Солдатская память

Иерусалим встречал меня предсубботней суматохой. Повсюду народ , чувствуя заход Шаббата постепенно переходил на бег, делая посление покупки. На остановках припозднившиеся на работе люди, нетерпеливо дожидались уже редких в этот час автобусов. Магазины закрывались. Взрослых людей на улицах становилось всё меньше. Улицы заполняли дети и проворные мальчишки –ешиботники в чёрных бархатных кипах . Я тоже торопился домой, стараясь под не по-февральски припекающим солнышком поскоре добраться до дома.
В России сейчас – 10 или –15, а у нас жарит , как в подмосковье в июле, вокруг всё зелено и чувства в тебе совершено летние.
Идти было немножко тяжеловато, но весело. ПО бедру хлопала сумка с лептопом, в правой руке я держал пакет , набитый лимонами и банками с хумусом и тхоной.
Неадо было ещё хлеба прикупить, но это релицгиозный район, минут сорок назад закрылся последний магазин... Ну ничего, можно и без хлеба.
Я подставил грудь тёплому ветру, теребившему волосы и пытающемуся сорвать с головы кипу и прибавил шагу. Мой дом был всё ближе и ближе.
Какой всё-так чудной в Иерусалиме воздух. Совершено не похож на Тель –Авивский. Здесь совсем иначе дышится. Горы. А вот и моя гора, такая вот небольшая горочка, на вершине которой стоит мой дом, а в моей комнате, между прочим, окно с прекрасным видом на весь Город. Я быстро проскочил в подъезд, взбежал п ступеням, и чмокнув мезузу, ворвался в своё жилище через незапертую дверь.
Если дверь не заперта, значит Шаббат я буду встречать не один.
Мой сосед Асаф колдовавший у плиты, радостно улыбнулся, увидя меня.
- Привет! Как дела?
- Порядок, брат, как ты?
- Вот, готовлюсь встречать Субботу в Святом Городе – улыбнулся Асаф. – это здорово, что ты приехал, давай, иди в душ, и будем начинать. Я даже халу купил.
- Ок. – я быстро разделся, схватил полотенце, и пошёл мыться.
Бойлер у нас был солнечный, поэтому проблемы с горячей водой не было. Да и зачем она нужна, эта горячая вода, когда день жарче жаркого. Я быстро ополоснулся, и , выйдя из душа, подошёл к умывальнику, чтобы подровнять бороду. Достав из ящика з зеркальной дверцей, висящим над раковиной, бритву, я закрыл дверцу и взглянул на себя в зеркало.....

.........На меня глянуло лицо. Усталое лицо с опухшими скулами. Перебинтованная голова. Через бинты пробиваются короткие волосы солдатской стрижки. Выскобленные подбородок и щёки. Натёртые плечи обтянуты солдатским тельником, с бурыми пятнами запёкшейся крови на груди.
- Вот кАзлы... – я открыл холодную воду и, смочив руки, начал прикладывать их к скулам и вискам. В последний день...
За спиной мелькнула тень Андрея Яковлева из моего взвода , он
положил мне руку на плечо и тоже заглянул в зеркало.
- Да-а-а-а. Вот, мля, суки, а? В последний день....гниды черножопые.
Я промолчал.
Андрей хлопнул меня по плечу, - ладно, Серёга, пошли молдых посмотрим. Прикинь, они всю ночь не спали после вчерашнего. Перетрухали. Это у нас ночь последняя, а у них-то первая. Пойдём.
- И чё мне на них смотреть? – устало сказал я -  Чё я, духов не видел?
- А «камки» поменять? – обычно с молодых солдат снимали форму, потому что отправляли в командировку, как правило, во всём новом.
- Да у меня есть. Я ещё в клинике с одним курсом поменялся.
- Ну не скажи, у них тростники, почти как у НАТО.
- Да имел я твоё НАТО. Мне бы берцы вот хорошие.
- Да. – Андрюха помотал головой. С этим проблема. – Ладно, чё ты всё пялишься? Главное, что живой, пойдём. А бабам им главное, чтобы не рожа, ты же сам знаешь.
