Старик

                СТАРИК
               
              Это был его мир. К нему он привык и не хотел ничего менять. Небольшая трехкомнатная квартира в обычном панельном доме вполне устраивала. Здесь он жил более тридцати лет. У входа небольшой платяной шкаф для верхних вещей, и вдоль всего коридора книжные полки от пола до потолка. На этих полках стояли совершенно разные издания, купленные когда-то по случаю. Теперь можно  приобрести любые книги, но ему  жалко расставаться с теми, изданными на газетной бумаге, в мягком переплете. Когда ему говорили об этом, у него возникало чувство, будто ему предлагали предать своих друзей, и поэтому они стояли на полках, и он легко находил нужную, брал в руки, словно радуясь встрече.
            Когда-то он был известным в городе врачом, к его мнению прислушивались коллеги, а пациенты считали большой удачей, если им удавалось пробиться к нему на прием. Таких пациентов в городе множество. Одна из них и организовала когда-то ему подписку приложений к журналам «Огонек», «Дружба народов». За много лет собралась большая библиотека, где книги подбирались по принципу: что смог достать!
           Позже он стал более  тщательно подходить к формированию библиотеки, и эти книги заполнили стеллажи и книжные полки во всех трех комнатах. Издания по истории и религии, психологии и музыке, собрания сочинений русской и мировой классики, художественная проза и фантастика, детективы и подборки научно-популярной литературы. Путеводители по галереям и музеям, репродукции из картинных галерей мира, иллюстрированные фолианты с рассказами о жизни и творчестве различных русских и зарубежных художников лежали в отдельном шкафу. Шесть полок отданы поэзии. Всегда под рукой энциклопедии, различные справочники и словари. Наконец, вдоль всей стены в его кабинете протянулась полка, заставленная компакт-дисками и магнитофонными кассетами. Здесь было все: от Баха и Моцарта до Канчели и Сельвестрова, от «Машины времени» до «Амурских волн».
           На книжных полках расставлены фотографии и статуэтки, сувениры и поделки, когда-то подаренные благодарными пациентами и друзьями, и он так привык к ним, что сразу же замечал, если во время уборки какую-нибудь безделушку поставили не на то место.
             В центре стены вместо двух полок разместился аквариум, сделанный в виде живой картины. Густая зелень и грот, подсвеченные лампами, превращали его в сказочный мир, в котором обитали стайки барбусов и меченосцев, лабии, сомики. Компрессор, спрятанный на одной из полок, бесшумно нагнетал воздух, который мелкими пузырьками весело устремлялся вверх.
            В углу комнаты стоял стол, сделанный по специальным чертежам. На нем разместились магнитофон и компьютер. Это был его мир, и только здесь он чувствовал себя спокойно и хорошо.
           Лосев Валентин Николаевич, седоволосый мужчина лет семидесяти с аккуратно подстриженной бородкой и небольшими усами, набросив на плечи черную бархатную куртку, удобно расположился в кресле с книгой в руках, задумался. «Вот и пролетела жизнь. Незаметно, как-то уж очень неожиданно подобралась старость. А что есть старость? Это не только физическое недомогание. Болеть может и молодой. Ощущение ненужности! Это плохо, когда читаешь в глазах близких: «Когда же черт возьмет тебя?!» Но что делать? Трепыхаться? Что это изменит? Разве что оттянет конец на какое-то время?! С другой стороны, хорошо бы сохранить в себе человека. Сколько раз думал запастись каким-нибудь сильнодействующим препаратом, чтобы при необходимости уйти, не мешая жить близким, но так и не удосужился…»
           Жена возилась на кухне, что-то варила, жарила. «Должны прийти дети. Для нее это всегда праздник. А я почти физически  ощущаю, что становлюсь для них обузой!.. А, может, это все мои фантазии и мы еще поживем? Хотя вряд ли  такое миропроживание можно назвать жизнью»
          К нему подошла жена, невысокая женщина со следами былой красоты.
          – Ты не выпил своих таблеток.
          Она протянула несколько разноцветных таблеток и стакан воды. Валентин Николаевич бросил их в рот.
