Клариса Лиспектор. Яйцо и Курица. перевод с португальско

ПРЕДИСЛОВИЕ автора перевода.

Мы почти никогда не задумываемся о том, почему в данный момент начинаем размышлять о том или ином предмете или явлении, но иногда эти, казалось бы, случайные мысли, цепляясь одна за другую, приводят нас к чему-то важному и серьезному. В рассказе показан путь таких размышлений, парадоксальный на первый взгляд, но он именно такой и есть.

Восприятие рассказа зависит от того, какие ассоциации и мысли будут инициированы в читающем. Как при рассматривании абстрактной живописи. При внимательном, неторопливом рассматривании.

Автор не «разжевывает» смысл написанного, не делает свое произведение общедоступным, массовым, и что вызывает наибольшее уважение – не заискивает перед читателем, не пытается шокировать или понравиться, оставляя все как есть, так как ОНА думает, чувствует, считает нужным писать...

P.S. Биографию и фотографии Кларисы Лиспектор можно найти на сайте www.clarice.land.ru



ЯЙЦО И КУРИЦА.

Клариса Лиспектор.


Утром на кухне на столе вижу яйцо.

Бросаю на яйцо один только взгляд. Немедленно понимаю, что невозможно видеть яйцо. Вид яйца никогда не удерживается в настоящем: едва вижу яйцо как оно превращается в образ, существующий уже три тысячи лет. – В тот момент, когда видишь яйцо, оно является воспоминанием о яйце. –Только тот увидит яйцо, кто уже видел его. – Видеть яйцо слишком поздно: яйцо увиденное, яйцо потерянное. – Видеть яйцо это обещание, что однажды увидишь его. – Взгляд быстрый и краткий; возможно в нем мысль; не так; в нем яйцо. – Взгляд , это необходимый инструмент, который после использования будет выброшен. Яйцо останется. – Яйцо не имеет собственной сущности. Само по себе оно не существует.

Видеть яйцо невозможно: яйцо сверхвидимое, как звук – сверхзвуковой. Никто не в состоянии видеть яйцо. Пес видит яйцо? Только машины видят яйцо. Подъемный кран видит яйцо. – Когда-то в старые времена одно яйцо село на мое плечо. – Любовь к яйцу тоже не чувствуется. Любовь к яйцу сверхчувствительна. Мы не знаем что любим яйцо. – Когда-то в старые времена посетила хранилище яйца и шла осторожно, чтобы не пролить тишину яйца. Когда умру, уберут от меня яйцо с осторожностью. Пока жива. – Только тот кто видел мир, видел яйцо. Яйцо очевидно как мир.

Яйцо больше не существует. Как свет от звезды, которая уже умерла, если говорить точно, яйцо уже не существует. –Ты совершенно, яйцо. Ты белое. –Тебе предназначаю начало. Тебе посвящаю первый опыт.

Яйцу посвящаю китайскую нацию.

Яйцо – нечто подвешенное. Никогда не приземляется. Когда приземляется, значит это было не оно кто приземлился. Было нечто, что находилось ниже яйца. –Смотрю на яйцо на кухне с рассеянным вниманием, чтобы не сломать его. Очень стараюсь не понять его. Невозможно понять его, знаю что если я его пойму, значит заблуждаюсь. Понять значит доказать, что ошибся.

Понять его не значит увидеть его. –Никогда не думать о яйце это лучший способ увидеть его. –Знаю ли я яйцо? Почти уверена что знаю. Итак: существую, значит знаю. То что я не знаю о яйце, это и есть по-настоящему важно. То что я не знаю о яйце и есть яйцо. –Луна населена яйцами.

Яйцо – это внешняя субстанция. Иметь скорлупу, значит обнаружить себя. – Яйцо обнажает кухню. Наклоняю стол. Яйцо проявляется. – Те кто погружается в яйцо, видит больше, чем поверхность яйца, они хотят другого: они голодны.

