Родовая пыль

       Видимо, надо было, как следует подумать, прежде чем возвращаться сюда. Воздух этих стен, пропитанный пылью,  чем-то смрадным и древним, действовал волнующе и мрачно на новых хозяев: меня и мою сестру Елизавету. То есть, хозяйкой все-таки является она, так как   бабушкина сестра, особа бездетная, завещала это семейное гнездо,  старшей из двоюродных внучек. Не могу сказать, что я чувствовала себя спокойно в этом месте. Старый - престарый деревянный дом, который когда-то был высокими хоромами и оплотом купечества, превращался все более в невыразительные развалины, несмотря на высокие потолки с лепниной, и надежные каменные ступени у веранды. Бабка Евдокия, хозяйка сих апартаментов, не жила уже тут лет двадцать пять, как бы не больше. А зачем жить в холодном доме предков, если у нее была однокомнатная квартира в городе, где есть вода, свет, центральное отопление?
          Дом достался ей от отца, который погиб в первую мировую войну. Мать, моя прабабка, умерла еще раньше при странных обстоятельствах. Даже мы, потомки, точно не знаем, что случилось на самом деле. Она то-ли сошла с ума, то-ли повесилась, или сам дед ее того. Короче, за домом слава ходила не очень хорошая.
           Это мало волновало мою деятельную сестру. Он собиралась на этом месте строить новый дом, но прежде чем ломать этот, она решила все тщательно рассмотреть, может, в доме остались бесценные реликвии, которые ждут, не дождутся бережных рук? Глядя на нее, я вновь удивилась, как это прелестное существо, могло оказаться моей сестрой? Мы настолько разные, что даже самый проницательный человек не мог заподозрить нас в родстве. Лиза – невысокая, статная, изящная, как статуэтка, с сияющими большими голубыми глазами под сенью темных ресниц, ровной фарфоровой кожей, маленьким тонким носиком и круглым чувственным ртом, цвета вишни.  Я высокая, худая, тонкокостная, с узким простым лицом, которое ничем не отличишь в толпе. К тому же Лиза блондинка с вьющимся волосом, а я шатенка и с кудрявостью мне не повезло.
- Женька! – крикнула она откуда-то из сеней. Я вышла из просторной почти пустой залы, где стояла накрытая чехлами мебель, и увидела сестру. Она была в конце коридора у лестницы, красивые глаза ее горели возбуждением.
- Куда ведет эта лестница? На чердак?
- Наверное, – ответила я и подошла ближе.
- Может быть, полезешь, посмотришь, что там? – с энтузиазмом спросила она и положила руку на вздувшийся живот. Конечно, она не могла оказаться на чердаке, она на шестом месяце беременности, мало ли что могло случиться, но узнать, что там храниться, она непременно хотела.
- Конечно, посмотрю! Вдруг там клад?
- Ерунда! – засмеялась Лиза, - если что там и может быть, так это старье всякое: самовары, сундучки и одежда. Все это бесценная память о днях ушедших, и я хотела бы сохранить кое-что.
     Я полезла по лестнице под высокий потолок, Лиза осталась внизу, приоткрыв рот от любопытства. Но пришлось ее разочаровать: чердак был закрыт на замок.
- Ничего, - оптимистично заявила сестрица, - если есть замок, значит, где-то есть ключ. Давай поищем в доме, в посуде, в вазочках, на связках ключей. Во всех местах, где обычно прячут ключи.
             Мне признаться, не очень хотелось это делать, потому как пыльный, холодный воздух этого дома, пронизывал до костей, хотелось покинуть помещение. И плевать мне, что там на чердаке. Что там может быть, кроме старого тряпья и обуви, готовой в любой момент развалиться? Но, Лиза горела предвкушением увидеть чудесные вещи типа самоваров в паутине. Я не могла отказать ей. Не смотря на то, что она старшая сестра моя, в ней было столько детскости и непосредственности, что  мне приходилось заботиться о ней, во мне серьезности на двоих хватит.
          Мы облазили все вазочки в серванте, осмотрели все связки ключей находящихся в доме, но ни один из ключей не подходил к замку, запирающему дверь, ведущую на чердак. Лиза утомилась, а я разозлилась: мы битых два часа торчим в этом чертовом доме, но так и нашли ключа! Я вышла на задний двор, весеннее солнце, пробирающееся сквозь высохшие, полопавшиеся доски, приласкало меня лучами, я посмотрела в одну из щелей и зажмурилась от яркого света. Это придало мне сил. После недолгих поисков, я обнаружила кувалду, улыбнулась своей находке и вернулась в дом.
- Лиза! Не расстраивайся! Мы все - таки попадем туда! Как говорит, папа: нет ничего невозможного, просто нужно очень захотеть! – сестра, завидев кувалду, рассмеялась и воодушевилась вновь. Делом это оказалось, не таким легким, как я себе представляла. Когда я разъярилась вконец, в десятый раз заставив работать мышцы и ударив по цели, сдирая последнюю краску с двери, выбился замок.
- Ура! – воскликнула Лиза, и стала подпрыгивать от нетерпения. Я спустилась, положила кувалду, потом снова забралась и открыла узкую дверь вверх.
- Здесь такая пыль, - оповестила я сестру уже с чердака, и, оглянувшись, чихнула. Чердак был большой, вероятно, судя по пыли, бабка Евдокия, тут и не бывала. Неожиданно, мне тоже стало интересно, что за вещи хранятся здесь. Я начала исследовать пространство, среди ожидаемых самоваров, самоварчиков, рваных сапог, истлевших валенок, я наткнулась на несколько небольших сундуков. Все они были закрыты на замок, поэтому пришлось возвращаться за кувалдой. С этими замками было легко расправиться, они слетали с первого раза. Во всех была старинная одежда.
