Пулярка

          Ни к какому морю в это лето Маша не поехала. Половину отпуска она потратила на поездки по литературным и историческим местам. К чувству исполненного долга примешивалось утомление, которое надо было снять ещё одной поездкой, но в тишину и покой. Поступившись немного своими правилами, она отправилась в незнакомое совершенно место.
          Но Маша пропадать не могла. В городке, с вишнёвыми деревьями посреди тротуаров, во-первых, оказалась гостиница подстать большому центру. Гостиница эта пустовала, а Маша могла себе позволить  снять номер с ванной и телевизором. Только день на третий посетила она дальних, почти незнакомых родственников, чтобы передать привет от своей мамы и больше к ним не заглядывать.
          Во-вторых, река  и пляж. Пляж - мечта. Из чистого жёлто-белесого песка на многие километры вдоль полноводной - и никакой химии - реки.
          Маша облюбовала себе местечко у большого камня, на который складывала одежду. От гостиничных дверей до камня на пляже было ровно три минуты ходьбы под раскидистыми прибрежными ивами. Рано утром, когда песок чуть-чуть нагревался, а берег первобытно пустынен,  Маша начинала день с зарядки на пляже. Потом далеко заплывала, не боясь ни глубины, не боясь посинеть от прохладной воды. Маша, не костлявый неврастеник. Туго натянутые плавки не скрывались под поверхностью воды, а широкой подушкой плыли по реке. Наплававшись, Маша еще немного загорала и шла завтракать
          За несколько дней она совершенно уверовала, что утром река и пляж принадлежат одной ей. Рыбаки в лодках на далёком плёсе и "Ракета",  пролетающая, когда она уже уходила с реки не в счёт.  Но заблуждение было недолгим. До ближайшего воскресения.
          Досадуя на незнакомцев,  которые и разделись на её камень, Маша пошла по берегу дальше,  но услышала  приглашение.
              -   Пивка не хотите?
          Приглашал и даже протянул к ней бутылку молодой парень, явно моложе Маши. С ним был второй, таких же лет, но он увлечённо сосал из бутылки, и на Машу даже не смотрел.
          Маша окинула презрительным взглядом парня, протягивавшего ей пиво, про себя отметила, что он даже красив,  но, не удостоив ответом, пошла дальше по берегу. Делать зарядку на виду у нахала Маше показалось неприличным и она, отойдя метров пятьдесят, сразу пошла в реку.
          Нахальный парень к тому времени, как она вышла из воды, откупоривал вторую бутылку, а товарищ его уже лежал на боку, спиной к Маше.
                  - Так это Вы? А я думал: бакен снесло! – и указал бутылкой на Машины трусы.
           «Дурак!», обругала его про себя Маша, и не произнеся ни слова, накинула халат, и даже не загорая, как всегда, ушла в гостиницу. И пляж, и городок ей стали вдвое менее симпатичны.

          К полудню солнце вообразило, что оно на экваторе.  Спасаясь от духоты, Маша пошла на реку искупаться и полежать под кустом на границе песка. Хотя не очень тянуло её на усеянный народом, на сколько видел глаз, не совсем трезвый воскресный пляж. Но нашёлся куст, около которого лишь несколько девчёнок жарилось на солнце.
          По пляжу, переступая через тела, шел утренний  насмешник. В тельняшке - обжёг, наверное, плечи, в руках фотоаппарат, «мыльница» с зумом. Он её часто вскидывал, работал зумом, прицеливался в девушек. Заметив Машу, медленно повернул в её сторону
          - А что Вы снимаете?
          То крикнула одна из девчёнок.  Грудастенькая, с чёлочкою над серыми влажными глазами
          - Девушек красивых!
          - Так это мы! - и выжидающе выставила  губки и грудь.
          - И ещё есть… - подошёл уже близко,  наводил объектив на Машу. Она перевернулась на живот, чем, однако, не обескуражила нахала.
               -  Вид  сзади! - и спустил затвор.
          Засмеялись дурочки, и грудастенькая ревниво уже потребовала, чтобы её сняли во всех видах.
          Маша недолго рассматривала корни куста. Вывернула сначала голову,  потом, не заметила сама, как перевернулась на бок и с насмешливо-безразличным видом наблюдала за девками и нахальным фотографом. Неожиданно ей стало грустно и захотелось уйти с пляжа.
          На неё больше не вскидывали фотоаппарат и даже не поглядели в след. Плечо в тельняшке обхватила грудастенькая.  Отсев немного от подруг, и внимательно хлопая ресницами, училась фотографировать. Трясогузка, сама влетевшая в руки, показалась достаточной добычей фотоохотнику.