Яйцо это душа курицы. Курица неуклюжа. Яйцо в порядке. Курица испугана. Яйцо в порядке. Как застывший снаряд. Потому что яйцо это яйцо в пространстве. Яйцо в синеве неба. – Я люблю тебя, яйцо. Я люблю тебя так, как бывает когда не знаешь что любишь. – Не трогаю его. Аура моих пальцев, это она видит яйцо. Не трогаю его. - Но посвятить себя виду яйца означало бы умереть для земной жизни, и я нуждаюсь в желтке и в белке. – Яйцо меня видит. Яйцо меня идеализирует? Яйцо меня созерцает? Нет, яйцо всего лишь меня видит. Непонимание, которое ранит. – Яйцо никогда не боролось за существование. Оно господин. – Яйцо невидимо невооруженным глазом. От яйца к яйцу прихожу к Богу, который невидим невооруженным глазом. –Возможно яйцо было треугольником, который так долго катался в пространстве, что округлился. – Является ли яйцо в своей основе сосудом? Был ли первый лепной сосуд сделан этрусками? Нет. Яйцо происходит из Македонии. Было рассчитано там, результат мучений и стихийной догадки. На песках Македонии человек с прутиком в руке нарисовал его. И затем стер его босой ногой.

Яйцо должно быть осторожным. Поэтому курица - это маскировочная одежда яйца. Курица существует чтобы яйцо могло проходить сквозь времена. Мать существует для этого. – Яйцо живет как беглец, потому что всегда слишком опережает свое время. – Яйцо, таким образом, всегда будет революционным. – Оно живет внутри курицы, чтобы его не называли белым. Яйцо на самом деле белое. Но не может называться белым. Нет, потому что это делает ему плохо, но люди, которые называют яйцо белым, эти люди умирают для жизни. Если называть белым белое, можно разрушить человечество. Однажды человек был признан тем кем был, и его назвали Тем Человеком. Никто не обманывал: Он таким и был. Но вплоть до сегодняшнего дня мы не пришли в себя, поколение за поколением. Основной закон, чтобы оставаться живыми: можешь говорить «красивое лицо», но кто скажет «Лицо», должен умереть; потому что выхолащивает суть.

Со временем яйцо превратилось в куриное яйцо. На самом деле оно не является таковым. Но, усыновленное, использует эту фамилию. – Нужно говорить «куриное яйцо». Если я скажу всего лишь «яйцо», выхолащивается суть, и мир остается голым. – По отношению к яйцу опасность в том что если обнаружишь в нем то что называется красотой, это будет только твоя правда. Правда яйца не в правдоподобии. Если обнаружили, могут захотеть обязать его превратиться в прямоугольник. Это опасно не яйцу, оно бы все равно не превратилось в прямоугольник. (Гарантия этому в том что не может: не может – это великая сила яйца: ее величие идет от величия не мочь, которое в свою очередь вытекает из не хотеть.) Но если бы кто-то боролся за превращение его в прямоугольник, потерял бы собственную жизнь. Яйцо открыто нам, следовательно, в опасности. Наше желание в том, чтобы яйцо было невидимым. Что касается посвященных, посвященные маскируют яйцо.

Что касается тела курицы, тело курицы – главное доказательство того что яйцо не существует. Достаточно взглянуть на курицу чтобы стало ясно что яйцо не может существовать.

И курица? Яйцо – это большая жертва со стороны курицы. Яйцо – это крест, который курица несет по жизни. Яйцо – это несбыточная мечта курицы. Курица любит яйцо. Она не знает, что яйцо существует. Если бы знала, что в ней есть яйцо, потеряла бы статус курицы. Быть курицей – это выживать. Выживать – это спасение. Похоже что понятие «жить» не существует. «Жить» ведет к смерти. Итак, курица только и делает, что непрерывно выживает. Выживать означает поддерживать борьбу против жизни, которая ведет к смерти. Вот что значит быть курицей. Курица выглядит неестественно.

