Ионосферная-2

(начало: http://www.proza.ru/2005/03/03-113 )

* * *

…Ему нравился Миша. Нравилось его обаяние, юмор, которые он буквально обрушивал на людей, когда хотел их очаровать; его удачливость: статьи его появлялись то в одном журнале, то в другом легко, как грибы после дождя; его теоретический уровень, свободное владение математическим аппаратом электродинамики, о котором он мог только мечтать; его явно ощутимый здесь столичный лоск, умение, допустим, открыть между делом рояль (впрочем, какой там был рояль - обычное разбитое пианино) и сыграть что-нибудь из Чайковского, благодаря чему он выглядел на станции настоящим пришельцем. Короче говоря, Миша был для него идеалом: таким в его представлении должен был быть настоящий научный работник-профессионал (не УЧЁНЫЙ, подчеркнём, а именно НАУЧНЫЙ РАБОТНИК, ибо он всегда помнил, что «учёным бывает пудель») - лёгким, элегантным, обаятельным. (Потом, позже, когда ему приходилось встречать каких-нибудь толстых лысых коротышек с нависающими над ремнём животами, т. е. людей, весьма далёких от элегантности, которых трудно было и представить, допустим, рядом с женщиной, и вдруг оказывалось, что они имеют отношение к науке, - он долго не мог поверить в их научную состоятельность: «А ты-то куда, увалень? - думалось ему. - Неужели ты в науке что-то можешь?..» Но оказывалось, что могли - и весьма). И даже заметные невооружённым глазом не вполне благовидные Мишины качества, к примеру, его стремление хоть как-то, да использовать человека, по принципу «С паршивой овцы - хоть файф-о-клок», казались ему издержками Мишиной удачливости, без которых не обойтись.

Когда они впервые увиделись и познакомились - они понравились друг другу сразу, и в тот же вечер вместе напились. Это было великолепно! В кои-то веки напиться с умным, приятным человеком, – человеком «своего круга»! – поспорить, «почесать» мозги, порассуждать о разном!.. Вообще же он не пил, и именно потому, что было не с кем. Окружающие удивлялись и считали его трезвенником, каковым он в действительности не был. Он любил хорошую компанию, застолье, алкоголь, любил грамотных собеседников, споры с философским уклоном, в которых мог показать себя: тогда он бывал остроумен, весел, элегантно ухаживал за женщинами, и вообще - нравился себе. Но замкнутая обстановка станции, насчитывавшей десятка два сотрудников - народ в основном простой, неинтеллигентный, - которые и жили тут же, в двух рядом стоящих жилых домах, разводили свиней (за что поселковые непонятное слово «ионосферная» переиначили в «свиноферму») и знали друг друга, как облупленных, да маленький совхозный посёлок неподалёку, не могли дать ему ничего подобного. Это была жизнь в состоянии постоянного психологического дискомфорта.

* * *
…Они сидели втроём в маленькой угловой комнатке «техздания № 2» - одноэтажного барачного строения, в так называемом кабинете научных сотрудников: он, Витя Смирнов - молодой, но опытный специалист по геофизическим методам зондирования, и Миша, регулярно наезжавший из своего Хабаровска. Миша был старше их, опытнее, давно «остепенённый», к тому же чувствовал себя в этой глуши представителем столичной элиты и держал себя мэтром. Гулкий смех его разносился по всему зданию, в котором обычно царила тишина, и привлекал внимание лаборанток. В высокие вертикальные окна, почти на треть заваленные снегом, светило морозное солнце, в батареях журчала термальная вода, было тепло, уютно и как-то хорошо, душевно. Попросили у девочек кружки, заварили чаю. Дремучева не было. Его кабинет находился в здании № 1, но это не имело никакого значения: он мог появиться в любом месте в любое время - это зависело от периода. Периоды кабинетного затворничества у него сменялись бурными перемещениями по обсерватории, проверками и разносами.
 - Ну, он меня достал!.. - вытянув свои длинные ноги через всю комнату и попивая чай, рокочущим баском говорил Миша. - Вчера просматриваю с ним ленты…
 - Подумаешь, достал! - смеялись они с Виктором. - Только два дня здесь, а уже - достал… Вы здесь с наше поживите!..
 - Да уж!.. - хохотал Миша. - Не позавидуешь вам, братцы!.. Ну, он у вас и мудак!.. Смотрим, значит, вчера ленты: там такие пульсации попадаются - прелесть: чистые, моночастота, по всем компонентам!.. Для дирекционного анализа - идеальный материал! Я их откладываю в сторону и всё его хвалю, всё подмазываю: «Стёпа, - говорю, - ты посмотри, какая красота! какое у тебя богатство! А ты его гноишь здесь! Это не дело, Стёпа!.. Надо пускать их в оборот! Научная общественность, - говорю, - ахнет!.. Да мы тут с тобой, - говорю, - такие статьи опубликуем - закачаешься!» А сам всё осциллограммы откладываю и его всё в этом духе обрабатываю…
 - Ну, вы хитёр, Михал Георгич!.. А он чего?
 - А он, смотрю, что-то молчит всё, только сопит. Я ему тогда перспективы обрисовывать стал, что, мол, можно получить, если материалы эти правильно, толково обработать, обсчитать на машине, и т. д. и т. п. Распинался я, распинался, аж язык заболел… А он морду скуксил, помолчал, да и говорит: «Так ты, что же - за материалами приехал?» - «Ну… Да!..» А за чем же, думаю, ещё можно приехать? Что ты, Стёпа, думаю, дурака-то валяешь? сам ведь знаешь!.. Правда, прямо так вопрос о материалах у нас не стоял, но ведь едешь к нему, как к человеку…
 - Надежды юношей питают!.. - веселились они, уже догадываясь, чем закончилось дело. - С нашим Степан Борисычем - ухо востро!.. А чуть расслабился, рассиропился - тут он такую тебе козью морду…
 - Да!.. «А я, - говорит, - не дам тебе материалов!» - «Как… не дам?» - «Так - не дам! Что, - говорит, - я обязан всем материалы раздавать?» Я только руками развёл: «всем!»… Ах ты гад, думаю, в скольких публикациях ты у меня в соавторах числишься, хотя сам - ни уха, ни рыла! Смотрю на него, головой качаю, а самого так и подмывает, на языке так и вертится: «Стёпа, а Стёпа! А пошёл-ка ты на …!!!»

