Заклинание для серенькой

Жила. Жила в Москве девушка, обычная такая девушка: не красавица, но симпатичная, не гениальная, но довольно умная, не святая, но добрая. У нее была своя однокомнатная квартирка в пятиэтажке, и самую длинную стену напротив окна занимал огромный книжный шкаф, на котором пылилась классика. Девушка любила почитать в свободное время.
Жила. Как у многих, у нее были мама и папа, правда, жили они на другом конце города - но она к ним каждую пятницу после работы ездила. И работа у нее была обычная: сиди себе весь день за компьютером в маленьком офисе маленькой фирмы, смотри сквозь затертые линзы очков в монитор - получай за это свою кровную зарплату. Так до вечера, скучно, а дома голодная серая кошка породы московская дворовая, неполитый фикус и полупустой холодильник.
Жила. Как все, как многие, ни о чем не задумываясь и ни о чем не беспокоясь. Может, была она чуть более одинокой, чем другие - ну так не любила слишком много общаться. Осталась пара-тройка подруг со школы и с института, но они забегали редко.
Жила. Как все, как многие. Но все же отличалась от этих многих, всех: она не довольствовалась тем, что у нее было.
Нет, она не была из тех ярких и сильных людей, которые на последние деньги уезжают в Гималаи покорять вершины, чтобы почувствовать там, как они говорят, "вкус жизни", или голодают, чтобы заказать булатный меч и драться по выходным с добрыми молодцами из исторической реконструкции; она не бегала с фанатизмом по художественным выставкам, не влюблялась в киноактеров, не пыталась клонировать свою кошку или открыть новый закон химии.
Но у нее были мечты - детские, наивные, немножко глупые для всех других людей сказки.
Она хранила в секрете, что под шкафом в старой обувной коробке лежит абсолютной пустой нелинованный блокнот в двести листов, который она когда-то нашла на чердаке в деревне у бабушки; тогда она по золотистым узорам на обложке решила, что это сказочная колдовская книга, поэтому до сих пор не написала в ней ни строчки, словно ожидая, что буквы появятся сами.
Кошку свою она подобрала на улице; за неделю до этого умерла ее близкая подруга Мария. Машина сбила. Возвращаясь домой дождливым осенним вечером, девушка, будучи близорукой, во дворе чуть не наткнулась на малюсенький шерстяной комочек; он жалобно попискивал и ворочался. Оказалось, котенок. И почти сразу само собой придумалось имя - Маня.
А когда ночью она подолгу не могла заснуть, то садилась между тумбочкой и шкафом, брала Маню на руки и мечтала втихушечку о чем-то своем...
Но она никогда ни с кем не разговаривала об этом. Мечты сидели внутри, не высовываясь и не подавая голоса, как единственное, что у нее было; она обращалась к ним часто, когда ей было одиноко, когда грустила, когда хотелось чего-то нового. Она часто ждала, что в блокноте появятся сами собой строки с советами, что сделать, чтобы все изменилось... А девушка так и оставалась для всех серой мышью, со своими старыми очками, близоруким прищуром и негромким голосом.
Она всегда молчала о своих мыслях и никогда не спорила. Она любила хорошие шутки, но смеялась не слишком весело, незаразительно и не от души, как это бывает у веселых людей, а скорее одобрительно и сдержанно. Сама шутила редко. Никогда не увлекалась в беседе, не любила шумные компании, слыла застенчивой. Даже близкие подруги считали ее тихоней и давно уже махнули рукой на идею ее расшевелить.
Наверное, это потому, что они не знали про мечты. Тогда они, наверное, все поняли бы и не относились к ней так снисходительно.
Но она молчала. Мечты были при ней, пока их не вытеснил тот беспечный и бессмысленный, как ей до сих пор могло показаться, смех...
А получилось это так.
Она ехала в пятницу вечером домой с работы. Метро, час пик, давка. В переходе на свою станцию она в первый раз услышала музыку, а пройдя чуть дальше увидела скрипача, молодого, хорошо одетого и какого-то живого и бодрого. Он играл вдохновенно, ярко, энергично, и девушка подошла и остановилась рядом с ним. Она постояла, послушала, потом, наконец, опомнившись и посмотрев на часы, поспешно вынула из кармана кошелек, вынула, не глядя, несколько купюр и бросила в футляр от скрипки.
Дома оказалось, что она отдала скрипачу более пятисот рублей. Девушка этому даже обрадовалась.
В понедельник она снова видела и слушала того скрипача. Она снова постояла рядом минут пятнадцать и снова, бросив ему денег, ушла домой.
Так продолжалось изо дня в день. А в следующую пятницу случилось вот что.
Когда она остановилась возле скрипача, он, скоро доиграв свою мелодию, достал из лежавшего рядом пакета цветы. Это были нарциссы. Он протянул букетик немного удивленной девушке и сказал:
- Это вам.
- Мне? - она взяла букет, потому что не нашлась, что ответить. - Но почему?
- Каждый раз вы так слушаете, как я играю, а мне это так легко дается, когда вы рядом, что мне уже кажется, будто мы с вами целую вечность знакомы... А я даже имени вашего не знаю. Вот и решил это исправить, надо же с чего-то начинать разговор, - и он дружелюбно улыбнулся.
Прошло некоторое время. Молодой человек, как выяснилось, играл только вечером, а с утра работал. Тоже в какой-то фирме, тоже, вроде, как многие, обычный, но зато душа компании, живой, веселый, открытый. Он познакомил девушку со своими друзьями; она поначалу, как обычно, старалась отгородиться от них, но скоро ей стало в их среде совсем легко и просто. Она стала чаще улыбаться, как будто похорошела. Она достала из-под шкафа бабушкин блокной и стала писать в ней свои стихи и рассказы, даже дневник начала вести, чего никогда не делала раньше. А потом купила себе ярко-красный в желтую и ораньжевую полоску шарф, длинный и широкий.
Затем она начала покупать у художников в подземных переходах и на улице маленькие картины, особенно с осенними пейзажами.
И повесила на кухне занавески с огромными подсолнухами.
Но мечты так и остались в тайне. От всех, даже от него. Так уж сложилось.
Только теперь она все реже и реже садилась в уютный уголок между тумбочкой и шкафом, все реже и реже задумывалась о том, что могло бы случиться, и совсем уж редко она обращалась к любимым книгам. Просто не стало времени.
Теперь для нее Всем стал он и мир, кторый он ей открыл - веселье, смех, дружба. И там как-то не нашлось места ее мечтам, которые служили ей утешением в одиночестве и грусти: ни того, ни друго-то не было.
Она стала потихоньку вывозить книги к родителям и выставлять их в коридор, дарила на праздники, сдавала в библиотеку.
Фикус поставила на рабочем месте, где его регулярно и усердно поливала коллега, большая любительница растений.
и вот, в один далеко не прекрасный день, когда последний томик Тютчева, послушно откочевал в старый пыльный шкаф в коридоре и глухо закрылись цверцы, девушка обнаружила, что в старом блокноте не осталось ни страницы для новых стихов и рассказов; но это было еще полбеды, странное дело: вдохновение не приходило. Как будто весь блокнот с ее чудесным преображением внезапно оказался исписанным, а заклинание свершилось.
Но мечты растаяли; яркость снаружи подавила внешнюю серость вместе с хрупкой красотой, таившейся внутри и робко ожидавшей своего выхода на сцену...
Ни страницы не осталось в дневнике, чтобы приписать новый день и новый путь; и ни строчки не напишешь, чтобы что-то изменить.