           – Спасибо.
           – Ты чего сегодня такой пасмурный? Жмет?
           – Да нет… Думаю…
           – Это полезно, – сказала жена и вышла, а Валентин Николаевич снова погрузился в раздумья. «Абсолютного нет ничего, но ближе всего к абсолюту человеческая глупость. Как я мог подумать, что мы уже в тягость детям?! Нет, пока еще не в тягость. Правда, нам всегда не хватает их, но это же нормально. У них свои проблемы,  заботы, свои друзья. Им с нами просто не интересно…  Тоже нормально. Но из этого не следует…»
            Валентин Николаевич отложил книгу в сторону, взял пульт и включил телевизор. На экране замелькали боевики или реклама шампуня и краски для волос. Выключил и так сидел в кресле, погрузившись в размышления.
            Не следует обращать внимание на болячки! Нужно просто жить, а то она пройдет в заботах и  мыслях о здоровье! Нечего зацикливаться на мрачных мыслях... Но от чего так болит спина? Кстати, о мрачных мыслях. Хорошо бы сходить к кардиологу. Уж слишком часто жмет сердце. Постой…где-то я читал… Только активно работая, можно продлить свою жизнь, молодость! Остановившись, желая удержать ветшающую жизнь, человек становится внутренне мертвым.  Говорят, благотворны заклинания. Только, какие же мне произносить? Может, так, – усмехнувшись, подумал он: – «Я молодой и красивый, боль и хандра уходят, и я снова становлюсь работоспособным и деятельным! Голова ясная, свежая, я готов к действию!»
          Валентин Николаевич снова взял книгу и попробовал читать. Но смысл ускользал от него, и он отложил ее уже надолго. «Люди ждут чудес! – подумал он. – Охотно в них верят».
          – Аня, – крикнул он, – я, пожалуй, прилягу.
          Жена не откликнулась. Она увлеченно читала «Комсомольскую правду». Когда работала, – читала редко. А теперь увлеклась газетами и журналами, любила смотреть сериалы. Валентин Николаевич никак не мог понять, что она в них находит. Потом подумалось, что находит там то, чем была обделена в жизни. Он чувствовал вину за то, что в свое время не смог дать ей всего, что она заслуживала. «Все отдавал работе. И что толку? Прошло не так уж много времени, а меня давно забыли. Да и медицина сегодня совсем не та. И взаимоотношения не те. Послушаешь какого-нибудь молодого врача и теряешься: как глубоко они знают предмет! А, может быть, все это только кажется? Или я отстал безвозвратно?»
           Он прошел в кабинет и прилег на диван, не зажигая света. Спать не хотелось. Мысли, тревожившие его, все не давали успокоиться.
           «Жизнь, как оказалось, не «форма существования белковых тел», как думали раньше, а «способ существования естественных организованных систем». Черт знает что! Сегодня известны микроорганизмы, которые живут, не являясь белковыми телами. Если бы об этом сказал раньше, меня бы из института поперли, или, того хуже, привлекли по статье! Сколько тогда сгинули ни за что?! Выступил против Лысенко в защиту генетики – и загудел под фанфары! В старом философском справочнике кибернетика обозначена, как лженаука! Страшное было время! А сколько людей погибло! И каких! Цвет народа.
           Да, но к чему я это? Что сделалось с моей памятью? Вот так постепенно человек перестает быть человеком. Фрейд говорил, что забывается то, что подсознательно вытесняется. По его мнению, способность забывать – великое благо! Тогда я спокоен, этого блага у меня навалом. Но забывать то, что хотел сказать, – называется иначе. Невеселая перспектива!
          Кстати, по Фрейду бессознательное и есть жизнь. Это – «Оно». Над ним надстраивается врожденное «Я» – способности… а затем и «сверх Я» – интеллект, совесть… Между «сверх Я» и «Оно» постоянная борьба, и побеждает всегда «Оно». И я постепенно становлюсь «Оно»! Таковы реалии. Начать что ли писать дневник. Потом по страничкам этого дневника можно проследить, как постепенно «Я» превращается в «Оно». Только и на это у меня не хватит сил, или, что вероятнее, я просто забуду, где лежит дневник и для чего мне это нужно!
