Собачья радость

    Шептюка покусала собака. Не то чтобы покусала, а так - надорвала штанину чуть выше щиколотки. Напала в собственном дворе настолько вероломно и беспардонно, что Шептюк, будучи человеком незлобивым, остался все-таки очень недоволен. Потому как сильно испугался. Собаку догнать не удалось, а дома об этом поговорить было не с кем. Шептюк жил один уже третий год. Детей у него не было, а жена Зинаида, в девичестве - Чебану, эмигрировала в Молдавию, на свою историческую родину, с каким-то человеком, который при знакомстве представился ей как молдаванин. В первый же день знакомства он щедро угостил Зинаиду вином с загадочным названием «Гратиешти» и прочитал стихи А. Блока о любви на молдавском языке, чем и решил исход дела в свою пользу. Будучи женщиной практичной, все совместно нажитое имуществом увезла с собой, оставив взамен пустую квартиру. Молдаванин, к несчастью Шептюка, оказался с ним разных национальностей, но одного размера. Поэтому Зинаида забрала и почти всю одежду с обувью. Сказала, что в Молдавии была война и там с одеждой даже хуже, чем здесь. До отъезда Зинаиды вместе с телевизором,  Шептюк успел кое-что увидеть про какую-то войну. Но ее почему-то все время называли – чеченской.  Шептюк, несмотря на всю свою мягкость, все же сумел отстоять две кастрюли, диван, зеркало в прихожей и большую свадебную фотографию в рамке, на которой он держал под пухлый локоть новобрачную Зинаиду, а она смотрела из-под фаты холодно и расчетливо, будто уже тогда обдумывала детали своего побега. Шептюк, как мог, пожаловался Зинаиде, мрачно глядевшей вот уже третий год на обобранную ею же, квартиру. По причине дороговизны почты и ревнивости нового мужа она не писала, ссылаясь на языковой барьер. С молчаливого согласия бывшей жены, Шептюк решил все же действовать.
Наутро, припадая на одну ногу, он пришел в префектуру и потребовал приема у префекта. Надушенная секретарша, выслушав жалобу Шептюка, сказала, что сам префект такими вопросами не занимается, и отправила к начальнику поменьше. Тот его приветливо встретил в красивом кабинете с новым трехцветным флагом, очень внимательно выслушал и даже дважды, перегнувшись через письменный стол, посмотрел на укушенную ногу. Но, как выяснилось, к собакам и он никакого отношения не имел, а ведал канализацией и водоснабжением, что было, в общем - тоже очень важным делом. Сошлись на том, что он пообещал Шептюку вне очереди поменять прохудившийся поплавок в сливном бачке и проверить батареи. Кроме того - угостил импортной сигаретой и выдал лиловую бумажку с печатью и собственноручной подписью. Шептюк выкурил сигарету и отправился домой ждать обещанного. Про ногу он уже забыл, а про обещание канализационного начальника помнил, тем более что в прихожей под зеркалом висел слегка потускневший лиловый листочек с размашистой подписью. Каждое утро, перед тем как выйти из дома, Шептюк поглядывал на него и не терял надежды. Через полгода, поняв, что про него забыли, он прихватил листок и пошел в префектуру. Шептюк снова рассказал похорошевшей за полгода секретарше свою историю о покусе и даже показал ногу. Та это была нога или другая, он успел забыть, поэтому слегка смущался. Но выручила лиловая бумажка. Секретарша вспомнила Шептюка и сказала, что канализационного начальника перевели с повышением в мэрию, а запчастей к старым бачкам теперь не присылают, так как перешли на новые заграничные, из Таиланда, а в них поплавков вообще не бывает. А батареи можно и самому проверить. Достаточно потрогать их рукой. Если горячие - работают. А если нет, то их все равно теперь не ремонтируют, так как тоже переходят на импортные ввиду повсеместных перемен. Но зато, - сказала секретарша, у нас есть новый зам., который занимается текущим ремонтом перекрытий, может быть, он чем-то сможет помочь.
Начальник по перекрытиям оказался приятным молодым человеком, чем-то даже похожим на певца Серова. Он с трудом оторвался от экрана компьютера, на котором светился карточный пасьянс и, подперев рукой такой же, как у певца, подбородок с ямочкой, стал слушать. Он, как и его предшественник, рассматривал через стол злополучную ногу, крутил в руках лиловую бумажку с подписью и печатью, курил сигареты «Мальборо», пил кофе из термоса, нажатием клавиши переставлял с места наместо карты, интересовался по телефону курсом доллара, назначил два свидания девушкам и договорился о ремонте инжектора на своем «БМВ»... Когда его рабочий день подошел к концу, он выключил экран, положил термос в кейс и сказал, что дом Шептюка, к сожалению, пока не попадает на замену перекрытий, но он может без очереди произвести ему побелку потолка и замену плинтусов. Шептюк, уже было потерявший всякую надежду на лучшее, очень обрадовался и даже перестал обижаться на начальника за то, что тот, выпив целый термос кофе и выкурив пачку «Мальборо», ни разу не угостил его ни тем, ни другим. Шептюк ушел домой с новой бумажкой, на этот раз желтоватого цвета, но тоже с печатью и подписью. Теперь у него в прихожей под зеркалом висело уже две бумажки разного цвета. Нога не болела. Штанину он, как сумел, зашил. Бачок кое-как все-таки работал, а батареи, если подольше держать руку, казались теплыми... Потолок был практически новым и в побелке особо не нуждался. Он же не пол, чтобы затаптываться... Плинтусы тоже были вроде бы целыми и могли служить еще долго, хоть были и нашего производства. На перекрытия в своем доме он посмотреть не смог, так как ключа от чердака у него не было. А председателя домкома, у которого хранился ключ, он побаивался, потому что пару раз попадался ему на глаза выпившим. Зато он знал, что через полгода, максимум - год, он снова пойдет в префектуру и его уважительно выслушают и непременно дадут новую бумажку с красивой подписью. Потому что теперь, при демократии, самый простой человек, даже такой, как Шептюк, может а любое удобное для него время прийти в префектуру и обсудить свои проблемы с руководителем, за которого голосовал, в крайнем случае - с его заместителями. Потому что теперь, при демократии - выборы почти каждый год...