Превосходная с. о

 Мы ехали уже больше часа по ночному, забитому машинами мрачному Ярославскому шоссе – я, мама, сестра c мужем, их сын. Ехали на дачу тети, которая предоставила мне свой дом на время моего отпуска. До этого на этой даче я был всего один раз. Естественно, как туда добираться, я помнил весьма приблизительно. К тому же я не собирался ездить туда на машине. Ну и не знал я, что моя большая и дружная семья примет мое предложение – провести выходные вместе. Они согласились, и мы поехали. На машине.
Мама шипела, сестра истерила, муж сестры нервно курил в мою сторону. Сын сестры был спокоен и отчасти счастлив - все вокруг привычно орут, но на этот раз почему-то не на него.
 Все были уверены, что дорогу я забыл исключительно из-за собственной невнимательности и рассеянности. А я чувствовал себя капитаном команды по фехтованию, забывшим амуницию своих подопечных в вагоне Нью-Йоркской подземки. Мне казалось, что в принципе, поворачивать с шоссе еще рано, с другой стороны, понимал - сейчас пропустим поворот и тогда нам обеспечена сплоченная семейная ночевка в темном подмосковном лесу.
 В автомобиле ВАЗ 2109. Впятером.

В этом году я впервые за последние пять очень непростых лет получил законные по КЗОТу 14 дней ничегонеделания – отпуск т.е. Должен был поехать в сторону моря.
Но вышло так, что за три дня до отпуска я расстался со своей девушкой, с которой планировал ехать в Крым и сдал свои билеты в кассы вокзала.
Дышать раскаленным, пропитавшимся бензиновой вонью и источавшим липкое уныние втоптанным в него уставшими от августа жителями города асфальтом не хотелось. И тогда я решил уехать в этот загородный дом и провести там свой отпуск.
 В одиночестве.
Узнав о моем решении, все вокруг начали наперебой кричать, что две недели я там не выдержу. Максимум, что мне давали – несколько дней. Я знал про все это только то, что знал я один.
И вот зачем-то решил провести свои первые загородные выходные, собрав всю свою семью. Быстрые сборы, шум, крики, ссоры – и мы в машине, движемся по ночному Ярославскому шоссе…

 Я смутно помнил, что сворачивать с Ярославского направо надо после какого-то кафе, возле которого стоит огромный каменный олень. Это все, что я мог сказать моим попутчикам, но им этого явно было мало. Лучше бы я вообще молчал про этого оленя. Завидев дорожный знак или рекламный щит с любым животным, они начинали дружно кричать мне на ухо: «А может быть этот олень? А может быть лось? Медведь?! Ну, как ты мог забыть»!?
Не знаю, это у них юмор такой или они просто решили добить меня морально. В любом случае, я уже сильно пожалел, что уговорил их всех встретиться вместе и устроить семейный выезд на природу.
Я в своей семье – отличная возможность выговориться, выместив на мне все свои неудачи и ошибки в собственной личной/семейной жизни. И вообще в любых своих неудачах. Такой, блять, клоун-петрушка семейный - полный набор всего, чего, по их мнению, у нормального человека быть не должно: непривычный для них род деятельности, странные увлечения, замкнутость и общая ****утость. В любом случае я был рад, что хотя бы так приношу им какую-то пользу.
Повезло моим со мной, чего уж там.
Когда флюиды семейного негодования уже грозили выжечь весь кислород в машине, я решил остановиться и позвонить хозяйке дачи. Вышел из машины, отошел на безопасное от моих родственников расстояние и набрал заветный телефон. Времени было уже что-то около часа ночи и мне, естественно, никто не ответил. Возвращаться в машину с такой радостной вестью совсем не хотелось. Решил сделать вид, что по-прежнему дозваниваюсь и выясняю правильный маршрут. Простояв так с никуда не звонящим у уха телефоном минут пятнадцать, понял, что оттягивать возвращение в милый и родной семейный серпентарий бесполезно. Вернулся в машину и, сжав губы, выпалил: «Спит она уже, трубку не берет». Сжался и с завистью посмотрел на дурацкий освежитель воздуха, болтающийся под зеркалом. Позавидовал его простому предназначению и тому, что ему не надо хоть раз в жизни попытаться собрать всех своих и провести совместный семейный уик-енд за городом.
Реакция на новость была очень разная, но одинаково для меня неприятная: кто-то по инерции матерился в мою сторону, кто-то предложил вернуться в Москву и вычеркнуть из паспорта мое имя в графе «Дети».
Я уже не обращал на все это внимание и ровным, ничего не выражающим голосом, предложил ехать дальше, соврав, что вот только что типа вспомнил - поворот будет через пять минут.
Не знаю, на что я надеялся, сделав такое обнадеживающее и лживое заявление. И не знаю, что было бы, если бы через пять минут, мы не увидели по правой стороне придорожное кафе. А возле кафе – огромного каменного оленя…

С дачей этой изначально все было очень непросто. Еще в начале лета моя тетя предложила приезжать на выходные в ее пустующий дом где-то во Владимирской области. Сами они давно им не пользовались, предпочитая более обжитый и находящийся значительно ближе к Москве свой второй загородный дом. Но у нас что-то постоянно не складывалось. То тетя не могла встретиться и отвезти меня на дачу, чтобы все показать и вручить ключи; то у нас возникали какие-то дела мешавшие пересечься и стать счастливыми обладателями загородного дома.
В конечном итоге все разрулила дочь моей тети. Узнав о нашей постоянной временной и маршрутной несовместимости, она проявила непривычный для нее организаторский талант и сделала так, что в первых числах августа я мчал с ее отцом смотреть эту злосчастную дачу. И ехали мы с ним ранним летним вечером. Светло еще было, понимаете?!

