Я бежал

Я бежал, быстро-быстро, сквозь джунгли. Это продолжалось последнюю тысячу дней. Лианы оплетали меня своими руками. Они цеплялись за ноги. Они были везде вокруг. Я бежал внутри заполненного зелёным куба. Глаза мои ничего не видели. Я бежал в кромешной темноте. Или я был слепым? Горячий мокрый воздух наполнял мои лёгкие. А ты мог дышать, когда внутри тебя кипела вода? Может, это продолжалось вечно. Разве ты знаешь, какой он, ад? Я не знаю…

Где же ты, реальность?
Я всё время слышу этот молчаливый зов. Он внутри меня. Он советует мне бежать всё быстрее. И я бегу к нему. Я всё время бегу к нему. Как я могу сопротивляться? Ты стал бы?

Я бегу – мне нужно удовлетвориться. Мне надо насытиться. Ты хочешь насытиться? Заполнить сухость жажды литром воды. Напиться прохладной влагой.
Ты тоже бежишь…

Она всегда была манящей. Она была неземная, плавная, упругая и податливая. Она лежала на застывшей простыне. Ты знаешь, как это. Лёд – это чуть прохладно. Её ступни приятно щекотали потоки ветерка. Свежесть вливалась вместе с ними в приоткрытое окно. Был закат, он придавал пространству глубину. Солнце своим розоватым краем согревало места, на которых ещё пять минут назад были наклеены мягкие вытянутые тени. Они, как кошки, грациозно перемещались.

Парадокс в том, что если ты – тень, то ты не можешь погреться на Солнце.
Ты был тенью?
Ну, хотя бы пять минут?

Она никогда не была тенью. Она, скорее всего, была тёплыми барашками прибрежных волн. Волнующей чуть солёной пеной. Расстилающейся исключительно по своей воле.
Ты смог бы взволновать море? Взволновать так, как море волнует тебя? И я не смог.

Но я остановился. Только тогда, когда выбежал на свет. Прекрасный полумрак. Глаза мои стали видеть. И различил я вокруг себя поляну в лесу, на которую я прибежал. Причудливые деревья изогнулись от старости. Непрозрачное уютное небо лежало на макушках елей. Я ступил на аккуратную дорожку, и темно-зелёный мох распрямился в том месте, где ещё секунду назад стояли мои босые ноги.

Я пошел по дорожке вперед. Там я увидел город. Семь башен возвышались до облаков, протыкали их. И таили эти башни в себе великую силу – такую, что каждый звук вначале отражался от них семь раз, прежде чем улететь в небо, к птицам.

Я крикнул – Даша! – и мой голос побежал к башням. Семь раз громкое эхо повторило твоё имя, и птицы посмотрели на меня с неба.
Ты когда-нибудь кричал так громко, чтобы птицы услышали тебя?

И я крикнул ещё громче – Где ты?! – и звук отразился от первой башни, отлетел от второй и многократно усиленный с гулким эхом врезался в третью. Она покрылась трещинами и рассыпалась. Звук застрял в оставшихся башнях и не мог вырваться наверх. Он бился, все сильней и сильней, в порывах обреченной ярости. Но башни цепко держали его. На моих глазах он стал видимым – настолько он стал плотнее.

Я теперь мог разглядеть каждую букву каждого слова. Как поразительно было мне, привыкшему к темноте, смотреть на все слова, когда-то сказанные мной. Как непривычно они лились передо мной. И то, что я увидел, чуть не убило меня. Я не мог дольше выдержать этого. Я захотел снова стать слепым. Я захотел забыть. Я захотел бежать, ещё быстрее, чем раньше.

И стало тихо…

Я снова быстро бежал. Я бежал сквозь пустыню. Раскалённый сухой воздух был твёрдым. Он царапал мою кожу, как бритвами. Я чувствовал порезы. Всё тело из-за них словно горело. Я ощущал пожар. Я горел. Я обугливался – ожоги становились из красного – чёрным. Я не мог дышать. А ты смог бы дышать, если бы внутри тебя был песок? Белый яркий свет слепил меня. Я, словно слепой, ничего не видел. Он был такой сильный, что проходил сквозь меня. Это продолжалось уже тысячи дней. Или это было всегда?

Москва,
январь-сентябрь 2004