Камаз для черного берета

Владимир Ласточкин служил сержантом в морской пехоте в Керчи, Феодосии. Совершил 25  прыжков с парашютом в учебно-боевых операциях «черных беретов»  Был сильным и храбрым. Иначе бы списали в другие роды войск. В десантные войска не берут неженок и слабожильных.
Кормили военнослужащих морским пайком четыре раза в день. Полагалось на каждого курящего десять сигарет. Но десантники не курят. Вместо табака получали дополнительно по 700 г. сахара либо меда в месяц. 
Мичман Иван Кораблев, широкоплечий верзила, на тренировках любил сидеть на его спине, а Ласточкин отжимался одной рукой от земли сорок раз.
Другой десантник упирался  сапогом в шею Ласточкина, пригибая голову сержанта, но тот, бычась, не сдавался, вырывался из прессового гнета, вставал на ноги. 
Прадед Владимира, по рассказам  родных, был недюжинной силы человеком.  Нес на плече шестиметровое срубленное дерево весом семь центнеров, на ходу покуривая сигарку.
Впрягался вместо лошади, если она не могла вести сани с дровами на гору, где стояла его изба.
После службы  Владимир Ласточкин вернулся в родной колхоз.
Работал на “дизеле”, участвовал на районных соревнованиях по показной пахоте, получил медаль за трудовые успехи.
Как пришли тяжелые времена, сельское хозяйство могучей страны пришло в упадок. Захудали колхозники.
Проявляя волю, Владимир учился заочно в институте. Но не удалось закончить. С пятого курса пришлось бросить.  Кум   отца “помог”…
Владимир выпросил у родителей деньги, купил у колхоза списанный “КАМАЗ’. Приволок его по земле трактором к дому. От “КАМАЗа” осталась,  считай  – одна рама да кузов.
Вышла мать на крыльцо, как увидела, на что сын потратил их сбережения, заголосила, поднимая к Богу руки:
–Три тысячи на такое барахло!
Отец  не стал ругать сына.
–Может тебя кум Виктор поддержит, - сказал он, – авось не откажет, как председатель колхоза должен деталями выручить.
Владимир, не покладая рук, вечерами и в выходные потихоньку восстановил грузовик. Поменял задний мост, коробку, перебрал двигатель.
Вдохнул в “КАМАЗ” новую жизнь на свою беду.
Трудился допоздна на уборке зерна и перевозки картошки в заготовительную контору.  Раз ночью к нему  постучали в окно.
Открыл Владимир дверь в сени. В темноте не различишь лица.
–Кто? – спросил рассерженно.
–Вован, это мы, Фрол и Гена,  –  раздались знакомые голоса. Прикатили к нему на мотоцикле “УРАЛ”  дружки-шофера  из поселка.
–Что в глухую ночь  вас привело, злыдни, спать не даете? – разгневался  не на шутку Ласточкин.
–Дай, нам  ключи от  “КАМАЗа”.
–Зачем?
–Картошку отвезти в город. Килограмм триста погрузим. Никто не заметит.  Ни луны, ни звезд! Хоть глаза выколи!
–А сторож?
–Пьян, не добудились.
–Берите.
Утром голосистые колхозницы подняли шум. Возле бункера лежала рассыпанная картошка.  Ночные гости неумело насыпали в кузов. В темноте не заметили, что разбросали картошку по земле.
Председатель колхоза  Виктор Петухов закрутился ужом.
-Что, оглашенные,  вздулись подолами?   Без вас разберемся!
Но участковый  Степан Востриков вызвал милицию. По следам от шин колес вышли на Ласточкина. Сделали ревизию: не досчитались  пяти тонн картошки.
Состоялся суд. Владимира обвинили в краже. На суд вызвали свидетелей: колхозниц, сторожа.
Сторож Пантелей отмалчивался. Председателя колхоза отстранили от должности.
–Вот помог мне кум своим сыном!  – жаловался Петухов односельчанам.
Владимир на суде держался с равнодушным спокойствием. Не хотелось выдавать друзей. Ему посоветовали не раскручивать дело, так как за групповой сговор срок дадут больше.