          А Маша вернулась в гостиницу. Сняла купальник,  переоделась. В зеркальной дверце шкафа отразились сначала Машины  красоты, куда до них трясогузкиным,  затем дорогое красивое бельё.
          Почему-то она не радовалась, что случай помог избавиться от надоедливых приставаний, а раздражённо осуждала грудастенкую.
          - Вот такие и приучают!.. Нечего интеллектуального,  всё животное!.. А те и льнут, как на варенье!
          Маша откинула покрывало, легла на койку. Впервые почувствовала, как ей скучно в этом провинциальном раю. Захотелось пойти на пристань, посмотреть расписание "Ракет". Но было лень одеваться,  а потом идти по жаре. Тянуло во вредную дневную дрёму.
          Однако подремать не пришлось. В открытое окно с верхнего этажа влетала пьяная ругань. Кто-то не пропил ещё все командировочные.
          Заглушая и постепенно замещая мужские голоса,  выкрикивал непристойности пьяный женский голос, он почти вонюче лез в уши. Только его и не хватало Маше, чтобы окончательно решить завтра же уехать отсюда. Каких пустяков достаточно порой даже для женщины, тем более, когда из-за жары и духоты невозможно закрыть окно.
          В запертую дверь кто-то толкнулся, а потом спросил:
          - Маша ты дома?!
          Дуся горничная, с которой Маша от скуки немного подружилась за эти дни. Маша накинула халат, отпёрла.
          - Накупалась? Отдыхаешь? А мне скучно, никого в гостинице почти нет...
          - У меня не соскучишься, - Маша кивнула на окно. Дуся подошла к нему и задрала голову. Слушала недолго.
          - Это в З6-м! - повернулась к Маше, - Известные личности. Они тут с Нового года почти, то уедут, то приедут. На подстанции, говорят, что-то монтируют. Ещё не пропились, потом рыбу дойдут ловить и на берегу жарить. Смех!
          Маша смешного видела тут мало и слушала Дусю с рассеянным ужасом. Почему-то женский голос, когда пришла Дуся, не был слышен, но вот донёсся, да такая дикая непристойность им была высказана, что Маша не могла поверить своим ушам. Дуся в момент вспомнила, зачем она, кроме всего прочего в гостинице.
          - Так они вон ещё кого привели! Как прошла-то?.. Пойду гнать! - у двери обернулась, - Сейчас, будет тебе тишина.
          Прошло минут пять, но наверху ничего не изменилось. А Маше не сиделось уже в номере. Она поправила кровать, пошла вниз. Кажется, около стойки администратора висит бумажка с расписанием "Ракет" и автобусов.
          Расписание нашлось и у Дусиного поста. А Дуся ещё и не поднималась наверх, было слышно, как она внизу говорит по телефону.
          Машинально, вовсе не хотя того, Маша поднялась на этаж выше, пошла по коридору.  Вот и дверь из-за которой несутся капризные нецензурные женские выкрики, и кто-то настойчиво бубнит сердитым пожилым басом. А Дуся всё не идёт. Нечаянно Маша дотронулась до ручки и дверь в трёхместный номер отворилась. Невообразимо противная картина открылась перед ней. На одной кровати лежали в обнимку два мужика ботинками на подушку.  Поперёк другой развалился ещё один. А на столе, среди бутылок и объедков, лежала голая женщина. Над ней, сам в одних трусах, склонился пожилой мужчина с женской расправленной рубашкой в вытянутых руках. По комнате разбросана женская одежда.
          Ошеломлённая Маша никак не могла поймать дверь, чтобы скорей её захлопнуть. Раньше, чем это удалось, женщина на столе  истошно закричала.           - Насилуют!!! Спасите!!! А...аа!!!  Насилуют!!!...!!!
          Перепугавшись, Маша бросилась за Дусей,  вслед  выбежал мужчина с женской рубашкой.
          - Постойте!  Постойте!..
          По лестнице не спеша, поднималась Дуся. Подгоняемая окриками Маша пролетела мимо ней прямо к телефону. Задыхаясь, её догнал мужчина, вырвал трубку.
          - Погодите звонить! Послушайте...
          С испугу Маша так его толкнула, что он растянулся на полу. Пока охая, поднимался, она лихорадочно шарила глазами по списку телефонов под стеклом. Он зашёл сзади, стал оттаскивать от стойки администратора, на которой и стоял единственный на всю огромную гостиницу телефон.
          - Отойдите!!! - сама не своя заорала Маша.