Очень важно для курицы не знать, что у нее есть яйцо. Иначе она сохранила бы себя как курица, что впрочем тоже не гарантировано, но потеряла бы яйцо. Итак, она не знает. Для чего яйцо использует курицу, это лишь для того чтобы курица существовала. Она существовала только для того чтобы себя реализовать, но ей это понравилось. Развенчание курицы идет отсюда: нравиться не значит быть частью от рождения. Нравиться быть живой больно. - Относительно того кто пришел раньше, это яйцо нашло курицу. Курица не была даже названа. Курица выбрана напрямую. – Курица живет как во сне. Не имеет чувства реальности. Все страхи курицы от того что ее мечту все время прерывают. Курица это один большой сон. – Курица страдает от неизвестного. Неизвестное это яйцо. – Она не умеет сказать: «знаю что заблуждение находится во мне самой», она заблуждением называет жизнь, «больше не знаю что чувствую», и т.д.

«И т.д., т.д., т.д.», кудахтает курица целый день. У курицы есть много внутренней жизни. Говоря по правде, курица только и имеет внутреннюю жизнь. Наше видение ее внутренней жизни это то что называем «куриной жизнью». Внутренняя жизнь курицы состоит в том чтобы действовать по собственному понятию. Любая угроза и она кричит, создавая сумасшедший скандал. Все для того чтобы не разбилось яйцо внутри нее. Яйцо, разбившееся внутри курицы это как кровь.

Курица осматривает горизонт. Как бы из-за линии горизонта появляется яйцо. Не будучи средством транспорта для яйца, курица сбита с толку, не задействована и близорука. Как курица может понять, что она является помехой для яйца? Яйцо все еще остается прежним, каким зародилось в Македонии. Курица это всегда более современная трагедия. Всегда бесполезное добавление. И продолжает перерисовываться. До сих пор не найдена адекватная форма для курицы. В то время как мой сосед говорит по телефону, он рассеянно рисует карандашом курицу. Но курице это не поможет: в своем состоянии она не предназначена служить сама себе. Так как ее предназначение более важно чем она сама и так как ее предназначение – яйцо, ее личная жизнь нам не интересна.

Внутри себя курица не распознает яйцо, но вне себя тоже не узнает его. Когда курица видит яйцо, думает что имеет дело с чем-то невозможным. И с бьющимся сердцем, с так сильно бьющимся сердцем, она его не узнает.

Неожиданно смотрю на яйцо на кухне и вижу в нем еду. Не узнаю его, и мое сердце бьется. Метаморфоза происходит и во мне: начинаю быть неспособной различить яйцо. Вне каждого отдельного яйца, вне каждого яйца, которое съедается, яйцо не существует. Уже не могу более верить в яйцо. Каждый раз теряю силу веры, умираю, прощай, слишком долго смотрела на яйцо и оно меня усыпило.

Курица не хотела приносить в жертву свою жизнь. Она выбрала желание быть «счастливой». Что не поняла, это что если бы всю жизнь рисовала внутри себя цветную миниатюру яйца, была бы при деле. Что не умела, это потеряться в самой себе. Что думала, это что имела куриные перья покрытия ценной кожи, которой владела, не понимая что перья были исключительно чтобы смягчить транспортировку яйца, потому что интенсивное страдание могло бы повредить его. Что думала, это что удовольствие было ее Господином, не понимая что оно было для ее полного саморазрушения в то время как яйцо делало себя. Что не знала, это то что «я» это всего лишь одно из слов, которые рисуются во время телефонного разговора, слабая попытка найти форму наиболее адекватную. Что думала, это то что «я» означает быть сама собой. Курицы, вредны для яйца, они те кто представляют собой бесконечное «я». В них «я» настолько постоянно, что они уже больше не могут произносить слово «яйцо». Но кто знает, может именно в этом нуждалось яйцо. Потому что если бы они не были такими рассеянными, если бы обращали внимание на великую жизнь, которая происходит внутри них, они бы помешали яйцу. Начала говорить о курице уже давно говорю не о курице. Но все еще говорю о яйце.

