации, тот и владеет всем.
Именно поэтому, как считал Медведев, нужно было дейст-вовать.
Новый президент уже дал понять всем олигархам, что он за-кроет глаза на происхождение их денег, лишь бы они исправно платили налоги и не лезли во власть. Некоторые этого не пони-мали. 
Хороший сигнал, звоночек – вот то, что таким людям было сейчас очень нужно.

Медведеву присвоили внеочередное звание, да что с того?! Ведь он никогда и не носил форму. И всё же  приятно. Оценили! Познакомили с некоторыми изменениями.  Не со всеми, конеч-но, и не потому что не доверяли, а потому, что  всего о подвиж-ках  в конторской системе сами не знали.
А он и не торопил события. Да, это была всё та же самая зо-на – он это прекрасно понимал. Но часть лагерной шушеры, окопавшейся в хлеборезках и прочих тёплых местах, была сдви-нута с места. Часть лагерных авторитетов была разжалована, а другая часть получила свои чёрные метки: мол, скоро и за вами придём, если не поймёте по-хорошему.
А то, что не поймут, – это было ясно уже сейчас.
Сейчас он хотел  покинуть Москву  тихо и незаметно. Ещё не все ниточки, тянувшиеся от Березовского и продавшегося ему босса, перерезаны. Некоторые ещё просто-напросто не об-наружены. Да и Ванин мог не успокоиться. Ведь, в тетради Осипова прямых указаний на него нет. Значит, если будет след-ствие, если  будут глубоко копать, если докопаются до Григо-рия… Слишком много «если».
Правда, в Конторе заверили, что он всецело под их охраной. Такие кадры на вес золота… Выдали бумагу, как-то напоми-навшую известную охранную грамоту  кардинала, которой он снабдил леди Винтер: «Всё, что сделает…– сделано во благо государства… Всем конторщикам на местах всемерно помогать предъявителю…»
«Это, конечно, замечательно, – думал Медведев. – Только, не появится ли соблазн у того самого нового его босса прикон-чить чрезмерно успешного коллегу. К тому же, я видел бумаги Жоры. У них может закрасться сомнения, все ли бумаги  пере-дал? Не оставил ли себе? Так… для  ещё одного внеочередного звания?! Кто их, конторщиков, поймёт, что у них в голове? А уж сам факт, что мне известны фамилии уж очень влиятельных и высокопоставленных, тем более не гарантирует безоблачную жизнь. Ну, да ладно! Прорвёмся!»
  Мария Сергеевна уже знала о случившемся и никак не свя-зывала это несчастье с Медведевым.
– Я ему столько раз говорила, чтобы не садился пьяным за руль. Так нет… Хорохорился…
Мария Сергеевна  осунулась, побледнела. Да и кого горе красит?!
Медведев извинился, что на похоронах быть не сможет. Обещал звонить…
Мария Сергеевна  обняла его, всхлипывая:
– Ты только не забывай меня! У меня никого на белом свете больше нет. Дочь – отрезанный ломоть… Не забывай меня, Лё-ша!
Потом Медведев связался по телефону с Мариной.
– Девочка моя, – произнёс он совершенно новую  для него речь. – Мы через полчаса уезжаем в Ростов. Будь, пожалуйста, готова.
Странное дело! Как же нужно приручить строптивую, что-бы она, ни слова не говоря, выполнила столь неожиданную просьбу!
  Когда через тридцать минут Медведев зашёл домой, Ма-рина уже была готова. Голубая куртка, тёплые штаны, сапоги, шерстяная бело-голубая шапочка и большая дорожная сумка – вот и вся  экипировка. 
Уже когда выехали за пределы Москвы, Марина вдруг спросила:
– А почему не на самолёте или на поезде?
– На машине романтичней, – ответил Медведев.
– Уж и не знаю, что ты нашёл романтичного в зимней доро-ге.
– А всё! Дорога, движение, скорость, цель – разве не роман-тика? И природа! Посмотри, какая красота вокруг!
Марина посмотрела и ничего такого прямо-таки уж необык-новенного не обнаружила: заснеженные поля по бокам дороги, да редкие деревеньки... Нищета начиналась сразу же за преде-лами напыщенной и самодовольной Москвы.
– Не представляю, как тут можно жить, – тихо сказала Ма-рина.
– Живут люди, – сказала Медведев. – Да ведь и я жил в де-ревне. А уж там глушь была такая, что и не сравнить…
Помолчали. Дорога была скользкой. Ехали осторожно. Медведев, всё внимание которого было сосредоточено прежде всего на опасностях, которые вдруг могут откуда-то возникнуть, всё-таки чувствовал: Марина недовольна, но старается виду не подавать.
– А по-моему, жить в нашей стране можно только в Москве и  Петербурге…
Медведев рассмеялся:
– Вот-вот! Все столичные так говорят! Но на самом деле это у вас вроде бы как один-единственный город Москва-Питер. И у него есть один-единственный пригород: Сочи-Кисловодск-Петергоф. И на этом вся Россия для вас заканчивается.
– Вот мы сейчас едем в Ростов – продолжала Марина … Ну и что хорошего в этом Ростове? Большая деревня, где все друг друга знают, где невозможно никуда пробиться, если не чей-то родственник.
– Ну а я – чей родственник?
– Ты –исключение. А исключение подтверждает пра-вило. Конечно, ничей. Хотела бы, чтобы стал моим! – Она прижалась щекой к его плечу.
По обочине однообразно тянулся вал грязного снега. Вдоль дороги понуро стояли деревья, согнувшись под тяжестью влаж-ного снега. Тоскливо накренились под тяжестью проводов дере-вянные столбы, а вдалеке на пригорке белел одинокий домик с шиферной крышей; из трубы валил дым… Всё было грязно-серым, словно Художник забыл свои краски и рисовал только серые картины: серое тяжёлое небо, серая дорога, серые одно-образные дали.
Вскоре картина поменяли  краски, и уже вдоль дороги вы-сились огромные сосны. Их зелень оживляла грязный пейзаж, и на душе становилось легче.
– Ну, посмотри на тех, кто у власти в нашем городе, – про-должала Марина. – Все они выходцы или из одного Пролетар-ского райкома партии…
– Ну и что? – возразил Медведев. – Вот новый президент начнёт закрепляться у себя наверху, и увидишь: и он к власти приведёт бывших сослуживцев, тех, кого лучше знает, кому до-веряет. Это естественный процесс.
– Ну, допустим, что это нормально. Ну а  тащить во власть родственников – это как? Подбирают людей не по их деловым качествам, а по признаку личной преданности!
Медведев только вздохнул в ответ. Подумав, всё-таки отве-тил:
– Это плохо. Но – ненадолго. Все ведь они смертники. И не потому, что все рано или поздно умрут, как и положено людям, а потому что ходят по лезвию бритвы. Так что: завидовать не-чему.
  Проехали Мценск, Орёл. Повернули на Воронеж. День клонился к вечеру. Транспорта становилось меньше.
 –  Я не большой специалист, – продолжала Марина, – но думаю, что страдает не только дело. В первую очередь плохо, что люди теряют веру в справедливость выборов,  теряют ощу-щение, что они могут влиять на власть… Разве ты этого не по-нимаешь? Это, как в Зоне. Все подчинены пахану, который дер-жит зону. Вокруг шустрят все остальные, от авторитетов, при-ближённых к пахану, до всех прочих… Там тоже – главное – личная преданность. Это и означает – жить по понятиям!
 Медведев это хорошо понимал, но не стал развивать тему.
 – Слушай, Мариша, а откуда ты всё это знаешь? Неужели у вас дома это обсуждается? Да и что могут знать твои родители?
– Дело в том, что люди – не такие идиоты и всё знают и ви-дят. Тебя, например, никогда не интересовало, что нас ждёт в недалёком будущем?
  – А что нас ждёт?
  – А знаешь ли ты, что за Уралом в России проживает сем-надцать миллионов россиян…
  – Ну и что?
  – А то, что в приграничных с нами областях Китая прожи-вает триста пятьдесят миллионов голодных китайцев!
  – Откуда у тебя такие сведения?
  – Радио нужно слушать! К тому же, ежегодно число росси-ян сокращается на один миллион! Выводы напрашиваются сами. И как тебе такие перспективы?
– Не утешительные.
– В Москве лучше, – заключила свои рассуждения Марина. – Я прекрасно понимаю, что и тут то же самое, но оттого, что народу много, все эти ужасы как бы тонут в огромной массе со-бытий и людей и не так заметны, как в маленьком Ростове.
– Ну, допустим: Ростов – это плохо. А как же твои папа с мамой? Они что же – зря столько лет прожили в Ростове? Столько сил положили на него?
– Зря. Лучше бы они эти силы подарили Москве…
Медведев  слушал Марину и думал: «От умных родителей понаслышалась, и теперь повторяет». А Марина, между тем, об-ладала одним бесценным свойством: чутьём. Вот и сейчас она точно знала, что здесь что-то не то. Не из-за романтики они едут в машине, а по какой-то другой причине, и причина эта не очень-то приятная. Знала Марина и другое: спрашивать напря-мую или пытаться выведать нужную информацию с помощью каких-то женских хитростей – совершенно бесполезно. Медве-дев вмиг бы раскусил все эти приёмчики… Отсюда и недоволь-ство.
 К политике старались больше не возвращаться. Изредка пе-ребрасывались какими-то случайными замечаниями, по радио слушали музыку, в которую, впрочем, вторгались какие-то не-прошеные известия о каких-то событиях в мире…
  Они проехали Воронеж поздним вечером.  Чем ближе пе-ремещались на юг, тем снега становилось меньше. Силуэты до-мов были смазаны, как тушёвка на ученической работе, и даже высокие сооружения города растворились в плотных сумерках. Моросящий дождь вперемежку со снегом только дополнял кар-тину, и настроение у Алексея, как и погода, портилось с каждой минутой.
Между тем, время шло, и усталость брала своё. Пора было устраиваться где-то отдохнуть. Когда же Медведев, хорошо знавший эту дорогу, свернул в сторону, настроение его улучши-лось. Проехали шлагбаум и остановили машину на площадке возле гостиничного домика.
Расположились: занесли вещи в номер, осмотрелись: за ок-ном среднерусский пейзаж. Маленький городок, о существова-нии которого мало кто слыхал, жил своей привычною жизнью.
Приняв душ, Алексей и Марина спустились в ресторанчик с поэтичным названием «Пегас». Отделка, которую все в нашей стране с поразительным упорством называют таинственным словом «евроремонт», чеканка на стенах, картины. Четвёртый сорт, который себя с трудом пытается выдать за третий.
Как сообщила девушка, провожавшая их к столику, здесь часто выступают местные поэты, поют барды, собирается твор-ческая интеллигенция. Ну что же: послушаем, посмотрим…
Настроение улучшилось. Заказали мясные салаты, шашлыки и красное сухое вино.
А в углу зала насиловал пианино патлатый музыкант. Его лихо старались заглушить барабанщик и гитарист. Рядом в такт музыки  извивались две пары. Приметы глухой провинции…
Алексей съел шашлык, выпил вино, закурил. Впереди – долгая зимняя ночь в уютном номере, и никуда не нужно торо-питься...
Официант, перебросив белое полотенце через руку, сменил пепельницу.
– Я бы выпила кофе, – сказала Марина.
– Натуральный? – уточнил официант.
– Можно натуральный. Только, принесите, пожалуйста, не-много сливок.
– И пирожное?
– И пирожное! Кутить, так кутить!
– Ну, тогда уж и мне тоже, – сказал Алексей, глядя на тан-цующих.
Официант стремительно удалился выполнять заказ, а музы-ка звякала, бренчала и шумела, производя впечатление, хотя и не вполне серьёзное, но всё же радостное.
В зал тем временем вразвалку вошли четверо рослых брито-головых парней в чёрных кожаных куртках.   
Здоровяки шумно расселись за соседним столиком.  Офици-ант торопливо, с угодливой улыбкой, стал записывать заказ. 
 Клиенты вели себя нагло, громко ругались, не обращая на окружающих никакого внимания.
Марина поморщилась и посмотрела на Алексея.
– Вот же не повезло. Испортили кайф.
Видимо один амбал, тот, что сидел поближе к их столику, расслышал её слова. Встал и,  пошатываясь, подошёл. Застыл в метре от Марины и уставился на неё бессмысленными глазами, соображая: кто  такая.
– Слышь, ты, – протянул он руку, – пойдём танцевать! А?
Марина испугано взглянула на Алексея.
– Слышь, ты, – подражая парню, громко сказал Алексей. – Топал бы ты отсюда, а?
– А ты кто такой? – амбал нагло посмотрел на Алексея и был готов уже нанести удар, но в этот момент его руку перехва-тил Алексей и сжал её с такой силой, что тот, протрезвев, огля-нулся на дружков.
– Тебе чё, жить надоело? – спросил, вставая, огромный де-тина.  Видимо, старший в их компании.
Медведев спокойно ответил:
– Ребята, не стоит шуметь. Ей-богу, не стоит. Мы сейчас с дороги. Устали. Если хотите, давайте, поговорим завтра часов в девять.
– Ты кто такой здесь, чтобы нам диктовать! – петушился обиженный, едва отняв руку. – Хошь, я тя щас на полу размажу?
– Погодь, Федя… – утихомирил его главный. – Мужик, ви-дать, не знает наших правил. Приезжий. Издалека. Это ведь то-же – учитывать нужно. Завтра, так завтра… Договорились. Только вот что, красавчик: за то, что испортил нам праздник души – с тебя штука баксов! Ты понял? – переспросил старший. – Штука! Приготовь, если не хочешь перевернуться по дороге. Это – наша территория.
Другой предупредил:
– В милицию можешь не обращаться – не советую. Мили-ция тоже наша. Тут всё – наше.
– Ваша зона?
– Наша зона. А чё? Непонятно, что ли? Слышь!
– Ну, что ж, в девять во дворе… –  отрезал Медведев.
– Он ещё нам стрелку набивает! – продолжал петушиться Федя. – Ты лучше нам баксы готовь, а то мы твою тачку в ме-таллолом свезём. Понял, хмырь недорезанный?
– Будет тебе, Фёдор, – успокоил его старший. – Куда он от нас денется. Принесёт…
Он отвёл пьяного дружка к столу, а Алексей подозвал офи-цианта.
– Мы так и не дождались своего кофе. Да и что-то расхоте-лось. Рассчитайте нас.
Расплатившись, они взяли у барной стойки бутылку шам-панского и плитку шоколада.
– Вот тебе и романтика! – сказала Марина, как только они оказались у себя в номере.
– Пустяки, – успокоил  Медведев. – Могло быть и хуже.
– И что же теперь делать?
– Есть несколько вариантов. Ты, главное, не беспокойся.
Медведев уселся в кресло и взял на колени телефон. Усмех-нулся. Странно: опасность пришла совсем не оттуда, откуда он её ждал, но всё того же происхождения – зоновского. Зона и здесь не отпускала, нагло вторгалась в его жизнь.
Ты от неё, она за тобой!
Одним из вариантов был Жека Кабанчик – человек, в сущ-ности, миролюбивый. Мечтательный и почти нежный. Только с помощью тихой любви ко всему железному и сложному и мож-но было открывать с такою лёгкостью всякие замки и запоры. Но у Жеки Кабанчика, кроме нежности и вежливости, были ведь и другие таланты. При всём его индивидуализме он имел связи. Он ведь ещё в зоне понял, что вариант «один на льдине» – не самый лучший, когда речь идёт о выживании. Да и азарт в нём кое-какой тоже был. На одной тихой любви к железу – сейфа не откроешь.
Медведев вспомнил Жекины рассказы о зоновском житье-бытье, о тамошних развлечениях, щекотавших нервы зэкам: ко-гда огромный камень взмывает вверх и вся весёлая компания только и ждёт момента, когда, согласно правилам, можно будет разбегаться. Игра приучала к принятию молниеносных реше-ний: только в нужную секунду можно было бросать руки и раз-бегаться кто куда.
Сам Медведев никогда в жизни не играл в эту дурацкую иг-ру и даже никогда не видел со стороны, как она выглядит, но понимал одно: вот сейчас это старинное зэковское развлечение и само пришло к нему в гости.
Камень пока только-только взмывает вверх.
Согласно правилам зоны, пока никуда нельзя бежать. Тре-буется лишь выждать момент.
И лишь в последнюю секунду – он должен, он обязан будет увернуться. И спасти человека, доверившегося ему.
Марина расположилась возле телевизора, а Медведев, на-брал тем временем телефон Евгения Кабанова. Тихим голосом попросил его приехать, рассказав вкратце о том, что произошло.
Кабанчик отрапортовал: мол, понял, в назначенное время буду.
Положив трубку, Медведев подумал: а что мне ещё остаёт-ся? Ведь не платить же и в самом деле деньги этим мордоворо-там? С другой стороны, высвечиваться более активными дейст-виями – тоже не хотелось.
Утром Кабанчик уже стоял во дворе, скромно и нисколько не воинственно.
– Приехал? Спасибо.
– Машина – за углом. Там пацаны.
Медведев усмехнулся: тоже ведь смертники, как и эти вче-рашние амбалы. Но что поделаешь – приходится прибегать к таким услугам.
– Они, думаю, не потребуются. Попытаюсь миром решить. Стрелка забита на девять. Скоро подойдут.
– Да я и не тороплюсь, сказал Жека. – За кои годы хоть раз вам  на  что-то сгожусь. А то всё я к вам обращался…
– Сочтёмся, – утешил его Медведев.
– Верно. По моему понятию, где так считаются – это уже не дружба, а сделка. А вы говорили мне: «давай дружить!» Я так понимаю…
– Ну, что ж, правильно понимаешь. Только ты не горячись. Бывают такие отморозки, что не соблюдают даже законов зоны.       
– Бывают, – согласился Жека. – Всё в мире перевернулось. Недавно узнал, – авторитетный вор стал, кем бы вы думали? Бизнесменом! Говорит, здесь можно больше поиметь, и бегать от ментов не нужно…
– Правильно говорит, – сказал Медведев. – Хотя, к сожале-нию, и в бизнесе правила зоны тоже ведь соблюдать нужно…
– А я и делать ничего не буду. Для этого у нас Витёк есть.
Жека свистнул, и к ним подошёл двухметровый детина в свитере и кожаной куртке. На толстых пальцах блестели перст-ни с черепами. Толстая золотая цепь не могла полностью спря-таться за свитером.
 Он стал молча и посмотрел на Медведева.
– Сейчас должны подъехать. Ты только не очень шуми, – попросил он приятеля. – А мы, пожалуй, пойдём в холл. Неза-чем тут рисоваться.
– Ты бы там вытащил своих ребят из машины. Сколько вас?
– Ещё двое. Все при пушках…
– Одного оставь у машины, а другой на улице пусть погуля-ет.
За те годы, которые Жека Кабанчик общался с Медведевым, он смог убедиться, что этот человек редко когда ошибается. Может, и правда – отморозки какие? Он кивнул, и Витёк расста-вил своих, как и рекомендовал Медведев.
Евгений вместе с Медведевым зашли  в помещение.
Через минут пять на джипе подкатили четверо, всем своим видом показывая, что они здесь хозяева.
Вперёд выступил Витёк.
– Ты, что ли, набивал стрелку? – спросил он.
– А ты кто?
– Кто-кто – дед Пихто!
Главный оценивающе посмотрел на Витька и пренебрежи-тельно сплюнул.
Витёк, не обращая внимания на подходящего к нему громи-лу, бросил своему приятелю, сидящему в кабине и наблюдаю-щему за происходящим из-за низкого чугунного забора:
– Слон, скажи Серому, чтобы не суетился. Мы тут недол-го…
Он подошёл к приехавшим и вопросительно посмотрел на старшего.
– Какие проблемы?
– А ты кто?
– А кто ты такой, чтобы я тебе говорил, кто я?
– Я – Тихон. Это моя зона.
– Твоя зона? – презрительно переспросил Витёк, понимая, что перед ним стоит обнаглевший лох, который и в зоне-то не бывал. – Это как же понимать?
– А так: всё, что здесь – моё!
– И я вот здесь. И я, значит, твой?!
Разговаривая, Витёк незаметно приближался к Тихону.
– А что? Это – моя территория. Мы сидели в кафе. Подошёл мой кореш, хотел потанцевать с его тёлкой, так тот взвился, на-хамил… У нас так не положено. За такое платить нужно.
– И что же сразу не разобрались?
– Сильный бугай… Да и шум нам ни к чему. Набили стрел-ку на утро… Обещал, что не сбежит.
– Ты, сопля, хотя бы знаешь, на кого пасть открыл?
– А что? Всё по понятиям! Нахамил, пусть платит! Кем бы он ни был!
– И сколько ты с него хочешь?
– Штуку баксов. Не много. Честь наша дороже тянет.
– Штуку баксов? Ну, ты даёшь! А теперь послушай сюда: ты мне платишь пять штук, за то, что я сюда ночью должен был переться, пацанов моих тревожить. А их покой – знаешь, сколь-ко стоит? И, как увидишь его машину – ползи в нору…
– Что-о-о?!
И в этот же момент удар неимоверной силы уложил Тихона на землю. Он не успел ничего понять. Дружки Витька внима-тельно наблюдали за происходящим во дворе кемпинга за невы-сокой чугунной изгородью.
Сторонники Тихона рванулись было, но тут же наткнулись на ствол пистолета.
– Не дёргайтесь, суки! –  прорычал Витёк. – Я ещё не дого-ворил с вашим Тихоном.
Тихон встал с земли, увидел в руках Витька пистолет и по-серел.
– Ты кто? – уже без вызова спросил он.
– Ты меня услышал? Гони пять штук. Время пошло. Через час – будешь должен шесть. Моё время дорого стоит.
Тихон хотел было сесть в джип, но его остановил Витёк.
– Нет. Тачку оставь. Можешь оставить её со своими брата-нами. Пусть посидят, отдохнут… Или, пусть кто из них смотает, принесёт бабки. Время пошло!
Витёк повернулся, и, не глядя на обескураженных местных бандитов, направился в сторону крыльца.
Он скорее интуитивно почувствовал, чем услышал шаги бе-гущего к нему парня в яркой спортивной куртке и ножом в руке, и  почти не глядя в его сторону, ни секунды не раздумывая, вы-стрелил. Тот, словно споткнулся, и удивлённо стал оседать на землю.
– Вот уж теперь шесть штук, – бросил Тихону Витёк и за-шёл в холл.
Когда через полчаса к своей машине вышли Марина и Алексей, во дворе было тихо и спокойно. Жека Кабанчик прика-зал следовать за машиной Медведева, попросив не сильно гнать.
– Водила наш ещё не ас. Да и кто знает, что надумают эти придурки?!
– И что? Принёс?
– А куда ему деться?! Зона – она и есть зона! Побеждает тот, кто сильнее! Витёк улыбнулся своим дружбанам, показывая ряд золотых зубов.
Те одобрительно кивали и посмеивались. Каждый из них сейчас получил по полторы тысячи долларов. Просто пришлось проехать километров триста, да ночь не поспать…

Дальше ехали уже без всяких приключений. Настроение, однако, было несколько подпорчено:
– Романтика дальних дорог, – только сказала Марина и за весь оставшийся путь так уж больше ничего и не сказала – всё о чём-то думала своём.
И Медведев думал.
Самое простое: брать таких и стрелять на месте. Пусть не всех, а хотя бы выборочно, но польза была бы. Но с другой сто-роны: а где же тогда закон? И чем тогда мы будем отличаться от них?
Но если не мы их, то они нас… Пока будем думать и сюсю-кать с играми в закон, кто знает, чем это всё может кончится?
И ещё одно приходило на ум: если стрелять тех – он мыс-ленно представил себе компанию стриженых амбалов, – то по-чему не этих? – он мысленно переключился на соседнюю маши-ну с Жекой Кабанчиком. И если этих не стрелять, потому что они сотрудничают с властью или потихоньку врастают в эконо-мику, то как проводить эту грань: наши – не наши? Не получит-ся ли опять, как тогда в ГУЛАГе: социально чуждые и классово близкие?
26.             Нужно ли говорить, что за последние годы Рос-тов-на-Дону преобразился. Цветная плитка красивыми рядами выровняла ямы на тротуарах. Нарядные фасады домов хваста-лись своим богатством. Яркая реклама призывала посетить, ку-пить, осчастливить…
  Помолодел и проспект Октября, приобрёл новое название – проспект Нагибина, в честь директора вертолётного завода. Кто-то становится пароходом, кто-то – новой звездой на небо-склоне, а кто-то стал проспектом. А это, ведь, значило, что за-служил уважение современников!
  Огромные здания умирающих заводов, выходящие фаса-дами  на проспект, перестроили в современные торговые ком-плексы, дающие прибыль предприятию и налоги городу боль-шие, чем давали те заводы!
  И, тем не менее, вертолётный  жил! Конечно не так, как когда-то, когда выпускали в месяц несколько машин, и голова не болела, кто их купит. Отправляли друзьям на Запад и Восток, на Кубу и в Эфиопию, в Ирак и Монголию… Да кому только не требовались наши вертолёты, летающие, стреляющие, да ещё и  по бросовым ценам, или в долг, в кредит, самый льготный, лишь бы вы к нам хорошо относились, лишь бы мы были вместе!..
  Такое было в любой отрасли народного хозяйства.
   Легковые машины наши, дерьмовые, купить было нельзя. Только по очереди, или по распределению, если заручился одобрением «треугольника» – секретарей партийной и профсо-юзной организаций и, ясное дело, директора. Позже появился «ЛогоВАЗ» Березовского, который продавал машины с сущест-венной наценкой. Стало легче оседлать стального коня! А уж если повезёт, можно было приобрести и реэкспортную машину. Раньше для себя делали абы как, а уж на экспорт!..  Туда и дета-ли из качественной стали, и дополнительный контроль при сборке, и грунтовка перед покраской… И стоила такая машина ненамного дороже, и цвет можно было выбрать, не то, что у нас предлагали – одного цвета: либо грязно-белый, либо чернильно-феолетовый. А можно было приобрести и модного цвета глины, почему-то называемого цветом «беж».
  Правда, эти самые реэкспортные машины за границу не отпускались. Не то заграница отказывалась, не то ещё что, но они прямо с завода и шли как реэкспортные! И все были счаст-ливы, и в первую очередь Борис Адамович Березовский.
  А сейчас?! На каждом углу автомобильные салоны: бери – не хочу! Наши,  импортные, на любой вкус! Как говорил вели-кий Райкин: чёрный низ, белый верх… – всё к вашим услугам, только купите!

   На территории «Роствертола» в крытом павильоне раски-нулась выставка, на которой демонстрировались успехи про-мышленности и строительной индустрии области.
  На двух красочных стендах фирмы «Донской строитель» были показаны здания, украшающие разные города и станицы донского края и Северного Кавказа. Здесь и многоэтажная го-родская школа со стадионом и плавательным бассейном, и рай-онная больница на  триста коек, и жилой дом в самом центре Ростова.
  Посетители лениво ходили по павильону, задерживаясь больше у стендов с образцами стройматериалов, новой строи-тельной техники и новых инструментов.
  Возле стенда стоял главный архитектор фирмы «Донской строитель»  и рассказывал любопытствующим, в чём принципи-альная новизна предлагаемых технологий.
 Медведев побродил между экспонатами,  пообщался с об-ластным начальством, улыбнулся Олечке, которая раздавала рекламные буклеты, и направился к машине.
 Выставка  выставкой, но и работать нужно!
 В офисе Николаев рассказывал об очередных трудностях. Пожарники озверели! Просят бесплатно проект сделать! И – не дачного домика, а пятиэтажки для сотрудников.
– Сплошное жульё! – возмущался  Сергей Сергеевич Вла-димиров. – Полный беспредел чиновников! Взятки, вымогатель-ства... Воры не идут ни в какое сравнение с облачёнными вла-стью чиновниками: пожарники и милиционеры, таможенники и метрологи, юристы и обыкновенное бюро технической инвента-ризации! И способы выжимания схожи: волокита, мелочность, буквоедство, формализм… Не поверите, шеф! Никакие гаишни-ки – мастера машинного доения им и в подмастерья не годятся! Процветает всеобщий закон зоны.  Куда не сунься – плати! За согласования плати, за экспертизу плати, санэпидслужбе плати, милиции  плати…
   – Одну минуту! – прервал причитания Владимирова Мед-ведев. – А как вы думали? Экспертизу бесплатно будут делать?
   – Да я разве против?! Так, кроме того, кроме кассы  нужно платить!
  – А вы не платите!
  – Ну, да! И что вы со мной сделаете, если сорвём сроки?
  – Выгоню!
  – Ну, вот! Поэтому и плачу.
  – И что, из своего кармана?
  – Бог с вами! Откуда у меня такие деньги?
  – Тогда не причитайте. Давайте, лучше решим, что будем делать с несчастным долгостроем?
  – Это, с каким же?
  – А что, у нас их много?
  – Да нет! Это я так… Вы о городском онкологическом диспансере?
  – О нём, горемычном, о нём.
  – Так, город же средства не выделил! Они нам задолжали столько!
  – Конкретно, по этому объекту?
  – И по этому…
  – Нет. Это похоже на «сказала-мазала». Завтра у меня на столе должна быть полная картина: какой объём выполнен, сколько не оплатили. Что осталось сделать, на какую сумму. Что мешает? Всё.
  Медведев поднялся из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
  Оставшись один, посмотрел в окно и вдруг увидел, что на землю хлопьями падает снег.
  Как любил такую погоду Алексей!
  Почему-то вспомнилось, как мальчишкой катался на само-дельных лыжах.
  Вырезал с приятелями из пятимиллиметровой фанеры две полосы. Один конец заострял и над водяным паром сгибал его. Потом приспосабливал крепления из обычных кожаных ремеш-ков – и лыжи готовы!
 Не имеющие желобка лыжи разъезжались на насте. И спус-кались они с горок без всяких палок… А девчонки съезжали на куске фанеры. И с визгом, шумом… Случалось, у подножья горки образовывалась куча-мала… Да… счастливое детство…
 Как там дома? Родителей давно уже нет в живых. Но сестра с мужем жила в отчем доме. И с ними Алексей редко переписы-вался. Нужно бы позвонить…
 Закурил, набрал номер квартиры Леонова. Трубку взяла Марина.
– Здравствуй, Мариша! Как ты смотришь, если я вечером к вам заеду? 
– Как я могу смотреть!

Приходу Медведева Василий Петрович и Евдокия Викенть-евна, как всегда, были очень рады. Марина же почему-то держа-лась в стороне, как будто она этого взрослого дядю почему-то стеснялась – так часто бывает у детей: приходят взрослые, а они насупятся и сидят себе в стороне.
Медведев и не смотрел почти в сторону Марины  – сразу втянулся в разговор со старым математиком. Краем глаза Алек-сей видел только, что Марина занимается вязаньем. Хмыкнул: «Не знал, что за нею водятся  такие способности!»
Разговор между тем шёл о реперной геометрии. Математик почему-то счёл своим долгом объяснить Медведеву, почему он, профессор, будучи специалистом не последней величины, не смог в том самом телефонном разговоре дать вразумительные объяснения. Реперная геометрия! Это ведь французская школа, скажу я вам, и тут всё не очень-то просто… Далее последовали пространные объяснения фундаментальных основ какой-то тео-рии, и Медведев почувствовал, что у него кружится голова.
Леонов был человеком наблюдательным и поэтому сразу же успокоил Медведева:
– В сущности, математика, знаете ли, – наука примитив-нейшая, которая просто напустила на себя важный вид. На са-мом деле в математике всего лишь два действия – сложение и вычитание, а если говорить совсем уж строго, то и того меньше – одно действие. Просто вся эта строгая, знаете ли, совокуп-ность, тех или иных алгоритмов и концепций – неизбежно вы-зывает резь в глазах, у тех, кто пытается наблюдать за ними со стороны: всё это мелькает, мелькает перед глазами и кажется непостижимым.
В разговор вступила Евдокия Викентьевна:
– Вот тебе и не сложно! То-то ж дожил до старости и столь-ко трудов имеешь, а о реперной геометрии толком и не знаешь. 
Василий Петрович разволновался: задели его честь!
– Да ты пойми: в математике существует несколько десят-ков таких разделов, в каждом из которых может разобраться только тот, кто посвятил ему всю свою жизнь. – Василий Петро-вич, не увидев в глазах своей супруги должного сочувствия, по-вернулся за поддержкой к Медведеву: – А все остальные мате-матики будут только смотреть со стороны, и почёсывать затыл-ки, делая умный вид. Но я, как человек честный, прямо заявляю: я в реперной геометрии ничего не смыслю!
– Да вы не беспокойтесь, – утешил его Медведев. – Пробле-му  я уже давно решил.
– Нашли всё-таки специалиста?
– Очень легко нашли. Особенно, если учесть, что он в Рос-тове один-единственный.
– А то я уже было, решил тогда, что вы обиделись. Сами понимаете: что должен испытывать старый математический волк, когда к нему обращаются за помощью не в химии, не в физике, а именно в математике, а он не в силах ответить члено-раздельно…
– Вы не беспокойтесь, – продолжал Медведев. – Я ведь к вам и пришёл сегодня совсем по другому поводу.
– Нужен какой-то другой раздел математики?
– Нет-нет, ни в коем случае! – Медведев загородился рука-ми от этого страшного предположения.
– С математикой я разбираюсь в повседневной жизни до-вольно просто: если что-то надо посчитать, то я и в уме легко и быстро считаю. Ну а если что-то посложнее, то для этого суще-ствуют калькуляторы, компьютеры… У меня на работе бухгал-теры – очень высокой квалификации; экономисты – тоже есть…
– Квалифицированный бухгалтер или экономист – это в на-ше время большая проблема, – вмешалась Евдокия Викентьевна. – Столько их развелось!..
– Так же, как, впрочем, и юристов, – вставил Василий Пет-рович.
– Все при дипломах, а знаний-то настоящих и нету. Вот взять хотя бы нашу соседку, – она оглянулась на мужа, – ну ты знаешь – Ларису, которая живёт на два этажа ниже, так у неё сын закончил минувшим летом…
Медведев, не очень вежливо прервав Евдокию Викентьевну, сказал, обращаясь сразу к обоим супругам: – А вы знаете, я к вам пришёл по одному очень важному делу.
Евдокия Викентьевна сразу замолчала, вопросительно огля-нувшись на мужа.
– Мы с Мариной посовещались недавно, – продолжал Мед-ведев, – и пришли вот к какому выводу: нам с нею пришло вре-мя пожениться… Что вы на это скажете?
Родители изумлённо молчали. Марина перестала вязать.
Краем глаза Медведев видел, что Марина оставила своё за-нятие и тоже молча смотрела на происходящее как бы со сторо-ны. Юмор-то был в том, что ни о чём таком она с Медведевым никогда не говорила, о своём нынешнем предложении он с нею никак не договаривался, и для неё это было такою же неожи-данность, как и для её родителей.
– Простите: как вы сказали? – не понял Василий Петрович.
Медведев повторил. Родители что-то загалдели – радостное и невнятное, а Марина снова обратилась к вязанию, будто речь шла не о ней.
Наконец, Евдокия Викентьевна догадалась:
– Мариночка! Доченька! Ты-то хоть скажи что-нибудь!
– Вот именно, – весомо вставил старый профессор. – Мы бы хотели послушать и твоё мнение.
– А что я? – спокойно ответила Марина. – Я не против.
– Не против – это как? – допытывался отец.
– Не против –  означает: за!
27.              Возможно, техника достигнет когда-нибудь вы-сокого уровня, и долгожданная машина времени всё-таки поя-вится. Тогда какой-нибудь шальной журналист, преодолевая мглу веков, отправится брать интервью к султану Баязиду, си-дящему под столом в то время как Тимур, известный также под другим именем, пирует со своею бандой авторитетов сверху – над столом.
Пользуясь многочисленными достижениями техники, жур-налист безнаказанно протиснется между ногами сидящей за сто-лом братвы и обратится к пленённому султану со следующим вопросом:
– Скажите, пожалуйста, господин бывший султан: приятно ли вам сидеть вот так – под столом своего врага, отнявшего у вас всё – и власть, и могущество, и деньги?
– Нет, конечно, – ответит султан в протянутый ему микро-фон. – Кому ж это приятно – лишиться всего и сидеть под сто-лом, и поедать брошенные туда куски? Гораздо приятнее сидеть над столом и самому кидать кому-то другому обглоданные кос-ти. Да ещё и пинать его ногами – вот как они меня сейчас! Вы ж видите, что они со мной делают?
– Вижу, конечно…
– Как бы я хотел быть сейчас на их месте! Ведь это такое наслаждение: есть, пить, да ещё и пинать кого-то ногами!
– Но это всё – мечты… А как вы думаете, была ли у вас возможность избежать столь горестной участи?
Разжалованный султан тяжко вздохнёт и скажет:
– Думаю, что такой возможности у меня не было.
– И вы знали, что это так и сознательно шли навстречу сво-ей гибели?
– Нет, конечно. Такое знание приходит всегда лишь тогда, когда становится слишком поздно.
– Но если бы нашлась такая сила, которая бы сумела вер-нуть вас назад, вы бы постарались что-то исправить в своей судьбе, чтобы избежать такого позорного поражения?
– Нет, конечно. Я бы тут же забыл все уроки судьбы и начал бы вести прежний свой образ жизни.
– И к какому выводу вы пришли, исходя из своего горестно-го опыта?
– Всякое торжество кого-то над кем-то неизбежно заканчи-вается тем самым, что вы сейчас наблюдаете у меня. А я торже-ствовал над другими слишком долго и слишком безнаказанно. И вот теперь – неизбежное возмездие. Находясь под столом, я осознаю это теперь особенно остро: ничего сделать нельзя было с самого начала. Я шёл прямо к этому финишу.
– Будут ли у вас какие-нибудь пожелания грядущим поко-лениям воровских авторитетов?
– Какие ещё пожелания? Пусть они все передохнут! – гнев-но ответит низвергнутый султан и, словно бы пытаясь извинить-ся за свою невежливость, добавит: – Но у меня сегодня день вы-дался очень удачный: кости так и летят под стол, и они – ну очень уж сегодня вкусные. Когда меня потом вернут в мою тем-ницу и снова посадят на цепь, я опять буду голодать. Мне надо сейчас срочно подкрепиться… Очень хочется пожить подоль-ше… Так что извините, но мне сейчас не до вас, а тем более – не до этих сволочей, которые станут авторитетами на этой земле после меня!
И, жадно чавкая, он продолжит прерванную по вине дотош-ного журналиста трапезу.

К сожалению, это всё мечты, и техника до такого уровня пока ещё не дошла. И не существует пока ещё способа объяс-нить всем паханам на всех зонах тщетность их усилий по загра-бастыванию всего на свете. Так они, бедняги, и живут в неведе-нии, полагая, что их праздник жизни никогда не будет нарушен, и ничто не помешает им наслаждаться и в дальнейшем властью и награбленным имуществом.
Один из таких паханов – господин Березовский, – оказав-шийся нынче на гостеприимном Западе, не был столь кровожа-ден, как Баязид. У него вообще было одно удивительное свойст-во: по-настоящему он не испытывал ненависти ни к кому. Если бы кто-то ему сказал: вот тот самый Медведев, который навёл на тебя следственные органы, он бы и к нему не испытал ника-ких особенных чувств. Но так же точно он и любви, и благодар-ности и даже признательности не испытывал ни к кому на свете.
Да мало ли было таких ваятелей, которые относились к на-роду, как к глине?! Вспомните только двадцатое столетие: Ста-лин, Гитлер, Пол Пот, Мао… да разве всех перечесть?!
Вопрос о том, можно ли его назвать жестоким человеком или нельзя, он ещё будет когда-нибудь рассмотрен историками. Но пока же совершенно очевидно лишь одно: он был намного умнее султана Баязида. И главное: предусмотрительнее его!
Да, конечно, до его сознания всё ещё никак не доходило, что его изгнание в столь далёкие края – это насовсем. Впереди у него маячили либо выдача назад в Россию – в наручниках и с дальнейшим пребыванием сначала в следственном изоляторе, а уже затем на зоне, либо – преждевременная смерть по какому-то сценарию. От пули снайпера, от яда, от необъяснимого сердеч-ного приступа.

Березовский всё ещё наивно полагал, что вот он только топ-нет, вот он нашлёт на этого наглого и жалкого российского пре-зидентишку каких-то своих борзописцев или свору тявкающих адвокатов, а уж тогда!.. Ну, в общем, он что-нибудь придумает такое, отчего всё вернётся в привычное для него русло. Да, он ошибался и многого пока не понимал, но это понимание – он ведь к нему рано или поздно придёт. Речь о другом: Березовский всё-таки предусмотрел, как перехитрить Смерть, которая когда-нибудь подкрадётся к нему.
Перехитрить Смерть можно было с помощью интенсивного продолжения рода. Шестеро детей, предусмотрительно рождён-ных им от четырёх разных женщин, обладали разною степенью сходства с родителем. Но само их количество гарантировало почти наверняка, что бесценный генетический материал, в ком-то из них выразится с такою силой, что можно будет сказать: вот он – новый Березовский! Это ли не бессмертие! Да, тело старого Березовского умерло, но один из его наследников в наи-большей степени будет похож на своего отца, и это позволит предположить, что и сам Березовский продолжает жить. А там глядишь – у нового Березовского будут свои дети – и тоже в большом количестве! – а у тех свои, и таким образом Березов-ский-родоначальник будет жить и жить на этой земле, перелива-ясь из одного тела в другое…
Мысль эта не нова, и не Березовский изобрёл такой простой способ обхитрить Смерть.
Но произвести на свет наследников – ещё не всё. Их надо и обеспечить. Денег должно быть много, чудовищно много, чтобы на всех хватило, и они должны быть разбросаны по разным бан-кам, вложены в разные предприятия, во всякую недвижимость или в драгоценности, закопаны в нужных местах в землю или замурованы в нужные стены.
Ну что ж, честь ему и хвала за то, что он умудрился сделать такое. Искусство добывать деньги из воздуха – тоже ведь искус-ство, и всякий раз, когда находится достойный исполнитель, он всегда заслуживает аплодисментов у поклонников его вида дея-тельности.
Ну а концовка, раз уж она так неизбежна, всё равно к нему сама придёт, ну и что толку сейчас об этом говорить!..

В живописном пригороде Монреаля, где обосновался гос-подин Березовский на одной из своих вилл, с ним в этот день случилась неприятная история. 
Наглухо отгороженный от всего мира мощнейшим забором с сигнализацией и видеокамерами, с охранниками и собаками, он чувствовал себя надёжно защищённым от снайперских пуль. Журналистов допускал только после тщательной проверки, ка-ковую препоручал своим пресс-секретарям и прочим надёжным людям. А чаще не допускал вовсе.
Поэтому  когда ему доложили, что его желает видеть писа-тель Эдвард Тополь, он приятно удивился тому, что вдали от России судьба уготовила ему встречу со знаменитым земляком, и одновременно обрадовался: это была незапланированная воз-можность пообщаться  и  со всем миром. Лучи от любой знаме-нитости будут падать и на него – и без того яркого, знаменитого и гениального. Лишние лучи не помешают – деньги можно де-лать и из лучей, не только из воздуха.
Нынешняя жена Березовского – двадцатипятилетняя Анже-лика, великолепная блондинка родом из Смоленской деревен-ской глуши, – сидела рядом на диване. Естественная, а не кра-шеная. Голубоглазая. Стройная. Сказочная русская красавица. Березовский понимал, что в его возрасте может позволить себе даже и такую роскошную игрушку. 
И всё же завоевание нуждалось в подкреплении. Жена должна была видеть своего кумира не только благополучным и сытым, безнаказанным и неуязвимым, но и авторитетным, и ус-пешным. Книг Тополя Березовский не читал и поэтому был убеждён в том, что новоявленный гость пришёл клянчить денег, а между делом будет рассыпать комплименты: мол, вы велико-лепны, я восхищён вами и тому подобное.
Ну что ж, послушать правду о себе – всегда приятно. Так решил в тот злополучный вечер господин Березовский.

Когда Тополь вошёл в зал, Березовский, несмотря на свой грузный вес, бодро вскочил с дивана и, изображая стремитель-ность и порывистость, вышел навстречу писателю.
Рукопожатия…наслышан, наслышан… какими судьбами… приятно, очень, приятно… большая честь… Анжелика – моя супруга… присаживайтесь… чай, кофе?..
Уселись на диван.
– Я приношу извинения за задержку, – сказал Березовский. – Охрана – она у меня строгая… Приходится и самому соблю-дать их неприятные требования. За последний год на меня было сделано четыре попытки покушения, приходится быть постоян-но в форме, – Березовский рассмеялся своим характерным сме-хом и похлопал сидящую рядом жену по колену.
Та в ответ как-то загадочно и величественно улыбнулась. И не поймёшь: то ли она одобряет что-то, то ли осуждает мужа.
Беседа ни о чём текла плавно. Так, всякие пустяки – то од-но, то другое… Тополь легко отвечал на вопросы по поводу своих творческих планов и новых литературных веяний, пре-красно понимая, чего от него ждут, втягивая в литературную болтовню. Привычно жонглируя терминами, говорил:
– Постмодернизм, который наконец-то отшумел своё, от-скандалил, наконец-таки уходит в прошлое…
– Да, да, это я и сам понимаю. Но что придёт ему на смену?
– Знаете ли, сейчас, когда в современной литературе уже столько всякого перепробовано, никогда не знаешь, чего ждать дальше.
– Может, вернёмся когда-нибудь к старому доброму рома-ну, – Березовский повернулся к Анжелике. – Что-нибудь такое о любви: с усадьбами, с балами, с дуэлями… Какие романы когда-то писались!
Анжелика, несмотря на своё высшее образование, читала мало,  но величественно и многозначительно одобрительно кив-нула.
– Я думаю, это теперь уже в прошлом, – ответил Тополь. – Если такие романы и будут писаться, то это будут фальшивки, подделки под старое. Усадьбы и дворяне – всё это безвозвратно ушло…
– Не скажите, не скажите! Вот это – вокруг меня – разве это не усадьба? И ведь она у меня не одна.
– Самая настоящая усадьба, – подтвердила Анжелика, – и беседки есть, и пруд с карасями, и аллея.
– А мы, – Березовский сделал широкий жест, – ну то есть я, и другие, как сейчас принято нас называть, олигархи… прости мою душу грешную, – он поднял глаза к потолку, – что за слово такое неприличное!.. Разве мы не новоявленные дворяне? Да, названия меняются, но суть-то остаётся прежняя!
Анжелика рассмеялась: если муж дворянин, значит, и она теперь дворянка, а не простая девочка со станции Помельница Сычёвского района Смоленской области.
Эдвард Тополь понял, что вовлекается в какой-то другой разговор, уводящий от цели визита.
– Знаете, а я ведь к вам пришёл по совершенно особому, очень важному делу.
Березовский не растерялся:
– А ко мне все приходят только с такими делами. Никаких других дел у меня не бывает. Так что выкладывайте, Эдвард. Я весь к вашим услугам.
– Послушайте, Борис Адамович, ведь мы с вами одной на-циональности… – начал знаменитый писатель.
Березовский удивлённо вскинул бровь и сказал:
– Ну да, я это знаю.
– Я глубоко убеждён, что у народа, к которому мы с вами имеем честь принадлежать, великое предназначение…
Березовский поморщился:
– Сказать вам честно: я бесконечно далёк от всего этого. Я человек русской культуры. Вот и жена у меня чисто русская.
– Да бросьте вы! Все вы так говорите! А чем объяснить то, что многие олигархи в нашей стране – именно нашей с вами на-циональности?
– Во-первых, это совсем не так. Во-вторых, каждый губер-натор в своей вотчине – олигарх! Нужно ли это доказывать? А, как вы выражаетесь, наша с вами национальность обладает од-ним свойством: она всё время порождает умных людей. Олигар-хом может стать только очень умный человек. Так всегда и бы-ло!
– Ничего подобного! – с жаром возразил Тополь. – Так не было никогда! Богатые люди были. Даже очень богатые. Но наш народ никогда не лез во власть, и в этом его мудрость. И только теперь вдруг выясняется, что часть этого народа изменила сво-ему древнему обыкновению.
– И что плохого? Очень умные люди придут к власти, ведь это же лучше, чем дураки.
– Допустим, что вы и в самом деле придёте к власти, но как вы собираетесь её использовать?
– С пользой, – многозначительно ухмыльнувшись, ответил Березовский.
– Не сомневаюсь. Вот только вопрос: с пользой для кого?
Березовский повернулся к жене и тихо, но повелительно сказал:
– Анжелика, оставь нас, пожалуйста.
Анжелика встала со своего места и величественно покинула помещение. Березовский проводил её долгим алчным взглядом. Он не любил терпеть поражения вот так – на виду у зрителей. Пусть этим зрителем и была его собственная игрушка. Но он умел и пересилить себя, и в интересах дела совершить необыч-ный, резкий ход.
Когда они остались одни, он спросил:
– Послушайте, Эдвард: насколько я понимаю, вас кто-то ко мне подослал?
– Я пришёл к вам по собственной инициативе.
Березовский удивлённо вскинул  брови и многозначительно наклонил голову, словно желая сказать: ну, что ж, вполне до-пускаю и такой вариант, однако это ничего не меняет.
– Я не знаю, что вы от меня хотите услышать. Все эти ваши выступления я уже читал. При желании я могу просто переку-пить вас всех, и вы будете с таким же усердием говорить обрат-ное…
– Я не буду. И меня вы не перекупите.
– Верю. Допускаю… Я даже допускаю, что иногда был не очень хорошим человеком. Такие деньги трудно заработать в белых перчатках. Но вы мне только скажите: чего вы от меня хотите?
Вопрос был задан так, что подразумевал определённый от-вет. Тополь спокойно продолжал гнул своё:
– В России повторяется сценарий Германии двадцатых-тридцатых годов, когда еврейский капитал на какое-то время выполнил свою миссию, а потом был уничтожен.
– Никакой связи с Германией не вижу, – возразил Березов-ский. – В Германии был фашизм, а у нас другая ситуация…
– Пока другая. А что будет дальше – неизвестно. Неужели вам непонятно, что олигархами вы не стали по своей воле или от слишком уж большого ума, как вам кажется, а вас НАЗНАЧИЛИ на эту должность для того, чтобы в нужный мо-мент перевести народный гнев именно на наш народ. Случись что –  всегда можно будет сказать: это евреи во всём виноваты! Такие, как вы вовремя сможете удрать в свои заграничные по-местья, а простые люди останутся на месте и примут удар на себя. И ради чего?
Березовский встал со своего места и сдержанно сказал:
– Мне было очень приятно с вами пообщаться! При случае – заходите. А сейчас: извините, меня ждут дела.
И на том они и расстались – не пожимая друг другу рук.
Конечно же, ничто не поколебало уверенности Березовского в своей правоте – ни этот ничтожный, с его точки зрения, писа-телишка, ни президентишка, оставшийся по ту сторону океана, ни недавние события с предупреждением об опасности и выну-жденным отъездом – ничто не могло изменить его взглядов на собственную избранность.
Настроение было испорчено!
28.            Медведеву хотелось побыть одному. Просто по-сидеть в своей холостяцкой тишине и ни о чём не думать. Не получалось...
В памяти прокручивались московские события…
Ни зла, ни презрения, ни осуждения почему-то уже не было. Он ушёл в свои мысли, которые потекли совершенно самостоя-тельно, нисколько не считаясь с речевым потоком, льющимся из телевизора, в котором, что ни слово то – или ложь, или нена-висть…

Когда он предложил встретить Старый новый год вместе, Марина  с радостью согласилась.
Груз ответственности – это такая вещь: что, сколько её ни возьмёшь, столько и будет.
Господин Березовский взял на себя заботу о шестерых сво-их детях. Это был ответственный человек.
Алексей Николаевич Медведев дотянул до сорока лет и только сейчас понял, что у него ни жены, ни детей, и если так дальше пойдёт, то в старости не будет и внуков. Стало быть, всё это время он был безответственным человеком?
Кого считать кем и в какой мере – вопрос, конечно, чисто теоретический, но Медведев часто задумывался на такие темы. Тем более что годы между тридцатью и сорока, видимо, самые «задумчивые» у мужчин. А у Медведева эти годы как раз подо-шли к концу. Пора было переходить к другим годам, у которых совсем другое свойство, и от задумчивости переходить к делу…
Но его работа – разве это не дело?
На что тратится жизнь, когда живёшь под девизом «была бы страна родная, и нету других забот»? На эту самую страну и тратится… Ну, а себе что?..
Впрочем, а за что, собственно, любить её? Уровень жизни – самый, что ни на есть низкий. Забота о пенсионерах, инвалидах, детях – хуже не бывает. Всё разворовывают, всё пропивают… Демократия, разные там свободы?  Только на бумаге деклари-руются… С другой стороны – Родину любят не за что-то, а про-сто любят. Как мать.
Родину себе не выбирают.
Начиная думать и дышать,
Родину на свете получают
Неуклонно, как отца и мать…
Да и кому нужна твоя любовь?!
Хотелось оставить какой-то кусочек бытия и для себя само-го, а не только для этих нескончаемых обязанностей перед Кон-торой, перед фирмой, перед людьми и перед страною…
Скоро Марина должна была вернуться в Москву. Очень важно было сохранить её квартиру Марины  как прибежище, как самое скрытое от вездесущих глаз и ушей друзей-конторщиков это укромное местечко, где можно было затаиться, лечь на дно, чтобы тебя не сыскали, оставили хотя бы на время в покое.
«Сейчас я получил огромные полномочия и новые задачи, – думал Медведев. –  В Москве буду бывать реже. Ну, что ж… Буду жить в южной столице! Я уже успел к ней сердцем прирас-ти.  Впрочем, я, наверное, смог бы жить, где угодно…
Всё-таки Контора – хорошая штука! Были, конечно, ошиб-ки, и сейчас они есть, но вот если бы с умом, если бы без пере-гибов, если бы без таких предателей, как босс!.. Новый прези-дент… Теперь вся надежда только на него… Этот – наш… Свой…».

Утром Медведев как обычно приехал на работу – в свой детский садик. Прошёлся по двору. Голые безлистые деревья с панически кричащими воронами, песочницы, какие-то теремоч-ки, оставшиеся от прежней эпохи… Отвратительная южная зима без снега.
Медведев решительно вошёл в здание: охранник, лестница, кабинет и начальственный стол… пожилая секретарша, потому что Оленька всё ещё погружена в свои экзамены… стол с бума-гами и кресло… кофе… доклад Владимирова…
Работать не хотелось. Опять потянуло к окну, где только вороны на деревьях да теремочки с песочницами…
Решительно встал.
Сел в машину и укатил в неизвестном для всех и, как ему казалось, даже и для него самого направлении.
Каким-то образом машина, как будто она была мыслящая и всё понимала за него, привела на Ворошиловский мост. Пронес-лась над рекой на огромной высоте, с её величественными пано-рамами слева, справа и впереди и сразу после моста скатилась с насыпи и помчалась по шоссе вдоль левого берега Дона – как бы вверх по течению.
Отдельные деревья и густые рощи представляли собою унылое зрелище: ни великолепной летней зелени, ни осенней позолоты, ни белого снега, который украшает всё, к чему  толь-ко ни прикоснётся… То ли дело зима на Алтае!
Медведев с удовлетворением отметил, что начинает заду-мываться над происходящим. В нужном месте остановился. Хлопнув дверцей, вышел из машины, уже точно зная, где он и чего ищет.
Это было место, откуда правый берег не виден – закрыт  массивом Зелёного острова. Самый большой по площади остров на Дону – так о нём принято думать, хотя дотошные географы могли бы назвать острова и большего размера.  Отсюда не было видно огромного города на холмах, который иногда так хоте-лось стряхнуть с себя, как надоедливый сон или даже кошмар.
Именно поэтому здесь и понастроили так много ресторан-чиков.
Медведев знал все эти заведения, среди которых были и респектабельные, и средненькие.
Сейчас он был на территории приличного ресторана: ог-ромная терраса над водою, залы разного назначения…
Открыл стеклянную дверь.
Рыжеволосая женщина в синем фирменном платье, оцени-вающе оглядев гостя с ног до головы, скороговоркой спросила:
– Что желаете?
– Вы администратор?
– Да.
Медведев улыбнулся.
– Мне помнится, здесь администратором работал высокий черноволосый мужчина с пышными усами.
– Карп Акопович приболел. Я вас слушаю.
– Ну, что ж… Как же вас величать?
– Ниной.
– Так вот, Ниночка, я хотел бы на ближайшее воскресенье заказать столик человек на четырнадцать.
– На ближайшее воскресенье?
Нина открыла тетрадку и, перелистав страницы, сказала:
– Вы знаете, у нас в это воскресенье намечается большое мероприятие… Я могу предложить зал на втором этаже
– А что там? – поинтересовался  Медведев.
– Нормальный зал. Человек на тридцать. Оттуда и вид кра-сивый. Где ещё в Ростове найдёте такое место? Да пойдёмте, покажу.
– Не стоит. Я надеюсь на вас. Теперь хотелось бы согласо-вать меню.
– Я приглашу нашего заведующего производством…
– И тоже – не стоит. Разве мы с вами не можем это решить?
– Всё зависит от того, что вы хотите? Чтобы организовать хороший стол, считайте по тысяче с человека. Это, конечно, примерно… Я же не знаю, что вы будете пить.
– Ну вот и отлично. Я хотел бы, чтобы на столе было всё по высшему разряду…
– Ну… – неуверенно сказала начальница, – не знаю…
– Меня не очень смущает цена. Хотелось бы, чтобы на столе был и балычок, и рыба заливная… Конечно же, и всякие ово-щи…
– У нас прекрасные шашлычки…
– И шашлычки. Короче – всё по высшему разряду!
– Так сколько же вас будет?
– Человек четырнадцать.
– Нужен залог. Примерно тысяч семь-десять.
Медведев отсчитал деньги.
– Одну минуту. Я оформлю заказ.
Нина выписала приходный ордер и стала, было, составлять меню.
– Ну, этими подробностями вы уже займитесь без меня – хорошо? Так, я на вас надеюсь.
Почувствовав в заказчике какого-то высокого чиновника, Нина спросила:
– Это будет день рождения или просто дружеский обед?
– Это будет свадьба!
– Свадьба? И всего-то четырнадцать человек?
– Это будет тихая свадьба. Бывают же такие: тихие свадьбы. Скромные. А что вас смущает?
– Ничего, – стушевалась Нина. – В соседнем зале тоже бу-дет свадьба. Там стол заказан на двести человек. Целая про-грамма продумана. Только на оформление зала и территории ушло почти триста тысяч!
– Ну и пусть себе веселятся на здоровье. Нам не жалко.
– Простите за любопытство: а вы сына жените или дочь вы-даёт замуж?
– Ни то, ни другое, Ниночка. Я сам женюсь!
–  Бросьте разыгрывать!
Женщина была смущена.
– А я и не разыгрываю вас. – Медведев хотел добавить: же-нюсь на двадцатилетней красавице, но решил промолчать.
Медведев вышел, а Нина ещё долго смотрела ему вслед: «Повезло же какой-то! Такого мужика себе отхватила…»
Садиться сразу же в машину не хотелось. Медведев немного побродил по берегу, невольно содрогаясь от омерзения, глядя на то, как холодные волны бьют в железобетонную твердыню, и только затем, не спеша, поехал назад на работу, где дел, между прочим, было невпроворот. Со стыдом подумал: «Не всё же мне на Владимирова спихивать!..»
29.              Выбор Хлястиным именно этого дня для своего бракосочетания был, мягко выражаясь, не оригинален. Множе-ство людей по всей нашей необъятной стране стремились по-догнать свои свадьбы и другие торжественные мероприятия именно под эти разудалые денёчки между Новым годом по но-вому календарю и новым годом по старому: гулять  так гулять! Всё равно ведь вся эта неделя – коту под хвост.
Был он, конечно, не столь жизнелюбив и удачлив, как его друг Борисов, но худо-бедно, а троих детей от трёх разных жён всё-таки произвёл на свет и каждому из них кое-что и кое-где рассчитывал оставить. Что-то в недвижимости, на счетах в зару-бежных банках, что-то в деле… Вот, только, кому его, это дело, продолжать? Империя Хлястина должна перейти детям! Но де-вочки ещё малы, а старшенький тоже не проявляет к этому большого желания. Ему бы всё на блюдечке…
И теперь обожаемого Валентинчика надо было хорошо, в строгом соответствии с его высоким социальным статусом, при-строить.
Позволить себе такую роскошь – взять жену для своего сы-на из простонародья – Хлястин не мог. В этом смысле он не до-тягивал до Борисова, который имел некоторую широту вообра-жения и был выше классовых предрассудков. Поэтому жена для любимого отпрыска была подобрана Хлястиным в ходе дли-тельных и кропотливых переговоров с кругом таких людей, с которыми не стыдно и породниться.
В этом кругу постепенно обозначился господин Мамедов, уроженец Азербайджана и один из нефтяных магнатов западной Сибири, который решил сделать кое-какие перемещения своего капитала в сторону Юга России. Сделать это оказалось не так-то просто, потому что Ростовская область – почти неприступная крепость, которая держит круговую оборону против всех, кто пытается проникнуть на её территорию извне, а бедняга по сво-ему простодушию этого не знал. Но со временем, узнал всё, что положено. И в этом ему очень помог господин Хлястин.
Долгое время их сотрудничество было чисто деловым: ты – мне, я – тебе. Строительство бензоколонок, которое развернул в Ростове Мамедов, требовало серьёзных денег с одной стороны, и влиятельных покровителей – с другой. Большие деньги исхо-дили от Мамедова, а покровительство – от Хлястина. Но со вре-менем деловое сотрудничество вылилось в нечто большее: партнёры выяснили, что у них есть весьма необычная точка со-прикосновения: сын у одного, дочка – у другого. С подходящи-ми возрастными данными при полном соответствии данных кое-какого другого рода. Мамедов не был мусульманином, и его, обрусевшего, обрадовала перспектива породниться со столь большим человеком, каковым, по его мнению, являлся Хлястин.
Свою Инессу он и не спрашивал. Просто поставил в извест-ность: мол, присмотрел тебе тут кое-кого. Потом спасибо ска-жешь… А та и не возражала. Платный вуз, в который её при-строил папаша, не много добавил к её не очень богатому вооб-ражению и более чем скромным умственным возможностям.
– Замуж? Блеск! И-и-и! – радостно завизжала она. – Ни фига себе! Я выйду замуж!..
У неё вообще была привычка изъясняться на мальчишеский манер. Кроме того, она любила кататься на роликах, носила чёрную бандану с черепом и костями и втайне от любящих ро-дителей курила и ругалась матом. Но поскольку при этом подра-зумевалась некоторая дальнейшая перспектива, весьма печаль-ная, то замужество было для неё был очень даже неплохим ре-шением проблем.
– Хороший хоть парень?
– Парень – во! – внаглую соврал папаша, видевший этого балбеса Валентина лишь один раз и то издали.
Примерно такой же разговор состоялся и у Хлястина со своим сыном. Говорил по-взрослому, как мужчина мужчине:
– Ну, ты ж понимаешь, что найти для тебя в нашем горо-дишке женщину нашего круга – это очень сложно. Искать не-весту в Москве или в Питере – это, конечно, можно, но тут ведь вступает в силу и другой фактор: москвичи не любят нас, а мы – их. А никакая серьёзная москвичка не согласится переехать в Ростов. Нам, конечно, ничего не стоит переехать самим в Моск-ву, но денежки-то мы с тобой зарабатываем на этой земле. Она нас кормит, родная, потому что всё здесь вокруг – наше. Собст-венное! Поэтому и жить надо всё-таки здесь, а не в Москве
У Валентина ветер хоть и свистел в голове, но папу он слу-шал внимательно. Папа знает, что говорит. Папа – умный. Иначе не имел бы столько денег.
Надо – значит, надо.
Когда однажды Мамедовы пришли  к ним в гости, Вален-тинчик взглянул на Инеску приценивающимся взглядом, хмык-нул многозначительно, воздавая дань уважения её пропорциям, и согласился: сойдёт!
Ну, а восемнадцатилетняя Инесса и подавно. Только недав-но переехала из этой дремучей Сибири в большой южный город. Только обосновалась в шикарной квартире на самой лучшей улице города. Только поступила в университет на престижный факультет. И вот уже и жених: принимай, детка, ещё и этот по-дарок судьбы! И приняла. В общем, она была девушка поклади-стая и не скандальная.

