Голубой ангел или прерванный концерт

      
                Рассказ (быль)
               

Весна  1964 года  вовсю  бушевала   в  Москве.  Гроза прошла  и всё   вокруг  было умыто  тёплым  майским   дождём.  Крутые   крыши  домов   блестели  в  лучах   заходящего  солнца. Вдали  из  тёмных  туч  ушедшей  грозы,  доносились   раскаты  грома.    Разноцветной   дугой   нависла   над  городом   яркая   радуга.
    В  сквере,  напротив   шикарной   гостиницы,  на   деревьях   глянцем   блестели   молодые  листья.  На  мокром  чёрном   асфальте  в  больших   лужах   отражалось  голубое  бездонное  небо.
    Терпкий  запах  цветов  наполнял   её  номер  в  гостинице  и  расползался   по  длинному   коридору.  Букеты  цветов,  от   скромных  ландышей  до  пышных   дорогих  роз,  занимали   всё  пространство,  оставляя  лишь  небольшие  проходы. 
   Марлен  сидела  у  открытого  окна, завернувшись  в  мягкий  тёплый  плед   и  подложив  подушки  на   сиденье, чтобы  было  повыше.  С  этого  кресла  ей  было  хорошо  видно,  что  творится   за   окном.
    Она  попросила  никого  не  пускать  к   ней   в  номер, чтобы  отдохнуть  от  навязчивых  журналистов   и  поклонников.  Ей  хотелось  хоть  немного  побыть  одной, чтобы  никто  не   лез   в  душу,  с  всякими   дурацкими   вопросами.
   Вечерняя  Москва   жила  своей  жизнью.  Куда-то  спешили  по  своим   делам  горожане.  Шурша,  проезжали  зашарпанные  троллейбусы. Урча  моторами,  толпились  перед   светофорами   машины. За  перекрёстком, где  поворачивал  трамвай,  на   стене   большого  здания  висела   огромная   киноафиша. 
С  неё   смотрела   молодая  белокурая   женщина.   Полукругом,  синими   большими  буквами   отсвечивало  название   фильма. 
Сощурившись  и  вглядевшись  Марлен  с  трудом,  скорее  догадавшись,   прочитала -  Голубой  ангел.
  -  Боже, как  давно  это  было.  Ведь  мне  было  двадцать  восемь,  всего-то! – подумала  она,  отведя  взгляд. -  Спасибо  Штейнбергу,  предложившему  ей  сняться  в   этом   фильме.
  Воспоминания   тех   лет нахлынули  на  неё  и  унесли  в  далёкое  прошлое.  Так  иногда  из  полноводной  реки  со  дна   поднимается   то,  что  она   хранит   долгие  годы.
   Ведь  ещё  девушкой  Марлен  никогда  не  считала  себя  красавицей. Видела, что есть  гораздо  привлекательней,  чем   она.  Знала  своё  место  в  жизни  и  никогда не  претендовала  на  большее,  так  как  умела   находить  радость, в  том,  что  давала ей  судьба.
    Марлен  вспомнила, как  чувствовала  угрызения   совести  за  то, что  дала  согласие  на  съёмку  в  этом  фильме.  Всё  боялась, а   вдруг  не  оправдает  надежд  знаменитого  режиссёра. Тем  более,  что  это  был  первый  звуковой  фильм   у  неё  на  родине.
   А  потом  Штейнберг   пригласил  её  в  Америку,  сниматься  в  Голливуде.  Марлен  вздохнув,   усмехнулась,  вспомнив,  как  долго  колебалась,  прежде  чем   согласиться.   Ведь ей  пришлось  оставить  мужа   с   четырехлетней  дочерью.
  А  после  разрыва  контракта  с  Штейнбергом   ей  приходилось  сниматься   в   ролях,  которые   раздражали   своей  примитивностью.  Ей  казалось,  что  только  в  его  фильмах  она   могла  показать  себя   живой,  любящей  жизнь  женщиной.
   Марлен  пододвинула  ближе  к  себе,   уже  начавшие  увядать  ландыши  и  стала   их  внимательно  рассматривать.
   Этот  скромный  букетик   преподнесла   ей  молодая  девушка  после  концерта.  Смущаясь  от   своего  маленького  подарка,   среди   пышных  цветов,  она   нерешительно  подала   ей  эти   ландыши. 