И получается что не понимаю яйцо. Понимаю только яйцо разбитое: разбиваю его на сковородку. Это косвенный способ чтобы посвятить себя яйцу: моя жертва в сокращении моей собственной жизни как личности. Сделала из своего удовольствия и из своей боли собственную скрытую судьбу. Жить всего лишь собственной жизнью для того кто видел яйцо, это жертва. Точно так же как те, кто находясь в монастыре, подметают пол и стирают белье, служа без гордыни, моя работа в том чтобы жить моими удовольствиями и моей болью. Необходимо, чтобы я имела скромность жить. Беру еще одно яйцо на кухне, разрушаю его скорлупу и форму. И начиная в точности с этого мгновения яйцо уже никогда не существовало. Без всякого сомнения, я буду озабочена и растеряна. Несомненно я из тех, кто отвергает. Являюсь частью масонства, тех кто увидев однажды яйцо, его отвергают и это форма защитить его. Мы те кто воздерживается от разрушения и это объединяет. Мы агенты, замаскированные и классифицированные по тайным функциям, иногда узнаем друг друга. Некий особый взгляд, манера подавать руку, мы друг друга узнаем и называем это любовью. И нет необходимости ее маскировать: хотя не говоришь, в то же время не врешь, пусть и не говоришь правду, но и нет надобности притворяться. Любовь это когда позволено участвовать немного еще. Мало кто желает любви, потому что любовь это большое разочарование во всем. И мало кто выдерживает потерю всех иллюзий. Есть те кто выбрал бы любовь, думая что любовь обогатит их личную жизнь. Наоборот: любовь в итоге это бедность. Любовь это не Быть. В том числе любовь это разочарование в том, что считал любовью. И это не награда, не надо быть самонадеянным, любовь не награда, она – некое состояние, дарованное исключительно тем кто без нее изуродовал бы яйцо своей личной болью. Не делается великодушного исключения в любви; она точно так же дана нехорошим агентам, тем которые разрушил бы все, если бы им не было позволено слегка предвидеть.

Всем агентам даны большие преимущества для того чтобы яйцо существовало. Это не тот случай чтобы завидовать, потому что все условия, включая самые худшие, это условия идеальные для яйца. Что касается удовольствия агентов, они его получают тоже без гордыни. Все удовольствия заключаются в том чтобы жить самоотречением: в том числе наше страдание ради которого существует яйцо. Мы уже все получили, включая природу, адекватную удовольствию. Это упрощает. По крайней мере делает удовольствие менее болезненным.

Есть случаи самоубийств среди агентов: считают недостаточными получаемые краткие инструкции и чувствуют себя брошенными. Слышала об одном агенте, который раскрыл себя публично, потому что ему было невыносимо оставаться не понятым, и он не выдержал больше не Иметь уважения: умер под колесами автомобиля, когда выходил из ресторана. Слышала о другом, который даже не нуждался в ликвидации: он сам себя медленно разрушил своим возмущением, его возмущение пришло, когда он обнаружил что две или три полученные им инструкции не содержат ни одного пояснения. Слышала еще об одном, тоже ликвидированном, так как он считал что «правда должна быть смело высказана», и начал первым делом искать ее; о нем сказали: умер во имя правды и невинным; его очевидная храбрость была глупой, и было наивным его желание оставаться лояльным, он понял что быть лояльным не значит быть искренним, быть лояльным к чему-то это быть нелояльным ко всему остальному. Данные случаи закончились смертью не по причине жестокости. Это как бы некая работа, назовем ее космической, которая должна быть сделана, и отдельные судьбы, к сожалению, не могут приниматься во внимание. Для тех, кто не выдерживают и становятся индивидуальностями, существуют специальные учреждения, милосердие, понимание, не вникающее в мотивы, наша жизнь в итоге такова.

Яйца потрескивают на сковородке, и погруженная в сон, готовлю завтрак. Без малейшего ощущения реальности, кричу детям, которые выбираются из кроватей, подтягивают стулья и едят, и работа нового дня начинается, дня кричащего, и смеющегося, и жующего, белок и желток, веселье между ссорами, день который - наша соль, и мы сами – соль дня, жить это вполне терпимо, жизнь захватывает и разрушает, жизнь заставляет смеяться. И я улыбаюсь своей тайне. Моя тайна в том чтобы быть всего лишь посредственной, и не завершенной, мне дана наиболее злостная из свобод: не теряться и пользоваться случаем. В том числе делаю плохо другим, честно. Фальшивая работа, ее мне дали, чтобы замаскировать мою настоящую деятельность, и я пользуюсь случаем и фальшивую работу превращаю в настоящую; тоже самое - деньги, которые мне дают как суточные, чтобы упростить мою жизнь в той степени, в которой это относится к яйцу, хотя эти деньги я использую для других целей, отклоняюсь от бюджета, наконец, купила акции Брамы (старейшая пивоваренная компания Бразилии – прим. переводчика) и разбогатела. При всем при этом продолжаю призывать к необходимости личной скромности. И тоже самое – время, которое мне дали, и которое нам дается лишь для того чтобы в течение заслуженного досуга заниматься яйцом, хотя использую это время для удовольствий запретных и для страданий запретных, полностью забыв о яйце. В этом моя простота.