Дружный хохот разнёсся по всему техзданию: в комнате завибрировали стёкла, а лаборантки за стеной возбуждённо загудели.
 - Ну, и как, послали? - отсмеявшись, спросил Витя.
 - Да нет, сдержался… Нельзя: в гостях всё-таки… Но - очень хотелось!
 - Если нельзя, но очень хочется… - начал Он.
 - То можно! - подхватил Витя. Миша коротко хохотнул и добавил:
 - Ничего, я его сегодня на семинаре пошлю…
 - Да, на семинарах из него глупость так и прёт… «Я хочу получить эксперимент!!»
Новый взрыв смеха сопроводил известную всем дремучевскую фразу, забыть которую было невозможно.
 
…Два года назад, получив поддержку головного института и развив бешеную деятельность, Дремучев организовал проведение на станции так называемой всесоюзной школы-семинара по геофизике и геомагнетизму, которая получилась действительно довольно представительной. Приехали и москвичи, и сибиряки, и приморцы, и магаданцы: всем хотелось побывать на Камчатке, половить красной рыбки, поесть икорки, искупаться в горячих источниках, короче - расслабиться. Всё это и было организовано в лучшем виде.

На одном научном семинаре, которые, естественно, тоже проводились, Дремучев с энтузиазмом излагал высокому учёному собранию свой план сложного эксперимента, заключавшегося в проведении полевыми отрядами синхронных многокомпонентных геофизических измерений в нескольких точках Камчатки. Вопрос о том, что он хочет в результате получить, поставил его в тупик, и он смог ответить только одно: «Я хочу получить эксперимент!..» «Да нет же, Степан Борисович, - пытались направить его мысль в нужное русло, - что вы хотите получить В РЕЗУЛЬТАТЕ ЭКСПЕРИМЕНТА?» Но видимо, само слово «эксперимент» его настолько завораживало и представлялось таким важным и научно убедительным, что, в отличие от всяческих теорий, не требовало для него никаких объяснений. Не понимая, чего от него хотят, он впал на трибуне в какой-то ступор, и сам чувствуя, что несёт его «не в ту степь», обиженно глядя в зал, повторил: «Я хочу получить эксперимент!..», чем вызвал немалое оживление аудитории.

 Впрочем, отнеслись к нему, как к хозяину и организатору, вполне снисходительно: ну, подпустил человек немного глупости, бывает. Но фраза эта, подобно галилеевской «А всё-таки она вертится!», стала в масштабах обсерватории исторической, незабвенной. «Чегой-то вы тут делаете?» - спрашивал обычно наш герой, заходя в мастерскую, где громоздились на столах всякие радиодетали, стояли приборы со снятыми корпусами, и где, дымя папиросами и паяльниками, сидели инженер Кашин и его ребята. - «Хотите, что ли, эксперимент получить?» Это было такой дежурной шуткой. «Хочем, - мрачно и рассеянно отвечал Кашин, если был сосредоточен на своих радиосхемах. - Экскремент…» Если же бывал в расположении, то начинал рассказывать своим характерным замедленным сибирским говорком очередной анекдот про Дремучева, смеясь при этом каким-то затяжным, захлёбывающимся, тоже «сибирским» смехом.
 