  Этот  маленький  букетик   цветов   напомнил  ей   об   апреле   1945  года   в  Чехословакии.  Выступая   со  своим  концертом   перед   русскими   солдатами,  она  залезла  на   танк   и  пела.
А  потом   молоденький  солдат  преподнёс  ей   такой  же   букетик   ландышей.
   С  неприязнью  Марлен   вспомнила,  как   перед  войной  с   Россией   ей  позвонил  Геббельс  и  гнусавым   голосом   предложил  ей  переехать  в  Германию,  предлагая  огромные  гонорары.  Потом  германский  посол  сказал: -  Фюрер  хочет,  чтобы  вы  были  в  Германии  звездой  номер   один.
   Даже  Риббентроп   пытался  уговорить  ее.
   Кто-то  робко  постучал.  Она   обернулась  и   увидела  подсунутую  под  дверь   телеграмму.
   Подняв  её,  надела   очки  и  прочитала - « Марлен  поздравляю  с  дебютом   в  Москве!  Твой   Эрнест   Хемингуэй». 
  Марлен  улыбнулась,  вспомнив,  как   однажды   он  взял  её  с   собой   на   рыбалку.  Дал  ей  спиннинг, но  она  не  смогла   удержать  его,  когда   здоровенная   рыбина   рванула   насадку.
Спиннинг  утонул,  а   Эрнест,  только  расхохотался   над  её  неудачей.
   Уважая  его  как   писателя   и  мужчину, она   всё  же  не   позволяла   ему   переходить  дозволенные  границы   в   ухаживании.
   Сейчас  ей  очень  хотелось  встретиться   в  Москве  с   Паустовским,  перед   которым   стоило  поклониться  в  пояс,  как   это  делают  русские.
   Марлен   просто   потряс   его  рассказ  «Телеграмма».  Она   плакала   над  ним.  Перечитывала  и  снова  не  могла   удержаться   от  слёз.  Ей  тогда   казалось, что  этот   русский  писатель  заглянул  в  самые   затаённые   уголки   её   души.
 Потом она  прочитала почти все его  произведения. Они   были  созвучны ей  и  вызывали  трепет в   душе,  рождая  новые  мысли и  чувства.
  - Всё!  Хватит воспоминаний. Что  это  на  меня  вдруг  нашло, -  произнесла   Марлен  вслух.
  Закрыв  окно, разобрала   постель  и  легла   спать.
 Она  проснулась, когда  часы  показывали  одиннадцать. 
Сегодня   у неё  концерт  в   Доме  литераторов. Она  согласилась   на   этот  концерт, только ради того, чтобы   увидеть  там русского  писателя.
  Марлен   надела    свое  любимое   узкое   платье  с блёстками  и достала томик рассказов  Паустовского.  Выглянув в окно,  она увидела, что  её  машина стоит уже у  подъезда.
   Зал был полон. Публикой   были  забиты  даже  проходы. Из-за  кулис  Марлен  услышала, как  раздались  аплодисменты  и  зал  начал  скандировать: «Мар - лен! Мар - лен!»
   Тяжёлые плюшевые  занавеси медленно поплыли  в стороны  и  она,  улыбаясь,   подошла  к  микрофону.
   Стройная, с  обаятельной  улыбкой  Марлен вызвала  у  публики   неистовый  восторг.  Крики  «Браво  Дитрих!», аплодисменты, всё слилось  в  могучий  единый  шквал. Но едва   она  подняла  руку, чтобы  успокоить  бушующий  зал, как сразу  наступила   полная  тишина. Стало слышно  даже  потрескивание 
раскалённых  прожекторов.
   Марлен  почувствовала,  что  владеет  залом  и  публика  готова   подчиняться   любому  её  жесту.
   Она  подозвала  переводчика  и спросила: «Есть ли   здесь  Константин   Паустовский?»  Из  партера  кто-то  выкрикнул  ответ  и  переводчик   перевёл: «Извините, но  Паустовский  болен  и не  смог  приехать».
    Марлен  почувствовала  себя  неловко   и  никак   не  могла  сосредоточиться, чтобы  начать  петь. Собравшаяся   публика  терпеливо  ждала,  и она   была   благодарна   за   эту  тишину.
    И вдруг  само собой  из  её  уст  полилась   всем  полюбившаяся   песня  « Где  все  эти  цветы?».  Музыканты 
сразу  подхватили, и  зал  наполнился   ее  нежным   бархатным  голосом.
   Овладев  собой,   Марлен   самозабвенно  пела,   и  после  каждой  песни  зал  взрывался  аплодисментами.
