Сказка на ветру

…У стены лежал футляр от скрипки. Рядом стоял худой и высокий парень в черном пальто и перчатках без пальцев. Скрипач играл на оборванных струнах оптиволокна. Он играл мелодию, которая рождалась в глубине его сердца из недописанных сетевых романов и несбывшейся виртуальной любви. Пальцы его были в шрамах, потому что каждая лопнувшая струна оставляла на них свой след. Мелодия была грустной. Но эта грусть была из разряда той светлой печали, которая преследует по пятам все хорошие воспоминания. Люди останавливались возле скрипача, кто-то на секунду, кто-то надолго; кто-то бросал в футляр деньги, кто-то просто слушал… Люди были очень разные. Разные лица, разная манера одеваться, разные возраста и судьбы, в конце концов. Но каждому казалось, что скрипач играет мелодию ЕГО непрожитой жизни. Каждый из них вспоминал чьи-то глаза, мужские или женские, которые когда-то смотрели на него, умоляя спасти сказку. Это неправда, что сказка живет сама по себе. У каждой сказки есть хозяева… Которые сначала держат ее в ладонях, с замирающим от восторга сердцем греют ее своим дыханием, как дети маленького котенка, а потом выбрасывают на улицу, потому что она наскучила… Тогда сказка остается без хозяев. И замерзает до смерти. А хозяева иногда вспоминают о ней, думая, какими молодыми и глупыми они тогда были.

Люди стояли и слушали. О пропавших в сети судьбах. О детях, которые искали в сети тепло, нашли и сожгли себя, чтобы кому-то, кто сидит далеко-далеко перед монитором, стало теплее. Хоть чуть-чуть. О любви, не выдержавшей грубого прикосновения половой тряпки реальности. О ненаписанных письмах, которые могли бы все изменить. О заброшенных дневниках. О… Каждый слушал о себе…

Дул ветер. Серый, промозглый, ноябрьский ветер, который разносит по городу простуду и воспаление легких. Скрипач стоял без шарфа, в расстегнутом пальто, он давно уже не чувствовал замерзших пальцев, которые судорожно сжимали смычок, но он играл. Он не мог иначе. Хотя никого из собравшейся вокруг толпы не интересовала судьба музыканта… Они слушали музыку о себе, но не чувствовали обжигающих ударов рвущихся струн. Они вспоминали, но не помнили. Каждый, кто уходил, уносил в сердце немножко теплого дыхания  скрипача, но старался тут же затолкать его как можно глубже, чтобы не мешал жить привычной жизнью. Музыкант играл. Отдавал свое дыхание, а взамен получал звонкие монетки. Стук падающих в футляр денег был для него как звук пощечин. Но он играл.

А потом по толпе прошелся шорох. Расступились те, кто стоял в первом ряду, и к скрипачу подошла девушка. Она положила в футляр белую лилию. Цветок дрожал на ветру, как детское полу-воспоминание – полу-мечта. Она сняла с себя шарф и накинула его на шею музыканта. А потом протянула ладонь, накрыв ею его пальцы. Раздался гулкий щелчок очередной порвавшейся струны. Она с визгом взлетела вверх и ударила девушку по руке. На загорелой коже запястья появился грубый след от удара. Он сразу же вспух и покраснел, а потом на коже проступила кровь. Глаза ее наполнились слезами и она прикусила губу, чтобы не закричать от боли.

Музыка оборвалась. Толпа недовольно забормотала, требуя продолжения.
Скрипач поднял на нее взгляд. Их глаза встретились. Снова. Так, как это было когда-то давно.

Сожалели ли они о чем-то? Вряд ли… И уж точно не сейчас. Они просто стояли и смотрели друг другу в глаза, дописывая недописанную когда-то сказку… И сказка отогрелась. Ожила настолько, что шагнула на серый асфальт и стала рядом с ними.

…Он умер через месяц. От воспаления легких, которое принес ему ветер ноября.
А на следующий день после его смерти она попала под машину. Врачи сказали, что смерть была мгновенной. Ее лицо так и застыла в полудетской полуулыбке.

А сказка? Нет. Она не умерла. Она навсегда осталась в этом городе. И иногда, если прислушаться, то в ветре проспекта можно услышать мелодию, которую не доиграл скрипач.

-----
10 ноября 2004