          Даже в этот момент ей особенно было противно, что он чуть не накрыл её той рубашкой.
          Вопли сверху утихли. Дуся прибежала Маше на выручку.
               - А ну отпусти женщину! Сейчас милицию позову! 
          Тот Машу отпустил, но схватился за телефон.
                - Ну не звоните же!  Ну, послушайте, что скажу!..
          Но тут пошла в атаку Дуся, вырвала у мужика трубку и напустилась на него.
          - Ты что,  старый,  голый бегаешь! Напился, так сиди дома! Кого там привели?! Вот выселю сейчас же!
          - Милицию не надо! - тянул он своё.
          Понял что всё бесполезно, сел в кресло, неразборчиво забубнил  какие-то оправдания. Похоже, что он совсем трезв.
          Маша, позвонив, вышагивала у подъезда. Возмущалась и порядками в этой гостинице: даже администратора нет на месте.
          Городок небольшой, машина приехала скоро. Вылезли три милиционера. Двое, по Дусиному указанию пошли на третий этаж. Один, по погонам старший, стал расспрашивать Машу.  Наверх она идти просто боялась.
          Минут через десять два милиционера уже спускали двух пьяных. Третьего тащил отнимавший у Маши трубку. Надел, теперь, штаны и свою рубашку. Потерпевшая вся всклоченная, в перепутанном платье, с папиросой во рту, размазывая сопли, спотыкалась сзади, их нетерпеливо обогнала Дуся, спешила к Маше.
          Расспрашивавший Машу милиционер подошёл к товарищам. Женщина, всхлипывая, плюхнулась в кресло. Смотрела на всех обиженной, побитой сучкой. На неё указал старшему один из ходивших наверх.
          - Вот из-за этой ... - употребил словечко не для Машиных ушей, - и переполох весь.
          - Да понимаете, товарищ лейтенант...,- начал своё пожилой...
          - Старший лейтенант, во-первых! В отделении будете объяснять! А сейчас всех в вытрезвитель!
          Из кресла понеслись истеричные протесты.
                - Так что с тобой сделали? - спросил старший лейтенант.
                -Изнасиловали!!!  -и утонула в соплях.
          - На скорую её завезём, на экспертизу.
           Обернулся к Маше.
          - Они были в номере?
          - Да, - подтвердила Маша, со страхом глядя на приведённых.
         - Завтра, часам к одиннадцати, придите к следователю в отделение. И ты, Дуся. Покажешь дорогу заодно. Больше никого свидетелей не было?
          - Да воскресенье, пусто.
          Растрёпанную подняли из кресла, повели всех в машину. Трое так и не поняли куда их и зачем.  Четвёртый всё порывался объяснять но старший лейтенант не слушал. Маша быстро пошла к себе. За ней Дуся.
          - Ну, ну, что там было?
         - Гадость! Противно говорить!
          Не оправдав Дусиных надежд, Маша запёрлась в номере, тщательно вымыла руки. Опять легла на кровать.  Пыталась читать и твёрдо решила завтра уехать домой.
          Вечером к ней постучали.
          - Кто там? - Маше никого не хотелось видеть.
          - Можно Вас? – спросил  незнакомый мужской, но вежливый голос.
          Маша оглянула комнату, пуговицы на халате, нехотя отпёрла и чуть приотворила дверь.
          На пороге стоял красивый высокий мужичина лет тридцати. Сильные руки и широкую грудь туго обтягивала светлая футболка. Над покатым лбом тёмный чуб, а на плотно загорелом лице напущенная значительность.
          - Можно?
          Не дожидаясь разрешения, входил сам, заставив Машу отступать. Легко пахнуло вином.
          - Я Вас слушаю, - подчёркнуто холодно начала, Маша разговор, скрывая новый испуг.
         - Я бригадир. Что с нашими случилось?  Да не может этого быть! Гаврилыч, старик, и не пьёт вовсе.
          Заговорил с жаром, махал перед собой правой ладошкой.
          -  Бригадир, а не знаете, что Ваша бригада вытворяет! Где же Вы были?
          - Да понимаешь…, - он перешел на "ты", как, видно, ему привычнее. Значительность слетела с лица ещё едва он открыл рот.
          - ...понимаешь, вместе пиво пили в столовой. Там эта к Кольке привязалась. Он, дурак, её сразу не прогнал! А мне с человеком одним встретиться надо было... Как знал! То у нас одно, то другое!..
          - Знали, так не позволяли бы пьянствовать и не бросали бригаду.
          - Да я ж не думал, что в гостиницу попрутся.  На реку хотели...
          - Чтобы пьяные утонули?