- Ну, что? Что там? – раздался откуда-то издалека нетерпеливый голос сестры.
- Подожди, пока ничего интересного! – отозвалась я, оглядывая платья из бархата, кокошники, батистовое белье, от старости пожелтевшее, заколки. Уж вот удивление, так это заколки! Их непременно надо сохранить! В другом сундуке, был даже мужской кафтан, брюки - голифе. Я смотрела на эти вещи с каким-то непередаваемым волнением, дрожащими руками ощупывала некрепкую ткань, серебристое шитье, цветную вышивку, и думала о том, что надо эти вещи спустить вниз, показать Лизке, померить, и может быть, сдать в музей.
         Дойдя до дна, я нащупала деревянную коробку. Вытащив ее на свет, я, затаив дыхание, открыла: там были фотокарточки, немного, три штуки и письмо, написанное непонятным почерком, кое - где чернила от давности поистерлись и исчезли, но некоторое строчки видны были отчетливо. Я нетерпеливо убрала все в коробку, и оставила на потом, на десерт, помня о том, что меня ждет сестра внизу. И радостно предвкушая, возможность разглядывания дома, в светлой кухне, старинных фото, я раскрыла последний сундук. В нем оказались скатерти, занавески, салфетки, а на дне…
       На дне я нашла портрет, а под ним небольшую расписную шкатулочку. Закрыв все сундуки, и прихватив, портрет, коробку и шкатулку я спустилась вниз. У Лизы, казалось, даже в горле пересохло от любопытства:
- Нашла чего? – накинулась она на меня тут же. И, увидев реликвии, она ахнула:
- Вот это да!
- Лизка! Там сундуки! Полные древнего шмотья!
- Да ты что?! Ах, как жаль, я не могу туда подняться!
- Ничего, мы все домой заберем, и как следует, рассмотрим! Но в следующий раз! А пока будем довольствоваться этим! – сказала я, и гордо взглядом показала на свою ношу.
          То, о чем я мечтала, то есть о светлой кухне, оказалось не больше, чем желание. На самом деле, мы принялись все разглядывать в большой зале, где свет проникал из немытых узких окон, Лиза не могла вытерпеть до дома.
         Портрет удивительно хорошо сохранился, на нем была изображена девушка, видимо наша прабабка. Она сидела на стуле, выпрямившись, в русском кокошнике, белой рубахе и сарафане расшитом бисером и жемчугом. При всей ее молодости и красоте, было в ее лице что-то странное, что-то непонятное, входящее в конфликт со всем обликом ее. Мы как зачарованные, трогали пальцами краску, охали, переглядывались и Лиза спросила:
- Как думаешь, сколько ей здесь лет?
- Не знаю, может лет двадцать.
- Мама говорила, что она умерла, когда бабушке было три года, а Евдокии один год. Она умерла такая молодая и красивая. Почему?
- Ты у меня спрашиваешь? Откуда я знаю? Бабушка, царствие ей небесное, говорила, что от пневмонии. Так говорил их отец. Но, в общем-то, она не верила ему,  он суровый был, может и прибил жену.
- За что?
- Не знаю. За измену.
- Сочиняешь, Женька! Пугаешь меня. У нашей бабуси к старости уже ум за разум зашел, вот и рассказывала тебе сказки, собственного сочинения. А ты рот раскрыла, веришь!
- Ничему я не верю. А говорю, то, что слышала.
- Они и помнить-то ничего не могли! Они совсем малыши были!
- Да? А прабабка Софья? Сестра прадеда? Она ж их воспитала, вот и рассказала, небось!
- Может быть, - сказала Лиза, - взяла фотокарточки в руки, и удивилась:
- Надо же, а здесь она по-другому выглядит, - я посмотрела на фото. В сборе вся семья: прадед, бравый белый офицер, его жена в бархатном платье с пуговицами до подбородка, рукавами фонариком, с женственной прической и растерянным видом, и дочки: бабушка и Евдокия. Две другие фотокарточки безнадежно испортились, все изображение заволокло серой мутью, и к огромному своему разочарованию, мы ничего не смогли разглядеть.
            Осталась только шкатулка. Лиза открыла ее, и мы охнули. Там хранились: колье, серьги, и кольцо. Все сделано было из серебра, массивные серьги с изумрудами, перстень огромный, в середине сидит изумруд, а колье даже говорить, нечего, тяжелое украшенное камнями.
- Ах, Женя, милая, так как же все это сохранилось? Как это пролежало почти век? И никто не упер? Как здорово, что это никто не упер! Я сейчас одену, все одену! – восхитилась сестра и принялась навешивать себе на шею колье, одела кольцо и серьги.
- Ну, как? – спросила она, кокетливо кружась.
- Супер! – ответила я, снедаемая желанием это померить тоже, - дай я тоже похожу!
- Тебе зачем? Сейчас я сама нахожусь и потом тебе дам!
Но повертеться у зеркала в этих старинных вещах, мне видимо было не судьба, потому как приехал Артур, Лизкин муж.  Сама она при виде мужа повисла у него на шее, минут на пять, лопоча что-то бессвязно счастливое и наивное, хвастаясь драгоценностями, и рассказывая, как я героически лазила на чердак.
       Артур улыбался, целовал ее в губы и говорил нам собираться скорее домой, а то у него времени в обрез. Он же бизнесмен. И к тому же красавчик. Из тех, которые мне нравятся. Высокий, темноволосый, атлетически сложенный. В общем, мечта несчастной Женьки, начитавшейся дамских романов. Я смотрела на сцену их встречи с легкой ревностью, против воли.


