Маршруты к бесконечности

«Рейс 2304 вылетает в 14:30, просим пассажиров проследовать к месту регистрации багажа. Рейс…»
Зал ожидания в аэропорту полон. Людские массы вяло двигаются из стороны в сторону. Кто-то, счастливый, уходит на регистрацию. Кто-то, несчастный, узнав, что рейс его задержан на неопределённый срок, со вздохом занимает синее кресло в зале ожидания. Сумки, раскрасневшиеся с мороза лица морщинистых старух, радость в глазах дочерей в чёрных меховых шапках, кожаные куртки, мерзко скрипящие при каждом движении рук угрюмых типов у стойки маленькой закусочной. Где-то неподалёку бродят строго сопящие стражи порядка. Они будто через соломинку втягивают носовыми клапанами послушный воздух. Досмотр документов привычное дело для них, работа белыми пальцами перелистывать розовые, будто не до конца обескровленное мясо, страницы паспортов. Странно, вот уже трое милиционеров прошли мимо двух злобных типов у входа в аэропорт.
А всё-таки кресла у них здесь ни куда не годятся. Хочется верить, что тот, кто их придумал сейчас тоже в аэропорту, и рейс его задержали часа на три. Пусть посидит на собственных креслах, пусть ощутит всё негативное влияние собственного изобретения и за одно полюбуется как люди в балонивых штанах медленно, мучительно скользят по пластмассе синих кресел и каждые пять минут вынуждены подтягиваться, чтобы окончательно не сползти. Паршивые кресла.
Остановив у края сиденья момент скольжения, я прячу плохо скрываемый гнев во взгляде направленном в пол. Подтягиваюсь и распрямляю спину. Место, выбранное мной около получаса назад, в зале ожидания, расположено на краю второго ряда кресел. Мне отлично виден вход в аэропорт, закусочная и кусок расписания рейсов. Вид на расписание ни коим образом не делает меня счастливей, ведь мне открыта лишь та часть, где нет рейса, который я жду.
Сумка надёжно задвинута под кресло. Ни один вороватый маньяк ещё не осмелился отчаянно проползти под креслами и завладеть моей сумкой. Мой брат параноик любит привязывать сумку ремешком к лодыжке, если ему приходится кого-нибудь ждать. Нет, я не такой мне достаточно каждые три минуты наклоняться и проверять на месте ли она или просто легко постукивать по ней пяткой, чтобы убедиться в том, что она на месте.
Я снова начинаю скользить. Клянусь, я вычислю автора этих кресел и портниху, сшившую мне брюки, попрошу её сшить ещё пару подобных брюк для неё и креслоизобретателя, попрошу надеть их, а потом прикую наручниками к креслам в ближайшем аэропорту. И вот когда они познают суть своих антисоциальных изобретений, приду я и, торжествующе хохоча, сожгу у них на глазах собственные штаны. Всяк знай свои ошибки.
Тааак, уже 15:00. Её рейс задержан до 16:30. Ждать осталось полтора часа, не пора ли перекусить? Внезапно я замечаю, что некий плохо одетый субъект, сидящий напротив, пристально смотрит на меня. На нём грязная куртка типа пуховик, чёрные поношенные ботинки и синие джинсы, шапка отсутствует. У него короткий рот, глупый взгляд и тёмный с проседью волос. Беззубый рот делает улыбку особенно неполноценной. Он что-то шепчет и жмурится. Нога его постукивает по сумке стоящей под креслом. Он точно ненормальный. Я решаю пересесть подальше от этого типа. Встаю, беру сумку и направляюсь к свободным местам прямо за колонной. На пол дороги к другому креслу меня настигает слабый свист. Оборачиваюсь. Тип с коротким ртом, нагло улыбаясь и болтая ногами, показывает мне средний палец. В этом жесте угадывается полная его невменяемость.