          - Да нет! Ну что там было? Не могли они такого! Гаврилыч спит все выходные...
          - Ваш Гаврилович! - Маша передернулась, вспомнив, как увидала этого Гавриловича, как он бежал за ней.
          - Ты что, зашла к ним в комнату? Что её... - бригадир замялся, подыскивая слово поинтеллигентнее, -  Что её держали? Вырывалась она?..
          - Не спрашиваете меня об этом! - Маша легко покраснела, - Мне ещё в милиции рассказывать!
          Она почти жаловалась на предстоящую неприятность.
          - Не могли они! Отцы, семьи у них! Сама та, дура, орала спьяну не знает чего. От того, что следователю скажешь, всё зависит. Больше свидетелей не было.
          - Нечего отцам семейств пьянствовать, и гадостями...
          - Да!.. Ты..., -  он прижал руки к груди, надвигался на Машу. Они всё стояли около двери.
          - Сядьте! - указала на стул Маша.
          Сама присела на краешек кровати в отдалении.
          - Ну, пьют они в командировках, но ребята хорошие! Работяги, семьи у них!
          - Много ли семьям остаётся от их пьянства!
          - Хватает! Зарабатываем мы: А посадят, с чем их бабы останутся?
          "- Бабы!" - поморщилась Маша.
          Вслух сказала:
          - А при чём здесь я? Они виноваты, им и отвечать!
          - Да не за что, уверен я, им отвечать! Штраф за вытрезвитель только... А могут лет по семь дать!
          - Я расскажу, что видела... У меня голова болит! Маша хотела, чтобы он поскорее ушёл. Тема разговора была слишком неприятна ей.
          - Ну что, что Вы видели? Как...
          Бригадиру очень хотелось узнать, что же Маша видела, но и он стеснялся задавать конкретные вопросы. И, почувствовав, что его выпроваживают, боялся зря рассердить, даже перешёл опять на "Вы".
           Маша встала.
          - Я уже сказала, не хочу говорить!
          Нехотя поднялся и бригадир.
               - Извините... Прошу Вас, подумайте... Ведь тюрьма им…
           Непривычно долго не могла, Маша  заснуть. Сказались треволнения. А когда уже засыпала,  вдруг пришла обидная бабья мысль.
           «- А он на меня, как на женщину и даже не смотрел...»
          Наутро, к одиннадцати часам,  Маша с Дусей пришли к следователю. У него кто-то был, пришлось ждать. Наконец дверь открылась, и вышел бригадир. Его провожал хозяин кабинета,  неопределённых  лет мужчина в штатском. Заметно, что бригадир успел ему, несколько, надоесть.
          - Я всё понимаю,  но мне нужно ещё допросить свидетелей. - Заметил Машу и Дусю, - Вы ко мне?
          Ответила Дуся. Маша, прячась, смотрела на бригадира.   
          - К Вам, если насчёт вчерашнего, в гостинице.
          Первую в кабинет пригласили Машу. Вчера бригадир стеснялся задавать конкретные вопросы. Следователю их было задавать необходимо. Сначала, впрочем, они были обыкновенные, но потом...
          - ... Мужчина между её ног стоял? Нет. Так... У Маши начали краснеть щёки. Следователь не замечал или не хотел замечать этого. Часто переспрашивал.
          - ... остальные, значит, не помогали ему,  лежали пьяные. Так, одетые. Так...
          - А скажите, ну. Вы не девочка, не обратили внимания... У мужчины, который в трусах, у него... трусы, так знаете, не оттопыривались?
          - Не знаю, не знаю...
          Маша очень жалела себя за то, что пришла сюда. Ей  страшно стыдно было вопросов и того... того, в, чём невозможно признаться даже следователю. Он продолжал допрос.
          - А ножа не заметили?
          - Не помню. Я испугалась, а он ещё за мной побежал!  Хватал меня!
          - За, что?
          Маша выразительно поглядела на следователя. Тот, понял с кем имеет дело, заиграл авторучкой.
          - Да... М... Так, когда она начала кричать о помощи? – к этому вопросу он возвращался особенно часто.
          Маша уже ненавидела следователя. Ненавидела красивого бригадира и его пьяниц, из-за которых испорчен отдых, из-за которых сидит тут и слушает всякие вопросы.
          - А какое это имеет значение!? Они там делали ужас что! Пьянствовали.  Ругались по всякому.  И та женщина кричала и ругалась!..
          - Послушайте! - Следователь отодвинул бумаги, наклонился к  Маше, - Поймите, что от этого всё и зависит. Даже за попытку они подходят под статью.