И теперь свадьба. Это был так называемый Причал Петра Великого – место, где когда-то останавливался царь Пётр и что-то такое при этом, якобы, изрёк – историческое и назидательное для потомства.
Они стояли на краю причала – жених и невеста.
Холодные волны бились в каменную преграду и откатыва-лись назад, а брызги фейерверка, то и дело взмывавшие в ноч-ное небо, отражались в тёмной воде и разноцветно озаряли про-тивоположный берег – Зелёный остров, на котором мрачною стеной стояли безлистые деревья.
Валентин культурно и даже как-то респектабельно стряхнул пепел своей сигареты в воду – дескать, знай наших – он такой воспитанный, что не станет его стряхивать себе прямо под ноги. Спросил свою молодую супругу:
– Ну и как тебе? – спросил свою молодую супругу Валентин и кивнул головой, туда, где буйствовала публика.
– Нормалёк, – лениво ответила Инесса. Ей тоже хотелось покурить, но роль невесты в белом длинном платье плохо вяза-лась с сигаретой в зубах.
– Клёво, правда. Особенно кайфово играет на этой… как её… на арфе эта старуха!
– Тоже скажешь: старуха! Заслуженная артистка! Папаня её из филармонии вытащил! И смотрится классно: в белом пла-тье… как будто мы с тобой в раю… и ангельская музыка…
– Скажешь, тоже! Ангельская музыка! Я Борю Моисеева обожаю!
– Чего ж не сказала? Можно было бы и Борю Моисеева вы-писать! Но не скажи. Видишь, как те ангелочки с крылышками прыгают?
– Прыгают, потому что замёрзли. На мне вон норка, и то не жарко.
– Да, ладно тебе. Им за всё заплачено… Не в обиде… Мой папаня – он умеет.
Инесса оглянулась: ангелочки в самом деле скакали по тер-расе между гостями и пели какие-то свадебные песни. Это были детишки лет восьми-десяти из детского ансамбля песни и пля-ски, который щедро спонсировался господином Хлястиным – попечителем и благодетелем. На террасе, правда, было чуть выше нуля, а детишки были одеты слишком уж легко для такой погоды. И тут сердце Инессы преисполнилось грустью и даже жалостью.
– Я вообще-то не так себе это всё представляла, – задумчиво сказала она.
– А как?
– Ну, я всегда мечтала, чтобы были типа – шпаги скрещён-ные…
– Какие шпаги? – не понял Валентин.
– Ну, типа как на машине – спереди чтобы кукла, а на зад-нем стекле – типа, чтобы скрещённые шпаги… Не врубился?
– А что – так положено, что ли?
– Ну да!
– А чего не сказала сразу?
– Да скажешь тут! Меня ж ни о чём и не спрашивали…
Валентинчик не унимался:
– Да что – мы бы эти шпаги не организовали, что ли?
– Да дело и не в шпагах… Я вообще давно уже мечтала: вот буду выходить замуж, а жених меня на руках вынесет из дворца бракосочетаний, а тут – ну типа мушкетёры или там рыцари, и, чтобы нам салют отдавали шпагами…
Валентин смутился:
– Ну, шпаги – не шпаги, что теперь об этом зря говорить – раньше надо было заказывать, а на руках я тебя и сейчас смогу поносить. Вот смотри, – он подхватил невесту и закружился с нею в вихре тарабарской музыки и в опасной близости от воды.
Публика зааплодировала: во даёт! Кто-то заорал: «Горько!» А кто-то очень остроумный запел пьяным и многозначительным голосом:
И за борт её бросает
в набежавшую волну!..
Господин Хлястин толкнул в бок начальника охраны:
– Ты что – охренел? Спишь? Не слышишь, что творится?
Начальник охраны подал знак своим гориллам, и те пошли урезонивать не в меру разгулявшегося певца.
А Валентинчик уже поставил визжавшую невесту на камен-ные плиты и продолжал с нею обсуждать планы на будущее. Подошедший к ним папаша Хлястин только и услышал слова невесты:
– Ну и на третьем этаже – ну, типа, спальни, чтобы было…
– Будет тебе, дочка, и спальня, будет тебе и третий этаж, и четвёртый! – утешил её Хлястин. – Вы бы, ребята, вот что: к гостям бы пошли, потанцевали бы там, как положено…
– Пойдём, правда? – спросил Валентин невесту.
– Пошли, а то здесь ведь холодно стоять, что-то…

Между тем, свадьба игралась не только в этом месте. И в других ресторанах и ресторанчиках, разбросанных вдоль левого берега Дона тоже были шумные веселья.
Свадьба Медведева отмечалась фактически в этом же самом ресторане, но в другом его помещении – в просторном зале на втором этаже. Медведев не любил шумных компаний, а ещё меньше любил привлекать к себе внимание посторонних.
Разговор шёл тихий и непринуждённый.
Как-то вдруг сама возникла тема родительского благослове-ния, и, хотя никто Медведева и не заставлял, он взял да и сам рассказал о своих родителях: отец и мать уже давно умерли. Отец после травмы на производстве, а мать – по болезни. Про-стые люди. А могилы их – на Алтае, там же, где и прошло дет-ство самого жениха.
Медведеву почему-то вдруг показалось смешным играть слишком уж торжественную роль шикарного мужчины, и со-всем подлым – стыдиться своего крестьянского прошлого. И потекли рассказ за рассказом…
Ни Марина, ни её родители, ни остальные гости даже и не подозревали о таком необычном прошлом жениха: Сибирь, это ж надо! Да не просто какой-нибудь культурный Новосибирск или Иркутск, а совершенная глухомань. Что-то вроде горных районов Кавказа…
Слушали и словно не верили. Казалось, что он прямо таким и родился на свет – образованным, подтянутым, сильным.
То, что он коров пас – это ладно. На охоту ходил в дрему-чий лес – жуть неописуемая, но и это понятно… Но чтоб без телевизора?
И через каньон переходили?..
А почту получали раз в неделю?..
И прямо за домом была скала?..
Особенно сильно удивлялся Василий Петрович:
– Жить рядом с водопадом – ведь это чудо! И что же: вы прямо так и проходили под этим водопадом?
– Да, там была такая каменная тропинка, и мы под козырь-ком проходили. А зимой, когда водопад замерзал…
– А разве водопады замерзают? – изумилась Марина.
Медведев рассмеялся:
– Конечно. Когда сорок или пятьдесят градусов ниже нуля, какой водопад выдержит?
– Так и как же вы проходили зимой под этим водопадом? – спросил Сергей Сергеевич.
– Протискивались. Тропинка была скользкая, а сосульки об-разовывали такие толстые столбы, – Медведев изобразил рука-ми их толщину. – Первое время какая-то вода ещё капала, но потом и та замерзала…
Танцевать выходили в общий зал.
Марина смотрела на Медведева как-то по-новому – словно видела человека, которого ей только сейчас представили. Таин-ственного незнакомца.
Кричали и «Горько!» – не без того, но не особенно истошно. Были какие-то песни. Были аплодисменты. Главное – не дохо-дило до поросячьего визга, до мордобоя и прочих безобразий, которыми столь часто отличаются современные свадьбы в Рос-сии.
Это была спокойная свадьба.

А рядом гуляла  разудалая свадьба одного из хозяев города.
Орали так, будто там было не двести человек, а все две ты-сячи. И в этом шуме, в этой неразберихе пристальный и спокой-ный взор стороннего наблюдателя (если бы такой вдруг там объявился) едва бы различил две крохотные фигурки – жениха и невесты. Большинству присутствующих было совершенно оче-видно, что они здесь – никто. И всё это – не ради них. А ради кого-то или чего-то другого – более важного.
Торжественно объявлялись прибытия:
– районного прокурора;
– знаменитого врача, обслуживающего семейство Хлясти-ных;
– директора рынка;
– директора кладбища…
Какие-то бизнесмены, полковники милиции, владельцы су-пермаркетов – объявлялись уже не столь торжественно. Точно так же, впрочем, как и профессора, ветераны чего-то там, масти-тые художники, журналисты, заслуженные деятели искусств и прочие…
Многие из этих прочих по внешнему виду напоминали са-мых обыкновенных бандитов. Например, тот, который пришёл на свадьбу вместе с директором кладбища, был увешан золоты-ми цепями и кольцами. Но зато именно эта блатная рожа и пре-поднесла уважаемому жениху весьма заметный подарок – авто-мобиль марки «Пежо-307». А вам слабо такое преподнести? Ну, вот то-то – утрите сопли, и молчите! Знай наших!
Были и неприятности: папаша Хлястин ожидал, что на свадьбу прибудут председатель Областной Думы с супругой, а также и областной прокурор собственною персоной (и тоже – с супругой!), но те почему-то в последний миг передумали и, из-винившись по телефону, сообщили, что по очень важным при-чинам прийти не смогут.
Что это за важные причины – они так и не объяснили. Но определённая волна удивления по этому поводу по гостям про-шла. И самого Хлястина-старшого это весьма сильно задело.
А вот Хлястина-меньшого и его молоденькую подругу жиз-ни – нисколько. Им все эти чины и титулы были до одного мес-та. Радуйся жизни, радуйся тому, что так удачно в ней устроился – вот то, что их на данный момент волновало больше всего.

Звучал свадебный марш Мендельсона, который блистатель-но исполнила знаменитая ростовская арфистка; детишки, наря-жённые ангелочками, спели что-то величальное и ещё, как ут-верждали некоторые знатоки, из Глинки…
Были торжественные речи, были плакаты, были фейерверки, которые отражались в медленной воде реки, ну и, конечно, тан-цы…
А в перерывах – разговоры.
А между разговорами – выяснения отношений:
– Ты меня уважаешь?..
– Да ты кто здесь такой?..
– А ты бы лучше припомнил свой старый должок!..
А тут, как на грех, и папа Инессы – Саид Мамедович – уже порядком нализавшись, полез выяснять отношения с самим председателем комитета:
– Что ж ты меня, паразит такой, так долго мурыжил из-за этой дурацкой справки?
– Ну, ты ж понимаешь, – оправдывался председатель. – Це-ны эти не я выдумал. Существуют расценки, и от них никуда не денешься…
– Да я тебе про цену ничего не говорю! – не унимался Саид Мамедович. – Десять тысяч баксов за такую бумажку не жалко выложить! Но почему так долго? И так туманно: мол, ничего не знаю, ничего не понимаю? И вообще: я весь из себя чистенький, никогда ничего не брал и брать не собираюсь…
В дело вмешался оказавшийся поблизости Хлястин (и от-нюдь не случайно – ему уже успели шепнуть, что назревает скандальчик). Папаша жениха объяснил свату, что он, мол, че-ловек новый в городе, а с незнакомыми людьми – разговор все-гда осторожный. Кто их знает, что у них на уме… Ну а теперь, когда всё уже позади и весь город – наш, давайте выпьем, ребя-та, за то, чтоб у нас всё было хорошо и чтоб нам за это ничего не было!.. А кто старое помянет...
Тост подхватили, грянуло «Ура!» А тут как раз кто-то за-орал: «Горько! Горько!», и молодые стали целоваться, и вслед за этим бабахнула  пушка, потом ещё и ещё. Гости стали стрелять хлопушками, и на всех посыпались конфетти. Десятки ракет со свистом вонзались в чёрное небо и тут же рассыпались разно-цветными огнями…
В общем, слово за слово, но до скандала не дошло,  всё кон-чилось миром, и авторитет Хлястина-старшого вырос ещё и выше, ибо всем было видно, что он – несёт мир и спокойствие в наш неспокойный и бурлящий страстями Южный Регион!

Евдокия Викентьевна  что-то говорила о том, что ей хоте-лось бы дожить до внуков. Василий Петрович вторым голосом подпевал жене.
Мариночка отмахнулась:
–  Успеете ещё! Мне ведь ещё и доучиться надо!
Но Евдокия Викентьевна  не унималась:
– Уж очень хочется  внуков понянчить!
– А я вам скажу, – ввязалась супруга Владимирова, – на За-паде уже появилась такая технология, что можно родить сразу двоих и при этом можно заказать заранее пол. Но это дело у них пока очень дорого стоит.
– Дорого-то дорого, но зато – какая экономия сил и време-ни! – вмешался Владимиров.
Сергей Сергеевич, который, казалось,  был трезвым как стёклышко, рассудительно сказал:
– Детей-то нарожать не мудрено. Главное то, чтобы были мир и стабильность в стране. А будет мир, будут и дети. Глав-ное, чтобы не было войны, чтобы не было терроризма. Предла-гаю выпить за нового президента, от которого мы все ждём че-го-то именно в этом направлении!
– Да уж заждались, – сказал Василий Петрович.
И все совершенно искренне выпили за нового президента.
А  уж какими искренними были чувства Медведева – об этом никто не догадывался. Если бы здесь присутствовала Ма-рия Сергеевна, то она, конечно же, и поняла бы, чем был для Медведева новый президент…
И инфантильный полковник, который на базе Ванина так настырно добивался смерти Медведева, – тот тоже бы  всё по-нял, если бы услышал этот тост. Но он уже покоился в могиле с табличкой «Неизвестный мужчина». Почему-то он не успел смыться на Запад. Его тело нашли обгорелым где-то на просто-рах Московской области, и никому не пришло в голову, что оно принадлежало когда-то могущественному подпольному мил-лионеру, торговавшему со своей базы смертью оптом и в розни-цу, несмотря на весьма скромное воинское звание. Решили, что это бомж какой-то – и похоронили как бомжа… 

Тем временем, в большом зале случилось неожиданное: па-паше Хлястину доложили на ушко, что прибыл, мол, сам… – далее окружающие не расслышали кто именно, но ясно увидели, что Хлястин страшно смутился, растерялся, побледнел, а потом шёпотом заорал:
– А охрана куда смотрела? Почему пропустили?
– Да как же не пропустишь, когда он со своими лбами при-пёрся! Что ж теперь – стрельбу открывать?
– Да, может быть, и надо было,– в ужасе прошептал Хля-стин-главный, поднимаясь со своего места и идя навстречу опасности.
На какой-то момент почти все звуки замерли. Публика стала коллективным свидетелем исторического события: друг другу навстречу двигались два заклятых врага и соперника – Хлястин-старший и его вечный конкурент Кузьменко по кличке Кузя, возглавлявший группировку «Мамонты».
Кузя и Хлястин, у которого блатная кличка была Хлястик, остановились посреди зала на расстоянии нескольких метров друг от друга. Казалось, сейчас оба выхватят пистолеты и вы-стрелами в упор уменьшат количество присутствующих на двух человек.
Нервы у всех были на пределе. Особенно у охраны.
– Спокуха! – призвал собравшихся Кузя властным движени-ем, и тут только всем стало ясно, что он смертельно пьян. – Хлястик, дружище…
И оба заклятых врага упали друг другу в радостные объя-тия.
– Я тебя всегда уважал, – заявил знаменитый авторитет.
– И я тебя – тоже, – серьёзно ответил Хлястин-папаша.
Оторвавшись от объятий, Кузя спросил:
– А где тут жених и невеста?
Ему указали на Валентинчика и Инессу, которые стояли не-подалёку и наблюдали за происходящим, совершенно не пони-мая его тайного смысла.
– Подарок в зал! – торжественно провозгласил Кузя.
Один из громил внёс на подносе коробочку небольших раз-меров. Когда Кузя показал всему залу её содержимое – все, кто хоть что-то понимал в брильянтах, так и ахнули.
Торжественное надевание на невесту уже было не столь ин-тересным, ибо главное уже свершилось: на виду у всех прими-рились две враждующие группировки, выбрав для этого столь прекрасный повод, как свадьбу одного из будущих наследников уважаемого и богатого в городе человека –  депутата и бизнес-мена господина Хлястина.
Принцесса Инесса и наследный принц разумом, конечно, ничего не понимали (да и какой там у них был разум?), но ду-шою осознавали: происходит нечто очень значительное и вели-чественное. Из ряда вон выходящее.

Пока происходили столь грандиозные и крупномасштабные события, никто и не обращал внимания на пожилую женщину, сидящую на площадке перед рестораном и играющую на арфе. Это была заслуженная артистка, приглашённая сюда из Ростов-ской филармонии за такие деньги, отказаться от которых было бы безумием.
Оно бы всё и ничего, но только одно зверское условие пор-тило настроение: арфа была установлена не в закрытом поме-щении, а на площадке перед рестораном, возле самого Дона.  Исполнительнице нужно было сидеть в длинном торжественном платье, и это при том, что на дворе была зима – пусть и не снежная, с плюсовой температурой, но – зима.
Некоторый ажиотаж среди обслуживающего персонала произошёл, когда арфистка в очередной раз попросила принести ей что-нибудь из одежды. Капризы этой дамы уже давно выво-дили из себя Хлястина-старшего. И без того уже чёрт-те что: сидит арфистка, а у неё на руках перчатки без пальцев. Где ж эстетика? Может, ещё и шубу на неё накинуть?
Между тем, один из охранников под угрозой увольнения принёс ей кое-что тёплое и пушистое и накинул на плечи, но предупредил: это временно, пока гости заняты более важными делами, чем слушание музыки, а потом тёплый плед придётся забрать –  не то хозяин осерчает…
Арфистка поблагодарила доброго охранника и продолжала играть Шопена, время от времени отогревая пальцы своим ды-ханием.

Но уже кто-то в зале успел с кем-то подраться, и его уноси-ли на руках – брыкающегося, орущего и обещающего разде-латься с обидчиком. Кто-то и поругивался, и перешёптывался, и что-то бурчал себе под нос, а кто-то –  что-то весёлое напевал или сам с собою танцевал… Толпа разбредалась, растекалась…
А жених и невеста в окружении молодых танцевали что-то новомодное:
У нас фиеста,
лохам здесь не место…
Насчёт лохов – это был, конечно, явный перебор, юноше-ский максимализм, как сказал бы Хлястин-старший, если бы ему осмелились доложить о столь демонстративном поведении его сыночка с дружками, ибо лохи – это, как известно, все осталь-ные люди, не принятые в их компанию.
Хлястин, окружённый толпою своих почитателей, продол-жал рассказывать о своих строительных планах в городе Росто-ве-на-Дону: жилой массив на отрезке между Ворошиловским мостом и Батайском должен будет поражать воображение всех проезжающих с севера России на юг. Из окон машин или поез-дов будет видно потрясающее зрелище: вереница двадцатипяти-этажных домов, вытянутая стройными и прекрасными линиями.
– Преимущество этого проекта, – рассуждал он, – как раз в том, что в черте самого Ростова отсутствует такое же ровное и гладкое место, как здесь. К тому же этот вид будет открыт всем взорам  и с высоты Ростова, и со стороны Батайска. Пора уже решить окончательно проблему воссоединения этих двух горо-дов, пора уже повернуться, так сказать, лицом к этой злобо-дневной и животрепещущей проблеме и перевести Батайск из разряда захолустного пригорода в разряд обыкновенного района Ростова!
Все кивали, слушая этот бред, и упорно делали вид, что не помнили страшного наводнения весною 1994-го года, когда всё пространство между Ростовом и Батайском было затоплено. Во-да, между прочим, и до сих пор не сошла, так и осталась в ук-ромных местах, образовав болота. Где гарантия, что такое же не повторится снова? Но никто не осмеливался высказать эти про-стые мысли вслух… Хлястин есть Хлястин и против него не по-прёшь. Захочет строить дома в зоне затопления – и построит. И люди будут в них жить.
А Хлястин уже уносился дальше в своих мечтах: на площа-ди перед Центральным рынком, рядом с памятником Димитрию Ростовскому нужно будет построить шестиэтажный коопера-тивный гараж. Люди, живущие в центре города, очень страдают от того, что им некуда поставить свои машины, и они их броса-ют на улицах перед домами и в своих тесных дворах, где и без того – ни повернуться, ни развернуться… Машины портятся, преждевременно изнашиваются… А ведь у многих жителей именно этого района – машины очень дорогие! Престижные!
И опять можно было бы возразить, что гараж нарушит архи-тектурный ансамбль, созданный ещё в середине девятнадцатого века, что он осквернит своим видом собор Рождества Пресвятой Богородицы с золотыми куполами, отбирая у горожан право рассматривать его именно со стороны этой площади…
Все молчали. Внимали умным речам и молчали.
А воодушевлённый Хлястин стал уже описывать новую же-лезную дорогу, которую он собирается проложить где-то на Кавказе, между Краснодаром и Сочи. Железная дорога будет иметь на своём пути восемнадцать тоннелей, а общая протяжён-ность их составит боле ста восьмидесяти километров…
И вот уж тут послышалось хихиканье. Кто-то спросил:
– А не дороговато ли будет?
А кто-то другой с сомнением добавил:
– И тоннели – какие-то уж очень длинные…
– А ездить на Чёрное море так, как мы сейчас ездим, – это что, хорошо, разве? – запальчиво возразил Хлястин. – Ты едешь в поезде, а прямо за окном – море, и в сильную непогоду мор-ские брызги врываются прямо в вагон…
– Да миллионы людей в нашей стране ни на какое Чёрное море годами не могут съездить, – возразил кто-то. – Или даже никогда на нём не были вовсе! И не будут!
– Вот то-то и оно! – не растерялся Хлястин. – Наша задача работать над всемерным повышением благосостояния трудя-щихся.
И тут раздался новый ехидный голосок:
– А наша – это чья?
– Наша – это наша! – вспылил Хлястин. Он чуть было не сказал, что всё здесь вокруг – его и  сына, и других таких же, как он, которым теперь и будут всё принадлежать, и только они бу-дут теперь решать – что строить, чего не строить, и не вам су-дить об этом,  ваше дело – слушать и выполнять! Потому что это для вашей же пользы! Но сдержался, хотя был и пьян.

И тут-то и случилось непредвиденное.
Василий Петрович Леонов, который всё это время находил-ся со всеми вместе на втором этаже, надумал вдруг прогуляться по террасе перед Доном. Надумал не просто так, а потому, что и в их маленьком коллективе веселье пошло на убыль и, видимо, пора уже было всем по домам. И ещё был повод для такой ма-ленькой прогулки: он вновь отчётливо услышал звуки арфы, которые раздавались и раньше, но всё время заглушались посто-ронними шумами, а тут вдруг стало почти тихо, и арфа зазвуча-ла неожиданно чётко и волшебно; величественно двигалась хо-лодная река, по правую сторону от её течения тянулся непре-рывный лес, чёрный и шумящий, а по левую  светились огни ресторанов и звучала дивная музыка…
За ним увязалась было и его супруга  Евдокия Викентьевна, но почему-то замешкалась и вышла позже. Когда оно, это самое действие, уже происходило.
И вот в какую историю вляпался Василий Петрович.
Дело в том, что территория, на которую он вышел, была уже чужая, ибо на ней праздновали свадьбу младшего Хлястина. По-стоять бы Василию Петровичу скромно в сторонке, наслаждаясь дивными звуками издали, но – не додумался.
Просто подошёл к пожилой арфистке и стал слушать. Через некоторое время он вдруг заметил, что арфистка играет в каких-то дырявых перчатках. Заметил, что пальцы её мерзнут, и арфи-стка время от времени дует на них. Заметил, что на женщине хотя и было накинуто поверх красивого длинного платья что-то утепляющее – плед или шаль, но этого было явно не достаточ-но…
– Безобразие, – прошептал Василий Петрович какому-то случайному любителю музыки, который остановился рядом с ним. – Безобразие, скажу я вам: женщину заставляют играть на холоде, на ветру, возле самой воды… И почему здесь, а не в по-мещении?
Человек, к которому он обратился, вместо ожидаемого «Да-да, вы совершенно правы. Это ж надо, как у нас не ценят твор-ческую интеллигенцию!» вдруг отозвался на эту задумчивую реплику неожиданно резко:
– А ты кто здесь такой?
Василий Петрович страшно удивился – и больше всего на это нежданное «ты».
– Простите, – пробормотал он, – но я с вами незнаком.
– Ну, вот и проваливай отсюда! – заорал незнакомец резким визгливо голосом. – Я тебя знать не знаю, откуда ты тут взялся, а ты тут мне ещё указываешь!
На шум отреагировали несколько охранников. Приблизив-шись, громилы застыли в почтительном ожидании: руки-ноги переломать или в воду выбросить – что прикажете?
Но незнакомец, а это был сам Хлястин, разгорячённый не-давним спором, вдруг повёл себя ещё более странно: он подо-шёл к Василию Петровичу и пристально заглянул ему в лицо.
Тихо спросил:
– Георгий Витальевич?
Василий Петрович, который впервые в жизни видел Хля-стина, в изумлении отшатнулся.
У Хлястина от ужаса расширились глаза:
– Вы же умерли! Зачем вы сюда пришли?
 И Василий Петрович, поняв, что столкнулся с чем-то не-обыкновенным, поторопился ретироваться вместе с подошед-шей супругой, которую так же обеспокоило столь странное по-ведение этого господина.
А тот, вдруг поняв, что ему грозит смертельная опасность, взревел:
– Да если ты ещё не умер, я тебя сейчас в землю закопаю!
Он уже откровенно порывался в драку, но охранники удер-живали его, понимая, что хозяин пьян и потом за своё поведение с них же и спросит.
– Что там случилось? – спросил вышедший на шум Медве-дев.
Евдокия Викентьевна и Василий Петрович наперебой объ-ясняли зятю, что какой-то сумасшедший там, на террасе, разо-рался, прицепился, угрожает… В общем – пьян в стельку…
Медведев спустился со второго этажа на террасу и застал там картину совсем неприличную: господин Хлястин, о сущест-вовании которого он хорошо знал, пытался вырваться из креп-ких рук охранников, чтобы пойти и добить кого-то, а потом и закопать в землю!
«Как же я вовремя не сообразил, – с досадой подумал Мед-ведев. – Ведь мы всё это время были рядом с Хлястиным. Тем самым, которого когда-то так ловко ощипывал покойный Жо-ра»…
И словно в ответ на эти его мысли Хлястин завопил в на-правлении второго этажа, куда, как он видел, увели его злейше-го врага:
– Осипов! Я ещё до тебя доберусь! Тебе не спрятаться!
Подойдя к рвущемуся в бой Хлястину, Медведев вежливо сказал ему:
– Поверьте, вы что-то напутали. Это никакой не Осипов. Это Леонов Василий Петрович…
Охранники всем своим видом показывали, что и они пони-мают щекотливость ситуации. Ласково оттаскивали прочь раз-бушевавшегося хозяина.
 
Между тем Иннокентий Сидорович был совсем не так пьян, как казалось многим из его окружения. Он просто был сбит с толку внезапным появлением человека, о котором знал точно, что тот не так давно благополучно умер.
То, что умер, – то, конечно, очень хорошо.
Но вот то, что бумаги куда-то делись и их найти так и не смогли, – плохо. Очень плохо! Ведь всю свалку перед домом перебрали, а так и не нашли ничего.
Теперь же получается так: Осипов на самом деле жив; по-хоронили не его, а кого-то другого (а может быть, и вовсе нико-го не хоронили?); и родственники это всё знали; но они почему-то разыграли как по нотам эту комедию!.. Зачем им это было нужно?
Ответ напрашивался сам собою: а затем, чтобы и дальше доить его, но уже по-крупному.
Понятно… И теперь нужно что-то делать.
Перво-наперво Иннокентий Сидорович выпил водки и хо-рошо закусил. В голове прояснялось, и все факты становились на свои места: Борисов при неясных обстоятельствах укатил за границу… Вернётся – и сядет! А кое-кого уже  посадили… А теперь вот и к нему подбираются… Нет, этот Осипов здесь не-спроста! Похвалялся своими связями с органами госбезопасно-сти…
Не зря похвалялся!..
Неизвестно, к какому решению пришёл бы Хлястин, если бы не телефонный звонок. Иннокентий Сидорович поднёс труб-ку к уху.  Докладывали, что на деревообрабатывающем комби-нате, который принадлежал лично Хлястину, произошло возго-рание элкетропроводки.
– Что? Какое возгорание? Да куда ж вы там смотрели? Ведь там же кругом одно дерево!
Докладывали, что пожарных уже вызвали, и сами тушат. Но, горит, сволочь, как спичка! 
– Так что – там у вас  настоящий пожар? – ужаснулся Хля-стин.
Деревообрабатывающий комбинат, о котором шла речь, размещался на окраине Ростова и изготавливал окна и двери для домов, которые строил Хлястин. Тысячи кубометров распилен-ного леса сушились. Вся территория была завалена кругляком, готовым для распиловки. Пилорама работала в две смены.
Какие деньги улетали сейчас на ветер вместе с дымом!.. И, должно быть, не зря улетали – поди теперь докажи сколько на самом деле сгрузили этого кругляка, а сколько припрятали в ук-ромном месте!.. «Жульё! Одно жульё вокруг!» – подумал Инно-кентий Сидорович.
Что-то подсказывало Хлястину, что не это сейчас главное, сейчас в самый раз подумать о чём-то другом, но он ни о чём больше уже не хотел задумываться. Мысль о пожаре заглушала всё – и страх, и ненависть, и даже благоразумие.
– Еду! – крикнул он. – Догуливайте без меня! Машину!
Попрощавшись с гостями – с некоторыми за руку, с други-ми простым кивком головы, он двинулся на выход.
         В большом зале как-то сразу все и слышны были только отдельные возгласы да бормотание гостей.
         Медведев обратил внимание, что к ресторану подъехала милицейская машина. Из неё вышли двое в камуфляжной форме и с автоматами. Медведев понял всё.
         Черед несколько минут они вышли, сопровождая Иннокен-тия Сидоровича.
         – Фёдор, – кричал Хлястин мужчине, вышедшему вслед за ними, – какой к хрену ты прокурор, если допускаешь такое? Или ты знал?!
         – Да ты что?! – оправдывался обескураженный районный прокурор. – Это недоразумение. Ты же депутат! У тебя – непри-косновенность!
         – Какая к чёрту неприкосновенность?! Я чувствовал! Чув-ствовал, когда эти сволочи отказались  прийти! И ты – брехло несчастное!
         И вдруг он  снова взглянул в сторону, где стоял Медведев со своими гостями.  Вот! Конечно же, это чокнутый Осипов! Но как такое могло быть?! Ведь он умер! Ведь его нет в живых! Осипов! Вот и вся разгадка! Он таки выполнил свою угрозу. А я, как последний фраер, теперь буду смотреть на небо в клеточку! Как я мог так лопухнуться? Нужно было ему дать то, что требо-вал. Недаром говорят, жадность фраера сгубила!
        Он рванулся было  к своему губителю, но его грубо при-держали милиционеры:
        – Гражданин Хлястин! Не принуждайте нас применять ме-ры! Ведите себя достойно!
        Хлястин последний раз с ненавистью посмотрел на Василия Петровича и, склонив голову и заложив руки за спину, пошёл к милицейской машине.
Иннокентий Сидорович и милиционеры сели в машину, дверь захлопнулась  и машина выехала на шоссе.
В большом зале подвыпившие гости мало что поняли и про-должали горланить пьяные песни, стараясь перекричать дина-мики, из которых неслись какие-то звуки и барабанная дробь.
В пути Иннокентию Сидоровичу объяснили, что его везут в следственный изолятор. Показали постановление прокурора.
Хлястин грязно выругался и, разом протрезвев,  приумолк.
На предварительном допросе отвечал чётко и толково. В чём меня обвиняют? В связях с Борисовым? Да откуда ж я знал, что он такой плохой человек? Да ведь он же был членом Совета Безопасности! Да, если б я только знал, что он спутался с этими террористами, да я бы его собственными руками задушил!..
Ему предъявили доказательства того, что он и сам прило-жил к этому немалые усилия – и с террористами повязан, и от налогов скрывался, и валютное законодательство нарушал…
Он сначала отпирался, отбрыкивался, выражал недоумение и утверждал, что это всё сфабриковали  враги и недобросовест-ные конкуренты, но ему предъявили другие доводы, и он при-уныл… Закрадывался  страх…

В камере, где он оказался после роскошного ресторана и пышной свадьбы, уже было трое других обитателей. Эти люди никогда не слыхали его фамилии! Они не били его и не унижа-ли, просто попросили  заткнуться, не шуметь и не рассуждать вслух, потому что уже было ночное время. На какое-то время Хлястин погрузился в грустные мысли: проклятый Осипов был всего лишь агентом, который его всё время выслеживал – это теперь совершенно очевидно. Он выполнял чьё-то задание. Но чьё?
А может, это и в самом деле завистники или конкуренты устроили? Николаенко? Вахрушев? Или Сам? Нет, вряд ли! Что я для него?! Так, таракашка… Да вроде бы у него и не было причин на меня обижаться…
Страшные думы обуревали его. Что будет с дочками? Кто их теперь возьмёт  замуж? Что будет с сыном? Кому достанется  всё, что с таким трудом по крупицам собирал? О! Теперь мой сват постарается прибрать к рукам… Хотя, вряд ли… Конфи-скуют, сволочи. Разденут до нитки… Хотя, вряд ли узнают все счета… Да и другие загашники есть  – закопанные и замурован-ные…
Разрываемый всеми этими чувствами, он вдруг впал в исте-рику и, вскочив с места, принялся яростно колотить в дверь, требуя, чтобы ему срочно дали кому-то позвонить и кому-то на-писать… За ним сейчас же должны будут приехать, и всё сразу разъяснится и станет на свои места…
Но никто не дал ни позвонить, ни написать. Прибежавшие на шум надзиратели, выволокли его из камеры и отвели в ка-кую-то мрачную одиночку, где и заперли…
Каменный выступ, покрытый слоем истерзанного временем и какими-то ножичками дерева – это всё. Хочешь – сиди, а хо-чешь – лежи.
И лампочка под потолком, которая не выключается.
И окошечко, которое то закрывается, то открывается со сто-роны коридора, в зависимости от желания надзирателя.

Не один Хлястин в эту ночь оказался в тюрьме. Если мыс-ленно отбросить угонщиков автотранспорта, хулиганов, нарко-торговцев, убийц, скупщиков краденого, рэкетиров, уличных грабителей и прочей мелюзги, которая по всей необъятной Рос-сии в эту ночь загремела не туда, куда ей хотелось бы, а оста-вить только людей очень серьёзных, то таких насчиталось бы несколько человек. Все они были совершенно потрясены про-исшедшим с ними событием. Все считали его досадным недора-зумением. И все до единого были убеждены: вот только кто-то в каком-то кабинете узнает, что такое безобразие случилось с его лучшим другом (с которым и выпивали, и в саунах парились вместе с девочками, и бумаги нужные подписывали), как тут же всё и образуется. Один телефонный звонок, и всё станет на свои места. О том, что это надолго, – не верилось никому. И для это-го неверия были все основания: такие гигантские деньжищи – ведь это континентальные пласты, на которых держится вся на-ша экономика! И кому же всё это достанется?
Кому-то должны непременно достаться.
И простому народу, глядя на эти события, не стоило слиш-ком сильно радоваться по поводу торжества правосудия. Просто одни уходили, другие приходили. Одни теряли, другие обрета-ли.
Но обществу до этого понимания было пока ещё слишком далеко. Уж на что Алексей Николаевич Медведев был неглуп, а и то был убеждён, что сделал полезное дело, и что теперь после ареста Хлястина, после смерти продажного Ивана Ивановича и бегства Березовского что-то изменится в стране к лучшему.
На другое утро весть об аресте одного из благодетелей всего Южного Региона облетела весь город. Но – что при этом чувст-вовали сын и  дочери Хлястина, какие переживания пропустили через себя все те, кто так или иначе кормился около этого чело-века – охранники, подельники, большие и мелкие служащие, – всё это уже не имеет значения для этой истории, в которой са-мым главным является личность Алексея Николаевича Медве-дева.
А с ним всё было нормально: около двенадцати часов сле-дующего дня он проснулся женатым человеком, посмотрел на спящую рядом жену и подумал: «Хорошо, что сегодня не нужно ехать на работу!»
Медведев потихоньку вышел из комнаты. Гимнастика, вод-ные процедуры и кофе взбодрили его. Начался новый день – очередное звено длинной цепочки его жизни. Цепочка эта тяну-лась от деревенского детства на Алтае до афганских событий, пересекала Европу, Москву, Кавказ, Ростов… Где-нибудь и ко-гда-нибудь ей предстоит оборваться… Медведев усмехнулся: хотелось бы, чтобы это случилось попозже.






                Часть 2            

                Прозрение

              Спасение  утопающих – дело рук самих утопающих!
                И.Ильф и Е.Петров.      
               

1.     Утро 26-го августа 2004 года выдалось в Ростове-на-Дону тихим, солнечным и таким спокойным, что, случись не-обычное, никто бы не поверил. Необычное бывает у нас только по телевизору!
С самого начала неприятного открытия Медведев повёл се-бя как-то даже отстранённо и равнодушно. А  сотрудникам зая-вил:
– Прошу вас не волноваться и не принимать близко к серд-цу. Это были какие-то местные обалдуи – наркоманы или алка-ши…
Сотрудники  медленно расходились по своим кабинетам, продолжая обсуждать удивительное событие. И только трое бухгалтеров, кабинет которых подвергся ночному нашествию, оказались без дела. Они вышли во двор бывшего детского сади-ка с множеством  цветных беседок, качелей и каруселей, и при-сели в тени дерева на скамейке у песочницы. Главный бухгалтер нервно смолил сигарету за сигаретой…
Вызвали милицию, но просили лишнего шума не подни-мать.  Дело-то пустяковое.
После тщательнейшего осмотра помещения с помощью увеличительных стёкол, кисточек, порошков и ещё чего-то са-мый главный из них – некий Фёдор Филиппыч – заметил:
– Работали в перчатках. Мастера, чтоб им ни дна, ни по-крышки…
Директор фирмы Алексей Николаевич Медведев имел своё мнение о мастерстве ночных жуликов, и  хмуро спросил следо-вателя:
– Ну и чего же они хотели?
– Искали, я так полагаю, какую-то документацию…
«Глубокая мысль, – подумал Медведев, но вслух ничего не сказал. – Чего же здесь им ещё искать?»
– …но, как мы полагаем, ничего не нашли. Видимо, они ни-чего не украли – смотрите, даже деньги разбросаны на полу с бумагами. Торопились… Компьютеры и вся эта ваша дорого-стоящая техника – всё целенькое. Если бы это было банальное ограбление, то с первого этажа легко бы вынесли через окно та-кую технику… 
Фёдор Филиппыч подошёл к двери кабинета главного бух-галтера.
– А теперь обратите внимание вот на эти и на эти следы. Медведев и его ближайший помощник Владимиров подошли к двери.
– Пытались открыть дверь – правильно я понял? – спросил Владимиров.
– Совершенно верно. Замок не сумели открыть, и дверь взломать пытались, но побоялись поднимать лишний шум.
– Если им так уж нужны были другие кабинеты, то по-чему же они не перелезли через окно? – спросил Медведев. – Из этого бы окна вылезли, в другое бы и влезли.
– Потому что это риск – лазить туда-сюда. Напротив окна главного бухгалтера во дворе как раз фонарь ярко светит. А они спешили. И дверь бронированная, и замок  на этой двери  мощ-нейший. Взломать непросто. Вот это их и остановило.
Между Медведевым и Владимировым протиснулся полный мужчина в клетчатой рубашке, неизвестно откуда взявшийся.
– Да мура всё это: и замок ерундовый, я его сейчас в две минуты открою, и грабители – пацаны сопливые.
Глазки у мужчины бегали  очень комично, но при внима-тельном рассмотрении они могли показаться умными, а в его, на первый взгляд,  неуклюже-плотной фигуре угадывался физиче-ски сильный человек.
– Работали лохи самые натуральные. И заказчики такие же.
Фёдор Филиппыч, внимательнее оглядев толстячка, сделал вывод: это, видимо, местный слесарь-сантехник или механик из гаража, случайно сюда забредший.
– И, позвольте спросить, на основании чего вы пришли к та-кому умозаключению?
Жека по прозвищу Кабанчик ответил:
– Были бы эти заказчики серьёзными ребятами – они бы и исполнителей наняли серьёзных. Значит, у них или денег не бы-ло, или они приезжие. Если бы  обратились к кому-нибудь за содействием, им бы вежливенько отказали, потому что у нас в городе всякому известно, что сюда лазить нельзя. Наш город культурный – всё по понятиям. Это вам не какой-нибудь там бандитский Санкт, извиняюсь за выражение, Петербург. А за-мок этот я открою в одну минуту. Тут и делать нечего.
Кабанчик уже полез в карман за инструментом, но Медве-дев поморщился:
– Ради бога, Жека! Не лезь пока.
Фёдор Филиппыч, возмущенный нагловатым толстяком в клетчатой рубашке, стал входить в раж.
– Да вы хоть знаете, чего стоит его открыть?
– Да ничего не стоит, – с презрением ответил Жека. – сейчас докажу.
– Жека, не сейчас, прошу тебя, – сказал Медведев и, повер-нувшись Фёдор-Филиппычу, заверил: – Он и в правду откроет всё что угодно…
– Моё дело маленькое, – спокойно ответил Жека, засовывая в карман связку отмычек.
– Ладно, – сказал Медведев главному сыщику. – Разбирай-тесь, оформляйте всё, как положено… – И оглянулся на Влади-мирова, словно бы ища его поддержки: – Мы тут более-менее догадываемся, чьих это рук дело. А вы, – обратился он к на-чальнику службы безопасности, стоявшему в стороне, – сразу после всех формальностей вместе с вневедомственной охраной приступайте к  установке сигнализации.
Выйдя во двор, Медведев взглянул на сидящих невдалеке бухгалтеров, потом посмотрел на небо и пошёл в свой кабинет.
Было начало обычного рабочего дня. Заказы, платежи, ко-мандировки. Битвы с чиновниками-вымогателями, которые за каждую бумажку готовы костьми лечь – это было намного гран-диознее по своим масштабам, нежели эта нелепая ночная вы-ходка неудачников, пытающихся таким способом урегулировать отношения с могущественною фирмой с  названием «Донской строитель». 
Хотя, не всё было так уж и просто. Медведев знал: район, в котором располагается его офис, это тихий район. Любая фирма, расположенная в нём, может позволить себе роскошь обходить-ся без высоких заборов и дорогостоящей сигнализации. Даже и по ночам люди в этих кварталах могут ходить спокойно. Но Медведев понимал: перестраховка никогда не помешает.

Только очень наивный человек мог при взгляде на окру-жающий мир прийти к выводу о его незыблемости. Удара мож-но было ждать  отовсюду… Не бороться с терроризмом и бан-дитизмом, а привыкать жить с ним – вот то, с чем придётся сталкиваться землянам в двадцать первом веке.
Медведеву вспомнился так называемый «Зелёный театр» –живописное с точки зрения архитектуры и окружающей зелени место, где можно не только проводить концерты, ну и, как вы-яснилось, митинги – тоже.
Однажды он стал свидетелем собрания местного кримина-литета, которое проводилось среди бела дня в этом уютном мес-течке. В президиуме сидели маститые бандюганы – с бритыми затылками, с золотыми цепями и прочими атрибутами значи-тельности. Там же, вперемежку с ними, находились и местные депутаты городского и областного масштабов – в дорогих кос-тюмах, излучающие всем своим видом солидность и респекта-бельность.
Братва шумела и гудела, но как-то уж очень своеобразно. Медведев поймал себя на мысли, что не воспринимает их речь в качестве обычной человеческой; это был какой-то набор то ли штампов, то ли каких-то необычных жизненных формул.
На трибуну вышел депутат Храмов. Он оглядел народные массы тяжёлым взглядом и сказал в микрофон:
       – Пацаны! Смотрите, какая ситуация нарисовалась! До по-следнего времени всё было нормально. А теперь понаехала вся-кая перхоть. Куда не целуй, – везде жопа!  Но хоpошо смеётся тот, кто стpеляет пеpвым... Вы внимательно подумайте... Давай-те начнем с наоборот. Так нет же, пидоры! Каждая пипетка меч-тает стать клизмой. Но это не по понятиям! Клизма должна знать свое место! Правильно я базарю?
       Кто-то скептически заметил:
     – Как волка ни корми, а у слона всё равно больше.
     И заговорили все разом:
     – Да кончай базар. Я, что ли, Рябого не знаю?! Какой он красно-коричневый?! Мне просто смешно. Я-то знаю, что он голубой...
      – Если он хочет услышать о себе хорошее, пусть умрёт!
      – Закрой гавкало!
      – Не хочет по-плохому, по хорошему будет хуже!
       Но здесь докладчик, грозно глянув на возбуждённых друга-нов, зарычал:
        – Вот и я о том же! Всё хорошее когда-нибудь плохо конча-ется. Но насилие – не выход! И я придушу каждого, кто не со-гласен! А мы за тех, кто против тех, кто против нас! Правильно я говорю? А они начали базарить не по делу о наших друганах, о Седом и Меченом! Это о них-то!
Братва, заполонившая одну из архитектурных достоприме-чательностей России, одобрительно загудела.
– И вот таких людей какой-то приезжий мудак мочит при выходе из казино, где они отдыхали после тяжёлого трудового дня! Заявляю от вашего имени всем этим тварям: теперь они будут иметь дело с нами, честными гражданами нашего пре-красного южного города! Не будет здесь этих тварюг прокля-тых! Сома, Микитки, дальше там, как его – Сухаря, Рябого, Му-ли, – вот этих тварей здесь не будет! Это говорю вам я! Всех, кто подстрекает к конфликтам, межнациональной розни, – всех – к ногтю! Город у нас стабильный, правильно я говорю?! По-нятно всем? И передайте всем! Это им не Москва или, там, бан-дитский Петербург! Это Ростов! Уж лучше  один раз Монику, чем каждый день страну! Правильно я говорю? А в чужих руках всегда  толще! Берегите природу – вашу мать!
       И снова загудели, зашумели бритоголовые.
       – Если все хорошо, то это даже вредно…
       – Муля и Сухарь – это не… собачий! Они беспредельщики! Нужно им набить стрелку и побазарить. Как ни говори, а лучше  синица в руках, чем утка под кроватью.
       – А ты уже в штаны насрал? Изготовь их портреты на туа-летной бумаге! То же мне, гастроли устроили. Ростов – это не Жмеринка какая-то. Но мы здесь учёные и знаем, что не  всё то пиво, что желтое и пенится...
Потом был другой выступающий – это был Митяй Акробат – амбал в спортивном костюме, стрижка ёжиком и с золотыми перстнями на пальцах:
– До чего дожили?! Витька Манука поставили на тюрьму! У нас Россия интернациональная, и Витёк Манука – армянин, по-ложенцем на тюрьме не будет! Так и передайте всем!  Но по-прошу не поганить матом наш великий и могучий русский язык. Мы же  с вами культурные люди!
        – Да брось ты эту хренотень!  Русская речь без мата  – док-лад. Вот ты и докладывай там в своей Думе. А здесь не возни-кай. Здесь ты среди своих, и не высовывайся… И типун тебе на твой великий и могучий. А я по фене лучше понимаю!
         – Так я разве против?
Братки внимали каждому слову своих авторитетов. Пра-вильно говорил депутат, – ну, кто с этим будет спорить?!
Своеобразный митинг длился около часа, и хоть и не был санкционированным, милиция отстранённо наблюдала со сто-роны и не пыталась прервать ораторов.
         – Наши слова – не пустой базар! – вещал кто-то с трибуны. – Сделаем, так, как и договорились… Есть вопросы по нём? И чтобы  всё шло как по полочкам! Войну мы вести не будем, а предьяву им…
         – Будешь тише – дольше будешь, – обречённо махнул ру-кой рослый мужчина с толстой золотой цепью на шее. Потом, обратившись к соседу, зло произнёс, словно прошипел: – А ты не знаешь – молчи! А знаешь – помалкивай!   
По итогам сходки, как ведётся у приличных людей, депутат Храмов предложил обратиться к федеральному Центру и выра-зить готовность бороться и предупреждать этнические конфлик-ты. После этого авторитеты разъехались по своим делам.
        – Поехали к Гарику. У него всегда хорошие шашлыки, – обратился депутат к стоящему неподалёку  крепкому парню. –От Парижа до Находки нет напитка лучше водки…
        Парень предупредительно открыл дверцу джипа, депутат сел, и они, пренебрегая запретами, поехали по центральной ули-це на левый берег Дона.
…«Театр абсурда», – подумал тогда Медведев. Но то – то-гда, а сейчас вся эта комедия в «Зелёном театре» виделась ему несколько под другим углом зрения. Выступление криминаль-ных авторитетов было санкционировано Конторой, чтобы осла-бить активность националистических группировок – вот в чём был смысл этого балаганного действа. Но ведь и те серьёзные дела, которыми занимался Медведев, – они ведь тоже делались по заданию всё той же Конторы.
Лишь несколько человек в городе знали, что генерал-майор Медведев служитель этого достопочтенного учреждения. Ну а могущественная фирма «Донской строитель» – всего лишь обычное прикрытие. На общих основаниях, то есть, никак не пользуясь своими связями в недрах Конторы, Медведев воз-главлял эту фирму, на общих основаниях отмазывался от нало-говых домогательств, на общих основаниях добывал для своей фирмы выгодные заказы. Фирма пользовалась авторитетом. Вот только на презентации и сборища так называемой финансовой элиты Медведев никогда не являлся – ссылался на занятость. Вместо него всегда отдувался его исполнительный  директор  Владимиров, представительный мужчина с пронзительным взо-ром матёрого финансиста.
А общаться приходилось и с теми, и с этими. Причём сплошь да рядом между «теми» и «этими» было совершенно невозможно провести чёткую грань. Сплошь и рядом блатные поступали в жизни и в деловых ситуациях вполне пристойно, а иные бизнесмены и чиновники вели себя как последние своло-чи…
Медведев относился к этому разнообразию тихо и с юмо-ром, руководствуясь одним простым правилом, выведенным им когда-то давным-давно для себя, а именно: зона, она и есть зона – что по ту сторону колючей проволоки, что по эту. Просто надо жить по её законам, или хотя бы как-то подстраиваться под них, потому что проявлять излишнее чистоплюйство и благородство – смешно, нелепо да и небезопасно…

В кабинет ворвались взволнованный Фёдор Филиппыч и равнодушный Жека. За ними бочком протискивались начальник службы безопасности, кто-то из сыщиков, Владимиров…
– Всё-таки конфликтный человек этот ваш Жека, – сказал Фёдор Филиппыч, кивая на невозмутимого Кабанчика.
– Жека, что за дела? – спросил Медведев, вставая из-за сво-его стола.
– Не могу я, когда мне туфту вправляют в мозги. Скажите ему! – Жека указал на Фёдора Филиппыча.
– Да в чём дело?
– Понимаете, – Фёдор Филиппыч положил на стол перед Медведевым какую-то бумагу с нарисованным от руки чертё-жиком. – Мы тут составили с коллегами схему, а этот ваш, как его, Джек…
– Жека, а не Джек, – небрежно процедил сквозь зубы Жека. – И мура это всё, что тут у вас!
Фёдор Филиппыч весь как-то смутился. Почувствовал вдруг, что перед ним настоящий авторитет.
– Ну, естественно, мы пока делали… рисовали… в общих чертах, на глазок, но мы уже примерно представляем, куда и как расположить видеокамеры, сигнальную систему…
– Господа, да что мы стоим? Присаживайтесь поудобнее. Оленька! – крикнул он секретарше, которая тут же  появилась. – Оленька, милая! Пива нам холодненького.
Пока все усаживались, выяснилось вдруг, что инициативу опять перехватил всё тот же Евгений Кабанов по прозвищу Же-ка – человек с не очень серьёзною внешностью, но говорящий очень дельные вещи.
– Если мне будет нужно, я легко проникну в любое поме-щение офиса, – заявил он.
– Это каким же образом? – поинтересовался Медведев. – Или ты имеешь в виду, что охранник, следящий за мониторами, будет сладко спать?
– Нет, зачем? Пусть не спит. А я вырублю электричество.
– Но ведь сработает сигнализация, – вмешался Фёдор Фи-липпыч. – Вневедомственная охрана, у которой с вами заключён договор, должна будет…
– Да ничего она не будет! – отмахнулся Жека. – И ничего она не должна. За это время я проникну в помещение и замру где-нибудь в мёртвой зоне, которая не просматривается камера-ми.
– Ну и будешь там стоять, и скучать, пока тебя не засекут, – рассмеялся Фёдор Филиппыч. – Ты ж там не сдвинешься с места в этой своей зоне!
– Зона – это зона, – проникновенно возразил Жека, делая смачный глоток ледяного пива. – И в ней я сделаю всё, что за-хочу.
– Ну ладно, ты не спорь, ты дело говори, – пробурчал Мед-ведев.
– Да я и не спорю. Кто тут спорит? Раз уж  меня в консуль-танты взяли,  я и консультирую  честно, по понятиям, как поря-дочный человек. Во-первых, с чего вы взяли, господа хорошие, что я один приду? Я буду с напарником. И он будет вырубать это ваше электричество каждые десять минут. После каждого отъезда вневедомственной охраны. Надоест им, в конце концов, ездить туда-сюда. Они скажут: это, мол, у вас тут что-то с трансформатором. Завтра разберётесь. А я тогда и сделаю то, что мне нужно.
Жека взял со стола чертёжик и потряс им в воздухе.
– Камеры слежения, – назидательно сказал он, – надо уста-навливать не так, как здесь нарисовано – в каждом кабинете. А в коридорах! Тогда их будет меньше и будет всё видно.
– А если через окна пролезут, как сегодня? – возразил Фё-дор Филиппыч.
– А с окнами надо разбираться тоже особо, и я сейчас не об этом. Генератор надо поставить на крыше. И будет он у вас ка-ждый раз включаться автоматически, как только исчезнет элек-тричество. И ваша сигнализация никогда не отключится. А у входа и по всему периметру здания  поставьте опять же видео-камеры.
Обстановка понемногу разрядилась. Гости пошли в другой кабинет переписывать заново смету, а Медведев попросил Вла-димирова задержаться.
– Олюшка, – попросил Медведев секретаршу, – пригласи-ка   Васина и принеси, пожалуйста, пару бутылок холодной мине-ральной воды.
Бессловесная Оля прикрыла двери. Через пять минут в ка-бинет вошёл начальник службы безопасности.
– Ну и жарит, – произнес Валерий Матвеевич Васин, при-саживаясь к столу. – Только в помещении и спасаюсь.
– Скоро будешь с тоской вспоминать тёплые денёчки, – ус-покоил его Владимиров. – Дело к осени…
– Тёплые – не жаркие. Я этим летом в Турции так обгорел, что жара мне уже надоела…
– А вы охладитесь. Выпейте минералки, – предложил Мед-ведев, присаживаясь к столу.
– Так вы думаете, это были наши саратовские заказчики? – спросил Медведев, наперёд зная ответ помощников.
Владимиров развёл руками.
 – Ну, если только это не заезжие какие-нибудь бродяги, то я и не представляю даже, на кого ещё можно подумать. Только они и получаются: им одним и была нужна эта документация.
– Много задолжали?
– Много…
– Сколько?
– Около трёхсот тысяч…
– Вы что всё на доллары переводите? Не патриотично как-то. Мы же всё-таки работаем в рублёвой зоне!
– Так, стройматериалы на том объекте почти все – импорт!
– И что говорят?
– А ничего не говорят! Временные трудности. Обязательно, мол, заплатим!
Медведев посмотрел на Васина.
– Толковал я  с их Макеевым! Говорит, форс-мажорные об-стоятельства!
– Какие к чёрту форс-мажорные обстоятельства, – восклик-нул обычно сдержанный Владимиров. – Форс-мажор, это когда пожар, землетрясение. А он решил  прокрутить денежки, выде-ленные на строительство…
– Мне не нужны ваши домыслы, – строго сказал Медведев. – Что предпринято?
– Прошли времена, когда можно было бандитов насылать, – оправдывался Васин.
– Я не о том, – отмахнулся Медведев. – Что конкретно сдела-но? Что будет сделано? Какие шаги собираетесь предпри-нять?
– Да я уже ему судом грозился… – потухшим голосом ска-зал Владимиров.
Медведев по телефону набрал юриста:
– Ирина Семёновна, зайдите на минутку и захватите дого-вор с саратовской фирмой «Наш дом». Там, как мне помнится, мы строим высотную гостиницу? Вот по этому объекту и при-несите договор.
В кабинет вошла молодая полная женщина с пухлыми ще-ками и зелёными глазами. Она  остановилась у дверей и вопро-сительно взглянула на Медведева.
– А скажите-ка нам, милая Ирина Семёновна, что в догово-ре этом сказано о штрафных санкциях за задержку финансиро-вания?
Ирина Семёновна открыла договор, прочла:
       – За несвоевременное финансирование заказчик платит де-сять процентов от суммы долга в месяц…
       – Вы присаживайтесь, присаживайтесь! Подключайтесь к разговору. Речь идёт о том, что они, как я понимаю, прекратили финансирование уже давно…
– Шесть месяцев… – виновато буркнул Владимиров.
– Почему сразу не забили тревогу?
–  Пробовал. Без толку. Хитрят, юлят, а иногда и пытаются оказывать какое-то давление: мол, не рыпайтесь, а то хуже бу-дет.
– Вот даже как?
– Представьте себе! Нужно в суд подавать… Последняя ме-ра, но другого выхода я не вижу.
– Хорошо. Готовьте материалы. Только, не торопитесь их сразу относить. Я всё-таки надеюсь, что они скоро оплатят дол-ги… Есть у меня такое предчувствие. И вот ещё что: не стоит замораживать строительство. Там ещё много осталось дел?
– Надеялись, в сентябре – октябре сдать объект.
– Тем более, продолжайте строительство…
Уникальность Сергея Сергеевича Владимирова состояла в том, что он, будучи исполнительным директором, мог решать всё сам, без шефа.
  Это было обманчивое впечатление. За лёгкими или даже небрежными решениями Медведева скрывалась колоссальная память на события, лица и цифры. Всё это помножалось на ог-ромную информированность, связи, общительность и, наконец, на способность к решительным и быстрым действиям. Но пода-валось окружающим именно в такой вот упаковке равнодушия и почти безразличия. Разбирайтесь сами! Это и была его излюб-ленная фраза, прежде, чем он покидал свой кабинет, твёрдо на-метив для себя план действий: куда и кому позвонит, с кем пе-реговорит, о чём договорится, чтобы помочь решить назревшую проблему. 
Жека Кабанчик был очарован Медведевым, его силой и мо-гуществом. Ему казалось, что нет таких вопросов, которые бы он не мог решить. Ему казалось, что он и есть тот самый всемо-гущий олигарх, который у него в голове почему-то объединялся с образом всесильного начальника, о котором и говорить-то громко нельзя! Знать можно, а говорить нельзя!  И  Кабанчик крепко держал язык за зубами. С него достаточно было и того, что Медведев однажды с лёгкостью отмазал его от нового срока, и он был безмерно благодарен ему за это.
Медведев изредка давал ему кое-какие задания – как прави-ло, чисто консультационного свойства – и всегда щедро их оп-лачивал. А Кабанчик всегда чётко выполнял то, что от него тре-бовалось. Нужно посоветовать? – Посоветуем! Голову на плечах имеем, так чего ж и не посоветовать хорошему человеку… Нужна информация? – Предоставим. А зачем она нужна – не наше собачье дело. Меньше знаешь – крепче спишь.

Уже когда Медведев собирался уезжать домой, к его маши-не подошёл всё тот же Кабанчик. Обведя задумчивым взглядом территорию бывшего детского садика, Жека сказал:
– И ещё вот что я скажу: собачек бы сюда нужно хороших. Тогда и будет совсем спокойно.
Медведев рассмеялся:
– Ну, Жека, тогда у нас и будет совсем как на зоне!
– Всё не так плохо как вы думаете, все намного хуже. Сде-лать ваш офис – что два пальца… Вы и ухом не успеете морг-нуть! Ваши охранники – туфта. Ночью дрыхнут, можете мне поверить! Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю со-бак... А зона?  Зона, когда на ней порядок, а не беспредел – это хорошо. Хорошие собачки, если к ним приставить умного инст-руктора, если содержать их грамотно и кормить не помоями и отбросами, а как положено – это большая сила.
– Я подумаю и над этим твоим предложением.
– Подумайте… только не тяните, чтобы не гробанули. По-том мне неловко будет…
– Ну что ты…
– И я об этом. Но баба с возу – и волки целы! Впрочем, спо-рить с тренером по борьбе может только тренер по стрельбе. Можно и с пукалками охранников поставить. Но и они спать хотят. А собачки… это собачки!
 Медведев достал бумажник и протянул Жеке гонорар за се-годняшние услуги.
– Ладно. Будь здоров! Спасибо!
Хлопок дверцей и – машина Медведева рванула с места. Кабанчик же, пройдя с полквартала, сел в свой поблескивающий множеством побрякушек, фар и труб, джип с тёмно тонирован-ными стёклами и поехал в другую сторону, растворившись в потоке машин.  Ищи, свищи – куда именно он исчез, и чем бу-дет заниматься его неординарный хозяин.
2.            Конец августа пылал сальвиями и розами. Кое-где и на деревьях появились красные, иногда бурые листья, словно природа горланила, кричала, предупреждала: быть беде.
 Вот уже более четырёх лет Алексей Николаевич Медведев взял привычку обедать дома. Какой ресторан сравнится с кухней его жены? Она и салатик приготовит из самых свежих овощей, и борщ сварит такой, какой он ел только в отчем доме, когда мама ещё была жива… Да ещё рядом, уцепившись за штанину, копо-шится дочурка.      
Только обедать дома удавалось нечасто.    
 По пути случилось маленькое происшествие. В условлен-ном месте с машиной Медведева поравнялась другая. Медведев притормозил и впустил гостя. Продолжая путь, равнодушно вы-слушал инструкцию:
– Завтра к семи утра – за Батайском. У торговых точек, воз-ле арбузов. Справа. Надежда, тридцать два года, среднего роста,  волосы светлые, жёлтые майка и штаны – короткие, чуть ниже колен. На майке надпись  «I love you», а в руках большая синяя сумка с надписью "SPORT"… В чине капитана… Подготовлена по высшей программе. Безжалостностна, решительна… Пожа-луй, всё… Да… вот ещё две путёвки в санаторий. Отдыхайте… Море там тёплое…
Были и другие указания, но уже по мелочам, потому что ос-новное Медведев уже знал: завтра он едет в Абхазию.
Алексей Николаевич, казалось, за прошедшие четыре года стал ещё  крепче. Высокий, мощный, он не производил впечат-ления неловкого тюленя. Ежедневные многочасовые тренировки позволяли держать форму. В конторе к этому относились ревно-стно. Правда, звание генерала и многолетняя служба позволяла ему рассчитывать на послабления. Но послаблений он сам не хотел, считая, что действующий сотрудник должен отвечать всем нормативам.
Фирма «Донской строитель» из года в год наращивала объ-ёмы. Число работающих давно перевалило за три тысячи. Зар-платы росли. Губернатор и заместитель по капитальному строи-тельству ставили Медведева в пример, приглашали на всякие торжественные мероприятия, даже награждали сотрудников. Но Медведев не любил  излишнего внимания к своей персоне.

Маленькие дети, если они чем-то сильно увлечены, не об-ращают никакого внимания на взрослых, и вообще считают их чем-то посторонним, какой-то помехой.
Трёхлетняя Ниночка, сидевшая на ковре в окружении игру-шек, сосредоточенно складывала что-то из кубиков и потом со смехом разваливала. Взявший её на руки папа не показался ей чем-то таким уж значительным и, даже оторвавшись от пола на высоту папиного роста, она всё так же сосредоточенно изучала свойства кубиков, которыми можно было стучать друг о друга. Видимо, главным открытием для Ниночки было то, что кубики, чем их сильнее бьёшь друг о друга, тем более сильный звук из-дают. Открытие захватило девочку. Самым невежливым обра-зом она хлопала кубиками перед лицом почтенного генерал-майора.
Пообедав, Алексей Николаевич привычно устроился в мяг-ком кресле и стал просматривать свежие газеты. Конец авгу-ста… Скоро осень… Как время бежит! Снова и снова прокручи-вались испорченной пластинкой события последних лет.
Трагическая авария на «Курске»… Цирк с НТВ… Гуся хру-стального так пугнули, что он в одиночку, без стаи, полетел че-рез океан в неурочное время подальше от этих холодных и опасных мест.
Взрывы домов и, наконец, театр на Дубровке… Как такое можно было предупредить?!
И снова смерть и слёзы близких, бестактные разговоры о компенсациях… Как будто можно компенсировать деньгами жизнь человека?!
И за три недели до выборов на второй срок – отставка Кась-янова! Эффект был ошеломляющим! Люди вдруг поверили, что всё же могут наступить другие времена. Всё плохое, что проис-ходило в эти четыре года, так или иначе связывали с Касьяно-вым, ставленником Ельцина. Это он не смог предупредить, пре-дусмотреть, организовать, гарантировать безопасность своим гражданам!
Богатые жирели, бедные становились ещё беднее. А куда больше? Зимой города замерзали. Летом целые области затоп-лялись разливами рек. Сели и  сходы ледников погребали целые посёлки. Что это за правительство?
А теперь вдруг – бац, и нет Касьянова! Конечно, это он ме-шал президенту  действовать!
Нужно признать, – это был гроссмейстерский ход! Нет, пре-зидент – мастер, это, безусловно. Не старый маразматик. Видна конторская школа!
Как же здорово, что, наконец, России повезло с президен-том!
Выстроили всех, закрыли рот крикунам, оппозиционерам и прочим несогласным. Хорошо, что теперь не сталинские време-на. К стенке не ставили, но рот закрыли. Предупреждали же, чтобы не вякали, чего не нужно. Богатеев, кто позволил себе сметь своё мнение иметь, прищучили. Что нам ваши миллиарды, когда у нас власть?! Ходорковского в кутузку. Теперь  судят за то, что «дёшево компанию ему продали». Это, может, там, на Западе закон не имеет обратной силы. У нас – имеет! У нас за-кон – что дышло! Кто сильнее – тот и пан! А деньги нужны, чтобы финансировать  борьбу с терроризмом!
 Но потом, уже и Касьянова не было, а погиб Кадыров, и снова взрывались самолёты, и гибли люди…
 Значит, где-то недорабатываем! Что-то недоделываем.
  Алексей Николаевич вспомнил последние сумасшедшие дни. Он только что вернулся из Дагестана. Встречался с влия-тельными представителями воинствующих родов… Все говори-ли правильные слова, провозглашали тосты за дружбу народов, за то, чтобы на земле Кавказа воцарилась, наконец справедли-вость. Но ведь нет одной правды! Нет и быть не может! Так ка-кую правду нужно отстаивать ему, генералу Конторы? Конечно же, ту, которая нужна Конторе!
Народ живёт бедно. А бедность порождает и преклонение перед богатством, и  толкает людей на преступления. Если нет работы… любой работы… как прожить? Как прокормить се-мью? Такие – способны на всё: могут и украсть, и убить…
Значит, первое, что нужно, это – ДАТЬ ЛЮДЯМ  ВОЗМОЖНОСТЬ  ЗАРАБОТАТЬ! Создать рабочие места. Легче сказать, чем сделать... На это столько денег потребуется, что никаких резервных фондов не хватит. К тому же, важно, чтобы эти деньги дошли до места и не были разворованы по пути. Как выбраться из этого лабиринта?
 Коллега из Ставрополя показал письмо какого-то прапор-щика Онищенко. Тот вернулся домой, и сбрендил! А как иначе сказать, если этот глупец написал  телегу в Контору, что его му-чает совесть! Пишет, что конторщики уничтожают людей толь-ко за то, что они ингуши и чеченцы. Признался, что лично иска-лечил до полусотни и закопал около тридцати пяти человек, за что получил награду!
Фотографическая память Медведева сохранила крик отча-явшегося прапорщика: «Я виноват. Пишу потому, что боюсь Бога. Я раскаиваюсь. Онищенко Игорь». 
Как же управлять страной, если ты толком не знаешь, что происходит? Это уже не вопрос, а  крик души. Ведь управляе-мость – главный идол президента. Этому идолу уже принесено столько жертв: региональных лидеров подстригли, вертикалью власти придавили, парламент по своему вкусу выстроили, СМИ приручили, гражданским организациям по рогам дали. В общем, только управляй на здоровье! А машина что-то не движется. По-тому что руль этот игрушечный. Без борьбы мнений можно только понарошку. Вот и получается: всё красиво на бумаге, но забыли про овраги!
Почему-то вспомнился приезд Путина на Дон. Его преду-предили заранее, сообщили программу визита.
 В толпе сопровождавших не протиснуться. Медведев на-блюдал со стороны. Его охранная грамота, выданная самым Главным конторщиком, обеспечивала ему проход и проезд всю-ду.
В Ростове и Новочеркасске всё проходило по протоколу. Обычные речи обо всём и не о чём. Лозунги, обещания, ликова-ние согнанной на улицы публики…
 Президент осмотрел гигант сельхозмашиностроения «Рост-сельмаш», новую очередь очистных сооружений «Водоканала». В Новочеркасске выразил уверенность, что закон о казачестве будет принят.
 Ему кричали: «Любо!», «Любо!»...
 В Таганроге пояснили, что фигура Петра I в мундире офи-цера Преображенского полка была отлита в Париже и доставле-на  из Марселя пароходом.
 На площади перед памятником собралось много людей, но было уже пора уходить. Регламент предписывал садиться в ма-шины. Но Путин отклонился от намеченной программы. Ему захотелось взглянуть на  автозавод «ТагАЗ».
 Проходя по цехам, отметил: нет показухи, суетливости. Спросил владельца завода Михаила Парамонова, круглолицего светловолосого мужчину:
 – Сколько у вас работающих?
 – Восемьсот восемьдесят три человека, – ответил Парамо-нов, словно ожидал этого вопроса.
 Президент одобрительно подумал: знает точно. Не округ-лял цифру.
 – Что же так скромна ваша доля в этом деле? – продолжал допытываться президент.
 – Пока мало выпускаем машин. Будем выпускать больше, – можно будет делать комплектующие на российских заводах.
– Можете рассчитывать на нашу всемерную поддержку…
Представитель президента, глава областной администрации и сопровождающие президента чиновники с завистью взглянули на удачливого бизнесмена.
  Помнится, мелькнула мысль: «Вот Парамонов, один из ме-стных олигархов. Не лезет в политику. Поддерживает Путина – и всё нормально! Ни тебе гонений, блокирования счетов, ни те-бе  налётов налоговой инспекции… Без масок-шоу и ОМОНа. А ведь ничем не лучше других толстосумов. Такова се ля ви, как любил говаривать Жора Осипов».

 Марина тихо присела на диване, понимая, что сейчас нель-зя тревожить мужа. Послеобеденный час был безраздельно от-ведён ему на размышления.

