Одинокие мысли

Ярко-красное закатное солнце осветило его смуглое, худое, с проступавшими кое-где розоватыми  прыщиками, лицо. Уже шестой час, размеренным медленным шагом , он бесцельно бродил по каменным джунглям, но в лице не просматривалось ни  усталости, ни желания вернуться домой. Не то у него сейчас состояние. Не то. А почему, никто не узнает. Никому он не расскажет, что с ним произошло накануне. Да, вообщем то, никто и не спросит. Никому вообщем то и не хочется слушать о его проблемах. Это плохо. Это до обидного несправедливо и плохо. Он один. Один в этом несправедливом, лживом и притворном мире, окрашенный лучами заходящего солнца, медленно бредущий по улице, среди призрачных силуэтов людей, уклоняющихся от него, как испуганные собаки от полыхающего пламени пожара, среди нависших над ним серых панельных спичечных коробков, в которых живут похожие на муравьев обыватели. Он один. Теперь один. Теперь, как и, пожалуй, всегда, но более чем когда-либо прежде. Нет у него теперь смысла жизни, нет цели, нет идеи, за которую не страшно лишиться рук, ног, а может и головы. Нет её. Той единственной и, для него, неповторимо прекрасной, той, ради которой он жил последний год. Таких как он злые языки называют дураками, идиотами, не умеющими удержать своего счастья. Но он не дурак, нет, просто немного романтик. Как жаль, что в последнее время слова дурак и романтик становятся все более сходны по смыслу. Как жаль. Что делать высокой душе среди всепоглощающих земных пороков? Ждать. Ждать, пока не произойдет чудо. Ждать… или ломать себя. Подстраиваться под этот пошлый, наглый мир, со своими зверскими законами. Окунаться с головой в атмосферу вседозволенности и безнаказанности одних с уничиженным положением других. Он этого не хочет. Он не такой, как они. Он другой. Таким как он теперь тяжело живется в этом мире. Доброта, отзывчивость, сострадание - ничто. Просто красивые слова из давно забытых книг. Почему? Почему так? Почему она влюбилась в какого-то наглого, пьяного ублюдка. Почему? Почему не в него? Что он сделал плохого другим, чтобы ему так отплатили? Вот именно: ничего. Ничего плохого он никому не сделал. И в этом его вина. Его смертный грех перед всем человечеством. Он может простить, может забыть, может понять. Значит, он слаб. Значит он лох. Значит его надо высмеять, унизить, морально растоптать, чтобы он не мешал другим жить по законам плоти, чтобы он не пробудил голоса совести в сердцах людей, чтобы он не посеял зерна уважения и сострадания в почву души. Так не должно быть. Но так есть. И так будет до тех пор, пока существует этот гнусный, несправедливый мир. Как жаль. Как жаль…
Он ускорил шаг. Его окрашенный зарей силуэт медленно уплывал куда-то вдаль, к горизонту, навстречу новой мечте и новой надежде, и новому разочарованию, и новой кроваво-красной вечерней заре, и новому бесцельному блужданию по городу, и новым вопросам, и новым ответам, и новой потерянной  любви…