          Он поднялся из-за стола, заходил по кабинетику.
          - Эту женщину мы хорошо знаем. Её скоро в отправят в психушку, насильственно лечить от алкоголизма. Если бы дежурные видели, что она в гостиницу идёт, её бы не впустили. Она выпить хотела за счёт монтажников. Она с любым где угодно и пить, и ... и что угодно будет.
          Подошёл к столу, порылся в бумагах.
          - Вот её объяснение. После как предъявили акт экспертизы. Говорит, что не смогли, потому что  у них ... потому что ослабли от водки. Но угрожали ранее ножом, заставили раздеться.
          - Ослабли! А за мной как бежал!
         - Он то был трезвый. Отдыхал и в пьянке, говорит, не участвовал.
          Следователь опять сел за стол, задумался. Перед ним лежа-ло объяснение Гавриловича.
           «Я лежал... Пришли ребята... двое живут со мной, а один в соседнем номере с нашим бригадиром. С ними пришла неизвестная мне женщина. Принесли водку... Сильно опьянели... женщина обнимала то одного, то другого. Приставала ко мне... Ребята заснули, женщина сняла с себя всю одежду. Никто её не заставлял это делать. Я уговаривал не раздеваться... Опять приставала к ребятам, но они не просыпались. Приставала ко мне, я отпихивал её, и уговаривал одеться и уйти. Она забралась на стол, кривлялась, пела песни. Стала оскорблять меня. Я хотел её одеть и выгнать из номера. Она разлеглась на столе, и всё оскорбляла меня. Я не догадался позвать дежурную. Неожиданно открылась дверь и нас увидала незнакомая девушка. Женщина, увидев девушку, сразу закричала: "насилуют!" Девушка сразу убежала. Я побежал за ней, чтобы объяснить, в чём дело. Я не хотел, чтобы она звонила в милицию…»
          Следователь поставил перед собой ребром ладони.
          - Понимаете, не знаю, кому мне верить: Пожилому трезвому человеку, который, довольно-таки убедительно, доказывает их невиновность или этой пьянице, которая путается во всём... Вы единственная прямая свидетельница. От Вас зависит: сидеть им или нет. У них семьи.
          - Уже слышала. И почему Вы так за них заступаетесь!?
           У следователя посерьёзнело лицо.
          - Я ни за кого не заступаюсь. Мне правду нужно знать. За дачу ложных показаний я Вас предупреждал... Возможно, вопросы мои Вам не совсем приятны... Но... Можете сегодня быть свободны. Завтра придите ещё, часам к двум.
          - Зачем? Я уезжать собралась!
          - Задержитесь, сейчас напишу Вам повестку, и на суд, если потребуется Вас вызовут.
          - Сюда? У меня работа... важная.
          - Сюда. Оторвётесь, дорогу оплатят, а за неявку напишем на работу, что не уважаете закон. Можем и оштрафовать, - проводил Машу до двери, - Так, отдохните, постарайтесь вспомнить, когда она закричала, и одевали на неё рубашку или срывали.
          Следователь действовал немного против правил, когда пу-гал Машу неприятностями на работе и когда подсказывал, что от неё нужно. Но что делать с этой цацой?!
          В коридоре ждал, с не по месту весёлой, Дусей бригадир. Дусю позвали в кабинет, а он пошел за Машей.
          - Ну что, что Вы сказали? Маша не отвечала.
          - Ну что следователь сказал? Отпустят ребят?
          - Ваши ребята! Не я пила, сами виноваты!
          - Да пойми…
          - Я все понимаю. Не приставайте ко мне!.. И в номер не смейте приходить!
          Маша почти побежала. Бригадир беспомощно смотрел вслед.
           А наутро подловил на пляже. И про эту её привычку разузнал. Маша психовала, но делала вид, будто это ей нипочём: в купальнике выгибаться под настырным его взглядом. Попытку заговорить  ней во время зарядки она пресекла сразу.
          - Дайте хоть спокойно позаниматься!
          Тогда он тоже разделся и лёг загорать. И всё смотрел на Машу, как на нужного, очень нужного человека, но никак не на женщину.
          Она, хотя и рассерженная, но изредка любовалась греховно красивым мужиком. И тут же старалась опорочить в своих глазах.
          "- Фи, трусы до колен! Мужланы все они.  И связались с какой!"
          Брезгливо вспомнила рубашку той женщины. Маша такой тряпкой и пол не станет мыть. А фигура у неё... А замызганное тело...  И этим всё одно!
