Реинкарнация

   
               


       Городской     дом    культуры   претензиозно-облезлым   фасадом     уже  который  год   гнилым  зубом  торчал  среди   модерновой   зеркальности  окружающих  офисов.   С  десяти  утра  в  этот  пасмурный  январский  день,   венчающий  череду  околорождественского   разгула   последней  староновогодней  пьянкой,    на  заплёванных  и облёванных   ступенях     эректильно   толпились    члены  ассоциации  многодетных  семей,   предвкушая   дармовой  утренник,  организованный  спонсорами   с   единственной  целью   -   сэкономить  на  налогах,  прикрываясь  показной  благотворительностью.  Лица  родителей, отягощённые  двухнедельным  запоем  источали  оптимизма   не  более,  чем   на  двести  граммов  дешёвой  водки,  а    чада, страдающие  гиповитаминозом,  облечённые  с  ног  до  головы  в  секонд-хендовский  прикид    уже   часто  сглатывали  вязкую  слюну   в  предвкушении  дармового  соевого  шоколада. 
    Волшебное  действо,   достойное  составить   фабулу  бреда  деградировавшего  параноика,  разыгралось  в   зрительном  зале  пережившего  последний  капитальный  ремонт  после  освобождения  города  от  немецко-фашистских  (но  не  исключено,  что  монголо–татарских)   захватчиков.     В   его  середине  под   углом  10%   к  поверхности   пола,   авангардно  увенчанная  картонным  петухом,  возвышалась   облезлая  ель,  с  трудом  сохраняя  остатки  былой   вечнозелёности  под  слоем  осевшей  на  хвою  пыли.    Под   рык   двухсотваттных   колонок,  хрипло  изрыгавших  диско  времён  собственной  юности,  а  возможно  молодых  лет  царя  Соломона   невесть  откуда  с  воплем  аборигена  берега слоновой  кости,  упавшего  с  кокосовой  пальмы  верхом  на  забор,  выскочила   болезненно-возбуждённая   Баба-Яга  -  травести,  и  неистово  размахивая   помелом,  выкрашенным  неизвестно  почему  в  голубой  цвет,   принялась  активно  продвигать  чёрный  антидедморозовский  пиар,  провоцируя  возникшую  из-за   кулис  нечисть   неопределённого  пола  и  возраста,  прикинутую  «А ля  Бомже»  на  всяческие  пакости,  носящие  преимущественно  антисоциальный    характер.      Сие   вызвало  лишь  вялую    поддержку  забитого  до  отказа    зала,   родившего    жидковатые  аплодисменты  вместе   удушающими  волнами      запаха    застарелого  пота  и  грязных  носков  -      извечное  стремление  к  хлебу  и  зрелищам   в     контексте    постоянного    недоедания    сублимировалось      в  хронический   блокадный   синдром  -  народ    жаждал   уже   исключительно  хлеба  -  зрелищ   хватало  по       жизни  -   от    безобразия      околокоммунального   существования   до    коктейля     грубого  порно  и   низкопробной  рекламы,   льющегося   с   голубых  экранов  непосредственно  в   небогатые  извилинами  мозги.   Некоторое  оживление  вызвало  появление  худосочной  сутулой  Снегурки  сорока-сорока  пяти  лет  от  роду,    напоминающей  всем  своим  видом  больше   валютную  проститутку  на  пенсии.    Повиливая  тощим  задом   под    потёртым    на  локтях  голубом  полушубком   «внученька»  прокуренным  голосом   трижды   проскрипела:  «Ну-ка,  ёлочка,  зажгись!». 
     Ничего  не  происходило.  То  ли  электрик  дядя  Вася  не  вышел  из  запоя,  то  ли  только  что  в  него  вошёл,  но  так  или  иначе,  гирлянды,  несмотря  на  повторные   фрикции      рубильника    всё   так  же  уныло  и  безжизненно  висели  на   лысеющих  ветвях   ёлки.     Повисшее   было   в   воздухе  минутное  замешательство,   разрешилось  появлением   ключевой  фигуры  -  опийного  наркомана   Стёпы,   с   торбой    красного  цвета  за   плечами.     Плотоядные   взоры  количеством    две  сотни  пар   в  ту  же   секунду   аккомодировались    на   бугристостях    мешка,   болезненное   воображение   зачатых  в  состоянии  алкогольного  опьянения   юных   любителей  турецкой  жвачки   и  канала  «Fox-kids»  замкнуло  накоротко  пару-другую  синапсов   в   тупой  неотвратимости   безусловного  рефлекса,  и   рты  наполнились  пенящейся  и  стекающей  их  углов  раззявленных  ртов  слюной.   Состояние   группового  транса  охватило  публику, а   нетерпеливая  вовлечённость,  желание,   рождённое  хватательно-глотательными    рефлексами,   превратило  их   в   единое  кишечнополостное,  готовое  пожрать  не  только  мешок  со  всем  содержимым,  но  и  запихнуть  шевелящимися   околоротовыми   щупальцами    в   вывернутый   наизнанку  желудок   и   самого  Стёпу-Мороза,  только  что  ширанувшегося   «двадцатью  точками»,  и  потому  настроенного  достаточно  отвлечённо,  и  потасканную  Снегурку  и  Бабу  ягу,  и  ёлку,  и    сам  дом  культуры  со  всей  его  облезлостью,  и  город,  погрязший  в  разврате  и  пороках.