            И все-таки мне не так уж плохо. Материально кое-как сводим концы с концами. Да и какие сейчас у нас потребности? Пенсии на еду хватает, а тряпки старые донашиваем. Сын пока существенно помочь не может. Разве это работа для мужика – преподаватель физики в школе. Нет, хорошо, что мы не зависим от детей… Надолго ли?!
           А вчера Алик мне нагрубил. Глупенький, не понимает, что потом сам измучается. Из-за чего? Не выслушал, испортил настроение, поставил под сомнение мои способности, унизил, на десять минут сократил жизнь. Все складывается из мелочей. Иногда такая мелочь может стоить жизни. Только когда нас не станет, сын по-настоящему поймет, как часто огорчал, причинял боль. А мне бы этого очень не хотелось…
           Время лечит, а человек по природе оптимист. Память забывает плохое. Но отчего так кружится голова? Какое неприятное чувство. Словно ходишь по палубе, едва удерживая равновесие. Противно. Я вообще плохо переношу морскую болезнь. Тошнит, и хочется куда-то забиться, лечь и закрыть глаза. Как наш спаниель Бим. Когда мальчишки взрывают петарды, он, бедняга, забивается в самый дальний угол, закрывает глаза и дрожит. А если ему удается открыть платяной шкаф, он пролезает туда, и потом никакими коврижками его оттуда не вытянешь. Хорошо, что такие головокружения бывают не часто. А то бы впору искать сильнодействующие снотворные».
            Валентин Николаевич встал с дивана, зажег свет и сел к компьютеру. Нужно закончить статью, которую обещал дать в новый медицинский журнал. Он работал часа два, не заметив, как прошло время.
           «Нельзя расклеиваться. Когда работаю, забываю обо всех болячках. Вывод: больше нужно работать!»
           В семь вечера пришли сын с невесткой. В квартире стало шумно и весело. Жена накрыла на стол, и  сели ужинать. Разговор вертелся вокруг последних событий в школе.
           – Интерес к моему предмету в последние годы снова повышается. У нас все волнами. Несколько лет назад увлекались экономикой, а теперь – программированием и естественными науками.
           – Это отражает потребности общества…
           – А как у вас с зарплатами? – спросила жена.
           – С зарплатами хорошо. Без них плохо. Не могу пожаловаться. Последнее время зарплаты не задерживают, только какие это деньги?!
           – Но обещают повысить…
           – Обещают… Вы лучше о себе расскажите: как вы? Нужно ли помочь?
           – Ничего нам не нужно, – поспешил ответить Валентин Николаевич. – Пока справляемся.
           – Да, папа, – вдруг вспомнила жена сына, – встретила я своего коллегу, так он просил передать вам привет.
           – Кто такой, – встрепенулся Валентин Николаевич.
           – Доктор Галкин Иван Сергеевич.
           – А… помню… – протянул удовлетворенно Валентин Николаевич. – Спасибо.
           Невестка – терапевт в той же больнице, где много лет проработал Валентин Николаевич.
           Говорить с детьми не о чем. Их интересы ограничены бытом, о мировых проблемах с ними рассуждать  бесполезно, и Валентин Николаевич, поблагодарив за ужин, пошел к себе.
          Когда дети ушли, Валентин Николаевич решил пораньше лечь в постель. Очень болела поясница, и кололо сердце.
          – Аня, выгуляешь Бима сама.
          – Что такое? – забеспокоилась жена. – Ты себя плохо чувствуешь?
          – Как всегда. Ничего не хочу сегодня делать. Голова кружится.
          – Конечно, ложись. А я еще кино посмотрю.
          Валентин Николаевич разделся и лег. Боль в спине несколько ослабла, и он лежал с закрытыми глазами. Незаметно мысли его стали путаться, и он провалился в сон.

          Проснулся от того, что Бим стягивал с него одеяло. «Неужели уже утро?» – подумал он и посмотрел на часы. Было пятнадцать минут восьмого. Он удивился, что ничего не болит, ухмыльнулся, вспомнив присказку: «Если, проснувшись, почувствуешь, что у тебя ничего не болит, подумай, не умер ли ты?!» Нет, мы еще поживем!
