зимние. любят

Автобусное солнце на носу кондуктора. Молочное плавающее солнце, повисшее между дном и поверхностью стакана с холодным пастеризованным молоком, стоящего на подоконнике, выпиваемого потихонечку вечером и темнотой. Этот светящийся, по-деревенски желтковый круг  выпаривает капельки молока, и пар, сладкий и тяжелый, слепит кондукторам глаза и делает свинцовыми их головы, и они, ожидая, пока девушка в розовой ангорковой шапке нашарит монетки в кармашке, тихонько и трепетно, с налетом усталости на этом движении, прислоняют голову к поручню и губы их натягиваются в вовсе не натянутой улыбке.
Эти худые мечтательные коротко-стриженные кондукторы в гетрах и старых поношенных олимпийках с сумочками для мелочи, застегнутыми на бедрах или свисающими  ремнями с шеи, протискиваются между сидений и, хватаяcь при случае за поручни, пошатываясь на своих тонких гетровых ногах, робко приподнимают веки от рук и кошельков пассажиров и нежно-воображаемо тянут свои руки к шеям, затянутым в шарфы, к раскрасневшимся от мороза на остановках щекам, выдумано запускают свои тонкие пальцы в волосы под шапками и в глубокие декольте, скрытые под шубами.
Их обветренные бледные губы на живых, меланхолично замедленно-подвижных лицах спасаются от кривлений и стянутостей, вызываемых давкой старых и больных обмякших тел, в теплых ладонях молодых и средних лет пассажирок, в шерстяных варежковых улыбках дошкольников, в одеяльцах и сморщенных носиках младенцев, укутанных во взгляды тепло одетых благополучных родителей. Соприкосновения улыбок рук, рукавов и взглядов в стакане молока.
Худые бледные мечтательные кондукторы плавают в молочном густом теплом.
Прячут глаза в монетных решках и тряпочных сумочках.
Любят вечернюю дрожь в коленях и вторящее ей вибрирование поручней у лба.
Любят нас, прячущихся за спинками сидений.
Любят наши глаза, наблюдающие за их невидимой дрожью.
Любят нашу тишину, растворяющуюся в гудении двигателя.   
Любят наши тела, дрожащие вместе с ними.
В автобусном молочно-желтковом угасающем солнце.