   Концерт  подходил  к  концу, когда   ей   сообщили, что в  зале 
видели  Паустовского.  Ему  передали, что  она  хочет с  ним   лично  познакомиться.
   Марлен  подошла к  микрофону.  Музыканты   подняли смычки, чтобы  продолжить  играть,  но  она нетерпеливым   жестом   остановила  их.  Недоумевая,  они  опустили    свои   инструменты.
    А  она  смотрела  в  полутёмный   зал, пытаясь  отыскать  того,   перед   кем  преклонялась   долгие  годы. Переводчик,  поняв   её   взгляд,  попросил  подняться  на   сцену   писателя  Константина Паустовского.
   Из  четвёртого  ряда   с  трудом   вышел  седой  старик,  опираясь  на  палку  и  поддерживаемый  молодым  человеком.
  Он  тяжело, с  помощью  своего  помощника,   поднялся  на   освещённую   прожекторами  сцену.
В  зале  нерешительно  захлопали,  а затем  наступила  тишина.
   Марлен  протянула  ему  руку   и   писатель  коснулся  губами  кончиков  её  пальцев.  В  зале   бурно  зааплодировали.
   И  тут  произошло  невероятное. В  порыве  чувств, не  осознав,  что  делает, придерживаясь  за  писателя,  она   опустилась  перед  ним   на   колени. 
   Все  замерли. Публика  никогда  ничего  подобного  не  видела.  Великая, всеми  признанная   звезда   стояла  на  коленях   перед   русским   писателем.   
  Её продюсер  нервно  вытер   лоб, а  переводчик  удивлённо  приоткрыл рот.  Первым  опомнился   осветитель  и направил  на   Марлен  тонкий  луч  своего  прожектора. Она засверкала   в   голубом  ореоле. Блёстки  на  платье  искрились и  переливались.
Всем   показалось,  что  сам  голубой  ангел  стоял  на   коленях  перед   старым  писателем.  И  вдруг  тихая  музыка   наполнила   зал. Она  лилась  торжественно,  наполняя   сердца  и  души  людей   величественностью  происходящего. 
   По  щеке   писателя  потекла  слеза,   сверкая   искрой   в   луче   прожектора. Губы  его  дрожали,  не  в силах   что-либо  произнести   от  волнения. 
   Марлен   неожиданно  с  ужасом   поняла,  что  ей  уже   не   встать.  Она  попыталась   приподняться,  цепляясь  за  руку  Паустовского, но  у  неё  ничего   не  получилось.  Дрожащая  слабая  рука  писателя   не  могла  ей  помочь, хотя   он  пытался  это  сделать.  Марлен  вцепилась  в  полы   его  пиджака,  но  узкое  платье  не  позволяло   ей  встать  с  колен.  Оно  трещало,  а  блёстки  сыпались  и   разлетались   вокруг   неё   ярко  сверкающими   голубыми   искрами.    
  Из  партера  на  помощь,  вспрыгнув   на  сцену,  бросились   двое   молодых   людей.  Из-за  кулис  выбежали  продюсер  и  переводчик.  Подхватив   Марлен  под  руки,  они   помогли   ей подняться   с  колен.  Она  взглянула   на   Паустовского   и  увидела, как   по  его  морщинистым   щекам   текут  слёзы.  Тогда   Марлен  взяла   его  за   руку   и  медленно  поднесла   её  к  своим   губам.
    Всё  происходило  в  тишине, но  вдруг   зал  взорвался  такими  аплодисментами, каких, наверное,  никто   никогда   не  слышал. Публика   казалось, сошла  с  ума   от  всего увиденного.
Стёкла   зала  готовы  были  вылететь  от  грохота  аплодисментов   и   криков   зрителей: « Браво  Дитрих!».  У  многих   из  них  на  глазах   были   слёзы.  На  сцену  нескончаемым   дождём  летели  цветы.
   Марлен,  кланяясь,  смотрела   в  зал,  держа  за  руку   своего  кумира.  У  неё от   волнения   перехватило  горло  и   она  не  могла   дальше  петь.   Концерт  пришлось  прервать.
   Под крылом  самолёта   в  лучах  заходящего  солнца   блестели  волны  бескрайнего   океана. В  салоне  самолёта  стоял   стойкий   запах  от  множества   букетов  цветов.
  Покидая  Россию,  Марлен   знала,  что  никогда  не  забудет  этот   прерванный   концерт.