      Прислонившись   спиной  к   одной  из   старых  дубовых  панелей,  которыми  были  отделаны  стены  актового  зала   во  время  последнего  капитального  ремонта (подробности  см.  выше),  в  десяти  шагах  от  перекошенного   вечнозелёного   дерева  стояло  существо,  всем  своим  видом   являвшего  вопиющий  артефакт,   антитезу   этой  формы  реальности.  Ей было  лет  13,  ну   четырнадцать  от  силы, -  обладательнице  зелёных  глаз  глубиною  в  бесконечность,  вздёрнутого  носика  и   аристократически  удлинённых   пальчиков.  Словно  неведомое  сияние  исходило  от   неё  -   в  его  лучах  всё  чистое  и  доброе  должно   было   цвести  и  возрождаться,   а  примитивное  и  грубое  -  пугалось  его,  словно  тараканы  на  кухне  включённого  света.  Возможно,  по  этой  причине  вокруг  этой  провинциальной   феи  было  метра  в  два  диаметром  пустое  пространство,  свободное  от  толкания  локтями,  пинков  и  мата.    Откуда  взялось  это  чудо  здесь,  с  каких  небес  оно  снизошло  -  сие  есть  тайна  за  количеством  печатей,  многократно  превышающим  их   число  в  документах,  позволяющих   парню  из  молдавского  села,  получить  гражданство  Британии.  Что  было  в  изумрудной  бесконечности  под  пушистыми  ресницами –   об  этом  тоже,  наверно,  не   узнал  никто.   Никто  и  не  узнал.   Кроме…   