 «Что-то зреет, что-то в воздухе… Только что взорвали са-молёты с пассажирами, организовали набег на Ингушетию… Что от них можно ещё ожидать? И чего они добиваются? Ведь понимают, что проиграли… Так, нет. А на дворе скоро осень… Красивая пора! Стоп! Осень! Первое сентября! Ну, конечно же – первое сентября! Удар наносили в самое слабое место. А где слабое место? Больницы, дети…»
Медведев вспомнил, что пару дней назад он так же сидел в этом кресле, когда неурочный телефонный звонок прервал его размышления.
–  Слушаю, – привычно откликнулся Медведев.
– Алексей Николаевич? – Медведев узнал  голос говорив-шего. – Сейчас  четырнадцать тридцать. На восемнадцать назна-чено совещание у Главного. Вам приказано быть. В аэропорту вас будет ждать машина.
– Понял.
И положил трубку.
 «Так… И в конторе почувствовали, что пахнет жареным. Чуяло моё сердце…» – подумал он. Вслух сказал:
– Мариша. Мне срочно нужно быть в Москве.
– Кто это звонил? И как срочно?
– Через час вылечу. Ты меня в аэропорт подбрось на своей машине. Впрочем, не надо. Оставлю машину на платной стоянке в аэропорту. Я думаю, ненадолго… Из Москвы позвоню.
– Что за срочность?
– Родная, нет времени рассказывать. Бизнес – дело трудное.
– Ну да, – как-то полувопросительно ответила Марина.
Это не так давно такое модное выражение появилось в рус-ском языке: «ну да», которое надо было произносить с особен-ной интонацией. «Ну да» говорили и сто лет тому назад и две-сти, но с такою интонацией, как сейчас – никогда. В этой инто-нации были и согласие и неуверенность одновременно.
– Надо будет помочь ребятам… – Медведев посмотрел на дочку, которая всё складывала кубики. – Вот и наша Ниночка, когда вырастет, станет строителем.
– Не хочу! – поморщилась Марина. – Чтобы она вот так же, как и ты, разъезжала туда-сюда – это не женское дело.
– Да не обязательно разъезжать, можно и на месте что-то делать…
– На стройплощадке! Представляю: девушка в каске!
– А что – очень даже эффектно! И настоящий строитель не обязательно должен крутиться среди подъёмных кранов и желе-зобетонных блоков. Можно ведь быть и архитектором, и дизай-нером, да и мало ли кем!..
Алексей Николаевич набрал номер  своего лётчика.
– Вася! Добрый день! Через час мы летим в Москву…   
За окном пошёл дождь, и в квартиру пахнуло свежестью. Вот уже второе лето подряд в Ростове было необычно холодно. Приезжие удивлялись: и это ваше южное лето? Но ростовчане, знающие не понаслышке о том, что такое жара в сорок градусов, наслаждались чудесами климатических сдвигов.
А по телевизору были какие-то вести об олимпиаде в Афи-нах, о каких-то тамошних рекордах… Были тревожные сообще-ния о недавнем теракте. Оказывается оба самолёта, вылетевшие из Москвы в разных направлениях, взорвались в воздухе не с разницей в три минуты, как было объявлено сразу, а с разницей в одну-единственную минуту…
Медведев выслушивал все эти сообщения как бы между де-лом – с видом полнейшего к ним равнодушия. Всё равно ведь простой человек, который следит за событиями из своего квар-тирного мирка, ничего не может поделать. Только будет мешать профессионалам. Кому надо – разберутся...
3.         В кабинете Главного Конторщика изредка проводи-лись совещания, на которые приглашались самые близкие и до-веренные конторщики. Главный называл это, в зависимости от настроения – мозговым штурмом, иногда – просто трёпом. Всё здесь писалось на магнитофон, каждое слово. Здесь не учитыва-лись былые заслуги и количество звёзд на погонах. Каждый го-ворил то, что думал.
Совещание открыл Главный Конторщик. Он осмотрел со-бравшихся и негромким голосом сказал:
– Несмотря на объявленную борьбу с террором, мы не за-страхованы от вылазок этих выродков в любом городе. И своло-чи эти не стесняются открыто заявлять о том, что готовят новые нападения. При этом заметьте, они благополучно до сих пор из-бегают возмездия. Это заставляет нас думать о том, что они имеют высоких покровителей, – подумав, он добавил: – Здесь, в Москве!
Главный грозно посмотрел на присутствующих и его взгляд вдруг упёрся в Медведева.
«А этот что здесь делает?» – подумал Главный. Но потом вспомнил, что сам же его пригласил. Хотел обсудить с ним не-традиционные методы ведения борьбы. Главный Конторщик подивился тому, что запамятовал, и сам же себя великодушно простил: работа, чёрт бы её побрал... Замотался…
С усилием придя в себя и направив мысли в старое русло, Главный Конторщик продолжал:
– Не секрет, товарищи, что война в Чечне приносит огром-ные деньги определенному кругу людей. Это началось ещё с тех пор, когда финансировали вооружение дудаевских формирова-ний. На фальшивых авизо нажилось немало мерзавцев…
Все слушали Главного и откровенно скучали. Ведь всё  дав-ным-давно известно: и кто кому продался, и кто на кого слу-жит… А Главный продолжал бубнить:
– Их связь с Масхадовым и Басаевым, товарищи, очевидна! Нефтегазопроводы там не взрываются. Почему? Бизнес пропла-чивает безопасное прохождение нефти через республику. Что скажешь, Валерий Митрофаныч? Чего насупился? Здесь все свои. Говори, о чём задумался? Я что-то не то сказал?
– Да слыхали мы это всё, – недовольно пробурчал склонный к ожирению и насмешкам Валерий Митрофаныч. – Когда Хозя-ин пришёл к власти, он ведь что сказал? Он сказал всем, что пе-ресмотра итогов приватизации не будет. И все успокоились. И вот итог: в России было семь валютных миллиардеров. Сегодня  по экспертным оценкам, – их более ста! Так боремся с бедно-стью, да?
В кабинете возник гул. Каждый спешил высказать своё мнение. Начальник аналитического управления, молодой, но уже лысый генерал внятно произнёс:
– А какая проблема решена за эти годы? Судебную реформу просрали. Её сам Хозяин назвал провальной. Не мои слова – его! Административная реформа – псу под хвост! Хаос! Никто не имеет понятия, кто и за что в этом бардаке отвечает.
– Всем очевидно, что власть должна быть стабильной, – го-ворил начальник финансовым управлением. – А мы всё говорим – подождите, подождите!.. А чего ждать? Стабильность у нас, как когда-то коммунизм, как горизонт – недостижим. Так нельзя  жить в абсолютной неопределённости.
– А как мы боремся с террором? – прервал его начальник Оперативного Управления. – Шумим, принимаем бесполезные решения, неэффективные меры. Ни одна антитеррористическая программа не профинансирована надлежащим образом. Ни еди-ная! – Начальник Оперативного Управления побагровел от гне-ва. – При этом, офицер милиции, ОМОНа, «Альфы» или «Вым-пела» получает шесть-восемь тысяч рублей и не знает, как будет существовать его семья, если его убьют террористы…
Главный не прерывал. Пусть выскажутся. Пусть нарыв бу-дет вскрыт. Нельзя болезнь прятать вглубь! Это он запомнил с детства от деда – сельского фельдшера.
– С терроризмом надо бороться, решая социальные, эконо-мические, религиозные, этнические, идеологические и прочие проблемы, – глубокомысленно произнёс начальник финансовым управлением.
– Ты нам политграмоту не читай. Наслушались ещё при Брежневе! Эти проблемы сложно решить. Мы не доросли ни до демократии, ни до элементарной цивилизации. В глубинке – сплошная пьянь, во власти – каждый спешит откусить от пиро-га. А в Дагестане шестьдесят процентов молодёжи без работы; почти такая же ситуация по и всему Северному Кавказу. И куда им идти, этим ребятам? В наркоторговцы? В бандиты?
Главный взглянул на красавчика, недавно назначенного ру-ководить новым управлением, которое занимается вопросами разных там свобод… Тот словно нехотя, произнёс, красуясь и слушая свой звучный командирский голос:
– У нас объявлена свобода религии. В 1991-м году в этом же самом Дагестане было пятьдесят три мечети, а сегодня – уже полторы тысячи! Казалось бы, ради Бога! Но мы забыли об од-ном: а кто там служит? Забыли, что большинство среди них прошли обучение в Саудовской Аравии под присмотром спец-служб. А потом  сами же и удивлялись, оттуда у нас воинст-вующие исламисты появились? Мы забыли о нравственности и об идеологии.
– Правовой блок у нас в загоне, – продолжал монотонно скрипеть начальник Аналитического Управления. – Продаж-ность, коррупция дошли до предела. Никто не верит судам, ми-лиции, любым государственным органом. Везде дерут шкуру: от врача и учителя до главного чиновника администрации.   А ут-рата профессионализма?! К власти пришли дилетанты, которые никогда не были знакомы с этой сложной системой управления и контроля.
Ещё чей-то голос выдал слова и вовсе непривычные для этих стен:
– Революцию готовит не оппозиция. Её готовит власть сво-им пренебрежительным отношением к народу. Постоянно за-кручивать гайки невозможно, крышку всё равно сорвёт. Если этого не понимает Хозяин, то это ударит по нему, ведь он сидит на этой крышке.
– Ну, ладно… – сказал, наконец, Главный конторщик. – Ре-волюцию готовит оппозиция! Тоже сказал. Может, Сам и гото-вит так развернуть страну, что это будет похлеще всякой рево-люции! К тому же – малой кровью! Не думал о таком варианте? Раскудахтались тут!
Но голос не унимался:
– Терроризм на Северном Кавказе финансируется во многих государствах по различным каналам. Многие полевые команди-ры, включая Басаева, имеют индивидуальные счета за рубежом: в Польше, в странах Балтии, в ряде других государств. Деньга-ми, которые лежат на счетах, они могут распоряжаться, как им заблагорассудится. А вот как появляются деньги на этих счетах? Это вопрос к спецслужбам зарубежных государств. Мы пыта-лись договориться с коллегами…
Один Медведев только и молчал. То ли был равнодушным человеком, то ли мнений никаких не имел.
Главный конторщик застучал кулаком по столу, требуя от присутствующих тишины:
– Итак, хватит словоблудия. Давайте подведём итог: в Рос-сии назрели противоречия на социальной, экономической, рели-гиозной и этнической основе. На Хозяина возложен огромный комплекс обязанностей. Он отвечает буквально за всё во внут-ренней и внешней политике. Он – Верховный главнокомандую-щий, формирует правительство, осуществляет прокурорский надзор, он замкнул на себя управление шестнадцатью мини-стерствами и ведомствами, в том числе спецслужбами. С этим трудно справиться. А потому и ошибки… И нечего тут шуметь.
– Ему бы поделиться полномочиями, – продолжал бубнить начальник Оперативным Управления. – Пусть Правительство отвечает за всё, оставив ему контрольные функции. Один чело-век охватить всё не в состоянии! – Он оглянулся на всех присут-ствующих, словно бы ища поддержки. Кто-то кивнул, а кто-то мрачно промолчал, дескать, ясно-то ясно, да что тут поделаешь. Плетью обуха не перешибёшь. – А если не может, значит, зло-употребляет аппарат. Вот в чём суть вопроса!
– А теперь ещё будут и губернаторов назначать. По какому принципу? Родились, крестились, пикник устраивали на берегу вместе? – недовольно поддакнул финансист.
Медведев смотрел на происходящее и думал: «Дурдом. Стоило ли собираться?».
Медведева никто из участников совещания не знал, и пото-му, выходя, все косили глаза в его сторону. Он же как будто и не замечал.
Когда в комнате остались только те, кому было предложено остаться, Главный вызвал дежурного:
– Пригласите Виктора Гавриловича. Он должен ждать…
– Ждёт уже, – коротко бросил дежурный полковник.
– Ну, вот и пригласите. И вот ещё что, голубчик: пусть нам принесут чаю с лимоном… – подумал, и повторил: – да чаю с лимоном. И меня нет ни для кого, кроме Президента…

Вот тогда-то и прозвучало то странное задание, с которым завтра предстояло выехать в Абхазию Медведеву.
В кабинет вошёл совершенно седой мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и усами, серыми, почти бесцветными глазами и в таком же светло-сером костюме. Он кивком головы поздоровался с присутствующими и сел на первом ряду. Видно было, что мужчина знал себе цену.
– Виктор Гаврилович, – обратился к нему Главный, – про-информируйте о состоянии дел и задачах, стоящих перед нами в связи с предстоящим симпозиумом в Абхазии.
Мужчина попытался встать, но Главный демократично ос-тановил его рукой:
– Можно сидя…
– В Москве недавно завершилось зональное совещание пси-хиатров. В рамках темы «Психологическое здоровье и безопас-ность в обществе» обсуждался проект закона «О психиатрии»…
– Нельзя ли короче? Нас интересуют проблемы контроля сознания, вопросы искусственно вызванных помешательств,  методы психиатризации общества. Наконец, и это самое важное, методы психологического влияния на конкретного человека и на группы людей. Я ясно изъясняюсь?
– Так точно. Эти вопросы поставлены в повестку дня на международном симпозиуме, который должен пройти в конце августа в Гагре. Там должны быть профессора из Австрии, Гер-мании, Японии, Франции... Будут представители ведущих кол-лективов, которые занимаются нетрадиционными методами воздействия…
– Нетрадиционными? – переспросил Главный. – Это что-то вроде наших Чумака, Глобы и Кашпировского?
– Нет, конечно. Имеется в виду, воздействие на психику, – поправился Виктор Гаврилович.
Медведев с интересом наблюдал за происходящим. У Глав-ного была привычка делать вид, что он впервые слышит то, что при нём произносится. Вот и сейчас он задал вопрос:
– Кого предполагается послать от нас?
– Я думаю, – генерала Медведева Алексея Николаевича. Он поедет не на симпозиум, а по делам своей фирмы. Заодно от-дохнёт. Сколько лет не был в отпуске! Блокировать его будет капитан Нестерова. Она  опытный оперативный сотрудник. Ле-генда – секретарь-референт. Вы с нею не знакомы, – он повер-нулся к Медведеву. – Привлекательна, легко сходится с людьми, владеет всеми видами оружия и приёмами рукопашного боя, радиотехникой. Вспыльчива, подозрительна, импульсивна. Ино-гда неадекватно реагирует в экстремальных ситуациях. Склонна к  бессмысленной жестокости, что было отмечено, когда она была в командировке в Чечне. Вам придётся за нею присматри-вать. Но при этом – помощник она хороший.
Главный выслушал предложение так, будто впервые узнал, что оставленный им же самим генерал должен будет заняться именно этим делом.
–Так, всё-таки, сколько же там соберётся людей?
– По нашим данным, не более полусотни…
– В Абхазии как раз начинается бархатный сезон. Соберутся все в одном из тамошних санаториев. Там не так будут видны разрушения города после известных событий. Достаточно за-крытая территория. И культурную программу можно будет про-водить без проблем.
– Ещё и культурную программу им подавай… – недовольно пробурчал Главный.
– А то как же?! Так ведь принято. Экскурсии в Пицунду,   на Рицу…

Когда Виктор Гаврилович ушёл, Главный сразу же преобра-зился и от вопросов перешёл к объяснениям. Оказывается, он и сам многое знал, хотя многого и не понимал.
Медведев, доселе благообразно и таинственно молчавший, вдруг обрёл дар речи:
– Никакая толпа так просто не собирается. А тем более тол-па интеллектуалов. Этим кто-то руководит, финансирует. Сана-торий, культурная программа...    
Главный конторщик махнул рукою:
– Да, да, да! Вроде бы всё так и должно быть. Должен быть кто-то один, сидящий в каком-то одном кабинете – вроде бы и так… Но по нашим сведениям, там у них не всё подогнано под единую волю, злую или добрую – неважно. Интеллектуалы и учёные разных уровней – от гениев до шарлатанов, которые едут на этот симпозиум, делятся на враждующие и даже взаи-моисключающие группировки. И, если и говорить о некоем цен-тре управления, то тогда следует признать, что такой центр не один, и руководители этих центров каким-то образом пытаются нащупать возможность контактов между собою… и с нами.
– Но почему Абхазия?
– И сам толком не могу понять, – развёл руками Главный конторщик. – Вроде бы американское ЦРУ не должно было бы так поступать: послать своих учёных в Абхазию означало бы нанести пощёчину Грузии.
– А может, именно поэтому они и послали своих людей в Абхазию, чтобы на них, на американцев меньше всего подума-ли? – предположил Медведев.
– Ничему не удивлюсь. Но вот это вы там и выясните. Дета-ли мы чуть позже обговорим. А пока в общих чертах попытаюсь обрисовать ситуацию в том виде, в каком мы её тут понимаем.
Главный считал Медведева своим учеником и говорил сей-час, словно обращался непосредственно к нему.
 – Двадцать первый век ознаменуется сменой военной док-трины. Теперь никому не нужны огромные армии и громады танков. Малая вероятность, что пригодятся ракеты с атомной начинкой. А вот психологическое оружие, возможность влиять на людей, чтобы они поступали так, как нам хочется – важная составляющая нашей обороны. Необходимо записывать все да-же самые казалось бы малозначимые выступления и разговоры в кулуарах. Определить реальную ценность каждого делегата. Среди этих экстрасенсов много шарлатанов! Наконец, оценить возможность вербовки нужных, ценных для нас людей. Всем необходимым вас снабдит генерал-полковник Дмитриев. У него же получите дополнительные инструкции, экипировку, средства связи… Задание настолько серьёзное, что мы считаем целесооб-разным послать именно вас, а не молодого и ещё недостаточно опытного оперативника.
Главный как-то необычно взглянул искоса на Медведева, словно взвешивая своё решение.
4.         Среди ночи Медведев проснулся от неожиданных мыслей, которые стали выстраиваться в какую-то непонятную цепочку: симпозиум – Абхазия… Далее: – гении из всех стран мира, а с ними и проходимцы от науки и просто психи…
Понятно. У них там у всех на уме какие-то способы пере-делки человечества…К лучшему или к худшему – вот в чём во-прос. Эти их высокие технологии… Надо будет взять под свой контроль…
И теперь-то – самое главное: а зачем?
Ответ напрашивается сам собой: чтобы использовать эти технологии или этих людей у нас в стране? С какой целью?
Медведев представил, что  задаёт этот самый вопрос Глав-ному конторщику, и тотчас же услышал чёткий и единственно возможный ответ: на благо!
А что такое благо? Все войны, все ужасы, которых челове-чество хлебнуло за всю свою историю – они ведь всегда затева-лись с благами намерениями.

Было раннее утро. Изнуряющая жара последних дней лета гнала молодёжь на Дон и на всякие другие водоёмы, располо-женные за левым берегом этой же реки: на Голубое озеро, на Гребной канал, на озёра Цыганское и Солёное, на какие-то во-дохранилища  под Батайском.
Колонна машин медленно двигалась к Ворошиловскому мосту. А Медведев никуда и не торопился. До места встречи с капитаншей, у которой надпись на груди «I love you», а на сумке «SPORT», было минут пятнадцать ходу, а встреча должна была состояться в половине седьмого утра.
Медведев включил радио. Под музыку и болтовню говорли-вых дикторов привычнее и легче думалось. В потоке машин до-тянулся кое-как до поста ГАИ. Потом машины ускорили движе-ние, и через пару минут он уже въехал в Батайск. Не стал свора-чивать на кружную дорогу, поехал прямиком через город.
Усмехнулся: город! Большая нелепая деревня. Мрачное зре-лище, тяжёлое… Так вот всю Россию, того и гляди, превратим в один сплошной Батайск. Посредине будут красоваться Москва и Питер со своими показушными прелестями, а вокруг – непро-лазный и заунывный Батайск!
В ранние часы здесь ещё не было пробок. Медведев быстро проскочил главную улицу и вскоре, проехав железнодорожные пути, выскочил на трассу Ростов – Баку. С правой стороны до-роги растянулся импровизированный рынок. Торговые палатки разного цвета и формы, контейнеры, приспособленные под тор-говые точки, лёгкие павильоны… Одни торговцы раскладывали товар, а другие уже бойко уговаривали проезжающих купить замечательные яблоки и виноград, овощи и зелень. Прямо на земле, огороженные какими-то ящиками, лежали горы арбузов, видимо, привезённые из Астрахани. Вот это оно самое и есть!
Медведев припарковал машину и вышел побродить вдоль рядов, разглядывая помидоры, огурцы, перец… В назначенное время вернулся к машине. Возле неё и в самом деле возникла стройная девушка в жёлтой легкомысленной майке с надписью «I love you!» и в таких же жёлтых штанишках чуть ниже колен. Её жёлтые волосы были перехвачены тонкой голубой ленточ-кой. В руках она держала внушительных размеров ярко голубую спортивную сумку.
– Подвезёте? – спросила девушка, вглядываясь в Медведева.
– Отчего ж не подвести? Вам куда?
– Прямо… – ответила девушка, открывая заднюю дверцу.
– А, может, в багажник положим?
– Нет! У меня здесь пирожки и всякая вкуснятина. По доро-ге поедим! Вы же составите мне компанию?
– Будем считать, что уговорили…
Но не успела девушка сесть к водителю, как к Медведеву подбежала старушка с большим мешком и стала упрашивать его подвести недалеко, до Павловской. Её сын, обалдуй, уехал, обещал приехать, а вот уже два часа его нет. Не случилось ли чего. Она – не за так! Она заплатит!
Медведев знал, что делать такие вещи он не имеет права. Это непрофессионально. Но, вопреки здравому смыслу, поло-жил мешок в багажник,  усадил старушку рядом с баулом де-вушки.
Машина развила хорошую скорость, и Медведев следил за дорогой. Старушка всё кряхтела, ворчала, ругала непутёвого сыночка.
– Там и живёте, в Павловской? – нарушил молчание Медве-дев.
– Там, мил человек, там и живу.
– И как живёте?
– А как ноне люди живут? Трудно живут, мил человек. С огорода и живём… Был у нас молзавод. Так всё разворовали. Людей повыгнали. Работать негде.
– И как выживаете?
– Так и выживаем! Взял меня на работу олигарх наш про-клятый. Он целых два ларька держит на этом рынке. Этому кро-вопивцу захотелось, чтобы его ларьки круглые сутки были от-крыты! Ну, скажите, люди добрые, и сколько тех покупателей ночью придёт? Так нет, – захотел, и хоть тресни! Да ещё, ирод проклятый, бывает, приедет на своей машине ночью, и смотрит, не спим ли! Ну, скажите, было такое раньше?! И где на него управу найти, на эксплуататора на этого?!
– Так уйдите от него! – улыбнулся Медведев своим мыслям, совсем почти не слушая бабульку.
– Ну да! А куда уйдёшь? Кому я, старая, нужна?
– А сын-то что? – вступила в разговор девушка.
– А сын, тот, как с утра глаза зальёт, так ему – трава не рас-ти. Нет, когда трезвый – он меня жалеет. Но…
– Но трезвым бывает редко, – закончила за неё фразу де-вушка.
– И то – правда. Давеча привёз, сказал – возвернётся через пару часов. Ну, не злыдень? Сын, называется, чтобы ему было пусто!
– А продаёте-то что?
– А что хозяин привезёт, то и продаём.
– Он что, производство какое имеет? – спросила девушка.
– Митяй, что ли? – переспросила бабулька. – Какое произ-водство?! Он отродясь не работал! Спекулянт проклятый! Купит по дешёвке оптом, а мы с Матвеевной продаём в розницу. Весь барыш – ему, ироду.
– Сегодня это называется коммерцией, – улыбнулся Медве-дев.
– Ну, да, коммерцией. Коммерсант проклятый!
– И что же вы его так ругаете, бабушка? – спросила девуш-ка. – Он вам работу дал. Какая-никакая, а всё – работа!
– Работа... На прошлой неделе приволок два ящика водки. Велел продавать. А тут пришёл Михалыч…
– А это кто такой?
– Участковый наш. Пасётся на нашем рынке. Он и заявил, что водка самопальная. Еле уговорила, чтобы не губил. Хотел протокол составить.
– И чем дело кончилось?
– Так забрал он ту водку! Увёз, аспид проклятый. Приехал хозяин и на нас повесил убытки! Теперь будем выплачивать до скончания дней…
– И сколько же вы зарабатываете? Зарплата-то у вас какая? – допытывалась девушка.
– Зарплата у нас не зависит от продаж. Платит по сто пять-десят в день. И когда я смогу теперь рассчитаться за ту водку проклятую?..

Трасса Ростов – Баку была свободна, и Медведев гнал ма-шину, получая от этого немалое удовольствие. В самом деле: и какой русский не любит быстрой езды?!
Серая лента дороги с только что нарисованными разграни-чительными линиями мчалась под колёса, а вокруг уходили к горизонту нескончаемые поля с зарослями лесополос и редкими населёнными пунктами. У дороги стояли люди и продавали щедрые дары юга.
Бабулька ухватилась за ручку и смотрела в окно, вздыхая и что-то бурча себе под нос.
На посту ГИБДД Медведева  остановили.
– Лейтенант Галкин! – представился лейтенант. – Ваши права.
Медведев достал права и документы.
– И куда же мы так торопимся?
– Немного увлёкся, товарищ лейтенант, – сказал Медведев.
– Увлеклись? А дорога – она ничего не прощает. Знаете, как говорится: быстро поедешь, медленно понесут!
– Виноват.
– Нет. Сознание вины – это мало.
– Сколько? – спросил Медведев, чтобы прекратить разго-вор.
– Солидный мужчина, а ездите, как мальчишка! С вас две-сти рублей. И поверьте: это в ваших же интересах. Так дольше будете помнить, что правила нужно соблюдать!
Медведев не стал торговаться, достал кошелёк и из толстой пачки денег вытащил две сторублёвки. Лейтенант понял, что продешевил. Он отдал честь и предупредил:
– Не гоните. Дорога лихачей не прощает: Счастливого пути!
Когда они отъехали, Надежда заметила:
– Первым гаишником у нас на Руси был Соловей-Разбойник. Он сидел у дороги, свистел и грабил.
– Вот, аспиды проклятые, – ругала милицию бабулька. – Всё им мало! Ты, сынок, думаешь, он о твоей жизни беспокоился? Ему на бутылку, проклятому, не хватало! Чтобы ему пусто бы-ло! Злыдни проклятые!

В половине восьмого они подъезжали к Павловской. Алек-сей Николаевич притормозил у обочины.
– Теперь нам, бабуля, направо…
Старушка залезла рукой куда-то в прорез платья, достала платочек, в котором были упакованы деньги, но Медведев отвёл её руку.
– Не нужно. Будьте здоровы, – сказал он.
Обрадованная старушка подхватила свой мешок и, благода-ря и желая им приятного отдыха, засеменила через дорогу к по-сту ГАИ.
Некоторое время ехали молча. Ровная краснодарская трасса убаюкивала, и девушку клонило в сон.
– Нет, нет! Не спать! – скомандовал Медведев. – Давайте-ка лучше познакомимся. Меня зовут Алексей Николаевич. А вас?
– Я знаю, товарищ генерал. Меня инструктировали. Я – На-дежда Нестерова, капитан.
– Да, да, я знаю… И что вам ещё известно? – хмуро спросил Медведев.
– А ничего! Только то и известно, что едем мы вместе, и что меня определили к вам вторым номером…
– Это кто же вас определил?
– Не знаю… Полагаю, начальство у нас одно?
– Одно? Это уже интересно! Но, к вашему сведению, у меня нет никакого начальства. Я еду отдыхать в санаторий.
– Да что вы говорите? Вот как интересно! Тогда я тоже еду в санаторий!
Разговор не клеился. Машина мягко катила по пустой трас-се, ровной, как чертёжная доска. Вокруг кружили бесконечные поля. Одинокий трактор заканчивал вспашку земли под озимые.
– Разрешите закурить? – спросила девушка, доставая из карманчика пачку «Кента».
«Вот интересно, все конторщики в Ростове «Кент» курят! Или, так льстят Кириллу? » Вслух бросил:
– Травитесь, если не жалко. Мне говорили, что цвет лица портится, если натощак курить…
– Так я позавтракала уже давно… хотите пирожок?
–  Где-нибудь в Туапсе нормально пообедаем. Чего аппетит перебивать? Итак, капитан Нестерова, не хотите ли мне что-нибудь рассказать о себе?
– Вы знаете, товарищ генерал, не привыкла я исповедовать-ся…
– А вы не исповедуйтесь. Просто поддерживайте беседу. Слышал я,  вы из Новочеркасска?
– Точно… Вы и так знаете обо мне больше, чем положено…
– А что положено?
– А ничего! – голос у девушки напрягся и зазвенел.
– Вы успокойтесь. Мне о вас рассказал Кирилл Александро-вич.
– Серов, что ли?
– Он самый.
– А мне казалось, всё, что касается таких сведений, не должны быть известны  никому…
Чтобы  успокоить девушку, Медведев стал сам рассказывать о себе:
– Вот вы из Новочеркасска, а я с Алтая. Есть такая дере-венька – Медведки. Там все – Медведевы. Правда, не знаю, как теперь. Может, понаехало туда всякого народу… Хотя вряд ли. Глушь, грязь непролазная. Родители мои умерли рано, а вот де-да я помню хорошо. Дед-то меня и воспитывал, как мог. Хоро-шим был мужиком, трудягой. И я в детстве мог всё: и корову подоить, и огород вскопать, и крышу, если надо, починить, а то и печку сложить. Всё с дедом делали.
– А мой батя ещё мальчишкой стал инвалидом. Но дома си-деть не хотел, и так всё время и работал на своём любимом станкостроительном заводе. Числился мастером…
– Числился?
– Ну да! Как-то маманя заболела, и я ночью к нему на завод побежала. Телефона  не было. Жили  небогато… Я тогда в клас-се седьмом училась. Прибежала  к нему в цех и вижу: в огром-ном цехе человека три токарей работают. И мой батя в углу за столом сидит, курит… Мастер цеха! Восьмёрки в табеле ставил тем, кто работал. Какой с него мастер?!
– Он что, образования не имел?
– Почему же? Наш политехнический окончил. А толку? Разве те  инженеры, которые восьмёрки в табеле записывают? Он своё инженерство только дома показывал. Придумывал та-кое, что вокруг него вся детвора вертелась. Хороший, добрый был…
– Давно умер?
– Давно. Я школу окончила – он и умер. Всё мне улыбался. Говорил, что умирает от счастья…
– А мама?
– А мама вслед за батей через три года…
– Больше никого не было? Родных, близких?
– Странное дело: мы из коренных казаков. Дедов своих не помню. Их в войну покосило. Родная тётка, маманина сестра, так та уехала ещё до моего рождения куда-то в Казахстан. И ни слуху, ни духу…
– Да… А ваши деды по линии матери в двадцать девятом были раскулачены и сосланы в Северный Казахстан. Там и по-гибли…
Девушка удивлённо посмотрела на Медведева.

  Не доезжая  до Краснодара, они свернули влево, на Горя-чий Ключ. Дорога пошла в гору. Несколько километров тяну-лись дамбы водохранилища. Потом вдалеке показались едва за-метные голубые горы. Девушка сорвала с головы ленточку, и копна золотистых волос рассыпалась по плечам. Казалось, в машине стало светлее.
– И зачем вы это мне рассказали?
– А чтобы не было иллюзий. Нам предстоит непростое дело.
– Цыплят по осени стреляют… Я знаю каратэ, тэквандо, дзюдо и еще много страшных слов. Постараюсь не подвести…
– Кстати, по моим сведениям вы дважды были в Чечне…
– Трижды, – поправила девушка.
– И что скажете?
– А что говорить? Вы ещё спросите: с какой целью, когда и где  родилась? Я не привыкла говорить. Это вы меня разговори-ли. Чего говорить? Нужно выполнять приказ!
– Ну, что ж, позиция правильная. А скажите-ка мне, любез-ная, как звали вашего батю?
– Это ещё зачем?
– А как прикажете мне вас называть? Вы – мой сотрудник, может, при необходимости, и близкий сотрудник… – Медведев взглянул на смазливое личико спутницы. – Должен же я, по меньшей мере, знать, как вас зовут.
– Сейчас не принято по отчеству…
– На Западе не принято. А мы разве обязаны во всём следо-вать их примеру?
– Надежда Викторовна.
– Так вот, уважаемая Надежда Викторовна! С этой минуты вы – моя секретарша, любовница, референт… И забудьте свои привычки решать все вопросы ударом ногой по голове. Здесь, я думаю, этого не потребуется…
И только он это произнёс, как круто подрезая его синюю «Ауди» прямо перед носом остановилась милицейская «Нива».
– Не суетись. Мы едем в санаторий… – успел сказать Мед-ведев Надежде.
К машине подошёл сержант. Не приветствуя, не называя се-бя, постучал в окно:
– Документы!
Медведев не шелохнулся, лишь приоткрыл окно, чтобы слышать, что говорит этот, явно вышедший на охоту добытчик.
– Вы что, плохо слышите? Документы!
– Нет, не плохо слышу. И не слышал, чтобы вы поприветст-вовали меня и представились, как положено!
– О, да ты крутой, как я погляжу! Сержант Вагоев! Тебя это устраивает?
– Нет! Я вам не верю. Вы не остановили меня у поста ГАИ. Сейчас разбойников в этих местах много. Предъявите ваши до-кументы!
Такого сержант не ожидал. Ну и нахал! Но, он думает, что напал на салагу. Номера ростовские. От нас далеко. Он нехотя сунул под нос удостоверение, тут же его убрал и потребовал:
– А ну, выйти из машины!
– А в чём дело?
– Документы на машину… Водительское удостоверение…
Медведев протянул сержанту документы. Тот взял. Не глядя положил в карман и пошёл к своей машине.
– И долго мы тут будем эту комедию играть, – недовольно спросила девушка.
– Торопиться некуда. Я думал, только в Ростове такие… Но, чтобы в Адыгее!..
– Да по всей России так.
Она открыла дверцу и вышла. За ней последовал и Медве-дев. Они подошли к «Ниве», водитель которой собирался уже трогаться с места. Рывком, Медведев открыл дверцу пассажира. В хорошем подпитии старший лейтенант с усами, прикрываю-щими верхнюю губу, чуть не вывалился из сидения.
Водитель-сержант заглушил мотор.
– Да ты кто такой?! Ты что себе позволяешь? Поехали в от-деление! Или плати штраф!
– Это ещё за что?
– За сопротивление властям!
– Это вы – власть?! Ну и власть!
Старший лейтенант, до сих пор лишь мычавший, вышел из машины, расстегнул кобуру и с трудом вытащил пистолет. И в это время спутница, стоящая ближе к лейтенанту каким-то не-уловимым движением развернулась и левой ногой с огромной силой ударила по его руке. Пистолет отлетел на несколько мет-ров и упал в траву. Старший лейтенант едва успел понять, что произошло.
– Да как ты, сука, смеешь?! – вмиг протрезвев, закричал он. – Вагоев, бери автомат!
Но сержант уже был прижат к машине железной хваткой Медведева.
– Во-первых, верните документы. Во-вторых, зачем ехать в отделение? Сейчас отделение к нам приедет!
Он достал телефон и приказал главному Адыгейскому кон-торщику срочно направить к ним наряд милиции.
– Нет, – сказал он в трубку…. И вы тоже... Здесь не дале-ко… Минут через пятнадцать жду… Нет! Вы уж постарайтесь!
Понимая, что они попали в какую-то неприятную историю, старший лейтенант и вовсе скис. Он пытался в траве отыскать свой пистолет, но девушка сделала это проворнее, подняла его и передала Медведеву.
– Ты кто? – пьяно лепетал старший лейтенант. – Нет… ты, брат, извини. Ошибся мало-мало… С кем не бывает!
– Прежде, чем что-то сказать, подумай, a потом промолчи. Документы! – грозно сказал Медведев, ослабляя давление на незадачливого сержанта. Тот достал из бокового кармана доку-менты.
– Эх, взять бы автомат да разрядить обстановку, – прорыча-ла Надежда.
– Ошибочка вышла… Ты уж извини, мужик… – бормотал сержант.
В это время, разрывая тишину сиреной, к ним подъехала «Волга» Адыгейского конторщика и милицейский «Москви-чок». Из «Москвича» вышел подполковник. Он хмуро посмот-рел на пьяного старшего лейтенанта, потом на Медведева.
– Ваши документы? – спросил он Медведева.
Тот подал ему удостоверение личности. Подполковник по-бледнел. Возвращая документы, отдал честь и спросил:
– Что прикажите делать с ними?
Он даже не посмотрел на провинившихся. В это время к ним подошёл главный Адыгейский конторщик. Отдав честь, строго посмотрел на подполковника.
– Что делать? – ответил он. – Гнать их из органов! Позорят они власть. Потому и не любят нас, что таких много развелось. Но времени нет возиться. Сами решайте…
– Слушаюсь!
– И не вздумай замять! – предупредил подполковника глав-ный Адыгейский конторщик. – Проверю…
– Ну, мы здесь подзадержались. Поехали, Надежда Викто-ровна, – сказал Медведев, садясь в свою машину.
Уже отъехав на порядочное расстояние, Медведев продол-жил как ни в чём не бывало:
– История здесь была несколько лет тому назад. И смешная, и жутковатая… Адыгейские гаишники задержали на дороге ми-лицейского генерала из Краснодарского края. Тот им что-то возражал – может, даже и чересчур грубо. Ну, а те придрались и говорят: «А ты нам тут не указ. У нас своя республика, а у вас там ваша Россия. Езжай к себе, там и командуй!» И так и не да-ли ему проехать туда, куда он хотел. Конечно, они выполняли чьё-то задание, такие вещи так просто не делаются…
– Ну и что потом?
– А потом началась война двух генералов – краснодарского и адыгейского. Дошло до того, что адыгейцы перестали пропус-кать российские машины, а краснодарцы – адыгейские. Они ка-кие-то взятки не поделили, а простые люди страдали. Ну и кон-чилось тем, что обоих генералов уволили. Великое дело – еди-ный центр. Дан приказ сверху – и порядок восстановлен.
– Но эти-то двое, судя по всему, ничего не боялись. Им на всё наплевать… Уродами родились. И чего сюсюкать? Я бы та-ких без всякого сожаления к стенке ставила!
Медведев, не упуская из виду дорогу, посмотрел на девуш-ку с недоумением:
– Откуда такая кровожадность? Они про эту историю могли и не слыхать вовсе!
– И не кровожадность это никакая, а желание навести поря-док! Их давить нужно, как вшей. – Надежда посмотрела на Мед-ведева. – А что вы? Или слабо? А, может, мягкостью страдаете? Так я не первый год замужем. В конторе видела всякое…
–  Я не злопамятный, отомщу и забуду.
 Надежда вспомнила, как шеф предупреждал её: «Обид не прощает. Мстителен…». С любопытством взглянула на Медве-дева:
– Знали  же идиоты эту историю. Не могли не знать!
– Да почему бы и нет? В вашем Новочеркасске многие мо-лодые люди никогда не слыхали о событиях 1962-го года, а в современной Чехии точно так же полным-полно оболтусов, ко-торые не слыхали о событиях лета 1968-го. Люди живут сего-дняшним днём… –  Медведев рассмеялся каким-то своим мыс-лям. – Недавно разговаривал с сыном одной нашей сотрудницы. Речь зашла о Ленине и Сталине. Спрашиваю: «А ты знаешь, кто это такие?» А он отвечает: «Не знаю. Помню только, что один был очень плохой, а другой просто плохой, но кто какой – не помню»…
Надежда рассмеялась.
– А этих двух ментов и я бы пристрелил с удовольствием.
– Чего ж не пристрелили? Жалко стало?
– Нет, конечно, – задумчиво ответил Медведев. – Просто это не выход. Один раз только начни стрелять и так увлечёшься, что  не остановишься…
– А чтобы не увлекаться – на то центр есть. Сами же сказа-ли: центр – великое дело.
– Так ведь и центр тоже может увлечься, – словно бы само-му себе, пробормотал Медведев. – А здесь я и есть – центр.
Надежда  оценила властность генерала и, помолчав, про-должала свою мысль:
– Иногда и я чувствую: стрелять надо! Ох, как надо! Но – моё дело выполнять приказы. Прикажут стрелять – постреляю, а не прикажут – стисну зубы и потерплю… Но таких бы всех пе-рестреляла!
– Когда говоришь, что думаешь, думай, что говоришь!
– Слушаюсь… Шеф всегда прав. А нам можно и ошибаться.
Медведев ничего не ответил. Так и ехали потом молча.
Лишь один раз Надежда попыталась было завести какой-то посторонний разговор, но Медведев, плюнув на всякую вежли-вость, сказал ей:
– Помолчи пока… Мне тут кое-что обдумать надо… Вспомнилось кое-что.
5.              На память Медведев никогда не жаловался. Силь-ная она у него была от природы, цепкая. Но бывали случаи, ко-гда нужная информация вовсе и не забывалась, а как бы не при-знавалась в самом факте своего существования, словно где-то затаилась до поры до времени.
Всю ночь ему не давали покоя одни и те же вопросы:  что же теперь? К чему-то ведь мы подошли, и именно теперь нужны ведь какие-то новые решения. Медведев отлично помнил, что с этими мыслями  заснул в минувшую ночь, с этими же мыслями и проснулся…
С каким-то смутным беспокойством он сел в машину и по-ехал на какой-то непонятный симпозиум. Для чего? Что он там должен услышать? Или ему предстоит слушать советы этих чокнутых, как нам жить и что делать? Так мы уже жили в стране непрошенных  советов…
А ведь на этот вопрос по большому счёту  нет ответа: нужно либо понадеяться на демократию, либо положиться на диктату-ру. Здесь половинчатых решений быть не может.
Бытует мнение такое: человек по природе своей очень хо-рош. Ему нужно дать возможность самореализоваться, и тогда всё  будет хорошо: рыночная экономика приведёт к изобилию и процветанию, а свободное волеизъявление граждан на выборах приведёт к власти мудрых и добрых людей.
Но есть ведь и другое мнение: человек человеку – волк. Лю-ди – звери, и с ними нужно по-звериному. Для их же блага.
Вот сейчас: взять бы этих двух вымогателей в милицейской форме и расстрелять публично. Их семьи – лишить всего на-грабленного и выслать на трудовое перевоспитание – в ту же Сибирь. И сразу бы милицейских грабежей на дорогах стало бы в десять раз меньше. А ещё бы кто попался – и с ними точно так же! И грабежей стало бы в сто раз меньше! Красивый рецепт. Лёгкий. Да только ещё старик  Фромм называл такие лёгкие ре-шения сложных явлений некрофилией, любовью к мертвечине, извращением. А быть извращенцем – достойно ли это?
Но предложи такое кровавое решение народу – и ведь все с восторгом согласятся! И даже, как будто, и ждут этого… Исто-рия ничему никого не учит…
Вот в Германии, к примеру, сейчас стали вроде бы на путь демократии. Но где гарантия, что они не вернутся к тоталита-ризму? Ведь вся эта многонациональная и расовая пестрота, ко-торая сейчас захлестнула современную Германию, совершенно неизбежно должна будет закончиться жёстким выяснением от-ношений на тему о том, кто куда должен вернуться и на какой скорости. И опять ведь встанет вопрос о том, что делать с теми, кто вовремя не успел уехать… И всё повторится сначала…
И нет ни единой нации, которая была бы застрахована от поворота в сторону тоталитаризма.
Англичане – народ очень культурный. Может, на них, на англоязычных  вся наша надежда? Но с другой стороны: изобре-тателями фашизма являются ведь не немцы, а как раз-таки они. Англосаксы. Искусственный голод, устроенный ими в Ирландии ещё в девятнадцатом веке, целенаправленное и хладнокровное избиение ирландского народа – ведь это чистейший фашизм. Кровавая резня с концлагерями, которую устроили культурные англичане в Южной Африке с голландскими переселенцами – то же самое. А в Северной Америке, когда на свет не появились ещё родители родителей Гитлера, культурные английские пере-селенцы вычислили: оказывается, индейцы совершенно не спо-собны быть рабами – таково их странное свойство. А африкан-ские негры – способны. Отсюда решение: индейцев за ненадоб-ностью истребить, а негров за надобностью перевезти в цепях из Африки в Северную Америку и там их трудом и кровью и по-строить своё благополучие. Что и было сделано.
Ну, допустим турки. Они традиционно отличались жестоко-стью. Достаточно вспомнить, как они обошлись с армянами в начале двадцатого века. Истребили два миллиона человек в са-мых лучших фашистских традициях.
Удивляться стоит лишь тому, что первооткрывателями в этой области считаются немцы. А ведь только после турок и англичан немцы заступили на кровавую вахту у себя в Герма-нии. А русские – у себя в Советском Союзе.
Отгремели бои  Второй Мировой, исчезли немецкие и со-ветские концлагеря, и что же? Никому доселе почти неизвест-ный, считавший миролюбивейшим и безобиднейшим, народ на Индокитайском полуострове потряс до основания все представ-ления человечества о том, что считать жестокостью, что считать пределом человеческой низости. То, что вытворяли красные кхмеры со своим же народом, – это и не снилось ни туркам, ни немцам, ни русским, ни англосаксам и даже – ни кровожадным монголо-татарским ордам…
И ни из чего не следует, что нынешние россияне застрахо-ваны от возвращения к кровавым временам Сталина или Ивана Грозного. И никакой другой народ не застрахован. И что де-лать? Все говорят, что наш президент делает что-то не так, что он ошибается. Вот и на симпозиуме наверняка будут поднимать эту же тему: не то, и не так. И будут давать рецепты, советы, как надо и что в первую очередь…
Без всякой связи с предыдущими мыслями Медведев спро-сил свою спутницу:
– А вы в Бога верите? – вдруг спросил Медведев.
– Отвечать обязательно?
– Нет, конечно.
Некоторое время ехали молча.
– Верю, но как бы не очень, – вдруг сказала Надежда, хотя Медведев уже и не ждал от неё ответа. – А вы?
– Так вот и я ж – точно так же, – хмуро ответил Медведев. – То ли Он есть, то ли Его нету… И спросить не у кого…
– А вы в церковь пойдите. Там и узнаете всё.
– В какую? С каким направлением? Каждая уверяет, что именно она и знает Истину… Нет, уж лучше я сам до чего-нибудь додумаюсь.
– Библию почитайте, – посоветовала Надежда.
Что-то в её интонациях было насмешливое, может, даже глумливое, но Медведев ответил спокойно:
– Читал уже – и Коран читал, и Библию…
– Ну и что вычитали?
– В Коране, если честно признаться, не понял совсем ниче-го. Не дотягиваю я до этого уровня. А Библия – там глубина, конечно, бездонная, но кое-что я усвоил.
– Можно узнать, что?
Медведев подумал.
– Нельзя. Пусть это будет моя тайна. Одно только скажу. Такие книги каждый человек должен читать сам, наедине с со-бою. Как только между книгой и человеком возникает какой-то посредник, так тут же и начинаются неприятности. Я до всего сам додумывался. Правильно или нет – другой вопрос. Главное – сам.

Проскочив Горячий Ключ, они спустились к Джубге.
– Куда мы так спешим? – спросила девушка.
– Есть охота. Мы планировали пообедать в Туапсе. Куда может мужик торопиться? Или на свидание, или к столу!
– Неужели столь ограничены ваши потребности?
– В разное время значимость потребности разная. Сейчас вот я, к примеру, голоден.
Надежда открыла сумку и, достав пирожок, протянула его Медведеву.
– Покушайте пока.
Медведев взял пирожок, понюхал и откусил половину.
– А почему они у меня так малы – это мой секрет. Когда-то мне приходилось бывать на востоке…
– Где конкретно?
– В Киргизии. Там чай наливают в пиалу тем меньше, чем более уважаемый гость…
– Это да! Только там и чаще подливают в пиалу чаю, чтобы он не успевал остыть…
– Вот и я о том же!
Надежда протянула очередной пирожок:
– Вот, возьмите ещё.
– Спасибо! Не откажусь. А вы чего же?
– А я немного подожду. До Туапсе, наверное, не так уж да-леко. Не хочу перебивать аппетит.
– Ну, что ж. Разумно, – сказал Медведев. – Тогда дайте мне, пожалуйста, ещё один, и я тоже смогу спокойно дождаться обе-да…
Пережёвывая пирожок с мясом, Медведев спросил:
– А скажите вы мне, Надежда свет Викторовна, как вас за-несло в наши конюшни, и где вы уже успели побывать? Каких мерзостей понаделать? Ведь не можете же вы отрицать, что кон-тора наша проходит по ведомству Дьявола!
– Захомутал меня один казак, когда у меня-то и выбора не было. Впрочем, ни о чём не жалею. Работа хорошая, да и под-держивает мои амбиции. Наверное, правы те, кто говорит, что иных следует проверять властью. Я бы такой проверки не вы-держала. О-о-о! Имей я власть, многих бы мужиков из тех, с кем сталкивала меня судьба,  поставила бы к стенке! Но не доросла пока…
–  Надеетесь дорасти?
– Надеюсь… Надежды юношей питают…
– А я вот слышал однажды такое мнение: в России тогда воцарятся мир и справедливость, когда к верховной власти при-дёт женщина.
– Ну, это не про меня. Справедливость у меня, может быть, какая-то и будет – относительная, конечно, – но мира не будет. –Подумав, она добавила: –  Мира не будет – это уж точно!
Опять помолчали. Медведеву не хотелось снова затевать болтовню о стенках и виселицах.
– А ведь это мы с вами пересекаем Кавказский хребет – за-мечаете?
Надежда лишь равнодушно пожала плечами – дескать, Кав-казский, ну и Кавказский.
– Посмотрите, какая красотища вокруг: буковые леса на склонах гор, а? По-моему, здорово… А вон там – граб растёт.
– Да видела я такое уже столько раз, что просто тошно смотреть.
– А я не устаю восхищаться Кавказом, – задумчиво прого-ворил Медведев.
Спутница и в этот раз не ответила ему. Не устаёшь, ну так и не уставай.

Странные и противоречивые инструкции получили они пе-ред отъездом.
Медведеву было сказано: дама с характером. Вспыльчива, решительна, легко впадает в ярость, способна нестандартно мыслить. Ты там за нею присматривай, чтоб чего лишнего не откинула…
А Нестерову предупредили, что Медведев  пользуется осо-бым доверием и поэтому никому не подчиняется, кроме Главно-го Конторщика. Мастер в своём деле. Но, к сожалению, впадает порою в ненужный либерализм там, где можно быть и потвёрже. Обид не прощает.  «Так что, ты там за ним присматривай. А ежели, что – докладывай…» – завершил инструктаж шеф.

– И где успели побывать? – спросил он, наконец, чтобы  не дать угаснуть разговору.
– Да особенно нигде. Пару раз была в Киргизии. Состояла в свите одного из тех, которого бы поставила к стенке… Воисти-ну, рожденный ползать везде пролезет.
Медведев поморщился при этих словах.
– А в Чечне – тоже в свите?
Надежда Викторовна оценивающе посмотрела на Медведе-ва:
– Нет. Там была настоящая работа. Трудная работа… Но мне не хочется сейчас об этом…
– Не хочется, так и не нужно… Ведь и меня стреножил тоже один удалец наш конторский. И было это ещё, когда вы, навер-но, в школу ходили. Так получилось, что мне грозило небо в клеточку. Мстил за погибших товарищей, а месть по глупости обрушил на стариков и женщин. Короче, так вот и оказался в стойле.
– Но ветеp в голове, он всегда переменный. Раз дослужи-лись до высоких чинов, то, используя вашу же терминологию, мерзостей и пакостей успели сделать немало.
– Да кто ж возражает?! Единственное мое отличие от сума-сшедших заключается в том, что я не сумасшедший. Но – всегда во имя высокой цели! – Медведев грустно усмехнулся. – Во имя этой самой цели не щадил живота своего, можете поверить!
– Вот то-то ж и оно! Когда я оказалась первый раз в Чечне, мне было приказано влюбить в себя одного бородача. Не буду называть его, только скажу – авторитетным он был среди тех отморозков.
– Ну да. Они любят русоволосых. Это мне известно… И что потом? Неужели смогли завербовать?
– Такого не завербуешь. Когда он понял, что к чему, хотел меня своим головорезам отдать…
– А что же вы?
– А я просто ушла… Вот вы умелец. Всё же раскололи меня. Все вы мужики одинаковые!
– И это правда! Впрочем, как и все вы – женщины! Но смею иметь слабую надежду, что и мужики, и женщины каждый и каждая хотя бы чем-нибудь отличаются друг от друга. Ну, хотя бы умением делать такие вкусные пирожки…
Надежда достала другой пирожок.
– Вы же обедать не сможете.
– Это я-то? Я всё смогу! Я – сильный…  А скажите мне, На-денька, уж простите за фамильярность. Нам нужно привыкать. Так как же вам всё же удалось уйти после того, как вы пристре-лили того чеченца?
– А кто сказал, что он был чеченцем? Он был украинцем. И ушла я не одна, а с другим хлопцем, который тоже хотел со мной наладить семейное життя на своей Волынщине.
– А что сталось с ним?
– Да ничего. Он очень удивился, когда оказался у наших. И, знаете: как баба расплакался…
Медведев молчал. Нет, не так проста эта Надежда! Недаром её ему навязал босс, ох, не даром…

 Горы расступились, и вот уже машина въехала в Туапсе. Медведев притормозил у ближайшего ресторана.
У входа их встретила полная женщина в каком-то несураз-ном розовом фирменном платье. Она проводила гостей к столи-ку. Надежда, не дотрагиваясь до меню, рассматривала зал, свер-кающий после недавнего ремонта. Металлопластиковые окна, современные материалы и вдруг непонятно откуда взявшиеся гипсовые скульптуры, и уж совсем неожиданно – мраморная копия Венеры Милосской. И рядом большой морской аквариум, в котором на фоне белого кварцевого песка и причудливых кам-ней плавали разноцветные рыбы. В широком окне, занавешен-ном тонким тюлем, сквозила улица.
Пока сервировали стол, так и не проронил ни слова. Потом неожиданно спросил:
– Выпьете что-нибудь?
– Нет, спасибо… А не кажется ли вам, что удобнее  назы-вать меня на ты?
– Кажется. Так обычно и называют руководители своих со-трудников…  которых берут с собой в командировку…
– Да вы, Алексей Николаевич, не смущайтесь. Я всё хорошо понимаю… Каждый мужчина имеет право налево. Только не люблю заменять приятное полезным... Кстати, не скажете, что за симпозиум такой намечается?
– Симпозиум важный. Он заинтересовал многих любопыт-ных. Потому и проводят его на нейтральной территории. Нужно будет во-первых, разгадать тех самых любопытных… Нет-нет, никаких резких телодвижений. Просто выяснить пока, кто есть кто. Записывать симпозиум будут местные наши коллеги. Нам же придётся записать по возможности скрытно то, что думают некоторые наиболее значимые эти самые чудаки, и особенно – любопытные…
– Записать, что думают?
– Именно так. А что непонятного? В вашей небесно-голубой сумке должны быть приборы, подслушивающие с трёхсот мет-ров…
– Всё у меня есть… Но, неужели бормотание какого-нибудь идиота под одеялом у своей очередной курочки может нас заин-тересовать?
– Всё дело – кто будет этой курочкой, и о чём будут кудах-тать…
– Так… ясно… Фантазия моего начальства ограничена на-столько, что придумать ничего нового они не могут, – Надежда грустно улыбнулась. – Так, всё-таки, о чём разговор-то будет идти?
– Да я  и сам знаю, не намного больше твоего. Как я пони-маю, речь пойдёт о новых методах психологического воздейст-вия на толпу. Своего рода – о психологическом оружии, эффек-тивном особенно в новых условиях… О каких-то видах манипу-лирования сознанием будет идти речь – это точно.
Некоторое время они молчали.
– Вы знаете… почему-то вспомнилось, как в детстве у нас дома было строгое правило: пока я ем, я глух и нем. За едой не разрешалось разговаривать никому.
– И что, в полном молчании проходил обед?
– Только слышно было, как ложки стучали.
– Невесело…
– Однажды пришла подруга и как раз время обеда. Ну, при-гласили, конечно, её к столу. Так она, уж не помню чем возбуж-дённая, что-то стала рассказывать, смеяться. А в ответ вежливые улыбки, и молчание…
– Неприятная ситуация…
– А я что говорю? Потом, сколько ни приглашала её к столу, никогда не соглашалась. Собирала свои книги и уходила…
– Это ты к чему рассказала? – Медведев взглянул на Надеж-ду.
– К тому, что с тех пор и сама стала замечать, что неприят-но, когда кто молчит долго при мне. В голову приходят всякие мысли: и чего он думает такое? Не про меня ли? Напрягаюсь…
– А ты не напрягайся! Думаю о нашем задании. Какое-то странное оно у нас. Пойди туда, не знаю куда. Сделай то, не знаю что!
– Было у меня уже такое. Кто поймёт, что оно хочет. Пути начальства неисповедимы. Я уже к этому привыкла. Потому особенно и не задумываюсь. Прикажут – поехать в Южную Америку, – полчаса на сборы и в путь! Но всегда почему-то бы-ло так: мы побеждали, а я – проигрывала. Не знаю, почему так получалось… Но проигрывала что-то. И узнавала об этом толь-ко много времени спустя… И сейчас, мой кобелина начальник, сообщая о предстоящей поездке, так ехидно улыбался на все тридцать два зуба: «Желаю, – говорит, – вам море удачи и дачи y моря!.. На курорт едешь».
– А чего ты его так? Я знаю его, как хорошего семьянина.
– Все они хорошие, когда спят носом к стенке… Только эротика – это искусство. А жизнь – порнография! На работе он такое вытворяет, что… И приговаривает, сволочь: «Как обман-чива природа, сказал ёжик, слезая с кактуса!». Мол, помалкивай, кактус! Ты – колючка, ошибка природы…
– Вот не ожидал…
– Это только в рабочее время. Как шесть пробьёт, торопится к своей крольчихе…
Теперь задумалась Медведев, и молча ел жареную форель с картофелем и лимоном.
«И чего я так разболталась?» – подумала Надежда, так до конца обеда  больше не проронив ни слова.

…Вторая половина пути прошла без приключений, если не считать неожиданного предложения Надежды искупаться, когда они были уже в Сочи.
– А ты что, и купальный костюм взяла? – спросил Медве-дев.
– А то как же, – улыбнулась девушка. – Впрочем, можно найти и дикое место, если у вас нет плавок…
В шестом часу купающихся было мало. Медведев припар-ковал машину недалеко от пляжа в Адлере.
– Только не более часа, – сказал Медведев. Ему тоже хоте-лось освежиться.
Пройдя метров пятьсот, они зашли на захламлённый пляж. Зеленоватая вода лениво ласкала прибрежную гальку. Отды-хающие расходились.
Надежда легко сбросила с себя майку и штанишки и оста-лась в красивых трусиках, без лифчика.
– Чего-то хочется, но не пойму, кого... – пропела Надежда, задорно улыбаясь. 
– Эффектно! Ничего не скажешь. Только, соблазнять меня не нужно. Мы на службе!
– Вся моя жизнь проходит на службе! – ответила Надежда и пошла в воду.
Волны подкатывали к  ногам и, шипя, отползали назад. Он присел на камень и смотрел, как красиво, широкими размаши-стыми движениями плыла Надежда.
Когда она наконец-таки вышла из воды и подошла к Медве-деву, тот тоже был готов пойти в воду.
– А я думала, вместе поплаваем, – отжимая намокшие воло-сы, произнесла Надежда.
– Я тоже так думал, но… не хотелось бы без штанов воз-вращаться к машине…
– И то – правда! Жульё здесь никогда не переводилось.
– Ну, я пошёл…
Он с разбега плюхнулся в воду и нырнул. Надежда смотрела на море и не могла угадать, где и когда вынырнет. Хотела было незаметно познакомиться с его документами, но отбросила эту мысль. Будет ещё время. Пока нельзя…
Медведев вынырнул почти у волнореза. Посмотрел на бе-рег, поправил волосы и брассом поплыл к берегу.
       – Не думала, что вы в такой форме! – восхищённо произнес-ла Надежда.
         – Пока ещё в форме… – откликнулся Медведев.– Нас в учебке здорово гоняли! Помню, командир батальона, мощный такой мужик, всё время поучал: «Не каждый дурак может учиться в военной академии, а я её кончил!»
        – А у меня начальство всё время повторяло: «Сначала вами займусь я, а затем и другие офицеры нашей кафедры!». Вот ко-тяра был!
         – Его бы вы тоже пристрелили?
         – В первую очередь! И дело совсем не в том, что он поль-зовался нами, как петух. Мужик и есть мужик. Он унижал нас как хотел. Шипел: «Ну, что это у тебя такая грудь впалая? Вишь, какая у меня спина колесом!». Безграмотным был хамом. На построении орал: «Сапоги – лицо офицера! Почему не бле-стят, мать и отца ваших!.. Но дело своё знал.
– И что? Никто не проучил?
– А чего учить. Другие были довольны. Мечтали, чтобы вы-звал на ковёр. Шутили: на ковре даже лучше!..
 – А я всё думаю об этом странном симпозиуме. Даже кни-жонку прихватил, чтобы войти в тему. Да там написано такое, что ум за разум заходит.
–  Не берите в голову! Всё будет хорошо!
– Ты ещё спой, как Сердючка: «Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо, я это зна-а-аю!» А что хорошо? Ты только послушай.
Медведев достал из кармана небольшую брошюрку и про-читал:
«Под психическими эпидемиями следует понимать вариа-бельный ряд психопатологических синдромов в большей степе-ни истерической ориентации, имеющий полиэтиологическое происхождение, чаще, однако, психогенной направленности, проявляющихся в различных видах, одновременно охватываю-щих значительные группы людей. Следует различать четыре основные группы психических эпидемий в России: социальные, парарелигиозные, этнические и связанные с техническим про-грессом, которые наблюдались в течение последнего тысячеле-тия как следствие определенных социально-экономических от-ношений…» Ну и как это тебе?
– Туману напускают. Так всегда делают, когда нечего ска-зать.
– Не скажи. Хлопая ушами, летать не научишься. Нужно в этой белиберде что-то понимать! Вот послушай ещё: «Чем меньше «образован и развит ум», тем больше «развито вообра-жение». В этом основные причины психических эпидемий, за-ключающиеся в низком образовательном уровне, а порой и про-сто в невежестве».
– Это и ежу понятно. Если у тебя одна извилина, и та пря-мая, тебе могут. Но нам-то что? Послушаем, запишем… у меня есть старое правило: «Вся жизнь впереди – разденься и жди!».
– Да брось ты всё на секс переводить. Тут может быть дело вполне даже серьёзным. Вот послушай.
Медведев пролистал несколько страниц и прочитал:
«Сегодня в обществе отмечается повышенный интерес ко всему необъяснимому, паралогическому и в известной мере мистическому – в частности к астрологии. Кроме того, многих интересовала экстрасенсорика, ясновидение, прорицательство и даже космические контакты с внеземными цивилизациями, а также другие иррациональные явления. Передачи на радио и телевидении способствовали формированию недифференциро-ванных механизмов регулирования поведения некоторых групп населения, что приводило к принижению рационального отно-шения личности к происходящему».
– И что здесь неожиданного? Во всякое смутное время люди тянулись к тем, кто пытался объяснить им непонятное, подска-зывал, как выжить. Вспомните Распутина… И к демагогии ком-мунистов было доверие именно потому, что всем всё было по-нятно: грабь награбленное… землю крестьянам… заводы рабо-чим! А мне-то сегодня что? Kакая мне посторонняя разница?
– В том-то и дело, что не посторонняя!   
        – А что?! У меня идея! Сделаюсь и я колдуньей- предсказа-тельницей. Дам рекламу: «Потомственная колдунья: снимаю сглаз, вешаю на уши…  Даю уроки вожделения. Лечу алкого-лизмом. Волшебная мама Алладина исполняет любые три жела-ния. Тело мастера боится!» Может, пройдёт номер?
– Что ты  колдунья,  я давно понял!
Медведев резко встал.
–  Пора по коням… Ещё на границе нас будут мариновать. Хорошо бы засветло попасть на место.
– Дни долгие. Темнеет не скоро. Успеем… – ответила На-дежда, и они направились к машине.
6.        Границу, на удивление, прошли быстро. Равнодушный пограничник просмотрел паспорта, путёвки, попросил открыть багажник и дал отмашку.
Проехали мост через реку Псоу и помчались дальше уже по абхазской земле. Вдоль дороги угрюмо потянулись разрушен-ные войной дома… Ещё двадцать километров – и въехали в Гаг-ру.  Здесь те же разрушения: чёрные пятна выбитых окон, вися-щие бетонные конструкции. Машину то и дело остановливали женщины, предлагавшие комнаты, а то и целые квартиры. Вид-но было, что они стараются не упустить отдыхающих. Кто-то пытался продать мандарины и виноград, орехи арахис и мёд… Ощущение было такое, что ужас страшных былых событий от-ступил, но люди ещё не пришли в себя. Гордое спокойствие, свойственное облику горцев – иногда монументальное и даже показное, – от него не осталось и следа. Вместо этого – тревога и озабоченность…   
Но стоило въехать на территорию санатория, как мир вдруг сразу переменился: яркие цветы на ухоженных клумбах, ровно подстриженные газоны, деревья, кустарник… Война почему-то не коснулась этого уголка. Медведев подумал: «Как-нибудь нужно будет спросить, почему это так получилось?».
Торжественные ступени. Застеклённые двери. Большой зал. И ни следа пуль, снарядов и пожаров…
У администратора без труда получили два одноместных но-мера. Молодая сотрудница санатория оценивающе взглянула на Надежду и улыбнулась:
– Вам там будет удобно! С приездом.
Она приказала служащему занести вещи в номер и указала, куда поставить машину.
– Вам там будет удобно, – повторила она. – Балкон общий. Оттуда прекрасный вид на море! Это хорошо, что вы приехали сегодня. Завтра – большой заезд. Мы ожидаем гостей из Герма-нии, Англии и даже из Америки!
Она была искренне рада гостям. Ещё бы! Теперь каждый новый приезжий работал одним фактом своего существования на возрождение  Абхазии. Будут приезжие – будет и страна.
– Скажите, хозяюшка, – спросил девушку Медведев, – есть ли тут где поужинать?
– У нас тут всё есть! Идите в столовую! Вас ждут! Столовая работает до девяти!
– Спасибо, спасибо, – ответил Медведев. – Мы непременно туда наведаемся. Но прежде нужно расположиться в номере.
По торжественным лестницам они прошли на второй этаж. Медведев по-хозяйски осмотрел оба помещения. Вышел на бал-кон, общий для обоих номеров. Отсюда и в самом деле откры-вался прекрасный вид на море.
– Довольно неплохой вид, – сказал он, оглядываясь на На-дежду. – И ветерок какой приятный. Морем пахнет…
Та лишь равнодушно пожала плечами.
– Для тебя это всего лишь рабочее место? Боевой пост? – удивился Медведев.
– Примерно так. Что-то вроде лагерной стоянки в лесу: есть палатки, есть спальные мешки. Когда-то давно, ещё в школе, в десятом классе, мы ходили в трёхдневный поход. В том походе я и потеряла девственность. Был у нас учитель литературы. Не такой уж и молодой, но жеребец что надо! Знал, что многие дев-чонки за ним вздыхали, и всё время подыгрывал. То во время урока подойдёт, положит руку на плечо, погладит по спине, то вроде бы  случайно до груди дотронется. И сразу чувствуешь, как он положил руку. Так просто, или как-то иначе. Потом, по-сле второго перехода, мы разбили лагерь на крутом берегу Дона в небольшом леске. А рядом пустой домик колхозного полевого стана.
Когда поужинали, песни попели у костра, все пошли спать в домик. Я же, дура, пошла в стог свежескошенного сена. Всегда мечтала поваляться в стоге. Лежу… Смотрю на звёзды. Вдруг кто-то тенью подошёл и лёг. И без всяких слов стал целовать, обнимать, и всё норовит юбку задрать. Когда я разобралась, что это наш учитель, так даже и обрадовалась. Я тоже писалась от него. Ночами такое себе рисовала, что никакой сеновал не срав-нится.
И что меня поразило тогда: сделал он своё петушиное дело, брючата застегнул и говорит: «Не хочешь искупнуться? Вода уже тёплая!» А дело перед экзаменами было, в середине мая. Я отказалась, так он рысью побежал к берегу, приговаривая: «Сделал дело – вымой тело!»
Мне так обидно стало почему-то. Всю ночь не спала, всё думала… Но что самое интересное: в тот единственный раз и подзалетела. Испугалась страшно. После экзаменов искала его, чтобы подсказал что. Так он с женой и сыном на моря укатил. Так я к бабке и подалась, дура… Теперь навсегда лишил, гад, меня возможности детей иметь. Понимаю, что сама виновата, а зло не проходит. Сволочь, конечно… Мог бы и предохранять-ся…
– И что? Так и не сказала ему?
– Почему не сказала… Да умер он вскоре…
– Умер? Отчего?
– Вскрытие показало, что он умер от вскрытия…
Надежда отошла от окна и посмотрела на Медведева. Тот не знал, что сказать. Чтобы как-то отвлечь её от воспоминаний, он предложил, резко меняя тему:
– Ну, тогда пойдём в столовую. Представишь, что ты у ко-стра и что тебе наливают в котелок походную кашу.
Тщательно уложили вещи. Заперли двери. Спустились в столовую, расположенную на первом этаже недалеко от стойки администратора. В огромном зале аппетитно пахло сдобой. Ве-личественные колонны напоминали о незыблемых сталинских временах.
Их усадили за столик у окна с видом на аллею, ведущую к морю. Слышен был шум прибоя. Вечерняя прохлада со  специ-фическими кавказскими запахами врывалась в зал.
– А как ты посмотришь на то, если после ужина мы прой-дёмся, погуляем по территории? – спросил Медведев. – Судя по всему – этот санаторий один из старейших, и на удивление хо-рошо сохранился.
– Можно. Я сама хотела это предложить…
Принесли ужин. Отставив в сторону каши и какое-то со-мнительное желе, они выпили чай с лимоном и румяной сладкой булочкой. Этого было им вполне достаточно.
В номер решили не возвращаться. Вышли из корпуса и, медленно прогуливаясь, направились к морю.
– Ты слышала: завтра здесь ожидается большой заезд. Нас интересуют гости из Англии и США. По нашим данным, любо-пытных здесь будет немало…
– А что, есть что скрывать?
– Скрывать всегда есть что.
Некоторое время шли молча. Каждый думал о своём. Наде-жда первая нарушила молчание:
– Никак не пойму, почему всё это нельзя было провести в обычном режиме в Интернете?
– Во-первых, Интернет –  не живое общение. И, наконец, он не может гарантировать конфиденциальности и безопасности.
– Неужели все эти старперы, склеротики и маразматики…
– Почему – маразматики? В программе заявлены и молодые.
– Да я по учебникам Артюхова и Бахметьевой ещё в уни-верситете училась. Плели что-то о новой парадигме, о торсион-ных полях… Муть это…
– Муть или не муть – пусть решают учёные. Но и муть мо-жет укрепить или, наоборот, подорвать обороноспособность страны.
– Это выше моего понимания.
– Странно. Мне казалось, ты это должна понимать. Вот, на-пример, в своё время Рейган выступил с программой «звёздных войн», которая, по сути, была программой создания антиракет-ного оружия. Все понимали, что программа нереальна, потребу-ет колоссальных сил. Муть, как ты говоришь. Но он навязал нам такую гонку вооружений, что, в конце концов, мы сели в лужу. Для победы они использовали лженаучное оружие «звёздных войн»! То есть: их оружием была эта самая муть.
– И что из этого следует?
– А следует из этого то, что у нас с тобой не увеселительная прогулка к морю. Нужно быть готовым ко всему.
– Я, как пионер, всегда готова!
Медведев строго взглянул на девушку и буркнул:
– Вот и хорошо.
Они подошли к морю и долго смотрели на набегающие вол-ны. Спешить было некуда. Южное ночное небо мерцало звёзда-ми. Ярко светила луна. Ничто не предвещало бурных событий…
Возвращаться в комнаты всё не хотелось. Надо было ещё как следует присмотреться, оглядеться…
Посидели в беседке, болтая о чём-то постороннем и со ску-чающим видом разглядывая проходящие мимо пёстро одетых гостей.
Когда через час они поднялись в свои комнаты, Медведев сразу же обратил внимание, что в их отсутствие кто-то уже здесь побывал.  Он вышел на балкон постучался к Надежде.
– Выйди на балкон…
Та тотчас же вышла.
– Что случилось? – Надежда вся подобралась, напряглась.
– Ты у себя ничего не заметила?
– А что?
– В моих вещах кто-то рылся.
– Что-то пропало?
– Нет. Они не смогли открыть чемодан. Но вполне могли поставить жучки. А что там у тебя?
– Не знаю пока. В моей сумке только записывающая аппа-ратура. Пойдемте, посмотрим.
Стали смотреть. Надежда открыла сумку.
– Так… – почему-то шёпотом сказала она. – И у меня ры-лись. Я хорошо помню, как у меня всё лежало.
– Проверь аппаратуру.
Надежда взяла диктофон. Он был цел. В боковом кармашке достала другой диктофон, миниатюрный. Он тоже был цел.
– Интересно, что же они искали?
– Это нам ещё предстоит выяснить. Итак, ход сделан. От-ветный ход за нами.
– Я, наверно, пойду в холл, погуляю, посмотрю, что к чему. Может, кто-нибудь из любопытных попытается клюнуть на мои формы…
– Погуляй… Я вот думаю, что они, может, хотели таким не-хитрым способом предупредить, что они о нас знают. Чтобы не рыпались… Так что, игра не в шашки, а в шахматы. Будь осто-рожна. Ровно в двенадцать я к тебе зайду. Ты к этому времени вернёшься?
– Не знаю. Как пойдёт игра… B здоровом мyжcкoм тeлe должен же быть нeздopoвый интepec к жeнcкoмy!
– Не увлекайся.
Надежда с удивлением взглянула на Медведева.
– Истинное целомудрие пpиобpетается с годами. Всё будет тип-топ… Чтобы почувствовать опасность, мне достаточно спинного мозга. Но, мне приятно, что вы за меня беспокоитесь.
– Беспокоюсь… – сказал Медведев и вышел из комнаты.