Ну вот зачем люди ездят на дачи? Понятно, что воздух свежий. Известно, что отдыхать где-то надо. Я, конечно, и до этого бывал на всяких разных дачах. Но те поездки имели локальный и хорошо спрогнозированный результат: приехать на выходные, обдолбаться, утром продолжить, пережить к вечеру воскресения все отходняки и вернуться обратно. Нормальная, по-моему, схема и грядки полоть никакие не надо.
Наверное, это очень такая индивидуальная черта – любить ездить почти каждые выходные на дачу и заниматься там всякими обычными для дачи делами: утро/день – работа по участку, вечером – неизменный столик под яблоней, старый свитер, водка и шашлык.

Семейный отдых на даче: разговоры об уже тысячи раз говоренном, привычные, слышанные по сто раз шутки. Обед под яблоней, вечерняя водка под плохо прожаренное (зато, шашлык!) мясо.
Плохо ориентируясь в сложносочиненных правилах семейных посиделок и, помня о веселой сюда совместной поездке, пытался что-то делать, чтобы не выпасть из традиционного семейного отдыха: старался смеяться, когда все смеялись, фальшиво принимал участие в семейных спорах, принимая их, конечно, точку зрения. С радостным не задором обсуждал мое дальнейшее здесь пребывание. Слушал в тысячный раз: «Дня три здесь проживешь, а потом не выдержишь и в Москву вернешься». Я же думал совсем о другом. Думал о том, что скоро вечер воскресенья, они все-таки уедут в Москву, я привезу сюда собаку и, наконец-то, останусь один.
Утром воскресенья я и муж сестры похмельно вздрагивая на ухабах неровной дороги, съездили в город, забрали мою собаку и привезли ее на дачу.
Как только мы приехали, семья стала собираться в Москву. С подозрительным для них, наверное, воодушевлением я всячески способствовал скорейшему их отъезду – помогал собирать вещи и таскал их в машину. Приближал, как мог.
Наконец они собрались, на прощание прикоснулись поочередно губами к моей щеке и надавали кучу бесполезных советов. Уехали.
А когда они уехали, мне стало жалко, что они уехали. Даже и не знаю почему.

Еще в начале лета, сижу и разговариваю с хозяйкой дачи по телефону, она рассказывает:
 - Денис, там просто прекрасно! Большой участок, два дома, электричество, вода, лес, огромное озеро в пяти шагах! Поезжай туда как-нибудь, тебе там очень понравится!
И там действительно было просто прекрасно! Но в то время, когда дачей кто-то занимался (примерно 10 лет назад). А в августе 2004 все это выглядело так: небольшой участок, ощетинившийся крапивой и другими сорняками, удрученно-покосившийся забор и насрано рядом.
На участке - два дома. Первый – тот, что был еще как-то пригоден для житья – оказался маленькой бытовкой с почерневшим от постоянного протекания потолком, проломленным полом и отклеивающимися обоями. Если посчастливиться открыть с двадцать первой попытки обречено покосившуюся входную дверь – попадаешь в малюсенькую кухоньку. В кухоньке стоял обеденный стол, пожилой растрескавшийся шкаф («сервант»), три калеки-стула, тепловое приспособление под названием «одноконфорочная плитка» и печка-буржуйка – а к ней кочерга. На вздувшихся стенах гламурно пестрели плакаты и картинки пост-перестроечной эпохи: мутный пейзаж какой-то речушки, гравюра с двумя гомоэротично переплетенными в борьбе за шайбу хоккеистами и настенный календарь за 1989 год.
Из кухоньки дверь вела в узкий и грязный как у нерадивого троечника пенал – комнату, в которой стояли две двуспальные кровати. Для полного бытового счастья в комнате еще стоял очередной «сервант», которого уже много лет подряд тошнило от старых газет и журналов, которыми он был туго забит. Где-то под потолком болтался висельник-ночник. Деревянный пол. Запах вечной сырости. Опять же плачущие гнилыми слезами обои. Ощущение не тепла.
Здесь мне предстояло провести свой самый незабываемый отпуск.

Электричество было, вода – тоже, но в виде торчащего из-под земли крана с холодной водой - за домом, в крапиве.
Второй – большой – дом был ничего так. Снаружи. Если войти вовнутрь…
В общем, незачем было туда заходить: дом был не достроен. Делать в этом доме было нечего, кроме как ходить туда кое-зачем. (Нет, не за этим).
Оценив обстановку и, вдохнув вкусного воздуха Верхних Двориков, я начал там жить.