Ранило меня в последний день перед отправкой домой. Контузия была лёгкая, не страшная, но мне здорово покосило лоб осколком и дало по башке, которая теперь постоянно дёргалась и побаливала. Да и ладно, заживёт.
Я вышел из туалета и пошёл переодеваться. Андрюха уже втюхивал двум молодым свою подмену. Командир роты сменщиков о чём-то негромко разговаривал со своими сержантами. Увидев меня, на секунду замолк. Все обернулись.
По улицам слона водили. Блин горелый.
Я опустил глову и прошёл мимо.
Надо одеваться. Скоро придёт машина, и мы поедем домой... Домой...бля, даже не верится.
Второй раз я взглянул на себя в зеркало уже в казарме батальона, обрядившись в парадную форму. Вроде ничего. Берцы сверкают, как у кота яйца. Аксильбант, значки – медали, всё, как у человека. Опухоль сошла. Повязка на башке всё ещё осталась.
Я матернулся сквозь зубы, натягивая на бинты берет и снова глянул на себя. Ничего, почти Рембо, только вот рожа туповата. Глаза со свинцовым блеском и нехорошим прищуром, усталые, со злыми огоньками. Ну это ничего, всё-таки из армии вовзращаюсь. Надо бы университетский значок снять, а то засмеют.
Я козырнул своему отражению в зеркале и, хмыкнув , вышел из бытовки. Около моей кровати стоял полупустой сидор, в котором лежали письма, книга, которую я спёр в ленкомнате, чтобы читать в поезде, тетрадка с адресами сослуживцев и немного пожрать.
Молодой солдат, босиком, в камуфляжных штанах, закатанных по колено и в синей майке, драющий расположение, нашего взвода, увидев меня бросил тряпку и застыл , распрямившись. Видно деды его уже это самое.
Мда.
Я пошарил в кармане. Где-то были две шоколадные конфеты, которыми меня сегодня угостили пацаны из роты обеспечения. А. Во они.
Вынул конфеты и всучил их молодому .
- Спасибо, това........
- Завались,сынок, я уже гражданский. Господин, а не товарищ. Понял?
- Извините.
- Сколько здесь?
- Три дня.
- А-а-а-. КМБ, значит. Запах. В карантине?
- Так точно.
- Ладно, пехота, пошёл я. Давай пять. .
Пожал руку молодому , взял свой сидор и пошёл по взлётке к выходу из казармы.
- Эй, кусок, ты чё там, слабанул?
Я обернулся. Со стороны ленкомнаты к духу шёл Толька Смекалов со штык –ножом на ремне. Ему еще две недели ждать дембеля. Поставили в наряд по роте. Опять, наверно, залетел где-нибудь. А я –то думаю, что молодой так тянется. Это его Смекалыч службе учит. Толька был рыжий. В каждом коллективе есть рыжий. Унас был Смекалов. Страшину однажды на три буквы послал, два цинка патронов на спирт обменял. . За глаза все звали либо пиз.дрот, либо Дрищ.
Я помню, как однажды один из духов так и обратился к нему в столовой , - товарищ Дрищ, разрешите обратиться.
Вся столовая, в том числе и офицеры, ржали до упада.
Толька был невыскокий с богатырскими плечами. Добрый деревеский парняга. Главным его достоинством и недостатком было то, что он не умел злиться.
Он тогда заорал на духа, что убьёт его на хер, что он,бля, чудовище ( от этого ругательства в столовке был новый взряв хохота), но рожа у него то и дело расплывалась в улыбке. В конце концов беззлобно дал молодому пинка и под общий гогот сел обедать.
Толька увидел меня.
- Серега! А ты чё тут?
- Я уже почти не тут, Толя. Ухожу домой.
- Какой домой? Ты чё серьёзно? – Смекалыч оглядел свомим синими глазами меня с ног до головы – ты чё парадку надел?
- Потому что ухожу,Толя. Не тупи.
- Серёга - Смекалыч поднял на меня взгляд - Ты вот так сейчас возмешь и уйдёшь отсюда?
- Уйду. Ты мне адрес оставил?
- Оставил.