     С тех пор Лиза не расставалась с серьгами и кольцом, колье пришлось убрать, оно слишком тяжелое, и очень заинтересовалась историей нашего рода. К сожалению, узнать ничего сенсационного от родных мы не могли, все кто так или иначе, чего-то знал, уже умерли. В деревне, мы провели опрос местного населения и выяснили: оказывается, в нашем доме водятся привидения. Все стараются обходить его стороной, для этого не надо много, он стоит на отшибе. Даже днем, никто близко не подходит, а ночью и подавно.
      В обиходе легенда про убитую жену. Якобы вернулся муж на побывку, а дома жена с любовником, он их и прикончил. От таких легенд становилось, как не по себе, учитывая, что убийца наш дед. Думаю, что это вранье.
     Через две недели Артур решил ломать старый дом, привез рабочих, прикатил трактор, но техника стала неожиданно ломаться. То трактор не заводился, то кран отвалился, то одно, то другое. Решили отложить на завтра.
      На завтра тоже не сломали. Лизе стало плохо, ее определили в больницу на сохранение. Она плакала, держала Артура за руку, и просила, что б он не отпускал ее. Я умилялась этой сцене.
      С тех, пор дом все еще не смогли сломать. Какая мистическая сила, заставляет технику быть неисправной, а людей чахнуть и болеть. С инсультом увезли крановщика, один из рабочих сломал руку. Артур злился, он оставляет работу, ради того, что бы проследить за процессом уничтожения дома, а дело не двигается с мертвой точки. И это еще было не самое худшее.
       Самым худшим была болезнь Лизы, непонятный синдром высыхания. Она так страдала, бедняжка. Исхудала вся, глаза с огромными синяками, казались огромными, губы побелели и потрескались. Казалось, что это не молодая женщина, еще недавно так цветуще выглядевшая, а юная старушка. Характер ее портился день ото дня, она испытывала непреодолимые и одной ей известные муки. Так как, врачи, недоумевая, разводили руками: они провели всевозможные анализы, но не понимают в чем дело.
       Артур сначала часто появлялся в больнице у Лизы, потом все реже и реже. Забота о сестре легла на мои плечи. Я сидела с ней, мыла ее, пыталась покормить, держала ее, когда ей делали уколы, успокаивала ее истерики, убирала зловонную блевотину. При всем этом ужасе ребенок был жив и явственно шевелился, просился наружу.
          Мне было отчаянно жаль ее.
          Но помочь я ничем не могла.
          Странно, но серьги и перстень, она не отдавала. Дома я мерила колье, и испытала неприятные ощущения, как будто меня оковала холодная тяжелая змея. И на секунду я подумала: «А вдруг, дело в серьгах?» Но потом откинула эту мысль. Мы же не дети, что бы верить в подобную чертовщину.