В холле у окошка администратора оформляли документы две солидные дамы.
Надежда, равнодушно прогуливаясь, подошла к стойке бара. На высоком стуле сидел мужчина в тёмных очках, в шортах и майке. Аккуратно подстриженные усики и смуглая кожа позво-ляли предположить, что мужчина – гость из какой-то южной страны.
– Добрый вечер, – пропела Надежда, усаживаясь на стул пе-ред стойкой.
Бармен кивнул, а мужчина повернул голову к  девушке.
– О! Добрый, добрый… вечер… я плёхо говорью по-русски, entschuldigen Sie mich, bitte!
Надежда ответила по-немецки:– Нет проблем! Я неплохо говорю по-немецки.
– О, как это здорово, встретить в этих краях человека, с ко-торым можно побеседовать на родном языке. Позвольте пред-ставиться: Петер Нойман, профессор.
– Надежда Викторовна Нестерова… Но, зная, что у вас не принято называть по отчеству, зовите меня просто Надеждой.
– Спасибо… Надежда – красивое имя. Вы давно здесь отды-хаете?
– Нет. Только сегодня приехала.
– Из России?
– Да. Есть такой город – Ростов-на-Дону. Вы о таком слы-шали?
– Ну, что вы! Я там даже недавно бывал. Но с ним у меня связаны грустные воспоминания.
– Чем же так отличился наш город? 
– Нет, не город отличился, а ваши порядки…
– Не понимаю…
– Позвольте мне угостить вас бокалом пива, и я вам расска-жу занимательнейшую историю…
– Спасибо.
Надежда из сумочки достала сигареты и закурила от протя-нутой барменом зажигалки.
Бармен взглянул на гостя, потом наполнил бокалы светлым баварским пивом.
– И что же с вами произошло в нашем Ростове?
– Вы не поверите! В июне я приехал по приглашению про-читать цикл лекций на Штайнеровских чтениях, которые вот уже несколько лет проводятся у вас в городе. Лекции вызвали интерес. Было много вопросов, споров. А когда я улетал, меня пошли провожать несколько учёных. Людей в аэропорту было много, и мы ждали, когда начнётся регистрация. И здесь подо-шла пожилая дама и, обращаясь ко мне, стала благодарить за лекции. Сказала, что они были для неё откровением…
– И что же?
– А потом в благодарность вручила мне небольшую право-славную иконку размером с ладонь. Я отказывался, но она на-стояла. Здесь объявили начало регистрации и запустили нас в зал таможенного досмотра.
– А, понимаю, вам не разрешили провести эту икону?
– Не в этом дело. Я сразу же предъявил её и рассказал, что мне её только что подарили. Они вежливо улыбнулись и пред-ложили пройти в соседнюю комнату заполнить декларацию. Но стоило мне переступить порог этой комнаты, как ко мне подо-шли двое мужчин и заявили, что я пересёк границу и попытался незаконно провести историческую ценность…
– Какую границу?
– Государственную!
– Понятно. Вам предъявили финансовые претензии? Так, вы бы оставили им эту икону!
– Вот в том-то всё и дело! Я предлагал, но они и слушать ничего не хотели. Заявили, что будут вести следствие… Короче говоря, просидел я в камере пять суток! Мой самолёт давно уле-тел. Я сорвал намеченные по контракту лекции в Мюнхене. Требовал консула, но всё было напрасно…
– И чем же всё закончилось?
– Был суд…
– Суд?
– О, если бы видели этот суд! Это было какое-то судилище, где никто понятия не имеет о презумпции невиновности! Меня объявили преступником. Женщина, которая мне подарила ико-ну, куда-то исчезла. Я же и имени её не знал. Мне грозил пяти-летний срок, уплата шестидесяти тысяч рублей штрафа. Правда, я так и не понял, за что. Только через неделю, пришёл, наконец, консул, и тогда меня отпустили…
«Подстава», – подумала Надежда.  Вслух сказала:
– Вы что-то явно недоговариваете, уважаемый профессор. Может быть, есть у вас и другие грехи, которые не понравились властям Ростова?
– Ну, что вы? Я же учёный, а не контрабандист!
Отпив пива, он вдруг с удивлением посмотрел на Надежду, как будто впервые её увидел.
– Вы знаете, – сказал он, – вы, видимо, правы! Они спраши-вали о сути моих лекций, говорили, что не поощряют распро-странения эзотерических и мистических знаний… Да, да, конеч-но же, это! Так, может, вся эта комедия с иконой – не более чем дешёвый спектакль?! Нет, этого не может быть! Ведь у вас в конституции декларируется  свобода совести и вероисповеда-ний! А я-то, дурак, всё ломал себе голову…
Он замолчал, грустно взглянув на Надежду. Снял тёмные очки.  Потом подумал, что где-то видел уже её, этот невинный взгляд, эти соблазнительные губы. Но где?
Натренированная память Ноймана, уцепившись за знако-мый образ, держала его в напряжении.
– Я не мог раньше с вами встречаться? – спросил он, прон-зая Надежду внимательными серыми глазами.
– Почему же не могли? Ведь были же в Ростове. Там и мог-ли…
– Нет, нет, не там. Где-то рядом…
Нойман напряг память, стараясь вспомнить.
– А где вы были?
– Да вот и думаю. В Ростове я вас видеть не мог… Был в Танаисе… Интереснейшее место, я вам скажу. Но и там я вас не видел… В Таганроге? Нет, не в Таганроге. Может, в Новочер-касске? – Нойман изо всех сил старался вспомнить, где же видел эту смазливую девицу. – Ну, конечно, в Новочеркасске! Я там был в  составе нашей делегации. Мы встречались с войсковым атаманом, были в соборе, в музее… Да, определённо там! Вы представились журналистской. Всё щёлкали фотоаппаратом… Да, конечно, это были вы!
– Стоит ли мне вас переубеждать? – с улыбкой сказала На-дежда, поражаясь памяти этого Ноймана. Сразу видно было профи. Эта не какой-то размазня, увлечённый своими заумными штучками. Нет, это профессиональный разведчик! Ну что ж, послушаем его дальше.
– И не стоит меня переубеждать! Тогда вы были корреспон-дентом, сейчас – секретарём. Какая разница?! Сюда мы приеха-ли, чтобы обсудить  возможность и прогноз психической эпиде-мии в России.
– Вы – эпидемиолог?
– Ну, что вы?! Я же представился. Но анализ российских за-конов дал возможность выявить основные правовые документы, способствовавшие редуцированию психических эпидемий в России.  Сравнительный анализ полученных материалов о мас-совых контагиозных явлениях душевного характера способство-вал изучению психических явлений, имеющих контагиозный характер.
– Это очень интересно, – улыбнулась Надежда, – но я в этом совершенно не разбираюсь.  Вот вы лучше скажите: вы женаты?
Нойман не сразу понял Надежду. Потом улыбнулся, демон-стрируя белизну зубов:
– Уставший от жизни потомственный холостяк к вашим ус-лугам.
Он даже лихо притопнул и наклонил голову.
– Тогда я понимаю, откуда у вас галлюцинации. Все ваши неприятности оттого, что верхняя пуговица расстегнута и по ночам вы плохо спите.
– Ну что вы, фрейлин?! Я ещё галлюцинациями не стра-даю…
 – А как же ваше ведение в Новочеркасске? Кстати, а поче-му не съездили на электродный завод? Или на электровозо-строительный? В политехнический институт? Там есть что по-смотреть и выяснить, колбасны ли колбасные изделия и угарен ли угарный газ?
– Напрасно вы так! Масштабность, длительность течения психических эпидемий и одномоментный охват значительного количества населения привлекали внимание не только специа-листов-психиатров, но и общественных деятелей.
– Нет, я вижу, у вас что-то заклинило, герр Нойман. Но утро вечера дряннее. Давайте, лучше, поговорим о чём-нибудь весё-лом! А как вы сюда приехали?
– Морем из Греции. Там была интереснейшая конференция!
– Так вы сюда приехали подлечиться?
– Ну, что вы?! Здесь ожидается симпозиум по проблемам нетрадиционных методов в науке и практике…
– Вот как? – удивилась Надежда.
– А разве вы приехали не на этот же самый симпозиум?
– Я даже и не знаю толком. Я работаю секретарём-референтом. Шеф приказал ехать, вот я и приехала. Мой шеф возглавляет крупную строительную фирму, и я полагаю, его здесь в Абхазии интересуют такие дела, как строительство, не-движимость, новые заказы… Но я в этом ничего не смыслю.
– Да, я понимаю. И вы – секретарь?
– Да.
– Как это хорошо – иметь такого секретаря, как вы. Но сколько сил отнимают иные слабости... К сожалению, я не имею такого секретаря. Всё приходится делать самому… А вы, Наде-жда, не представите меня своему шефу?
– Уверяю вас, – Надежда перешла на шёпот. – Это скуч-нейший человек: новые строительные технологии, железобетон, скупка пустующих участков, какие-то платежи… Когда он на-чинает говорить на эти темы, я просто отчаянно скучаю.
– Да, да, конечно.
– Уж лучше вы мне расскажите о себе. Чем вы занимаетесь?
– Меня очень интересуют лекции о мистерии Человека, об ариманическом обмане. Здесь что-то подобное должно будет прозвучать. Вообще – о тайноведении и философии свободы…
– Ах, какая жалость, что я не смогу при этом присутство-вать и послушать. Это должно быть так интересно!
– Конечно! А вы приходите, послушаете. Вас свободно про-пустят. Заодно познакомите меня со своим шефом…
Надежда внутренне расхохоталась: ему так нужен её шеф, что он даже и не скрывает этого… Может, он принимает Мед-ведева за кого-то другого? За какого-то важного научного со-перника или наоборот – единомышленника?
– Кстати, а где вы разместились? – спросил профессор.
– На втором этаже…
– Да? А меня затолкнули на седьмой. Сказали, что все места забронированы. Ожидается много гостей?
– Не знаю. Меня вообще всё это очень мало интересует. Я ведь сюда случайно попала: прежняя секретарша внезапно забо-лела, и пришлось ехать мне. Для меня на первом месте такие вещи, как море, горы, свежий воздух…
– О да! Конечно!.. Я вас очень хорошо понимаю: природа! Здесь воистину восхитительная природа!.. Чего ещё желать?
         – Да, только это одно и утешает… А вообще, если честно вам сказать: скучно здесь, как в доме престарелых, – сказала Надежда и задорно улыбнулась.
– Ну, что вы, что вы?! Мы вам не дадим скучать! Да и не та-кие уж мы и старые…
– О присутствующих мы не говорим…

Надежда собиралась уже встать, как к стойке подошла пара – элегантный мужчина, эффектная женщина. Услышав немец-кую речь и подумав, что сидящие рядом ничего по-русски не понимают, они заказали коньяк, шоколад и кофе и, небрежно бросив: «это – немцы…», продолжали свой разговор.
– Павел, ты заболел шпиономанией. И кому нужны твои ис-торические изыски?!
– Не скажи! Ты не помнишь, что произошло в прошлом го-ду на Украине?
 – Да брось ты дуть на воду! Если у тебя появится умная мысль, будь умным – держи её при себе. Одесса-мама всегда славилась такими подвигами…
– Одесса-мама… Сейчас даже мобильный телефон можно не только подслушать с огромного расстояния, но и определить его местоположение даже тогда, когда он выключен!
– Пашенька, ну кому ты нужен? Давай лучше выпьем за то, чтобы твоё сообщение произвело фурор. Кстати, а зачем тебе это нужно?
– Ты с высоты своего положения не можешь понять, что здесь я смогу не только заинтересовать, но попробую догово-риться о публикации в США. Такая публикация даже в пло-хоньком журнале в США стоит много больше, чем у нас. Мне важно застолбить…
Мужчина опасливо оглянулся и, приглушив голос, продол-жал:
– Все мы «под колпаком у папаши Мюллера». И все норовят слямзить всё, что плохо лежит. Благо «скелеты в шкафу» име-ются едва ли не у всех.
– Не переоценивай, пожалуйста, свою значимость! И говори тише. Мне кажется, те немцы – не такие и немцы и неплохо по-нимают нас.
Потом внимательнее приглядевшись к соседям, женщина воскликнула:
– О, Петер Нойман! Добрый вечер. Что это у вас за вид? Шорты, майка, чёрные очки! И в сопровождении такой очарова-тельной девушки! Это так на вас не похоже!
– Guten Abend, Frau Омельченко! – заулыбался профессор. Как это сказать? Жарко… Erlauben Sie mich, Ihnen vorzustellen… Позвольте мне представить вам Надежду Викторовну Нестеро-ву, это референт Des Genossen, so scheint es? товарища Медведе-ва из Ростова… Я немножечко плёхо говорью по русски…
Надежда  напряглась. Она ведь ни словом не обмолвилась о фамилии своего шефа. Так, может, этот самый Нойман и не та-кой уж и Нойман? Это промелькнуло у неё в голове, но она улыбнулась и дружелюбно кивнула даме.
– Омельченко Валентина Григорьевна, – стандартно улыб-нулась дама, протягивая руку. – А это Павел Васильевич Янчук. Мы работаем в Киевском университете…
Надежда подала руку и тоже улыбнулась.
– Бокал вина? – спросил Надежду Павел Викторович.
– Спасибо. Но я предпочитаю что-нибудь покрепче!
– О да, конечно, конечно! Хотите коньяк?
– Спасибо!
Янчук кивнул бармену, и перед Надеждой возникла рюмка с коньяком.
– Спасибо! Так  о чём вы так увлечённо спорили?
– Мы? Что вы?! – сверкнула большими чёрными глазами  Валентина Григорьевна. – У Павла Васильевича развивается ма-ния преследования. Он утверждает, что подвергается опасности и риску быть ограбленным, если воспользуется своим компью-тером.
Надежда переводила:         
–  Герр профессор говорит, что существует аппаратура, по-зволяющая  снимать  информацию  с  работающего компьютера, даже не включенного в Интернет-сеть, с расстояния до 300 мет-ров…
        – Я же говорил, что мы под колпаком Мюллера…
        – Так вы не пользуйтесь компьютером! Что за проблемы?! – улыбнулась Надежда. Она  играла  роль легкомысленной  и  не очень образованной девушки, которых с собой  на  конференции возят маститые и состоятельные бизнесмены. – А в чём суть ва-шей работы?
 Надежда посмотрела на Павла Васильевича и поощритель-но улыбнулась, показывая свою любознательность.
 – Ну, как вам сказать? Вопрос, который я затрагиваю, мо-жет вызвать ненависть религиозных фанатиков. Но для меня единственным Богом в мире является Истина!
 – А мне казалось – любовь!
 – Да, и любовь! – согласился Павел Викторович.
 – Так в чём всё-таки суть?
 – Я задался целью проверить реальность событий, описы-ваемых легендами в древних книгах народов мира, в том числе и в Библии. Ведь некоторые утверждают, что гора Синай, на ко-торой Моисей беседовал  с Богом – не в Израиле, а в Саудов-ской Аравии. Да и Голгоф, говорят, две. Спорят, какая же та?! Загадочна гибель городов Содома и Гоморры. Учёные считают, что это могло случиться в результате вулканических изверже-ний. Сами города ушли под воду Мёртвого моря. Именно здесь проходила гигантская сквозьлитосферная трещина. Из неё во время извержений выделялся сероводород и метан. В Библии эти города сметены огнём и серой. Так бывает именно при таких процессах. Ведь метан при выбросах воспламеняется. В Библии говорится, что тогда горело море. На самом деле – это метан вспыхнул уже над морем. В замкнутой долине сероводород от-равил всё живое. Птицы падали на лету. Потом загорелся метан и сжёг всю долину…
– И что это доказывает? – не поняла Надежда.
– Что всё, что описано в Библии, могло иметь место, и мо-жет быть объяснено без всякого привлечения божественных сил.
– Так вы – атеист?
– А что?
Чтобы несколько разрядить обстановку, Валентина Гри-горьевна сказала:
 – Ой! Вспомнила! Вы знаете, чем украинцы отличаются от русских?
 – Нет, – улыбнулся Петер Нойман, предвкушая свежий анекдот.
 – В России бандиты похожи на бизнесменов, а в Украине – бизнесмены похожи на бандитов! 
Нойман, как показалось, оценил шутку, но Надежду не так уж легко было сбить с мысли. Она продолжала допытываться, обращаясь к Павлу Васильевичу:
 – Но сегодня немодно, да и опасно быть безбожником! Впрочем, и атеизм – вера!  И это – одно Ваше опровержение Божественной книги?
 – Ну, что вы! Я и не думаю никого и ничто опровергать. Просто высказываю гипотезу. Могло быть и так! Или ещё ле-генда о том, что в наказание за угнетение израильтян Бог послал на Египет тьму, эпидемии, нашествия жаб и мух.
 Примерно тогда же было мощнейшее извержение вулкана Санторин на острове Средиземного моря. Пепел на многие дни закрыл солнце.
 Эту версию подтверждают утверждения Библии, что Мои-сей вёл свой народ, ориентируясь ночью на столб огня, а днём – на столб дыма. Это вполне мог быть тот самый вулкан.
– Konnte... Aber, konnte und ganz nicht so sein!
– Мог... Но, могло быть и совсем не так! – перевела Надеж-да. – Герр профессор неплохо, как видно, понимает русский язык, но так и не научился говорить…
– Ich fürchte...
– Боится… А что, уважаемый Павел Васильевич, если ли у вас ещё какие-то интересные находки?
– Полная торба, уважаемая Надежда Викторовна! Напри-мер, как прошёл Моисей  сквозь море? Почитайте Библию. Там – классическое описание цунами, при котором море может от-ступать на короткое время, а потом вернуться.
Чем больше читаешь Библию, тем больше убеждаешься в её достоверности. И остатки Ноева ковчега следует искать возле горы Арарат. Недаром туда устремились экспедиции!
 – Экспедиции? – удивилась Надежда.
 – А я говорю, что Ковчег нужно искать в своей душе! – произнесла Валентина Григорьевна, которой изрядно надоело хвастовство Павла Васильевича. – Правильно я говорю? – обра-тилась она к  Нойману, который одобрительно кивал ей.
 – О, да, да! Und ich sage, dass man nach dem  in  Seele suchen muß! В своей душе… Это есть правильно! Это есть самое глав-ное условие нравственности и постижения Бога!   
7.            Неизвестно, сколько бы ещё  продолжалась эта бе-седа, но к санаторию подъехал автобус, и шумная группа людей, волоча свои сумки и чемоданы, хлынула в холл и устремилась к окошку администратора.
  Петер Нойман, Омельченко и Янчук внимательно рассмат-ривали входящих, надеясь увидеть знакомых. А Надежда ото-шла  от барной стойки и удобно расположилась в мягком крес-ле, соблазнительно закинув ногу на ногу.
 Медведев тоже без дела не сидел. Он прогуливался по пар-ку, окружающему санаторий, изображая скучающего приезжего. Внутренне смеясь над своим образом, представил себя в шляпе, с тросточкой, в пенсне и с сигарой во рту. Этакий старый зану-да, надменно гуляющий вдоль берега  где-нибудь на Капри…
Крупный мужчина с пышными бакенбардами радостно при-ветствовал какого-то толстяка в белом костюме, грузно выби-рающегося из автобуса. Толстяк, ошеломлённый таким натис-ком со стороны незнакомого человека, поначалу немного даже и растерялся, но, тем не менее, был рад, что слухи о нём дошли даже и до этой забытой богом земли.
– Спасибо, спасибо!.. Вы не подержите пока мою сумку?.. И я, знаете ли, весьма рад… О-о, да тут не дурно!.. Весьма поль-щён, весьма польщён…
Медведев проводил их небрежным взглядом, отметив, что они вошли в здание. Там же, в огромном светящемся окне он увидел и Надежду: она сидела, а к ней клеился какой-то моло-дой приезжий.
– Ну, ну – пусть работают ребята, – проворчал он и напра-вился в парк с его дурманящими запахами.
Когда обошёл здание с другой стороны, стало почти тихо. Только звёзды сверкали на ночном небе да равнодушное море плескалось где-то совсем рядом. Городок, зажатый между мо-рем и надвинувшимися к нему  горами, тихо засыпал. 
Медведев подумал: какое странное место! Главный Кавказ-ский хребет обрывается в Чёрное море именно здесь, а то, что тянется дальше к северо-западу, всего лишь обыкновенная его веточка. Когда-нибудь или море вздыбится, или горы ближе надвинутся, и что тогда будут делать люди, живущие в таком месте? Где-то читал, что  Жак Кусто говорил:  заселение мор-ского побережья – ошибка. Именно здесь и будут происходить самые страшные природные катаклизмы… Абхазы, живущие на этой земле тысячелетиями, никогда не селились у моря. Мудрый народ… И только теперь курортный бизнес впервые выгнал их к морскому побережью.
И всё-таки: почему именно этот санаторий уцелел? Небось, пока одни проливали свою и чужую кровушку, другие уже при-сматривали для себя такие вот прелестные уголки и отдавали нужные приказы…
– И не боитесь ходить вот так – один и в темноте?
Медведев оглянулся на голос. Из темноты соседней аллеи на него вышел незнакомец, прилично одетый мужчина средних лет – скорее всего, кто-то из приезжих.
– А чего бояться? – спокойно отозвался Медведев. – Места тихие. Местное население понимает: будет развиваться туризм – будет процветать и Абхазия.  Зачем же тревожить туристов?!
– Не скажите, не скажите… – незнакомец многозначительно рассмеялся. – И в этих краях пока ещё есть люди, которым на-плевать на порядок и на законность. И ограбить могут, и убить. Есть такие, кто ещё от войны не отошли…
– Вы, должно быть, из числа приехавших на эту, как её – на конференцию? – спросил Медведев.
– Никогда не угадаете. Я из местных.
Медведев удивлённо вскинул брови.
– Но вы, насколько я понимаю, не абхаз? Вы из местных русских?
– Нет, опять не угадали.
– Я слышал, здесь вот уже более ста лет живут выходцы из Прибалтики.
– Жили раньше. Многие сейчас поуезжали. Наверное, та-мошний климат для них здоровее здешнего субтропического! – незнакомец рассмеялся.
Медведев понял, что от него ждут дальнейших вопросов, но игра в отгадывание ему надоела. Не хотелось играть по чужим правилам. Некоторое время шли молча, приближаясь к светя-щемуся корпусу санатория.
Незнакомец сдался:
– Я обыкновенный россиянин. А сюда переехал на постоян-ное жительство потому, что именно здесь и можно сейчас зара-батывать деньги.
– Торговля фруктами?
– Нет. С фруктами тут и без меня всё схвачено-перехвачено. Я занимаюсь недвижимостью, – вдруг заявил незнакомец. – По-звольте представиться: Крылечкин Эдуард Харитонович.
– Очень приятно. Медведев Алексей Николаевич.
– Я частный предприниматель. И честный! Занимаюсь тор-говлей недвижимостью, – незнакомец сделал паузу, видимо, ожидая вопросов. Не дождавшись, продолжил: – Тут в этом смысле большие перспективы просматриваются.
Медведев уже более-менее всё понял, но всё же спросил:
– Ну, какие же здесь могут быть перспективы? Всё в руи-нах. Вот разве что новое строительство – это да. Но ведь для этого нужны капиталовложения? Вы по этой части?
– Нет, конечно. Это для меня пока слишком высокий уро-вень.
– Так в чём же заключается ваша деятельность с недвижи-мостью?
– Квартиры, – многозначительно сказал Крылечкин. – Квар-тиры и дома, оставшиеся от сбежавшего грузинского населения. Ну, частные дома-то почти все уничтожены, так, чтобы и следа от них не оставалось. Сделано это, как вы понимаете, для того, чтобы грузинам просто некуда было возвращаться. А квартиру-то как уничтожишь, если она внутри большого дома, где живут другие люди?
Медведев ничего на это не ответил. Так молча и шли.
– Квартирами не интересуетесь?
– Это вы, в каком смысле?
– В смысле того, что я могу продать вам полноценную квар-тиру со всеми удобствами – можно и в приличном доме, а мож-но и в доме попроще, можно в этом городе, а можно и в другом.
– И какие же нынче цены на квартиры в Абхазии?
– Смехотворные! Если кому-то в России сказать, что за та-кие деньги можно купить полноценную квартиру, вам просто не поверят.
Крылечкин неожиданно остановился и полез куда-то к себе с карман.
– Вот, возьмите, – визитная карточка. Звоните, пишите, подъезжайте – как вам будет угодно. Все операции по оформле-нию я беру на себя, здесь в Абхазии всё это делается очень про-сто, так что за небольшую дополнительную плату я вам смогу устроить  уютное гнёздышко!
Они уже подходил к светящемуся корпусу санатория.
– Ну, мне пора, – почему-то засуетился Крылечкин. – Был очень рад с вами познакомиться, господин Медведев.
Внезапно из толпы прогуливающихся перед парадным вхо-дом санатория отделился какой-то кавказец и ринулся прямо на Крылечкина:
– Э! Послушай, дорогой! А? Сколько раз тебе говорить, а? Здесь не место для твоего бизнеса, да! 
– Но послушай, Нестор, – возразил было Крылечкин.
–  Зачем слюшать?! Что слюшать?! Тут тебе делать нечего, я сказал! Ты слышал, а? Не видишь – все приезжие, все иностран-цы! Не нужны им твои квартиры!
Вежливо откланиваясь и постоянно улыбаясь, Крылечкин отступал куда-то во тьму парка.
– Меня зовут Нестор, – сказал кавказец, обращаясь к Мед-ведеву. – А вы, я вижу, тоже приехали к нам?
– Приехал  подлечиться, отдохнуть, – сказал Медведев.
– И правильно сделали, любезный! Наш санаторий  в мир-ное время был санаторием четвёртого управления! А ви знаете, что такое четвёртое управление? Ви не знаете, что это такое! ЦК, Политбюро Грузии здесь отдыхало! Вах, какие люди! Из Москвы большие люди сюда приезжали! Да? А природа какая, а?! Воздух, воздух! Дышишь, и… пальчики оближешь! Пра-вильно я говорю?!  Из России приехали?
– Да, я из Ростова.
– Ну, так мы с вами почти соседи! Приезжайте к нам на от-дых почаще! А всяких таких, понимаешь, жуликов-муликов не слюшайте. Этот, понимаете, перекупщик наживается на чужом горе. Квартиры у него плохие. Если вам нужна квартира – вы ко мне обращайтесь, да?! Самые лучшие квартиры – у меня! Паль-чики оближешь! Спросите, если что: где тут Нестор? И вам лю-бой скажет: Нестор – вот он! Меня тут все знают – я в бухгалте-рии работаю. Считать деньги – это у нас – мужское занятие. Не как у вас, в России...
Кое-как отделавшись он Нестора, Медведев вошёл в холл.

Надежда наблюдала за пёстрой и шумной публикой, суетя-щейся возле администратора.
О, это была живописная картина! В ярких, часто, несураз-ных одеяниях, все эти люди голосили, совершенно не обращая внимания друг на друга. Им важно было высказаться.  По всему было видно, что они знакомы: окликали друг друга по именам, заговаривали на том языке, на котором надеялись, что их пой-мут.
Молодая абхазская горничная в синем форменном халате, только недавно устроившаяся на  работу, на мгновенье застыла в изумлении, глядя на этих пришельцев из другого мира. В том горном селении, откуда она приехала сюда, ничего подобного не видели.
Надежда же смотрела на всё происходящее совершено дру-гим взглядом. Звучала речь на английском, французском, поль-ском языках, и это её веселило. Конечно, были представители и из России, и Украины, но на этих Надежда не обращала внима-ния. Её интересовали гости из дальнего зарубежья. Медведева она заметила: он вошёл с улицы, побродил по холлу и поднялся наверх – должно быть, в номер…
А вот высокий мужчина с большим носом, напоминающим клюв хищной птицы. Смуглая кожа, горящие чёрные глаза и копна чёрных волос выдавали в нём жителя южных районов Франции. Тем более что он беззастенчиво уставился на Надежду и громко, не рискуя быть понятым ею, сказал приятелю:
– Ici une telle jeune fille charmante, que comment penser au colloque? Mais qui est assis ce Cendrillon, qui là sur le fauteuil? Si non de moi elle attend? Il est intéressant, si elle possède la langue en français?
– Что он говорит? Валери, что он сказал? – теребила соседа невысокая молодящаяся дама, встревоженная тем, что её очаро-вательный француз отвлёкся на что-то жёлтое в полумраке хол-ла. – Переведи! Ты меня слышишь, переведи!
Валери, приятель высокого красавца, стараясь как-то смяг-чить страстную речь француза, сделал вольный перевод:
– Мишель сказал, что прекрасная страна, красивая природа и удивительной красоты женщины будут вдохновлять его, когда он будет готовиться к докладу на симпозиуме!
– Нет, это не точный перевод, – капризно надула губки да-ма. – Он смотрел на ту жёлтую мымру, что сидит в кресле, и на-звал её Золушкой. А ты ему скажи, что в нём спит гений. И с каждым днем все крепче... О, коварные французы!
– Ну, что вы, мадам?  Вы же учёная, человек, по определению обязанный быть объективным. Разве не прекрасна та девушка, что сидит в холле?
– Эх, Валери, Валери! Какой к чёрту ты – Валери? Ты же наш, русский Валерка! Как ты не понимаешь, что я этого не пе-реживу! А этот Мишель… Ловелас! Бабник! Говорит, что жен-щины любят ушами, а мужики – глазами… Я же так старалась… Я не понимаю, если это так, то откуда берутся дети?!
– Да бросьте вы всё о своём Мишеле! Взгляните вокруг! Ка-кая красота!
– Красота, но самое главное, чтобы дождя не было. И бом-бёжек… Кстати, и чего ты себя обозвал Валери? Что, французы не могут правильно произнести твоего имени?
– Не знаю… – растерянно и почему-то грустно сказал Вале-рий. Он был прикомандирован переводчиком к двум французам и старался всячески быть полезным своим работодателям.
– Тоже мне – переводчик! Гомик ты, вот ты кто! Но я это вовсе не осуждаю. Мы живём в свободном мире! Хоть и убеж-дена, что секс без дивчины – признак дурачины!

Надежда же хорошо поняла речь этого высокого бабника. Его: «А кто эта Золушка, которая там сидит на кресле? Не меня ли она ожидает?» – говорило ей, что следует подождать про-должения, а его двусмысленный вопрос: «Интересно, владеет ли она языком по-французски?» убедил её, что ждать осталось не-долго. Но она ошиблась.
Продолжение вскоре последовало, только несколько в ином смысле: в холл вернулся Медведев.
Он не спеша подошёл к стойке и тоже заказал себе рюмочку коньяка. Нехотя осмотрелся по сторонам, взглянул на толпя-щихся у администратора приезжих, на Надежду, демонстри-рующую свои прелести прилизанному французу, и внимательно стал разглядывать выставленные бутылки.
Пёстрая шумная публика постепенно расходилась по своим номерам, и в холле осталось несколько человек, когда Медведев заметил, что к Надежде подошёл невысокий плотный мужчина и попросил разрешение сесть рядом. Что-то во всём его облике вызвало у Медведева настороженность, и он попросил бармена повторить рюмочку. Бармен поставил перед Медведевым коньяк и занялся составлением коктейля для девушки, взобравшейся на высокий стул и ожидающей, что на неё кто-нибудь обратит внимание. Но Медведев упорно её не замечал до тех пор, пока к девушке не подошёл Петер Нойман и не заговорил с нею по-немецки.
Девушка развела руками, мол, не понимаю. И тогда Медве-дев решил помочь её трудностям:
– Вас просят разрешения присесть рядом и угостить бока-лом пива, – сказал он, равнодушно взглянув на немца.
– О, спасиба… спасиба… А вас я знаю! Вы – представитель доблестный… как это сказать по-русски, КаГэБэ!
– Говорите по-немецки, – сказал Медведев. – Я пойму.
Немцу эта идея очень понравилась, и он затараторил:
– Мне вполне ясно, почему вы так заинтересовались нашим симпозиумом. Было бы странно, если бы это было не так! Вы, я надеюсь, хорошо понимаете немецкий язык?
       – Отлично понимаю. Но вы меня всё же с кем-то путае-те. Я совершенно случайно попал в этот санаторий, не имея ни малейшего представления ни о каком симпозиуме. Скажу более: если бы я знал заранее, что здесь состоится это мероприятие, я бы ни за что не купил бы сюда путёвку. Но теперь деньги упла-чены, и мне придётся терпеть весь этот шум. Впрочем, это всё для меня не имеет значения. Можете меня считать кем хотите, только в печь не садите – это у нас, у русских, есть такое выра-жение. 
Нойман попросил бармена открыть три бутылки баварского пива и продолжал, обращаясь к Медведеву:
– Напрасно стараетесь. Вы будете среди очень непростой публики. Сюда должны приехать выдающиеся психологи и экс-трасенсы Европы.
– Надеюсь. Очень надеюсь, что будет интересно. Но, вы, кажется, оставили даму без внимания.
– Да, да… Это моя оплошность! Но я ведь даже и не знаком с нею.
– Так познакомьтесь! В чём проблема такому проницатель-ному человеку познакомиться с девушкой, приехавшей из Бол-гарии? И, если не ошибаюсь, зовут её Милка Брайчева.
– Так вы с нею знакомы?
– В первый раз вижу!
– Фантастика!
Девушка ничего не понимала по-немецки, но, услышав своё имя, доверчиво улыбнулась.
– Так вы – Милка Брайчева? – спросил удивлённый Петер Нойман.
Девушка удивлённо посмотрела на Ноймана.
– Откуда вы меня знаете? – спросила она на русском языке.
– Это не я, это этот господин вас знает.
– Откуда? Я его тоже в первый раз вижу. Вы кто? – уже с некоторым испугом спросила девушка.
– Обыкновенный русский турист. Приехал сюда отдохнуть.
– О! – протянул Нойман. – Это всеведущая и могучая КаГэ-Бэ! Я не буду очень, как это сказать по-русски, удивляйся… ес-ли герр Медведев знает обо мне такое, что Ich weiß nicht! Ja, ja, weiß er allen alle!
Нойман заметил, что в противоположном конце зала Наде-жда оживлённо беседует с французом. Потом они вместе вышли из холла во двор санатория. Медведев тоже заметил это и, рав-нодушно посмотрев в их сторону, продолжал потягивать коньяк.
– Вашу даму увёл француз, – констатировал Нойман.
– Вы снова ошиблись. Это не моя дама, а моя сотрудница. Она – свободный человек и, как та кошка, гуляет сама по себе!
– О, это хорошо сказано: свободный человек! Мне казалось, что у вас в России нет свободных людей. Все люди как-то зажа-ты. Настоящая свобода… это, как английский газон. Это чувст-во тоже нужно воспитывать в себе, стричь, поливать, ухаживат за ним… И тогда постепенно человек становится свободным! А у вас так истосковались по хозяину, что постепенно всё возвра-щается к старому…
– И снова вы ошибаетесь! Везде, и у вас, и у нас, да во всём мире движение происходит по спирали! Впрочем, ваша дама совсем заскучала, да и мне пора. Всего вам доброго, господин Нойман!
– О, мой бог! А меня-то вы откуда знаете? Я же сказал, что вы из КаГэБэ! Значит, я не ошибся!
– А вы что, имели дело с КГБ?
– К сожалению, имел, и совсем недавно…
– Вот вам и мерещится всюду КГБ. Успокойтесь, расслабь-тесь, займитесь дыхательной гимнастикой! Здесь нет, я надеюсь, КГБ. Да и какую опасность для российской государственности вы представляете?
– Как знать, герр Икс, как знать?! Я теперь и не знаю, что думать. Мне кажется, что вы знаете обо мне гораздо больше, чем я знаю о вас.
– Не тревожьтесь… Вам это ничем не угрожает. Впрочем, пора уже и отдохнуть. Дорога была трудной.
– Вы на машине?
– Да.
– Как, должно быть, здорово проехать по побережью! Кав-каз – неповторимое место! Вам бы сервис улучшить, и не было бы лучше курортов! Вы недооцениваете туристический бизнес!
– Подождите немного, будет вам и дудка, будет и свисток!
– Не понял…
– Это у нас такая поговорка есть… Ну, Спокойной вам ночи, герр Нойман.
– Спокойной ночи, товарищ КГБ!
Он сказал «товарищ» с ударением на этом слове, подчеркивая, что раскусил его. Медведев загадочно улыбнулся и медленно пошёл к лестнице.
      
 Надежда же вышла во двор в сопровождении двух мужчин.  Француз оказался ветреным  кавалером, и, увидев соперника, под каким-то предлогом ретировался, оставив Надежду с коренастым мужчиной весьма воинственного вида и странной причёской в виде петушиного гребешка.
 Мужчину звали Алекс. Он приехал из Балтимора, много лет работал собственным корреспондентом какого-то радио, прекрасно говорил по-русски. Последнее время хозяин обанкротился, и его радиостудия приказала долго жить. Алекс вернулся в Англию, в свой городок Питерсфилд, что в ста километрах от Лондона. Но найти себе достойную работу в маленьком городке не мог и переехал в Балтимор, там и стал преподавать в каком-то странном институте, где сразу после поступления, студентам заявляли, чтобы они забыли все фундаментальные законы физики и химии.
  Он так увлекательно рассказывал, так заразительно смеялся, что Надежда невольно поддалась его обаянию и согласилась с ним прогуляться к морю, полюбоваться звёздным небом и круглой луной.
 Алексу понравилась Надежда.
 – И зачем это нужно? – не понимала Надежда.
 – Я и сам не понимаю! Но они способны предложить совершенно нестандартные решения. Вы знаете, я давно переехал в США и принял американское гражданство. Так вот, у нас, как, впрочем, везде на Западе, найти работу очень непросто. Но наших студентов охотно берут крупные фирмы…
  – А вы-то что там преподаёте? – спросила Надежда.
  – Вы только не смейтесь: русский язык и литературу!
  – А почему я должна смеяться? Не понимаю, что вас привело на этот симпозиум. На сколько мне известно, здесь собираются психологи всякие там, уфологи…
  – И политологи тоже. Я приехал, как переводчик и специалист по России со своим боссом, неким мистером Дэвидом Хеллом. Он один из самых популярных у нас политологов и очень интересуется Россией. По его мнению, у вас не всё в порядке с демократией…
  – И он хочет научить нас жить? – улыбнулась Надежда.
  – Не знаю, что он хочет, а вот я хочу не говорить о политике в этот чудесный вечер!
  – Вечер, действительно, прекрасный. Но у моря становится прохладно. Пора, пожалуй, возвращаться.
  – Как жаль, – протянул Алекс. – Мне  хотелось бы ещё погулять. Так надоели вечные политические диспуты с боссом, что я готов сбежать на край света!
  – И что же такое он говорит, что вы готовы бежать из этого райского уголка?
  – Чего только он не говорит. Например, что у вас выборное самодержавие!
  – Как это? – не поняла Надежда.
  – Ну, формально – выборы, а фактически – выбора нет. Тот, кто у власти, практически – самодержец, потому что  нет свободы СМИ и независимости судов… Я не знаю, как это вам сказать…
  – Понятно… Сказали уже, – вдруг резко ответила Надежда. – А того не возьмёт ваш босс в толк, что страна наша – не ваша хитромудрая Америка?!  И столько ей досталось в двадцатом веке, что вам и не снилось. До свободы нужно ещё дорасти! Самодержец ему не нравится! Тоже мне, политолог!
 – Вы напрасно так, милая Надежда! Я же говорил, что здесь нужно о природе говорить, о море, о горах Кавказа, а не о политике!
– Это точно… Но всё же пойдемте в гостиницу. Пора отдыхать…

 Зайдя в номер, Надежда приняла душ, и была готова уже юркнуть под простыню, как в дверь постучали. Зная, что в это время никто, кроме Медведева, к ней постучать не может, она открыла дверь, нисколько не смущаясь того, что была в лёгком халатике.
  Медведев прошёл в комнату и осмотрелся. Надежда подумала было, что он пришёл переспать с ней. Мужик – он и есть мужик. Да и она не была против.
 Но Медведев, равнодушно взглянув на её точёную фигуру, жестом указал на балкон.
 Они вышли, стараясь оставаться в тени.
 – Я обнаружил у себя в номере два жучка. Один в телефонной трубке, другой – в патроне над кроватью. Нужно посмотреть и у тебя. Это не просто любопытные. Это – профессионалы. И проверь все свои вещи, каждый шов. Микрофон может быть в виде самой безобидной булавки. А жучки я проверю сейчас.
 Они вернулись в номер, где Медведев просмотрел все патроны, выключатели и телефон. Жучков он не обнаружил и собирался уходить.
– Вы уходите? – спросила Надежда.
– А что, есть другое предложение?
– Я думала, вы останетесь…
Медведев на секунду задумался.
– А выпить у тебя ничего не найдётся?
– Коньяк…
– Коньяк – это хорошо…
8.             История Надежды Викторовны Нестеровой значи-тельно отличалась от биографий юношей и девушек её поколе-ния. И, прежде всего, ответом на вопрос, с чего начинается ро-дина?
Для Надежды родина начиналась с её родного города Новочеркасска.
Явилась Надежда на свет в 1974 году в скромной семье со-ветских инженеров. Роддом был расположен неподалёку от кладбища, и можно было точно вычислить, сколько человек ро-дилось и сколько умерло. Как правило, хоронили чаще, чем ро-ждались.
К этому времени прошло всего двенадцать лет после событий, потрясших когда-то не только этот городок, но и всю страну. Да что там страну! По всему миру разнеслась весть о тех самых событиях. И потом ещё долго люди жили под их впечатлением, и шёпотом передавали подробности, иногда что-то домысливая, приукрашивая. Участников тех событий оставалось всё меньше… 
Так уж получилось, что отцу Надежды  Виктору Степановичу Нестерову как раз и пришлось в тех событиях поучаствовать, несмотря на то, что ему тогда было всего лишь одиннадцать лет. Пришлось соприкоснуться с великим историческим процессом. И отметину от этого соприкосновения он получил – на всю жизнь. На теле и в душе.
Когда второго июня 1962-го года началась  заваруха, чёрт его дёрнул по мальчишескому недомыслию побежать туда же, куда понеслись все остальные мальчишки. Хотелось поглазеть, потаращиться на то, как месили танками Московскую – главную улицу Новочеркасска. Ух ты! Во дают!.. Страшно – аж дух перехватывало. Вот только непонятно: что это? Хорошо это или плохо?
В общем, побежали все смотреть. Его сосед по двору – Сашка Лебедь, который был на год его старше, уж на что умный был пацан, а и то удрал от матери, которая заперла его дома. Открыл форточку и вылез на волю. Будущий генерал, герой России, который мог бы стать и Президентом страны, бежал рядом с Витькой Нестеровым, чтобы всё увидеть своими глазами!
Все бежали к зданию горкома партии. А куда ж ещё? Там ведь вся власть…

Надежды тогда не было и в проекте, но она помнила, что рассказывал отец. Двух зарплат – папиной и маминой – не хва-тало на то, чтобы спокойно прожить семье из трёх человек! В магазинах – пустые полки. Там, где что-то «выбрасывали» (та-кое тогда словечко было) – мгновенно возникали длинные оче-реди. Нередко можно было увидеть такую картину: со всего разбегу, пристраивается к очереди женщина и, тяжело дыша, спрашивает впередистоящего:
– И за чем стоим?
– А чёрт его знает… Ещё и сам не спрашивал. Стоим вот…
– Стоим… – соглашается женщина и кладёт тяжёлую сумку на пол. Ей сегодня уже повезло. На работе профсоюз подсуетился: «давали» дешёвую картошку. Вот и набрала сразу десять килограммов.
В том году, рассказывал отец, одновременно на электровозостроительном снизили расценки, а в стране повысили цены на многие продукты. Вот и взбурлил народ, взбунтовался: да что ж это за жизнь такая!
Этим воспользовались и те, кто хотел выловить рыбку в мутной водице. Подбили народ на массовые выступления. Вот он, этот самый народ, и выступил.
Если уж и сам Никита Сергеевич Хрущёв ничего не понял, чего было ждать от тех, кто пониже? Не сумел оценить ситуацию и директор завода – того самого, на котором так некстати повысили расценки. Директорское «Не будет пирожков с мясом – будете жрать пирожки с капустой!» – передавали из уст в уста, как пароль, как призыв к действию. Плюнул по застарелой привычке в душу народу, а потом ещё и удивлялся, что его чуть не разорвали на части.
Разгневанные рабочие, тем временем, перекрыли железную дорогу, остановили пассажирский поезд и гудели, гудели, гудели, призывая народ выразить свой протест.
Потом колонна двинулась в центр, по дороге пополняясь рабочими из других заводов, интеллигенцией и просто любопытными, среди которых были и мальчишки. Взрослые шли, подчёркивая, что протестуют не против советской власти, а против скотской жизни, против голодухи детей, против всесилия местных властей. Несли портреты Ленина, красные знамёна.
Когда этой медленно надвигающейся на город лавине попытались помешать и перекрыли дорогу бронетранспортёром, – его подхватили тысячи рук и опрокинули.
Хулиганы арматурой крушили всё, что попадалось на пути – вымещали зло. А иногда просто так, выказывая лихость и про-летарскую ненависть к тем, кто ездит не в переполненном авто-бусе, а в своих машинах.
Были и провокаторы, и подстрекатели, пытающиеся настроить людей выдвинуть политические требования. Но их голоса тонули в нарастающем грозном ропоте мирных людей, которые пытались отстоять своё право на жизнь.
По Московской, взрывая гусеницами асфальт, двигалась колонна танков. Они задрали орудия вверх и иногда постреливали холостыми, пугая бродячих собак и малых детей. А колонна, как шла к горкому партии, так, обтекая с двух сторон грозные ползучие чудовища, продолжала движение, и, казалось,  ничто не могло её остановить.
На площади было столько народа, что увидеть что-то или протолкнуться в первые ряды не было никакой возможности. И тогда Сашка Лебедь свистнул, как обычно, засунув два пальца в рот, и показал на дерево. Он ловко забрался на макушку и теперь обозревал исторические события со своего первого, может,  в жизни наблюдательного пункта. Конечно, оттуда было намного виднее. Хорошо ему там было!..
Но и одиннадцатилетний Витька Нестеров тоже видел кое-что: какие-то люди с балкона грозно кричали что-то в мегафон, а люди на площади в ответ почему-то волновались.
Кое-как забравшись затем на нижнюю ветку дерева, Витька Нестеров удивился тому, сколько же народу собралось на площади. Видимо-невидимо! Люди стояли, прижавшись плотно друг к другу, и он ещё удивлялся тому, что любой крик с балкона вызывал колебание голов, словно колебалась взволнованная ветром вода.
А потом стали стрелять из автоматов с крыши горкома, с разных сторон. Люди сначала не верили, и какое-то мгновение ещё колебались: не провокация ли это? Не напугать ли хотят? Но упали убитые и раненые. Тела мальчишек, как груши, посыпались вниз.
Раздались душераздирающие вопли, и обезумевшие от страха люди отхлынули от площади. Они давили упавших на землю, с проклятиями бросали красные знамёна и портреты вождя мирового пролетариата…
И только статуя Ленина безучастно стояла посреди площа-ди, не выказывая никому ни сочувствия, ни осуждения. Следы разрывных пуль, вонзившихся в её гранитный постамент, так и оставались потом многие десятилетия немым свидетельством тех событий. Замазали, чуть ли не лаком покрыли, но убрать их можно было только вместе с самим постаментом.
Сашка Лебедь благополучно сиганул со своей ветки и был таков. Так потом, целый и невредимый, и дослужился до генерала. Достали его, правда, потом тоже, но это уже совсем другая история, о которой Надеждин отец не рассказывал.
 Ну а пока он ещё не отец, а всего лишь Витька Нестеров спрыгнул с дерева и тоже вроде бы благополучно. И уже побежал было в сторону собора, как тут-то его и настигла шальная пуля. Он сразу – так даже и не понял ничего. Только левая нога вдруг переломилась, и дикая боль пронзила хрупкое тело. Рухнул во тьму и ничего уже больше не помнил. Кто куда бежал и откуда, кого задавили или кого застрелили…
Тьма.
Его прооперировали, но ногу сохранить не удалось.
Ампутировали левую голень. Так и стал инвалидом в одиннадцать лет и навсегда перестал быть любопытным.
Учился  хорошо, хотя и часто пропускал занятия. Болел. Ранение осложнилось тяжёлым остеомиелитом. Часто лежал в больнице, где врачи по кусочкам удаляли осколки кости. Гнойный процесс осложнился ещё и амилоидозом почек, так что было не до забав.
Окончил школу неплохо. Поступил в политехнический институт. Тогда-то и женился на своей сокурснице, приехавшей из мрачного шахтёрского городка Навошахтинска. Мать у неё когда-то умерла, отец – спился. Мария, так звали девушку, жила в общежитии и даже на каникулах подряжалась на какие-то работы, чтобы заработать немного денег.
И вот в 1974 году и появилась на свет их дочь, в которой родители души не чаяли. Всего лишь двенадцать лет спустя после тех событий.
Всё свободное время родители уделяли дочери. Мама рабо-тала в конструкторском бюро, а отец – на том же станкострои-тельном – мастером цеха. Малышку отдали в ясли, потом в дет-ский садик. А что сделаешь, если не было у них никакой близ-кой родни, а содержать няньку – средств не хватало? А там – обычное и даже обязательное для всех подобных учреждений воспитание: красные флажочки, стишки и песенки, картинки в книжках… Политическое воспитание – дело серьёзное.
В шестилетнем возрасте Надю определили в школу. А там – то же самое.
В школе девочка чувствовала себя, как дома, была общительной, весёлой. Только отличалась от сверстников большей подвижностью, а ещё – стремлением быть лидером. Эта борьба за лидерство особенно сильно проявилась в старших классах.
Надежда тогда увлекалась ручным мячом. Даже записалась в секцию. Дух первенства, дух коллективизма, культ силы и преданности чему-то – всё это её захватило.
Однажды, когда она возвращалась после тренировки домой, к ней привязался какой-то парень. Верзила, перемежая слова с матом, предложил ей «прошвырнуться по городу». Надежда привыкла решения принимать быстро. Она  так отделала ухажёра, что тот потом долго лежал в больнице с сотрясением мозга. Но никому не сказал, кто его так. Было стыдно. А Надежду обходил с той поры десятой дорогой.
После того случая Надежда записалась в секцию на каратэ.
На тренировках выкладывалась полностью. Ей нравилось чувствовать себя сильной, ловкой и ничего не бояться. Там, на секции, влюбилась в  тренера, красивого парня с прямыми соломенными волосами и голубыми, как летнее небо глазами. Любила она его, но никому о своём чувстве не говорила. Да и некому было.
В то время, когда её школьные подруги увлекались новыми рок-группами, ходили на дискотеки, устраивали вечеринки с мальчиками, Надежда или шла в спортзал, или участвовала в соревнованиях. Сверстники интересовали её мало.
В седьмом классе влюбилась в тренера, в восьмом – в преподавателя физики, а в десятом – в преподавателя литературы. Но ни разу так и не осмелилась им даже намекнуть о своём чувстве.
Многие девчонки уже хвастались победами. Надежда слу-шала и не верила всем этим хвастливым, как она считала, бай-кам.
Одни устраивали у Лидочки-красотки дома оргии с вином и мальчиками. Кто-то пробовал курить коноплю. Ой, там у нас такое вчера было! Пошли завтра с нами!.. Но Надежду это не увлекало. Она мечтала о большой любви. Спала и видела себя в объятиях преподавателя литературы. И ничего такого в нём не было, но стоило ему только подойти на уроке, положить руку на плечо или наклониться, чтобы посмотреть, что она пишет, как её пронизывал ток. Сердце начинало грохотать так, что ей казалось, могут услышать. Но преподаватель, небрежно проведя рукой по спине, отходил, оставляя её при своих переживаниях и в полнейшей прострации. Она уже не могла ничего ни думать, ни писать.

Особое место в её жизни всегда занимали чтение и кино.
Так уж повелось к этому времени, что первое у многих считалось приложением ко второму. И редко у кого бывало наоборот. Вот у Надежды как раз и было.
Сначала  были сказки, как у всех детей, потом произведения посерьёзнее. Как-то раз прочла какую-то зачитанную до дыр книжку без обложки. Ни начала, ни конца, но интересно – жуть. И всё про каких-то шпионов. Про шпиёнов, как тогда любили говорить.
Какой-то наш разведчик залёг за камнем и затаился. И ждёт. А фашист – за другим камнем. И тоже затаился. А кто за каким камнем и с какой стороны – ни тот точно не знает, ни другой. Вот и ждут оба и точно знают: если один высунется, то его тут же настигнет пуля другого. Если, конечно, тот другой успеет вовремя заметить, откуда высунулся противник. Пролежали они так четыре часа. Море шумит, холодный ветер (дело происходило на Кольском полуострове), да ещё птицы время от времени покрикивают. А в целом – тишина. И неизвестность. У фашиста у первого нервы сдали: решил он было, что наш русский или погиб от той перестрелки, или ушёл куда-то восвояси. Вот он и высунулся. И получил пулю в лоб.
Ну а потом наш разведчик подсел рядом с убитым. Достал у того сигареты и закурил. Он до этого зарок давал: не курить до тех пор, пока не отомстит за всех своих погибших на корабле товарищей, которых было девяносто человек. А этот фашист как раз и имел девяностый номер. Надежда представляла: вот она разведчица, курит рядом с убитым противником.
Здорово! С каким бы удовольствием она убивала тех гадов, которые в папу тогда стреляли. И ведь ходят же где-то по земле. Прямо среди нас. И не распознаешь.
А в другом романе – она его названия не заметила, наши спрыгнули с парашютами где-то в лесу. Закопали их и пошли выполнять задание. А там засада – их уже ждали! Ну и все наши погибли, но перед смертью показали врагу, на что способны!
А ещё Надежда читала, а затем и смотрела фильм «Щит и меч». И там тоже здорово было! Стрелять-то каждый дурак сумеет, если у него хорошее зрение и твёрдая рука, а вот ты поди чужой язык выучи, да притворись, что свой, когда кругом все чужие. Тут и ум нужен, и без хладнокровия не обойдёшься, тут и всякие другие способности нужны. Она представляла, как враг сидит в ванне, а она рядом  читает ему какие-нибудь газеты или подносит ему зажигалку, когда тот хочет закурить сигару.
Взрывать – это был особый кайф. Подложить кровавому гауляйтеру под кровать взрывное устройство с часовым механизмом, и потом с милою улыбкой выйти из его опочивальни – это ли не геройство?!
Она оглядывалась по сторонам и что же видела?
Ни тебе гауляйтеров, ни фюреров, ни тебе явной линии фронта, за которую нужно проникнуть. И вообще – полное спокойствие вокруг. Мир как бы. И одновременно – война. Где-то гуляют на свободе те, кто устроил бойню в Новочеркасске или выполнял те преступные приказы. Никто не осуждён. Жертвы фашизма признаны жертвами, а люди, безвинно искалеченные или отсидевшие в тюрьме только за то, что были в той толпе,  выброшены на свалку жизни.
Пожилая женщина, которая была тогда молоденькою де-вушкой, получила десять лет только за то, что её присутствие в толпе доказывалось фотографиями. Во Владимирской тюрьме родила ребёнка от тамошнего охранника. И теперь – тяжело больная, никому не нужная, лишённая молодости, нормальной человеческой судьбы, ходит по инстанциям и что-то просит. А те ни фига не дают. Бандитка, зэчка, блатная – кому ты теперь нужна?
А другой посиневший от пьянства мужик, живущий в Ростове, – по виду ходячий покойник, рассказывал, как стрелял тогда в людей. Такого можно было бы одним ударом уложить на месте, чтоб не жил, проклятый, но ведь и не стоит он того. Он ведь уже и так наказан – спившийся, оборванный, брошенный женою и детьми.
И кто за всё это будет отвечать?
…Более серьёзное чтение с возрастом сменило книжки про шпиёнов и отважных разведчиков. Надежда читала запоем Чехова и Достоевского, Толстого и Шолохова, Гроссмана и Булгакова… Правда,  вперемежку и бессистемно.  Не всегда всё было понятно. Любовь Мастера и Маргариты – понятно, а сравнение мастера с Йешуа удивляло… У Льва Толстого всё было понятно, но почему-то читалось с трудом, а у Чехова – читалось, как правило, легко, но слишком уж рябило в глазах от обилия постоянно сменявшихся образов…
Помня, как учитель литературы читал на уроках стихи, Надежда перечитала Лермонтова, которого любила больше, чем Пушкина. Читала Ахматову, Блока, Маяковского. Но наибольший отклик в её душе нашла Марина Цветаева. Она зачитывалась её стихами, стараясь хотя бы что-то запомнить, заучить наизусть.
             Люди на душу мою льстятся,
             Нежных имён у меня – святцы,
             А восприемников за душой
             Целый, поди, монастырь мужской!.. – читала она, поражая одноклассников своими познаниями в литературе.
Так продолжалось до конца десятого класса.
Перед выпускными экзаменами  преподаватель литературы предложил пойти в трёхдневный поход по родным местам. Когда ещё такое можно будет совершить? После школы все разъедутся.  Потом и не соберёшь никого.
Пошли в поход человек двенадцать. Взяли вещмешки, про-дукты и направились в путь. На автобусе добрались до станицы Багаевской, потом, перебравшись паромом через Дон, пошли вдоль берега. Проходили мимо баз отдыха, хутора Калинин и остановились на ночёвку в пустынном месте на берегу  на поле-вом стане.
Там и случилось то, что коренным образом изменило судьбу Надежды.
В походе учитель уделял девушке всяческое внимание. Он был в ударе. Рассказывал весёлые истории, читал стихи. А вечером у костра даже пел под гитару.
                Отелло, мавр Венецианский
                Одну хавиру посещал.
                Шекспир узнал по енто дело,
                И водевильчик накатал!..
Надежда его никогда таким весёлым и возбуждённым не видела.
А ночью, когда все уже спали, он пришёл к ней на сеновал…

Экзамены Надежда сдала хорошо. А учитель литературы стал её избегать.
Она впервые в жизни растерялась, не зная, что делать. Книги подсказывали ей два выхода – либо путь смирения, либо путь борьбы. Окружающая действительность ничего общего не имела ни с тем, ни с другим – так, по крайней мере, казалось…
Рассказать родителям? Подруг не было. Идти в больницу? И по совету одной знакомой пошла к тёте Нюре, что жила на соседней улице. Та за небольшую плату и сделала ей аборт.
Провалявшись несколько дней дома, Надежда стала думать о мести. Она была разочарована не только в человеке, которого, как ей казалось, любила. Она была возмущена трусостью, его предательством.
В это время отца положили снова в больницу на очередную операцию.
И вот однажды в последние числа июля она вечером вдруг увидела своего обидчика. Он неспешно шёл один по аллее парка.
Надежда подошла и пыталась с ним заговорить, просто по-глядеть в глаза, но он, увидев её, как-то весь сжался, словно ис-пугался, что его поступок станет известен в городе, и сам же стал её за что-то ругать. И тогда у неё всплыл в памяти другой образ: русская девушка, отнюдь не похожая на Наташу Ростову, взрывает к чёртовой матери ненавистного врага, и тот взмывает к небесам! 
Надежда ударила его. Сильно, как умела, вложив в удар всю свою обиду, всю боль  за поруганную честь.
Учитель упал, стукнувшись головой о бетонный край скамейки. А Надежда пошла прочь.
Потом был  кошмар, который и вспоминать не хотелось. Через пару дней, когда она должна была идти в институт на вступительный экзамен, её задержали.
Надежда ничего не скрывала. Она рассказала следователю всё. От него она и узнала, что её обидчик при падении получил перелом основания черепа и скончался в больнице.
В камере, куда поместили Надежду, она и узнала, что её отец умер.
Мать, вдруг поседевшая от навалившихся бед, рассказала на свидании, что перед смертью отец говорил: счастлив и гордится дочерью.
Конечно же, Мария Ивановна ничего о том, что случилось с Надеждой, ему не сказала. Она и сама не очень понимала, что происходит…

А потом её вызвал на допрос следователь, который вёл дело. В кабинете сидел какой-то гражданский. На него никто не обращал внимания. Вопросы касались только её спортивных успехов.
– Вы давно занимаетесь каратэ? – спросил следователь.
– С пятого класса.
– И какие у вас успехи?
– Это лучше у тренера спросить.
– И всё же?
– Чёрный пояс… Первое место в областных соревнованиях… Да о чём говорить-то?
– Чёрный пояс? – удивился следователь.
– А что? Не похоже?
– А сможете меня уложить? – вдруг подал голос граждан-ский.
Надежда смерила его взглядом, потом сказала:
– Не-е! Завалю, а вы тоже коньки отбросите. А мне отве-чать…
– Отвечать не будешь, – заверил её следователь. – Ты только завали!
Отодвинули стол, расчистили место. Мужчина стал в стойку, и… тут же оказался на полу в самом неприглядном виде.
– Ну и ну! – удивился следователь.
– Да… – согласился гражданский, поднимаясь с пола и отряхивая брюки. – А что ты скажешь, если я тебе предложу…

Так началась её новая жизнь.
Мария Ивановна была рада, что недоразумение с дочерью благополучно разрешилось.
– Я верила тебе, доченька! Только жалко, что на похоронах папы тебя не было. Сколько я пережила, если бы ты только знала! Сколько наслушалась…

Надежда  поступила в Ростовский университет и продолжала тренироваться, только теперь уже под руководством других тренеров.
По настоянию начальства Надежда перевелась на заочное отделение, одновременно окончила курсы немецкого и английского.
В 1993 году умерла Мария Ивановна – как говорили соседи, от тоски. Оставшись одна, редко видя дочь, она угасла. Тихо, беззвучно…
У Надежды были мужчины, но никто не трогал её сердца. Когда однажды она у врача узнала, что у неё никогда не будет детей, впервые почувствовала озлобленность на весь мир.
Потом были командировки, тренировки, курсы повышения квалификации… Ей помогли разменять квартиру в Новочеркасске на небольшую однокомнатную в Ростове.