           Одевшись, он вышел во двор. Пока спаниель бегал, задирая ножку у каждого дерева, обнюхивая каждый угол, Валентин Николаевич сел на скамейку и стал смотреть на соседей, которые занимали очередь за молоком. Два раза в неделю во двор привозили из станиц молоко, творог, сметану. Дешевле, чем в магазине, да и качество намного лучше.
           Нагулявшись, Бим подбежал к хозяину и, заглядывая в глаза, стал вилять хвостом.
          – Что? Пошли домой?
          Спаниель весело побежал вперед, дойдя до входной двери, нетерпеливо оперся об нее передними лапами, словно требуя: «Да, откройте же мне дверь скорее! Пора завтракать!»
          Они поднялись на свой этаж. У входа спаниель остановился, ожидая, когда ему вытрут лапы. Он – пес воспитанный и с грязными лапами в квартиру не заходил.
          Приняв душ и побрившись, Валентин Николаевич вдруг подумал, что идти ему некуда, да и делать нечего. Настроение сразу ухудшилось.
          – Доброе утро, – сказал он жене. – Сегодня семнадцатое. Можно и в сбербанк сходить. Может, пенсию уже начислили.
          – Ты забыл, что сегодня к десяти Лев Аронович обещал зайти? Что ему нужно?
           – Что ему может быть нужно? Такой же бездельник, как и мы с тобой. А нужно ему время убить. А ведь когда-то мне его всегда так не хватало. Теперь оно тянется…
           – Он старше тебя?
           – Года на два. Но какая светлая голова! Как и в юности, поражает своей эрудицией и памятью. Вот о ком нельзя сказать, что восьмой десяток разменял.
           – Он еще и на женщин заглядывается, – сказала жена и отправилась в ванную комнату.
           – Смотреть и я могу, – заметил Валентин Николаевич и пошел на кухню. Он наполнил чайник водой и поставил варить сосиски. Завтрак у них всегда одинаковый: салат из капусты с луком и подсолнечным маслом, пара сосисок и чай.
           После завтрака Валентин Николаевич пошел в кабинет, и взгляд его упал на книгу, которую вчера просматривал. Он поставил ее на полку. Читать почему-то расхотелось. «Надо будет у Льва спросить, что он думает об этом».
          Лев Аронович Беленький позвонил ровно в десять. «По нему хоть часы проверяй», – подумал Валентин Николаевич и пошел открывать дверь.
         Зашел высокий худощавый человек с белыми ровными волосами и бесцветными глазами.
         – Доброе утро, Анна Ефимовна, – поздоровался он с хозяйкой. – Вы уже позавтракали? Вот и хорошо, а то я все боялся, что помешаю спокойному пищеварению.
         – Может быть, чаю?
         – Нет-нет, я уже завтракал. У меня стандарт: овсяная каша-размазня и стакан сока. Стараюсь не переедать.
         – А тебе чего бояться? – спросил Валентин Николаевич, увлекая гостя в кабинет. Ему не терпелось с ним поспорить.
         – Я к тебе, Валентин, по делу. Во-первых, хочу перечитать Иммануила Великовского. Ты говорил,  у тебя есть.
         Они вошли в кабинет, и Валентин Николаевич без труда нашел несколько книг Великовского.
          – Вот «Народы моря», «Рамзес второй и его время»…
          – Мне нужно «Столкновение миров».
          Валентин Николаевич нашел книгу и подал приятелю.
          – Чего это ты проблемами мировых катастроф заинтересовался? В нашей жизни столько трагедий и безумия, что мало кто доживет до глобальных катастроф Земли!
          – В этом ты прав. Мы не доживем. Но – интересно! Многие события, описываемые в Библии, находят свое подтверждение в трудах Великовского.
          – Не знал, что ты стал интересоваться религией.