Смекалыч подошёл ко мне и мы обнялись.
- Вот – он вздохнул – вот и ты уходшь. Мля, когда же я –то пойду? Настоебало тут всё.
- Скоро, Тоша, скоро. Сам знаешь.
Смекалыч махнул рукой.
-Ладно, пойдём, я тебя провожу.
Мы подошли к выходу из казармы. Дневальный на фишке вытянулся и отдал честь.
Смекалов зыркнул на молодого,молча пожал мне руку, и не оглядываясь, дембельской шаркающей походкой пошёл назад, в ленкомнату.
Я вздохнул, последний раз оглянулся на казарму, подмигнул дневальному, и, брякнув медалями и аксельбантом, вышел, пинком ноги открыв себе дверь роты.
Пересекая плац, снова оглянулся на окна роты. Из распахнутого настежь окна ленкомнаты торчала голова с рыжым смекаловским вихром.
Не знаю почему, но мне захотелось плакать.
Я шёл по Питеру, вдыхая лето :запах плавящегося асфальта и автомобильной пыли, перемешанной с пыльцой.
Шёл, возвращаясь домой, опустив голову, чтобы ни кто не видел, что мне хреново в этот день, которого так долго ждал.
Когда спускался по эскалатору в метро, скользя взглядом по поднимающимся наверх людским лицам, то почувствовал как сдавливает виски и в затылок ударяет тупая боль.
Я опустил взгляд. Быстро сбежал с эскалатора и присел на мраморной скамье у платформы. Посидел, помассировал голову, как учили в Университете. Помогло.
Подошёл поезд. Я зашёл в вагон и, встав около дверей с надписью «не прислоняться, по студенческой привычке стал разглядывать людей.
Какая красивая девушка сидит на противоположной стороне вагона.
Да, красивая. Загорелая, в лёгком платье и на шоколадных от загара ножках – красивые белые босоножки с высоким каблучком. Я посмотрел на аккуратные пальчики её ног, выглядывающие из-под ремешков босоножек ,шмыгнул носом, поднял взгляд на её лицо. Может быть, посмотрит. Как же. Хера с два. Сидит с каменной миной. Я отвернулся  и стал разглядывать другую сторону вагона. Два якоря, это курсанты военно –морского училища, с уважением пялилсь на медали. Вот бы на меня эта девушка так посмотрела.
А голова болела всё сильнее. Надо бы присесть. НО у меня привычка стоять в вагоне метро. Я дождался остановки, и выйдя, доковылял до перонной скамьи . Уу-у-у-фф-. Мля....  Надо было всё-таки в клинику лечь, или хоть бы лекарство какое.
Я стянул с головы берет, засунул его под погон и снова начал мять виски.
Меня кто-то похлопал по плечу.
Я поднял голову. Около меня стоял гарнизонный патруль. Морской офицер и двое курсов – сапогов.
Я рывком встал...Пипец. Берет  под погоном. Аксильбант не по форме. Залёт. Сейчас заберут в комендатуру.
- Товарищ ... - я покосился на погоны моряка, расстёгивая клапан кармана с военым билетом...  Просветы на погонах  красные и петлицы медицинские - значит, не кап-два, а подполковник...подполковник!
- Отставить! Сядь.. – офицер положил мне руку на плечо и силой опустил на скамью. – Домой едешь?
- Так точно.
- Контузия?
- Так точно.
- Как себя чувствуешь?
- Нормально.
- Нормально? Я вижу, как нормально, – усмехнулся начальник патруля. Курсанты, стоящие около нас, тоже заулыбались.
Офицер торопливо пошарил в кармане и достал небольшую картонную коробочку.
- У тебя вода есть, боец?
- Есть.
- Доставай.
Я открыл сидор и достал флягу с компотом. Офицер открыл коробочку и высыпал себе на ладонь несколько кругленьких таблеток.
- Бери две, запивай.
Я выпил, даже не спрашивая что это такое. Подполковник достал записную книжку....у меня ёкнуло сердце. Всё же заберёт. Запишет и заберёт. Но он не стал ни чего записывать. Выдернул из неё страницу, ловко соорудил кулёк, и высыпал туда четверть коробочки.