Помнится, в учебке, расположенной на Военведе, они отра-батывали приёмы боя с вооружённым холодным оружием про-тивником. Вдруг её вызвал командир роты, старший лейтенант Егоров и ехидно так спросил:
– Нестерова, а ты с парашютом прыгала?
У них с этим Егоровым были сложными отношения. Опыт-ный оперативник, он считал себя чуть ли не богом, а всех ос-тальных  и в расчёт не брал. С женщинами в отряде обращался как со своей собственностью. Но с Надеждой  дело не клеилось. Он попробовал было как-то силой завалить девушку, но не сразу получилось. Она оказалась сверху и прижала его к полу так, что шелохнуться он не мог.
– Пусти, говорю, – пыхтел старший лейтенант. – Кто ж так бросает командира, дура?!
– Так это что, была тренировка?
– А ты что думала, я насиловать тебя собрался?
– Ай, бросьте!
– Пусти, говорю!
Надежда отпустила красного, как рак, командира, насмеш-ливо заметив:
– Какой-то вы маньяк не сексуальный... Не падайте духом, ушибётесь!
Старший лейтенант встал, потирая пережатую мёртвой хваткой шею, и почти с ненавистью посмотрел на Нестерову.
– Теперь трепаться будешь… Ненавижу…
– Я же говорю: ай, бросьте! Вы, командир, действительно бык, но к тому же – скотина! Нечего лапы распускать, когда ви-дите, что ничего вам здесь не светит. Или хотелка жить не даёт? Так вон сколько баб на плацу прыгают. Силу воли тренируйте…
– Сила воли хороша при запоре на унитазе, – бросил стар-ший лейтенант и вышел из комнаты.
…И вот сейчас он вызвал Нестерову, чтобы дать ей и пра-порщику Никитину необычное задание. В районе станицы Бес-сергеневская проходили учения. Нужно было через полчаса прибыть на командный пункт  танковой дивизии и доставить пакет. Оттуда вернуться в расположение части и успеть к вечер-ней поверке.
– На вертолёте вы доскочите быстро. Трудно будет разы-скать командный пункт. Но если опоздаете, то, считай, провали-ли операцию. Ясно я выражаюсь? Тогда что? Тогда финита бля комедия! Я правильно говорю?
Старший лейтенант с усмешкой посмотрел на Надежду и задал тот самый вопрос:
– Лейтенант Нестерова, ты с парашютом прыгала? Если с первого раза не получится, считай, этот спорт не для тебя, пра-вильно я говорю?
– Прыгала, – односложно ответила Надежда.
– Тогда вперёд, по коням! Время пошло! Это вам не ёжиков лохматить…
На плацу уже стоял вертолёт.
Через минут семь они были над Бессергеневкой. Приземли-лись, закопали парашюты и у местного мальчишки узнали, что ещё ночью все военные уехали.
– Колька с Кривянки рассказывал, – говорил малец, – они в Багаевку подались.
– Откуда он знает? – допытывалась Надежда.
– Так он рыбалил там и сам видел…
До Багаевки километров пятнадцать–двадцать. Ещё пере-права…
И вдруг они заметили УАЗик. Облако пыли тянулось за ним.
– Никитин, ложись на дорогу! – приказала Надежда, а сама подняла руку.
Машина притормозила.
– В чём дело, лейтенант?
Из кабины выглянул майор, недовольно поглядывая на встающего с пыльной дороги прапорщика.
– Нам срочно нужно в Багаевку!
– Мало что вам нужно! Я…
Он не успел продолжить фразу и оказался на дороге в пыли.
– Выпрыгнешь сам или тебе помочь? – спросил водителя Никитин.
Тот поспешно вышел из машины.
Надежда села, и они помчались к переправе.
Пакет был передан вовремя.
– Это, может быть, неправильно, но я это скажу, красиво у вас получилось. Хотя вы, конечно, хулиганы. Но задание вы-полнили, а победителей не судят! Щас будем посмотреть, что там вам начальство накидало? Лейтенанту Нестеровой и пра-порщику Никитину благодарность! Вот так! Правильно я гово-рю? А чья это школа? Моя это школа! А школа – как туалет. В неё ходишь, не потому, что хочешь, а потому что нужно. Пра-вильно я говорю?..

Надежда потом часто вспоминала этот эпизод и тепло дума-ла о том старшем лейтенанте, первом своём учителе.
Ещё не раз судьба сталкивала её с этим старшим лейтенан-том. В последний раз дело было в Чечне. Это была вторая её ко-мандировка в этот ад.
Надежда давно усвоила правило не задумываться, кто прав, кто виноват. Она исполняла приказ. А приказ был простой и по-нятный. Нужно было добраться до Ачхой-Мартана, где по опе-ративным данным находился большой отряд боевиков. В кон-такт приказано было не вступать, но дать пеленг, спрятаться в укрытии, подобравшись возможно ближе к боевикам и вызвать огонь на себя.
«Почти как у Симонова, – подумала Надежда. – Только я – не дочь артиллериста…»
Пошли они с капитаном Егоровым в паре. Она уже была тоже капитаном, но полностью признавала старшинство своего первого учителя.
Успешно миновав Алкан-Калу, они уже приближались к Ачхой-Мартану, как вдруг по зарослям, в которых они прята-лись, дали автоматной очередью.
Они прижались к земле. Застрекотали автоматные очереди со всех сторон. Тогда Егоров шепнул, чтобы Надежда вызывала вертушки, дала пеленг, а сам перескочил в сторону, отвлекая внимание боевиков на себя и отвечая огнём.
Надежда видела, как Егорова окружили несколько боевиков, как он отстреливался до последнего патрона, а потом взорвал себя, вокруг оставив трупы врагов.
Прилетели вертушки и забросали бомбами место, которое им показала Надежда. Потом подоспели и десантники. Они хо-дили по домам и вылавливали прячущихся в подвалах боеви-ков…
За эту операцию Егорову присвоили Героя посмертно, а На-дежду наградили орденом… Да что ей тот орден, когда она по-теряла в бою своего учителя!
Потом были ещё ходки в горы. Однажды была ранена. Пуля прошла сквозь мягкие ткани правого бедра. Выписалась из гос-питаля и снова в строй. Такие люди были на вес золота. И снова вихрь событий кружил и кружил её, пока не столкнул с генера-лом Медведевым.
9.         Завтрак прошёл без происшествий. Надежда вышла раньше, Медведев – позже. Войдя в столовую, он обнаружил свою помощницу в обществе какого-то незнакомца, который, видимо, с утра пораньше решил поупражняться в красноречии с первою же подвернувшеюся жертвой. Лишь изредка тыча вил-кой в сосиску, он что-то объяснял и объяснял на английском сидящей перед ним молодой женщине. То, что он объяснял, бы-ло в высшей степени научно обоснованным, а женщина была в высшей степени потрясена всем услышанным и проявляла не-поддельный интерес к научным открытиям собеседника. Медве-дев уселся за столик, и, кивнув Надежде, стал с отстранённым видом завтракать.
– На основании полученных данных уже сейчас можно про-гнозировать очень большие потрясения. По энергетике нынеш-ний год сближается с годами 1913 и 1939…
Надежда изображала неподдельный восторг, граничащий с обожанием, и Медведев исподволь всматривался в говорящего: огромного роста, лет тридцати семи. Блондин с огромной боро-дой и развесистыми усами. На затылке – пучок волос, этакий конский хвост. Доказывая что-то, он всё время выпучивал ог-ромные голубые глазищи и жестикулировал руками с огромны-ми пальцами, которые на итальянский манер то складывал, то вдруг размыкал, словно бы выбрасывая в лицо собеседнице. «Жесты экзотичные, но, с нашей точки зрения, какие-т даже и невежливые», – подумал Медведев.
– Мы, эниологи, так же как и астрологи и уфологи, высту-паем по этому вопросу единым фронтом и называем конкрет-ную дату конца света. Это будет 2012 год. Об этом мы сообщи-ли лично Кофи Аннану. Чтобы избежать катастрофы, необходи-мо немедленно перейти на единый язык.
– На английский? – спросила Надежда.
– Ну да! Ведь это так естественно!..  Кроме того, нужно всемерно использовать альтернативные источники энергии, на-пример, солнечные батареи, и создать Единый Совет Мира. Для принятия решения нам осталось два-три года, а иначе вступят в силу необратимые процессы, и тогда на Земле останется не бо-лее двух-трёх процентов населения.
– Ну, если Всемирный Совет Мира и единый для всех язык, то ведь и столица должна быть одна.
– Она уже есть! Это Нью-Йорк, город, в котором штаб-квартира Организации Объединённых Наций.
– И совершенно случайно этот город находится на террито-рии Соединённых Штатов, – сказала Надежда.
– Ну и что в этом плохого? Вы намекаете на то, что они ста-нут центром всего человечества?
Надежда насмешливо хмыкнула. А тот всё нёсся куда-то вдаль, опережая самые страшные предсказания мудре-цов прошлого.
– На ближайшие пять лет мы прогнозируем всплеск контактов с внеземными цивилизациями, значительное увеличение землетрясений и цунами в районе Юго-Восточной Азии, а также резкий рост кишечных заболеваний среди подростков южного полушария…
На мгновение Медведев почувствовал неизбывную тоску. Такое впечатление, что весь этот террариум сплошь населён  ядовитыми змеями.
И не успел он подумать об этом, как уже увидел вчерашнего знакомого, который с улыбкой протискивался к нему через сто-лики.
– Доброе утро, господин Медведев. Приятного аппетита!
– Спасибо. Доброе утро... – Медведев отодвинул от себя та-релку и принялся за чай.
– Слыхали новость? – спросил Нойман. – Симона Аранта, прибытие которой ожидалось сегодня, будет только завтра.
–  И что? – удивился Медведев.
– Ну что вы! Что вы! Это же Симона Аранта!
Он как-то подозрительно и с сожалением взглянул на Мед-ведева.
– Симона Аранта, – с сомнением проговорил Медведев, до-пивая чай. – Никогда не слыхал.
– А зря! Между прочим, горячий друг России. В своё время она выступила в защиту нападения Советского Союза на Афга-нистан и сейчас положительно оценивает деятельность россий-ских властей в Чечне.
– Вы знаете, господи Нойман,  я от этого очень далёк, – ска-зал Медведев, вставая из-за стола. – Человек я сугубо мирный. Кабинетный. Даже и в армии никогда не служил по состоянию здоровья. А сюда приехал отдыхать, а не забивать себе голову всякими вашими проблемами.
– О да, да! – многозначительно рассмеялся Нойман.
Они уже выходили из зала, когда тот вдруг сказал:
– А вас не страшит, что ваша прелестная спутница осталась в компании вон той волосатой гориллы?
– Я же вам говорил: у нас чисто служебные отношения.
– О, да это же просто сумасшедший! Вы его просто не знае-те. Последние двадцать лет он только и делает, что предсказы-вает конец света, массовые приступы эпилепсии в различных районах Земного шара и всякие военные перевороты.
Они  вышли в парк.
– Тем лучше. Значит, моя секретарша получит порцию раз-влечения. Нечто вроде цирка. Тут ведь, в Абхазии, после войны, наверно, не осталось ни цирка, ни клоунов, а теперь, когда ваши понаехали, она и развлечётся…
– Вы напрасно иронизируете, хотя я понимаю: ваше поло-жение, ваша должность обязывают вас играть именно эту роль.
– Какое положение? О чём вы говорите? Моё положение – директор процветающей строительной компании. Я ищу новых сделок, новых заказов, а между делом отдыхаю на шикарном курорте, и я далёк…
– Ах, да бросьте вы! – воскликнул Нойман. – Давайте лучше лучше присядем.
Они сели на скамейку, которую скрывал густой кустарник, в самом начале аллеи. Со всех сторон вставали высокие ели.
– Если вам угодно изображать из себя и дальше директора фирмы, – изображайте. А я не буду скрывать своих целей и кое-что вам расскажу.
– Ну, если вам не скучно…
– Русские считают, что Абхазия могла бы существовать в качестве отдельного государства, неподвластного Грузии.
– Да, я слышал, – охотно согласился Медведев. – Хотя мы за целостность Грузии. Но абхазский народ  способен сам решить свои проблемы.
– Уверяю вас: не способен. То, что решат в Соединённых Штатах, вот то и будет.
– И что же решат?
– Уже почти решили. Такой расклад вполне мог бы устро-ить и Россию, и Штаты, и те группы, представителем которых я являюсь.
– Мне даже стало интересно: представителем каких групп вы являетесь?
– Видите ли, – Нойман  будто с трудом подбирал слова. – В настоящее время разработаны многочисленные технологии воз-действия на коллективное сознание. Пока это всевозможные предвыборные технологии, технологии устройства массовых политических мероприятий – вроде демонстраций протеста или культурных революций, все рекламные компании.
– Чем вы меня хотите удивить? – сказал равнодушным го-лосом Медведев.
– А удивить я вас хочу тем, что кое-какие из этих техноло-гий решено опробовать именно здесь.
– Ерунда. Абхазский народ не позволит, чтобы им управля-ли без его ведома.
– Позволит! Во-первых, он, этот народ, и не узнает, что им управляют, а во-вторых, его никто и спрашивать не будет.
–  Если народ и не узнает, то почему бы вам не опробовать вашу технологию на своём народе?
– Вот! Наконец-то я слышу голос работника органов госу-дарственной безопасности.
– Вы слышите голос обыкновенного российского обывате-ля. У Америки есть Гаити или Панама, вот пусть и устанавли-вают там свои порядки. Если, конечно, тамошние народы позво-лят.
– В настоящий момент стратегические интересы всего ци-вилизованного мира пролегают в границах бывшего Советского Союза.
– Цивилизованный мир – это кто? Запад?
– Да. Уверяю вас: эти технологии уже опробованы и в стра-нах Прибалтики, и в Грузии… Сейчас готовимся провести ши-рокий эксперимент на Украине. Вы, как работник органов и че-ловек политически грамотный, это прекрасно знаете и без меня. Для нас особый интерес представляет сегодня именно Абхазия: древняя культура, прекрасный климат, миролюбивый народ, с которым делай, что хочешь.
Нойман вдруг как-то странно засуетился, замахал руками:
– Господин Гривс! Господин Гривс! Мы уже здесь! Подхо-дите сюда!
Это радостное «Мы уже здесь!» – оно и шокировало, и на-смешило Медведева одновременно. У них тут – маленький заго-вор. Ну что ж, посмотрим.
Господин Гривс – серьёзный мужчина лет около пятидесяти с глазами как у  Владимирова – ближайшего заместителя Мед-ведева на фирме. Тот же взор мыслителя, пронизывающего века орлиным взглядом, но только более суровый, жёсткий.
– Познакомьтесь, пожалуйста, – сказал Нойман по-английски: – Профессор Кевин Гривс; представитель россий-ских органов госбезопасности – господин Медведев. Кстати, господин Медведев, вас не затруднит, если мы перейдём на анг-лийский язык?
– Нисколько, – ответил Медведев, обмениваясь рукопожа-тиями с профессором. – Меня затрудняет совсем не это.
– А что же?
– Не надо меня представлять в качестве сотрудника россий-ских органов госбезопасности.
– Но я же просто констатирую факт.
– В таком случае, вы меня сильно затрудняете. Если бы я и на самом деле был работником наших органов, то должен был бы немедленно сигнализировать в соответствующие инстанции о том, что здесь, невдалеке от наших границ, собрались люди, замышляющие что-то недоброе против моей страны.
– Но ведь именно этого мы и хотим! – радостно воскликнул Нойман, – не правда ли, господин Гривс?
Гривс продолжал стоять.
– Не слушайте его, – сказал он хмуро. – Он сумасшедший. – Мы хотели бы пойти на контакт с органами российской гос-безопасности и предложить им свои технологии. На коммерче-ской основе, естественно.
Нойман сказал:
– Господа, не лучше ли нам прогуляться?
– Конечно! – согласился Гривс. – Пойдёмте к морю.
– Я не знаю, в какой степени вы, господин Медведев, упол-номочены представлять здесь интересы своей страны, – про-должал Гривс, – но, тем не менее, хотел сказать вам всё начис-тоту: мы заинтересованы в том, чтобы начать с вами диалог.
– Мы – это кто? – спросил Медведев.
– Существуют определённые группы – скажем пока так. Их не нужно отождествлять ни с каким западным правительством. Они играют по своим собственным правилам, и лишь в чём-то их интересы и взгляды совпадают с интересами правительств западных держав.
– Так кто же они всё-таки?
– Мы – романтики, – ответил Гривс, и в его устах это про-звучало неправдоподобно. Такой человек не мог быть романти-ком. Он больше походил на жёсткого маньяка, фанатика, спо-собного идти к своей сумасшедшей цели через горы трупов и руины городов.
– Вы не похожи на романтика, – сказал Медведев. – Вы по-хожи на бизнесмена. Сами же сказали: на коммерческой основе. Какая уж тут романтика?
– И это так и есть, – поддакнул Нойман. – Господин Гривс является удачным сочетанием крупного бизнеса и самой голо-вокружительной мечтательности. Его истинное призвание – во-площать в реальность самые невероятные идеи.
Гривс то и дело кому-то кланялся и величественно кивал. Потом остановился на ступеньках, ведущих к каменистому пля-жу.
– Господин Нойман, конечно, безумец. Но именно за это я его и ценю: его дело вбрасывать невероятные идеи. Моё дело – думать, что с ними делать.
Возле самой кромки воды людей было совсем немного. Мо-ре не очень ласково принимало в свои объятия тех, кто в него пытался окунуться. Оно било галькой по ногам, и люди с кри-ком отскакивали от воды.
– Вот здесь мы и походим, – сказал Гривс, и повёл спутни-ков вдоль моря.
Медведев усмехнулся: если шум морских волн и относи-тельная пустынность берега были так необходимы этому чело-веку, значит, он чего-то боялся.
Гривс внезапно остановился и, глядя Медведеву прямо в глаза, спросил:
– Вы когда-нибудь слышали о Пол Поте?
– Конечно. И даже не так давно вспоминал о нём.
– И в каких выражения вы о нём вспоминали?
– В приличном обществе такие выражения не хотелось бы повторять, – ответил Медведев, не отводя взгляда.
Тот кивнул, удовлетворившись ответом, и повёл компанию дальше.
– И вы совершенно правы, – сказал, наконец Гривс. – Что можно сказать о человеке, который откопал клад, а затем, по-держав в руках шкатулку с драгоценностями, взял её да и вы-бросил – вот так! – он кинул камень в море. – Видели? Какая сила теперь возьмётся вернуть мне именно тот самый камень, который я сейчас выбросил в море?
– Да и чёрт с ним, – усмехнулся Медведев. – Здесь, на бере-гу, много других камней валяется.
– Валяется под ногами  много чего. А такого камня больше не будет. И идея, которую он уронил, этот идиот, тоже уже ни-когда не возродится в таком блистательном сочетании желаемо-го и возможного!
– Вы имеете в виду Пол Пота? – удивился Медведев. – В та-ком случае вы так же можете сожалеть и о Гитлере.
– Именно. Это был, вне всякого сомнения, гениальный че-ловек. Но из-за того, что не смог правильно распорядиться своими природными данными, человечество лишилось уникаль-ного шанса прорваться к новым вершинам. Отсюда вывод: гени-альность нужно не только спонсировать, но и контролировать. Если бы рядом с Пол Потом, Гитлером или другими такими же идиотами был бы кто-нибудь разумный и трезвый, ничего бы этого не случилось.
– Да ерунду вы говорите, – сказал Медведев. – Вы имеете в виду себя, конечно? Да они бы слопали вас живьём. Ведь это были маньяки-убийцы, что-то вроде людоедов. У Гитлера, на-пример, был  Фридрих Крупп…
Гривс остановился. Нравоучительно сказал:
– Да, вы правы. Слопали бы. Но если бы механизм был с самого начала правильно отлажен. Я бы заставил работать их гениальность в правильном направлении.
– У нас, у русских, есть такая пословица: после драки кула-ками не машут. Нет больше ни вашего Гитлера, ни Пол Пота. И никогда уже не будет.
– А вот это вам неизвестно, – серьёзно сказал Гривс. – Такие люди – равные им по масштабу – есть, и одного из них я могу вам показать. Вот он рядом с вами, – господин Гривс широким жестом указал на молчавшего всё это время Петера Ноймана. – Гений! Изобретатель! Но у него один недостаток: его иногда заносит.
– Вы берёте господина Ноймана за шиворот?
– Почти угадали. Но не руками, а деньгами. Останавливаю его пылкость, когда она приобретает угрожающий размах. А без денег сейчас никуда не денешься.
– У вас – много денег? – спросил Медведев.
– У меня – не так уж и много. Но у той организации, инте-ресы, которой я представляю, много.
– Вы бы не разбрасывались такими заявлениями, – посове-товал Медведев. – Особенно на Кавказе. Здесь очень любят брать в плен состоятельных людей и просить выкуп.
– Я думаю, что мои люди легко бы нашли общий язык с по-хитителями, – с гордостью сказал Гривс.
«Значит, они такие же бандиты, – подумал Медведев. – На-шёл, чем хвастаться».
10.           Собственно говоря, ничего удивительного не про-исходило в абхазском городке. Сколько уж раз бывало в исто-рии человечества, когда собиралась какая-то никому неведомая компания и что-то решала за всех. И здесь шумели, кричали и со стороны производили впечатление безумцев или мечтателей.
Именно так было перед каждой очередною революцией. Потом люди разделялись на тех, кто в ней активно участвовал, создавая что-то или противодействуя этому созданию, и на тех, кто вдруг с удивлением обнаруживал, что почему-то привычный ход вещей нарушился и теперь надо жить по-новому.
Так получилось, что Алексей Николаевич Медведев при-надлежал к числу людей первого типа, а его супруга Марина Васильевна – ко второму. И, в общем, ничего плохого в этом и не было. Жёны профессиональных революционеров, учёных или разведчиков, как правило, бывают  несчастны.
Меньше всего на свете Медведев стремился к тому, чтобы его жена разделяла его заботы. Марина ничего не знала о делах мужа и даже и не подозревала о них. Родилась она в семье про-фессора и никогда ни в чём не нуждалась. Позже в её жизни встретился Медведев, и она опять оказалась вдали  от тех не-взгод, которые обрушивались на большую часть жителей её страны.
Марину занимали совершенно другие интересы. В самом центре этого круга помещалась, естественно, её трёхлетняя до-чурка Ниночка; некоторое время рядом с этим центром пребы-вал и сам Медведев. Были и другие важные точки, старавшиеся в этом круге занять место поближе к середине: престарелые ро-дители, любимые занятия, учение в университете, а затем и ра-бота, школьные подруги, друзья…
Но с некоторых пор все точки в этом круге, кроме самой центральной, пришли в движение. И точка под названием «Алексей Николаевич» стала плавно отдаляться на край этой окружности, стремясь и вовсе пересечь границу и умчаться ку-да-то совсем в сторону.

  С компьютером Марина общалась уже давно. С ним хоро-шо было учиться в университете, хорошо было добывать нуж-ную информацию в Интернете для курсовых работ, хорошо бы-ло находить нужные советы для ухода за ребёнком… Он только не мог стать  полноправным членом семьи.
Но технический прогресс – штука неумолимая. Когда-то люди общались на завалинках и на скамеечках. Потом наступи-ла эпоха коммунальных квартир и тесных двориков-колодцев, где все соседи друг друга знали. Потом наступила эпоха хожде-ний в гости: все сидели на кухнях, хлебали чай-кофей или что покрепче и обсуждали политику партии и правительства. Эта кухонная болтовня не имела никаких последствий, но люди об-щались, дружили, старели и умирали в убеждении, что являются активными участниками жизненного процесса.
А потом наступила эпоха телевизоров с дистанционными переключателями и большим выбором каналов. Хождения по гостям сократилось. Общения с друзьями заменились на бол-товню по телефонам.
Среди многочисленных услуг, которые предоставлял Ин-тернет, была служба знакомств. Оказывается, можно легко под-ружиться с сотней новых знакомых, проживающих во всех час-тях света, кроме Антарктиды.
Особенно интересным оказалась такой вид общения, как дневник. Ведёшь в Интернете дневник – без имени, без фами-лии, без адреса. Можно и с собственными фотографиями, а можно и без таковых или с фотографиями, но чужими. И пи-шешь всё, что хочешь: стихи, раздумья о смысле жизни, описа-ния природы или советы по уходу за комнатными растениями. И непременно найдутся читатели. Они будут жить от тебя за тыся-чи километров и точно так же скрываться за какими-то псевдо-нимами и иметь при этом страстное желание общаться именно с тобою, потому что именно ты разделяешь их взгляды на цвето-водство, политику или любовь так, как мало кто другой.
Между тем, молодая, красивая и скучающая женщина, про-живающая, предположим, в Ростове-на-Дону, вовсе не обяза-тельно должна общаться с красавцем-мужчиной, проживающим на романтических Гавайских островах или в любвеобильном Буэнос-Айресе. При желании можно найти себе кого и поближе. Например, в том же Ростове.
Постепенно у Марины выработался новый круг общения, в котором мелькали псевдонимы: Вова из Тамбова, Чувак Что На-до, Грустный Антонио, Танкист, Любитель Устриц…
Женская фантазия в этом причудливом компьютерном мире отличалась большей изощрённостью: Ночная Фиалка, Та Самая Ирэн, Рыжая Русалка, Звезда Пленительного Счастья, Девка Ух Ты!, Принцесса Цирка и так далее.
Вот так и случилось, что однажды Мужчина Чьей-то Мечты и Унесённая Ветром повстречались в Ростове-на-Дону у входа в парк имени Горького возле старомодного и уже никому не страшного памятника Владимиру Ильичу Ленину.
Это была удивительная встреча: шикарная леди, приехав-шая на собственном автомобиле, и худощавый, но мускулистый студент пятого курса, ничем не напоминающий того шикарного мужчинку, каким он казался в интернетовской переписке.
Зашли в кафешку неподалёку. Совершенно безумная затея для городка, в котором все друг друга знают.
Оказалось, что студент принадлежит к молодёжной партии гранатовцев, недавно дрался в подземном переходе с махновца-ми (наших было пятеро, а ихних семеро, но мы их побили). Де-нег у студента, естественно, не было, и Марина сама заплатила за кофе с пирожными.
Правда, никакого интима не было, но Марине было инте-ресно наблюдать, как жадными глазами  на неё смотрел этот «гранатовец».
Спросить кого-либо из реального ближайшего окружения о том, хорошо она поступает или плохо, было не у кого, а зато в интернетовском круге знакомств нашлось советчиков – хоть от-бавляй.
Прикольная Ирка из Владивостока написала, что у неё та-ких реальных знакомых несколько: один для души, другой для тела, третий для оплаты дорогостоящих покупок, а четвёртый и пятый – просто так. Про запас. И пока муж, капитан дальнего плавания, где-то шныряет по морям, по океанам, она тоже не без пользы для себя проводит своё время. Злая Ромашка из Киева утешила: не переживай, у тебя всё впереди! А Непреклонная из Одессы просто посоветовала почитать её дневник, где было всё – и настоящие фотографии Непреклонной, и изображение её за-конного мужа – одессита в десятом поколении Костика, кото-рый недавно открыл свой ресторанчик в Аркадии, и описание всех её похождений… Марина читала, смотрела и училась.
Но продолжения встреч с бедным студентом не последова-ло.
В дневнике Марины появилась новая грустная запись:
«Странные всё же создания – эти мужчины. Инфантильны и эгоистичны. А может, виноваты мы сами, выбирая не тех? А разве есть другие? Где же они?»
Разумеется, она имела в виду отнюдь не «гранатовца», ко-торого, кстати, звали Андреем,  а законного супруга. Дескать, взял в жёны, и дальше? Весь в делах, весь в работе, а мне – чем же заняться?
Потом последовала запись также обобщающего и философ-ского характера:
«Все вокруг только и говорят, что о каких-то вторых поло-винках, которые им предназначены судьбой. Наслушаешься и поражаешься: какими же бывают люди доверчивыми и наивны-ми! Всё это маразм, людская выдумка и сплошной бред сума-сшедших, которые живут в плену иллюзий, придумывают себе сказки и слепо в них верят. У человека не может быть никаких вторых половинок. Он уже изначально рождён индивидуумом. Он неповторим по своей природе, и никто никогда его ни с кем не разделял, чтобы он затем вновь соединялся. Люди сходятся в надежде, что это у них судьба такая, что этот человек предна-значен им Богом, а затем понимают, что никто никого не пред-назначал, что можно было устроить свою жизнь совсем по-иному, что ход, который они сделали, оказался неверным и что это не что иное, как проигрыш, но уже поздно. Самое обидное в этой ситуации, что кто-то вышел же из этой игры с наименьши-ми потерями! Как я завидую таким счастливцам. Ничего не бы-вает вечного, как и вторых половинок, посланных нам свыше. Хотя может быть, так и должно быть, что человек просто дол-жен во что-нибудь верить».
В ответ посыпались разные мнения, в том числе и от людей, о существовании которых Марина до этого и не подозревала.
Вскоре Марине вся эта переписка изрядно надоела. Всё это напоминало старую деревню: люди сидят на скамеечках, щёл-кают семечки и обсуждают односельчан или просто таращатся на них бессмысленными глазами.
Всё  точно так же, как и сто лет назад, и двести, и триста. И никакой Интернет ничего не изменил.
В общем, Андрей был умным и  порядочным. Не пил, не ку-рил, хорошо учился, придерживался каких-то определённых взглядов на жизнь.
Однажды побывала Марина в гостях у гранатовцев. Подвал, переоборудованный под штаб-квартиру в самом центре, на Большой Садовой. На входе – развёрнутое красное знамя, а на нём в белом круге – две скрещённых руки с двумя противотан-ковыми гранатами.
Ничего интересного она там для себя не нашла: какие-то плакаты, клеймящие кого-то позором. Некоторые были по сути повторением сталинской или брежневской эпохи: «Не болтай!», «Ударным трудом крепи обороноспособность нашей Великой Родины!» И что-то ещё. И все парни ходили с какими-то скри-пящими портупеями и многозначительными повязками на рука-вах. То ли Гестапо какое, то ли Эс-Эс, но в каком-то коммуни-стическом оформлении.
Тогда же поспорила с молодыми ребятами о чём-то таком политическом. Спор получился не очень хлёстким, не задири-стым. Наверное, потому, что внимание спорщиков было прежде всего направлено не на суть спора, а на внешние данные Мари-ны.
Впрочем, после той единственной встречи всё внезапно прервалось.
Случайно их увидел Жека Кабанчик.
Дождавшись, когда Марина уехала, он последовал за Анд-реем. Парень шёл пешком, а Жека медленно ехал за ним на сво-ей машине. А затем вышел и поговорил.
Парень оказался не трусом и сказал, что если требуются разборки, то он приведёт своих. Но Жека вёл себя миролюбиво. Он объяснил, что хотел бы обойтись без мордобоя, и если у того есть совесть, то пусть он десятой дорогой обходит эту женщину, жену его друга.
Марина так и не поняла, почему Андрей стал её избегать, не откликался на письма в Интернете…
11.         И вот, в субботу 28-го августа, когда Марина про-гуливалась с Ниночкой по улице Пушкинской, она снова увиде-ла  Андрея. Он стоял с друзьями-гранатовцами неподалёку от научной библиотеки на каменном возвышении, очень напоми-навшем трибуну.
Развивались красные знамёна, и парни выкрикивали призывы, смысл которых было непросто понять:
– Путин – лыжи – Магадан! Путин – лыжи – Магадан!..
В переводе на русский язык это, наверное, означало, что Путин должен немедленно надеть лыжи и отправиться в Мага-дан, в добровольное изгнание.
Милиция не пропускала Марину (куда вы, гражданочка, да ещё с ребёнком?), но она всё-таки протиснулась к митингую-щим. Выбрав момент, обратилась, глядя на них снизу вверх:
– Ребята, а что вам плохого сделал Путин?
Андрей  посмотрел на неё с высоты своего постамента и от-ветил так, как будто она ему была совершенно незнакома:
– А атомную подводную лодку «Курск» – кто потопил? А на Кавказе – кто не способен навести порядок?
– А цены кто повышает? – закричал другой парень.
– Правильно, ребята! – закричал старческий голос. – Мо-лодцы!
– Да никакие они не молодцы! – возразил ему рассудитель-ный голос помоложе. – По приказу этого же самого Путина и работают.
– Зачем? – удивилась Марина.
– А чтобы казалось, что у нас демократия. Видите: их же никто не собирается арестовывать. Попробовали бы они так же вот покричать при Сталине или при Брежневе. Значит, властям это зачем-то же нужно. А затем и нужно, чтобы дурить народ.

Предприимчивый абхаз предложил поехать на озеро Рица. Он прикатил в санаторий на своём ПАЗике и зазывал отдыхаю-щих.
Предложение не всем пришлась по душе – пугало состояние дорог, да и вообще сама ситуация в безнадзорной стране.
И тут по санаторию прокатилась весть: из Сочи на пароходе прибыл сам Владимир Жириновский и уже провёл где-то на на-бережной демонстрацию протеста против грузинских импер-ских амбиций!
Но поскольку у Медведева не было задачи следить за свои-ми же собратьями из Конторы, он остался равнодушен к этому известию.
Ждать выхода знаменитого клоуна у Медведева не было ни малейшего желания. Автобусная поездка с несколькими куда более интересными людьми на озеро Рица привлекала его боль-ше.
Надежда предложила:
– Пусть они едут на автобусе, а мы поедем сами. Это позво-лит нам быть более независимыми. Возьмём себе двух важных пассажиров и будем по дороге вести с ними работу.
Медведев подумал и возразил:
– Своя машина, это, конечно, очень хорошо. Но там ведь поедет человек десять. А то и больше. За всеми нужно присмат-ривать.
Водитель нервничал. Он понимал, что популярный шут из Государственной Думы может отбить у него клиентов.
Поклонники Пол Пота и ещё какие-то неизвестные Медве-деву люди расположились в автобусе и сразу же затеяли науч-ный спор.
Наконец, появились телевизионщики, и вскоре, окруженный толпой поклонников, важно проследовал и Жириновский, но автобус с экскурсантами уже покидал территорию санатория, самым непочтительным образом игнорируя столь знаменатель-ное событие.

По пути на работу Марина почти не волновалась. Ей нужно было проехать мост через Дон, свернуть на левый берег. Там в прекрасном месте, среди деревьев и сосен и  находилась частная школа, в которой Марина работала учителем математики.
Поводы для волнения у неё имелись, и связаны они были с тем, что её ожидал, видимо, непростой разговор с директрисой.
Сегодняшний день был для неё первым днём выхода на ра-боту после двухмесячного отпуска в школе. Ремонт наверняка уже сделан, и сейчас там, наверное, пахнет краской и ещё не весь мусор убран. Вот-вот наступит новый учебный год.
Школа «Умники и умницы» считалась самой дорогою шко-лой во всём Ростове. Но Марина знала: в городе есть частные школы, где уровень комфорта и преподавания был намного вы-ше. Но платили учителям здесь намного меньше. И, тем не ме-нее, работать здесь считалось престижным.
Так получилось, что она оказалась именно в этой школе. Сюда ходил автобус, но Марина пользовалась своей машиной, оставляя её на базе отдыха неподалёку.
Директрису, Эллу Людвиговну за глаза называли Эллочкой-людоедкой. Она всякий раз напоминала сотрудникам: вы имеете честь работать не в простом учебном заведении, а в заведении элитарнейшем.
Поначалу Марине здесь нравилось работать. В школе были строго-настрого запрещены любые формы взяток. Подношения, конфеты, цветы – ничего и никогда. А уж тем более деньги. За-прещено было и принудительное репетиторство, которое во всех остальных школах фактически превратилось в неприкрытое вы-могательство.
Но после первого же месяца работы Марина выяснила: взятки получает сама директриса. Нескончаемым потоком  ей несли  цветы и конфеты, дорогие подарки и просто деньги,  а её запрет объяснялся опасением, что хоть что-то проплывёт мимо её жадных рук. После очередного родительского подношения директриса вызывала к себе  нужного учителя и требовала, что-бы такому-то ученику была поставлена такая-то оценка. И редко кто осмеливался спорить.
  В школе процветало доносительство. Дети – по одному, по два ходили на переменах к директрисе. Стукачом был каждый третий!
Кто-то, то ли в шутку, то ли всерьёз, приклеил  на двери ди-ректрисы табличку: «СТУЧИТЕ!». Правда, табличку вскоре сняли.
   О высоком общественном статусе мужа  Марина никому не говорила. Благо фамилия Медведева была столь же распро-странённой, как Иванов или Петров. Да и кто мог предполо-жить, что жена того самого Медведева пришла в школу работать на грошовую зарплату.
Директрисе было всего лишь сорок четыре года. Но её по-ведение, её манеры были до такой степени старушечьими, что иногда её называли не Эллочкой-людоедкой, а просто старухой. Между прочим, при ней всегда был муж –  подтянутый, хорошо одетый, солидный мужчина. У него было  удивительное свойст-во: он никогда и ничего не говорил сам. Только по команде же-ны. В остальное время глубокомысленно молчал. Для всех он был Евгением Евгеньевичем. И кличка у него была «Два Ж», или «Ж в квадрате», а уж очень на него обозлённый человек просто называл его за глаза неприличным словом «Жопа».
 При всех Элла Людвиговна ему всегда говорила: Евгений Евгеньевич, подайте, мне, пожалуйста, вот эту книгу. А он ей почтительно отвечал: Элла Людвиговна, будьте любезны…
  Однажды Марина опоздала: были огромные пробки. Ма-рина примчалась в школу уже после звонка. Боязливо проскочи-ла мимо равнодушных львов у центрального входа, мимо вах-тёрши и, уже на лестнице столкнулась с Евгением Евгеньеви-чем.
– Уважаемая Марина Васильевна, вы опоздали на семь ми-нут, – сказал он, любуясь тембром своего голоса.
– Извините, ради бога, – Марина тяжело дышала от быстрой ходьбы.
Из своего кабинета выглянула Эллочка-людоедка, смерила Марину с ног до головы ледяным взглядом и, не ответив на при-ветствие, закрыла дверь. В то утро Марина, войдя в класс и на-чав урок, посмотрела  в окно – туда, где Свобода,  и ей казалось, что она попала в самую настоящую тюрьму. Доносы, надзирате-ли, режим.
В другой раз Элла Людвиговна поставила двойку девочке, которой плохо давалась математика. Девочка дерзко заявила, что стоит ей только двинуть мизинцем, и старуху тут же выго-нят с работы. Марина сказала об этом директрисе. Та стала на сторону девочки.
 – Запомните раз и навсегда: какой бы конфликт ни случил-ся между учителем и учеником, для меня всегда виноватым бу-дет учитель, и я всегда буду на стороне ученика. Не забывайте, что у нас особая школа!
Марина попыталась, было возразить, но получила реши-тельный отпор.
– Можно мне поговорить с родителями? – спросила Марина.
– Нет! – заорала старуха. – Вы же знаете: у нас это стро-жайшим образом запрещено!
– Но что же мне делать?
– Не знаю, и знать не хочу. Ищите любыми способами кон-тактов с ребёнком и решайте эти проблемы, а не переваливайте их на меня и родителей!
Ещё раз опоздала – это было уже под конец учебного года. Поднимаясь по лестнице, столкнулась со всё тем же Ж в квадра-те.
– Ой, извините, – пробормотала Марина.
– Слышь ты, – процедил сквозь зубы два Ж. – На тебя и так жалуются! Выгнать тебя со школы без зарплаты и ходи потом по судам – ничего не докажешь!
Марина вся вспыхнула при этих словах, резко оттолкнула от себя хама, и молча прошла в класс.
Потом был разговор с директрисой.
Она сидела за столом – величавая, по обыкновению поправ-ляя причёску то слева, то справа характерным движением, при котором острие локтя выставлялось то вперёд, то куда-то вбок, а голова томно поворачивалась в профиль. А муженёк стоял сзади неё с абсолютно непроницаемым лицом, вытянув руки по швам.
Марина объяснилась. Элла Людвиговна насмешливо вы-слушала её, а затем тихо и спокойно сказала:
– Слушай ты! Ты на кого прёшь? Ты знаешь, что Евгений Евгеньевич здесь царь и бог?
– По его поведению не скажешь.
– Это какое же у него поведение?
– Промолчу.
– Вот и молчи. Потому что директор здесь я, а не ты.
Разговор получился резким, и дома Марина наплакалась вволю. Медведев был в очередной командировке.
Потом было желание уйти, хлопнув дверью. Супругу она так ничего и не сказала – чувствовала, что у него и без неё своих забот полным-полно. А обратилась к совершенно незнакомому юристу. На общих основаниях. Платно.
Тот объяснил ей все её права и обязанности, а затем сказал:
– Вы понимаете, что  эта школа не могла возникнуть из ни-чего. Ремонт, который вы описали, мебель, которую я представ-ляю с ваших слов, всё это стоит очень больших денег. Совсем не факт, что истинным владельцем её является эта… – он помедлил со словами – малообразованная и неотёсанная женщина. Вполне возможно, что за нею стоят какие-то другие силы. И с ними лучше не связываться. Уж вы поверьте мне.
Марина подавленно молчала.
– И вы же сами мне рассказывали, – продолжал юрист, – ка-кие там родители. Отсюда и поведение деточек… Мой вам доб-рый совет: отойдите в сторону. От греха подальше.
Уходя в отпуск, Марина, однако, твёрдо для себя решила:  сама увольняться не буду.
И вот сейчас, идя на приём к Эллочке-людоедке и ведя за руку трёхлетнюю дочурку, Марина не знала, что её ждёт. Про-длят с нею контракт, или нет?
12.            К изумлению Марины Васильевны, Эллочка-людоедка встретила её с распростёртыми объятиями. А Евгений Евгеньевич просто сиял от счастья, узнав, что она хорошо про-вела лето, что дочке уже три года с хвостиком (у-тю-тю-тю, ка-кая лапочка!).
Обрадованная старуха сказала, что минувший учебный год был непростым, но полезным: школа приобрела ещё большую славу… И подводя итоги, она и её супруг с особым удовлетво-рением отмечают, что вклад Марины Васильевны Медведевой в общее дело был значительным. Заработная плата с нового учеб-ного года у Марины Васильевны увеличится, а если она пожела-ет, то ей будет предоставлена возможность занять должность завуча.
Марина слушала спокойно и с интересом. Сказала, что деньги для неё не самое важное, а работать она всегда хотела по-настоящему, и, если не всегда получалось, то она об этом сожалеет.
– Ну что вы, что вы! Стоит ли огорчаться из-за каких-то трудностей, шероховатостей, неизбежных в нашем, я бы даже сказала, нервном деле, – Людоедка просто млела от счастья и без умолку несла чёрт знает что. Продолжая улыбаться, она ска-зала:
– Насчёт должности завуча – подумайте. Это очень серьёз-ное предложение. Я уже давно собиралась отойти от дел, по-жить хоть немного в своё удовольствие. Вы же и не представ-ляете, Марина Васильевна, сколько мы души вложили в эту  са-мую школу. Сколько бессонных ночей, сколько всяких инстан-ций… Несколько лет тому назад был случай, когда мы все при-шли на работу  первого сентября, и тут выяснилось, что у нас отбирают здание.
– Как отбирают? – не поняла Марина.
– А так, – Элла Людвиговна нервно рассмеялась. – Бывают такие люди, что могут и отобрать всё.
– И что же дальше?
– И отобрали, – голос её звенел. – И школа на целый год пе-рестала существовать. Вы понимаете: она закрылась первого сентября! И  учителя остались без работы!
–Как отобрали? Как закрылась? А вот эта школа, которая у вас сейчас?
– А эта уже другая… А ту отобрали… и все деньги, что мы тогда в неё вложили, вылетели в трубу. Впрочем, вам лучше не знать этих подробностей.
Элла Людвиговна продолжала развивать свою мысль:
– Мы очень надеемся на вас, на вашу организованность, на вашу честность, на ваш опыт…
– Но ведь я проработала только один год.
– Ничего страшного, – голос у неё стал каким-то убаюки-вающим, ласковым, приторным. – Все с чего-то начинают. Вот и вы начинали у нас с первого учебного года. И теперь вот уже входите во второй. А мы тем временем присмотрелись к вам, посоветовались с нашими родителями, послушали мнение детей и  составили о вас хорошее впечатление… Правда ведь, Евгений Евгеньевич?
– Совершенно с вами согласен, Элла Людвиговна: очень по-ложительное впечатление, – солидно добавил муженёк. – Очень.
– И вот мы направим вас на специальные курсы, и там вы получите соответствующий документ. Всё будет законно и для вас не очень обременительно. Время для курсов мы специально выделим, расписание составим так, чтобы оно вас устраивало… И вот на этих курсах вы и повысите свою квалификацию. А тут мы как раз и школу хорошенько переоборудовали. Так что и ра-ботать вам придётся в более комфортабельных условиях.
Марина набрала в грудь воздуха:
– А ещё раз не отберут?
– Что? О чём вы?
– О вашей школе.
Элла Людвиговна горделиво рассмеялась:
– Вот уже теперь никто не отберёт! Мы теперь сильными стали. Очень сильными, – добавила она многозначительно. – И умными.
Евгений Евгеньевич опять подал голос:
– Тут мы сделали кое-какую перепланировочку. Пройди-тесь, Марина Васильевна, посмотрите. Надеюсь, вам понравит-ся.
Элла Людвиговна вдруг посерьёзнела:
– Мы надеемся, что вы у нас останетесь. Останетесь же?
Она заглядывала в глаза Марине заискивающе и тревожно.
– Почему бы и нет, – просто ответила Марина.
– Ну, вот! Теперь совсем другое дело! –  старуха нервно и даже почти истерично рассмеялась, мощно потрясая грудями. – А контрактик мы с вами продлим. – Повернувшись к муженьку, она хлёстко приказала: – Ну-ка!
Тот мгновенно полез за какими-то бумагами. Их на месте не оказалось, и Марина, сославшись на то, что ей очень интересны все эти перепланировки, сделанные в школе, отправилась с доч-кой бродить по зданию.
«Завучем,– думала она. – С чего бы это? То я у них была плохой, а теперь вдруг хорошей стала. И родительская общест-венность меня, оказывается, даже и любит».
Рабочих было немного. Они ползали по полу, настилая но-вый линолеум и прилаживая плинтусы. Осторожно, чтобы нико-го не задеть и ни обо что не споткнуться, Марина переходила с Ниночкой из помещения в помещение. Ниночке  всё было инте-ресно (это что? а это зачем?), и она терпеливо и весело объясня-ла ей всё новое и непонятное.
Новые окна, необычные двери, красивые жалюзи, светиль-ники – всё  производило впечатление.
В одном из классов они запуталась в мотках проводов, раз-бросанных на полу.
– Осторожнее! – закричал им кто-то сверху.
Марина подняла глаза и увидела там Александра Леонтье-вича,  молодого учителя физики.
– Ой, Саша, привет! – воскликнула она. – Что ты там дела-ешь?
– Саша, привет! – радостно закричала дочка.
– Мариша, ты? – ответил Александр Леонтьевич с высоты своей лестницы. – А это твоя доченька? Красивая. В маму… Привет, привет вам обеим!..  Да вот, подрабатываю.
– Это как? За деньги или как в обычных школах – за бес-платно?
– За деньги! За деньги! А то как же! Весь отпуск здесь вка-лывал. Обещали хорошо заплатить. Стараюсь меньше быть до-ма.
– Что так?
Александр спустился с лестницы на пол.
– Так… – Александр грустно переставил ящик с инструмен-том в угол комнаты.
– А я вот отдыхала всё лето. Соскучилась по работе.
– Ну  ты как? Остаёшься или уходишь?
– Ты представляешь, – Марина рассмеялась. – Сейчас шла на работу и почти и не верила в то, что останусь. И так на душе было противно.
– Да уж догадываюсь. То-то же, многие учителя уже уволи-лись.
– И кто же теперь будет?
– Уже новые пришли. Они ещё не знают, что их ждёт. Ниче-го – скоро узнают. – Александр Леонтьевич горько усмехнулся. – Так я не понял: ты уходишь или всё-таки остаёшься?
– Вот слушай: шла и не знала. Контракт-то имеют право не продлевать.
– Ну да, – ответил Александр, вытирая руки тряпкой. – По идее: имеют право.
– И вдруг… – тут Марина в лицах пересказала разговор с директрисой. Особенно хорошо удавалась ей Эллочка–людоедка: она забавно поправляла свою причёску, выставляя локти и поворачиваясь в профиль.
Александр слушал и смеялся. Всей школе были хорошо знакомы жесты директрисы и до идиотизма величественная осанка Ж в квадрате.
– Тебе бы только на сцене выступать, – сказал он сквозь смех. А, обращаясь к дочке, добавил: – Твоя мама – настоящая актриса!
– Актлиса, – повторила дочка новое слово. – Мама, ты акт-лиса?
– Да какая из меня актриса, – Марина махнула рукою. – Я только одного не понимаю: чем объясняется такая резкая пере-мена в их поведении.
– Да потому что стало известно, – ответил Александр серь-ёзно, – женою какого именно Медведева ты являешься. Медве-девых-то на свете много. Когда выяснилось, что ты жена того самого Медведева, с директрисой чуть не случился припадок. Это было с месяц назад. В школе, сама знаешь, когда народу мало, слышимость отличная, а я как раз оказался  в соседней комнате и всё слышал через тонкую перегородку.
– Ну и что ты услышал?
– Эллочка-людоедка матом крыла своего благоверного за то, что тот вовремя не узнал или не догадался. Кричала: ведь было же ясно с самого начала, что дело тут нечисто! Так дерзко себя вести может только тот, у кого хорошая крыша!..
Марина усмехнулась.
– И откуда же информация поступила?
– В Ростове-то все друг о друге знают, все и всё на виду.
Марина вздрогнула. Кое-что из своих поступков ей бы хо-телось скрыть  навсегда.
– А мне-то почему ничего не сказала с самого начала?
– А я вообще никому и ничего не рассказывала. И сейчас специально пришла пешком, а машину оставила далеко отсюда. Вот с Ниночкой пешком топали в школу. Правда же, Ниночка: пешком, топ-топ?
– Топ-топ, – повторила дочка.
– Ну, теперь-то уж будешь подъезжать на машине прямо к главному входу. Наши детки прекрасно разбираются, какая  ма-шина и почём, и они живо вычислят твой новый статус.

К удивлению Медведева, швед Эрик Йильсетер и его друг из Франции Гийом Вебер оказались вполне нормальными собе-седниками. После безумных разговоров у берега моря с Нойма-ном и Гривсом по поводу дальнейшего переустройства мира – в это даже не верилось. Казалось, все они тут с ума посходили и приехали сюда на какую-то сатанинскую свистопляску.
Конечно же, и швед, и француз были помешанными. Но – в хорошем смысле этого смысла. Занимаясь геронтологией, они вообразили, что именно здесь, в Абхазии, люди ведут самый правильный образ жизни: дышат лучшим воздухом, едят здоро-вую пищу, пьют лучшие напитки…
Пассажиры тихо беседовали о чём-то, расположившись в креслах. Другие громко спорили.  Говорили на разных языках, но все  друг друга понимали.
       Экспансивный итальянец, помахивая газетой, дабы привлечь внимание окружающих, почти кричал:
          – Вы только послушайте! – И зачитал: – «Нейтринный генератор! Лечение онкологических заболеваний в любой стадии!». Ну, не идиоты?!
         – Шарлатаны ловят рыбку в мутной воде!
         – Нет, нет, вы только послушайте, что они пишут!
         Итальянец  был возмущён, и от этого лицо его покрылось мелкими капельками пота, а очки сползли на кончик носа.
         – «Нейтрино образуются в аппарате при прохождении звуковой волны через глубокий вакуум»! Это как понимать?
         – Бредятина! Звуковые волны в вакууме не могут ни возникнуть, ни через вакуум пройти!
        – Для вас это – чушь собачья, а между тем…
        – Чушь и есть чушь! И ничем другим она быть не может!
        – Вы – ортодокс от науки! Боитесь всего нового! То, что не вписывается в ваши представления для вас  чушь собачья!
         – Но, докажите!
         Теперь в салоне автобуса никто не смотрел на красоты природы, проплывающие в окне. Разговор стал общим. Заговорили все сразу.
         – Для вас и биополе, и астрология, и торсионные поля – всё чушь! А в чём, собственно, вы видите проблему? Ну, думают люди по-другому! Может быть, ошибаются.
         – Кстати, а может быть они и правы? Проблемы-то не простые.
          – Удивительно было бы, если бы не ошибались! Ошибаются институты!
          – А вспомните гонения на генетиков! Кибернетику буржуазной лженаукой числили.
           В разговор включился солидный седой мужчина в больших тёмных очках.
           – Конечно, то, что люди думают по-разному –естественно. Но Истина-то одна!
           –  Кстати, у  Рейгана был личный астролог, с которым он советовался по многим вопросам, – заметил молодой американец Алекс с вызывающей причёской, напоминающей гребешок петуха. – Правда, он этого не афишировал. Да и у русских услугами астрологов пользуются в Министерстве обороны…
            – Вы, коллега, просто отстали от жизни.
           – Да, да. Знаю, – заметил француз, не спускающий глаз от Надежды, которая отдавала предпочтение американцу и не замечала его. – Но посмотрите, что делается! Развелось столько шарлатанов-целителей! Демократия!
         – Важно вместе с грязной водой не выплеснуть и ребёнка. Всё не так просто! 
         Омельченко, внимательно слушавшая спорящих, в возникнувшей вдруг тишине заключила:
         – Многое, чем оперирует наука сегодня, представить себе трудно, и мы принимаем на веру.
           Её замечание только подлило масло в огонь.
          – Вера и эксплуатируется шарлатанами!
          – Вот-вот! Почему бы не поверить? Это сложный вопрос. Голосованием такие вопросы не решаются.
        – И наука не гарантирована от ошибок.
        – Во всём виновно состояние нашего образования!..
         – Необходима  экспертиза проектов… – Это вступил в спор молодой учёный из Москвы.
         – Да что ваша экспертиза?! Везде коррупция!
         – Безусловно, – менторским тоном произнесла Валентина Григорьевна Омельченко, не желая уступать, –  Но бороться с шарлатанами – дело безнадёжное.
        – Нас считают ретроградами, – тоненьким голосом произнёс тщедушный пожилой мужчина с козлиной бородкой. – Но это не правда! Я всегда говорил, что нужно поддерживать баланс между наукой и лженаукой. 
        – А судьи кто?
        – Да бросьте вы! Здесь такие деньги крутятся!
        – Вот-вот! Стыдно! А в Америке Джеймс Ренди обещал миллион долларов всякому, кто продемонстрирует хотя бы один паранормальный эффект в его присутствии.
       Алекс взглянул на Надежду, словно говоря: «А давайте-ка с вами и попробуем заработать этот миллион!»
       – И что?
       – Приз до сих пор не востребован, – ответил молодой человек, тряхнув своим непонятного цвета гребешком.

Дорога и в самом деле была нелёгкая. Она жалась к склону горы, чтобы не свалиться в пропасть, на дне которой грохотала бурная горная речка.
Бесстрашно прыгали со скалы на скалу дикие козы, не об-ращая ни малейшего внимания на глазеющих туристов. Скакали себе с камня на камень и горными тропами спускались к реке на водопой.
То и дело встречались машины, стоящие у самого края про-пасти. Водители открывали капот, стараясь охладить перегрев-шийся двигатель, а пассажиры устало топтались рядом. Сорок километров подъёма по такой дороге не всякая машина выдер-жит.
Пока они ехали к озеру, им встречались торговцы мёдом, вином, шерстяными изделиями, шашлыками и сувенирами.
Очень хотелось пить. Водитель притормозил возле старика, восседавшего на небольшой повозке, запряжённой тощим осли-ком. Что-то спросив по-своему, он предложил купить у старика вина.
– Вино… – с сожалением протянул Нойман. – Так пить хо-чется! Воды бы…
– Эй, что ты такое говоришь, – удивился старик. – Разве это вино? Молодое, только месяц назад давил… Для себя делал… Разве это вино – компот, понимаешь! Пей, если пить хочешь!
Он наполнил литровую банку молодым красным вином и протянул Нойману.
– Пей, пей! Будь здоров, дорогой…
Нойман несмело отхлебнул прохладное ароматное кисло-сладкое  молодое вино. Потом большими глотками выпил поло-вину банки. Вино действительно хорошо утоляло жажду.
Старик одобрительно улыбался и наполнял банку для сле-дующего желающего смочить горло.
– Пей, пей на здоровье!
Многие делегаты потом со смехом раскаивались в дегуста-ции. Никто ведь и не думал, что вино обладает таким удиви-тельным  свойством сковывать ноги, но сохранять сознание.
– Представьте себе, – вдохновенно рассказывал тем време-нем Эрик. – У этих удивительных абхазов всё подчинено только одной идее – жить как можно дольше и как можно лучше! У них, например, есть множество правил, по которым выбирается место для строительства нового дома. Вот вы – строитель. Вы учитываете при выборе участка, любят ли на этом месте лежать коровы, живут ли там муравьи, как на нём себя чувствуют кош-ки и собаки, птицы разных пород?
– Нет, конечно, – ответил Медведев.
– И никто не учитывает – ни в Европе, ни в Америке! А они учитывают! Я уже не говорю о растениях, которые растут на этом участке или, наоборот, не растут…
– При нынешнем массовом строительстве всё это совер-шенно неприменимо, – сказал Медведев. – Для того чтобы жить по таким правилам, нужна деревня, нужен сельский образ жиз-ни. А если все разойдутся по своим деревням, то кто ж тогда будет двигать прогресс?
– Да какой там прогресс! – тяжело вздохнул швед.
А француз, у которого уклон был в сторону психологии, с восторгом описывал Медведеву абхазские народные обычаи: оказывается, при похоронах обычай запрещает родственникам усопшего слишком сильно выражать своё горе. Плакать можно, но немного. Зато соседи  должны рыдать и голосить.
– И какой в этом смысл? – удивился Медведев.
– Очень большой и, я бы даже сказал, красивый, – ответил француз. – Наиболее пострадавшие – это и есть родственники. Для них нет дальних родственников. Каждый хорошо знает всех своих родственников вплоть до десятиюродных братьев! И от-носятся они к своим предкам, как к живым. Могут гордиться благородным поступком своего прапрадедушки или стесняться  трусости своего прародителя, хоть с того времени прошло уже двести лет.
Так вот, соседи как раз и изображают изо всех сил подлин-ное горе, как бы беря его на себя и выводя из-под удара рани-мых людей…
– Я думаю, – сказал швед, – абхазский народ настолько умён, что он знает, что ему делать дальше. И главное, чем они руководствуются при своём выборе – это идеей долголетия.
Гийом Вебер добавил:
– Перед взором абхазского народа живо стоит образ убыхов – их близких родственников. Убыхи в девятнадцатом веке ре-шили, что для них Турция и чистый ислам дороже, чем собст-венная земля. И вот вопрос: где теперь те убыхи? Они уехали в Турцию и растворились.
– А мне кажется, совсем всё иначе: те самые убыхи в Тур-ции не чувствовали никакого притеснения. Были, как все. И со временем потеряли самобытность, культуру и ассимилирова-лись. А там, где народ каким-то образом притесняется, ему дают понять, что он чужак – такой народ ощетинивается. Он вынуж-ден объединяться, сохранять свою самость, культуру, обычаи. Ассимиляция в таких условиях происходит очень медленно. И примеров таких – множество. Вспомните, ещё недавно браки азербайджанца и армянки, русского и киргизки… да всех со всеми здесь были обычным делом. Но когда все разбрелись по своим квартирам, такое встречается всё реже!
– Русские – терпимы к другим народам. Но не стоит их идеализировать. Ко многим они относились с пренебрежением и нередко притесняли национальные меньшинства. Вот и пожи-нают парад суверенитетов!
Гийом Вебер говорил эмоционально и убедительно.
Слышавший все эти рассуждения Гривс ничего не сказал, а лишь многозначительно ухмыльнувшись, принялся что-то дока-зывать Нойману. Медведев даже и не пытался напрячь слух, чтобы разобрать, о чём они говорили, – конечно, их мнение бы-ло прямо противоположным тому, что считали швед и француз. Правильно устроенный концлагерь, жёсткая дисциплина с ис-пользованием новейших технологий в области массовой психо-логии и – страна под названием Абхазия явит миру великолеп-ные образцы новой жизни, которые потом можно будет перене-сти и на другие территории. Нужно только включить новые ме-ханизмы, а уж в том, что они заработают, сомнений быть не мо-жет!..
Пейзажи тем временем сменялись один за другим. Буйст-вующей зелени и вздыбившимся горам, казалось, и дела никако-го не было до этих людей, ползущих куда-то по разбитой дороге к какому-то провалу, заполненному водой.
И вообще – странная это была земля. Самые молодые горы на нашей планете проявляли свою активность именно здесь.
Когда-то здесь была равнина. Реки текли с севера на юг и с юга на север, не подозревая о том, что они пересекают линию будущего хребта, который возникнет у них на пути. Потом хре-бет стал вздыматься. Реки упёрлись в горы, и на этих местах об-разовались каньоны, после чего реки потекли назад.
Прошли ещё многие миллионы лет, пока эта земля в адских муках не приобрела очертания, более или менее сходные с тем, что мы сейчас видим.
Между тем, древние люди не любили жить в горах и стара-лись селиться в равнинной местности. Но, с развитием техники, приспособились всё-таки к горной жизни. В том числе и на Кав-казе. Какое-то таинственное племя понастроило здесь дольме-нов, и учёные до сих пор ломают себе головы: как эти люди поднимали такие страшные тяжести без  помощи современной техники? И зачем они это делали?
С самого начала здесь жили люди одного происхождения с одинаковым для всех языком. Этих людей называют палеокав-казцами, протокавказцами. Здесь живут они и поныне. Племен-ное и языковое дробление началось после того, как люди освои-ли весь Кавказ. Слишком уж велики были препятствия для язы-кового и культурного обмена. Люди сидели по своим долинам и ущельям и создавали свои собственные языки – спешить им бы-ло некуда.
Далёкие предки индоевропейцев ещё только приглядыва-лись к просторам Западной и Центральной Европы, даже не по-мышляя о грандиозных походах за Урал и в Индию, а древние кавказцы уже тогда зашевелились: двинулись в путь – кто на Запад, кто на Восток…
И сейчас лингвисты с изумлением обнаруживают, что бас-ки, живущие на севере Испании – это народ кавказского проис-хождения. И буриши из гор северной Индии – тоже с ярко вы-раженными кавказскими корнями. Кеты, селившиеся в долинах Енисея, по внешнему виду – вылитые североамериканские ин-дейцы, но почему-то с голубыми глазами и светлыми волосами. А ещё – с языком кавказского происхождения. То же можно сказать и о многих индейцах Северной Америки, и они по языку – кавказцы. Оно бы и ладно, но явно кавказское происхождение имеют и тибетцы. А поскольку китайский язык родственен ти-бетскому, то получается, что самый большой народ на планете говорит на языке кавказского происхождения!
Уже в историческое время на Кавказе появились народы другого происхождения – не коренного. Именно таковы азер-байджанцы, осетины и армяне. По языку – они не кавказцы, но по внешности – самые настоящие кавказцы. То же самое можно сказать и о грузинах и других близких к ним народах: они не состоят в родстве с коренными кавказцами. Но, в отличие от азербайджанцев и армян, у которых родня разбросана по всему белу свету, грузины, видимо, одиноки: кто такие, откуда про-изошли – для науки полная загадка. Учёные ломают голову, вы-двигают версии одна нелепее другой, а потом тут же их и опро-вергают, но ответить на этот вопрос пока не могут. Одно ясно: с абхазами у них нет ничего общего.
И, наконец, самое потрясающее в смысле таинственности – это и есть сами абхазы. По непонятной причине они резко отли-чаются даже и от всех своих явных родственников на Кавказе. Самое ужасное – это язык. Его главное свойство – невозмож-ность изучения человеком со стороны. Выучить его можно – только общаясь с этим народом с раннего детства. Бегал какой-нибудь русский мальчишка в соседний двор, чтобы поиграть с маленькими абхазскими детьми – вот и выучил язык, оставаясь при этом человеком русской национальности. А не бегал – и не выучил.
А засядет за абхазский язык какой-нибудь матёрый поли-глот, постигший несколько десятков языков мира, и проклянёт всё на свете. Не учится язык, хоть ты что с ним делай! Уже по-лиглот наш все современные европейские языки освоил, и ла-тынь с древнегреческим выучил, и китайский одолел, и япон-ский, и арабский, и эфиопский и ещё какой-нибудь, а на абхаз-ском осёкся. Грамматика – фантастической сложности, произ-ношение – сплошь согласные и тоже – фантастической сложно-сти. Запредельной!
Но как же они всё это держат в голове, да ещё и живут дол-го и счастливо?

