Не оставляй моих коленей

 
  - Куда ты, Сурен?! Назад! Сурик, остановись! Сто-о-ой!
  Но он уже не слышал обращённых к нему криков - комбата, кого-то ещё... Не ноги, а два незримых крыла - эйфория любви и боль безысходности, выйдя вдруг из повиновения, несли его сейчас навстречу долгожданному избавлению.
   И не бетонный приземистый дот видел он на пригорке, а заслонивший его милый образ, который так страстно желал он разрушить, разбить, наконец, на мелкие куски. Образ, укравший у него всё, - даже право на жизнь, оставив лишь право на память.
  ... Как прелестна её чарующая улыбка в чудесном обрамлении чёрного шёлка волос!.. И бездонная глубина нежных глаз на чуть склонённом к плечу лице!..
   Когда-то, совсем недавно, это всё принадлежало ему: и улыбка, и взгляд, и тело...
  Но высока цена расплаты...
   ... "Остановись, Сурик! Остановись!" - кричат ему вслед.
  ...Бей, пулемётчик, бей мне навстречу, не жалей огня! Неведомый враг мой, неведомый избавитель, - я приму от тебя это избавление, как самый драгоценный подарок.
   Жгучая боль, рой жалящих пуль, длинной - в треть магазина - очереди, распороли словно электропилой его грудь. Мать-земля приняла его в свои объятия, заглушая трепетные импульсы из угасавшего мозга: "Люблю, люблю... Тебя одну... Верю, что когда-нибудь, в ином мире, где для нас больше не будет преград, мы будем вместе. Только найди меня среди теней!"
  ....Слышала ли она эти сигналы покидавшей земную жизнь души?..
   
   А было всё так...
  - Я хочу, чтобы ты знала, что я ... Одним словом, если вдруг твоё сердце сожмётся от непрошенной грусти или обиды, и не к кому будет тебе прижаться, чтобы выплакаться, - то я услышу, узнаю, примчусь к тебе из любой дали. Ты можешь сесть на мои колени, прислонить голову к моему плечу, и всё уйдёт - поверь... Что же плачешь, родная? Что же я сказал обидного, что заставил тебя расплакаться, любовь моя?..
   
  -...Можно, я сяду сегодня к тебе на колени?
  - И ты ещё спрашиваешь?
  -Не знаю, что со мной... Будто лечу в пропасть, и нет сил сопротивляться... Я сошла с ума...
  - Нет... Это только сон... Волшебный сон...
  - Поцелуй меня... Крепче... Ещё крепче...
   
   
  -... Я боюсь только удара в спину. Ты никогда не ударишь меня в спину? Не предашь меня, как та, которую я называл своей женой ?
  - Я никогда не нанесу тебе удара в спину. И никогда не предам тебя.
  - Даже, если о нас узнает твой муж, и всё закончится?
  - Не будем об этом... Хотя бы сейчас...
   
   
  -Тебе хорошо?
  -Да.
  -Ты - моя?
  - Как будто.
  - Это не ответ.
  - Ты же знаешь - другого нет.
  - Но ты же любишь меня? Любишь, скажи?!
  - Нет. Я уже говорила. Я очень люблю своего мужа, и он очень любит меня. И ничего больше у нас с тобой быть не может.
  - Но почему?! Почему?!
  - Потому, что у меня есть он. И мне не нужен любовник. Больше не нужен.
  - Но кто же тогда теперь я? И что это было, если не любовь?
   
   
   
  - Я не в силах забыть то, что было. Не могу тебя забыть. Неужели ничего больше у нас с тобой не повторится?
  - Нет. Не повторится. И мне нечего добавить к тому, что я тебе уже сказала тогда. Нам было хорошо, но всё хорошее всегда когда-нибудь кончается. Надо уметь принять это достойно, я считаю.
  - Последнее, что я тебе обещаю - это действительно встретить достойно... свой конец. Ты не услышишь больше обо мне. На границе - неспокойно. Я еду туда. Ты ...ничего не хочешь сказать... на прощание: покидая мои колени?
  - Жаль...Береги себя.... там.
  -Беречь? Для кого - теперь? И для чего, если на моих коленях больше нет тебя? И никого, после тебя не будет...
  - Я сожалею, что для тебя это так обернулось.
   
   
   Онемевшие и потрясённые непонятной, нелепой смертью своего товарища одни молча курили, другие мрачно покашливали. Некоторые, отвернувшись, украдкой смахивали слёзы. "Несчастный, что же ты натворил, зачем?", - шептал вслух пожилой боец, когда в стороне погребальным салютом громыхнула граната. Её со сдёрнутым кольцом осторожно вынули из из кармана Сурена, с трудом разжав на чеке его негнущиеся мёртвые пальцы, не осуществившие задуманного - чего: подвига, или же приговора? Кто теперь узнает...
   Лицо Сурена было почти радостным, - и это видели все, кто сейчас стоял над ним. Неужели он улыбался в смертную свою секунду? Или же это пробившийся через облако луч тронул его не успевшие посинеть губы, хранящие вкус её поцелуев?
   Потрясённый этим открытием комбат - суровый, мужественный человек, сам не раз и не два встречавшийся со смертью лицом к лицу, склонился над мёртвым:
  - Прощай, дорогой... Если ты не смог быть счастливым на этом свете, пойдя на такое, - обрети покой Там.
   Спустя полчаса, когда тело Сурена было погружено в вертолёт, и сопровождавший его комбат уже поставил ногу на подножку приставной лестницы, подбежавший взводный доложил ему:
  - Вот его документы и личные вещи для представления в штаб. А это, это вот нашли у него в нагрудном кармане.
   Шесть едва различимых цифр и женское имя со словом-просьбой "позвоните" - еле просматривались на измазанном засохшой кровью смятом листке бумаги.
   Став поневоле посмертным душеприказчиком своего солдата, комбат не мог не выполнить его последней просьбы. Но когда он набрал номер, произошло то, что он никак не ожидал.
  - Алло, говорите. Я слушаю, - произнёс голос в трубке.
  Голос был мужской, уверенный. Так обычно разговаривают хозяева.
  Комбат начал было что-то объяснять про найденный у погибшего Сурена листок с номером этого телефона и именем на нём, пока уверенный голос раздражённо не перебил его:
  - Послушайте, какой там ещё, к чёрту, Сурен. И что Вам нужно от моей жены?!
  Фронтовая выдержка выручила: комбат нашёл в себе силы спокойно произнести в соединённое витым шнуром пространство:
  -Прошу извинить. Видимо, ошибся номером.
  Вон оно значит, что... Эх жизнь, жизнь! Если бы ты только раньше мне всё это рассказал, Сурен-джан, сынок... А теперь - да простит тебя Бог, самоубийца...
   
   
  На похороны Сурена она не пришла - видимо, муж в этот день был дома...
  Врочем, какое теперь это имело значение?