Инженера Кашина, коренного сибиряка и старого полярника, хлебнувшего «севера» и на Таймыре, и на Врангеля, где он бывал в экспедициях, Дремучев вызвал из Подкаменной Тунгуски, и по первоначалу они были большими друзьями. Но все отношения Дремучева с людьми всегда претерпевали три стадии: горячую любовь и дружбу, потом неожиданную вражду, которая со временем теряла свой накал и переходила в нечто прохладно-служебное.

 Именно на Кашина и его ребят Дремучев возлагал главные надежды по реализации своих многочисленных идей, на их техническое воплощение, причём обычно в самом примитивном, дилетантском виде, из подручных, так сказать, средств. «Самоделкин долбаный! - ругался Кашин, когда Дремучев озадачивал его проектом очередного устройства для какой-нибудь «автоматической регистрации пульсаций». - Такой прибор на интегральных микросхемах нужно собирать! Да ему разве докажешь! Спаяй ему на фотоэлементах, и весь сказ. А микросхемы - это он не понимает, что за слово такое!» Слово-то это Дремучев, конечно, знал, но действовал так, как привык, по принципу «Голь на выдумки хитра». А микросхемы – где-то их надо искать, куда-то ездить, да ещё деньги платить! Бог с ними!

 …Как-то техническое решение одной идеи Кашина увлекло, и, провозившись с ребятами несколько месяцев, они собрали и поставили на стол Дремучеву «макет» прибора. Это была большая пластмассовая коробка, напоминавшая настольный детский футбол, в которую с трудом поместилась собранная схема. Включив тумблер задающего генератора, через прозрачную крышку можно было видеть, как по цепочке фотоэлементов пробегал туда-сюда лучик зеркального гальванометра и начинали трещать, переключаясь, многочисленные релюшки. Всё это называлось «Анализатор» и предназначалось для выявления в пульсациях геомагнитного поля нужной частоты и, при её наличии, автоматического включения записи.
 
Дремучев не отходил от этой коробки, всё включал и гонял зайчик по фотоэлементам, забавляясь, как ребёнок. Он демонстрировал эту игрушку всем приезжавшим на станцию, восторженно рисуя перспективы этого «изобретения», - а перспективы были огромны! сводились они в конечном итоге, немного-немало - к предсказанию землетрясений! Приезжие командированные, обычно мало что понимавшие в этом деле, глубокомысленно кивали, думая: талантливый мужик этот Степан Борисович! действительно крупный учёный!

Долго стоял этот красивый ящик на столе завлаба, интригуя посетителей. И стоять бы ему, как говорится, вечно, если бы не приехала однажды группа магнитологов из Института физики Земли, среди которых был Олег, радиоэлектронщик. И когда гости, сидя в кабинете у Дремучева, слушали его зажигательные объяснения, Олег удивлённо рассматривал огромную нелепую коробку, переводя иногда такой же удивлённый взгляд на оратора: «Он это что, серьёзно?» Суть схемы он понял в пять минут, причём было совершенно ясно, что с таким огромным количеством реле она автоматически, без постоянного присмотра и подрегулировки работать не будет. Самоуверенность в сочетании с недалёкостью этого провинциального «чайника» поражали, к тому же по всем повадкам это был типичный удельный князёк. Олег не выдержал: махнув рукой, он просто вышел. Для его коллег это было вполне красноречивым высказыванием: Олег не отличался многословием, и старший группы Юрий Михайлович попытался очень мягко убедить Дремучева (в ИФЗ его привечали за обширный экспериментальный материал, на который они тоже «раскатывали губы»), что его идея, заслуживающая, конечно, самого глубокого анализа специалистов, в данном воплощении вряд ли может иметь практический смысл. Убедить его, конечно, не удалось (его вообще редко в чём можно было убедить, хотя прямо он мог и не возражать), но Дремучев как-то «сдулся», засмурнел и потерял интерес к этой коробке, после чего она благополучно переместилась со стола на шкаф, где в пыли и закончила свои дни.

...Москвичи ещё с недельку пробыли на станции, ходили по кабинетам и мастерским, осматривали приборы в немагнитных павильонах, купались в горячем бассейне - в общем, расслаблялись, как все командировочные. Олег, которого на станции за густую окладистую бороду стали звать «бородой», часто заходил в радиомастерскую, где Кашин его непременно спрашивал: «Ну что, борода? как тебе настольный футбол-то у нашего начальника? В вашем ИФЗ, небось, такого хрен найдёшь!» Олег на это только хохотал и махал руками: много говорить он не умел.

(продолжение http://proza.ru/2005/03/19-74)