           Лиза родила ребенка. Если это существо можно назвать ребенком. Мальчик с большой головой, большим пузом и огромным половым органом, с жабьими руками и ногами. Это фильм ужасов! Я в шоке смотрела на своего «племянника» лежащего под колбой с кислородом в дорогой клинике, внутри стало так неприятно холодно. Вот они деньги, вот она красота, вот благополучие – все одним махом! Артур, узнав о рожденном уродике, бросил Лизу. Он приехал ко мне и решительно заявил, что уходит, что он не в силах объяснить происходящее своим близким. Оставил мне конверт с деньгами и умыл руки. То есть уехал. Я следила взглядом за его отъезжающим «Ауди –ТТ», и думала: «Это он не в силах рассказать близким? А что я скажу нашей маме? Что? Она звонит, каждый день я уверенно вру, что все в порядке. Но долго так продолжаться не может!»
       Сестра чувствовала себя все хуже, маленькое чудовище, что она произвела на свет, ей даже не показывали. Врачи собрали целый консилиум, и усиленно совещались, могло ли такое произойти, и из-за чего произошло?
       Среди всех этих несчастий я забыла про дом. Да и на что теперь было его строить? Ведь это Артур, имел деньги. В любом случае, меня тянуло туда, как магнитом, и я, собравшись силами, после посещения Лизы в больнице, отправилась туда.

      Открыв массивную дверь, я втянула промозглый воздух, и нахмурилась. Было мне самой непонятно, зачем я сюда явилась. Я прошла по длинным сеням и вошла в залу. Все было так же, как мы оставили несколько месяцев назад. Накрытая тканью мебель, которую, почему-то не стали выносить, при попытках сломать дом. Просто мистика!
    Было так тихо, так страшно тихо. Слух мой обостренный до предела, не улавливал ни единого шороха, но сознание чего-то ждало, сердце билось осторожно и громко, вспотели ладони и ноги.
   «Черт!» – разозлилась я, - «ведь это мой дом! Дом моих предков! Чего боятся?»
      Я прошлась по комнате, выглянула в окно на буйные осенние краски, немного успокоилась. И тут…
     Увидела письмо. То самое письмо, что было в деревянной коробке. Про которое, мы так беспечно и намертво забыли, увидев драгоценности.
        Оно лежало почти под креслом. Я не сразу решилась его взять. Смотрела на него, как зачарованная, страх куда-то улетучился, и я подумала: «Вот оно!»