- Держи. На три дня хватит. Успеешь до дома добраться?
- Успею.
- Обязательно сходи на приём к врачу. Пусть рентген сделают. Водку пока не пей, только хуже будет. Ты же сам медик – подполковник взял меня за воротник кителя, на котором тоже были медецинские петлички – должен понимать.
- Спасибо, товарищ подполковник. – я выдернул берет из-под погона, и нахлобучивая его на голову, попытался встать.
- Отстааавить – офицер остановил меня, снова усадив на скамью - Посиди ещё полчасика, пока таблетка работать не начнёт, потом можешь ехать, понял?
- Так точно.
Начальник патруля встал и , не оглядываясь пошёл к эскалатору, курсы поспешили за ним, обступая его с двух сторон.
Таблетка и вправду помогла. Отсидев четверть часа , пропуская поезда, и , почувствовав, что боль отошла, снова решил ехать.
На этот раз я повернулся спиной к людям, сидящим в вагоне, и встал лицом к дверям.
- Осторожно, двери закрываются, следующая станция.........
На перроне я увидел загорелую девушку в лёгком платье, в белых босоножках. Вокруг неё шли люди, а она стояла не двигаясь. Стояла и смотрела на меня. В одной руке она держала сумочку,а второй смущённо держалась за подбородок. Ровно мгновение наши взгляды не разделяло ни что.
Потом с шумом захлопнулись двери и поезд поехал. Еще несколько секунд, пока поезд разгонялся, мы смотрели друг другу в глаза сквозь стекло с надписью «не прислоняться», а потом состав нырнул в тоннель и всё.
Всё.
На вокзале, в очереди в воинскую кассу, снова заболела голова. Я пошёл в платный туалет начал  снова полоскать рожу холодной водой. НЕ помогало. Принял таблетку, запил из-под крана.  Мда....
С такой болью медикаментов мне и на полдороги не хватит. Голова просто раскалывалась....


.....Я снова посмотрел на себя в зеркало.
Чистый лоб, с едва заметным шрамом, который больше похож на морщину, чем на шрам. Длинные волосы, обрамляющие лицо. Аккуратно подстриженная борода. Широко раскрытые весёлые глаза.
Я подровнял щёки и положил бритвенный прибор в шкаф.  Закрывая дверцу с зеркалом, снова мельком взглянул на своё отражение, боясь, что опять увижу русского солдата с перебинтованной головой, впалыми щеками ,тяжёлым, мутным и усталым взглядом. На меня снова глянула синеглазая бородатая физиономия. Я улыбнулся, и пошёл одевать белую субботнюю рубашку.
Асаф уже накрыл стол, над Иерусалимом запела сирена, возвещающая появление первой звезды.
Я быстро прицепил к волосам кипу , накинул рубашку и, на бегу заправляя её в штаны, подбежал к Асафу, который зажигал свечи на столе, читая благословление..
Доброй Субботы! Доброй и мирной Субботы.


Рецензии
Война и мир переплелись,
Судьба с судьбою не сплетется.
Ранение и в сердце остается,
Страдание не перетрется((.
Жизнь она свое берет,
Но и прошлое не отпускает.
Я когда сажусь в самолет, то на несколько часов ближе к тем, кого забрала война:
Чеченская, а потом и в Сирии. Там погиб мой одноклассник и школьная любовь генерал-майор Внешней разведки Иванов Юрий Евгеньевич.
Ему я посвятила рассказ «Ангелы не стареют». Мы с ним, когда встречались, то от школьных воспоминаний без переходов «уходили на войну», как и все, кто там побывал.
Лечу и лумаю: вот жто облако-мой Димка, эти парни с Минутки, эти из Тухчара, это наш доктор Мезенцев, украденный из лазарета и казненный. Это мой генерал, эти облака-парни, простые пацаны!
Попрощаюсь с ними и в мирную жизнь!
А вот с сыном мы вместе молчим. Ему досталась Вторая чеченская.
Вот так и живем: то там, то здесь.

Лариса Василевская   06.09.2019 13:22     Заявить о нарушении