Жить я начал неправильно. Проводив семью, взял собаку и поспешил в местное сельпо – магазин обслуживающий наш дачный поселок. Там помимо всякой мелочи (еды, хоз. принадлежностей и т.д.) я купил ровно столько алкоголя, сколько мог дотащить до дома – просто хотел отпраздновать наступление полноценного отпуска.
Неспешно прохаживаясь по участку, подмечая, где и что предстоит сделать, чтобы привести его в хоть какой-то вид, не спеша выпивал, наблюдал за ошалевшей от природы и свободы Винни; чувствовал себя, в общем-то, превосходно: я и собака, воздух и солнце, алкоголь и босиком.
Я не знаю точно, сколько я так ходил, помню только, что накормил в тот вечер Винни праздничным ужином и начал пилить дрова. Я ж типа на дачу приехал, обязан выпивать, жечь костер и жарить на нем шашлык.
А утром я проснулся от саднящей боли на ноге. Повинуясь инстинкту выпивающего человека, не спеша, без рывков, оторвал голову от подушки. Сел в кровати, начал думать.
Я точно понимал: вчера я напился. Точно помнил, как укладывал Винни спать на ее индивидуальный диван, а перед этим о чем-то серьезно и долго с ней беседовал. Вспомнил даже, что умудрился, не отпилив себе руку, заготовить дров для костра. Саднящая на ноге рана – ожог от костра – и это я помнил. Но вот что серьезно меня озадачило и даже смутило в то утро, - это шашлык. Мясо резал - да, было дело, помню. Сидел у костра и типа его жарил – тоже было. Но абсолютно не помнил – ел ли я его…
Если ел, то не должен был по идее так напиться, правильно? А если не ел, то зачем я его вообще жарил и куда же все-таки я его дел?
(Это я сам себе такие вопросы в то утро задавал).
Шашлык я обнаружил на кухне. Психично нарезанные куски немного подкоптившегося сырого мяса лежали в тарелке. А тарелка стояла на серванте – на самой верхней полке…
Отвечать самому себя на свои же вопросы сил у меня больше не было, поэтому я, машинально посмотрев в окно (не видят ли соседи, с какими результатами я встречаю первое мое здесь самостоятельное утро) убрал тарелку в холодильник, решив, что когда отойду от последствий вечера, что-нибудь для себя решу.
Накормил Винни, позавтракал и вышел во двор с твердым намерением начать вести полноценный загородный отдых, наполненный свежим воздухом Верхних Двориков и не обременяющим физическим трудом от которого так приятно по утрам ноют мышцы.

 Жилище мое располагалось на окраине жилищного образования и для того, чтобы сходить в магазин или просто гулять с Винни и наслаждаться совместно девственными пейзажами Владимирской области, надо было пройти через весь поселок.
 Наблюдая за тем, что за дома там стояли, и что произрастало на приусадебных участках, я умильно и нефальшиво восхищался.
Например, там был дом, который я сразу назвал про себя «Космонавт, который не прошел очередное плановое медицинское обследование и, сильно сдав после этого, сидит на крыльце и разучивает на акустической гитаре старые хиты Жанны Агузаровой.» Дом-то был вполне себе обычным – покосившаяся избенка покрашенная потускневшей от времени зеленой краской. Но хозяин дома явно был модником. Или полным шизофреником. (Хотя, как правило, одно подразумевает другое). Короче дом этот был обшит выпуклыми алюминиевыми конусообразными штуками. Ну, как корсет изготовленный Ж-П. Готье для Мадонны, только металлический и приплюснутый сверху. Такой дом смотрелся невообразимо прекрасно: искажал и отражал солнечные лучи так сильно, - лазер, бля! - что в огороде том наверняка вырастали гигантские космические растения как в книге «Незнайка на луне». Плохо было то, что ворованных (наверняка) алюминиевых металлоконструкций не хватило на весь дом. И под самой крышей и у окон зияли немодные такие дыры, обнажая исконно- унылую зеленую владимирскую доску.
Еще там был дом, который мне очень понравился. Хотя жить в таком доме я, наверняка, не смог бы. Он был какой-то весь из себя сказочный что ли. Бодренького желтого цвета, красные ставни и крыша, разноцветные точеные фигурки на крыше и крылечке. Пряничный дом. Хотелось подойти и откусить кусочек. Наверное, в доме том жил какой-нибудь московский художник, что рисует пасторальные картинки. Или гомосексуалист. Или и то и другое сразу.
На одном из участков стояла малюсенькая бытовка, спать в которой, можно было только стоя – такая маленькая она была. Зато посреди участка стоял огромный а/м «Победа», а все остальную площадь занимали какие-то однообразные лопуховидные растения. Это значит, что на первом месте у человека автомобиль, на втором – лопухи, а собственный комфорт – только на третьем.
Был там участок, территория которого была засажена одними цветами. А из стоящего на участке симпатичного деревянного домика (тоже увитого по самую крышу цветами) всегда лилась какая-то приятная музыка типа Lali Puna - иностранная девочка что-то электронно нашептывала: грустно и красиво.