Когда дорога уже порядком всех вымотала, автобус, нако-нец, выехал к берегам озера Рица.
Среди голубовато-зелёных, исчезающих в дымке гор бле-стела, искрилась на солнце светлая гладь до самого горизонта. Справа стоял серый, почерневший от недавних драматических событий, остов гостиницы. Вдоль берега чернели пустые па-вильоны, в которых когда-то продавали сувениры, подавали прохладительные напитки. В воде у берега плавали брёвна, раз-битые ящики, мусор…
– Это всё война наделала, – оправдывался водитель. – Но скоро мы всё восстановим…
Вдалеке у непонятно как уцелевшего павильона дымился мангал. Молодой мужчина в фартуке грязно-серого цвета ловко переворачивал шашлыки, даже не взглянув на подошедших.
Шофёр что-то спросил у шашлычника. Потом обратился к туристам:
– Он говорит, что есть холодное пиво…
Все расселись за пластмассовыми столиками в ожидании, что их обслужат. Но никто к ним не подошёл, и тогда Нойман обратился к водителю:
– Здесь самообслуживание?
Тот переадресовал вопрос шашлычнику. Шашлычник зашёл в павильон, вынес несколько бутылок пива и молча поставил на стол. Потом принёс пластмассовые тарелки, кружки и снова стал колдовать над мангалом.
– Будьте добры, – продолжал Нойман, – спросите его, скоро ли будут готовы шашлыки?
– Скоро… Совсем скоро… Вот он уже несёт, – словно изви-няясь за столь прохладный приём, ответил водитель.
И действительно, шашлычник ловким движением ухватил сразу с десяток шампуров. Все сразу зашумели, загалдели, до-вольные, предвкушая наслаждение. И в самом деле, что может быть прекраснее в жаркий летний день на берегу горного озера пить холодное пиво и лакомиться горячим, мастерски приготов-ленным шашлыком?!
13.              У Марины разыгралась фантазия.
«Итак, я смогу стать завучем. Почему я должна отказывать-ся? Там есть, над чем работать. Директриса – взбалмошная, ог-раниченная особа. Вся её фантазия ограничивается лишь день-гами…   Своего безвольного и трусливого мужа она полностью подчинила себе. Но, нужно быть справедливой: она не пустила деньги на ветер. Потеряла одно здание – купила другое. Откуда она взяла новые деньги?.. Но ведь взяла же откуда-то! Сумела взять!
Она и своего два Ж любит по-своему. Считая его дураком,  не выставляет  на всеобщее осмеяние. При каждом удобном случае старается публично подчеркнуть его значимость.
А что до той обстановки, которую Эллочка-людоедка созда-ла в школе, то…  что там говорить! Очень уж всё похоже на тюрьму. Особенно системой стукачества.  Колхозное воспита-ние. Та же тюрьма, зона: бесправие, голодуха, беспредел пред-седателя-хозяина. Колхоз – это позор и беда России…  А она родилась в этом пекле и выжила в нём. Ещё и пытается повер-нуться к новой жизни и принести пользу обществу.
Надо видеть хорошее в людях, – думала Марина, в этом и есть смысл жизни: служить людям и любить их!»

Между прочим, школа с нескромным названием «Умники и умницы» выполняла функции очень серьёзные: она занимала такую нишу, которую никто, кроме неё, во всём городе и не пы-тался даже занять. В силу большой непривлекательности этой самой ниши.
Это была школа для трудных детей. Детей, испорченных воспитанием, вернее сказать, лишённых родительской любви.
Из сотни учеников школы – нормальных насчитывалось не более пяти человек.
Главным недостатком школьного здания была теснота. Ре-бёнок должен иметь возможность, выйдя из класса, пробежаться по коридору, попрыгать, побеситься. На то и перемена. На то и детство. Здесь же такой возможности не было. Ученик выходил из класса и оказывался на лестничной площадке. Бегать можно было только вверх-вниз по лестнице, да и то очень узкой. Нако-пленная энергия переходила в агрессию. Все виды отдыха и разминок были связаны только с потасовками и драками.
Драки же происходили жестокие. Иногда с выбитыми зуба-ми, с сотрясением мозга, с синяками и прочими увечьями. После этого начинались разбирательства, главною темой которых был, как правило, вопрос: кому платить за лекарства и медицинские услуги. И сколько. Иногда родители хулиганов раскошелива-лись без возражения, но иногда бились на смерть за каждую ко-пейку, и тогда платить приходилось школе.
Время от времени школу сотрясали какие-нибудь страшные эпизоды: склонная к истерике девочка начинала  выть из-за то-го, что её покинул любимый мальчик. То кто-нибудь пытался выброситься из окна четвёртого этажа, и его всем миром оттас-кивали и уговаривали не делать этого. То какая-нибудь плакси-вая девочка запиралась в классе и рыдала по нескольку часов подряд; приехавшие родители умоляли её открыть дверь, а она до самого вечера не открывала. А дверь ломать боялись, потому что девочка могла испугаться ещё больше…
Все эти дети уже побывали в других школах города – и про-стых, и платных. И нигде не прижились. И отовсюду уходили со скандалом. Плохие были все: администрация, учителя, дети, об-служивающий персонал. Такие дети и приходили в  эту школу.
И их принимали.
Сумма, которая при этом назначалась, потрясала воображе-ние, ибо ничего подобного в Ростове не было, но отчаявшиеся родители готовы были платить любые деньги, чтобы только их чадо было устроено в жизни.
Родители своих нестандартных детей знали: если не здесь, то тогда уже только в другом городе или в другой стране.
Или в сумасшедшем доме.
Или в колонии для несовершеннолетних.

На путешественников обрушились почти сразу две непри-ятности. Первая была связана с открытием, что к баранине нуж-но привыкнуть. Не всякий изнеженный безхолистериновой пи-щей желудок мог легко справиться со столь бесцеремонным из-менением диеты.
Началась беготня. У одного из гостей открылась  рвота. Он отошёл подальше в сторону рощицы и, придерживаясь о дерево рукой, издавал громкие звуки. Это вызывало цепную реакцию, и многие туристы следовали за ним.  Надежда проявила изуми-тельные познания в области медицины: она заставляла вставлять два пальца в рот бедным обжорам,  и, поставив каждого в соот-ветствующую позу, успешно выжимала из них всё лишнее. Че-рез некоторое время им становилось легче, и они, бледные и не-счастные,   ложились в тени деревьев.
Но тут подоспела и вторая неприятность: стал накрапывать дождик. Потом хлынул ливень.
Гости солнечной Абхазии приуныли. Забились в автобус и тоскливо смотрели оттуда на пустынный берег, на горы, на да-лёкие скалистые вершины, на плоскость воды, напоминающую лист бумаги с написанным ругательством и многоточием. Де-лать было нечего, и все хотели скорее добраться до санатория. Кое-кого всё ещё прихватывало, и тогда приходилось выбегать прямо в хлещущий струями дождевой ад. Вдогонку бедняге мчались всякие наставления, некоторые не отличались не только вежливостью, но даже и великодушием.
Кто-то высказал предположение, что если уж дождь превра-тится в ливень, а ливень затянется, то могут возникнуть и оползни, и леса, раскинувшиеся на горах,  неминуемо сползут в озеро.
Другой резонно возразил, что раз уж леса растут здесь ты-сячи лет, то, стало быть, и дожди здесь не такие уж и сильные.
Отсюда следовал радостный вывод, что дождь будет недол-гим.
Поскольку все эти высказывания произносились на англий-ском языке, водитель автобуса, абхазец лет сорока пяти, ничего не понял. Но как только ему был задан вопрос, а не бывают ли здесь, в районе этого озера, какие-нибудь катастрофы, он спо-койно ответил: да, бывают.
– Вон та гора, – он показал пальцем куда-то вдаль, – назы-вается Пшегишхва. По-нашему это означает четыре скалы. На ней давным-давно было сильное землетрясение. И сейчас ещё видно, что от неё откололись тогда огромные куски скал и пока-тились вниз. По пути эти глыбы разбивались о другие скалы и так и остались валяться в лесу. Некоторые из глыб – величиной с пятиэтажный дом.
– И давно это было? – с ужасом спросил Нойман.
– Не знаю, – ответил водитель. – Думаю, что сотни лет тому назад. В трещинах этих глыб успели вырасти деревья.
– А интересно, – спросила Надежда, – на самом этом озере случалось ли когда-нибудь подобное?
– Случалось и на самом озере, – ответил водитель. Вот я вам расскажу одну нашу легенду.
Однажды, много веков тому назад здесь жила бедная жен-щина по имени Рицха. Это по-нашему означает бедняжка. Здесь, на озере, раньше  был маленький остров, и её дом находился на этом острове. Остальные люди жили здесь, вот на этих берегах. Она была очень бедная, и у неё были маленькие дети, которые хотели кушать. Она много работала, но им не хватало на жизнь. Однажды она заболела и на работу не могла даже встать, а в до-ме у неё не было ни крошки хлеба. И дети плакали. Но никто ничего не слышал, потому что они жили на острове. И тогда ве-тер, – а раньше ветер был живой, не то, что сейчас, – ветер, ко-торый пролетал над озером, пожалел этих детей и стал разно-сить их плач по всем домам. Но никто не пришёл им на помощь. Все стали закрывать двери и окна, чтобы не слышать детского плача. И тогда боги решили их наказать. Земля стала под ними проваливаться. Эта бедная женщина вскочила, схватила детей и перенесла на берег. Вскоре остров провалился под воду. И  до-ма, что были на этих берегах, тоже провалились под воду, но из них никто не успел спастись. Все эти люди погибли за то, что были жадными. Их наказали боги. А та женщина со своими детьми спаслась.
Все сидели унылые, а дождь хлестал и хлестал, и горы, ок-ружавшие озеро, мрачно взирали с высоты своего величия на этих маленьких людей, словно бы намекая: вот возьмём и обру-шимся на вас за то, что вы такие несовершенные…
Но водитель почему-то был спокоен и думал о чём-то сво-ём.
Швед Йильсетер громко сказал по-английски:
– Вот и мы относимся к этой стране, как те люди с того бе-рега относились к этой бедной женщине с её детьми...
Медведеву, наверное, стоило промолчать, но он не выдер-жал и сказал:
– Я думаю, что Россия  не бросит Абхазию. Она её и спасёт.
    
В школе действовало несколько неписанных законов.
Первый из них гласил: что бы ни случилось, об этом никто из посторонних не должен знать. Причём под посторонними подразумевались прежде всего родители.
Учителя не имеют права жаловаться на своих учеников. Ес-ли людоедка видела, что учитель разговаривает с родителями, то вызывала его к себе в кабинет и требовала отчёта по поводу происшедшей беседы.
Дети знали об этом удивительном правиле, и  вели себя ещё наглее.
Директриса не любила, когда учителя собирались в группы. Шёпотом передавались предостережения: «Она не любит… бо-ится, что это мы про неё тут шепчемся».
Второе правило было таким: у каждого есть своя цена. Она определялась по одежде, по марке автомобиля, на которой тебя привозят и увозят, по деньгам – как ты их тратишь…
Третье правило простое: ты мне – я тебе. С учителями это правило работало так: вы нам задаёте поменьше, или ставите хорошие оценки, а мы за это не скажем своим родителям, чтобы они приказали директрисе уволить вас.
В школьном буфете продавались только дорогие деликате-сы. Даже, если это были булочки, то какие-нибудь необыкно-венные. Если бутерброды с колбасой, то с очень дорогой.
       Считалось особым шиком бросить это на пол недоеден-ную вкуснятину.
– Неужели вы не знаете, что есть дети, которые ничего это-го даже и не пробовали? – возмущалась Марина. – И не где-нибудь в голодной Африке, а у нас в Ростове.
– А мы разве виноваты, что богатые?
Вот и весь разговор.
Молодой физик Александр Леонтьевич, с которым у Мари-ны всегда были доверительные отношения, однажды сказал ей в тихой ярости:
– Иногда хочется просто избить мерзавца! А он смотрит на меня и откровенно смеётся.
Марина возразила:
– Но это не их вина, а их беда!
Усмехнувшись своим горьким мыслям, учитель добавил:
– Это ведь я только так – к слову. Очень уж допекли, своло-чи…

Кто-то спросил водителя:
– Вы не любите грузин?
– Глупости. Мы нормально к ним относимся. Это они к нам относятся высокомерно, считают нас какими-то неполноценны-ми. У них «абхаз» всё равно, что «свинья». Но не все такие, ко-нечно. У меня у самого жена грузинка, и ничего. Живём. У  нас дети, и тоже – ничего.
– А разве грузины остались в Абхазии?
– Моя жена живёт со мной. Есть и у других жёны-грузинки. Живут. Никто не обижает, никто им слова плохого не скажет. Я что,  врать буду? Мне бы жена пожаловалась, если бы ей кто-то что-то плохое сказал. Или бы дети рассказали, что их обижают за то, что они у меня наполовину грузины, наполовину абхазы. И дети не жалуются. А родственники жены были – очень бога-тые люди. Они не хотели, чтобы она выходила за меня замуж. Потому что они грузины, а я абхаз, и потому, что они были бо-гатыми, а я бедным не был, но жил не так, как они. И их выгна-ли, а их огромный двухэтажный дом сожгли. Так и стоит – одни стены остались, и никто там не живёт. Людям даже и подходить к этому дому противно.
14.             В  десятом классе, где работала Марина, три мальчика и три девочки.
Одна из девочек училась отлично и претендовала на медаль. Честную, не за деньги.
Вторая училась плохо и всё время плакала из-за какой-то неразделённой любви.
Третья хотя и старалась, но успехами тоже не блистала.
Два мальчика, злой голубоглазый блондин с красным лицом и смуглый брюнет, не учились совсем и постоянно дрались ме-жду собой, шумно падали на пол, бились головой о стенку.
У обоих родители были столь значительными лицами, что от одной мысли о критике этих оболтусов директрисе делалось дурно.
И был ещё один мальчик, огромного роста и с мощными мускулами, с выражением лица отъявленного негодяя. Звали его Тихон. В школу его привозили родители или охранники.
Излучая презрение к окружающим, он усаживался на своё место возле двери, клал голову на стол и засыпал. Спрашивать его о чём-то было бесполезно.
– Ставьте двойки, оставляйте на второй год, – говорил он, – мне всё по барабану.
Он никогда никого не обижал первым. Сначала это приняли за слабость, но он живо убедил всех задир, что это не так. После этого все старались держаться от него подальше.
Курить в школе не разрешалось. На каждой перемене он выходил во двор и, плотно прижавшись лицом к узорчатому чу-гунному забору, пыхтел как паровоз и выпускал клубы табачно-го дыма.
Марина узнала, что у Тихона в прежней школе были про-блемы.  Судя по всему, Тихон дал родителям слово вести себя спокойно, и теперь мужественно держал его. Но заниматься не хотел. Видимо, такого обещания родителям  не давал.
Марина занималась лишь с одной девочкой. Все остальные ученики как бы и не существовали. Это был класс с одним уче-ником и с пятью бесплотными призраками.
Однажды двое из этих призраков не на шутку разыгрались. Блондин затеял очередную потасовку с брюнетом. То один, то другой с грохотом падал на пол, раздавались стоны, а девочки, которых задевали разыгравшиеся мальчишки, брезгливо визжа-ли.
Вызывать Эллочку-людоедку было бесполезно. Она бы пришла в неописуемый ужас, что детки с такими известными в Ростове фамилиями в чём-то обвиняются.
– Да когда это прекратится! – закричала Марина.
Блондин посмотрел на неё налитыми свинцом глазами и процедил, с презрением оттопыривая нижнюю губу:
– Никогда!
А брюнет заржал – подхалимисто и гаденько.
После очередной выходки у Марины сдали нервы и она чуть не расплакалась. Бросила всё и уселась за стол, закрыв ли-цо руками и пытаясь прийти в себя.
Через некоторое время она вдруг почувствовала, что в клас-се наступила тишина, нарушаемая непонятными всхлипывания-ми.
Брюнет и блондин сидели скорчившиеся и притихшие. Лица у них изменили форму и окраску, а у блондина изменилась и верхняя губа – превратилась в расквашенную  и окровавленную.
Тихон тем временем деловито вытирал руки тряпкой. Уви-дев, что Марина очнулась, сказал ей:
– Марина Васильевна, обещаю вам: пока я учусь в этом классе, эти двое будут вести себя прилично.
Блондин промямлил окровавленным ртом:
– Ну, сука, я с тобой ещё разберусь.
Получив лёгенький удар ладошкой в лоб, упал и отключил-ся.
После урока, когда все вышли, Тихон подошёл к Марине:
– Не женская у вас работа. Тут нужен надзиратель с дубин-кой. С этого дня всё будет в нашем классе тихо и спокойно.
Марина потом обсуждала этот эпизод с Александром Леон-тьевичем. Главный вопрос, который её волновал: имела ли пра-во воспользоваться услугами такого рода? Макаренко ведь об-ходился  без этого.
И Александр Леонтьевич ответил так:
– Антон Семёныч Макаренко – это было очень давно, когда у людей было больше совести и к ней можно было взывать. То – тогда, а это – сейчас… А право – имела. И Тихон – молодец. И между прочим, умный парень, когда-то учился на пятёрки. Это его испортили внезапно разбогатевшие родители. Я с ним, кста-ти, много общался, и он мне много про себя рассказывал. На силе таких, как он, вся Россия и держится. Ему бы хорошее об-разование, и из него бы получился отличный президент.

Когда дождь прошёл, автобус двинулся в обратный путь. Предложение подождать, пока дороги просохнут, было всеми отвергнуто: ожидание могло затянуться на долгие часы. Да и дождь ведь мог опять пойти.
Автобус ехал медленно, прижимаясь к нависающим над ним скалам. Слева чернел обрыв. 
В одном месте участок дороги размыло так сильно, что во-дитель попросил всех на время выйти и осторожно повёл маши-ну по краю пропасти.

Марина всё думала и думала.
Их школа с необыкновенной спецификой. На тот вид услуг, который она способна оказывать, большой спрос. Сюда бы пси-холога хорошего. А эта толстая корова ни во что не вникает, только отчёты пишет. Сюда бы специалистов,  таких, как Алек-сандр Леонтьевич, который вот-вот защитит свою диссертацию. Сюда бы организатора хорошего. И пусть Эллочка-людоедка со своим муженьком получают свою прибыль.
Если они решили, что меня можно поставить завучем, я возьмусь за это!

К вечеру все были дома – довольные и счастливые. Купа-лись в своих ваннах, плескались под струями горячего душа, кутались в полотенца и халаты и наслаждались цивилизацией.
Потом была столовая – для тех, кто проголодался после ба-раньих шашлыков. А после еды – приятные напитки и умные разговоры.
Оказывается, Симона Аранта до сих пор ещё не приехала на симпозиум, но завтра непременно появится! Ведь без неё сим-позиум не симпозиум.
А громогласный и скандальный депутат Государственный думы заявлял, что у него подготовлен научный материал по ис-тории Абхазии. Сенсационный! И все должны будут содрог-нуться от ужаса при виде тех неопровержимых фактов, которые он собирается представить. Он поставит мировую обществен-ность на дыбы…  Но по единодушному мнению устроителей симпозиума его не допустили к трибуне.

Когда Надежда и Медведев вышли на балкон, дождик снова зарядил, и воздух наполнился неповторимыми субтропическими запахами.
– Похоже на то, что мы съездили зря, – сказала Надежда.
Медведев смерил её с ног до головы. Тёмно-синее вечернее платье было неожиданным  после I love you  на жёлтом фоне.
– Почему ты так думаешь? – спросил он.
– Потому что ничего интересного не было.
– Может быть, это и хорошо. Кроме этих двух маньяков, помешанных на Пол Поте, все остальные производят впечатле-ние вполне нормальных учёных…
– Все остальные – это из числа тех, кто ехал с нами в авто-бусе, – возразила Надежда. – А из числа тех, кто здесь остался?
– Будем изучать. Кстати, лишнего не болтай. Зачем  они приехали сюда? Собрались бы где-нибудь на Мальте, раз уж им так хочется курорта, на Канарах… Будь осторожна, – повторил Медведев. – Возможно, это провокация.
– А возможно, мы просто чего-то пока не понимаем, – ска-зала Надежда.
Она спустилась на первый этаж и сразу же угодила в компа-нию того лохматого астролога, который докучал ей за завтра-ком. Отделавшись от него, она вписалась в другую компанию, подхватила разговор об особенностях абхазской национальной кухни и уже высматривала, на кого именно обратить большее внимание…
А Медведев вышел в парк и встретил Эдуарда Харитонови-ча Крылечкина. Дождик прошёл, и только редкие капли срыва-лись с кипарисов и магнолий.
– Да вот всё гуляю, – сказал Медведев почти заунывным го-лосом. – Съездил на Рицу. Красивое место, скажу я вам!
– Да, место необычное… – помедлив, Крылечкин добавил: – В смысле инвестиционной привлекательности.
– А у вас и на это счёт какие-то соображения?
– Соображения-то имеются, да денег не имеется. Озеро Ри-ца требует огромных вложений: и дорогу надо делать, а это и новые мосты, и заграждения от камнепадов; и гостиницы нужно будет заново отстраивать, и мусор убирать, и разминирование проводить…
– Даже  так? – изумился Медведев.
– Конечно. Представьте себе: что это за отдых, если человек приедет на озеро, наступит не туда, а ему ногу оторвёт.
– А здесь, в этих краях? – Медведев показал рукою вокруг себя.
– Здесь уже всё изучено. В других местах – ещё работать и работать.
Некоторое время шли молча. Нарушил молчание Крылеч-кин:
– Не надумали для себя ничего?
– Да как-то всё некогда было задумываться об этом, – рас-сеянно ответил Медведев.
– А то хотите, я вам предложу не квартиру, а целый дом.
– Дом? Отдельный?
– Да. С садом, двухэтажный, красивый дом. Тоже от грузин остался. Его тогда сразу не спалили – жалко почему-то стало. Так вот и стоит, хозяев новых ждёт.
– А почему не старых?
– Старые-то погибли… Да и кто сюда теперь захочет  воз-вращаться. Много крови пролито. Много обид накопилось. Те-перь это надолго.
– Пойдёмте, посмотрим, – предложил вдруг Медведев. – Это далеко?
– Довольно далеко, придётся ехать. Но у меня машина.
– У меня тоже машина, – возразил Медведев.
– Ну, тогда поедем вместе – вы на своей, я на своей. Я вам покажу этот дом – услуга совершенно бесплатная, посмотрите, а если вас он заинтересует, тогда уже и поговорим о цифрах. Це-ны здесь скромные.

Минут через десять обе машины были на южной окраине города. Горы здесь отступили от моря. Дома, утопающие в зеле-ни, плотно прижимались друг к другу.
Крылечкин постучался в какую-то калитку.
– Кто там? – раздался голос хозяина.
– Лаврентий, открывай! Гостя к тебе привёл! – заявил Кры-лечкин.
Появился Лаврентий – седовласый плотный кавказец. Кры-лечкин познакомил гостя с хозяином, и они прошли вглубь дво-ра к двухэтажному дому, мимо другого дома – одноэтажного и далеко не столь роскошного.
– Смотрите сами, – сказал хозяин. – Всё открыто.
– А это разве не ваш дом? – спросил Медведев, прекрасно понимая, что сейчас услышит в ответ.
– Нет, это не мой дом, – ответил Лаврентий. – Здесь жил ко-гда-то мой сосед – грузин. Мы с ним всю жизнь дружили. Хо-роший  был человек. Большой начальник. Курортами командо-вал. Путёвки выдавал. Правда, взятки брал, но  кто их тогда не брал? А когда война началась, он меня попросил, чтобы я при-сматривал за  домом, а сам с семьёй пытался уехать в Грузию к родственникам. И не уехал, бедный. Их машина прямо за горо-дом попала в какую-то случайную перестрелку. И все погибли  в одну минуту. Грузинские дома сжигали, чтобы им некуда было возвращаться. А я тогда сказал: зачем добру пропадать?
– А сами почему не поселитесь в нём? – спросил Медведев.
– Не могу я. Не нужно мне чужое. Получится так: он погиб, и вся его семья погибла, а я на чужом горе себе счастье сделал. Так что ли? Как-нибудь потом стану богатым и сам себе по-строю новый домой. А этот пусть берёт себе тот, кто захочет. Только бы хорошему человеку достался. Я хочу хорошего сосе-да иметь. Чтобы здоровался со мной через забор, чтобы в гости ко мне ходил, а я бы к нему. И наши дети или внуки пусть бы дружили и играли вместе. А то смотришь на этот пустой дом, и неприятно на душе делается. Я туда захожу каждый день. Выти-раю, если пыль какая. Паутины там не увидите, никаких насе-комых не найдёте, мышей нету. Так, слежу и слежу за порядком, но жить – не живу в нём.
Медведев и Крылечкин обошли оба этажа. Спустились и в подвал. Дом был в хорошем состоянии – ни следов войны, запа-ха плесени, но всё равно чувствовалось: нежилой у него дух.
Бой старинных часов ошеломил Медведева. Он посмотрел на антиквариат с большими медными гирями и спросил у Кры-лечкина:
– А кто часы заводит?
– Лаврентий и заводит. Он же сказал, что заходит сюда по-стоянно – порядок поддерживать.
– Ну да, конечно…
На стене висели фотографии в рамках. Чьи-то жизни, чьи-то судьбы… В книжном шкафу за стеклом стояли книги.
Вспомнились покинутые или разрушенные дома, которые он видел в Афганистане. «Другая культура, другие жилища… Какой прекрасный дом».
Потом посидели за столом на веранде, выпили домашнего вина.
– Ну, а если я всё же захочу купить этот дом, кому же день-ги-то платить?
– Ну, что вы, дорогой! – воскликнул Лаврентий. – Хозяин – городская администрация. Она и собственность оформит. Мне бы только, чтобы сосед был хорошим.
– Может, и куплю… – задумчиво произнёс Медведев. – Бу-дет жена с дочкой летом приезжать, в море купаться. Да и дру-гие сотрудники фирмы. Можно сделать что-то вроде дома отды-ха. А кто-нибудь из местных жителей мог бы и присматривать…
– Почему сказал «кто-нибудь»? Мы с женой и будем при-сматривать! И вам хорошо, и нам – работа!
Когда Крылечкин откланялся, Медведев и Лаврентий долго ещё сидели на веранде и беседовали без навязчивого присутст-вия маклера. Им прислуживала молчаливая, вся в чёрном жен-щина. Дети то и дело выходили и  с любопытством смотрели на незнакомого человека, но по первому строгому знаку Лаврентия исчезали.
Пенсия у Лаврентия была тридцать рублей в месяц.
– И как же вы живёте?
– Выращиваем фрукты и продаём.
– А если границу закроют?
– Тогда будет очень плохо, – серьёзно сказал Лаврентий. – С голоду не умрём, но будет плохо. Конечно, вся надежда на Рос-сию. Если будет стабильность, то и люди не побоятся приезжать к нам на отдых. Тогда и заживём хорошо.
Много чего рассказал Лаврентий о нынешнем житье бытье в Абхазии, но одна мысль особенно поразила Медведева:
– Мы против грузин ничего не имеем, зла на них не держим. А то, что ихний президент сказал недавно, чтобы по его приказу стреляли в русских туристов, которые будут приплывать сюда на отдых по морю, и чтобы топили ихние корабли, то бандит он и больше никто!
 На прощанье Медведев сказал, что скорее всего купит этот дом. Он, действительно, хорош. Да и жить с таким соседом – одно удовольствие.
15.            Назад Медведев ехал медленно. После выпитого вина требовалась  осторожность.
Он не зашёл в корпус санатория, а направился по аллее к морю. Тяжёлые чёрные тучи медленно плыли по небу, прижи-маясь к земле. Ни звёзд, ни луны. После дождя в свете электри-ческих фонарей блестели капельки на траве и на листьях де-ревьев. С моря дул ветерок.
Надежда стояла под фонарём, а вокруг состязались в остро-умии трое мужчин: француз, вездесущий немец Нойман и ка-кой-то седовласый великан, что-то смешное рассказывавший на смеси английского и русского языков.
Медведев старался оставаться в тени. Он пытался понять: что же в конце концов здесь происходит? Что за сумасшедшие здесь собрались и почему они так заинтересовали его начальст-во? И зачем нужно было посылать генерала, да ещё с помощни-ком, сюда, в этот террариум? Неужели все эти чокнутые могут представлять какой-то интерес?
Центр молчит, как в рот воды набрав.
Вообще-то, в последнее время всё больше и больше непо-нятностей происходило в стране. То, что совсем недавно одоб-ряли, сегодня осуждалось. И наоборот. С одной стороны, Мед-ведев, привыкший за много лет к жёсткой дисциплине, происхо-дящее в стране, одобрял. Порядок – он и есть порядок! Это – всегда хорошо. Вот Марина говорит: зона! А что есть зона? Жизненное пространство с жёсткими и не всегда приятными ограничениями. По большому счёту – каждый человек сам по себе – зона! Ограничители должны существовать! Как же без них?! Если каждый будет делать всё, что захочет, это уже будет не государство, а бардак какой-то!
Медведев остановился, оглянулся по сторонам, глядя на ок-ружающее как будто бы впервые. Вот и этот парк – тоже ведь зона, и санаторий – зона. Кругом разруха и нищета, и только здесь – процветание и благополучие. Очертили какие-то высшие силы зону – и в ней действуют одни правила, а за пределами этой зоны – всё другое.
Неторопливо пошёл дальше. Одна большая зона... А я гово-рю: пусть! Хотя, конечно, ограничители в большой зоне должны существовать в виде законов, принятых и утверждённых вы-бранной властью. А если каждый начнёт трактовать эти законы вкривь и вкось, да по-своему, а то и придумывать свои, непи-санные законы – это ведь и будет бардак, это ведь и есть – жизнь по понятиям! С другой стороны: так было всегда, при любом режиме, со времён Древнего Рима. Законы подгонялись под правителей. То, что можно Юпитеру, того нельзя… А демо-кратия – это – просто дымовая завеса, красивая сказочка для на-ивных или восторженных! Какая, к чёрту, демократия?! И где она есть?!
А Марина – она ещё девчонка! Начиталась, наслушалась всякой всячины. Вбила себе в голову романтические идеи… Её переубедить трудно. Да и стоит ли? Может, оно и к лучшему? Пошла в эту школу... Говорит, что школа уж очень хорошая. Островок благополучия среди всеобщего хаоса… Но – лучше бы с дочкой больше занималась… А то – подбросила дочку бабуш-ке... Ну, а раз уж пошла, пусть работает, раз ей  нравится.
Теперь вот в садик должна будет пойти. А что в этом сади-ке? Что лучше – мама или садик?..
С досадой вдруг подумалось: у Марины что-то неуловимое изменилось в поведении. Непонятное что-то… А может, садик и в самом деле – лучше?
Чёртова служба! Совершенно некогда у себя навести поря-док, разобраться, что к чему! С другой стороны: а может это и правильно? Чего молодой женщине сидеть дома?
Медведев усмехнулся.
А этот швед Йильсетер не так уж и не прав. На бедную Аб-хазию столько навалилось желающих ею полакомиться, что  нужно быть на чеку. Проглотят, и не подавятся!..
...Отдыхающие возвращались в здание. Интересно было на-блюдать за жизнью обитателей санатория в светящихся окнах. Вон, на третьем этаже молодая женщина встала у самого окна в неглиже и не подозревает о том, что кто-то может её видеть. Или подозревает и даже очень на это надеется? Кстати, Надежда так и не установила подслушку за этими Нойманом и Гривсом. Интересно, куда выходят окна их номеров?
Он с лёгкостью отыскал свои окна.
И вдруг – в тёмном квадрате окна мелькнул огонёк и тут же погас. Мышцы Медведева напряглись, он притаился, прислуши-ваясь к шуму листвы. Вряд ли профессионалы предпримут та-кую акцию, не располагая сведениями о том, где находятся хо-зяева комнат. Поэтому, вполне вероятно, что за ним сейчас кто-то внимательно наблюдает.
Так… Это уже становится интересным. Видимо, начальство всё-таки знало, что делало, если послало нас сюда. Ну, что ж. Подождём, поглядим…
Как этот любопытный мог попасть в комнату? Из коридора? Вряд ли. Ещё не так поздно. Там люди ходят, персонал… И по-чему он этого не сделал, когда мы уезжали на Рицу? Может быть, он находился среди тех, кто был в автобусе… Или ему непременно была нужна темнота?
Нойман слишком стар, Гривс.  Ловкач только на словах. Кроме этих двоих, меня с Надеждой, француза и шведа, в авто-бусе было… Медведев на секунду задумался... ещё десять чело-век. Значит, кто-то из них?
От беседки метрах в двадцати от того места отделилась тень и неслышными шагами приблизилась к зданию. Ещё мгновение, и, ухватившись за выступ в стене, подтянулась и оказалась на балконе. Но это было совсем в другой части здания и никакого отношения к их комнатам не имело. Тень так же бесшумно про-должала своё восхождение. Подтянувшись и рискуя свернуть шею, тень полезла на третий, на четвёртый этаж.
«Ну и умелец! – подумал Медведев. – Интересно, куда же он лезет? Не на седьмой же этаж!»
В окнах своего номера больше  ничего интересного не заме-тил. Тёмные окна и полная тишина…
Медведев снова взглянул в ту сторону, где только этот фо-кусник-альпинист исчез.
«Грабитель? Вряд ли… Это специалист другого рода, – по-думал Медведев. – На кого он работает, и против кого?»
Медведев подошёл к зданию, и, ухватившись за выступ в стене, легко оказался на своём балконе. Но двери оказались за-крыты изнутри. Он осторожно, прижимаясь к стене, сделал шаг в сторону комнаты Надежды. Приглядевшись… увидел, что по-луголая Надежда страстно обнимает Алекса, которого он узнал по нестандартной причёске в виде гребня петуха.
 «Ну, слава Богу! Таинственный огонёк разъяснился… А я-то вообразил невесть что, – подумал Медведев. – Петух, он и есть – петух! Да и моя курочка – не промах! Неужели,  всё-таки, ей удалось кого-то среди них нащупать? Слишком уж легко… Не играют ли они с нами в поддавки?».
Постояв некоторое время, он бесшумно и с лёгким сердцем проделал этот же путь в обратном направлении, огляделся и пошёл в корпус…

Через  час Медведев наведался к Надежде.
– Ну как? С пользой хоть провела с ним время?
– Вы имеете в виду Марвина?
– Я имею в виду этого американца с хохолком на голове.
– Значит, Марвина… – Надежда усмехнулась. – Отличный мужик. Всё у него нормально, всё на месте.
– Странные они – эти американцы. Все – Кевины, или Мар-вины, – задумчиво проговорил Медведев. – Нет у них разнооб-разия.
– Ну, уж у этого-то с разнообразием всё в порядке, – утеши-ла его Надежда.
– Стало быть, никакой ценной информации пока нет?
– Пока нет.
– Странная какая-то командировка! – сказал Медведев. – Ты не находишь?
– Моё дело – выполнять приказы, – ответила Надежда. – Командировка как командировка.
– Спокойной ночи, – с этими словами Медведев вернулся в свой номер.
 «Зло существует – это точно, – думал Медведев. – И оно – порождение людского разума. И этот разум – где-то рядом. Мо-жет даже, в соседней  комнате спит себе и спит. Или не спит, а замышляет новые дела. Где враг, а где друг – пока непонятно…»
 Медведев долго ворочался с боку на бок, всё вспоминал – то Марину, то Афганистан, то полковника Осипова, то дела сво-ей фирмы, но потом, в конце концов, заснул.
На утро 29-го августа он встал бодрым, выспавшимся. Правда, какое-то сомнение со вчерашнего вечера теребило ду-шу, но как только Медведев, скинув с себя халат, со всего раз-маху врезался в прохладные морские волны, успокоился.
Волны, море, плаванье – ведь это всё борьба и преодоление. Пока борешься и преодолеваешь, некогда задумываться о второ-степенном...
После завтрака Медведев и Надежда опять разделились. Ожидался приезд знаменитой итальянки. Многих это почему-то волновало. Медведев делал вид, что ему на всё это наплевать, и что он здесь простой курортник, но ему и на самом деле вся эта возня стала вдруг глубоко безразлична.
 «Если распоряжений никаких не поступило, – думал Мед-ведев, – буду ходить, смотреть, слушать. А что ещё делать?»

29 августа было воскресеньем, но школа работала.
Марина должна была прийти с готовым решением часам к десяти, к одиннадцати. Не точно. Как вам будет удобнее.
На этот раз Марина она собиралась к месту работы подка-тить на машине.
У Ворошиловского моста вдруг увидела Андрея. Захотелось узнать, почему  избегает её, что случилось.
Марина припарковала машину и вышла. Когда Андрей по-равнялся с ней, приветливо улыбнулась:
– Привет, Андрей!
– Привет, Марина!
– Куда ты исчез? Всё ходишь под своими знамёнами?
Андрей отвечал степенно, без задиристости или озлоблен-ности: куда иду – к победе.
– И ты сегодня снова будешь стоять под библиотекой на этом каменном постаменте и выкрикивать лозунги?
– И сегодня буду, – спокойно ответил Андрей. – Родина в опасности...  Вот будет война – тогда и посмотрим.
Марина вздрогнула.
– А ты считаешь, что будет?
– Не считаю, а точно знаю.
– И чем она кончится?
– Мы победим.
– Но ведь это же – какие жертвы будут!
– Война без жертв не бывает. Может, и я в ней погибну. Но зато – сколько сволочей  отправим на тот свет! Скольких поста-вим к стенке и перестреляем. И и наши дети вздохнут свобод-нее.
– Но ведь у тебя даже и детей нет. Вот ты, допустим, погиб-нешь в боях за свою справедливость, и потомства от тебя не ос-танется…
– Ну и пусть. У тебя же дочка есть. Вот она и останется.

Это было весёленькое развлечение: богатые дяденьки с вы-соты волнореза кидали в воду монетки, а мальчишки ныряли, пытаясь их достать. Некоторым удавалось. Не все монетки исче-зали в щелях между камнями. Купить на те монетки ничего нельзя, но можно выменять их на что-нибудь нужное. Всё поль-за будет.
Медведев долго стоял в толпе иностранных гостей и смот-рел на все эти ныряния, на всё это соперничество за право обла-данием, за право считаться самым ловким или смелым.
«Пустяками занимаюсь, – думал Медведев. – Бездельничаю просто-напросто. Стою и наблюдаю, как мальчишки ныряют в воду».
Разговоры столпившихся на волнорезе не привлекали ни-чем. Обычная болтовня на темы моря, отдыха… Незаметно для себя Медведев вовлёкся в разговор с добродушным толстяком, который представился профессором Йельского университета Фрэнком Грэем.
– Вот по такому сценарию и живём, – Фрэнк по-стариковски вздохнул и указал на плещущихся мальчишек и на пёструю пуб-лику, собравшуюся на волнорезе. – Одни кидают милостыню, другие подбирают её.
  Странным представлялся мир этому человеку: он совсем не был в восторге от Соединенных Штатов или от Западной Ев-ропа. А Россию жалел:
  – Вся власть в вашей стране принадлежит небольшой группе людей, которые думают только о своих интересах. Всё нужное они закупят за эти же нефтедоллары, а рабочие им нуж-ны только для обслуживания трубы и вышек. Зачем им поддер-живать медицину? При необходимости наймут иностранцев. Сколько рвутся к вам китайцев, украинцев, корейцев… Китайцы лучше – они неприхотливы, едят меньше, спят меньше. А рабо-тают лучше. А ещё – очень любят размножаться. Они-то сразу и заполнят ваши просторы.
  Медведев молча слушал разглагольствования толстяка.
  – Для чего  существует ваша власть? – продолжал Фрэнк. –Чтобы укреплять обороноспособность страны? Ничего подобно-го! Она существует для обслуживания этой кучки богатеев.
  – Вы весьма категоричны, – заметил Медведев и уже жа-лел, что ввязался в  дискуссию.
  –  Заметьте: во всех нефтедобывающих странах то же са-мое. В Венесуэле, в Саудовской Аравии… Никто там не собира-ется развивать промышленность или образование. Покупают всё, как обыкновенный товар.
– И что же вы предлагаете для России? – спросил Медведев.
– Такое уже было в истории. Не вы первые! Золото из Юж-ной Америки обогатило когда-то часть испанской аристократии. Награбленные богатства были растрачены, разбазарены, а стра-на в конце концов уступила свои позиции другим государствам Европы – более трудолюбивым и менее удачливым по части за-хвата лёгкой добычи. Заметьте: во всех нефтедобывающих стра-нах –  то же самое. Ну, может быть, не так грубо, как в вашей стране. И идут навстречу своей неизбежной гибели. Лично мне Саудовскую Аравию  нисколько не жалко. С жиру бесятся и по-ощряют мировой терроризм. Они не подарили человечеству Чайковского, Айвазовского… А Россию жалко. Россия – одна такая на земле. Исчезнет, и ничто её не заменит.
Медведев только сейчас заметил, что они уже были не на волнорезе, а в парке возле здания санатория.
– Вы мне так и не ответили на мой вопрос: что же вы пред-лагаете?
– Ничего я не предлагаю. Почему я должен что-то предла-гать? Ведь меня всё равно никто не услышит! – Фрэнк Грэй рез-ко повернулся и, не прощаясь, оставил Медведева наедине со своими размышлениями.
 «В чём-то этот Грэй прав, – думал он. – Неужели всё так сложно, что власть не понимает опасности развития в этом на-правлении? Или понимают, но сделать ничего не могут? »
Профессор ушёл, а Медведев с сожалением смотрел на уда-ляющуюся фигуру.
16.              Марина так и сделала: привезла Ниночку к роди-телям и поехала на работу.
        Припарковав машину прямо перед входом в школу, она по-здоровалась У вахтёрши спросила:
         – Элла Людвиговна у себя?
         – Нет. Уехала с мужем. Через час обещала вернуться.
         Марина немного огорчилась.
         «Ничего страшного. Подожду», – подумала Марина и по-шла на второй этаж, туда, где слышались голоса. Отремонтиро-ванная школа сияла чистотой. На стенах появились новые кар-тины.
         «Была бы такая же красота и в душах людей», – с горечью подумала Марина. Вспомнились безобразия, которых она здесь вдоволь насмотрелась. Стало немного грустно и одновременно радостно – от предвкушения  боя. Ведь так просто всего не по-ломаешь. Тут ещё работать и работать!
       В классе она застала Александра Леонтьевича, который снимал с себя рабочую одежду.
        – Ой, извини! – воскликнула Марина и отступила назад.
        – Да заходи, заходи! – крикнул из-за двери молодой учи-тель. – Я уже  оделся.
         Поздоровавшись, Марина спросила:
        – Ну что? Управился со всеми делами?
        – Управился, управился, – ответил Александр. – Навсегда управился.
         –  Почему навсегда?
         – Не хочу и не могу больше здесь работать.
         Голос у Александра был глухой, мрачный.
         – Что-нибудь случилось? – Марина почувствовала, и впрямь что-то случилось.
         – Случилось…
         – Что?
         – Я работал всё лето и, оказывается, бесплатно.
         – Но почему ты так думаешь? Сейчас не заплатили – потом заплатят.
         – Не заплатят.
         –  Денег нет?
         – Деньги есть. Сейчас родители платят за полгода вперёд, а некоторые и за год…
       – Так всё-таки, что случилось?
       – Показали мне какие-то расписки за получение зарплаты в течение прошлого года. У меня были премиальные выплаты, а я за них расписывался. Так  они утверждают, что всю мою ны-нешнюю работу оплатили  ещё тогда!
         – А ты куда смотрел, когда расписывался?
         – Я много перерабатывал: вёл кружки, ходил с детьми в театры, в походы, и мне тогда говорили, что эти премиальные именно за эту переработку. А теперь говорят: в театр или в по-ходы вы и так должны были ходить, вот мы и считаем, что вы-плачивали авансом за вашу нынешнюю работу. А  если бы я не работал здесь летом, говорят, взыскали бы с меня по суду! У нас, говорят, есть на вас письменные жалобы родителей, так что помалкивайте, если не хотите больших неприятностей.
Марина онемела. Вспомнила систему доносов и шантажа, внедрённую в школьную практику, директрису и тупую рожу её муженька, боязливый шёпот сотрудников...
– Какая же я дура, – тихо сказала она.
– А ты-то здесь причём?
–  А я-то вчера поверила их сказкам о том, что здесь они хо-тят навести новые порядки. Приманивали должностью…
– Тебе-то чего бояться? Если что – влиятельный муж засту-пится.
– Я хочу всё делать сама.
– А работу  потерять не жалко? Правда, опять же – без куска хлеба муж не оставит.
– Да дело же не в этом.
– Я думаю, ты им зачем-то нужна. Точнее, твой муж. У них ведь широкие планы по расширению школы.
– Да с чего ты взял, что мой супруг будет выполнять мои просьбы? 
– Но Эллочка-людоедка-то об этом ничего не знает. Она уверена, что у всех супружеских пар отношения складываются такие же, как у неё с муженьком. Она Ж в квадрате скажет, и тот всё, что угодно сделает. Вот так же точно и твой муж должен будет поступать.
Марина рассмеялась.
– Нет уж, – твёрдо сказала она. – Мы с мужем друг другу команд не подаём. И куда же ты теперь пойдёшь?
–  Пока не знаю… Могу гаражи  строить, крыши настилать, водопроводы протягивать в дома. А могу и на военный завод податься. Но моё призвание – педагогика. – Он тяжело вздох-нул. – Хотя, конечно, в таком притоне, как этот – какая может быть, к чёртовой матери, педагогика?
– А знаешь, – сказала вдруг Марина. – Ведь и я здесь тоже не останусь.
– А ты оставайся. Ещё поборешься.
– Не получится борьбы. Всё, что ты сказал, это и есть прав-да. Я это и сама понимала, но только не решалась признаться себе в этом. Спасибо тебе.
– Не за что.
– А почему вчера не сказал мне?
– Да я и сейчас жалею, что сказал. Я думаю, ты должна ос-таться здесь и делать то, что  хотела делать.
– И знаешь, пойдём сейчас куда-нибудь погуляем? Я успею ещё написать заявление об увольнении.
Проходя мимо кабинета директора, Марина украдкой загля-нула в приёмную. Там ожидали приёма несколько молоденьких женщин. «Видимо, новенькие учителя», – подумала Марина. Одна из девушек крикнула радостно:
– Заходите, говорят, директор скоро появится.
– Нет-нет, – ответила Марина и поспешила уйти.
Они вышли во двор. Сразу за каменными львами при входе в школу, на тротуаре стоял, блестя на солнце, её «Ниссан-максима».
– Нам с тобой сюда, садись.
– Ну, ты и живёшь!.. – изумился Александр. – Куда поедем?
– Не знаю ещё.
– Учти: я  сейчас на мели. Денег эта кикимора не заплатила.
– Учитываю. Поедем на Пушкинскую. Я там знаю прекрас-ный кабачок.  Кофе попьём с пирожным. Можно и с коньяком. Есть повод: принято стратегическое решение! Мы уходим из этого гадюшника!
– Нет… Я не привык ходить в кабаки за счёт девушек.
– Как ты старомоден! Когда-нибудь разбогатеешь – уго-стишь сам. Кончай кокетничать!
Уже когда машина  тронулась с места, вдруг раздался чей-то радостный крик: «Марина Васильевна, Марина Васильевна!».      
Из только что подъехавшего джипа выбежала её ученица – Лида Лаврова.
– Здравствуйте, Марина Васильевна! – радостно закричала девочка. – А это у вас такая машина? – Ой, какая красивая…
– Да и у тебя не хуже, – сказала Марина.
– Ну, ещё бы! У меня ведь папа…  Ой, Александр Леонтье-вич! И вы здесь? Здравствуйте, Александр Леонтьевич! А я вот ухожу из этой дебильной школы. Приехали забирать документы.
– И куда ты уходишь?
– Папа ещё не нашёл нового места, но здесь так противно – если б вы только знали, как мне здесь было не в кайф!
– Я тоже ухожу, – сказала Марина. – И другие учителя по-уходили.
– А вы, Александр Леонтьевич – тоже уходите?
– И я ухожу, – кивнул Александр.
– И куда же вы теперь?
– Пока не знаем – так же, как и ты, – сказала Марина. – Бу-дем искать, может быть, и найдём что-нибудь.
– Я буду скучать без вас, – тихо сказала девчонка. – Вы бы-ли такие хорошие. Даже, когда меня ругали… А я… Я столько глупостей за этот год понаделала, столько гадостей…
– Да прощаем мы тебя, – сказал Александр. – Ты только не хнычь.
– Ну, счастливо тебе, – сказала Марина и тронулась с места.
– Счастливенько  вам! Я вас обоих очень-очень люблю!
Лаврова ещё некоторое время мелькала в зеркальце – разма-хивала руками и прыгала на одном месте, смешная и длинная дылда в джинсах.
– И всё-таки тяжёлое воспоминание оставит она у меня, – сказал Александр.
– Ты имеешь в виду Лаврову или нашу школу?
– Трудная была девчонка, – сказал Александр. – Столько всего с нею было за этот год: и вязали, и скорую вызывали, и слёзы унимали…
– Да, у неё очень сильно нарушена психика, – задумчиво сказала Марина. Если бы я имела право поговорить с родителя-ми, я бы им это сказала, ну а так… Они ведь даже и не узнали ничего из того, что у нас с нею было в школе. Я должна скры-вать от родителей только потому, что так приказано в этом на-шем концлагере.
Александр Леонтьевич возразил:
– Ты знаешь, всё не так-то просто. Рассказать обо всём ро-дителям было  опасно не только потому, что был запрет на такие вещи, но ещё ведь и потому, что папа у неё горячий. И мама то-же – капризная дама. Папа, вроде бы психически нормальный человек, хотя и пылкий, и страстный, а вот что можно ожидать от мамы – это очень большой вопрос. Взбалмошная и с тяжёлым характером.
Марина рассмеялась:
– Мы так с тобой говорим, как будто собираемся и дальше заниматься делами этой школы.
– Мы-то уйдём, но проблемы останутся. И эта девочка со сдвигом в сторону буйства, она ведь останется в нашем общест-ве. Представь: выйдет замуж. И кого она родит? Это ведь не-пременно передастся по наследству. Не ребёнку, так внукам.
Впрочем, на разговоры о проблемах педагогики им времени не хватило. Машина медленно подбиралась к месту назначения: преодолевая сначала какую-то толпу, вышедшую из автобуса, а потом и пешеходов, которые на этом участке улицы ходили прямо по проезжей части, не соблюдая никаких правил.
Непосредственно к самой библиотеке подъехать было уже и вовсе невозможно, и Они вышли из машины на небольшой площади перед библиотекой.
– Ты мне хочешь показать достопримечательности Ростова? – спросил Александр. – Так я их знаю не хуже тебя.
– В некотором роде – хочу, – ответила Марина. – Вот эту башню ты видел и без меня, а вот на то, что возле неё стало происходить, на это посмотреть стоит.
Когда они подошли к зданию, народу там уже собралось до-вольно много. На ветру развевались красные знамёна с белым кругом посредине. В центре круга грозным чёрным силуэтом скрестились две руки, в каждой из которых было по противо-танковой гранате.
– А, этот дурдом… Да видел его двадцать раз, – устало ска-зал Александр. – В  прошлый раз скандировали: «Ударим грана-той по блоку НАТО!»
– Посмотришь ещё раз.
Один из молодых гранатовцев, взобравшись на постамент, гневно орал:
Ешь ананннасы! И ррррябчиков жуй!
День твой последний приходит, буржуй!
– Тогда у них было НАТО, а теперь буржуи, – сказал Александр. – Им что прикажут, то они и громят.
– Это они про меня, – прошептала Марина.
– Россия – всё! Буржуазия – ничто! – скандировали осталь-ные парни… 
Марина почувствовала себя неуютно.
– Ладно. Пошли отсюда. Вон то богоугодное заведение. Ко-фе капуччино там готовят лучший в городе!
Они спустились в полуподвальное кафе, где в полумраке у стойки колдовал бармен. Сели за столик и заказали кофе, пи-рожные и бутылку шампанского.
– Сегодня день необычный! Его нужно отметить. И что же теперь будет? – спросила Марина. – Как ты думаешь? Кстати, эти полоумные гранатовцы ведь что-то имеют в виду?
– Не знаю, что будет, – сказал Александр. – Но думаю, что они имеют в виду пересмотр итогов приватизации.
– И этот пересмотр, ты думаешь, будет? Если судить по то-му, что творят с Ходорковским…
– Возможно, – перебил девушку Александр Леонтьевич. – На самом деле – один большой олигарх подавил другого из ма-леньких, вот и всё.
– А что есть – олигарх?
– Это тот, кто обладает ресурсами власти, деньгами, и хочет командовать всеми: и судом, и СМИ, и депутатами. Он этого и не скрывает, он жал на всех, и всё подмял под себя.
– Ты говоришь о…
– Я говорю о власти. Он условно называется «государст-вом», но это никакое не государство, это замаскированный оли-гарх, которому мало стало Газпрома и его газа, захотелось доба-вить еще и нефть к своим ресурсам. А Россия, какой была – та-кой и будет. Вот и всё.
– А какая же цель у этого олигарха? Не надо считать его глупым. Власть у нас какая угодно, но не глупая и знает, что делает. Она говорит о благе народа и страны. Но разве благо – отпугивание инвесторов?
– Да, – согласился Александр Леонтьевич. – А то, что из страны уходит и собственный капитал – разве это благо? Зато кричат: «Нечего продавать Россию»!
– Они не хотят интеграции в мировое сообщество. Просто говорить об этом не модно, так они и не говорят.
Марина задумалась.
– Таким образом, передел собственности?
– Но не в пользу народа, а в пользу других кланов. Там на-верху чего-то не поделили, и теперь хотят поделить по-новому. Разумеется, каждый мечтает поделить так, чтобы ему достался больший кусок пирога. А ребят нанимают, платят им деньги, и они кричат-кричат-кричат то, что им приказано.
– Но я  знаю, что некоторые искренне верят в то, что произ-носят с этой своей трибуны.
– Трудно поверить. Не дурак же совсем?! – Александр не заметил  смущения Марины и продолжал: – Охотно верю, что есть и чистые, честные души, которых кто-то использует. Мо-жет быть, они даже все без исключения такие. Но кто-то же ими дирижирует! Вот тот и получает деньги и кладёт их в карман. И выполняет чьи-то инструкции. И он знает что-то такое, чего не знают они.
– А чьи инструкции?
– Ох, Марина Васильевна, не наше это с тобой дело, скажу я тебе. Я ведь в школе «Умники и умницы» не первый год рабо-таю. Кое-чего понял. Откуда у  людоедки деньги? Ведь это же очень тёмная история. Сначала они создали одну школу: купили большое здание, сделали там ремонт, всего туда понавезли. Это же огромные деньги! Откуда у них? Папа не богач. Да и сами в хрущёвке жили. А  потом у них это всё кто-то взял да и отобрал. Отобрал, и всё! Ни тебе возражений, ни тебе судов! Просто лапу наложил и отобрал. Если бы это действительно была её собст-венность, она бы дралась насмерть!
– Да, я слышала, они мне об этом немного рассказывали, что у них это всё отобрали. – Давай лучше выпьем!
Александр поднял бокал.
– За что же мы пьём?
– Есть у меня святой тост. Я предлагаю выпить этот бокал за нашу дружбу! И пусть они все горят синим пламенем!
– Кто это все?
– Эллочка-людоедка со своим муженьком, школа та, больше похожая на тюрьму.
– Ну, что ж. За дружбу можно и выпить, – согласился Алек-сандр, и чокнулся с Мариной. Потом грустно сказал: – А эта ведьма никогда никому всей правды не расскажет. Ты видела школу на улице Нансена?
– Нет, – сказала Марина.
– Ну и неважно! Теперь таких школ много, и не уследишь, как они то возникают, то исчезают. Кто же за ними стоит,– этого никто не знает. Кто-то очень мощный.
– И это означает, что на них нельзя найти управу?
– Только обратившись к другому какому-то авторитету, ко-торый заинтересован задавить её покровителей.
– Значит, чтобы спастись от одних бандитов, нужно обра-титься к бандитам другим?
– Совершенно верно. Никакие органы правопорядка защи-щать тебя не будут. У них даже и задачи такой нет – защищать простого человека, вроде меня. Поэтому самое лучшее, что можно сделать, – это отойти в сторону.
Выйдя из кафе, они стали, беседуя, бродить по Пушкинской.
Бывает так, что не так уж важны слова. Важнее то, что под-разумевается под этими словами, может быть, какие-то чувства, о которых и речи не ведётся, и вроде бы их, этих чувств, и в мыслях нет даже у собеседников… Но что-то же подразумевает-ся?
 И это «что-то» и есть самое важное.

