Эксперимент

Скорее всего и этот звонок остался бы не отвеченным, если бы Струев не внял настойчивости того, кто был на другом конце провода. Лишь спустя двенадцать пронзительных гудков Струев соизволил подойти к телефону и поднять трубку, чтобы услышать в ней голос Лёли:

- Привет, как дела?

- Всё нормально.

- Чем занят, как проводишь вечер?

- Расслабляюсь…

- Не хочешь зайти ко мне в гости, мы так давно не виделись.

- Нет, сегодня не могу, через час футбол по телеку, не хочу пропускать.

- Может всё-таки придёшь, я так соскучилась по тебе и твоему шалуну!!! Вот увидишь, мы замечательно проведём время и ты не пожалеешь.

- Нет Лёля, не охота, я ж тебе говорю футбол.

- Ну как знаешь, звонить больше не буду.

- Ну и *** с тобой.

- Мудило.

- Овца.

- Пендюк.

- Тварь.

- Быдло.

- Грыжа.

- Защекан.

- Жаба.

- Залупон.

- Гнида.

- Долбоёж.

- Соссюра.

- Ладно, пока.

- Пока.


Струев положил трубку и прошёл в кухню, пространство которой уже пропиталось ароматом варёных креветок, источаемым из кастрюльки на плите. Молодой парень, уже не тинейджер, приоткрыл крышечку кастрюли и добавил в креветочный взвар немного лаврового листа, сушёной петрушки и укропа. Дав еще минуту прокипеть, Струев выключил газ, отставил кастрюльку и слил бледнооранжевую воду в раковину. Насыщенный и густой пар приятно ударил в ноздри, слегка обжигая гайморовы пазухи Струева. Дюжин семь среднего размера ракообразных было вывалено на плоское блюдо, украшенное корнем сельдерея. Мощное слюноотделение, спровоцированное выдавливанием сока из половинки лимона, наполнило рот Струева, который с нетерпением достал из холодильника заиндевевшую бутылочку «Grolsh» и направился к домашнему кинотеатру. Через четыре минуты Георгий Черданцев возвестил о начале матча Лиги Чемпионов между мадридским «Реалом» и туринским «Ювентусом».


Матч показался Струеву каким-то тягучим и суховатым, без обилия голевых моментов, с частыми стыками в центре поля и затягиванием игры, что никак не украшало футбольный спектакль. С окончанием матча закончились и креветки на блюде, всего лишь одна дефективная, с полуоторванной головогрудью и выпавшими зернами икринок, нехотя возлежала на засаленном хитином краешке. Струев уже было собирался отнести пустое блюдо на кухню, как вдруг резко спохватился, как будто в его голову пришла осеняющая мысль.

Ага!!! А почему, собственно говоря, и нет? – вслух выпалил Струев, спустил семейные трусы к коленям, взял в левую ладошку замусоленный член, закатил залупу, натянул крайнюю плоть к основанию *** до такой степени, что стало больно, взял последнюю креветку с блюда, положил её под ободок залупы, аккурат вровень к шершавой поверхности головки и вернул на неё крайнюю плоть, тем самым, зажевав креветку под шкурку. Следующим действием Струева было – плотно замотать член прозрачным скотчем, оставив лишь просвет для уретры в целях мочеиспускания.

После того как пустые блюдо и бутылки были убраны на кухню, Струев прошёл в спальную и заснул. Завтра была рабочая среда.

Вернувшись с работы Струев проследовал в ванную и обнажил член. Уже довольно отчётливо ощущался зуд и щипательный дискомфорт на краешке замотанного ***. На следующий день, ближе к вечеру, член снова был подвержен осмотру. Струевым были замечены покраснения под скотчем. В пятницу вечером Струев в очередной раз наблюдал собственный член. На этот раз характерным симптомом был резко выраженный запах гниения морепродуктов и кисло-молочного брожения. Запах уже выбивался из-под одежды и норовил создать неприятности на работе в понедельник. Сотрудники и так уже брезгливо косились в сторону Струева, недоумевая от непонятной природы запаха, окутавшего коллегу. С этого момента Струев решил обвязывать свой таз целлофаном, препятствуя источению запаха, чтобы хоть как-то посещать работу. В выходные Струев помогал соседу Виктору с переездом и совсем забыл о необходимости фиксировать визуальные наблюдения собственного хуя в специально заведённый дневник. Вспомнил об этом лишь в понедельник после возвращения с работы. И вновь Струев был приятно удивлён уже отчётливо наметившимися и необратимыми изменениями. Об эрекции уже речи не шло. У основания, член приобрёл фиолетовый окрас, ближе к головке появился гнойный абсцесс. Следующим вечером Струев обнаружил потёки вязкой слизи в области гнойного абсцесса, которые, если бы не плотный скотч, уже бы пропитали собой всё бельё. Из уретры сочилась клейкая мутно-серая жыжа. Обитель Струева напрочь пропахла гнилым хуем. Ещё через пару дней сквозь скотч можно было наблюдать распад крайней плоти до творожистых сгустков и копошение какой-то заведшейся живности. Еле видимые микроорганизмы жили своей жизнью, причиняя адское жжение и острую боль, но Струев упорно терпел, не желая сдаваться. Недели через три после начала эксперимента, хуй почернел и попытался распухнуть, но скотч держал оборону до последнего. Гангренозное онемение грозило перекинуться и на прочие органы малого таза Струева и если бы не потеря сознания на работе и во время не вызванная «скорая помощь», Струев погиб бы «за науку», как до этого сотни учёных, ставившие эксперименты на себе во имя науки.

В стационаре, Струеву был ампутирован член, купирована мошонка, проведены реабилитационные процедуры психологического характера. Из больницы Струев вышел удовлетворённый выполненной миссией, подумывая о новых экспериментах…

24.02.05