Очень хорошо проснуться в загородном доме, позавтракать, сходить искупаться и позагорать, вернуться и пообедать, поваляться-подремать под яблоней с любимой книжкой, проснуться, поужинать и пойти тусовать-выпивать с такими же, как и ты «дачниками».
Очень хорошо. Но я так не умею.
Врачи говорят, что для здоровья очень полезен физический труд на свежем воздухе. Врут, конечно, труд не может быть полезным. Но я, тем не менее, решил заниматься простым и полезным физическим трудом, который так был необходим мне в то лето.
После завтрака брал косу (настоящую такую косу, с деревянной ручкой) и принимался за работу. Косил заросли травы, сгребал ее граблями в маленькие кучки. Трава лежала, подсыхала, и я сносил ее в одну большую кучу – stog т. е.
С подмосковной флорой отношения у меня были всегда не дипломатичные, поэтому я скосил, увлекшись, много лишнего: кусты с неизвестными мне ягодами (крыжовник, как выяснилось впоследствии), какие-то зеленые палки (лилии – тоже после узнал).
Каждый день рубил-пилил дрова для печки. Не то чтобы мне это очень нравилось, но если не заготовить днем достаточное кол-во дров, ночью пришлось бы туго. Августовские ночи в Верхних Двориках немилосердны все-таки в своей температурной ипостаси.
С дровами там была засада, поэтому я, ничуть не парясь, ходил в недостроенный дом, залезал на хлипкий чердак и набирал там нужное мне кол-во отличнейших сухих досок предназначенных для строительства. (Вот зачем я в тот дом ходил).
…Позднее утро августа. Я - любитель синкопированных ритмов и зашифрованных мелодий, lj-user и в @ хожу – стою в одних трусах и кошу траву настоящей косой, прерываюсь ненадолго, чтобы выпить стакан parnogo moloka, потом кошу снова….
И не надо LSD.

Несмотря на полное отсутствие всех медийных приспособлений – радио, ТВ и т.д., в Олимпиаде по мере своих возможностей я все-таки участвовал.
Занимаясь как-то совсем не олимпийским видом спорта – стекло, по-моему, вставлял в окно, чтобы поменьше мерзнуть и вообще жить веселее – получил такой вот SMS: «Открытие Олимпиады смотришь? Там Bjork выступает!»
 Мне, признаться, в тот момент, мисс Гудмансдоттир, совсем неинтересна была. Просто вставляя голыми руками стекло под моросящим дождем (перчатки про.бал в тот день где-то) черствеешь как-то что ли…

Устроенный быт облагораживает человека, если быт конечно хоть как-то устроен.
Быт не смог меня облагородить – у меня его просто не было. Мыть посуду и стирать вещи посредством тоненькой ледяной струйки из маленького крана стоящего на улице я быстро привык. Даже когда (довольно часто, в общем-то) это приходилось делать под холодным дождем.
Вот что действительно было неудобно, - это отсутствие душа. Душевая там была в домике, но по внешнему ее виду было похоже, что каждую зиму в нее забирались все БОМЖи Владимирской области и предавались там своим нещадным гигиеническим утехам. А за собой потом не убирали. Нельзя там было мыться, короче.
Душевую решил построить сам. За домиком стоял сарай, в котором не хватало двух стен и одного потолка. Зато в одной из двух стен, почему-то было вставлено окно. (Разбитое, конечно). Выдернул из щербатого пола всю траву, убрал осколки стекла и прочий мусор, разровнял площадку, положил на нее вместо отсутствующего коврика из IKEA кусок бетонной плиты – и все, душевая готова.
Вода поступала из найденного мною допустимо дырявого шланга, а тот, естественно крепился при помощи проволоки к крану с водой.
 Ледяной водой.
Вот и все, быт стал полностью налажен. Единственно, что было не очень удобно (не мне впрочем), - мой моральный облик в момент приема душа. При даже небольшом даже желании, видеть меня могли все жильцы соседних домов. Но на это я не обращал внимания – не я же за ними наблюдаю, не переживал в общем.
Ну и холодно было ужасно стоять мыться ледяной водой при температуре воздуха + 15. А так вполне себе условия.
Стою как-то моюсь. С интересом наблюдаю за кустами соседской крапивы, которые очень странно шевелятся и говорят голосом пожилой женщины. Думаю над таким феноменом, трясясь от холода, и вдруг вижу, что крапива начала неприлично-таки шевелится, раздвигаться и к прозрачному забору из сетки rabitza выходят две пожилые женщины. Видят меня. Я стою голый, естественно и смотрю на них. При желании (хотя такого желания у меня, естественно не возникло), я мог бы сделать 5-7 шагов навстречу истошному их ору и граду звонких пощечин за мой срам, который воскресил в головах этих немолодых женщин то, о чем они ввиду возраста давно стараются не думать.
Но все мы решили сделать вид, что ничего такого не произошло: они не по старушечьи ловко юркнули за свою крапиву, а я - продолжил свои водные процедуры.
А как-то раз во время мытья пошел сильный дождь. Потолка над головой у меня не было, поэтому дождь оказал мне неоценимую услугу, поливая на меня сверху: дождь был много теплей воды из шланга. Только вот напор был слабоват.