  Дома, я достала все вещи, которые мы привезли из «семейного гнезда», разложила на столе, открыла письмо и принялась читать. Письмо было написано невнятным почерком и старым алфавитом, но я поняла почти все, кроме мест, истертых временем:

«  Дорогие дочери!

   Наверное, когда вы найдете это письмо, меня уже не будет в живых, так как, начиная с этих пор, я буду искать смерти в бою. В любом случае, я хочу, что бы вы знали правду о вашей матери. О женщине, которую я любил всем сердцем и душой. О женщине, которая оказалась не тем человеком, о котором я думал, переживал и предполагал.
   Мне тяжело писать об этом, и я даже не знаю, правильно ли я поступаю сейчас, не будете ли вы жалеть и мучиться, зная правду о своих родителях?
   Скрывать я не имею право.
    Вчера, я убил вашу мать. Вывел ее в поле и застрелил. Там же и закопал.»

     Далее, было затерто, а продолжалось вот так:


«когда мор находил на скотину, в этом не было ничего необычного, но когда умирали люди, умирали семьями, по неизвестной тогда мне причине, было удивительным.
      Наталья, расцветала с каждым днем все более и более. Роды не портили ее, а как будто добавляли краски, в когда-то совсем обычное, простое лицо. Я не думал, что это каким-то образом могла быть связано, пока не убедился сам, не увидел собственными глазами, что она колдует!
     Моя честь офицера не позволила мирится с этим. Во избежание позора и дальнейших злодеяний я убил эту женщину. Ту, которую, любил и лелеял, с которой связывал все будущее и зачинал детей. Я взял ее из простой крестьянской семьи в Запорожье, привез на Родину. Я никогда не думал, что может все так закончится, и всегда был далек от суеверий, народных преданий и прочей чертовщины.
   И даже сейчас я уверен, что поступил правильно!
   Простите за все, и прощайте!



Ваш отец, Алексей Товстоногов»


      Я была шокирована узнанным из письма. Так вот в чем дело! Прабабка Наталья была ведьмой! И из-за нее гибли люди! Я взяла ее портрет в руки, и мне показалось что, она улыбается. Бред, этого не может быть! Тем не менее, прабабка выглядела довольной, вроде бы ни одна черта, не исказилась, а впечатление другое.
       Мне стало жутковато.
       Этим же вечером я примерила серьги, которые забрала у сестры, после посещения дома. Было странное ощущение комфорта и волнения. Я подошла к зеркалу и была ошарашена и обрадована. Отражение было, безусловно, моим. Но, меня словно бы раскрасили естественными красками.
       Я была красивой! Яркой и цветущей! Такой, какой я видела себя в своих мечтах, в своих лучших снах. Такой, какой бы не сделал бы меня ни один салон красоты! Такой, какой мне не быть никогда! Никогда!...
        Не знаю, через какое время я очнулась, произошедшее ошеломило меня. Мысли куда-то выветрились на это время отсутствия и присутствия одновременно. Я сидела на полу, улыбалась и все еще смотрела в это волшебное зеркало.
       Теперь то, я знала, в чем дело! Судьба Лизы была в моих руках! Не век же ей самых лучших мужиков кадрить! Пришла моя очередь быть счастливой.
        Прабабка на портрете улыбалась.
   

    Лиза пошла на поправку. Она уже хорошо кушала и иногда улыбалась. Я старалась развлечь ее. Бедная моя сестренка, ей столько пришлось пережить!
     Но уже все позади. И демон, раздиравший ее плоть и забравший ее бедного ребенка, наконец, сгинул.
      Я сидела на краю ее кровати, держала ее за бледную худую руку, гладила по шелковым волосам, следила за ее успокоенной мимикой и думала: «Как я люблю тебя! Моя маленькая старшая сестренка!»


      А в чистом поле гнил родовой сундук, вместе с драгоценностями и письмом, текст которого я храню в сердце. И все-таки там, на глубине,  портрет «любимой прабабушки», наверное, хмурился.