Пражский кошмар

в Праге.

       Случилось это в солнечный, безмятежный день, как принято говорить, «ничто не предвещало беды», по набережной Влтавы прогуливались туристы, среди них затерялись и мы трое: я, Катя и ее необъятных размеров мамаша, прихватившая из Москвы свой громкий, истерический, но совершенно нестареющий голос. Воздух томился в свежести, ветер гулял на другом краю света. Катастрофа подкралась, как большая серая кошка, стараясь не шлепать водяными лапами, бесшумно, заботясь, как бы не разбудить кого. Не помню, кто из нас первым заметил, что вода достает нам уже до щиколоток, кто решил обернуться и увидел надвигающийся прозрачный каток, цилиндр которого вращался отвратительно неспешно, но как только это произошло, все бросились от него сломя голову, давясь собственными криками.
       Инстинкт самосохранения гнал нас к лесистому холму, нарисовавшемуся как задник декорации, в конце набережной. Весь его склон, как еж колючками, был утыкан остовами высохших елей, мы карабкались по нему вверх и вверх, выше и выше, царапая руки о шипастые пыльные стволы, покрытые сизыми рунами лишайника, память в такие моменты имеет глупую способность заострять внимание на подобных деталях, многие не выдерживали темпа и скатывались вниз, головой в водовороты, с готовностью заливавшие им в глотки сияющую на солнце жидкость и уносившие тела на дно. Старые и чахлые пали в первых рядах. Жизнелюбивую Светлану Сергеевну подвело коварное дерево: оно сломалось под ее весом, и она, выкатив от страха круглые глаза, гаркнув в последний раз с ее обычной требовательностью, подразумевающей беспрекословное подчинение: «Катя!» - забарахталась внизу. «Я не брошу ее», - тихо сказала абсурдная Катя и последовала за своей матерью. Через пару секунд обе скрылись под водой, сжимая друг друга в объятьях.
       Я продолжала путь наверх. Нас осталось несколько десятков, а может - около дюжины. Большой ветхий ангар, в котором мы думали укрыться, не выдержал напора реки, подмывшей его фундамент, и развалился на четыре стороны, обрушив свои стены на головы людей под нами.
       Дальше моя память пренебрегает логикой и хронологией. Я вижу, как плыву по узкой улице, вода теплая, по-прежнему серебристо-серая, прозрачная и сияющая, в окнах затонувших этажей застыли лица тех, кто верил в герметичность своих убежищ. Меня осеняет безумная мысль залезть в одно из окон, спрятавшееся под веком жалюзи, но на мой оглушительный стук немедленно высовывается рука с медной табличкой «Мест нет».
       Может, это и к лучшему, потому что я, на свое счастье, замечаю вдали достаточно высокое здание – помесь Орложа, черной пражской башни и церкви Богоматери Тынской. Его макабрическая вертикаль сейчас для меня символ спасения, по ней уже взбираются какие-то разноцветные людишки-муравьи. Увенчанная крестом колокольня обещает отсрочить смерть от удушья, доверимся ей, раз уж больше ничего не остается.
       Каждый выступ дается мне с трудом, кажется, секунды забиваются мне в легкие, пульс частит, в руках – мерзкая дрожь, невидимые гномы колотят молоточками по пальцам.
       Я готова расцеловать горгулий: мои скорпионы, мои обезьяны, мои скаты, они становятся прекрасной опорой для слабеющих рук, для налитых свинцом, испуганных ног.
       Влтава уже расправилась со старинными особняками на площади, от них остались одни дымовые трубы, которые яростно всасывают воду в свои жерла. Мусора нет, стихия тиха, ровна, неумолимо-аккуратна, как хирург.
       В одной из неглубоких ниш башни я нахожу записку с телефонным номером и пару монет с двуглавым орлом. Что же, и у этого должно было быть свое объяснение.
       Краем глаза я наблюдаю, как девочка-подросток срывается с лепнины, окаймившей аляпистой завитушкой балкон ратуши. Тоже грандиозной высоты постройка, но не чета Орложу – вот они, часы, я опираюсь кончиками пальцев ног об их стрелки, стою мгновение балериной на пуантах, а потом опять продолжаю неуклюже ползти к своей цели.
       Отец бросается вслед за своей дочерью, и я испытываю лучезарную радость от того, что я одинока. Какой-то мужчина, потеряв равновесие, хватает меня за босую ногу: я в юбке, о какой вид, должно быть открывается ему, ведь я сейчас раскинулась, подобно пауку, на черепичной скользкой крыше, главное – ухватиться за крест, он же флюгер, в глазах двоится, и неподвижное движется так убедительно…
       Вот я и воцарилась. Река всего в каких-то десяти метрах под нами, она съела циферблат, и часы уверенно бьют на глубине, время есть закон. Русский, одетый в мешковатую куртку явно с чужого плеча, обязанный жизнью удачно подвернувшейся женской ножке, устраивается рядом со мной и пытается отдышаться.
       Очевидно одно: мы в безопасности, наводнение «исчерпало» себя собой же. Я молюсь Господу, благодарю Его, целую перекладину огромного золотого креста, у основания которого мы примостились.
       Солнце резвится по-прежнему, слепит. Несмотря на все неудобство моей позы, мне нисколько не хочется оказаться где-нибудь в другом месте, ведь я так благодарна этой крыше. В воображении мелькает красный вертолет с веревочной лестницей, но это случается только тогда, когда я окончательно осознаю, что Влтава отступает. Черный позвоночник моей башни начинает постепенно оголяться.
       Хотя на кресте для меня минула вечность, сердце так же неистово колотится. Мой сосед принял решение спуститься, я же предпочитаю удостовериться в том, что стихия не проявит вероломства еще раз. Не напрасно – когда на мокрую площадь высыпают толпы людей, притаившихся до поры невесть где, выползших из неведомых щелей, история повторяется. Они, правда, еще не знают, что по одной из улиц, ведущей к площади от набережной, прямо сюда направляется серебристый водяной смерч, и стены домов только усиливают его мощь.
       Я закрываю глаза, чтобы не видеть. Вздох-выдох, выдох-вздох, пока не дойдет до тысячи, лучше – до двух. Глаза равнодушно слипаются, сбрызнутые клеем переутомления, ужас – лучший абсорбент энергии.
       Когда я вновь открываю их, площадь возрождается ровно на том же месте, мокрые камни взывают о внимании солнца, которому не до них, оно стремится бухнуться за горизонт, напоследок обтерев поруганные «памятники архитектуры» своим желтым шифоном.
       Город устоял, но верится с трудом, что чудовищная проделка Влтавы не станет предвестницей Мирового Потопа.
       Высота угнетает меня меньше, чем глубина, но тем не менее … мой спуск занимает около часа, куранты отвешивают мне оплеухи, от которых я надолго глохну. Лучше быть глухой, но живой, чем мертвой и все слышать, утешаю себя я. Было бы обидно нелепо сверзиться после такого триумфа.
       Надо же, я почти у цели, последние три метра до земли я пролетаю по воздуху, но удар пятками о камни – не самое страшное, что бывает в жизни.

       Аллилуйя. В центре Староместской площади, у памятника Яну Гусу, уже выстроились кислотно-желтые двухэтажные автобусы. Они отвезут всех, кто уцелел, если такие найдутся, конечно, в аэропорт. Пока внутри пусто. Я сажусь у окна, смотрю на угрюмый Орлож, чтобы проснуться в своей кровати, под одеялом, на котором застыли, как приколотые, сюрреалистические бабочки в форме параллелограммов. В окно светит закатное солнце.