…Он повез меня на дачу на ужасно неудобной машине. Мы ехали на заднем сидение, на котором мне было тесно, и в окно он запретил высовываться. А когда мы все-таки доехали, я тут же нагадила ему у забора – чтоб знал, как с такими хрупкими девушками как я обращаться.
Ну, вообще там здорово было очень. Бегала целыми днями по участку, спала, когда хотела, купалась в озере, гуляла по огромному полю с офигенным, наполненным чудесной и липкой грязью, болотом. Мне он, правда, запрещал валяться в этой грязи, кричал, что я Хрюша после этого и ему типа стыдно со мной такой к людям выходить. Кричит, а сам не злится - улыбку прячет. Я-то хорошо его знаю.
Зато на участке мне можно было делать все! Там росли деревья, ветви которых были плотно усыпаны чудесными маленькими мячиками – мягкими и кисловатыми. Я как попробовала первый, валяющийся на земле мячик, сразу стала прыгать на нижние ветви и срывать остальные. Он видел это, но даже и не ругался. Наоборот, сам постоянно кидал мне их, а когда мячик становился каким-то сдувшимся, срывал с ветки новый и кидал его мне. Потом он показал мне такие ветки, на которых росли маленькие темные шарики. Наклонил одну из них и предложил сорвать самой. Я попробовала – мне понравилось. Он называл это smorodina. И говорил при этом: «Ешь, Винюш, не парься – все равно чужое».
Еще он показал мне кусты с malina. Тоже ничего, только ветки колючие.
Каждый день приезжала такая белая машина, в багажнике которой стояли огромные железные миски, а в них - вкусняшка необыкновененская. Он называл это parnoe moloko. Из машины выходил дядька, мой протягивал ему две пустые бутылки из-под воды, сам шел расплачивался, а я оставалась около дядьки и смотрела как он наливает нам это moloko – следила, вдруг не дольет.
С этого самого molokа я даже поправилась. Он наливал мне каждый день по две моих миски- круто было.
Через три дня, как я туда приехала, начались дожди. Он сидел дома, что-то писал и отпивал из бутылки; а я все равно носилась по двору и валялась в грязи. Он не запрещал мне гулять целыми днями, только когда с меня слишком сильно текла грязь, отказывался со мной целоваться и не пускал на диван.
Спала я с ним в комнате – на отдельном диванчике. Он постелил мне одеяло, положил целых две подушки. Я за это не лезла к нему на кровать. Спала я чего-то много. Как он ложился, ложилась и я. Вставала тоже вместе с ним, не раньше. А еще если мне ночью надо было выйти на улицу по своим женским делам, я подходила к нему, тихонько скулила, он вставал (даже не ругался), открывал маленькую дверь, я выбегала на улицу и, пока он стоял у двери и ждал меня, успевала сделать все свои дела и возвращалась досыпать. А он курил и пускал изо рта такие kolechki молочного цвета.
Я его охраняла. Лаяла на всех, кто проходил мимо нашего дома. Еще постоянно лаяла на нашу добрую соседку, которая долго думала, что меня зовут «Винкин» и говорила «какой красивый мальчик».
 Я на нее не обижалась.
 Она постоянно звала моего и давала ему всякие вкусности для меня, и говорила при этом: «На вот, дай собачке своей, а то у меня уже долго лежит, боюсь испортится». Мне мой потом рассказал, что все, что она давала, было куплено ею всего несколько дней назад в магазине Perekrestok (это он по маркировке как-то определял) и давала она это все просто из-за доброты своей.
Но я все равно на нее постоянно лаяла, правда тише, чем на всех остальных. Дома-то мне лаять не разрешают.
Когда мы ходили гулять на поле, там стояли такие огромные в бурых пятнах собаки. Они почему-то совсем не обращали на меня внимания, не реагировали на лай, постоянно ели траву и вообще были какие-то неигручие. Мой мне объяснил, что этих больших собак зовут korovami, и что это они делают для нас moloko. Я ему, конечно, не поверила – не могут такие неигручие и скучные собаки такую вкуснотищу делать.
Иногда он на меня сердился – это когда он брал большую палку, делал из нее много-много маленьких, складывал у печки, а я таскала их потихоньку во двор и разгрызала. Сердился он, правда, не долго. Покричит немного, и успокоится. Потом подзывал меня; мы шли с ним в большой вкуснопахнущий свежими палками дом; он по лестнице залезал на самый вверх, брал оттуда еще больше палок, нес их в дом и все повторялось заново.
Так я и прожила там эти дни. Однажды вечером у дома остановилась та самая машина с неудобным задним сиденьем, и я поняла, что меня сейчас повезут домой. Мы выпили с ним na dorojku по кружке молока и поехали.