          От неприятных мыслей сбилась с дыхания. Сердито снова стала искать в бригадире недостатка. Но именно к нему не было нужной неприязни. Ничего противного не видела она в его мускулистом торсе я энергичном лице. Некстати вспомнила вчерашний вопрос следователя и вдруг поймала себя на том, что присматривается к его... Сбилась с дыхания окончательно, побежала от стыда в воду, не окончив зарядки.
          Бригадир ждал, когда она наплавается, высушит себя полотенцем. Одновременно стал одеваться. Как ни не терпелось ему начать разговор, он молчал, приходилось заискивать, только сосал папиросы. Но на ходу сразу заговорил. Сначала, конечно, на "Вы".
          - И следователь, и начальник говорят, что не всё потеряно. Если подтвердите, что она закричала, только когда Вас увидела и, что одевал её Гаврилыч, то ребят выпустят... Она, сама, от всего отказалась.
          - Так зачем ещё нужна я?
          - Нельзя уже без Вас. Закон такой... И работа стоит!
          - Раньше о законах надо было думать. Не  я её привела!
          - Ну что Вам за это сделать?!
          - Ничего мне от Вас ненужно! Зачем вы пришли на пляж? Я ещё скажу, что ко мне приставали!
          "- А если бы?!" - от этой мысли Маше стало страшно, а ещё страшней то, что глубоко, неосознанно шевельнулось:
          "- Если бы так!"
          И скорее, не давая этому пробиться в сознание, пуще набросилась на бригадира.
               - Какая бригада, такой, наверное, и бригадир!
          Тот даже отступил на пару шагов, кто её, дуру, знает. И ляпнул растерявшись.
          - Вот так и та! Никто её не захотел, она со злости и наклепала на ребят.
          - Вы с кем меня сравниваете? Я к Вам навязываюсь!? Да!!?
          Маша не смела поднять на спутника глаз. Кто она есть! А врождённая женщина в ней, задетая за живое баба, кричала:
          "- Это меня никто не захотел?! Да такие, не тебе неотёсанному чета,  хотели!"
          Он сжимал и разжимал кулаки, переживал промашку, почти у гостиницы заговорил опять. Начал с другого конца.
          - Представляете Вашего отца за такое посадили...
           «0н, что,  нарочно?!" - оскорбилась уже дочь.
          - Мой отец войну прошёл! И он не пьянствует!
           Опять бригадир попал впросак.
          - Ну, извините... Гаврилыч тоже афганец... ну всякие люди бывают... Они  хорошо зарабатывают, а посадят, с чем семьи останутся?..
          Незаметно подошли к Машиной двери. Маша молчала. Он спешил опередить её обычный ответ.
          - Я и говорил, не пьянь ребята.  Гаврилыч же в рот не берёт. А что в командировке, в выходной... За работой я им не позволю сам.
          - Рыбку в будни ловите?
          Он не заметил или не понял иронии.
          - И Вам наловим, - оживился, - Хотите лещей принесём?
          - Спасибо, не надо.
          Бригадиру показались в её голосе обнадеживающие нотки.
          - Я вас очень прошу! Подумайте об их семьях, о детях.
          Ничего не ответив, Маша закрыла перед его носом дверь. Занятая вся собой она плохо слушала бригадира в конце разговора и, если ещё иронизировала, то скрывала своё бешенство и стыд. Пытаясь думать о другом, вспомнила последнее, многократно упоминаемое им.
          "О детях подумаете!" Чем-то нереальным представлялись Маше эти дети, семьи, которые останутся без кормильцев. Кормильцы! Она очень хорошо живёт одна, и ещё как балует двоюродного племянника. У того тоже был кормилец! Кто-то его сейчас кормит? А двоюродная сестра иногда, непонятно, жалеет его...
          "- А жёны этих.   Ждут пьяниц  своих. Кроме кухни да пелёнок ничего не знают!" - с так нужным сейчас превосходством думала Маша.
          И, с несколько иным чувством, стала гадать:
          "-  А какая, интересно, жена у бригадира? И женатый ли он? Кольца не носит..."
          Подошло время. Маша выбрала платье, собралась к следователю. И всё не ясно было ей, что она сделает.
          При всём отвращении к тем, сверху, до неё доходило, что прав бригадир, когда говорил: "Не могли они такого!" Да и сама она помнила, что не было криков о помощи, пока она не открыла дверь. И Гаврилович скорей по отечески наклонялся над столом, а не насильником. Но не могла никак простить своего испуга, простить гадостей, какими они, наверное, занимались бы, если бы совсем не опьянели.