   Стёпа-наркоман  поднял  глаза  и  в   увидел …     Только  мгновение  он  тонул  в  изумрудном  омуте,  а  в  следующую  секунду  понял,  что  умирает…   Его  сердце  сократившись  ещё  раз   вдруг  просто  остановилось.   Полностью  и  окончательно. Навсегда.  Кровь  в  сосудах   Степиного  головного  мозга,  точнее  того,  что  от  него  осталось  за   8  лет   регулярного   употребления  опиатов,  остановилась,  а  в   угасающих  нейронах,  лишенных  питания  и  кислорода  понеслись  последние  хаотические  импульсы.  Подумал  он  о  том,  что  это,  наверное,  передоз,  ещё  о  том,   что  Гриня,  цыган-полукровка  -  конченная    падла,  продал  ему  какую-то   левую   бодягу.  Потом   в  каком-то  поистине  божественном    сиянии  он  увидел   немыслимой   красоты  девушку…  Нет  она была  совсем  непохожа  ни  на  одну  из  тех,  с  кем  в  свои  неполные  22  года   общался  Степан.  На  тех, кто  за  «дозу»  делали   в  подьездах  его  родного  города   не  только  миньет  первому  встречному,  но  и  выполняли   и   более  сокровенные  желания,  доступные  неандертальской   фантазии  мужской  части  его  жителей.  Ему  привиделось   чистое  и  непорочное  создание.  Оно  появилось  на  мгновение,  озарив   светом    весь  мир  вообще,    и    пустую  и  никчёмную  Стёпину  жизнь  в  частности.  А  потом  вдруг  стало  темно.  «****ец»  -  мелькнуло  в  угасающем  Стёпином  мозгу,  а  потом  ему  стало  вдруг  невообразимо  стыдно,  но  поскольку  это  в  его  жизни  было  впервые,  то  осознанная  идентификация  возникшего  состояния   окончательно  не  состоялась.  Послышался  стук  копыт.  Через  забрало шлема   он  видел  противника  -   дылду  о  шести  футах  роста  в  чёрных   доспехах  на  вороном   коне.  И  видел  его  глаза  -  горящие  ненавистью  и  злобой.  Во    рту  было  сухо,  сердце,  казалось,   было  готово  вылететь   из  груди.  И  была  уверенность   в  победе.  Он  уже   представлял  себе  этого  заносчивого  виконта,  распластавшегося  на  траве  …    И  то,  какими  нежными  и  влажными  будут  губы  Маргариты  сегодня  вечером  и  как  неописуемо  прекрасны  её  изумрудные  глаза…  Страшный  удар  выбил  молодого  лорда  Ланкастера  из  седла.  В  груди  торчал  обломок   копья  противника,  из  раны  толчками  лилась  кровь.  Последнее,  что   он  видел  -  это  полные  отчаяния  зелёные  глаза  его  юной  жены   и  её  крик…   Опять  стало  темно.  В  холодном  осеннем  воздухе  звук  рога  слышен  за  много-много  вёрст.  Охота…  Затравленный  зверь  ощетинился  и  был  уже  готов  умереть  в  схватке,  но  ему    было   отказано  в  этом  …  Пуля  попала  в   брюхо,  и  волк  мучался  еще  несколько  часов,  пока  не  околел.  Когда  стемнело,  стая  трусливых  шакалов  начала  терзать   беспомощное  тело. Когда  перед  Люком  предстала   эта  картина,  он  достал  из  кобуры  свой  семизарядный  кольт  и  через  несколько  секунд  его  барабан  опустел.  А  Николь  полными  ужаса  изумрудными  глазами  смотрела  то на   изуродованный  труп  волка,  то  на  семерых,  корчащихся  в  предсмертных  судорогах  шакалов,  то  на  своего  супруга  -  молодого  офицера  экспедиционного  корпуса,  в  котором  непостижимым  для  неё  образом  сочетались  благородство  и  жестокость,   нежность  и   бесчувственность…   

    Она  стояла  и  полными  ужаса  изумрудными  глазами   смотрела,  как   члены  ассоциации  многодетных  семей  в  возрасте  от  десяти  до  сорока  лет,   пихая   друг  друга   задницами,  пытаются  прорваться  к  красной   торбе  с  подарками,  а   те,  кому  уже  удалось  урвать  пакетик  конфет  местной  кондитерской   фабрики,  напротив  силятся    прорваться  наружу.  И   как   всё   это   кодло  топчется    по   Степиному,  обряженному  Дедом  Морозом  трупу,  наступая  ему  на  кисти  рук,  отпихивая  каблуками  беспомощно болтающуюся,  как  у  куклы   голову  на  тощей  шее… И  вдруг  яркая  вспышка  света  озарила  всё  вокруг.  Никто  ничего  не  заметил -  эта  вспышка  оказалась просто  перебивкой,  как  при  линейном  монтаже  -  жизнь  экономит  на  виртуальных  спецэффектах.

   Просто  колесо  сансары,   скрипнув,  совершило  ещё  один  оборот. Молодой  человек,  высокий,  мускулистый  и  загорелый  держал   в  своей  руке   тонкие  пальцы  совсем  юной  девушки -  на  вид  ей было,  наверное,  лет  пятнадцать,  но  в  изумрудной  бесконечности  её  глаз   светилась  такая  же  бесконечность  мудрости…  и  печали.  Они  молчали.  Но  это  только  на  первый  взгляд.  За  тысячелетия  они  научились   понимать  друг  друга  без  слов.  «Я   столько  раз  теряла  тебя.  Я  спускалась  за  тобой  в  бездну  ада  и  на   самое  дно  жизни.  Я   взлетала  на  высочайшие  вершины  мира  в  те  короткие  минуты,  когда  была  с  тобой. Я  больше  не  хочу  терять тебя.  Никогда!»  Он  обнял её  за  тонкую  талию  и  произнёс: 
- Ты  прекрасней  всех  женщин,  живущих  на  Земле  и  живших  когда-нибудь.  Останься   со  мной   навсегда,  моя   Иштар!
   Губы  их  слились  в  долгом  поцелуе,  закатное  солнце  золотило  их  кожу,  волны  мягко  шелестели  у  ног,  а  чайки  кричали  в  вышине.  А  колесо  сансары  продолжало  вращаться…