Мне очень нравилось наблюдать за Вини.
 Та совершенно обезумевшая от свалившегося на нее счастья и свободы, носилась по участку, прыгала на яблони, лаяла нагло на всех проходящих людей и была полностью счастлива.
Очень странное чувство – наблюдать за тем, кому сейчас очень хорошо и кто думает, что вокруг никого нет.
Года 4 назад я с сильнейшего похмелья вынужден был рано утром приехать по делам в район Китай-города. Сделал все необходимые дела, вышел из здания и понял, что мне обязательно надо где-то посидеть, в себя прийти. Зашел на Маросейке в маленький уютный дворик и сел на скамейку. Передо мной в песочнице сидела маленькая толстая девочка в коротком белом платьице и с белым же бантом. Меня она не видела. Она что-то увлеченно лепила из песка и разговаривала сама с собой. Прислушавшись, я понял, что девочка имитирует разговор своих родителей. Например, она что-то выговаривала папе от лица мамы, а потом защищалась от лица папы. А потом она зачем-то пукнула. Довольно громко. И в этот самый неподходящий момент она обернулась и увидела меня. Тут же вскочила, одернула платье и смешно засеменила в сторону подъезда. Я тоже встал и пошел к метро.
Неизвестно, кто из нас больше смутился от всего произошедшего.


Отправляясь туда, взял с собой две проверенные временем книги: «Над пропастью во ржи» Сэлинджера и «Приключения рядового Весли Джексона» армяно-американского писателя В. Сарояна.
Я по 140 раз перечитывал эти книги до этого. Знал их почти наизусть. Но раньше я никогда не читал их одну за другой.
 А тут вот получилось.
 А когда прочитал (сначала Сэлинджер, потом Сароян), подумал, что эти книги как-то очень связаны между собой.
Во-первых, примерно совпадает время, место действия и общая идея - 40-50гг, Америка, последствия и следствия войны, сходство главных героев.
В принципе, Весли Джексон это и есть Холден Колфилд, только чуть-чуть повзрослевший. Холден в конце книги явно имеет все шансы попасть в военную академию. Но понятно, что и оттуда его выгонят, и тогда он по любому попал бы на войну простым рядовым. Как простой рядовой Весли Джексон про которого и написал свою книгу Сароян.
Ну и характеры и все остальное Джексона и Холфилда слишком похожи - «Над пропастью во ржи-2» какое-то.



Отрывок из тел. разговора: «А тебе не страшно там одному – там ведь такая глушь и темнота. А если кто-нибудь залезет ночью и ограбить попытается?»
Во-первых, я был вооружен: два ножа, топор и напильник. Ну и коса, несомненно, придавала здорового оптимизма.
А, во-вторых, если бы кто-то и попытался залезть ко мне – это было и не так уж и плохо. Хоть какое-то общение с внешним миром.
 


Главным человеком Верхних Двориков считался продавец местного магазина. Люда – так ее звали
Лет - около тридцати. Формы – околорубенсовские. Розовый рабочий халат и главное украшение – корейский «телефон-раскладушка», болтающийся как маятник на шее Люды.
Эта Люда была абсолютной властью жилищного образования; абсолютным секс символом среди местных и приезжих мужчин; главным собеседником и неким даже коммуникативным центром. Она не любила и не умела торговать. Зато она любила и умела быть в центре всеобщего внимания.
Я подходил к магазину и видел Люду, которая, сонно жмурясь уставшему августовскому солнцу, пила на крылечке пиво и чистила воблу, аккуратно складывая золотистую рыбью плоть на розовый подол своего халата. Увидев меня, Люда недовольно хмыкала и словно нехотя, отпивала солидный глоток из банки, клала в рот кусочек воблы, лениво (но с достоинством) поднималась и заходила в магазин. Там она вставала за прилавок, обязательно открывала крышечку телефона (словно засекая, - сколько я отниму своими пустяками ее законного времени) и говорила внезапно официальным и солидным голосом: «Здравствуйте, слушаю Вас».
У Люды был слегка своеобразный взгляд на формулу «продавец-покупатель». Аксиому «покупатель всегда прав» она истолковывала по-своему. Покупатели ее магазина всегда были правы, но только в том случае, если их выбор совпадал со вкусами самой Люды.
Например, если попросить у нее плитку шоколада с орехами, Люда незаметно для покупателя клала в пакет плитку шоколада с ягодами. А если кто и заметил бы подлог, то Люда запросто, ничуть не смущаясь, пропела бы ему: «Ооооой, ну а зачем Вам с орехами шоколад? С яяяяягодами-то вкуснееееей».
 Так было несколько раз. И не только с шоколадом. И не только у меня.
Девушка в рабочем и розовом была уверена, что все приехавшие отдыхать в Верхние Дворики особи мужского пола, преследуют одинаковую цель: пить и пытаться приставать к ней. Она искреннее удивлялась, если кто-то из мужчин пытался покинуть магазин, не купив хоть какого-нибудь алкоголя. Один, явно уже выпивший свою и мою нормы мужчина, купил продуктов, минеральной воды и направился было к выходу. Люда заметила это и попыталась, как могла, исправить ситуацию: «Мужчина, ну если пить совсем нельзя, то хотя бы пива возьмите».
Как-то я покупал у нее сигареты. «Моего» сорта не было, спросил у нее что-нибудь похожее.
- Этих нет, этих – тоже нет
- А что есть?
- Пиво есть. Свежее!