Или они на самом деле хотят, чтобы со мной случилось именно то, для чего яйцо предназначено? Это свободный выбор или выполняю чью-то волю? И начинаю замечать, что все мои ошибки были использованы. Мое возмущение от того что для них я ничто, я всего лишь драгоценность: они заботятся обо мне каждую секунду, с абсолютным отсутствием любви; я всего лишь драгоценность. С деньгами, которые мне дают, в конце концов начинаю пить. Злоупотребляю доверием? Но каково, ведь никто не знает как себя чувствует тот, чья обязанность – притворяться что предает, в конце концов начинаешь верить в собственное предательство. Чья обязанность состоит в том, чтобы ежедневно забывать. Тот, от кого требуется откровенное бесчестие. Даже мое зеркало больше не отражает лицо, которое должно быть моим. Или я агент, или это настоящий обман.

Но сплю сном праведников, вижу что моя бесполезная жизнь не мешает общему течению времени. Наоборот: похоже от меня требуется быть абсолютно бесполезной, от меня требуется чтобы спала как праведник. Они меня хотят видеть озабоченной и разбитой, и им все равно как. Потому что своим ложным вниманием и моей тяжкой глупостью я могла бы помешать тому что делается посредством меня. Что касается меня самой, я имею только эту самую функцию – мешать. Что меня возмущает в возможности оказаться агентом, это идея, что моя судьба меня обгоняет: по крайней мере именно об этом они позволили мне догадаться, я была из тех, кто плохо делал работу если хоть немного не догадывался; потом заставили меня забыть о чем позволили догадаться, но имею смутное впечатление о том что моя судьба меня обгоняет, и о том что являюсь инструментом в их работе. Но в любом случае была только тем инструментом, каким могла быть, потому что работа не была только моей. Уже пробовала устроиться сама собой и не вышло; до сих пор дрожит рука. Я настояла на своем чуть больше чем нужно и навсегда потеряла здоровье. Итак, после этого, после этого неудачного опыта пытаюсь размышлять следующим образом: мне уже многое было дано, они мне уже предоставили все что только может быть предоставлено; и другие агенты, намного более важные чем я, тоже работали всего лишь для того о чем не знали. И с теми же малюсенькими инструкциями. Мне уже многое было дано; например: в тот или другой раз, с сердцем бьющимся от ощущения привилегированности, я по крайней мере знала, что не узнаю! С сердцем, бьющимся от эмоций, я по крайней мере, не понимаю! С сердцем бьющимся от доверия, я по крайней мере не знаю!

Но яйцо? Это одна из их уверток: пока я говорила о яйце, я не помнила о яйце. «Говори, говори», инструктировали они меня. И яйцо является полностью защищенным такими словами. Говори много, это одна из инструкций, я так устала.

Из-за преданности яйцу я о нем забыла. Моя эгоистичная забывчивость. Потому что яйцо уклончиво. Перед лицом моего преданного обожания оно может скрыться и никогда больше не вернуться. Если оно будет забыто. Если я приму страдание забыть его. Если яйцо станет невозможным. Итак – независимое, хрупкое, без единого предупреждения мне – возможно однажды оно переместится из космоса к этому окну, которое всегда держу открытым. И утром опустится к нашему зданию. Оно безмятежно перед моей кухней. Освещено моей бледностью.

Источник: http://www.beatrix.pro.br/literatura/ovogalinha.html
Февраль – март 2005. Москва