Что же произошло на самом деле?
В ту же ночь на десять минут раньше машину полную картошки  скрытно увез в район  председатель колхоза. Чтобы не проболтался сторож, его напоили до свинячьего визга. Пантелей уснул и ничего не видел.
Поселковые воришки  не заметили машину. Чуть отъедешь за деревню,  смыкается стеной лес.  Председатель не учел, что найдутся еще охотники до колхозного добра, “накачал” сторожа.  Но под шумок, раз вскрылась недостача,  решил списать ее на  Владимира.
Фрол Степанов и Геннадий Уточкин узнав, что кража раскрыта, от греха подальше сели на поезд и рванули к родственникам в другой город.  Думали, что за мелкое хищение Владимира не посадят. 
Ласточкин получил срок – три с половиной года!   В городской тюрьме работал на тракторе  “Беларусь “. 
Дружки Фрол и Геннадий передавали через батю Владимиру исправно передачи в тюрьму, кланялись через него в ноги.
На первой же перекличке встретился Ласточкин с корешом Иваном Кораблевым, мичманом, с которым служил в одной роте.   Ивана посадили за три вязанки сена. 
Спали в бараке на двухъярусных нарах.
Зеки устроили Ласточкину проверку: дипломатично вызвали в “хату”. Рывком Владимир открыл дверь, ожидая разборки. У порога постелено на полу чистое полотенце.  Вошел Владимир, вытер об него подошвы сапог.  По тюремным правилам гостеприимства его место теперь было не у параши!
Условия жизни неприглядные.  Насмотрелся как   заключенные – токсикоманы  наливали в пакет краски и часами ее дышали. Балдели от  глюков! Травились,  доходило до смертельных случаев.  Передавали труп родственникам с лицом, не отмытым от краски.
В тюрьме человек никто!  Обидишь незаслуженно – проткнут пикой или электродом.  Одно лишь там решается по справедливости – все равны. Хоть получил год, хоть пятнадцать – защищать себя должен сам.  Не нападают толпой на одного. За неправильные действия может пожурить   "Смотрящий" за хатой.
В зоне находился кирпичный завод.  В подземных цехах зеки работали, раздевшись до трусов.  Пот с них лился ручьем. Закладка и разгрузка печей производилась  при температуре до 50 градусов.
По сравнению с ними у Владимира были сносные условия работы.    Свободное время проводили в карточные игры.  Тюремный фольклор богат загадками на сообразительность.
Не одну загадку пришлось Владимиру отгадывать. Запомнилось несколько.
–Вот у  тебя пять рублей, –  объяснял ему как новичку, старый вор карманник по кличке Хирург, тебе нужно купить на них сто птиц.  За гуся – 50 копеек, за курицу – 10 коп, за цыпленка – 1 копейку.  Сколько гусей, кур и цыплят  ты купишь?  Если отгадаешь, то я тебе даю сто рублей, если нет, ты мне достанешь  три пачки чая.
–Не слушай его, – советует  Зубило, осужденный за изнасилование,  –  он у моей тетки кошелек украл.
–Твое место за петушиным столом!  – поставил на место Зубило Хирург.   
“Петухи” из тюрьмы живыми не выходят, их  добивают внутри, совершается над ними справедливое возмездие за надругательство  над малолетними.
На “территории Папы” арестанты Ласточкина уважали. Из зоны он вернулся без единой наколки на теле. Ломает тюрьма гнилых людишек. Владимиру  за доблестный труд дали четыреста рублей на дорогу.
Фрол и Геннадий три месяца приезжали к нему отмечать возвращение.
–Я вас, сволочи, десантными руками завяжу в узел! – яростно ругался всякий раз Ласточкин, – три года будете на меня пахать, косить!
Земляки клялись в дружбе, непрекословно выполняли все, что он скажет. Стоит только рассердить Владимира,  от его удара улетят на десять метров.
Вместе с корешом нагрянули раз поздно вечером в гости к сторожу, сорвав с двери крючок.