          – В моем возрасте об этом не размышлять нельзя… А Великовский интересно пишет о катастрофах, когда-то имевших место на Земле. Сегодня стало известно, что ядро Земли все время уплотняется, его удельная масса растет. Наружное, так называемое легкое ядро, где процессы идут при меньших температурах, примерно при пяти – десяти тысячах градусов, – все время расширяется. Здесь скапливаются различные газы, в частности гелий, метан… Они, иногда, прорываются через земную кору. Мы обитаем на живой планете…
           – Это интересно, но меня сегодня интересуют более прозаические проблемы: до сих пор непонятно, как бессознательная и инертная материя вдруг стала осознавать себя и окружающий мир?
           – Ты не оригинален. Это – одна из мировых загадок. На нее предстоит ответить будущим исследователям.
           – Утверждается, что сознание присуще только живому организму с высокоразвитой нервной системой.
           – Сегодня высказывается сомнение, что сознание является продуктом мозга. Иллюстрацией может служить пример с телевизором. Качество изображения и звука зависит от работы телевизора. Неисправность какой-то детали приводит к определенным искажениям, по которым телемастер может определить, какая деталь неисправна. Но из этого не следует, что программа генерируется в самом телевизоре. А с мыслью и мозгом только так мы и думаем.
          – Тогда – Творец?
          – Потому хочу разобраться. Но я пришел к тебе не только за книгой. Хотел бы, чтобы ты меня посмотрел.
          – Что случилось?
          – Ничего особенного. Только последнее время какая-то слабость и головокружение меня доконали.
          – Нашел чем удивлять! Сам такой.
          – Да не склероз тому виной, хотя и он имеет место. Мои домашние говорят,  бледным стал, да и сам отмечаю потливость и даже температуру по вечерам. Дома об этом не говорил, не хочу пугать.
          Валентин Николаевич подошел к приятелю, внимательно посмотрел на него и бросил:
          – Раздевайся! Я пойду руки мыть.
         Когда он зашел в кабинет, приятель стоял  уже раздетый по пояс. Старый врач внимательно посмотрел на больного, потом стал его прощупывать. В левой надключичной и подмышечной областях прощупал увеличенные плотные лимфоузлы. Сквозь бледную кожу грудной клетки просвечивалась паутинка венозных сосудов. «Да, – подумал Валентин Николаевич, – шутки в сторону. Похоже, дело серьезное». Потом попросил лечь на диван и, прощупав печень и паховую область, спросил:
          – Никаких обследований, конечно, не проводил?
          – Ты – первый, к кому обратился.
          – Спасибо за доверие, но обследование провести нужно. Анализ крови, рентгенографию грудной клетки для начала. А, может, потребуется и пункция лимфатических узлов…
          – Я так и знал. Стоит только к вам попасть в лапы!
          – Это точно. Я тебе напишу записку. Пойдешь в лабораторию. Может, помнят еще. Официального направления дать не могу, давно  не работаю.
          – Это настолько серьезно?
          – Серьезней не бывает. Но, главное, вроде бы вовремя.
          – О чем ты думаешь?
          – Пока ни о чем. Нужны хотя бы какие-то анализы.
          – Что ты темнишь? Скажи, о чем думаешь!
          – Пока не могу. То, что для одного комар, для другого – верблюд.
          – Я не боюсь смерти. Пожил… Умереть, значит перестать умирать. Не хочу дрожать… Только бы не мучить близких. За что им такие страдания?
          – Плата за все: за твою силу и мудрость, за любовь. Но об этом рано говорить.
          – Вот, как тут не поверить в Господа Бога?!
          – Знаешь, как сказал поэт: «Ты можешь не верить ни в черта, ни в Бога, но верить обязан в себя».
          – Меня не так просто вышибить из седла. И верю пока я только тебе.
          – Ну, хорошо. Что ты хочешь знать?
          – О чем ты думаешь? Онкология?
          – Думаю о системном заболевании, но все нужно уточнить. Это может быть все, что хочешь…
          – Да… «Не оценишь сладости жизни, не вкусивши горечи бед».
          – Ты чего стихами заговорил?