17.            Надежда считала, что всё не так уж и плохо, и кое-что здесь уже сейчас просматривается, и уже сейчас требует особого внимания.
Именно она привела Медведева в кружок интеллектуалов, который с шумом расположился в беседке. Надежда, многообе-щающе подсев к пожилому и застенчивому англичанину, заго-ворила о божественной красоте Кавказских гор, располагающей скорее к чудесному отдыху, чем к скучным заумным беседам.
Нойман, как всегда, в шортах и сорочке песочного цвета, сегодня вооружился цифровым фотоаппаратом. На его груди висел большой блестящий значок, на зеркальном фоне которого располагался паук. Брюшко и лапки  его были сделаны из кам-ней, напоминающих бриллианты. Значок отражал падающие на него лучи солнца и привлекал внимание.
«Фионит, – подумал Медведев. – Не спроста он нацепил эту яркую погремушку. Думает на мне проверить свои чары. Ну-ну! Пробуй. А мы тебе подыграем!»
–  Интересный значок у вас. Что он обозначает?
– Я должен вас разочаровать. Он ничего не  символизирует. Мне просто нравятся блестящие предметы.
– Ну, да, – согласился Медведев, – и гипнотизируют…
– Ну, что вы?! Если бы мне это потребовалось, я не стал бы прибегать к столь примитивным ухищрениям! Но, согласитесь, ведь изящный паучок?
– Не знаю… Не люблю пауков…
– И напрасно. Пауки живут уже миллионы лет… Но я не о том. А как слепит этот значок, как утомляют зрение, которые  отражаются в нём лучи! Хотите того, или не хотите, у вас утом-ляются глаза, наливаются свинцом веки. Слезятся глаза…   
– Да… вы совершенно правы… просто  как-то странно…
– А зачем сопротивляться этому ощущению. Покой и сон-ливость – лучший отдых… Только мысли становятся ленивыми-ленивыми… всё замедляется и погружается в покой, умиротво-рённость, блаженство… Дыхание становится ровным и спокой-ным. Ритмично и ровно бьётся сердце… Свинцовая тяжесть придавила вас к шезлонгу. Ноги, руки налились тяжестью… Приятное тепло и сонливость разливается по всему те-лу…Невольно вы погружаетесь в вату… Звуки  отдаляются, становятся тише, глуше… Ни с чем не сравнимое блаженство…
Медведев, очень натурально изображая из себя беспечного умиротворённого курортника, лениво полулежал в своём шез-лонге и просто дремал, убаюканный морским ветерком, дурма-нящими запахами и бесконечною болтовнёй этого Ноймана…
… как хорошо…
… блаженство…
…Голоса стали тихими-тихими… Как хочется спать…
В странное он погрузился состояние. Он почти и в самом деле задремал. Съехавшая на глаза противосолнечная кепочка с огромным козырьком заслоняла от него участников этой беско-нечной говорильни. Голова откинулась назад, а рука, словно плеть, опустилась прямо до самых плиток, которыми был выло-жен пол беседки.
Слышно и понятно было решительно всё. Невидимые ни-точки крест-накрест соединяли между собою говорящих и спо-рящих и образовывали густую паутину. То и дело возникал На-деждин голос – он с наивным любопытством спрашивал о чём-то, и ему отвечали другие – покровительственные и поучающие голоса…
А Нойман продолжал свой эксперимент:
– Вы прекрасно расслабились… Отдыхайте… спите креп-че…
Медведеву посмотрел на людей, сидящих и стоящих вокруг и с интересом наблюдающих за происходящим. Он снял кепоч-ку и заявил одному из спорщиков: «Вы меня рассмешили, ей-богу»… и с этими словами, махнув на него рукою и отчаянно зевнув, снова погрузился в блаженное состояние, не забыв при этом надвинуть на глаза  кепочку.  Необъяснимым образом он чувствовал себя с нею защищённей…
«Этот Нойман не так уж безобиден, как старается казать-ся… Оказывается, воздействовать на массовое сознание людей – очень даже можно, да так, что они ничего и не узнают, и не поймут. И работы в этом направлении ведутся и ведутся вот уже с нескончаемых времён».
Мысли Медведева бились, пульсировали и окончательно вывели его из сонливого состояния. Но он понимал, что нужно продолжать играть. И он играл.
«Вот только одна беда: воздействие это может быть только одним – плохим и никаким больше.
В науке были попытки в массовом порядке просветить лю-дей. Осчастливить сразу многих. Особый упор делался на мас-совое и механизированное обучение чему-нибудь полезному, но трудному. Например, иностранным языкам. Когда-то мечталось так: в огромный зал поставят тысячу кроватей, положат на них тысячу человек с наушниками на голове, и по единой команде усыпят. А в наушниках, пока они будут сладко спать, будут проводить уроки. Во сне они и выучит язык! Ну, или какую-нибудь другую нужную информацию: все статьи уголовного кодекса, или таблицу тригонометрических функций… В зави-симости от поставленных задач.
Очень хороший способ, удобный: люди спят себе и спят. Не мельтешат перед глазами, не задают глупых вопросов, а просто глотают полезную информацию и становятся всё лучше и луч-ше. Всё умнее и умнее.
Казалось бы, все они балбесы. Что с них  взять? А их учат правильным и нужным вещам. Уснул дураком – проснулся ум-ным. Здорово! И так общество можно будет исправить.
Потом были какие-то фантазии насчёт нужных инъекций. Укололся – поумнел. Или таблетку съел, а с нею и нужную ин-формацию впитал в себя – курс сопромата, или теории относи-тельности. Поставили в один ряд опять же тысячу человек. Всех перекололи или каждому выдали по таблетке – и все разом по-умнели. Знания вводить через задницу! Ну, разве не прогресс?!       
Но потом выяснилось, что всё это глупости и пустые фанта-зии...».
– А теперь ваше тело уже не слушается вас. Оцепенение. Руки и ноги, словно чужие. Они – сами по себе, вы – сами по себе! – бубнил Нойман.
Медведев сквозь паутину ресниц увидел, что Надежда ушла в сторону моря с петушком-американцем. «Неужели, что-то на-щупала. Не может быть, чтобы… Впрочем, видно будет… А эти павлины думают, что могут подчинить своей воле мир. Фанта-зёры! Ставили эксперименты на детях, которых обучали по спе-циальным технологиям: это были тщательно продуманные сло-ва, расположенные в определённом порядке и воздействующие на подсознание и на разные органы чувств маленького человека, ну и всякое такое… Детей при этом обучали какой-нибудь нуж-ной, но трудной науке, например, математике. И что же выясни-ли: слишком уж хитромудрое, а по сути своей, насильственное впихивание информации подсознательно отторгалось многими детьми. Положительные результаты, конечно, были, но лишь изредка. Зато были и отрицательные. После таких упражнений у детей возникали серьёзные расстройства психического или нервного характера… Нужно, пожалуй, прекращать этот экспе-римент, а то Нойман  возгордится».
Кто-то из присутствующих говорил о перспективах методи-ки обучения во сне…
Медведев, не обращая внимания на убаюкивающие слова Ноймана, вдруг повернул голову в сторону говорившего и внят-но произнёс:
– Внедрять в массовое сознание что-нибудь доброе, имею-щее отношение к эстетике или высокой духовности, – дело дох-лое. Ничего не выйдет. Нужны школы, нужно воспитание, ну-жен всё тот же индивидуальный подход к отдельной личности. А отдельная личность – это ведь не очень интересно. Особенно для тех, кто мыслят большими категориями: этот миллиард че-ловек мы направляем сюда, удобряем им землю, и он там себе и лежит в качестве чернозёма, а этот миллиард переселяем сюда, и он там под нашим чутким руководством процветает.
Нойман был сконфужен.
– Так вы всё это время притворялись?
– Не понимаю. Вы о чём?
– Вам не хотелось спать? Вы не дремали?
– Вы знаете, я двадцать четыре часа в сутки хочу спать! Ко-нечно  же,  дремал.  Но  как  тут заснуть, когда такая интересная
тема. Да и неприлично как-то…
– Что же делать, если не существует способа положительно-го воздействия на широкие массы человечества? – воскликнула Валентина Григорьевна Омельченко. Она, зачарованная, наблю-дала за попыткой Ноймана ввести в гипнотический транс Мед-ведева, но, убедившись, что из этого ничего не получилось, включилась в полемику, как обычно, привлекая на помощь Павла Васильевича Янчука.
Янчук, эрудит и немножко зануда, поправил очки и успоко-ил коллегу:
– Уже давно был накоплен немалый опыт так называемого «разумно-позитивного воздействия на социум».
– То есть делать добро можно, но в разумных пределах! Ка-кой-то процент населения можно при этом и немножко расстре-лять, но зато основная масса этого самого населения будет сча-стлива, – произнёс Кевин Гривс. – Конечно, в разумных преде-лах.
– В тех самых, которые ему, этому населению, будут очер-чены строгими и разумными чертёжниками? – спросил Медве-дев. – Не кажется ли вам, господин Гривс, что такая философия напоминает нечто уже пройденное…
– Не нужно мне приписывать фашистские взгляды. У нас демократическая страна и я могу свои взгляды высказывать от-крыто. А у вас, господин Медведев – рецидив…
– Господа, господа… успокойтесь. Послушайте лучше, что говорит господин Янчук!
Павел Васильевич сел на своего конька. Он весь напыжился от гордости, что привлёк внимание столь известных учёных.
– А вспомните опыт Антона Семёновича Макаренко. Этот человек сумел посреди всеобщего голода и разрухи очертить своею властною рукою некую зону. Всех в этой зоне он делал счастливыми и довольными. Зона считалась полутюремным уч-реждением. И тем не менее: из этой тюрьмы не только не бежа-ли, но и, наоборот – за слишком большую провинность из неё могли и выгнать. Были случаи, когда изгнанные многократно просились назад, умоляли и плакали, но обитатели зоны остава-лись непреклонны и не пускали их к себе. Сдыхайте на свободе, раз вы не умеете жить по понятиям нашей прекрасной зоны!
 – Чем же объясняется столь поразительный успех этих от-крытий? – воскликнула Валентина Григорьевна.
 – А тем, что он начисто исключал воздействие на отдельно-го человека. Он говорил так: раньше воспитывали сначала одно-го, потом другого, затем третьего и так далее, стараясь перевос-питать в конечном итоге всех. Теперь же – мы воспитываем всех сразу. Одновременно. Одна-единственная личность нас больше не интересует.
– Важнейшим условием такого воспитания, – вставил мол-чаливый Дэвид Хелл, –  является умение быть, когда надо, вла-стным начальником, а в других случаях и дисциплинированным подчинённым. И наоборот. Каждый человек выступал то в роли начальника, то в роли подчинённого. И получалось очень хоро-шо. И разумно. Этот опыт с успехом внедрялся и в Советском Союзе, и в фашистской Германии…
Павел Васильевич, невежливо прервав англичанина, про-должал:
– При советской власти, уже на её закате, был сначала напи-сан киносценарий, а затем и вышел фильм под названием «Ка-мышовый рай», где рассказывалось, как в некультурной и очень отсталой советской Средней Азии был создан колхоз, очень на-поминающий концлагерь. Люди работали на заготовке камыша, который шёл для промышленных целей.
В колхозе том действовали порядки, взятые исключительно из опыта Антона Семёновича. Каждый время от времени назна-чался надзирателем и заставлял остальных хорошо работать. Потом на недельное дежурство заступал другой, и он теперь становился надзирателем, сводил счёты с прежними обидчика-ми, упивался властью. А заодно и отдыхал от тяжких трудов. Были и другие очень точные соответствия системе знаменитого советского педагога.
Медведев, подумал:
« Эти методы дают негативные результаты, и, тем не менее, продолжают их разрабатывать! Но эти работы должны кем-то финансироваться. А уж на финансирование злодейства Мировая История никогда не жаловалась».
Между тем Янчук говорил и говорил, совершенно потеряв представление о том, что перед ним не студенты Киевского Университета, где он преподавал, а учёные с мировым именем. Те же вежливо кивали, не желая прервать красноречие коллеги.
– А эффект двадцать четвёртого кадра! Это ли не доказа-тельство эффективности воздействия на подсознание! 
Чтобы сгладить впечатление от только что прочитанной лекции, Дэвид Хелл произнёс, недобро взглянув на Ноймана:
 –  Идеи воздействовать на психику людей не новы. Но пси-хика людей  хрупка, как стекло…
– Технология воздействия нами прорабатывается самым серьёзным образом, – перехватил инициативу Нойман. – У неё большое будущее.
– Вы ещё напомните нам о роли кино, радио и телевиде-ния… – недовольно проворчал Хелл и собрался было уйти. Но он симпатизировал этому киевлянину, и задержался. А Павел Васильевич тем временем с улыбкой говорил, словно подтвер-ждая реплику Хелла:
– Связь американского президента с Моникой Левински была раздута до невообразимых размеров именно телевидением. Вся сверхдержава была поднята на дыбы, пошатнулись устои общества, заколебались акции, пошли страшные трещины по всяким фундаментам. Взрыв информационной бомбы понадо-билось каким-то образом устранить. Нужно было отвлечь его от обсуждения морального облика президента. Нужно было срочно найти  врага демократии. На должность врага была назначена Югославия. После чего её успешно бомбили.
Дэвид Хелл был разочарован. Как просто можно объяснить сложнейшие политические решения! Но самое невероятное в том, что в чём-то этот умник прав!
– To people have inspired… Народу внушили, что это пра-вильно… People will eat all… Пипл всё схавает! И самое удиви-тельное, что после этого варварства мы считаем себя цивилизо-ванными народами!
Медведев следил за дискуссией, пытаясь выяснить, кто есть кто.
Дэвид Хелл заметил:
– Всем известен эффект, наблюдаемый в стаде баранов: во-жаку ставят на пути палочку, которую он должен перепрыгнуть, чтобы идти дальше. Затем палочку убирают, и все остальные бараны, которые следуют за вожаком, могут идти уже беспре-пятственно. Но тот баран, который шёл следом за вожаком, ви-дел, как тот подпрыгнул на этом участке дороги. И он подпры-гивает в это же самом месте без всякой палочки. А за ним под-прыгивают и все остальные.
Медведев убрал с глаз кепочку и огляделся.
«Я бы тоже вам кое-что рассказал интересное» – подумал он.
Никто из собравшихся даже  мысли не допускал, что совре-менное состояние дел позволит успешно управлять современ-ным обществом с помощью химических веществ, влияющих на психику.
Массами можно манипулировать. Есть специально разрабо-танные сценарии такого манипулирования. Их много, и они по-стоянно совершенствуются.
Известны случаи, когда человек, владеющий такой техноло-гией, приказывал коллективу покончить жизнь самоубийством, и все дружно выполняли его команду.
Или почти все, ибо всегда находятся люди, на которых тех-нология не действует.
18.                Улица Пушкинская в Ростове  больше, чем улица. Когда-то по этой геометрической линии проезжал вели-кий поэт, который даже и понятия не имел, что крохотный горо-док, прилепившийся где-то неподалёку вдоль берега Дона, до-тянется и сюда. А здесь была простая дорога в степи, немного вздыбившейся на здешних холмах, и никакая не улица. Поэт проехал, потомки это запомнили, и так потом получилось, что во всём этом городе, который со времени той исторической по-ездки вырос в сотни раз, именно эта улица и оказалась самою красивою. И назвали её в честь этого самого поэта. Ну, разве что ещё набережная Дона могла бы с ней соперничать. Но набереж-ная, она ведь, строго говоря, и не улица даже; и расположена так неудобно, что некоторые ростовчане на ней не бывают месяца-ми или даже годами. А здесь – все бывают, и все любят эту ули-цу.
Марина вспомнила, как когда-то ходила по Пушкинской с Алексеем. И что теперь случилось? Почему  теперь не ходят?
Ответ получался слишком уж простым: у мужа много дел. И ходить-бродить – некогда. А работа есть работа…
И вот Марина прогуливается по этой улице с Александром. Ведут они себя вполне пристойно и говорят о  школьной рефор-ме, о положении дел в стране, в экономике, одним словом, обо всём, что у людей сейчас на уме. Государство обманывает, люди терпят, и все мы вместе куда-то идём и идём под чьим-то муд-рым предводительством. А куда – не знаем…
Марина не боится никаких сплетен. Город –  большая де-ревня. Все всё видят. Ну и что? У Марины на уме совсем другие мысли, звучащие в её сознании, и совсем не те, о чём в это же самое время она говорит. А мысли такие: «Да, конечно, Алексей хороший человек, но последнее время он отдалился и стал почти чужим. И Александр Леонтьевич – тоже хороший человек. Но и он занят – у него жена. Ею он и занят… И что же мне теперь делать?»
Марина посмотрела на часы.
– Мы уже час как гуляем. Давай-ка я позвоню в школу и спрошу, не появилась ли старуха.
Марина достала из сумочки телефон и решительно позво-нила. Но не к самой директрисе, а на вахту.
– Да, уже прибыли, – сообщила вахтёрша. – Подходите… Правда тут такая большая очередь образовалась – и родители с детьми, и новые учителя… Не пробьёшься…
– Директриса уже вернулась, – сказала Марина Александру. – Но там теперь толпа собралась в ожидании аудиенции. – Ну, ничего. Мы протиснемся без очереди. Подадим заявления и по-просим обслужить нас как можно быстрее.
– Ну, я-то людоедку знаю получше, чем ты, – сказал Алек-сандр. – Так всё просто не получится. Крупный разговор неиз-бежен.
– Я разве боюсь разговора!
– Да и я не боюсь.
– Раз мы с тобой такие смелые, то поехали! – скомандовала Марина.
Они сели в машину и вскоре были у ворот школы.
Александр обратил внимание на джип, стоявший на улице за узорчатым чугунным забором. Стараясь казаться весёлым, сказал:
– Смотри-ка, а наша Лаврова со своими родителями – они ведь ещё здесь!
Марина рассмеялась:
– Значит, рановато Лидочка с нами попрощалась.
Александра скривился  в притворном ужасе.
– Да, чего только не натерпелся с нею, – пробормотал он про себя…
Вахтёрша, ступеньки наверх…
«Иду на встречу со злом», – думала Марина.
«Главное – сдержаться», – думал Александр.
На третьем этаже, там, где располагался директорский ка-бинет, и в самом деле скопилось немало народу. Кто-то привёл своих детей, а кто-то и пришёл забирать документы – и не одна Лидочка, были и другие. Шумная, шикарно разодетая публика.
Были и учителя, пришедшие устраиваться на работу. Эти вели себя скромнее. Старались держаться независимо и не пока-зывать вида, что волнуются.
Какая-то дама средних лет,  увешанная блестящими побря-кушками, как  новогодняя ёлочка,  из числа новеньких родите-лей, смерила Марину с ног до головы пронзительным взором и сообщила:
– За нами будете. Здесь очередь.
На Александра даже и не взглянула на неё. Не заметила.
– Да это же наша учительница! Какая очередь! – вмешался Лидочкин папа. – О, Александр Леонтьевич! Вы тоже к дирек-тору? Какая встреча, дорогой! Давно не виделись!
Высокий чин ростовской милиции и простой учитель по-здоровались самым непринуждённым образом. Завязался пустя-ковый разговор. Сразу стало шумно и почти весело.
Александр Леонтьевич взглянул на Лидочку. Она уже не прыгала и не скакала, как тогда на улице, а мрачно сидела в уг-лу, погружённая в мягкое кресло и в какие-то свои думы. На глазах слёзы. Понятное дело – куда идти дальше?
Впрочем, всегда был выход – домашнее обучение.
Марина подошла к Лидочке, ласково погладила голову, ста-ла о чём-то говорить. Та отвечала, глядя на учительницу снизу вверх глазами, полными отчаяния.
Шум возле директорского кабинета всё нарастал и нарастал. Из-за двери вышел Евгений Евгеньевич – величественный, весь в белом. Торжественно сказал:
– Господа, господа! Не волнуйтесь, пожалуйста: Элла Люд-виговна всех примет…
– Ненавижу его, – прошептала Лидочка, но Марина её рас-слышала. – И старуху – ненавижу…
– Марина Васильевна, вы тоже к нам? – спросил вдруг Ев-гений Евгеньевич с очаровательной улыбкой. – Заходите, захо-дите! Если у вас какие-то срочные вопросы, то мы вас с Эллой Людвиговной быстро отпустим.
– Да, срочные.
Марина шагнула к двери, оглянувшись на Александра. Тот понял и тоже двинулся было к двери.
– Ну а вы-то куда, Александр Леонтьевич? – удивился Евге-ний Евгеньевич, и насмешливо вскинул чёрные брови – А вы пока тут подождите. Мы вас потом пригласим. – Он сделал уда-рение на слове «потом». 
– Нет уж, позвольте и мне тоже войти, – решительно возра-зил Александр.
– Мы с Александром Леонтьевичем – по одному и тому же вопросу, – вставила Марина.
– Вот как? – удивился Евгений Евгеньевич, и опять вскинул чёрные брови. Он всё ещё ничего не понимал. – Ну, хорошо, заходите и вы.
Марина и Александр вошли в кабинет.
– Марина Васильевна, присаживайтесь, пожалуйста, – ди-ректриса так и расцвела от радости, увидев Медведеву, с кото-рой связывала свои надежды на успешное будущее.
Марина уселась на предложенный её стул
– А вы-то, Александр Леонтьевич, по какому вопросу? – удивилась директриса. – Подождите пока там, за дверью. Будьте любезны. Мы вас пригласим, когда будет нужно.
Александр Леонтьевич не ответил. В нём что-то задрожало внутри от гнева, он сдержался и молча сел на другой стул.
– Что это? Как вы себя ведёте? А ты зачем ему позволил войти? – напустилась Эллочка-людоедка на своего супруга.
– Да я не хотел!.. Это он сам…
Марина вмешалась:
– Дело в том, что мы с Александром Леонтьевичем пришли к вам по одному и тому же вопросу.
– Да? – улыбка у директрисы была жалкая. – По какому?
Александр понял, что не должен уступать инициативу Ма-рине и сказал глухим голосом.
– Мы оба, и каждый по своим причинам, пришли к выводу, что работать у вас мы больше не можем, и хотим подать заявле-ния об увольнении.
Директриса побледнела.
– Ну, вы-то ладно – старуха  небрежно махнула рукой в сто-рону Александра. – От вас всё равно никакого толку нет, но вы-то, Марина Васильевна? Я не понимаю…
– Мне неприятно работать в вашем учреждении, где с людьми поступают как со скотом.
– Ну что вы такое говорите! – ужаснулась Эллочка-людоедка. – Я вас не понимаю! Честное слово – не понимаю! Ведь мы вас с Евгением Евгеньевичем, всегда так уважали… – она вдруг осеклась. – Ну, если вы имеете в виду те маленькие недоразумения, которые у нас с вами были в прошлом учебном году, – она хохотнула, – то ведь это… ну, ведь это – так сказать, в рабочем порядке… И чего только не бывает, и чего только не скажешь сгоряча!.. Работа ведь у нас нервная, трудная…
– Сгоряча – это одно, – сказал Марина. – То, что сказано сгоряча, – понять и простить иногда можно. Но есть такие ве-щи…
– Какие вещи?
– Многие. Например, почему вы не заплатили Александру Леонтьевичу его законных денег?
– Ах, вот как! – Эллочка-людоедка вспыхнула. – И как я сразу-то не поняла? Здесь у вас личные мотивы… Но я не по-зволю в нашей школе всякие шуры-муры…
Ж в квадрате весь напрягся в ожидании команды.
– А вы, Александр Леонтьевич, – директриса повернулась к молодому учителю. – Не думала я, что вы поведёте себя по-бабьи, и будете болтать налево и направо. Ведь вы, между про-чим, расписку давали, что не будете предавать огласке никакие школьные дела, касающиеся финансовой стороны её деятельно-сти.
– А как я должен был бы поступить с вами по-мужски? – возразил Александр. – Драться?
– Ты, быдло! – тихо прорычал Ж в квадрате. – Не забывай, с кем разговариваешь.
– За быдло получишь, – Александр встал со своего места, но Марина удержала его.
Эллочка-людоедка, поняв, что сейчас разразится скандал, и там за дверью всё услышат, не на шутку разволновалась.
– Господа, господа, – залебезила она, понижая голос. – Да-вайте успокоимся. Для начала, вот вы, Александр Леонтьевич, выйдете пока за дверь и придите  в чувство…
– Никуда я не выйду. Сейчас я напишу заявление, и вы его подпишете.
– Подпишу? Да я сейчас тебе такое подпишу, что ты сам не рад будешь! – лицо у неё покраснело от ярости. –  Одно моё слово, и тебя никуда на работу не возьмут!
Голоса и шумы за дверью прекратились. На какой-то мо-мент наступила давящая тишина.
Директриса вдруг спохватилась. Уселась на место, лихора-дочно пытаясь что-то понять, полезла в стол за таблетками.
– С вами совсем другое дело. О ваших шашнях я поставлю в известность вашего мужа. Сегодня я не могу вас вызвать на бю-ро райкома да пропесочить как следует. А вот мужа попросить об этом…
– Прошли времена… – буркнул Александр Леонтьевич.
– Сволочи! Я вас ненавижу обоих! – раздалось вдруг за две-рью.
Элла Людвиговна  зло посмотрела на мужа:
– Ну-ка! Выгляни там!
Едва Ж вышел за дверь, как оттуда послышались звуки ка-ких-то оплеух, и вся растрёпанная и разъярённая, в кабинет во-рвалась Лидочка  Лаврова.
– Целый год я у вас промучилась, а теперь должна уходить! – закричала она.
– Лидочка, – изумилась директриса, – да кто же тебя застав-ляет уходить? Оставайся у нас!
– Конечно, – оставайся, – подтвердил Евгений Евгеньевич, растирая по расцарапанному лицу кровь.
– А ты, Жопа, молчи! – заорала на него Лидочка таким ужасным голосом, что у всех наблюдавших эту сцену кровь в жилах заледенела. – Только и можешь, что девчонок щупать, извращенец проклятый!
– Как щупать? Кого щупать? – Эллочка-людоедка от ужаса перешла на шёпот. – Женя, ну-ка закрой дверь.
Евгений Евгеньевич не успел выполнить приказ. Лидочка ударом ноги толкнула дверь и закричала ещё громче:
– Не надо закрывать дверь! Пусть все слышат и пусть все знают!
В кабинет решительно входили Лидочкины родители.
– Я хочу знать, что здесь происходит, – заявил отец. Голос у него был официальный, а угрожающий вид не предвещал ничего хорошего.
– А то и происходит! – продолжала кричать Лидочка, – что этот козёл лапает девочек, а те и пикнуть не смеют, потому что он их всех запугал. Боялись вылететь из школы. А он их тискал и зажимал по углам! Козёл! Жопа! Извращенец!
– Какие девчонки, что ты мелешь? –  Директриса от волне-ния и опасения, что услышат в коридоре, перешла на шёпот.
– Мене не интересуют девчонки, – сказал отец. – Меня ин-тересуешь только ты. Что тут у вас происходило? Я хочу знать!
Лидочка расплакалась.
– Этот козёл хватал меня…
– Это как хватал? Расскажи, как он тебя  хватал? – шептала Эллочка-людоедка.
– На стол меня повалил. Сам вроде бы играется, хихикает даже, а потом взял меня и повалил на стол! А однажды в туалет хотел затащить. Уже был вечер. Всех из продлёнки позабирали, и я одна во всей школе оставалась. А он меня и стал затаски-вать!.. – Лидочка зашлась от рыданий.
– Ах ты сволочь! Это правда? – взвизгнула Эллочка-людоедка. – А ты почему не жаловалась? Ты должна была мне сказать!
– Или вызвать милицию! – взвизгнула Лидочкина мать. – Вы просто  мерзость! Мерзость! Вы негодяй! Вам после этого – самое место в тюрьме!
– У меня и свидетели есть! – заорала Лидочка. – Две девоч-ки из моего класса видели, как однажды он ко мне приставал в раздевалке. Повалил на шубы. А я отбивалась от него, а они за шкафом притаились и всё видели! А я их после этого попросила, чтобы они никому ничего не рассказывали.
– И что – он тебя изнасиловал? – с ужасом спросила Лидоч-кина мама. – Да нет же! Я думаю, он вообще импотент. Для него ведь самое главное зажимать и лапать, а больше он ничего не умеет!
А по ту сторону двери директорского кабинета публика, сначала волновалась, шумела, а потом стала потихоньку расхо-диться.
Уходили даже  родители, которые хотели забрать детей из школы. Сегодня разговаривать с директрисой не имело смысла. Судя по воплям, разносившимся из-за двери, она пребывала в невменяемом состоянии.
Те же родители, которые хотели привести своё чадо в это прославленное учебное заведение, и подавно  исчезли.
Ушли и учителя, которых суровая жизнь привела сюда в поисках работы.
Перед дверью директорского кабинета никого не осталось.
Лидочкин папа, человек властный, влиятельный и со связя-ми, понимал, что его деточка не ангел, и место ей, конечно же, не в школе для обычных детей, а в какой-то другой школе со специалистами несколько иного профиля. Да, он подсунул больного ребёнка к здоровым детям. Но ведь надеялся, что здесь она встретит понимание, тёплый приём…
Директорский кабинет представлял собою жалкое зрелище – всё побито, всё перевёрнуто.
У два Ж на роже добавилось, кроме тех прежних царапин, ещё и синяк под глазом. То, чего так и не сделал молодой Алек-сандр Леонтьевич, с лёгкостью свершили Лидочкин папа. Да ещё и сама же Эллочка-людоедка добавила. И теперь он сидел в углу, не зная, куда бежать от страха и стыда. И вообще – что теперь делать? Воротник оторван, белоснежные когда-то штаны и рубашка в крови.
И никто, кроме Александра Леонтьевича, не заметил одной странности: Лидочкин приступ буйства так и не получил про-должения, когда приходилось девочку хватать,  вязать, давать успокоительное. Мама повела растрёпанную и заплаканную дочь в туалет  отмывать с неё макияж и приводить в порядок истерзанную причёску, а Эллочка-людоедка сидела и плакала за своим директорским столом.
И ещё одна странность сопровождала все эти события: люди как будто поменялись ролями.
Марина стояла над старухой и утешала её! И подавала ей воду, и гладила по голове, и успокаивала.
– Если бы ты знала, Мариночка, – Элла Людвиговна впер-вые называла её на ты, – какая это пакостная жизнь. – Живёшь с этим придурком, а у нас ведь у самих нет детей, и только и ду-маешь, чтобы что-то накопить себе на старость… Ведь понятное же дело, всё это потом рухнет, и всё отберут… И вот я работаю-работаю, а этот гад – ведь он меня не в первый же раз так под-водит! Правильно Лаврова сказала: козёл! Козёл проклятый!
Два Ж пробормотал что-то невнятное.
– А ты помнишь, скотина такая, что ты устроил, когда мы были в прошлом году в Венеции! Что он вытворял в гостинице! Если б ты только знала, Мариночка!..
– Успокойтесь, Элла Людвиговна!
– А сколько обманывать пришлось, чтобы вот это всё зара-ботать! Ведь работаю же не только для себя! А он не понимает! А ты молчи! – взвизгнула она вдруг на муженька, который и без того молчал от страха. – В казино – кто на прошлой неделе во-семьсот долларов просадил?
Александр горько усмехнулся. Вот почему этой парочке по-надобилось обмануть его.
А Эллочка-людоедка продолжала канючить:
– Сколько зла пришлось делать! И ведь за всё за это, может быть, потом придётся расплачиваться.
– Вот вы теперь взяли да и вернули бы мне мои деньги, – спокойно и насмешливо сказал Александр Леонтьевич.
Марина с изумлением посмотрела на него: в такую минуту и ты о таком?
Александр ответил таким же красноречивым взглядом: А когда ж ещё?
Элла Людвиговна, ни слова не говоря, решительно встала со своего места, открыла сейф, отсчитала деньги и молча протяну-ла их Александру.
– Мне когда написать своё заявление об уходе – сегодня? Или, может, тогда уж завтра?
– Как хотите, – пролепетала директриса.
Александр быстро написал заявление. Директриса подписа-ла и выдала трудовую книжку.
Марина тяжело вздохнула и тоже написала заявление.

Уже на улице Лидочка заявила родителям, что никуда не поедет, пока не поговорит со своими учителями – Мариной Ва-сильевной и Александром Леонтьевичем. Папа, который был в тихом гневе, попытался возразить, но Лидочка так грозно зато-пала ногами, что даже мама, имевшая на дочку большее влия-ние, и та присмирела: ребёнок хочет, подождём, когда они вый-дут, пусть дитё поговорит…
Ждали, как уже был сказано, на улице. Возле машины.
Когда Марина и Александр вышли, они увидели поджи-дающую их Лаврову. Лидочка, предупредила родителей, что поговорить хочет с учителями отдельно, без свидетелей. Те смиренно сидели в машине и думали каждый о своём: папа ле-леял планы возмездия (засужу, посажу, закрою!), а у мамы были более разумные мысли: куда же теперь девать больного ребён-ка?
Лидочка кинулась к учителям.
– Ой, вы уже освободились? А можно, я посижу с вами в машине? – предложила она. – Я вам что-то сказать ещё очень хочу.
– Я вообще-то собирался идти своим ходом, – ответил Александр. Ему не очень понравилась эта идея. Девчонка вызы-вала у него какое-то неосознанное отторжение.
Но возражать и он не стал. Уселся в машину, которая на ка-кое-то время превратилась из средства транспорта в простую беседку.
– Как я выгляжу? – спросила Лидочка.
– Нормально, – сказал Александр. –  Ожидал худшего.
Лидочка засмеялась – как-то уж преувеличенно громко, за-диристо, злорадно.
– Думали, что я буду, как всегда, брыкаться и кусаться?
Они промолчали в ответ.
– Если я вам открою одну тайну, вы обещаете мне, что со-храните её и никому не выдадите?
– Обещаем, – сказала Марина. – Говори, что у тебя?
– Александр Леонтьевич не пообещал, – сказала Лидочка.
– Обещаю, – буркнул Александр. – Что там у тебя за тайна?
– А вы меня не побьёте за это?
– Нет, конечно, – удивилась Марина. – Разве мы тебя когда-нибудь били?
Александр помрачнел.
– Что ты хотела нам сказать?
– Помните: вы мне обещали! Вы меня не выдадите!
– Да помним мы! Помним, конечно!
– Так вот… Ну и как вам сказать… Я всё это выдумала…
– Что – выдумала?
– Никуда он меня не затаскивал и не заваливал. Я просто ему хотела отмстить за всё…
– Но теперь ведь его могут и под суд отдать за такие дела?
– Не отдадут. Я попрошу папу. Да и он сам не захочет шум поднимать и меня выставлять на позор.
– А если папа не послушается тебя? – спросил Александр.
– Послушается, – уверила его Лидочка. – Куда он денется!
– Да, но ведь это может отразиться  на всей школе, – возра-зила Марина. – Пойдут слухи…
– Да пусть отражается! Мне-то какое дело! Если б вы толь-ко знали, каких гадостей я здесь натерпелась и насмотрелась. Вы ж, учителя, не можете всё знать, что происходит среди де-тей. И, между прочим, я не такая уж  дура, как вы думаете! Ме-ня здесь и к наркотикам пытались приучить, и групповуху пред-лагали. Я не такая плохая. Я просто очень капризная... А Ж… он тоже хорошая сволочь. Не меня, так Вальку Кочетову из десято-го лапал и затягивал… Ну, счастливенько вам! Я вас очень люб-лю обоих – вы такие хорошие!..
С этими словами она вышла из машины и побежала к джи-пу, где её поджидали родители.
Марина и Александр сидели некоторое время и не знали, что и сказать. Машина Лавровых  давно скрылась за поворотом, а они всё сидели и сидели.
– Ну и денёк, – проговорил наконец-таки Александр и потя-нулся к дверце. – Пойду я домой.
– Не надо, – сказала Марина. – Я подвезу.
Ехали молча. Лишь под конец Александр сказал:
– Столько всего произошло… Я  и не знаю, что делать. И главное: идти на вертолётный завод или не идти? Клепать гара-жи или не клепать? Или всё-таки найти применение своим педа-гогическим талантам. Ты-то как на счёт себя решила?
– Ты знаешь, мне как-то даже легко стало на душе! – сказа-ла Марина.
– Это потому, что тебе не нужно думать о хлебе насущном. А я уже завтра попробую устроиться. Приятель говорил, что на вертолётном есть вакансии…
– А мне не нужно! А мне не нужно! – пропела Марина. По-том, вдруг повернувшись к Александру, сказала: – Я бы сейчас выпила  вина, ей Богу!
– Нет… мне уже нужно домой…
– И куда ты торопишься?! В школе, помню, ты и допоздна задерживался…
– Тогда я работал… А сейчас я обыкновенный, чуть было не сказал  – наш советский, безработный!
– Да брось ты хныкать!
               Не надо печалиться,
               Вся жизнь впереди!
               Вся жизнь впереди!
               Надейся и жди!..
– Тебе этого не понять. Сытый голодного не разумеет. Тебе что?! Тебе всё пофигу! Ты – пофигистка!
       – Что у меня с избытком, так это ответственности за дело, которое делаю, за людей, с которыми работаю. Пофигист, это что? Новое матерное слово?
 – Да нет. Это я так… Недавно прочитал: символом оплодотворения у разных народов были и дождь, и тот самый фаллос. И поклонялись ему, дающему жизнь!
– Да, я что-то такое читала... Я скорее  не пофигистка, а вампир! Питаюсь чужой энергией. Мне нужны люди, общение. Общаюсь в основном с теми, от которых подпитываюсь. В потоке информации, отбираю то, что приближает меня к Истине.
– И я легче общаюсь с теми, с кем вибрирую в унисон…
– Вибрируешь  в унисон? Это хорошо! Это прекрасно!
        – Иметь «голую» душу, может, и прекрасно, но... больно! По опыту знаю… И всё же, ты-то что будешь делать?
 – Буду думать…
– Ну, ты пока думай, а я тоже подумаю, – сказал Александр на прощание, выходя из машины у своего дома. – Спасибо, что подвезла.
19.             Медведев никогда не считал себя специалистом в политике и в области средств массовой информации. Опреде-лённая начитанность и плюс мощная память, которой он обла-дал – они, конечно, позволяли ему составить своё мнение, ино-гда и отличное от того, что ему навязывалось  вышестоящими конторскими инстанциями или  тем же  телевидением. Но и не более того.
Он давно уже не был тем сельским парнишкой или боеви-ком, который слепо исполнял приказы начальства. Нет, он – не солдафон с генеральскими погонами, слепо подчиняющийся приказу. В Конторе учитывали это, и не случайно перед отправ-лением на это задание его партнёрша была предупреждена о та-ком свойстве её первого номера…
Вот Медведев и думал.
К чему-то большому, да что там большому – огромному, ги-гантскому – подступало сейчас человечество. Кончилось дере-венское житьё-бытьё – колхозное, крепостное, лапотное, фео-дальное, доисторическое. Нет больше князей, помещиков, нет былых сословных ограничений; а есть только одно: власть, дер-жащаяся на искусной манипуляции общественным сознанием.
Так вот власть эта, как представлял себе Медведев, прони-кает во всё, вторгается в думы, чувства отдельного человека! Люди живут в счастливой уверенности, что они индивидуумы, яркие и неповторимые личности и не подозревают при этом, что они всего лишь управляемые кем-то живые существа.
Что это? Очередная форма насилия? Ты живёшь себе и ду-маешь, что самостоятелен в своих поступках. А на самом деле за тебя какой-то другой дядя там, наверху, всё решает, и подсовы-вает свои мнения, которые тебе кажутся твоими собственными!
Просто какое-то жульничество, да и только!
Это то, что нужно немедленно убрать, немедленно прекра-тить и заменить чем-то очень хорошим и справедливым.
Вот только –  как и чем заменить?
Жульничество с общественным мнением существовало во все времена, но именно в гражданском обществе этот вид мо-шенничества достиг таких невероятных масштабов.
Простодушному народу было объявлено, что теперь каждый творец своей судьбы: голосуй, подавай свой голос за того, кого сочтёшь нужным. Выбранный тобою человек будет отстаивать твои интересы где-то там, на Олимпе, куда тебя самого никогда не допустят. Потому что слишком тесно там. Если каждый, кому не лень, захочет туда пролезть, то порядка не будет. Олимп – не резиновый. Поосторожнее, пожалуйста, все места уже заняты…
Итак, власть распределили на крохотные кусочки и «спра-ведливо» распределили между всеми. У каждого теперь свой голос, и каждый теперь может реализовать своё право восполь-зоваться им по своему усмотрению.
И вот тут-то и началось!
Во времена монархии царю или генеральному секретарю не нужно было особенно заботиться о манипулировании общест-венным мнением. Он помазанник божий, он народный вождь и учитель, он гений всех времён и народов, лучший друг детей и физкультурников, и поэтому его предназначение всего лишь одно – повелевать, изрекать истины в последней инстанции и следить за тем, чтобы его воля беспрекословно выполнялась. Вроде бы он и жулик. Присвоил себе власть, ссылаясь на какие-то высшие обстоятельства – божественные или революционные, но всё-таки он не карточный шулер и не ловкий напёрсточник, который подло подменивает доводы и дурит доверившихся ему людей.
Демократический властелин, якобы избранный народом  выполняет его волю. Джентльмен – в пиджаке и при галстуке. Культурный, современный. И говорит очень задушевно, краси-во. Не пронизывает взглядом Вечность, а иногда, так даже и смущается. Просто человек – только очень порядочный и хоро-ший. На военном самолёте может слетать, на подводной лодке опуститься на дно морское, в крестьянский дом может войти, а бывшая учительница его всенародно называет  детским именем и на ты…
Но у джентльмена – те же самые задачи, что и были прежде: ему нужно сделать так, чтобы люди в его стране жили лучше, богаче.
Но это, ох как не просто!
Вот и доказывает по всем телевизионным каналам, пишет в газетах и говорит по радио,  что заботится о народе, ночами не спит, всё думает, как сделать жизнь в стране лучше и веселее. Поскольку доказать это не так-то просто, то возникает целое сословие людей, профессионально занимающихся только таким враньём.
Врут в Америке, и врут в России, врут в Японии, и врут во Франции…
И как же теперь?
А ведь, если так подумать, то не такие уж они и злодеи.
При монархиях всех сортов непременным условием было прямое насилие: порки, пытки, казни, концлагеря, расстрелы. Теперь – всего этого не нужно!
Враньё – оно вроде бы как гуманнее.
Чем пытать калёным железом или рубить головы за ослу-шание, а потом насаживать их на пики для всеобщего устраше-ния, гораздо гуманнее эти головы сохранять на плечах владель-цев и забивать нужными потоками сладкоголосой информации.
И заставлять думать так, как надо.
Массовое невежество, искренняя убеждённость в своей правде, – это ли не триумф средств массовой информации над прежними технологиями пыток и отрубания голов? Все доволь-ны – и властелины, и людишки, помешанные на Майкле Джек-соне и Алле Пугачёвой, рабы, не имеющие собственного мне-ния. А властелин – царь и бог.
Фактически речь идёт о создании новой религии. Обожест-влённые политики, боксёры, гомики, певицы, блатняги, киноар-тисты и – духовная пустота. Раньше были представления о чес-ти, о морали, о силах природы, олицетворённых в богах и в ми-фологии. А  у этих нынешних – мало что осталось. Наслажде-ния, тряпки, камушки…  Так погибла когда-то огромная Рим-ская империя…
Причём, при этом можно не услаждать слух пением эстрад-ных певичек, не поражать мужественно-героическим видом эк-ранных суперменов. Очень даже полезно бывает  держать обще-ство в страхе. Смакуют злодеяния маньяков, фанатиков, терро-ристов и прочей сволоты. Документальные кадры с изображени-ем истерзанных женщин, отрубленных голов, разложившихся трупов – это уже повседневность современного телевидения. Круглосуточно! На всех каналах! С перерывами на рекламу противозачаточных средств… Потому что простому человеку должно быть страшно. Плохо для общего блага, когда ему со-всем ничего не страшно.
Ужастики должны быть близки к реальности, чтобы пове-рили, чтобы по-настоящему испугались. Не утихают взрывы. Падают самолёты. Огню не дают затухнуть, и вновь и вновь разжигают его. А чтобы было ещё страшнее, в Югославии, на-пример, падали бомбы с видеокамерами, а миллионы телезрите-лей сидели в своём благополучном закутке и смотрели на всё это. Бомбы падали, а на экране изображение объекта, который через мгновенье исчезнет с лица земли. Или субъекта. Субъект убегал, а бомба  его настигала и взрывалась! Всё без всякой фальши! Всё натурально!
Никакому самому безумному фантасту прошлых веков ни-чего подобного не могло прийти в голову.
У людей зашкаливает артериальное давление. Скорая по-мощь приезжает с опозданием к инфарктникам. В психиатриче-ских  больницах нет свободных мест. Но нагнетание страха про-должается!
Или – сплошной «Аншлаг», сплошной Ян Арлазоров. Обол-ванивание по другой схеме. И некогда задуматься о жизни, о проблемах…
Таким образом, речь сейчас шла не о выборе между демо-кратией и тоталитарными формами правления, а о выборе меж-ду разновидностями одного и того же тоталитаризма, который только маскируется в разные одежды, а по сути своей остаётся тем, чем  был раньше.
Если серьёзных философов очень уж разозлить, то они при-ходят в состояние тихой ярости и начинают называть вещи своими именами, отбрасывая свою извечную тошнотворную заумность.
Итак, побледневшие от ярости философы говорят: все виды деспотизма бывают на нашей Земле только двух видов.
Один, это когда некий тиран захватывает власть над всеми средствам производства. А народ его занят рытьём ороситель-ных каналов и строительством гигантских пирамид. Возводит усыпальницы своим мучителям, строит гигантские плотины на великих реках, восторгается торжественным выездом фараона, или процессиями на слонах, или парадами у подножья мавзо-лея…
Другой деспотизм действует иначе.
При нём главным является не владение средствами произ-водства, а владение умами. Причём владение всепроникающее. От которого никуда не спрячешься. Все находятся под неусып-ным контролем и под воздействием средств массовой информа-ции. Телевидение и газеты, реклама и искусство – всё выполняет эту задачу. Повсюду звучат одни и те же песни, одни и те же голоса.  А в результате: «Мы не знаем, где находится Югосла-вия, и кто там живёт, но бомбить её надо!» или «Мы не читали, но его необходимо запретить. Ату его!»
Но может, это ненастоящая демократия? Была бы демокра-тия настоящая, не было бы и бед, ну а так-то, конечно…
Трудно сказать, правильное ли это суждение или нет. Во всяком случае, настоящей демократии ещё никто не видел. Ма-нипулирование общественным мнением, которое при ней про-цветает, подавление личности – это хотя и насилие, но сладост-ное. Как наркотик. И это лучше, чем пытки, казни и прямое фи-зическое насилие, процветающее при деспотизме первого типа. Раз уж так положено, чтобы были богатые и бедные, то пусть уж подавление одних другими производится с помощью сладостно-го обмана, нежели с помощью грубой дубины. Уж лучше так, чем, так, как было раньше… Всё же, что не говори, прогресс!
Но неужели – это и в самом деле лучше?
Все прежние безобразия, которые творились при абсолю-тизме, продолжают благополучно существовать и при демокра-тии. Они только поменяли своё название.
Джентльмен – в пиджаке и при галстуке считают, например, что это не так. Демократия – это венец человеческого сознания. Нужно бороться за неё. И для этого, может, даже и пострелять немного. Кое-кого поставить к стенке, кое-кого поприжать, кое-какие средства массовой информации прикрыть, а уже затем, когда порядок будет наведён, и наслаждаться благами демокра-тии.
Но и во имя торжества коммунизма – тоже ведь стреляли и сажали, душили и громили. Ну и что из этого?
Главным условием современной демократии является сво-бода отдельной личности сделать тот выбор, который она хочет. Если хочешь, покупай этот товар, а не хочешь – не покупай, по-тому что товаров много и всяких других. Если хочешь, прини-май эту идею, а не хочешь – не принимай, потому что идей кру-гом полным-полно всяких и разных – полная свобода выбора. Если хочешь, голосуй за этого кандидата, а не хочешь – не голо-суй за него или не голосуй вообще…
Это и есть демократия.
Но, поскольку в современных обществах во главу угла поставлено манипулирование общественным мнением, то и получается, что демократия оказалась ловушкой, из которой нет выхода. Если отменить демократию, то неизбежно будет деспотия – вот и весь выход. Правда, есть и промежуточный вариант –жизнь по лагерным понятиям. ЗОНА!
Поскольку манипуляция сознанием происходит всегда скрытно, подавляющее большинство людей даже не подозревает о том, что они всего лишь «радиоуправляемые роботы», и теперь у них нет возможности свободного выбора совсем никакого.
Русская интеллигенция девятнадцатого века поначалу с восторгом и упоением расписывала прелести демократии. В России – грубая монархия, а вот уж там!.. Вот там – да-а-а! Вот у кого нужно учиться!
И лишь немногие интеллектуалы догадывались о том, что это не так. Гоголь, Герцен и Достоевский первыми заметили это.
Предупреждали. Но – их не послушали. Кто теперь вспомнит о Гоголе – в эпоху Майкла Джексона и Фили Киркорова?

Манипулирование общественным сознанием сегодня –причина извращённой демократии. 
Машина запущена, механизмы отлажены. И как её, эту зловещую машину, остановить – никто не знает.
Некоторые говорят, что надо вообще отказаться от великих религий и искать спасения в язычестве.
Удивительный в этом смысле выбор сделал абхазский народ, наполовину состоящий из мусульман, наполовину из христиан. И та, и другая религия не слишком отягощают этот народ. Абхазские мусульмане спокойно празднуют христианскую пасху, а христиане дают своим детям мусульманские имена. Причём, и те, и другие находятся под сильнейшим впечатлением от абхазской языческой мифологии. Лесные духи, волшебные обитатели глубоких пещер – это то, что для любого абхаза существует в реальности и не подвергается ни малейшему сомнению. Хотя не каждый в этом и способен признаться…
Медведев подумал: «Наверно, для того я и здесь, чтобы понять  всё это».

…Когда Медведев встретился с Гривсом и Нойманом снова, он нисколько не удивился. Мир тесен, и особенно в санаториях. Куда ни пойдёшь, везде одни и те же лица. А  в Абхазии пойти, слава богу, есть куда. Это ведь не Антарктида и не пустыня Са-хара. И чего эти люди всё толпятся и толпятся на одном месте – в парке вокруг санатория да на берегу? Ну, и пошли бы куда-нибудь на природу. Так нет же, всё ходят и ходят вокруг корпу-са или вдоль берега… Как будто в ожидании чего-то.
Или они боятся этой земли?
А если боятся, то тогда зачем было приезжать?
Почему, вместо Мальты или Кипра, они прибыли именно сюда?..
Излучать радость от встречи с этою парочкой Медведеву совсем не хотелось. Просто кивнул, как подобает культурному человеку, и пошёл мимо.
Да не тут-то было!
– Господин Медведев, – сладкоречиво заговорил Нойман. – Мы хотели бы с вами кое о чём побеседовать. Как вам понра-вится эта идея?
«Да она мне совсем не нравится», – с раздражением поду-мал Медведев, а вслух произнёс улыбнувшись:
– Всегда к вашим услугам, господа.
– Мне кажется, здесь, достаточно тихое место, – сказал Гривс. – Давайте посидим на этой скамейке?
«Да сидел я с вами уже на скамейке, – подумал Медведев с раздражением. – Сколько ж можно? И что вы мне ещё можете сказать?»
– Давайте, – ответил он. Спросил: – Как вам понравилось озеро Рица?
– Великолепное озеро, великолепное, – ответил Нойман. – Хотя, конечно, дорога – это что-то страшное.
– А вы знаете, что есть ещё Малая Рица. В двух километрах от большой, но в очень труднодоступном месте. Говорят там –невероятная красота. К сожалению, сам я там ни разу не был.
– Да, мы что-то подобное уже слышали, – закивал Нойман. – Мы непременно посетим и это озеро. В следующий раз.
– Вряд ли, – сказал Медведев. – Оно труднодоступно, и туда нужно идти со специальным снаряжением и опытным провод-ником. Нужны палатки, рюкзаки, верёвки, ледорубы…
Гривс прервал его:
– Мы хотели бы с вами поговорить по очень важному делу.
– А что может быть важнее прекрасной природы?
– Мне кажется, нас здесь никто не услышит, – продолжал он. – Как вы находите?
– Я думаю, что подслушать при желании можно всегда и везде, – сказал Медведев.
– Сразу видно работника Конторы, – с восторгом восклик-нул Нойман. – Это ответ истинного профессионала.
– Да бросьте вы, – сказал Медведев. – Я обыкновенный че-ловек, который приехал сюда отдыхать. И ничего не могу по-нять в происходящем.
– Что вам непонятно? – спросил Нойман.
– Ну, например: зачем вы или ваши люди устанавливали в моём номере и в номере моей милой секретарши микрофоны?
Нойман и Гривс открыли рты от удивления.
– Я не понимаю: о чём вы говорите? – спросил Гривс.
– Я говорю о тех подслушивающих устройствах, которые вы мне и моей спутнице поставили в телефонной трубке и в па-троне настольной лампы.
– Но мы этого не делали, – серьёзно сказал Нойман.
– Я вам даю честное слово, что мы этого не делали, – повто-рил Гривс. – А если это кто-то и сделал, значит, вы кого-то очень заинтересовали.
– И вы даже не имеете никаких предположений на этот счёт?
– Абсолютно никаких! – в один голос воскликнули оба.
– Охотно верю, – сказал Медведев, чтобы прекратить бес-полезный разговор. Разумеется, он не верил ни единому их сло-ву.
– Поверьте, – сказал Гривс. – У нас совсем другие задачи. – Мы – серьёзные учёные и нам не нужны всякие такие шпион-ские штучки… Больше того, лично меня это начинает серьёзно беспокоить. Вопросы, которые мы хотели бы с вами обсудить, весьма, как бы вам сказать, значимы.
– Но меня мало интересует ваша работа. Я уже говорил, ме-ня больше интересует вопросы организации строительства, вос-становления разрушенных войной санаториев, гостиниц…
– Да, да, мы знаем вашу легенду…
– Какую легенду? Приезжайте в Ростов. Я вам покажу свою фирму, и что мы делаем…
Гривс помолчал, видимо, надеясь, что Медведев о чём-то с интересом спросит.
Медведев тоже равнодушно молчал.
– Все наши предложения – открытые, понятные и без двой-ного дна. Мы хотим действовать с вами по схеме: мы вам чест-ные предложения, вы нам в ответ – честные и деловые оценки. Нам это будет интересно. Речь идёт о внедрении разработок в управлении большими группами людей в состоянии психологи-ческого стресса. 
Медведев усмехнулся.
– Я как директор строительного предприятия могу одобрить или отклонить план застройки того или иного участка, размеры предполагаемых расходов – я умею сходу понимать, о каких приблизительно суммах может идти речь в том или ином слу-чае… А вы мне будете сейчас рассказывать про то, как товарищ Пол Пот не сумел воспользоваться уникальным шансом, кото-рый ему предоставила история. Испоганил великую идею. Или про то, как товарищ Гитлер что-то недоучёл, недоработал и по-тому не смог овладеть миром…  Господа, это не моё. Моё – строительство, созидание. А вы говорите о каком-то безумии. У меня дома – жена и дочка, которых я люблю. Я хочу, чтобы у моей дочери было хорошее будущее, а вы говорите о том, в чём я совершенно не разбираюсь. Мне это непонятно господа, чест-но вам признаюсь…
– Ну что ж, – улыбнулся Нойман. – Роль свою вы играете отлично. И мы не будем ни на чём настаивать, если уж вам по вашему сценарию так положено себя вести. Давайте играть в такую игру: вы и в самом деле – почтенный директор процве-тающей строительной фирмы, а мы, проходя мимо вас, присели тут случайно на скамейку и вслух размышляем о своих пробле-мах. А вы всё это случайно слышите. Просто слышите.
– Могу и послушать, если уж вам так хочется, – согласился Медведев.
20.           Когда Марина приехала к своим родителям, она не знала, плакать или смеяться. Чувства, которые она сдерживала в себе, теперь переполняли её и захлёстывали.
– Ой, столько всего было, столько всего было!
Она принялась изображать в лицах сцену в директорском кабинете, а Евдокия Викентьевна и Василий Петрович слушали, и время от времени вставляли свои замечания, которые своди-лись лишь к двум фундаментальным положениям:  это ж надо! и  ну и времена нынче пошли!
Была, правда, ещё одна слушательница.
Маленькая девочка переводила взгляд с мамы на бабушку,  с бабушки на дедушку, а потом опять на маму, делала какие-то выводы и что-то повторяла, шевеля губками. Время от времени копировала мамины жесты, но делала это тихо и сосредоточен-но, потому что репетиция будущей жизни –  дело серьёзное.
Василий Петрович как человек рационально мыслящий, спросил:
– Ну и куда ж ты теперь пойдёшь?
– Да никуда ей не надо идти! – возразила Евдокия Викенть-евна. – Муж хорошо зарабатывает, можно и дома посидеть. С ребёнком понянчится.
– Дома скучно. И нехорошо это, – возразила Марина. – Надо и самой чего-то добиваться в жизни.
Василий Петрович сказал:
– Я тоже так думаю. Мариночка права! Пока молода и силь-на. А свет клином на этой твоей школе не сошёлся… И потом: с твоим-то техническим образованием – так ли уж обязательно работать в школе? Может быть, ты бы устроилась в какую-нибудь фирму?
– И Алексей поможет  тебе, – вернула Евдокия Викентьев-на. – У него связи…
– Я не хочу, чтобы мне помогали, – возразила Марина. – Я хочу сама. А в школе мне интересно. Даже и этот притон, в ко-тором я работала, можно было бы довести до полного блеска. Сколько обездоленных детей! При живых родителях они нико-му не нужны. И часто родители эти – не нищие, не бомжи, а очень обеспеченные люди! Но – заняты. Деньги добывают, а детей своих и не видят.
– Ничего не понимаю, – сказал Евдокия Викентьевна. – Ты жалеешь этих детей за то, что они живут в роскоши?
– Да.
– И чего их жалеть? Жалельщица нашлась! Они сами себя пожалеют.
– Не пожалеют, и никто их не пожалеет. Они уйдут в нарко-тики, в пьянство, в разврат и там и погибнут.
– Да ты бы лучше подумала о тех детях, у которых и в са-мом деле нет родителей. Или родители есть, но лучше бы таких не иметь и вовсе. Ведь сейчас большинство детей в детских до-ма имеют живых родителей! Это ведь не то, что после войны! Родители-то есть, но они пьянчужки, тунеядцы, просто преступ-ники, которые из тюрем не вылезают. Вот бы кого пожалеть на-до! А то – пожалела детей миллионеров! Миллионов у них слишком много!
– Мама правильно говорит, – вставил Василий Петрович. – Прислушайся к её словам.
– Да я ей и не возражаю, – сказала Марина. – Мне и тех де-тей жалко, и этих. Но только ведь для этих детей деньги всегда можно найти, если провести работу среди родителей и органи-зовать новую школу или по-другому закрутить школу старую. А где денег взять на содержание детей, у которых родители отбро-сы общества? Никто этих денег не даст, никому эти дети не нужны.
– Почему ты так говоришь? – возразил Василий Петрович. – Ведь есть же спонсоры, которые что-то жертвуют…
– Ой, папа, и не говори мне про этих твоих спонсоров! Мно-гие такие это делают на показуху. А так-то – никому эти дети не нужны.
Евдокия Викентьевна вздохнула:
– Сидела бы  лучше дома, деточка. И не морочила бы себе голову. А то из собственного ребёнка сделаешь то самое, о чём ты нам здесь рассказываешь. И будет Ниночка такая же, как де-ти в той школе «Умники и умницы» или как там она у вас назы-вается?
– И что же тогда я должна делать?
– Иди в простую школу, – заключила Евдокия Викентьевна, – и трудись там, если это дело тебе так уж нравится. А  что пла-тят копейки, так у тебя муж есть. Прокормит. Будем считать, что он тебе оказывает спонсорскую помощь. А не хочешь в школу – иди в детский дом.

– Технология, которую мы разработали, – продолжал разъ-яснять Гривс, – уникальна. Я не хотел бы вдаваться сейчас в подробности, но скажу: мы знаем, каким образом можно при-вести толпу в то или иное состояние.
– Например? – насмешливо спросил Медведев.
– Например, людей мы можем привести в состояние уны-ния. Люди начнут плакать, хныкать, заниматься самобичевани-ем или кончать жизнь самоубийством. Перестанут верить в себя. И это будет продолжаться до тех пор, пока все не погибнут. Ли-бо – до тех пор, пока мы, по своему желанию, не выведем их из этого состояния. Можем ввести в состояние простого оцепене-ния.
– Что-то подобное делали фашисты. Ничего нового. Сейчас понапридумывали столько психотропных препаратов, что всё, что вы говорите – давно пройденный этап.
– А вы неплохо разбираетесь в этом вопросе.
– Ну что вы! Это вы можете прочитать во многих наших га-зетах. Помнится, даже, был такой роман. Не помню автора. А назывался он «Патент АВ». В «Огоньке» печатали. Там тоже что-то подобное описывалось…
– Да, но то, что мы предлагаем – несколько иное. Речь идёт об изучении распространения психогенной реакции в больших группах людей.
– Вы когда-нибудь слышали, – перебил Ноймана Гривс, – что происходит с людьми, когда вдруг в кинозале раздаётся вопль: «Пожар!» или на пароходе вдруг крикнут: «Тонем!» Лю-ди теряются, мечутся… И здесь не важно, какой у человека ин-теллект, образование…
– Это и есть психологическое воздействие на большие группы людей, – вновь перехватил инициативу Нойман. – Это состояние полнейшего отупения. С такой группой можно сде-лать всё, что хочешь! Крикнуть – бей богатых – будут громить богатых…
– При фашизме кричали иное…
– Да, мы это помним… И ваша история имеет подобные примеры. А разве при культурной революции в Китае было что-то иное?
– Да… это понятно. – Медведеву начинал надоедать этот ликбез. – Так что же конкретно вы предлагаете? Судя по всему, ничего хорошего для людей вы сделать не можете.
– Вы глубоко заблуждаетесь! – горячо возразил Нойман. – Всё то, о чём мы вам рассказываем, – это очень хорошо.
– Для кого? Для тех, кто этими людьми собирается управ-лять?
– Не только. Прежде всего – для самих людей, – сказал Гривс. – Общество только тогда сможет достичь совершенства, когда появится элита, способная профессионально управлять этим самым обществом для его же блага и процветания.
– Но это же ни что иное, как обыкновенный фашизм!
– Вы напрасно вешаете ярлыки! Главное, что сейчас  вам необходимо понять: Владимир Путин – это русский Пиночет или Франко. Он ведет Россию не к свободному рынку, а именно к фашизму. Он сменил левую диктатуру на правую. Как и Мус-солини, Франко, Пиночет и Пак Чон-хи – Путин появился в об-ществе, пораженном политическим и экономическим хаосом. Всем этим лидерам удалось собрать в своих руках власть лишь потому, что они навели порядок. При них поезда и самолеты начали прибывать по расписанию.
Медведев улыбался. Потом заявил, что с фашистами он не хочет иметь никакого дела.
Нойман и Гривс переглянулись и заговорили, перебивая друг друга:
– Вы нас совершенно не поняли…Именно потому, что Пу-тин ведёт жёсткую политику, у него до сих пор такой высокий рейтинг. Нужно, наконец, понять, что сильный лидер лучше для решения проблем, которые встали сейчас перед Россией,  чем демократическая форма правления.
– Но почему вы должны решать, что для России лучше, а что хуже?
– Можете нам поверить, что фашистская Россия – это гораз-до лучше, чем коммунистическая Россия. Коммунизм не оправ-дал себя как экономическая система, а франкистская Испания и Чили при власти Пиночета давали стабильный экономический рост, обеспечивали появление среднего класса и поддерживали контакты с другими странами, чем в результате и заложили ос-нову для демократии.
– Тоталитарное правление у нас уже было и мы видели, к чему оно привело. Фашизм…
– Речь идет об управлении большими группами людей. И не обязательно это управление должно быть негативным. Это нау-ка, чистая наука и ничего больше!
Медведев усмехнулся.
– Всё о чём вы  рассказываете, уже давным-давно делается с помощью телевиденья: людей оболванивают информацией.
– Телевиденье ходит вокруг да около, – сказал Гривс. – Оно нагнетает нужные кому-то страсти, на это тратятся огромные деньги и огромные силы. Но ведь любой человек при желании сможет выключить телевизор. Наша же методика тем-то и хо-роша, что от неё нельзя отключиться. Она проникнет в тебя во-преки твоей воле.
– А можно узнать, в чём состоит эта ваша безумная методи-ка?
– Можно. Но лишь в общих чертах, потому что это слишком долго и сложно объяснять, – сказал Гривс. – Во-первых, ещё и до наших разработок были созданы способы химического воз-действия на людей. Мы только суммировали все эти разработки. Кроме того, есть способы воздействия на большие массы с по-мощью направленного излучения. Излучение, о существовании которого никто и не подозревает, будет обрабатывать большое скопление людей, или может быть, отдельный дом…
– Или даже маленькую страну, о которой не каждый знает, что она существует – усмехнулся Нойман.
– Можно и страну, – охотно согласился Гривс. – И не обяза-тельно маленькую. Размеры – это вопрос техники, времени, энергозатрат. Но, самое главное, изучить закономерности пере-дачи психологического возбуждения. Скорость распространения и длительность воздействия. Способность противостоять проти-воположным воздействиям…
– И почему вы считаете, что такая технология нужна моей стране? – спросил Медведев.
– Потому что вашей стране без этой технологии совершенно невозможно прийти к тем целям, которые её руководство наме-тило.
Медведев спросил изумлённо:
– И к каким целям, по вашему мнению, наше руководство собирается привести нашу страну?
Гривс проникновенно посмотрел в глаза Медведеву, взял его за руку и сказал:
– Вы только не горячитесь.
– Да я и не думаю горячиться.
– Это вы так о себе думаете. А в характеристике, которую составляли на вас ваши уважаемые коллеги, написано обратное: склонен к вспышкам гнева и так далее. Мы читали этот инте-ресный документ. Если заинтересуетесь, мы и вам его дадим почитать.
У Медведева не дрогнул ни единый мускул.
– Не заговаривайте мне зубы, – сказал он. – Вы хотели мне сказать. Я слушаю вас.
– Я думаю, что эта технология интересует не только вашу страну, – проговорил Нойман. – Так называемый демократиче-ский режим не может обойтись без выборов. Влияние на людей, их выбор не может не интересовать правителей.
– Вы забыли одну малость: достойных правителей интере-сует свободный выбор людей! Свободный! К сожалению, пока ни о каком свободном выборе речь не идёт. И у нас в России, и у вас в Германии, а тем более, в США или Англии…
– Отлично, – констатировал Гривс. – Вы правильно уловили суть проблемы.
– Это было несложно, – заметил Медведев. – Мы уже бесе-дуем почти час, а я так и не понял, чем я могу быть вам полез-ным?
– Мы хотели бы просить вас, чтобы вы передали вашему руководству наши предложения по внедрению в практику этих разработок.
– Правильно ли я вас понял: я должен буду передать какую-то весточку нашим властям о том, что у вас есть какие-то планы. А почему бы вам самим не сделать это как-нибудь напрямую?
– Вот именно: как-нибудь! – с жаром воскликнул Нойман. – А нам нужно не как-нибудь, а так, чтобы выстрел попал прямо в цель. Информацию должно получить высшее руководств вашей страны. Вам оно поверит, а нам… – Нойман замялся.
– Почему оно не должно поверить вам, если у вас, как мне кажется, есть свои надёжные осведомители в самых сокровен-ных уголках верховной власти?
– С этим делом у нас не так всё  просто, – задумчиво сказал Гривс. – Осведомители, конечно, есть, но их мало. Мы надеемся на то, что вы передадите весть о нашей инициативе туда, куда надо. Нужная техническая документация – она при нас.
– Никаких таких возможностей общения с высшим руково-дством страны у меня нет. Вы переоценили меня. Очень сожа-лею.
Медведев встал.
– И, тем не менее, позвольте завтра передать вам  тезисы нашего доклада, некоторые протоколы опытов и предложения…
– Так вы что, ожидаете, что наше руководство будет вне-дрять ваши разработки?
– Мы совершенно в этом убеждены, – заверил Медведева Нойман.
– А вам-то какая с этого выгода? Если вы говорите, что ва-ша технология безотказна и может влиять на людей, например, при выборах, почему бы вам не предложить её канцлеру Герма-нии или Президенту США?
– В том-то и дело, что технология-то есть, но серьёзных ис-пытаний мы провести не могли.
– И вы хотели бы эти эксперименты провести на населении России? Ну, знаете!
– Вы нас не так поняли! Если ваше руководство это заинте-ресует…
– У меня частная фирма и я являюсь её собственником. Та-ким образом, у меня нет руководства…
– Не будем играть словами! Если заинтересует вас эта тех-нология, можно было бы, скажем, через месяц провести мас-штабный эксперимент здесь, в Абхазии. Должны будут приехать ваши люди, те, кто мог бы засвидетельствовать чистоту опыта… Выборы предстоят и на Украине…
– Не думаю, что это может у нас кого-то заинтересовать, тем более, вряд ли они согласятся проводить эксперименты на людях, да ещё в чужой стране! Мы уважаем наших соседей, пользуемся их гостеприимством, и вряд ли руководство нашей страны пойдёт на это. Впрочем, попытайтесь связаться с ним сами. Без моего участия. Я в такие игры не играю. А теперь, простите меня, мне нужно ещё на процедуру. Это вы приехали на симпозиум. А я здесь на лечении и пропускать процедуры мне бы  не хотелось.
21.              Понедельник 30-го августа пролетел незаметно.
Медведев и Надежда ничего интересного для себя на сим-позиуме так и не узнали. Доклады, демонстрация графиков, слайды… Раздобыть тексты не стоило ни малейшего труда – из них никто никакого секрета не делал.
В понимании Медведева, то, что ему наговорили Гривс и Нойман, ненамного отличалось от болтовни того лохматого и лупоглазого прорицателя, который предсказывал конец света.
Некоторые из докладов, видимо, затрагивали какие-то и в самом деле важные отрасли современной науки, и делали их вполне достойные учёные, но… Не за этим же приехал сюда Медведев.
Море – вот то, что утешало и приводило душу в равновесие. На него можно было смотреть, в нём можно было купаться. О нём можно было мечтать, представляя себе корабли древних греческих мореплавателей, которые когда-то приплывали сюда за золотым руном…
Да ещё доставляли удовольствие редкие беседы с простыми людьми: у одного такая судьба, у другого – ещё какая-то. Война прошлась по всем этим людям, и теперь они оглядывались назад и испытывали недоумение: почему всё это началось? Неужели нельзя было обойтись без этого? И когда это закончится? И ты вот из России сюда приехал, так и скажи: а что там у вас думают об этом?
Вечером Медведева вызвал центр. По спутниковому теле-фону звонил из Москвы босс. Он был суров и требователен: 
– Почему пренебрегли предложением этих двоих (имена Гривса и Ноймана не назывались, но по контексту было вполне ясно, что речь именно о них)?Почему не приняли их материа-лов, не доложили об этом?
Задавать встречные вопросы не полагалось, и Медведев от-ветил, что счёл предложение этих господ несерьёзным  и без-нравственным.
– Не вам решать, что нравственно, а что безнравственно! На вас лежит ответственность…  Не мальчишка же:  хочу – не хо-чу! Понравилось – не понравилось!
Далее последовало указание: ошибку исправить как можно скорее! И доложить!

После разговора с боссом Медведев задумался. Откуда они узнали о разговоре с Нойманом и Гривсом? Значит – был у него информатор, который прослушивал. Кто? Вероятнее всего – На-дежда! Больше – некому. И та прослушка, которую он обнару-жил в первый же вечер у себя в номере, она была делом её рук.
Он прокрутил в памяти все события того вечера и вспомнил, что Надежда вернулась в номер, чтобы что-то взять. В это время  и сделала там, что ей, вероятно, и было приказано сделать.
И донесла на него.
Бывают случаи, когда реакция нужна незамедлительная – мгновенно уклониться от удара или вовремя выстрелить. Но бы-вают и другие случаи, когда истинное мастерство проявляется в выдержке, в хладнокровии.
А собственно: что такого уж необычного случилось? У нас все друг за другом наблюдают, все друг о друге докладывают. Чему удивляться?!
Медведев вспомнил, как в какой-то книжке читал инструк-цию современным менеджерам: если не знаешь, что делать, то сделай, хотя бы что-нибудь, но только не пребывай в бездейст-вии.
Но он помнил и другую инструкцию, которая была на воо-ружении у древних римлян: если не знаешь, что делать, то луч-ше совсем ничего не сделать, а иначе ведь можно и натворить глупостей.
Совет древних римлян представлялся ему куда более разум-ным. Он и впрямь не знал, что же теперь делать, и временное затишье в действиях представлялось ему сейчас самым разум-ным поступком.

Но что делать с господами Нойманом и Гривсом? Как вы-полнить поставленную задачу? Остаются, правда, вопросы, на какую разведку они работают? Откуда узнали, что Медведев «конторский служащий»?
Вечером Медведев предпринял попытку вступить в контакт с парочкой поклонников Пол Пота, но не нашёл их. Возможно, потому, что уже было поздно, и многие обитатели санатория уже улеглись спать.
Он напряжённо размышлял, как выполнить приказ. Засы-пал, и  в голове вертелись посторонние мысли: что-то о кавказ-ском климате, об оползнях, о каких-то озёрах с островами, кото-рые потом уходят под воду, о ветерке, который разносит над водою детский плач…
И на душе у Надежды тоже было неспокойно. Но она со-всем не мучилась проблемами её нынешнего шефа. По каким-то непонятным законам памяти она почему-то вспомнила батю, его деревянный протез, который он закреплял ремнями. Она много раз в детстве смотрела на  культю его ноги, но никогда не воз-никало чувства жалости к отцу. Скорее, любопытство и неосоз-нанное ощущение, что вот у неё-то обе ноги есть, и она – здоро-вая и сильная… А батя? Что батя? Сам виноват. Нечего было под пули лезть!
И, казалось бы, события 1962-го года вот уже и мхом по-росли, и сколько же о них можно вспоминать?.. Ан нет – работа-ет память и передаёт свои весточки из прошлого в нашу совре-менность.
Вот и после Будённовска уже подросли  дети, которые ро-дились в том самом родильном доме, захваченном террориста-ми. От своих родителей  они тоже услышали историю о том, при каких обстоятельствах произошло их появление на свет.  Ну и что с того?
Надежда в эту ночь спала крепко. Она сделала то, что долж-на была сделать!
С самого начала она испытывала к Медведеву смешанные чувства: с одной стороны – красавец мужчина, генерал,  умный и рассудительный, явно не трус…
С другой же стороны: неужели бы она не справилась с этим заданием? И зачем здесь генерал? Ему дана такая огромная власть, и он…  Недаром же её предупреждали – либерал, фило-соф этот Медведев… А что? И правда – либерал! Мог тех мен-тов так прищучить, а побоялся руки марать… 
Такие, как Медведев, всё играют в демократию, в справед-ливость. Но разве это не высшая справедливость наказать ви-новного в тяжком преступлении?
Предложение Ноймана и Гривса о передаче в руки Конторы каких-то новых технологий по управлению людьми заинтересо-вало Надежду только с одной стороны: Медведев утаил их предложение от  Конторы. Да за такое можно и расстрелять, как за измену Родине!..

Утром 31-го августа Медведев проснулся рано. Пробежка по аллеям парка, купание, потом душ, бритьё и неспешное ше-ствие в столовую. Режим.
Первое, что с облегчением отметил Медведев: Нойман и Гривс сидят на своих привычных местах и завтракают с самым безобидным видом. Надежда общается с тем же пучеглазым и патлатым блондином, который, всё так же жестикулируя, рас-сказывает ей что-то о неопознанных летающих объектах со све-тящимися во тьме иллюминаторами.
Увидев, что Гривс и Нойман  закончили свой завтрак и вы-шли из зала, Медведев последовал за ними.
Вопреки его ожиданиям, парочка проследовала не в парк с его благоухающими аллеями, откуда прямая дорога на морской берег, и не в сторону актового зала, где уже собирались учёные, а прямо к лифту. Бежать вдогонку Медведев не стал. Он уселся в холле на диван и с увлечением принялся смотреть утреннюю телевизионную передачу.
Подошла Надежда  и тихо сказала:
– Я – в актовый зал. Меня пригласили.
Медведев не возражал:
– Да, конечно, иди.
Нужно было перехватить Ноймана и Гривса ещё на подходе к актовому залу, потому что оттуда их выдернуть, когда начнёт-ся говорильня, будет непросто.
В скором времени они вышли с багажом. Подошли  к адми-нистратору, рассчитались и направились к выходу. На Медведе-ва даже не взглянули.
– Господа, – сказал Медведев обоим, когда они вышли на ступеньки, – я так понимаю, вы куда-то уезжаете?
– Да, – ответил Гривс. – Наше дальнейшее присутствие здесь не имеет смысла. Теплоход отходит, – он посмотрел на свои часы, – через сорок минут. Позвольте пожелать вам прият-ного отдыха, господин Медведев… Приятно было познакомить-ся.
Нойман тоже пробормотал что-то вежливое, но улыбка по-лучилась вымученная, а взгляд был направлен куда-то в даль.
– Я подвезу вас, – предложил Медведев.
– О, вы очень любезны, – сказал Гривс. – Если вас не за-труднит, конечно.