          "- Да он, теперь бегает, а то, тоже бы делал!"  Маша оглянулась, не идёт ли бригадир опять за ней, - «На работу, наверное, пошёл».
          Вспомнила про свою работу. Будут спрашивать, как отдыхалось. Не про это же рассказывать! И, неожиданно, даже остановилась.
          "- ...На суд Вас вызовут...».
          Это при людях будут задавать ей такие вопросы!..
          Маша шла еле-еле. Не поехать...
          "- Что он сказал? Напишем на работу...
          Этого ещё не хватало. Она растерялась.   И,  наконец, решилась:
          "- Нет, прямо попрошу следователя, чтобы их отпустили. И, всё равно, та отказалась... А они потом опять гадостями будут заниматься… Пусть он их на пятнадцать суток посадит - подумала простодушно, - "И пусть едут к своим клушам!"
          Через полчаса хитрый следователь с удовлетворением протянул Маше исписанные листы.
          - Так, прочтите и распишитесь на всех страницах.
          Собрал в папку бумаги, вышел с ней в коридор. На прощанье пожал руку и сказал вместо до свидания:
          - Спасибо Вам, спасибо!
          И быстро пошёл куда-то вглубь здания.
          А на лавочке у крыльца томился бригадир. Что она сейчас скажет? Вот же человек! Той, пропитой подстилке, вчера куда проще было объяснить, куда она ребят тянет.
          Маша вышла. Потянулся к ней, как дворняжка к хозяину, нарезающему колбасу.
          - Уж только ради их семей, - бросил кусочек Маша.
          Он прыжком бросился в дверь. Маше показалось, что в благодарность, чуть не хлопнул её в прыжке пониже спины.

          Вечером Маша укладывала вещи, а наверху праздновали избавление. Сначала спокойно, потом расходились. Опять в открытое окно  влетали голоса.
          - Да, влипли..
          -... наука будет. Надо её отблагодарить...
          - ...Паша, а ты бы её за ж... взял!..
          -  Да, возьмёшь, - голос бригадира, -  Она мне тут такое заявила!..
          - ...Тупая баба, упёрлась, как...
          - ...Но всё же поняла...
          И опять этот самый молодой и самый противный голос.
          - ...Нет, Паш, ты скажи, а какая баба! А! Я бы её взял за…
          - Тише ребята.  Тише! - голос пожилой, наверное Гавриловича, - Была наука...
          - Не с... дед! А ту, суку, бы утопить!
          - Её лечиться отправляют...
          - ...А за вытрезвиловку на работу пошлют...
          - ...Ладно, вытрезвиловка! Молодец начальник, с нас бутылка.
          - ... Паш! Пойдём к ней, поблагодарим... Не хочешь ты, я сам займусь!...
          "- Скоты! И жёны у них дома!"
          Опять пожилой голос.
          - Сиди, НиколаЙ, она женщина образованная, завтра по-хорошему спасибо скажем...
          - ... Образованная! это ... ! Паш, пойдём!...
          - Сиди, - строгий голос бригадира, - ... мать! Без тебя обойдутся!
          "- Кто обойдется? 0н?.. А вдруг придут, в самом деле?!
          Маша отставила чемодан, убежала из гостиницы.
          Рядом чудесный старинный парк над рекой. Бывшая усадьба  какого-то графа. По аллеям и кустам ещё сновали деловые мальчишки, а на привязанных лодках сидели рыболовы.
          Маша спустилась с берега, села в пустую лодку, утянутую  далеко на песок. Она полюбила здесь сидеть вечерами и глядеть на угасающую зарю, на её отражение в вечерней тихой воде.
          Но сидела не долго. Не было сейчас того довольства собой, разбавленного тихой грустью, в котором возможно любование природой. Она поднялась опять в парк, быстрым шагом долго ходила по аллеям и набережной.
          Стемнело, зажглись огни в парке и бакены на реке. Пенсионеры и семейные люди с детьми уступили лавочки стайкам молодёжи, влюбленным парам. Парочки гуляли и по дорожкам.
          Навстречу Маше целомудренно держась за руки, прошли  грудастенькая со своим фотографом. Он узнал Машу, оглядел её спокойно, но не безразлично,  даже украдкой повернул вслед голову.
          А Маша, глядя на хорошенькое полудетское личико его подруги (только зря накрашены губы) подумала, сначала как-то мельком.
          "- Куда ее родители смотрят? Как её в это время гулять пускают?"
          По созвучности, досадливой помехой искомому успокоению, и всплыло слово «упустила»!