–Ну, прощайся, Ядрена жизнь, с белым светом! – грозно выговорил Владимир, взяв Пантелея за грудки –  саданув слегка его в лицо. Если бы ударил со всей силы, то сторож своим телом пробил бы стену.
 –Володька!   Не бери грех на душу! – заплакал испуганный сорокалетний бобыль, – чего ты добьешься?!   Я  здесь причем?  Во всем Пред виноват!
–А при чем здесь председатель? – спросил удивленно Ласточкин.
–Да он же тебя посадил за решетку, чтобы скрыть недостачу.  Картошку–то он вывез.
–Что же ты на суде об этом ничего не сказал?
–Покумекал после.  Думаю, что это Пред такой добрый? Самогонкой угощает, как отец жениха родственника невесты. Тебя взяли, он мне бутыль сунул, словно я обязан хранить тайну.  А я на суде боялся, как бы самого не забрали. 
Прошел год, как Ласточкин и Кораблев  воротились из тюрьмы.
Виктор Петухов,  оставшись без работы, особенно не унывал. Хозяйство крепкое. Руки золотые. Столярничал временами. Деньги имелись. Старшая дочь Надежда выручала.  Она жила с мужем в городе. Младшая Катерина училась в техникуме.
Дом Петуховых, построенный отцом Виктора,  считался лучшим в деревне, хотя стоял на отшибе. 
Поддерживая с Петуховым не развенчанные удами прежней дружбы отношения, Владимир приходил к нему домой. Часто выпивали.  Как пьется,  так и любится!  В перепое пуще недопоя  освежались в памяти  обиды.
–Вот видишь, чем обернулось твое разгильдяйство для всех?! Ты дружков не выдал. А они тебя под монастырь подвели! Из-за них срок получил. Я пострадал.
–Да что, дядька Витя вспоминать. Жизнь такая! Я сейчас поумнел.
–Поумнел я вижу, а созрел ли для добра? – допытывался кум отца,  уставив    почему-то мутные  глаза на иконы.
 –По крайней мере, перемололся в срок – не глупый, чтобы отвечать за других.
–Погляди в корень – вот натура русская! – не унимался пофилософствовать Петухов, – наливая в стаканы самогонку, – своей картошки в подполе на тонны! А воруют колхозную!
–Дядя, ты, что в уме? Кто же свою картошку будет пускать в расход! – возражал, усмехаясь в усы, Ласточкин.
–Пакостят! – вставила слово жена дядьки, подавая на стол вкусно пахнущую пряностями квашеную капусту, – в погреб давеча залезли. Три банки варенья унесли! 
–Работать не хотят, – проговорил  сквозь зубы Виктор, – весной картошку не сажают, пьянствуют.
–Про кого ты говоришь? – прервал Владимир Петухова,  черпая ложкой  закуску в свою миску.
–Да  про Архипова, Жангарина, да их дружков. Все пропили до исподнего.
–Да они  копались в огороде. Сажали вроде.
–Суетились вроде жида! А толку что? Чего они там сажали?!  Посадили крошку – зеленую съели! Теперь едят свой зад! Промышляют по погребам. Тридцатые годы возвращаются!  Раньше от голода воровали. А теперь от бездельников надо крепкие замки вешать, да собак держать!
–До чего доходят!  – Прасковья присела к ним на лавку, пригубив стакан с самогонкой. Перекрестилась. – Бабка Полина умерла. Не успели косточки остыть – ее дом ограбили. Не боятся черти, что душа еще  сокрушается, вокруг дома обитает.  Родные не успели приехать, по сундукам полазили.
–Ворам  покойник не помеха. Без рубля и поп не похоронит, – стукнул  пустым стаканом о стол Владимир.
–Это не наши. С другой деревни, –  закашлял Петухов от жгучей самогонки.
–Какая разница!  Все пьянчуги одинаковые! Ждут, авось бог даст, кто-нибудь помрет, чтобы поживится, - Прасковья положила мужу в тарелку холодца.
–А на что им жить?  Колхоз только летом платит по 500 рублей в месяц. А зимой не шиша!  - вставил слово Владимир, – отгадай-ка дядька загадку.
–Какую?