Когда Медведев высаживал их возле причала, он уже знал: задание  Конторы провалено полностью. Ни на какой контакт они больше не пойдут. И, наконец, они чем-то серьёзно напуга-ны.
Медведев долго провожал взглядом теплоход и не мог прийти в себя от удивления: что это было? Ведь он же им ясно сказал, что передумал и готов передать их информацию, а если понадобится, устроит встречу с нужными людьми…
Странно… Возможно, здесь, на симпозиуме действуют ещё какие-то силы, о которых он не имеет ни малейшего представ-ления. Ему вспомнился тот акробат, который под покровом тем-ноты полз по стене санатория с тупою уверенностью таракана, что его никто не раздавит. Медведев так потом и не понял, кто бы это мог быть?
22.               Марина и Александр Леонтьевич договорились искать работу вместе.
Через городской или районные отделы образования –  не имело смысла:   там плохо знали состояние дел в школах.
Единственный выход – ходить в школы  и спрашивать, не нужны ли учителя их квалификации?
О Центральной Школе (такое название она получила из-за того, что находилась  ближе всего к центру города) отзывы бы-ли неплохими… Простая, мол, школа, в которой работает энер-гичная, деловая директриса. Женщина, конечно, с трудным ха-рактером, – но школа-то работает! И учителя довольны, и роди-тели не нарадуются.
Посовещавшись, Марина и Александр решили, что на раз-ведку туда пойдёт именно Александр.
– Тебе бы только в разведке работать, – пошутила Марина. – Шёл бы напрямик к директрисе. Завтра  первое сентября, куда ж ещё оттягивать?
– Лучше я час-другой посижу сейчас на телефоне, чем по-том буду раскаиваться, – резонно ответил Александр.
Стал обзванивать своих знакомых, по цепочке – через зна-комых и их знакомых – выяснил следующее:
В той школе учитель должен отдавать почти всю зарплату директрисе. Взамен он получал право доить и раскручивать ро-дителей так, как только сумеет. Если выясняют, что он на этом зарабатывает слишком много, его облагали дополнительной да-нью. Если выяснялось, что он ничего заработать не может, то и сам уйдёт – ему просто не на что будет жить. Ну а если попадёт-ся на вымогательстве или взятках, то пусть выпутывается сам – никакой защиты от директрисы и её покровителей в высших ин-станциях города он не дождётся. Только гневное осуждение: не место таким в наших дружных рядах! Гнать таких нужно пога-ной мётлой!..
А родители там и в самом деле довольны: сделка заключена и хорошо оплачена; за детьми худо-бедно присматривают, двоек никто не имеет. А тем, которым не по карману содержать своего ребёнка в этой школе, переводят своё чадо в другую школу – благо в центре их много. На любой вкус и карман.
Александра посетил эту Центральную Школу и побеседовал с  директрисой.
Дама с каменным лицом и  стеклянными немигающими гла-зами пронизывающе смотрела на Александра.
– Да, у нас действительно есть такая вакансия. Вас правиль-но информировали. Но если вы ушли из такой школы, то, зна-чит, для этого были какие-то причины.
– Ещё как были! – ответил Александр.
– Именно поэтому вы для нас и не подходите. Из элитарно-го учебного заведения с блистательными педагогическими тра-дициями, о которых говорят на всех городских и областных конференциях, как о прорыве в нашей застойной системе школьного образования, так просто не увольняются. Рада была познакомиться.
Пошли в другую школу, на окраине города. Всё очень хо-рошо обустроено, и мебель приличная, а мебель в простых шко-лах – это всегда больное слабое место. Но…
По этажам можно гонять на мотоцикле. Классов каждой ступени обучения по восемь-десять. А то и по двенадцать! Ма-рина с ужасом это поняла, когда вычислила, что девятый класс «М», который она увидела на старом ещё прошлогоднем распи-сании, это двенадцатый по счёту класс.
Перед тем как попасть на приём к директрисе, они беседо-вали с завучем и выяснили, что поскольку школа, начиная со дня рождения больна гигантизмом, то методов лечения этой бо-лезни просто не существует. Есть только способ выживания в таких условиях. Дети делятся по сортам: очень умные, умные, средние, слабые, очень слабые, умственно отсталые. А кроме того: благополучные, сносные, более-менее терпимые, невыно-симые, опасные для жизни. В школе существуют жёсткие по-рядки, регламентирующие всё – передвижения по этажам и ко-ридорам, приём пищи, посещение туалетов…  Постоянно дежу-рит милиция.
Они не дождались, когда подойдёт их очередь к директрисе.
Сбежали.
Громадное тюремное заведение – вот что они здесь увидели. Даже, если там и есть порядок, то он достигается ценою тюрем-ных мер. Не хотелось быть надзирателями, не хотелось вовле-каться в жёстко расписанную, расчерченную схему. Пусть даже и гениальную, как у Антона Семёныча! Хотелось работы твор-ческой – на грани с искусством.
А день-то уже был последний. Завтра – первое сентября! Конечно, многие устраиваются на работу и первого сентября и даже и второго, а то и позже, но желательнее было бы сделать это сегодня.
Ничего страшного. Не всё потеряно. Ещё не все страницы записной книжки просмотрены.
Побывали у знакомой директрисы в той самой школе, кото-рую уже давно Марина имела в виду. Ехать было далеко и не-удобно. Между тем, школа эта когда-то считалась одной из лучших в России благодаря директрисе. Поразительная женщи-на! И тоже ведь, как и Эллочка-людоедка была из простой бед-ной семьи, из колхоза в пригороде шахтёрского городка. Но в её школе был полный комплект учителей. За школу держались и так просто её не покидали.
И всё же поездка в этот неудобно расположенный закуток Ростова принесла свои плоды. Директриса, которая прекрасно знала Марину, позвонила куда-то, о чём-то поспрашивала, и они поехали по указанному адресу.
В машине Марина сказала:
– Этот новый директор – бывший выпускник той самой школы, откуда я сейчас еду. Для директора молодой ещё – лет тридцати пяти. А поставлен на должность недавно после одной громкой истории. Тамошняя директриса крупно проворовалась: собрала на ремонт здания от родителей четверть миллиона руб-лей, и эти деньги потом куда-то исчезли…
– И так и не нашли? – спросил Александр. – Обычная исто-рия.
– И так и не нашли, потому что родительские деньги – это как бы воздух. Их как бы и нету. Они не проходят ни по каким документам…
– И чем кончилось?
– Она осталась в школе, но на положении простой учитель-ницы. Весь прошлый год только и делала, что интриговала про-тив нового директора, сколачивала против него какие-то коали-ции, но у неё ничего не получилось: новый директор – сильная личность.
– То есть мы с тобой уволились из одного гадюшника, а по-падём теперь в другой, – констатировал Александр.
– Не скажи. Новый директор, человек энергичный, пытается за что-то бороться, и мы присоединимся к его партии.
– Я готов, – сказал Александр, – и я не боюсь борьбы, но вражеская-то партия – велика ли, не знаешь?
– По моим сведениям, не очень. Но дело не в том – велика, не велика. Дело в том, что украсть такие деньги просто так ведь невозможно. Половину их, а то и больше эта ведьма должна бы-ла кому-то отвалить.
– Ну, это – как водится!
– И, видимо, там, в высших сферах, шла борьба. И, как ви-дим, силы добра не одержали полной победы. Старая мегера не в тюрьме и даже не на незаслуженном отдыхе – хотя она уже и достигла пенсионного возраста, – а всё в той же самой школе. Значит, на что-то надеется! А, кроме того, её дочь работает за-мом у самого… – тут Марина оборвала рассказ, потому что они подъехали к огромному типовому зданию обычной безликой на вид школы.
Молодой директор – Эдуард Капитонович – уже ждал при-хода гостей.
– Очень приятно, очень приятно… Мне уже звонили… Вот сюда и присаживайтесь. Рекомендации, которые я о вас полу-чил, Марина Васильевна, надо полагать, распространяются и на вас, Александр Леонтьевич?
– Именно так. Мы работали вместе в одной школе. Вместе и ушли оттуда, – сказала Марина.
– Лично про вас ничего до сегодняшнего дня не слыхал, но про школу «Умницы и умники» кое-какие сведения имею. И очень печальные, – сказал Эдуард Капитонович. – Я рад, что вы не смирились с тамошними безобразиями. Ну а теперь: давайте я вам всё расскажу на чистоту. Непростая у меня здесь сложи-лась ситуация…

Документы у Марины и Александра были при себе. Минут через сорок они покинули директорский кабинет уже сотрудни-ками нового педагогического коллектива.
– А зачем ты договорился ещё и на ремонтные работы? – тихо спросила Марина. – Ведь он тебе и так столько часов вы-делил!
– Ох, Марина, Марина, – тяжко вздохнул Александр. – Ра-ботать я согласен с утра до позднего вечера не только потому, что с деньгами туго, но ещё и потому, что идти-то после работы особенно некуда.
– Как некуда? А дом, а семья?
– С женою – развожусь. Она уходит от меня к какому-то бо-лее удачливому, который её перекупил с потрохами. А алимен-ты – я от них не отказываюсь. Буду платить.
Марина, которая об этом услышала впервые, была пораже-на.
– А почему ты мне раньше об этом ничего не рассказывал?
– Да я тебе многого не рассказывал, – уклончиво ответил Александр Леонтьевич.

 После часу дня сделали перерыв на обед. Планировали ещё провести семинар о коллективных психозах.
 Медведев сидел со скучающим видом в парке и наблюдал, как участники семинара выходили на свежий воздух.
– Что-нибудь интересное было? – спросил Медведев у На-дежды, когда она присела рядом на скамейку.
– Было. Временами я даже и жалела, что не туда пошла учиться. Из меня бы вышел неплохой психолог или даже психи-атр.
– И сейчас ещё не поздно.
– А я и не говорю, что поздно. Психология, – это такая нау-ка – материал всегда под рукой, – она показала на людей, выхо-дящих из корпуса санатория.
– Интересный материал?
– Очень! Работать с ним – одно удовольствие.
– Купаться пойдём? – предложил Медведев.
– Что? Перед обедом?
– А разве  после обеда – лучше?
– Пойдём, – сказала Надежда.

Медведев вошёл в воду медленно, несколько раз нырял, рассматривая подводные камни, а потом, отфыркиваясь, выны-ривал и рассматривал теперь уже надводный мир. Сравнивал.
Краем глаза видел, как Надежда, картинно разогнавшись на волнорезе, бултыхнулась в воду под аплодисменты столпив-шихся обожателей.
– Ну, а мы – по-стариковски, без показухи, – пробормотал сам себе Медведев и широкими взмахами рванул куда-то вдаль.
Когда люди на берегу стали совсем маленькими точками, остановился, покрутился на месте, сравнивая, что красивее – морской горизонт или горы, словно бы из малахита. Не придя ни к какому выводу, поплыл назад. Шевелящиеся точки на берегу стали увеличиваться.
А Надежда тем временем не скучала. Она в очередной раз производила фурор и с кем-то в обнимку фотографировалась. Молодой американский журналист осмелел настолько, что под-хватил её на руки и потащил в воду. Надежда, брыкаясь и по-бабьи визжа, изображала какую-то радость и даже какую-то страсть, отчего все вокруг смеялись и приходили в восторг, и только Медведеву это было почему-то неинтересно. Достал по-лотенце, обтёрся, не спеша направился в сторону корпуса. Даже не оглядываясь.
Что-то не то было во всём этом – и в Надежде, в которой он разочаровался, и в этих пришельцах с Запада, и в его пребыва-нии здесь.

Господин Грэй был одним из немногих приезжих, кто про-изводил на Медведева приятное впечатление. Грэй сидел за со-седним столиком и лениво бубнил соседу:
– Что есть поиск истины, скажите вы мне, наконец? Наука совершенно не занимается поиском истины!
Собеседник возразил:
– Наука нужна людям для того, чтобы давать им работу. Она  запускает производство, и люди работают на нём: одни что-то выпускают, а другие это потребляют. Разве плохо?
Они уже были в лёгком подпитии.
– А я считаю, – твердил Грэй, – что наука должна искать ис-тину. Где правда, а где ложь, как их отличить – вот что важно!
– Новые рабочие места –  это и есть правда. А всё остальное – ложь.
– А то, чем мы здесь занимаемся, это тоже – правда?
– Я думаю – это полезно, и когда-нибудь пригодится чело-вечеству.
Грэй расхохотался:
– Пригодится! Когда будет совсем поздно! Людей превратят в управляемое стадо…
– А вы хотите, чтобы это стадо было неуправляемое?
– Вас не переспоришь, – недовольно бросил Грэй и, видимо, занялся обедом уже очень серьёзно.
Медведев ни разу не оглянулся на этот столик. Просто слу-шал, ел потихоньку и думал одновременно о своём. В это же самое время Надежда рассказывала ему что-то смешное и пус-тяковое, а он отвечал. Он умел так – одновременно делать не-сколько дел.

И снова все потянулись в актовый зал, и снова Медведев видел, как вместе со всеми туда ушла и Надежда. Погрузилась в своё задание…
Ну и пусть. Каждый из нас должен делать своё дело. Она – там. Я – здесь.
Медведев снова вышел на берег. Купаться не хотелось, и он расположился под навесом – подальше от солнца. Берег был до-вольно далеко, и с такого расстояния нельзя было кидать ка-мешки в воду. А хотелось. Но надо было выбирать одно из двух: или идти на солнцепёк, или сидеть в приятной тени, но зато без-действовать.
Медведев выбрал второе.

Странно как-то получается: мы на них чуть ли не молимся, в рот заглядываем от умиления. Они отвечают нам презрением, иногда покровительственно похлопывают по плечу, любят по-учать, наставлять нас уму-разуму. И мы суетливо и угодливо изгибаемся и целуем им ручку в благодарность за то, что они снизошли до нас. Это вечное человеческое раболепие перед те-ми, кто живёт богаче. Богатый – значит умный.
Но, может быть, они и в самом деле умны? Вся эта необъят-ная техническая мощь Запада – она ведь не дураками сотворена. Над немцами во Вторую Мировую войну – как смеялись. А ведь такое поднять на дыбы только умные люди могли. И потери они понесли намного меньше наших, и быстрее нас восстановились, а мы вот до сих пор в себя прийти не можем. Стало быть, они опять умными получаются!
И Америка с её небоскрёбами, и Франция с её старинными замками, и Голландия с её дамбами, и вся их блистательная тех-ника – всё это говорит об их уме и трудолюбии.
Тогда в чём же подвох? Откуда взялось сомнение? Может быть, для него и поводов нет никаких?
Есть. У них, например, очень плохо с юмором.   Впрочем, почему плохо? У нас разное считается смешным! Мы просто имеем другой опыт, и никогда не будем смеяться над тем, над чем они могут и посмеяться… Мы просто другие!
С искусством у нас по-разному. Итальянцы, например, сильны в музыке и в изобразительных искусствах. Но и у нас есть прекрасные мастера! И нам наше искусство ближе, роднее. Совсем не нужно так себя принижать. Мы просто ДРУГИЕ!
Техника – вот, что всех объединяет!
Организованность, добросовестность, – это, конечно, у них есть! 
Медведев представил себе наши новостройки: жилой дом, пусть даже и по самому прекрасному проекту, как его тут же начинают уродовать застеклёнными лоджиями и сразу же полу-чается какой-то архитектурный монстр, а не жилой дом. Такое можно увидеть в Египте или в Иране, но совершенно невозмож-но представить себе в Америке или в Германии. Человек, кото-рый вырастает на фоне правильной архитектуры, приучается к чётким планировкам и чётким линиям, – это один человек, че-ловек, который растёт на фоне застекленных лоджий и завален-ных хламом балконов, – это человек другой формации.
И что же? Вот и опять получилось – мы другие. С чего на-чал, к тому и вернулся…
И всё-таки кто-то ж это всё прошёл – путь от Днепра и озера Ильмень до самого Тихого океана? И всё это отстоял. И чем-то наполнил – и не одними ведь только глупостями и трагедиями… Как там Пушкин сказал: не променял бы нашу историю ни на какую другую.
И теперь это всё поставлено под сомнение. И кем?! Нойма-ном?! Гривсом?!
Но страна наша за кратчайший срок вдруг стала прямо у меня на глазах такой слабой… такой беспомощной… И я ничего не могу сделать… А если попробую, то включится какая-то не-видимая машина и перемелет меня.
       И никто нас не выручит, если сами себя не спасём – ни-кто нас не спасёт!
Клубок противоречий – это конечно, но мы просто обрече-ны жить вместе. И иначе нам и нельзя.
Да и многому у них можно научиться, у этих кавказцев. Од-ни абхазы чего стоят…

На землю тихо опускался вечер 31-го августа 2004-го года. Грандиозное событие должно было обрушиться завтра и на Кав-каз, и на Россию, и на всю планету в целом.
Астрологи хранили по этому поводу гробовое молчание – и вовсе не потому, что так уж сочувствовали злодеям, замышляв-шим как раз новое преступление против человечества. Причём многие из числа последних были просто-напросто работниками Конторы или других подобных учреждений. Им не противодей-ствовали. Пусть дурачат легковерных! Пусть отвлекают народ…
Итак, никто ничего не знал, ничего не ведал. Кроме, конеч-но, самих исполнителей готовящегося преступления да их высо-ких покровителей.
Не знает этого и Медведев, хотя именно он несёт ответст-венность перед Конторой за этот регион.

Когда Медведев встретил Крылечкина, первое что он вос-кликнул вместо обычного приветствия, были слова:
– На ловца и зверь бежит!
Обменялись рукопожатиями.
Крылечкин сказал:
– Вы, насколько я понимаю, созрели для покупки?
– Вы совершенно правильно меня поняли.
– И что же вы хотите приобрести?
– Тот самый дом, где мы с вами были в прошлый раз. Наде-юсь, его ещё никто не перехватил?
– Никто. Может быть, желаете ещё раз съездить и посмот-реть? Завтра же можем и приступить к оформлению докумен-тов.
– Завтра – это слишком рано, но, думаю, мы сумеем достичь с вами договорённости.
Медведев предупредил Надежду о том, что отлучается, и они с Крылечкиным на двух машинах выехали к Лаврентию.

Десять минут спустя обе машины уже были на южной ок-раине города. Большая плоскость суши неожиданно возникла, как компромисс между глубоким морем и высокими горами. И дома, словно радовались тому, что и для них нашлось место в этой благодатной горной стране.
Крылечкин постучался в знакомую калитку.
– Лаврентий! Отпирай! Где ты там?
В ответ детские голоса что-то закричали на абхазском язы-ке, и слышно было, как дети побежали по дорожке звать Лав-рентия.
– Кто там? – раздался наконец из-за забора знакомый голос хозяина.
– Старые знакомые, – заявил Крылечкин.
Послышался звук отпираемых железных конструкций, и ка-литка распахнулась
– Милости просим.
Седовласый атлетически сложенный кавказец гостеприимно улыбался.
На это раз Медведева больше интересовали границы участ-ка, который он собирался приобрести для своей фирмы. А про-шлый раз он даже и не поинтересовался, а есть ли у этого дома выход на улицу. Оказывается, есть. Но он зарос травой и моло-дыми деревьями и нуждался в расчистке.
«Это уберём, здесь расчистим, – думал Медведев. – А сюда будет подъезжать строительная техника. А ещё ведь понадобят-ся складские помещения».
– А сарай какой-нибудь есть здесь? – поинтересовался Мед-ведев.
– Есть и сарай, есть и гараж, всё есть, – сказал Лаврентий. – Но всё это старое, плохое. Надо будет ремонтировать.

Когда наступило время прощанья, Медведев вдруг перед самым выходом из калитки оглянулся на хозяина:
– А что, правда ли, что абхазы верят в существование гор-ных или лесных духов?
Лаврентий посмотрел на него с изумлением.
– Мы не верим в них, мы просто знаем, что они существу-ют, – сказал он.
Услышав это заявление, Крылечкин сразу же заторопился: извините, мне, мол, пора.
– До завтра, – кивнул ему Медведев. – Утром вы подъедете ко мне, как и договорились.
– Да, да, конечно, – ответил Крылечкин, поспешно садясь в свою машину.
– Он не любит таких историй, – сказал Лаврентий. – Боится наших духов.
Медведев не поверил:
– Для того чтобы их бояться, в них нужно верить. Неужели он верит в них?
– На нашей земле многие верят. Или знают так, как я.
– И откуда вы это знаете?
– И о людей слышал да и сам видел. Вот вы поживёте у нас, и вы увидите, если, конечно, захотите.
– Я бы с удовольствием, – рассмеялся Медведев.
– Ну, удовольствия может и не быть, – серьёзно сказал Лав-рентий. – Духи ведь бывают и добрые и злые. Злых можно и на-кликать. О них громко говорить нельзя…
23.          Медведев и сам не заметил, как вовлёкся в новый разговор. Они присели на какую-то груду брёвен, сложенных возле забора, и Хозяин, явно не горя желанием оповещать о сво-их жизненных открытиях весь мир, вполголоса стал рассказы-вать удивительные вещи.
Оказывается, в Абхазии есть пещера, в которой томится в плену некий абхазский герой. Он заточён там навечно вместе со своим боевым конём за тяжкие грехи. Из той пещеры и по сей день доносятся его страшные стоны, а подземная река выносит оттуда остатки конского навоза.
– Если он герой, то почему же он тогда заточён за тяжкие грехи? – спросил Медведев.
Лаврентий ответил:
– Был когда-то героем, сражался за свой народ, и все ему поклонялись. А потом возгордился, возомнил, что он выше са-мого Господа Бога и стал насаждать среди абхазского народа, как бы это сказать по-современному, расизм. Стал говорить, что те из абхазов, которые смуглее и чернее, они, дескать, лучше тех абхазов, которые светлее. «Всё зло идёт от светлых», – говорил он. И стал уничтожать людей по признаку цвета волос и оттенка кожи. А Бог следил за всем этим и наслал на него своих ангелов – чтобы они его схватили и заточили навечно в самую страш-ную пещеру, какая только есть в Абхазии. Ангелы долго гоня-лись за ним, но всё безуспешно. У злодея был волшебный конь, который с лёгкостью перескакивал с горы на гору – через любые пропасти и преграды, но потом ангелы придумали хитрость: прознали, на вершину какой горы он прыгнет в следующий раз, постелили на той вершине кожи, намазанные салом. Как только конь злодея прыгнул на вершину, заскользили у коня ноги, и злодей свалился на землю. Тут его ангелы Господни и подхва-тили, связали и бросили вместе с его конём в пещеру.
– Давно это было? – спросил Медведев.
– Очень давно, – ответил Лаврентий, – много веков тому на-зад.
– Похоже  на Шамиля Басаева и его подручных.
– Кто говорит, что не похоже? Как будто специально про него придумано. Да только эта старинная наша история – её ещё знали деды моих дедов и их прадеды.
– Вы думаете, если Басаев знал бы эту историю, то она его чему-нибудь научила?
– Думаю, что она бы его ничему не научила. Ведь и тот зло-дей презирал самого Господа Бога, говорил, что ему и сам Все-вышний не указчик, – Лаврентий перекрестился и прошептал слова какой-то молитвы. – Что было, то и будет – так в Библии написано. Вот оно и повторяется всё время. Один сейчас томит-ся в нашей пещере, а потом и этот бандит тоже будет где-нибудь томиться. Не на этом свете, так на том! И вечное ему будет про-клятье.
– Но ведь есть люди, которые почитают Шамиля Басаева как святого, – возразил Медведев.
– Есть. И того тоже многие любили. Уже после того, как он был заточён в пещеру, к нему пытались пробраться его друзья. Чтобы вызволить. Взяли с собою еды и восковых свечей по-больше и отправились в ту пещеру на своих боевых конях. Про-бираются день, пробираются другой, уже и свечи у них кончи-лись, а никак не могут выйти к своему дружку. А тот им кричит из темноты: «Не идите ко мне! Не идите! Всё равно не дойдёте! Возвращайтесь лучше назад, а то и вы пропадёте в этой же пе-щере!» Те его спрашивают: «Как же мы возвратимся? Ведь мы, когда сюда шли, надеялись, что ты нас выведешь отсюда, а са-ми-то мы не сможем! У нас вот и свечи уже все кончились!» А он им кричит в ответ: «Держитесь за хвосты своих коней, они вас и выведут отсюда!» Так тогда они и сделали. Вышли нару-жу, а уж там только и узнали, что блуждали в той пещере семь дней и семь ночей.
– А вы сами в той пещере были? – серьёзно спросил Медве-дев.
– Нет, конечно, – ответил Лаврентий. – С тех пор абхазам не положено заходить в ту пещеру. Никто из нас не посмеет в неё войти. Это проклятое Богом место.
– А духов вы когда-нибудь видели?
– Видел. Собственными глазами, – Лаврентий перешёл на шёпот. – Однажды, много лет назад, я тогда ещё совсем моло-дым был. Я, мой старший брат, мой отец и наши друзья – они живы, могут подтвердить, – были на охоте. Когда устали, при-сели отдохнуть на поляне, и, как водится, рассказывали друг другу разные охотничьи истории. Многие хвастались. А врать – это ведь нехорошо. Говори всё, что есть, а чего никогда не было – не говори. Зачем врать? И в это время послышался вдруг ка-кой-то свист. И мы увидели, как появился огненный шар с хво-стом. И  стал летать. «Замри и не шевелись!» – прошептал мне и моему брату наш отец. И я замер, и все остальные тоже замерли. Сидели так неподвижно, и только молитвы про себя повторяли и просили Господа, чтобы это пронеслось мимо нас. И огненный шар полетал туда-сюда, а потом и улетел. Только мы вздохнули с облегчением, как услышали, что он где-то за горой поразил какого-то зверя. Взорвался, а зверь зарычал страшным голосом. Хотели мы потом на то место пойти и посмотреть, что там оста-лось от того зверя, но так и не пошли. Побоялись. И всем нам после этого наука была: врать нельзя. Правду нужно говорить всегда. А это было нам всем предостережение.
Медведев подумал про себя: «Ну ладно, это была шаровая молния. Никто не знает, откуда она берётся и из чего сделана, но про такое и я слыхал у себя на Алтае, да и вообще…»
– Я тоже вырос в горах, но в Алтайских, – сказал он. – Там местные жители часто рассказывали мне про духов. Заклинали их, общались с ними, боялись их обидеть плохим словом. У вас это так же?
– Обидеть и мы боимся. А заклинать – нет, не заклинаем. Мы же в церковь ходим, Богу там молимся. Вот он за нас и за-ступится, если что. Но злить злых духов, вызывать их специаль-но – зачем же это нужно? Пусть себе живут, раз уж так в приро-де положено, что должны быть злые духи на свете.
– Но ведь есть же и добрые?
– И добрые есть, – согласился Лаврентий. – Сам я с ними не встречался, но мне мой дедушка рассказывал. Он и сейчас ещё жив, можете спросить его. Правда, совсем уже старый, живёт у моего старшего брата в деревне. Так вот, он рассказывал мне, как однажды в молодости пошёл на охоту…
Далее последовал рассказ о том, как юноша заблудился в лесу и, выяснив для себя, что ему придётся там ночевать, залез в дупло огромного старого дуба. Спросил разрешения, конечно. Разве можно без спросу? Сказал: «Старый дуб, пусти меня к се-бе переночевать, а то я заблудился в лесу!»  Там и задремал по-сле этого.
Среди ночи он услышал чей-то грозный голос:
– Эй, Дуб! Уже пора! Приходи ко мне! Только тебя одного и ждём!
А голос на вершине бука ответил:
– Да как же я приду к тебе, когда у меня гость? Не бросать же мне его тут одного?
И тогда ему голос закричал в ответ:
– Если у тебя гость, то бери его с собой. Мы и его пригла-шаем.
Тогда лесной дух, хозяин дуба, спустился с вершины дерева и зашёл в дупло к моему деду. И говорит ему:
– Ты меня не бойся, сынок. Пойдём со мной туда, куда я по-веду.
Так и пошли. Взял мой дед ружьё, повесил через плечо и пошёл вслед за тем стариком. А старик тот – это и был дух того дуба, в котором хотел переночевать мой дед.
Пришли они к речке. Перешли её по камням, а затем пере-валили через хребет и оказались на большой поляне, между двумя горами.
Дело было ночью, но на поляне той было светло почти как днём от костров. Возле каждого костра сидели воины в старин-ных одеждах и доспехах и пировали. И моего деда тоже посади-ли к одному такому костру, и он там сидел с ними и пировал тоже. А под утро старик – тот, который хозяин дуба – взял моего деда за руку и отвёл назад. Дед снова улёгся спать на своё прежнее место. А уж когда совсем светло стало, тогда и вылез. Разобрался, куда идти, и домой пришёл. Да ещё и добычу по пути подстрелил.

– А кто были те воины? – спросил Медведев, заранее зная ответ.
– Это были души давно умерших воинов. Но только самых достойных! Которые сражались за справедливость, а не занима-лись разбоем, – сказал Лаврентий. – Они встречаются иногда между собою, пируют, вспоминают старые времена, а лесные духи их угощают…

Старик ещё долго рассказывал истории своего народа, а Медведев слушал и не мог наслушаться. В темноте мельтешили светлячки. В  зарослях ежевики что-то непрерывно стрекотало, и ночь, опустившаяся на этот уголок Кавказа, казалась такою прекрасной.
Медведев с горечью подумал: «Те годы жизни, которые я провёл не в горах, – ведь это просто потерянные годы. Скольки-ми глупостями занимался в жизни, всё чего-то искал, чего-то добивался, на что-то прекрасное надеялся и ведь даже и жизнью рисковал!.. А оно – вот, вокруг меня».

В санаторий ехал без обычной своей спешки. Огоньками мигал засыпающий городок, прилепившийся на краю Кавказа у самого моря. Где-то в море светился кораблик – сторожевой или рыбачий, а море тихо и равнодушно плескалось у каменистого берега.
Медведев вышел на балкон. По случайно подслушанным звукам понял, что Надежда у себя опять не одна и всё отрабаты-вает боевое задание в объятиях какого-нибудь журналиста или психолога. Медведев отодвинулся в сторону – подальше от её двери, чтобы не смущать их огнём своей сигареты, хотя и дога-дывался, что дымок мог заходить и туда. Ну и пусть заходит.
Нет, не случайно вся эта орава учёных и шарлатанов прие-хала именно сюда. Что-то они здесь искали и не нашли. Куда уж им! А может, приехали учиться? Пусть учатся – не жалко. И мы бы учились у них чему-то умному… А что?! Итальянцы по-строили нам Кремль. От какого-то шотландского наёмника про-исходит сам Лермонтов! Какой-то датчанин написал толковый словарь русского языка. Француз Проспер Мериме прекрасно знал русский язык и так понимал русскую литературу, как её не каждый русский тогда понимал… Даже и англичане – уж на что склонны к высокомерию, а и то бывали такие, которые жили в России, учились у её народа и находили в таком образе жизни неизъяснимое вдохновение. Немцы вложили в Россию свою ду-шу. Но это не помешало самой ужасной войне, которая обожгла наши народы… 
Ночью ему снилось, как какой-то седой старик ведёт его тёмной ночью за руку через горный ручей, и они осторожно пе-реступают по камням. А потом  переваливают через невысокий хребет и выходят на поляну, зажатую между двумя горами… И кругом костры, костры, и возле каждого сидят какие-то воины в старинных доспехах…
И думалось ему во сне: «Неужели они меня и в самом деле пригласят к себе, ведь здесь собрались только достойные воины. А я столько недостойных дел в своей жизни сотворил?..»
24.           Утром Медведев вспомнил, что  сделал вчера ка-кое-то важное открытие. То, что симпозиум, ради которого он здесь оказался, это на самом деле полная ерунда, – само собою подразумевалось. Контора иногда делала ошибки  и не туда, ку-да надо, направляла главные силы… Но не это было главным. Главным было другое, а что – он никак не мог вспомнить, не-смотря на свою феноменальную память. Вот только вчерашнее куда-то ускользнуло…
Захотелось понырять.
Медведев раз за разом бросался с волнореза в морскую пу-чину и проплывал несколько десятков метров. Особого искусст-ва требовало подтянуться на руках, стараясь при этом не со-скользнуть со старых бетонных блоков, поросших чем-то зелё-ным и скользким.
Когда ещё выпадет командировка в такой благословенный уголок Земли… Завтра все разъезжаются, и симпозиуму конец, а там…
Уселся, свесив ноги в воду. Прозрачная, чистая, она сверка-ла на солнце.
Образ воды у людей всегда как-то связан с памятью или информацией. Вода всегда что-то знает, о чём-то помнит… Или напоминает.
Что-то такое там было, да только не вспомню никак… 
Профилакторий! Хорошая мысль. Вот возьму и воплощу эту идею в реальность. Путёвка в зубы…  и отдых на море. Отре-монтируем дом. Обустроим подъезд. Трубы менять придётся, и вообще…  В Абхазии лето длится как минимум шесть месяцев. Будем посылать по нескольку человек, а потом, со временем, начнём и расширяться. Один такой вечер, как у меня вчера был со старым Лаврентием, любую самую истерзанную работой ду-шу исцелит… Кстати, что-то такое необыкновенное было в этом вчерашнем эпизоде, когда мы с ним сидели на брёвнах и он мне рассказывал свои сказки...
Медведев собрался снова нырнуть в воду, но тут сообразил, что скоро завтрак…
В Конторе будут недовольны, что Нойман и Гривс исчезли. Какую уж они информацию хотели предоставить, что даже в Конторе зашевелились? Не представляю... Неприятный, конеч-но, предстоит разговор из-за того, что упустил этих двух типов.

Завтрак прошёл как обычно, весело.
Всё тот же самый громадный блондин с конским хвостом на затылке и с выпученными голубыми глазами что-то рассказывал Надежде об успехах в изучении телепатии. А мужчина, что си-дел рядом, говорил о приближении к нашей планете Марса. Это, по его мнению, должно привести к  всплеску конфликтов, на-пример, боевых действий в горячих точках. Марс – это ещё, как известно, и бог войны, а не только планета Солнечной систе-мы...
«Если так, – подумал Медведев, – то близость Земли к со-звездию Водолея обозначает, что нас зальёт водой? Нам только цунами и не хватает! Лучше уж энергию приливов и отливов поставить на службу людям… А если созвездие Волопаса? То-гда – усиление пастушеской деятельности? Или возрастающая опасность от разъярённых быков?»
Сосед продолжал философствовать.
Контроль за человеком с помощью телепатического про-слушивания… Агрессивные мысли могут улавливаться! Пре-ступление можно будет предупреждать!
Медведев, который ещё ни разу не вмешивался в подобные разговоры, вдруг спросил:
– Простите за нескромность, но кто будет определять, какая мысль преступна, а какая нет?
Блондин изобразил руками, как будто что-то лепит. Пальцы его скрючились, изображая сжимание и прокручивание какого-то комка, и сильно напряглись.
– Для этого необходимо разработать стандарты.
– Общие для всех?
– Естественно! Естественно! На основании накопленного человечеством опыта. Убить – это грех, украсть – это грех. Ста-ло быть, человека, который лишь замыслил убийство или кражу, уже можно считать преступником.
Медведев возразил:
– Ну, вот вам, пожалуйста, Абхазия. С точки зрения грузин-ского руководства, абхазы – преступники, потому что сепарати-сты.  А с точки зрения абхазов, они молодцы, потому что обрели свободу, самостоятельность. Как же быть?
– Ну для этого существуют международные суды…
– Как в Югославии, – подсказал Медведев.
– Ну да, Югославия – прекрасный пример…
– Особенно по косовскому вопросу, – сказал Медведев.
После этого он уже не хотел спорить. Молча доедал завтрак. Но когда услышал, что экстремизм и  терроризм можно будет уничтожить в зародыше с помощью всё той же телепатии, поче-му-то не на шутку разозлился.
– Есть одно простейшее доказательство того, что все ваши разговоры о телепатии, – чистая фантастика.
– Какое, позвольте спросить? – блондин откинулся на спин-ку стула и изобразил ладонями две распахнувшиеся плоскости.
– Вот вы говорите: исследования ведутся, и уже есть успе-хи. Но хотя бы одного террориста кто-нибудь поймал таким способом? Почему же до сих пор не могут вычислить, где оби-тает мерзавец Бен Ладен? Да и кого вычислили хотя бы где-нибудь в мире?!
Блондин серьёзно возразил:
– Вы о многом не знаете. Эти сведения засекречены. Не со-мневаюсь, что и у вас такие работы ведутся в закрытых научных учреждениях.
Медведев не стал спорить. Блондин задел его за живое: эти проклятые Нойман и Гривс – они, быть может, как раз это самое и имели в виду, когда навязывали свои предложения.

Лениво развалившись на скамеечке, Медведев сидел, изо-бражая дремоту и наблюдая за тем, как участники симпозиума потихоньку собирались у корпуса, где располагался актовый зал.

А между тем, в далёком отсюда Беслане бандиты уже сиде-ли в подогнанном к школе крытом грузовике и ждали команды. Кто-то из детей даже заглядывал к ним, и рассказал об этом взрослым. Но дети – они вечно чего-нибудь  фантазируют. Чего с них взять?
И никто ничего не замечал.
А школьники, выстроившись перед ступеньками школы,  радостно выслушивали речь директрисы. Читали стихи, дарили цветы учителям и первоклассникам. Всё как всегда.
И в далёком Ростове на левом берегу Дона дети так же столпились перед зданием школы, и так же слушали речь своей директрисы. А за узорчатым чугунным забором с его каменны-ми львами теснились мерсы и джипы, и бритоголовые типы, пе-реминаясь с ноги на ногу, жевали резинку, говорили по мобиль-ным телефонам и сторожили всё это железо.
И Марина с Александром находились на противоположном конце города, стояли в такой же толпе, и были участниками точно такого же ежегодного действа: речи, цветы, детишки с родителями, музыка…
И так – по всей стране.

О происшедшем Медведев узнал от Надежды.
В актовом зале, куда он впервые за всё это время вошёл, было шумно. Никто не сидел на своих местах. Телевизор поста-вили повыше. Не владевшие русским языком требовали, чтобы им переводили и объясняли. Стоял гул, и ничего понять было невозможно.
– Где это случилось? – спросил Медведев.
– В Северной Осетии, – ответила Надежда. – В Беслане.
– Я там бывал.
– Захватили школу с детьми. А сколько детей оказалось в плену – пока неизвестно…
Между тем, сцену захватила Симона Аранта – знаменитая итальянка, прибытия которой все так долго ждали.
– Этого и следовало ожидать! – кричала она со сцены. – И это будет продолжаться снова и снова. И закончится только с гибелью Европейской Цивилизации. До каких пор мы будем бездействовать, спрашиваю я вас! Надо что-то делать! Ведь на самом деле есть очень простые механизмы решения этой про-блемы: они захватили школу, значит надо и у них что-нибудь захватить в ответ. И сказать: мы убьём ваших, если вы убьёте наших.
Кто-то из зала крикнул ей:
– Но тогда чем мы будем отличаться от них?!

Последующие несколько часов приносили всё более тре-вожные известия. Постепенно выяснялось, что число заложни-ков во много раз больше. Поначалу были какие-то слабые наде-жды на скорейшее разрешение конфликта: сообщалось о пере-говорах, об информации, но со временем становилось понятно: так просто это всё не закончится.
«Сколько было лжи когда-то с Чернобылем, когда цифры преступно и трусливо занижались! – подумал Медведев. – А сколько было лжи с «Курском»…
Так же  было и в канун 22-го июня 1941-го года. До послед-него никто ни о чём не думал. Была только одна успокоительная ложь. И вдруг все страшно удивились: Германия напала на нас! Да как же так?! Мы же такие друзья! Мы же эшелонами им хлеб возили…
Может быть, каждый из нас сейчас подходит к такому же рубежу. Или уже подошёл? А потом мы удивляемся: да как же это так получилось? Будённовск, Норд-ост – это ведь было не с нами. Каждый раз – с кем-то, а не со мною лично. И пока с кем-то происходит, а не со мною лично, – всё хорошо.
Но ведь сейчас: вроде бы и не со мною лично. И не с этими людьми, что в зале. А боль, как кажется, у всех одинаковая».
Медведев ошибался. Не у всех была эта боль.
По телевизору показывали арабского журналиста, который с пеной у рта доказывал, что это – возмездие Аллаха!
– Да причём здесь дети? – кричал ему кто-то в ответ, даже не понимая, что тот не может его услышать.
– Возмездие! – возмущался профессор Грэй. – Это варвар-ство! Это удар в спину всему цивилизованному миру!..
– … Это лишь долг… Эти люди всегда платят по счетам… – доносился голос арабского журналиста.
Медведева вдруг словно бы пронзило током: а почему так внезапно уехали Гривс и Нойман? Случайное ли это совпадение или нет?
–… Мне, конечно,  жалко детей, – звучал голос, – тем более что среди них есть  мусульмане...
Бешенство, охватившее Медведева, не вырывалось наружу. «Вот так манипулируют общественным сознанием. У них у са-мих нет никакого сознания, у них нет собственного мнения. Есть только установка, которую они получили. Роботы! И это их интеллектуальная элита! Ведь и 11 сентября, и в дни Будённов-ска они тоже ликовали. Тогда, конечно, намного сильнее. Ра-диоэфир был наполнен их нескрываемым восторгом. В Пале-стине эти идиоты выбежали на улицы. Виват! Победа! – крича-ли они в камеру, растопырив пальцы буквой V. Танцевали, раз-махивали флагами…
В последние месяцы  только и слышно было, что о безобра-зиях на границе Южной Осетии и Грузии. То затеяли перестрел-ку, то напали на автобус,  избили пассажиров… Кто-то ведь за всем этим стоял. Кто-то всё это оплачивал и организовывал. И теперь снова – Северная Осетия!
Работают по одному общему плану, по одному общему за-данию! Если есть задание, у него есть и автор. Кто он? Может быть, Бен-Ладен? Не думаю. И Шамиль Басаев – явно не самый главный участник этих событий».

День и вечер прошли в напряжённом ожидании вестей из Беслана. Медведев вдруг как-то сразу позабыл и о морских ку-паниях, о своих претензиях к Надежде… Всё отошло на задний план.
А удивительные абхазские легенды, услышанные им вчера от старого Лаврентия – те почему-то не забывались.
По телевизору крутили одни и те же кадры с бегущими и кричащими людьми, с военнослужащими в касках… Бронетех-ника перемещалась…  Генералы отдавали команды… Болтовня телекомментаторов не отличалась честностью. Ясно было, что они чего-то недоговаривают, о чём-то умалчивают.
Простое решение напрашивалось само собою: надо ехать туда и, по возможности, повлиять как-то на ход событий. Воз-можно, удастся через чеченских старейшин вступить в перего-воры с бандитами… Возможно…
Вечером того же дня Медведев поставил Надежду в извест-ность: выезжаем завтра в девять.
Симпозиум закончился, и здесь делать было больше нечего.
– Почему бы  не выехать в шесть? – предложила Надежда.
– Можно и в шесть…
Надежда сникла. Видно было, что и её потрясли происшед-шие события.
25.         Cпал  Медведев плохо. Какие-то сумбурные сны куда-то уводили его. Уводили от всех бед в какие-то скучные места, где не оставалось места для борьбы, поиска и деятельно-сти. Другие уводили в какой-то скандал с чьими-то разъярён-ными криками. Третьи – и вовсе уводили туда, куда идти совсем не хотелось…
Снилось Медведеву, что он подходит к какому-то огромно-му валуну, из-под которого бьёт прозрачный родник с ледяною водой. Умывается, и струйки воды затекают за воротник. При-кладывается к водяной струе пересохшими губами, и холод пронизывает с головы до ног. Встаёт, оглядывается и не может понять, где же он теперь. И тогда какой-то седой старик берёт его за руку и ведёт за собой. Потом лес кончается, и они пересе-кают бурный горный ручей, наступая на неустойчивые камни. А вокруг, уже и не день, а звёздная ночь. И он  видит, что он уже никакой не генерал-майор, а семнадцатилетний юноша по имени Алёша: идёт вслед за стариком по горной тропе – Алтайской или какой-то ещё. Мало ли гор на свете?! Идёт и даже и не представляет, что его ждёт впереди…

А потом проснулся и так и не узнал, куда же должен был в конце концов прийти.
В комнате было темно.
Беслан – вот первое, что он сразу же вспомнил. Если в шесть или в семь выехать и хорошо гнать, то к вечеру можно и поспеть. Но до шести ещё далеко, а выезжать по утренней тем-ноте – не резон.
За окном ещё были утренние сумерки, и времени до отъезда было много. Шумело море.
Выскочить к морю и окунуться – вот то, что пришло на ум сразу, вслед за открытием, что он снова в реальности, и на дворе свирепствует новая эпоха. Мгновенно взбодриться, перейти из одного состояния в другое.
И сам же себе сказал: не надо. Вошли в новую эпоху. Ещё вчера жили в одной, а сегодня уже другая.
После нынешних событий, чем бы они ни завершились, уже нельзя будет делать вид, что ничего не происходит: война… Стратегический атомный подводный крейсер утонул. В школах гибнут дети. Наводнения оставляют людей без крова. Вымерза-ют города на востоке страны. Пенсионеры превращаются в ни-щих… И никто ни за что не отвечает.
А может быть, такое положение дел кого-то устраивает?
Президент ведёт себя загадочно: точно какой-то фантом по-является и появляется на экранах телевизоров, и всё говорит, говорит что-то приятное и ласкающее слух обывателя. Говорит вежливо и держится скромно, но иногда и проявляет приятную твёрдость: дескать, я не позволю, я настаиваю… И что же? А ничего совсем. Ничего не происходит от его говорения!
Контора. Для чего она существует? Сама для себя?
Просто сама себя сторожит, сама себя, любимую, оберегает. Ну, конечно, и тех, кто у власти, она и их охраняет. Но ведь так было всегда и везде. Какая-то спецслужба должна же охранять фараона или японского императора, падишаха или короля.
А как же особые задачи?
Где эффективная разведка? Где удары по террористам? Ни-чего этого нет. Границы распахнуты настежь так, что сквозь них проносят тонны наркотиков, оружие, проводят похищенных людей, бандитов, нелегальных эмигрантов…
И никто – ничего. Президенту докладывают, что у нас всё хорошо, а он кивает и озабоченным голосом говорит: уже хоро-шо, но надо, чтобы было ещё лучше. И ничего больше…
Медведев только сейчас понял, что он стоит перед зеркалом и заканчивает бритьё.
И что могу сделать я один?
А что может сделать один президент?
Скорее всего, он понимает то же самое, что и я. И даже больше, потому что знает больше. И точно так же ничего не мо-жет сделать…
Странно как-то. Не может быть, чтобы всё наше руково-дство состояло из одних лишь прохвостов и разгильдяев. Там должно быть множество людей, которые точно так же, как и я, понимают, что так дальше продолжаться не может, и нужно что-то делать. И что же им мешает объединить свои усилия?
Пора  будить Надежду. Пусть собирается.
Вошёл к ней через балконную дверь не постучавшись, не извинившись.
Надежда была уже давно одета и собирала вещи.

В шесть тридцать они уже покидали территорию санаторно-го комплекса. Просто собрались, погрузились и поехали. Не ог-лядываясь.
Утренняя дорога была почти пустынна, но гладкостью  не отличалась, поэтому разгоняться особенно не имело смысла. Медведев старался ехать по возможности быстро, но и не теряя при этом осторожности. Говорить не хотелось. Надежда  дрема-ла на заднем сидении, а Медведев думал о чём-то своём.
Что можно будет сделать на месте – он пока и не представ-лял. В том, что там работают сейчас все самые лучшие специа-листы Конторы, он не сомневался. Отрабатывают различные планы и версии, спорят между собою, ищут контактов с терро-ристами, захватившими школу. Уже наверняка нащупали кого-то и во внешнем мире. Кто-то уже назвал террористов поимённо и рассказал подробности. Кто-то из местных жителей наверняка что-то видел, знает, и уже подсказал что-нибудь полезное… Че-ченские старейшины? Это умные и в большинстве своём дос-тойные люди. Они, наверняка уже и сами переполошились. Со-вещаются, к чему-то кого-то призывают, от чего-то кого-то удерживают. Кавказ сложнейший клубок противоречий. Столь-ко национальностей, и все разные. Гора языков – так называли этот край древние арабские путешественники…
Осетинское население – вот то, что особенно тревожит! Ведь эти горцы – прямые потомки воинственных древних ски-фов, переселившихся сюда с евразийских равнин и сохранив-шиеся после монголо-татарских завоеваний только здесь. Они – гордые люди и не позволят, чтобы с ними так обращались. Уже наверняка раздаются призывы к ответным действиям и к воз-мездию. И тогда опять прольётся кровь.
То, что вся эта провокация подстроена специально, чтобы разжечь на Кавказе пламя межнациональной вражды, у Медве-дева не вызвало сомнений. В конечном итоге не так уж и важно, кто чиркнул спичкой, чтобы поджечь этот фитиль. Главное сей-час погасить пожар, не дать ему перекинуться на другие регио-ны. А ещё – спасти детей.
Между прочим, случай с захватом школьников террориста-ми был когда-то ведь и в Ростове. Это была двадцать пятая шко-ла, находящаяся неподалёку от площади Ленина. Впрочем, то-гда всё благополучно разрешилось. Детей после долгих и труд-ных приключений спасли…
Медведеву стало не по себе при мысли, что и его дочка вот так же когда-нибудь пойдёт в школу первого сентября, а там её будет поджидать такой же сюрприз. Не хотелось даже и думать об этом…
О том, что было на душе у Надежды, Медведев не имел ни малейшего представления. Во-первых, она спала, а во-вторых – какое это имеет значение, что у неё там на душе?.. Не тот она человек, чтобы с нею о чём-то серьёзном советоваться. И поло-житься на неё нельзя…
А Надежда  дремала. А просыпаясь, уходила мыслями в родной город.
Беслан – не продолжение ли новочеркасских событий? Го-сударственной системе один раз позволили безнаказанно надру-гаться над людьми, и она теперь будет повторять свой удачный опыт. Десятки лет будут проходить, а люди будут помнить, как обошлись с ними однажды в Новочеркасске. Или не с ними, а с их родителями. Не наказали виновных, ни перед кем не извини-лись. И теперь то же самое будет в Беслане… И отважные раз-ведчики, про которых она начиталась в школьные годы, будут героически вылавливать и убивать отдельных бандитов. И при этом погибать, принося себя в жертву родной стране. Но от это-го ничего не изменится. Кто-то, рискуя собственною жизнью, взорвёт очередного гауляйтера, но систему размножающегося террора поломать не сможет. Потому что здесь нужны какие-то другие усилия…
И гнать в Беслан на такой скорости – незачем. И без нас разберутся.
А по большому счёту – разбираться надо даже и не там и не нам. А тем, кто сидит в московских кабинетах.

Неспокойно было и на душе у Марины.
Работа не клеилась. Дети на второй день учебного года яви-лись в не полном составе. Родители тревожною толпой стояли во дворе и что-то горячо обсуждали, а сами дети были грустны-ми, подавленными. Заниматься никому не хотелось. Так всё и скомкалось. В первый же час занятий выяснилось, что прово-дить их дальше нет смысла. Детей распустили по домам, а учи-теля – кто толпился в учительской возле включённого телевизо-ра, кто задумчиво бродил по коридорам. Растерянность была всеобщая. Марина смотрела на лица своих новых коллег, видела их состояние и понимала, что то же самое сейчас испытывают и все остальные учителя всей страны – от Чукотки до Калинин-града, от Сочи до Мурманска… А тут как на грех Алексей в ко-мандировке. И от него никаких вестей. Не случилось ли чего, ведь в неспокойный край поехал. Додумались: гостиницу там собираются строить! Да кто в этой гостинице жить-то будет по-сле таких безобразий!
Утренние передачи, которых все с таким нетерпением жда-ли, не принесли утешительных вестей. Количество детей, взя-тых в плен, опять стало меняться, количество боевиков – тоже. Появились первые жертвы. Судя по всему, никто ничего не знал, и всё искусство телерадиоболтунов состояло лишь в не-прерывности подаваемой информации. Оттого, что она лилась нескончаемым потоком, создавалось впечатление какой-то по-лезной и героической деятельности.
Выступали президент, министры, генералы, западные поли-тики. И все что-то решительно утверждали, на чём-то реши-тельно настаивали и вообще излучали хорошее понимание про-исходящих событий.
И никто не вышел и не сказал: я растерян; я дурак; я полное ничтожество. На своём посту я прошляпил всё, потому что за-нимался своими делами… чем угодно, но только не интересами россиян. Меня пора гнать в шею!
Александр Леонтьевич сидел в учительской и смотрел на телеэкран. Глядя на высоких государственных вельмож, не со-мневался, что кто-то из этих господ прямой участник этого пре-ступления. Кто-то из них продался боевикам, а кто-то и сам – боевик, засланный в высшие органы власти в качестве лазутчи-ка.
Показывали и чеченских старейшин. Они безоговорочно осуждали это безумное преступление, и Александр Леонтьевич, глядя на их лица и слыша их речи, почему-то был уверен: они говорят правду.
После каждого такого теракта авторитет чеченского народа катастрофически падал, и это было, конечно же, обидно для них и оскорбительно. Что-то патологическое было во всём этом, не-объяснимое, запредельное.
Вот и сейчас, пока Александр видел лица чеченских ста-рейшин, он не сомневался в их искренности.

Увидев, что Надежда проснулась, Медведев включил радио. Передавали какие-то легкомысленные мелодии…
На границе Медведев показал документы, и пограничник, откозыряв, открыл шлагбаум.
– А что прикажете делать мне? – спросила Надежда, не представляя, остаётся ли она ещё в подчинении Медведева или может возвращаться домой.
– Всё, что ты могла, ты уже сделала, – проговорил Медве-дев. – Приедем, и я ещё разберусь со всем этим…
– Не поняла. А что я сделала не так?
–  Было кое-что.
Они миновали Адлер и на предельной скорости по цен-тральной полосе, нередко нарушая правила, мчались по Сочи. Только в центре Медведев сбавил скорость. И тут же его подре-зала милицейская машина, прижимая  к обочине.
Капитан милиции небрежно представился и с любопытст-вом взглянул на Медведева.
– И куда это мы так уж торопимся? – спросил он в пред-вкушении солидной взятки.
– Вот что, капитан, – сказал Медведев, показывая свои до-кументы и ту самую индульгенцию, которую ему выдал Глав-ный конторщик, – у нас очень мало времени. Садитесь-ка в свою машину и будете меня сопровождать до Туапсе, а то, я чувст-вую, мне придётся часто останавливаться. И включите сирену.
Капитан подтянулся, посерьёзнев. И куда только подевалась  расхлябанность,  беспечность.
Милицейская машина включила сирену и помчалась по центральной полосе. За ним едва поспевал Медведев.
Когда они выехали за город, Надежда спросила:
– Так всё-таки, что я сделала не так? Ведь я старалась, как могла!..
– Старалась!.. – Медведев выругался матом, чего никогда не делал. Или известия из Беслана его вывели из себя, или осозна-ние того, что провалил задание с этими проклятыми Нойманом и Гривсом. – Кувыркалась по постелям и загорала…
– Ну, знаете!..
Надежда была возмущена. Никто и никогда её не упрекал за это.
– Знаю, знаю! И мы ещё об этом поговорим, но – не сейчас.
Подъезжая к Туапсе, Медведев просигналил милиционеру, обогнал его, и они поехали уже без сопровождения. Дорога свернула на Майкоп.
Медведев гнал и гнал, углубляясь всё глубже и глубже в го-ры.
Надежда развернула карту.
– Я не нахожу этой дороги на карте… сказала она. – Что-то я не могу понять, – по какой дороге мы поехали.
– Да тебе и не надо ничего понимать, – огрызнулся Медве-дев.
Мрачноватые горы были покрыты густым хвойным лесом. Дорога становилась круче, извилистее. На одном из поворотов Медведев резко затормозил и как раз вовремя: машину так не-удачно занесло, что она разве что не свесилась передними колё-сами над пропастью. Медведев попытался дать задний ход, но машина увязла задними колёсами в жидкой глине.
Медведев чертыхнулся.
– Придётся толкать, – сказал он, аккуратно выходя из ма-шины, чтобы не соскользнуть туда, где бурная речка, неряшливо разбросав вокруг себя серые камни, текла в сторону, теперь уже противоположную морю.
Вышла и Надежда.
– Может, проезжать кто будет, – сказала она. – Попросим взять на буксир.
– Будет – так попросим, но пока что-то никого не видно. Сейчас что-нибудь подложим под задние колёса, – сказал Мед-ведев.
В стороне от дороги Медведев принялся подбирать какие-то палки и ветки. Надежда  помогала.
– Так всё же, что я сделала не так? – допытывалась она. Ей вспомнилось, как её инструктировал начальник. «Смотри, – го-ворил он, – Медведев бывает горяч и злопамятен. Даже мстите-лен, я бы сказал. Не хотел бы иметь его в числе своих врагов!» Эти слова вдруг всплыли у неё в мозгу, и она посмотрела с тре-вогой на генерала.
– Всё не так! И скажи ты мне, какого хрена ты устроила этот спектакль с прослушкой? Неужели ты думала, что я не пойму, что никто из этих идиотов нас и не собирался прослуши-вать, а прослушивала меня именно ты? Да и как ты только по-смела?!
Надежда побледнела. Она отвернулась и стала мучительно думать, что же ей делать.
– Да о чём вы говорите?! – пробормотала она в растерянно-сти. – Не прослушивала я вас вовсе…
– Не ври! Ты докладывала в центр о каждом моём шаге. О разговорах с этими сумасшедшими. Зачем? Что ты понимаешь в этом? Ты-то хоть знаешь, что они мне предлагали?
– Это не моё дело…
– Не твоё… Вместо того, чтобы прослушивать их, ты мне прицепила микрофон и думала, что я этого не усеку. Зачем?
– Но их я прослушать не смогла, а через вас…
– Опять врёшь! Не сразу, но я обнаружил твою прослушку и учитывал, что ты меня слушаешь. Запомни: этого со мной ещё никто себе не позволял. И не думай, что это сойдёт тебе с рук.
Надежда вдруг разозлилась:
– Если я что-то не так сделала, то готова нести полную от-ветственность за свои действия. Власть меняется, а вы не меняе-тесь!.. Я, что ли, допустила, чтобы в Беслане такое случилось? Я, что ли, в Новочеркасске людей убивала?
Медведев смотрел на неё с изумлением. Это была какая-то новая Надежда. Неизвестная.
Медведев замолчал. Он понял, что Надежда действовала не самостоятельно. Что был приказ, и она надеется, что это её спа-сёт. «Но я же – не мальчик. Нашли с кем играть в такие игры! Если это Кирилл… Нет, вряд ли. Он на такое бы никогда не по-шёл. Значит, кто-то в центре… Может, те, кто и к Беслану име-ют какое-то отношение. Сволочи! А я зря  на неё  так…»
– Ладно, чего уж там, – сказал он с досадой. Оглянувшись на дорогу, добавил: – Собирай пока ветки.
Наклоняясь головой вперёд в поисках нужных веток, Мед-ведев вдруг упёрся макушкой в огромный камень, поросший мхом. Камень когда-то очень давно сорвался с горы, дал силь-ную трещину у основания, и оттуда теперь торчали ветки каких-то чахлых кустиков.
А ещё – струился маленький родничок. Он вытекал ручей-ком из-под камня и бежал затем по направлению к дороге. Пере-секал её в специально проложенной для этого трубе под дорогой и срывался в пропасть, разлетаясь в брызги, делая скользкой и мокрой верхнюю часть обрыва.
«Страна в опасности, а мы будем выяснять отношения, – подумал Медведев. – Глупо. Ну, выполняла она приказ. А что ей оставалось делать, если  приказали?»
Медведев наклонился к ручейку. Сначала умылся, а затем прильнул губами к холодной струе. Хорошо! А зря я сегодня утром в море не искупался. Вода – это прекрасно.
Он хотел было повернуться к Надежде и предложить и ей испить холодной родниковой водички, но, получив удар камнем по голове, уткнулся лицом в воду и потерял сознание.
– Это вам всем проклятым – за всё, – тихо сказала Надежда, но он уже ничего не слышал. – И особенно – за Новочеркасск!
Да если бы и слышал, то и тогда бы ничего не понял. Какая связь между ним и Новочеркасском? Ведь точно же, что ника-кой!
Надежда уже оттаскивала его в сторону машины. Медведев тихо постанывал.
Открыв заднюю дверцу, Надежда, напрягаясь из последних сил, впихивала туда Медведева. Нужно было торопиться, пото-му что любая встречная машина могла остановиться и предло-жить свою неуместную помощь. Правда до сих пор на дороге не было ещё ни одной машины.
Не закрывая задней дверцы, Надежда  сняла машину с тор-моза, переключила рычаг скоростей на нейтральное положение и стала толкать её вперёд.
В последние секунды Медведев открыл глаза.
– Что ты делаешь?
Надежда не отвечала. Молча, со стиснутыми зубами толкала машину вперёд.
– За что?
– За всё! Будьте вы прокляты!
Она толкнула машину из последних сил, и та, поколебав-шись, нырнула  вниз, увлекая за собою и того, кто её толкал. Надежда цеплялась за торчащие кусты, за выступы камней. Она не падала. Она соскальзывала, сползала. А машина, кувыркаясь и подпрыгивая, летела вниз.
На самом дне ущелья груда металла ударилась обо что-то со страшным грохотом.
«Сейчас будет взрыв», – подумала Надежда. Перевернулась на живот и зажмурила глаза.

Подняв голову над родником, Медведев ощутил, как ка-пельки воды затекают ему за воротник. Какая красота вокруг! И воздух – чистый, свежий. Из-под заросшего мхом камня ручей вытекал на лесную поляну и дальше скатывался куда-то вниз. Сгустившийся в том месте голубоватый туман не позволял раз-личить, куда именно.
Появившийся откуда-то седой старик показался ему знако-мым.
– Ну вот, так бы и давно, – сказал старик. – Пойдём за мною.
Он взял Медведева за руку, и тот послушно, словно маль-чик, пошёл вслед.
– А мы тебя тут ждали  ещё давно. Ещё, когда ты был в Аф-ганистане. Припозднился ты что-то, парень. Но и сейчас ещё не всё потеряно и не совсем ещё поздно.
Вникать в смысл  речей старика и не хотелось. «Потом пой-му, – подумал Медведев. – Будет время». Почему-то он был уверен, что его будет очень много.
Спустились ниже – в клубящийся голубоватый туман. А вот и та самая речка – горная, быстрая. Вода пенится, обтекает раз-бросанные по руслу камни. Большие лежат неподвижно, а мел-кие иногда перекатываются.
Когда стали переходить, старик предупредил:
– Осторожнее, сынок, здесь! Не оступись.
Балансируя руками, Медведев ловко перешёл на другой бе-рег и только сейчас понял, что он уже никакой не генерал-майор, а просто молодой парень лет семнадцати – здоровый, ловкий, полный сил. Вот только память не юношеская – хранит в себе все события его жизни, но как-то ненавязчиво и небольно.
Что было, то и было.
Стало быстро темнеть. Медведев сообразил, что в горах так часто бывает: не успеешь сообразить, как уже и ночь наступает.
– Куда мы идём? – просил Медведев.
– Сейчас узнаешь.
– А долго идти ещё?
– Нет. А ты разве устал?
– Нет, совсем не устал. Просто интересно посмотреть, что там дальше будет.
– Успеешь  насмотреться.
Теперь они шли всё выше и выше по направлению к скали-стому гребню невысокого перевала. Медведев посмотрел на-верх: всё небо усыпано яркими звёздами.
На подходе к гребню перевала остановились. Старик сказал:
– Есть у тебя чем посветить? А то могу дать, у меня свечка найдётся.
– Зажигалка была, – ответил Медведев.
– Посвети здесь, – старик и сам чем-то чиркнул, и в его ру-ках и в самом деле вспыхнула зажжённая свеча.
Медведев увидел: из каменных щелей в скале торчали ка-кие-то заржавленные ножи и клинки, стрелы и черепки разби-тых кувшинов; поблёскивали монетки – золотые, серебряные, медные, бусинки или ружейные пули.
– Всякий, кто переходит этот гребень впервые, должен ос-тавить здесь хоть что-нибудь ценное из того, что у него есть при себе. Оставь и ты что-нибудь.
Медведев сказал:
– У меня часы золотые. Можно я их оставлю?
– Конечно, можно. Тем более что время теперь тебя не должно интересовать.
Медведев снял с себя часы и, посветив зажигалкой, втиснул их поглубже в проходящую трещину.
– Так, да? – спросил он.
– Так, так, – ответил старик. – Горные и лесные духи увидят твой подарок, и он им понравится. Пойдём дальше.
Они пересекли гребень.
Отсюда, с высоты, удивительное зрелище открылось Мед-ведеву: долина, которая простиралась внизу, была покрыта мно-гочисленными кострами, возле которых сидели какие-то люди – по два, по три человека, возле каждого костра. Иногда и больше.
Старик снова взял Медведева за руку.
– Пойдём к ним, – сказал он.
– Кто эти люди? – спросил Медведев.
– Это всё воины, которые уже своё отвоевали, сынок. Отды-хают. Сегодня у них большое пиршество. Вот я и подумал, что и тебя можно было бы привести к ним. Располагайся среди них, где хочешь. Я думаю, что ты со многими из них подружишься – ответил старик. – Хотя конечно, не со всеми.
– А что, эти бородатые сволочи – тоже среди них?
– Бородатых здесь полно, но это не те, кого ты имеешь в ви-ду. Эти подлецы содержатся в совсем другом месте. Там тоже есть огонь, но только его намного больше, чем здесь. И возле него не сидят и не греются, и не пируют.
– А те, которые сейчас в Беслане удерживают детей – они ещё туда не отправлены?
– Ещё не там, но скоро будут. Им уже не долго осталось. И никуда от этого они не денутся.
Старик подвёл Медведева за руку к самым первым кострам.
– Вот привёл к вам ещё одного, – объявил он громким голо-сом.
Один из воинов встал со своего места и спросил:
– Тебя как зовут, парень?
– Алексей.
– А ты достойно провёл свою жизнь, Алексей? – спросил он.
– Старался, – ответил Медведев. – Не всегда получалось.
– А ты честно сражался со своими врагами? – спросил дру-гой.
– Когда как. Некоторым подкладывал взрывчатку, когда они об этом не знали, и убивал их. Некоторым стрелял в спину. Под-сыпал яд в питьё. Подсылал красивых женщин, чтобы они зама-нивали врагов в ловушку. Но другого выхода у меня не было.
– Уходи от нас, – сказал первый. – У нашего костра греются только отважные воины.
– Зря вы так, – сказал седой старик, который всё ещё держал за руку Медведева. – Это ведь тоже отважный воин. Не простая у него была работа.
– Ты, старик, больно жалостливый. Тебя послушать – так все только и делали, что творили добро, – сказал другой воин. – А ты его спроси, много ли он помогал слабым и бедным?
– Помогал? – спросил старик у Медведева.
– Случалось, что и помогал, – ответил Медведев. – Но сей-час понимаю, что мог бы и больше.
– А сам-то как жил – богато или бедно?
– В последние годы жил богато. Даже и слишком. Любил хорошо поесть, любил окружать себя красивыми и дорогими вещами. Не всегда скромно вёл себя и напускал на себя иногда важность…
– Не нужно нам такого, – сказал первый. – Уходи от нас. Костров много, может, тебя где-то и примут, но только не здесь.
– Уходи, уходи! – сказал второй.
Старик подвёл Медведева ещё к одному костру.
Представил сам, потому что Медведев почувствовал вдруг какую-то неуверенность в себе.
– Воин, говоришь? Ну тогда пусть твой воин подсаживается к нам, – сказали ему. – У нас найдётся, чем его угостить. Подса-живайся, парень! Располагайся – все свои…
Медведеву протянули чашу, наполненную вином.
– Для начала выпей.
Медведев выпил. Это было удивительное вино.
– На вот закуси, – сказали ему, подавая на блюде мяса и хлеба.
Медведев закусил.
– Ну а теперь рассказывай, как там у тебя было дело.
Старик похлопал Медведева по плечу.
– Я вижу, ты тут хорошо устроился.
Повернувшись ко всем остальным воинам, сидящим у кост-ра, сказал:
– Вы тут пируйте без меня, а я пойду. – Пора мне. У меня сегодня ещё много дел.
– Иди старик, иди! – сказали ему. – Мы тебя не держим. А ты – давай, парень, рассказывай.
Медведев спросил:
– А с какого места начинать мне мою историю?
– Расскажи нам, какого ты роду-племени, где родился и от кого?
И Медведев начал свой рассказ.

Раздался сильный взрыв. Что-то посыпалось сверху, но, как кажется, Надежду ничем не задело. Она оторвала лицо от земли и оглянулась назад и вниз: на дне ущелья горела исковерканная машина.
«Может, зря я с ним так поступила?»
Сама же себе ответила: «А может, и не зря!»
Она слышала, как где-то наверху, там, где дорога, шумно затормозила какая-то машина. Послышались голоса. Сверху по-сыпались мелкие камешки.
Судя по всему, к ней кто-то спускался.