          Кого упустила? Этого любителя пива? К подобным пляжным кавалерам Маша и в возрасте грудастенькой не относилась серьёзно.  В возрасте... А на сколько она старше?.. Лет на двенадцать - пятнадцать. Возраст... время... Его упустила Маша.  А кто виноват?.. Мама?..  Да, тогда они были ни на шаг... Ну а в том походе, без мамы, в лесу... А?  Машу целовали. Да!!!  В институте она училась. Хорошо помнит, профиль ещё какой-то дома вместе рисовали. А потом он, как все они, стал приставать со своими потребностями...
          И ещё были, немного, но были знакомства, и её не хотели?.. А сейчас? А она?
          Маша испугалась возможного ответа, пошла быстром, но память продолжала в беспорядке рисовать насильно забытое, и не давала успокоиться...
          Тогда… Тогда многие знакомые девчёнки сдавались. Но не Маша. Она отличалась какой-то преждевременной взрослостью, которая теперь обернулась инфантильностью
          А такие вот, с намазанными губками, придут после вуза и ничего не умеют. Учит их опытная, близкая к начальственной должности Маша.  Рисовать, рассчитывать. Впрочем, порой они бывают до противного расчётливы. Боится их тогда старомодный романтик в Маше.
          Уже медленно проходила она уютными аллеями. Почти отчаянное состояние, в котором выбежала из гостиницы, уступало место спокойной тоске.
          Заставил ускорить шаги шорох в кустах за спиной. Хотя она  знала, что самобытный городок не развёл хулиганов, но все же... Пройдя вперёд оглянулась, и увидела вылезшую на аллею парочку. Маша пригляделась и бегом пошла прочь, совсем прочь из парка. В ярком свете ртутных ламп она узнала Дусю и... бригадира.
          Не только о своих товарищах думал он, пока поджидал Машу у кабинета следователя.
          И опять всплыло это дурацкое мешающее слово: "упустила".  А Дуся и немного постарше её.
          Ночью, спалось плохо. Всё лезли и лезли эти мешающие мысли. Особенно невыносимо было, когда всплывал перед глазами мускулистый торс бригадира. И, сразу же, умильная Дусина улыбка. Маша считала, что она снисходит до Дуси, дружа с ней, а тут ясно видела, как умильная улыбка заменялась ехидной, и высовывался язык...
          Серел рассвет, когда Маша забылась. Но в привычное время, как всегда, пошла на реку. Последний раз выкупалась после зарядки.  Пляж был пустынен, как в первый день.
          В полдень отходила «Ракета». По пути на пристань чуть не столкнулась с Гавриловичем, но вовремя перешла на другую сторону улицы.
          На "Ракете" она отнесла в салон чемодан, а сама все два с лишним часа простояла на маленькой палубе,  на  корме. Брызги воды из-под,  крыльев, речной воздух, весело пролетающая жёлто-зелёная полоса бере-га бодрили и радовали Машу. В другой раз она бы и тихонько запела. Но и сейчас чувствовала, что душевное равновесие возвращается...
          В поезд садилась уже почти всегдашняя спокойная, непробиваемая, с виду, Маша. Ей досталось нижнее место, но уступила его молодой мамаше с двумя малышами. Лежала, ела из кулька купленную на полу-станке малину. Снисходительно поглядывала на копошащуюся внизу мать. Даже давала ей уверенные советы по воспитанию детей. Та вежливо слушала, но больше уделяла внимания пелёнкам.
          Маша рассматривала ее, и всё глубже возвращалась в своё уютное душевное гнёздышко.
          "- А наряд, а причёска!  И молодая совсем".
          Доела ягоды. Кулёк был сделан из листа старой книги, с "ятями". От нечего делать развернула, стала читать, это была какая-то энциклопедия.
          ПУЛЬЧИ, итальянский поэт, родился...
          ПУЛЯ, снаряд ручного огнестрельного ....
          ПУЛЯРКА,  фр. подобно каплуну....
          Неприятное беспокойство осталось от последней статьи. Перечла ещё раз, особенно конец.
          ПУЛЯРКА,  …курица, легко и быстро жиреющая .....
          ... ПРИ АБСОЛЮТНОМ ОТДЕЛЕНИИ ОТ ПЕТУХОВ МОЛОДЫХ КУР, НАЗНАЧЕННЫХ ДЛЯ ВЫКОРМКИ.
          До Маши дошел весь, оскорбительный для нее смысл статьи. Она зло смяла кулёк, отвернулась к стене. Последняя капля прорвала запруду.
          Весело стуча колёсами, мчался к Москве поезд, на верхней полке, лицом к стене сиротливой курицей беззвучно плакала Маша.