Странно, а ведь когда-то и этот с коротким ртом был ребёнком. Бегал по улицам с палкой и гонял голубей пронзительным свистом. И с рёвом небольшого реактивного самолёта проносился мимо сухих скамеечных старух. Не исключено, что он был весьма оригинален в младенчестве и, следуя в авангарде девятимесячных агукающих модернистов, избрал своим первым словом слово «папа». В школе наверняка учился хорошо. Ну, по крайней мере, класса до десятого. Потому как в конце девятого, попав в плохую компанию, во время первой затяжки «Беломором» одно существо, по инерции именуемое «человек» с тремя грустными амёбами вместо мозга шлёпнуло его по затылку… камушком… граммов эдак под триста. Естественно, в шутку. После этого короткоротый принялся стремительно тупеть и в итоге докатился до состояния среднего пальца. Ещё я отметил, что этот жест удаётся ему на редкость удачно. Жёлтый, заскорузлый средний палец его ровно смотрит искусанным ногтем в потолок, словно стрелка амперметра застывшая на нуле. На вечном нуле.
Я, расслабив лёгкие спокойным выдохом, приземлился на кресло за колонной. Вторая, ранее скрытая от меня, половина зала оказалась населена каракулевыми дамами из разряда вторичных ягодок. Что ж, по крайней мере, ни кто из них не знает, зачем нужен средний палец в качестве средства коммуникации.
Левым ухом я почувствовал музыку с ароматом приятного свойства исходившую из чёрных сетчатых глоток колонок-близнецов рядом с одним из ларьков. Не успели в моей голове появиться робкие мысли о релаксации и радостное ощущение того, что мне повезло, как правое моё ухо заприметило рты, производившие слова которые как кирпичи складывались в стену, отделявшую меня от приятной музыки. Рты принадлежали женщине и девушке, которая, вероятно, носила титул дочери. Бардовый материнский рот сморщенными губами выпускал в эфир мало реплик, но все по существу, тогда как молоденькие губы дочери розово выталкивали поток слов призванный наполнять пространство и украшать это пространство её проблемами. Свободных мест поблизости больше не было. Я даже не поленился и выглянул из-за колонны. Короткоротый уже ушёл, но на его месте разместилась небольшая группировка из двух малышей, а на моём их привлекательная мамаша. Так я пришёл к выводу, что стать невольным слушателем розовых дочкиных губ мне всё равно придётся. И вот что я услышал.
- Мама, да он же козел! Я только сегодня это поняла, когда сегодня утром вместо кофе он принёс мне в постель апельсиновый сок. Апельсиновый сок, мама! Ты можешь в это поверить? Он прекрасно знает, что я пью сок только в обед и то лишь день через день. Сегодня четверг! Я не должна была пить сок сегодня. Как я ни пыталась ему всё снова объяснить, мои слова бились об его молчание. А потом, потом, мама, он сказал.… Знаешь, что он мне сказал? Он посмотрел на меня и сказал, что кофе нет! Ты представляешь? Кофе нет! А ещё когда я уезжала, он поцеловал меня в губы и вместо «прощай любимая» он сказал мне «покедова». Такое даже не вообразишь! Я его уже ненавижууууу!  – после этих слов дочь повалилась матери на плечо и зарыдала.
- Не плачь доченька, не плачь милая. Я уже подыскала тебе нового жениха. Помнишь дядю Витю нашего соседа на Краснознамённой? – мать гладила каштановость волосяного покрова дочери.
- Помню, он ещё в куртке красной ходил, там ещё сэ-сэ-рэ написано было. – всхлипывала дочь.
- Не сэ-сэ-рэ, а СССР, это, во-первых. А во-вторых, он теперь в пиджаке дорогом ходит и туфли носит из кожи крокодила. Он там как-то хитро что-то провернул где-то и под дождиком из банкнот встал. Короче, сын у него красавчик как раз под тебя пара.
- Это тот, что с прыщём на подбородке всё время ходил?
- Да, дочка, но теперь он изменился.
- Верю, мама, верю.
В зале вдруг начало заметно чем-то пованивать. Запах проникал в нос так же грубо, как сантехник проникает в затопленный подвал. Мне уже давно пора было проветриться. К тому же курить хотелось страшно. Я взглянул на часы. 16:29.