Иногда, когда я ходил в сельпо или видел проходящих за моей калиткой людей, я не мог точно сказать: кто же они, чем занимаются в городе. Люди, попадающие на какой-то более-менее долгий срок в непривычную для них загородную среду обитания, полностью меняются. Или стараются хотя бы жить совсем не так, как они жили в городе.
 За невысоким заборчиком копошится в грядках женщина. В платке, надвинутом на глаза, в застиранном свободном платье, предназначенном для работы в огороде. Полное отсутствие косметики, тихая умиротворенная речь – моя соседка справа – Галя. Простая женщина, говорит со мной о недавнем граде, повредившим грядки с огурцами, о ценах на молоко, о небывалом урожае яблок. Галя в среде дачного времяпрепровождения. Иногда вдруг она говорит удивительные все же вещи. Беседуя со мной о том, сколько я могу здесь прожить – один, в полуразрушенном доме, она неожиданно заявляет: «Конечно, все это очень индивидуально; все зависит от степени восприятия одиночества. У каждого она своя».
А вот из гаража, что стоит на территории Галиного участка, выезжает хороший автомобиль. За рулем – солидная женщина в дорогом брючном костюме. Макияж, уверенный взгляд – моя соседка справа - Галя. Увидев меня, она притормаживает и, картинно стряхивая пепел наманикюренным пальцем, говорит со мной о «произволе ГИБДД», о начавшемся турнире «Лиги чемпионов» по футболу, о том, что вертикаль власти настолько укреплена, что уже походит на шест для стриптиза, у которого танцуют наши политики. Галя едет в город. И своими мыслями Галя уже в той, совсем иной среде. Она уезжает руководить своей строительной фирмой и на прощание говорит удивительные все же вещи: «Ой, завтра буду сидеть в префектуре на совещании, и думать о своих грядках с патиссонами – как бы не померзли».

 Я знал, что дачный поселок принадлежит какому-то министерству, чуть ли не образования. Следовательно, люди по большей степени должны там отдыхать интеллигентные или хотя бы культурные.
Но все привычные устои рушились на моих глазах.
Я решительно не мог сказать – что за люди ходят по дорожкам Верхних Двориков. У 90% мужчин и юношей, что я там встречал, из карманов штанов предательски торчали горлышки водочных и иных бутылок. У 90% женщин и девушек – из штанов торчали розовые трусы.
Да и вообще как-то трудно было определить, чем занимается тот или иной человек. Униформа одинаковая: застиранные майки, вытянутые на коленях и на жопе треники. Общее настроение – тоже: неспешная растянутая речь и чувство сытой лености.
Единственно верный признак социального статуса – выбор алкоголя в сельпо. Чем образованней и успешней был человек, тем проще и дешевле были приобретаемые им спиртные напитки. Водку Владимирского ликеро-водочного завода (37 руб. за 0,5 литра) я и сам пил с удовольствием.

Я, мягко говоря, – не очень-то общительный человек. И поэтому не собирался, находясь там непременно с кем-то знакомится, чтобы ne skuchno было. Нам с Винни вполне было весело и вдвоем. Временами, даже очень весело.
Но иногда – когда ближе к ночи, крепко выпив, хотелось обсудить что-то с кем-то или просто рассказать кому-то о чем-то.
Я пытался беседовать с Винни, но она, хоть и делала вид, что слушает меня с интересом, глазами и носом всегда была устремлена в сторону раскрытой двери ведущей на улицу. А если приступ общения одолевал меня на свежем воздухе, Винни, немного послушав меня, со свойственной всем ирландским сеттерам хитростью, умело затыкала мне рот, тыча в руку kidatelnoy палкой. Или яблоком.
Как-то я готовил на кухне ужин, слушал музыку, отпивал из бутылки. И тут мне показалось, что я где-то это все уже было: маленький домик на отшибе, приготовление ужина на одну персону, музыка, алкоголь и я во всем этом.
И тут я вспомнил и улыбнулся, подумав при этом: сейчас ко мне по идее должен прийти человек-овца. Только я про это подумал, как от калитки донеслось: «Эй, хозяева, можно вас?»
Я еще немного отпил и вышел на улицу. Из-за темноты было видно плохо, но все-таки можно было разглядеть огромный темный силуэт с чем-то объемным в руках. Силуэт увидел меня и снова закричал: «Мужчина, подойдите, ближе. Мне Вам нужно кое-что сказать».
Я подошел к калитке. Мой человек-овца красил свою массивную челку гидроперитом и заправлял грязный турецкий свитер в не менее грязные и не менее турецкие спортивные штаны. В руках он держал явно украденную здесь же с какой-то дачи огромную коробку с кухонным сервизом. Цель визита – попытаться продать этот сервиз мне… Я вежливо отказался: не могу представить не одной жизненной ситуации, во время которой мне захотелось бы приобрести кухонный сервиз.
Немногим позже, взяв собаку, я отправился по каким-то своим бытовым надобностям в сельпо. (Ну ладно, алкоголя докупить, конечно).
У порога магазина сидел мой человек-овца. Использовав в качестве скамейки всю ту же коробку с набором посуды, он спал, положив свою огромную голову себе на колени. Каким образом он умудрился так быстро напиться, не продав к тому же сервиз – об этом думать не хотелось: дыша воздухом Верхних Двориков, я привык ничему не удивляться.