          – Это не я. Шота Руставели! Но удивительно точно. И можно почитать Бога, не веря, что он есть. Как бы я хотел быть по-настоящему верующим! Увы, образование проклятое так осложняет жизнь. Ну, хорошо, давай твою записку. Завтра пойду сдавать кровь.
          – Только не так обречено. Ты не одинок.
          – Человек рождается и умирает одиноким. Но я держу хвост морковкой.
          Лев Аронович оделся, взял книгу и попрощался.
          – Спасибо тебе… Хоть знаю теперь, что делать. Единственный способ отделаться от искушения – уступить ему… – сказал он и ушел.
          «К чему это он? – подумал Валентин Николаевич. – Неужели и у него возникали мысли уйти из жизни таким способом?»
           Он еще некоторое время рассуждал на эту тему, потом стал собираться в сбербанк.
           – Пойдешь в сбербанк после обеда, – сказала жена. – Время обедать.
           – Хорошо, только я хочу выпить рюмку красного вина. Как утверждал Жванецкий, алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах. Он – анестезия, позволяющая перенести нашу жизнь.
           – Ты чем-то расстроен?
           – У Льва Ароновича, по-видимому, лимфогранулематоз. Это серьезно.
           – О, Боже! Ты его смотрел?
           – Только что. Но нужно провести исследования… Ну, хорошо, пошли обедать…
            Когда закончили с обедом, жена спросила Валентина Николаевича:
            – Может, показать его еще кому-нибудь?
            – Пока не стоит. Иной раз и безделье – благо. Проведем обследование, потом видно будет. Спасибо, дорогая!  Очень вкусно. И нет ничего страшней, чем вечный мрак твоих очей!
           – Болтун! А я где-то читала, что врач, не берущий платы, не заслуживает ее. Так что не очень-то гордись своим альтруизмом.
          Валентин Николаевич надел куртку, взял сумку и вышел. Нужно в сбербанке оплатить квартплату, свет, воду, телефон, получить пенсию и на обратном пути купить хлеб и кефир. Он шел по бульвару Комарова и думал: «Неужели нельзя выписывать людям единый счет на коммунальные услуги? Запутаться можно в этих бумажках».
          На углу Комарова и Добровольского недалеко от кафе «Северянка»  рюмочная. В глубокий подвал спускались люди, выпивали рюмку-другую водки и выходили. «Полутемное помещение, куда, словно в преисподнюю, спускаются полутемные люди, – подумал Валентин Николаевич. – Придумали… Хотя выдумка – мать необходимости».
           Он прошел вниз по Добровольского и зашел в сбербанк, занимающий первый этаж высокого кирпичного дома. У окошка толпились старушки. Валентин Николаевич стал за ними. Когда подошла  очередь, он получил пенсию и оплатил коммунальные платежи. Вздохнув свободнее, вышел на улицу и медленно пошел вверх в сторону дома. Сердце предательски болело. «Черт возьми, – подумал он. – Как хватают за сердце воспоминания!»
           Дойдя до Комарова, свернул в сторону садика, что раскинулся перед Домом быта. Сел на скамейку. «Надо передохнуть, а то и до дому не дойду! Боль легче перенести, если не думать о ней».
        В садике никого не было, только парень лет семнадцати шел через кусты в его сторону.
         «Когда человек становится не интересен, значит пора… Черт! Что же так жмет сердце?! А Аня права, говоря, что о нас скоро будет некому заботиться. Но хуже, если скоро мы не сможем заботиться друг о друге. Перспектива не из лучших…»
          Парень приблизился к Валентину Николаевичу как-то неожиданно со стороны спины. Он оценивающе посмотрел на одинокого пожилого человека, потом подскочил, выхватил из слабых его рук сумку и побежал.
         – Ты что?! – крикнул Валентин Николаевич. – Стой! Люди!
         Он сделал несколько шагов в сторону, куда побежал парень, потом, понимая бесперспективность своей затеи, вернулся к скамейке и сел. Ему стало обидно, он проклинал свою немощность, беспомощность и эту боль в сердце. Он еще долго сидел, боясь встать, растерянный, раздавленный, жалкий, и только когда небо стало сереть, с трудом встал и побрел к дому.