«Рейс 2525 задержан в связи с погодными условиями до 18:00. Рейс…»
Эх, как надоело ждать. А теперь ещё и её рейс задерживается. Что ж видимо небеса хотят, чтобы я покурил сегодня. К тому же запах стал совсем невыносимым. Милиция уже суетилась, но как-то вяло. Я порывисто встал и, быстро схватив из-под кресла сумку, подбежал к лестнице, спустился, бросился к дверям и выскочил на улицу.
Приятно стало почти сразу, и это пробудило во мне счастье. Я приступил к курению, грубо без прелюдии. Сразу обжёг сигарету пламени языком и проглотил дым.
Стоянка, раскинувшаяся автомобильной панорамой пред взором моим, стремительно пустела. Нет, машины стояли на месте, а вот все люди исчезли из поля зрения. С пятой затяжки я остался один. С седьмой затяжки здание аэропорта провалилось в тишину. С девятой затяжки на дороге к аэропорту возник белый микроавтобус.
К двенадцатой затяжке микроавтобус припарковался и из него, пружиня чёрными ботинками по морозному асфальту, стали выскакивать люди одетые в белую
защищающую от света с ног до головы одежду. Маски с тёмным окошком для глаз смотрелись довольно зловеще. У ребят явно было хорошее настроение. Они выскочили, я насчитал девять человек, захлопнули дверь и, шевеля согнутыми в локтях руками трусцой побежали в здание аэропорта. Меня они откровенно игнорировали. Впрочем, я совсем не расстроился, так как не знал, что от них можно ожидать.
Докуренная до фильтра сигарета нуждалась в урне. Обыскав взглядом, пространство вокруг меня я установил точное местоположение урны и решил, было уже направиться к ней, как вдруг увидел то, что происходило в здании и обмер. Интересный холодок пополз по позвоночнику. Мурашки в боевом порядке и при полном вооружении пронеслись стремительным марш-броском по всему телу.
Всё живое в здании теперь пребывало в бессознательном состоянии. Даже влетевший в двери снегирь замер маленькой аккуратной тушкой недалеко от милиционера рука которого, кстати, сжимала чей-то паспорт. Существа в белом перетаскивали всех людей на первый этаж и сваливали в кучу. Потом они выстроились перед этой кучей в шеренгу и стали внимательно, как это делают любопытные собаки, наклоняя голову то вправо, то влево, её рассматривать. Затем каждый из них выбрал себе по человеку. Оттащив человека в какой-нибудь тёмный угол, они снимали маски и.… Тут я понял, что они не люди, а даже хуже. Они нелюди. Вампиры. Бледные лица, расползаясь шрамами ртов, обнажали белые, отвергающие яркий свет клыки. Пили они, хрюкая и повизгивая. Гейзеры крови вырывались, время от времени из-под кольца краснеющих губ. Каждый выпил троих. Один из вампиров, видимо главарь, выпил даже снегиря. Этого я ему не простил. Впрочем, остального я ему тоже не простил, но снегиря я не забуду никогда.
Надев маски, они направились к выходу. Я, почти полностью парализованный страхом, смог лишь отвернуться от здания. Они начали выходить по-прежнему, не обращая на меня ни какого внимания. Вот мимо меня прошло уже трое вампиров. Потом четверо. Потом один. Они сели в микроавтобус и замерли в ожидании последнего. Я почти терял сознание. Вот позади я услышал шаги. Что же будет? Неужели они и меня выпьют? Я внезапно почувствовал себя десертом. Но… Они поступили оригинальней. Я взглянул на часы. 17:30. Слава Богу, она прилетит, когда уже всё закончится. Эх, куда катится мир.
За моей спиной раздался мягкий, приятный, тихий, словно смех младенца выстрел из «Магнума».
Надеюсь, моё тело успеют убрать до её приезда.
Начали сгущаться сумерки.
Стартовала бесконечная ночь.