А мне действительно никогда не было там скучно. Природа, наблюдение за людьми, простой деревенский труд и забота о Винни – скучать особо было некогда. Вечерами я сидел на тесной кухне, читал/писал/выпивал и топил печку-burjuyku ворованными дровами.
Топить печку оказалось занятием не только полезным, но и занимательным. Звуки издаваемыми сгорающими в ее жарком нутре ворованными дровами напоминали о техно треках какого-нибудь Thomasа Brinkmannа – такой же нечленораздельный треск, шипение и гулкое уханье.
И для того чтобы разжечь печку, надо было много бумаги. Очень много бумаги.
Очень много бумаги с удовольствием изрыгал из себя сервант. Кипы старых газет, которые я вынимал из него, значительно облегчали ему жизнь и делали его каким-то помолодевшим.
Прежде чем отправить в небытие ту или иную газету или журнал, я любил рассматривать их, перечитывать некоторые статьи, любоваться ужасно некачественными фотографиями. (А какие еще могут быть фотографии в газете «Правда» датированной 1989 годом?).
Это было одновременно веселое, познавательное и в то же время страшное занятие. Например, реклама в газете за 1993 год. «Продаем компьютеры со склада в Москве. 486DX2/66/8/1GB/SVGA - 3245$.»
Или открыл как-то газету «Пионерская Правда», на первой полосе - большое фото и интервью киевской школьницы, начинающей эстрадной певицы Наташи Королевой. У Наташи спрашивают о ее будущем. Ну там планы, мечты… Та отвечает примерно так: хочу, чтобы весь Советский Союз знал и любил мои песни, хочу впоследствии выйти замуж за хорошего человека и т.д.
 - Милая моя Наташа, сказал я, глядя в ее большие наивные глаза, - Через год после твоего интервью СССР развалится, а спустя 10 лет ты и вовсе выйдешь замуж за стриптизера по кличке Тарзан.
Тяжело было жечь газеты на страницах которых были фотографии передовиков советского производства: доярок, сталеваров, учителей. Я смотрел, как плавятся в огне их лица, плавятся строки их интервью, в которых они возлагали большие надежды на свое и страны светлое будущее. Не было у них будущего, как не было будущего и у страны, в которой они тогда жили.

А однажды ночью мне стало так безотчетно ***во – лежать не мог. Я надел тапочки, накинул ветровку и выскочил на улицу в кромешную тьму. Взял топор и разрубил хромую лавчонку моей тети на миллиарды осколков моего плохого состояния. Нанеся, таким образом, семье тети материальный ущерб в размере одной лавочки, я стал чувствовать себя много лучше.
Винни, конечно, выскочила за мной и с явным пониманием ситуации сидела поодаль, наблюдая за происходящим. Когда все закончилось, она подошла, уткнулась головой мне в колени и простояла неподвижно несколько минут. А потом, удостоверившись, что все в порядке, гавкнула на луну и пошла спать.
А я впервые за мое здесь пребывание сделал то, что давно должен был сделать – я задрал голову вверх и посмотрел на небо.
Звезды….
Их было столько, что топни я ногой посильней, они б наверняка посыпались на землю. И тогда я мог бы набить ими карманы, привезти их с собой в город и раздать своим самым близким и любимым людям.


Я, конечно, не мог не рассказать самого главного. Рассказать о том, что вряд ли кто-нибудь когда-нибудь расскажет - как правильно косить траву настоящей косой.
Косу необходимо хорошо наточить специальным bruskom. Если bruska под рукой нет, сойдет и обычный «некрупный» напильник. Берешься левой рукой за основную палку, а правой – за перпендикулярную рукоятку. Острие косы должно быть как можно ближе к земле. Движения должны быть размашистые и точные. Движения могут быть и не точными, но это в том случае, если дома заготовлен симпатичный, приобретенный в крупной фирме и снабженный долгой гарантией протез ступни.
Косить лучше ранним утром, когда роса еще не высохла. Трава в этом случае срезается легче, да и коса не требует постоянной заточки. Да и не косят траву нигде ночью, даже там, где я провел свой самый незабываемый отпуск.