–Шел старичок, попукивал, палочкой постукивал.  Чем старичок попукивал, постукивал?
–Ясно чем, задницей!  Тебя такими загадками в тюрьме научили?
–Научили. Только ты ее не отгадал.
–А что там еще? – поморщился  Виктор, - какая дребедень!
–Попу кивал, чем?  Головой!!! А ты говоришь задницей. Вот так мы и живем, мозгуем задницей!
–Это власть такая! – лицо Петухова зарделось гребешком кочета. – Из-за границы зерно покупают.  Через три года рухнут совсем колхозы.  На что будет страна жить?  А если за бугром нам откажут зерно. Что мы сникерсы будем жрать?  На сникерсах косой не  махнешь!
–Дядька, коли была бы у нас зарплата  две или три тысячи в месяц, жили бы богато. У нас все свое в хозяйстве есть. Картошка, капуста, морковь, гарбузы, молоко, мясо. Или нашелся бы какой-нибудь спонсор вроде дачника, выделили бы ему землю.  Ведь ее здесь не меряно! Платил бы колхозникам за работу.  Наши бабы выращивали бы овощи,  пололи вместо него грядки. В магазине ему покупать не надо, сами бы привезли.
–Сказки! Никому нечего не надо. Приезжают вместо дачников пучеглазые скупщики. Нам  за соломенные лбы два рубля за килограмм картошки сквасили! А куда деваться?  К лету все равно погибнет без пользы. Я продал им двадцать мешков. Две тысячи набарышничал. Извести без стрельбы хотят видно крестьян до конца!  Смотри кто сейчас в председателях колхозов? Приезжие академики!  Ученую степень возымели!  А колхозы на ладан дышат. А раньше председателя сами колхозники выбирали и сами снимали!
–Ты  про себя говоришь? – улыбнулся Владимир.
–Да хоть и про себя! Что колхоз плохо при мне жил?
–Нормально. Жили без крайностей.
–Ты на меня не обижаешься, что  милицию вызвали? Если бы не эти бабы! Раскудахтались!  Я же не знал, что на твоей машине увезли. Ну, давай, вздрогнем. 
Прасковья, переживая, охала и  сытно потчевала Владимира, которого напоить невозможно.  Крепок, мог выпить три бутылки за визит.
Деревенские озадачились. Ожидали навозного скандала. Но Ласточкины и Петуховы жили в мире, не разобщенные рекой склок.  На праздниках распевали песни под гармошку. У Владимира гармошек целая коллекция. Десять штук. Тульские, саратовские, вятские  – тальянки и хромки.
–Ну и досада,  – шептали вековые бабки на задворках, – кумовья как заправленные сметаной щи! Хоть разлей их в разные тарелки – смакуют дружбу слаще прежней! А ведь, антихрист,  сунул бы взятку участковому, может, не сидел бы Володька!
–Так ведь Востриков самогонку не пьет, – ехидно заметила Матрена, заядлая самогонщица, - у него жена учительша, –  Степан  под  ее присмотром цедит  водку дома.
–Тебе  в убыток, - засмеялись бабки.
Новый председатель колхоза Константин Павлович кандидат технических наук  встретил на улице Ласточкина:
–Вот что дружок, ты как раз мне нужен, на общество не работаешь,  я узнал,  что на КАМАЗ у тебя документов нет.  Верни его обратно в колхоз.
–Я же за него деньги отдал.
 –Ничего не знаю.  Либо документы на стол, либо конфискуем  его по решению суда за ущерб.
Сунулся Ласточкин в  районное отделение ГИБДД, чтобы поставить на учет грузовик. Но гибдуны за регистрацию запросили двести долларов.
–Вы что, мужики, такие деньги!   Вон за “ЖИГУЛИ” взяли с земляка тысячу рублей.
–А  ты что из “ЖИГУЛИ” КАМАЗ сделал?   Сколько у тебя лошадиных сил?
Владимир ночами поснимал с КАМАЗа все, что установил на него за свои деньги, вернул КАМАЗу убогий первоначальный вид, устроился шофером в пожарную охрану.   Хоть немного, но от МЧС платили без задержек. Выезжали на вызов на двух машинах ГАЗ-66 – деревенских вездеходах.  Два шофера – два бойца.
Зимой маялись с дровами, топили непрерывно четыре буржуйки по углам в продуваемом гараже, старались, чтобы не замерзла вода в цистернах. 
Дома по деревням горели часто.  Приедут к пожарищу только погреться.  Вспыхивали постройки как порох.
В соседнем поселке летом загорелось сразу три дома. Мост через реку был разрушен. Добирались в объезд за двадцать километров. Опоздали. Тушили два дня. Не обошлось без жертв.
Пьянчужка Тимоха, бывший  конюх, в белой горячке  укутался  летом в шубу, надел валенки, на голову заячью шапку, вышел во двор колоть дрова.
Слеповатая соседка бабка Лукерья полола грядки, услышала,  как он колуном рубит чурбаки, подошла поближе к забору, всплеснула руками и окликнула его.
–Тимофей Григорьевич, что вас лихоманка взяла,  решили в баньке помыться?
Тимофей взглянул на нее, рассердился:
–Старая, из ума выжила!   Какая банька среди недели!   Мороз на улице тридцать градусов!  Изба не топлена!
 –Милой, рехнулся поди!  Июль, в огороде огурцы растут.
–Отстать, бабка!  Совсем ослепла!  Снега не видишь!  Какие там огурцы, сосульки на крыше!
Взял Тимофей еловых дров в охапку, занес в избу, затопил русскую печь.  Забыл топку закрыть заслоном. Полено от жара выстрелило. Угли упали на пол.
Соседи заметили беду, когда уже огонь набрал силу, вырвался из окон, его   уже не унять.   
Тимоху нашли обгорелым под печкой.  Другой бы рванул к двери или к окну, а он забрался под печку!  Думал там от холода спрятаться.
Насмотрелся на пожарища Владимир, запала ему навязчивая идея, давнишнюю обиду ублажить – пустить красного петуха.
Расплата грянула неожиданно. После мертвецкой  пьянки с помутненным рассудком Ласточкин взял ружье,  Кораблев канистру с бензином. Подошли к дому Петухова в два часа ночи.  Облили старательно стены. Осталось только поджечь.
–Как только будут выскакивать часовыми пружинками из дома-будильника, я буду стрелять в них как в подвижную  мишень! – лихорадочно объявил Владимир, взводя курки двустволки. – Ты не забыл  нашу службу, братан?
Иван рассмеялся. 
–Одной веревочкой связаны.

Неожиданно на дороге блеснула фарами машина. К дому Петухова подъехала “ЖИГУЛИ”.
Из машины вышли: Надежда, дочь Виктора Петухова с мужем. Приехали из Минска к родителям в гости…
Глазам Владимира в этот миг отчетливо привиделось далекое раскрашенное зорькой утро, всплыло в памяти, отрезвляя мысли… 
Надежда прогуливалась с ним на берегу речки. На плечи девушки наброшена кофта.
 –Уйдешь в армию, про меня не вспомнишь? Ты, Володенька, пиши мне письма, ладно.
–Хорошо будет время,  черкану пару строк, смотри, первой не выскочи замуж!.. 
Надежда вышла замуж четыре года назад.  Ласточкин в это время был в местах отдаленных.  Но до сих пор не женился, хотя девчата в деревне на него посматривали.
Владимир ругнулся матом, бросил ружье в траву. Не убивать же четверых!
Покупая у бабки Насти самогонку, Ласточкин набирался ума–разума, прислушивался, что советовала вещая старушка. Она односельчан вылечивала не только бутылкой, но и словом.
–Накажет бог виновника твоих мучений!  Не чини пагубу души.  Тебе нужно творить добро. Нечистый попутает, много от тебя хлопот будет. Я грешная  опаиваю вас, мне за вас в аду гореть!
До сих пор живут в деревне мирно Петуховы и Ласточкины. Владимир стерпелся  сердцем, молчит, таит истину. Хотя готов ударить кулаком обидчика, а там новый срок! Жалко только ему своих стариков. Пропадут без него.