Времена года. Лавнушка

Незаметно подошло короткое полярное лето. Нигде на планете, наверное, нет такого упорного стремления к жизни всего живого мира растений как здесь: земля никогда не прогревающаяся летом глубже двадцати сантиметров, в многометровой вечной мерзлоте своей, становится территорией выживания и борьбы за право существования и продолжения рода. В чуть образовавшейся проталинке потянулись к солнцу бледные нити, казалось бы, не жизнеспособных совсем трав, но пройдет всего две недели и не узнаешь в сочной зелени мощных стеблей того рахитика, да еще и зацвел буйно, раскидывая свое семя на все живое без разбора – авось что народится…

Ангел ни с того, ни с сего вдруг, собрав с утра рюкзачок, решил провести выходные в лесотундре, где бурлил ключом праздник жизни под недолгим и теплым солнцем Севера с его белыми ночами. Только на Севере, пожалуй, одним поворотом головы можно увидеть солнце и бледный диск луны одновременно – это так необычно, блин.

Затарившись на морвокзале водкой, консервами и чаем, Ангел купил в кассе билет на самый дальний рейсовый катер. Ангел обожал бродить по неизвестным дорогам, ведущими Бог знает куда. Через шесть часов катер ткнулся носом об дощатый полусгнивший причал маленького поселка в пять-шесть избенок. Прямо от причала тропинка шла в одну сторону к жилью, а в другую куда-то в сопки. Туда Ангел и потопал окруженный уже свитой мошкары. Нет страшнее зверя в лесотундре чем мошка, кто не знает тот не поймет этого. Росомаха конечно тоже далеко не безобидная скотинка, учитывая ее нрав нападать всегда только со спины и наверняка. Ее атака столь же эффектна как выстрел кольта 45-го калибра в упор в затылок. Сердце трусливого шакала при челюсти медведя заставляют ее до миллиметра выверять дистанцию атаки, до секунды определять направление и неожиданность атаки. И если противник чудом еще остается жив после ее нападения, и готов биться насмерть, то она уходит от единоборства. Тварь – одно слово. Но от мошки не уйти никуда…

Ангел был немножко изобретатель, но только во благо комфорта. Он запасся заранее баллончиком спрея «Дихлофос». Отшагав подальше от поселка, он развел костерчик и поставил котелок для чая. Под прикрытием дыма от костра он разделся и развесил одежду на кусты, добряче обрызгав ее дихлофосом, не забыв и войлочную шляпу. Пока одежда выветривалась от убойного запаха яда, Ангел почвыркал чайку и, одевшись, попер сам не зная куда. Лесотундра начиналась прямо от поселка. Он шел довольно долго, почти всю светлую ночь, набредя на речку, то тихую с озерками разливов, то рокочущую в пене стремнины. Вскоре он услышал непонятный шум и пошел на него. Мошка вилась в метре над ним и в панике уступала место тучам своих кровожадных сородичей. Через два часа Ангел достиг водопада. Он был просто великолепен в своей дикой и неуемной красоте пенящейся с ревом воды, вырывающейся из плена огромных и живописных морен, с нимбом маленькой радуги над ним. Внизу же вода спокойно кружилась, медленно и утомленно, в овальной чаше каменного омута с пологим краем намытого чистого песка. Ангел огляделся и принял решение разбить лагерь на верхнем уровне водопада. Во-первых ему сверху видно все, а его нет. Во-вторых сверху ветерок сдувает мошку и в третьих не помешает водопою лесных зверушек. Место на верхнем уровне Ангелу понравилось еще больше, когда оказалось, что речка тут круто изгибалась, образуя пятачок полуострова. Эх, поставить бы тут родовой замок…. Утомленный долгим переходом, Ангел насобирал березового хвороста и, задымив костром, сварил себе супчик из мясных консервов и макарон. Соорудив из бересты плошку он набрал гущину из котелка и сдобрив водкой пустил ее на воду, угощая духа водопада. Тот подхватил плошку течением и заглотил водоворотом:

- На здоровье дух водопада! Я немножко погощу у тебя, ладно? Ну и ладушки...

На душе было покойно, пусто и тихо. Эх, Давид…как жаль, что ты не можешь всего этого видеть. Ангел налил в кружку водки, положил рядом краюшку хлеба с мясом, а сам приложился с горла, бо кружка была одна. Чуть поев, он снова приложился к бутылке, отпив почти половину. Хмель тугими волнами накатывалась на сознание, он закурил, и надолго завис в картинках своей памяти, так и уснул, продолжая видеть свое уже во сне. Седой дух водопада прохладными руками поправил прядь волос прилипшей ко лбу Ангела и бережно сдул тучку комаров с его лица:

- Э-хе-хе, поспи малец покуда водица снеговая оттянет горести твои и печали…

Ангел спал недолго и проснулся от слепящего солнца и непонятных звуков похожих на смех. Яркое солнце такое редкое на Севере припекало довольно значительно, Ангел аж взопрел в своем свитере. Хлебнув водки, он запил его остывшим чаем с серебристым налетом березового пепла. Закурил. Чугунная голова понемногу прояснялась, надо бы морду сполоснуть что ли…И тут снова послышался смех! Блин, глюки что-ли..? Он встал, глянул вниз на полянку перед омутом и тут же присел, скрадом приподымая голову. Ну и дела… В омуте плескалась наяда… Белокожая и стройная как березка средней полосы, с ливнем бронзовых волос, волнами спадавшими ниже гибкого стана.

Наяды это миф, их не бывает вовсе! Но кто кроме наяды может купаться в этой студено-ледяной воде, рука и та стынет до судорог, а тут… Ну, блин, дела.., сплю что ли? Ангел дерябнул еще раз водки для храбрости и неуверенно начал спускаться с пригорка на поляну. Места тут дикие и наяда, не боясь ничего, плескалась взвизгивая и смеясь жемчужной россыпью, не замечая приближающегося Ангела. Тот сел на бережку у камня, прислонившись к его прохладе. Наяда вдоволь наплескавшись побрела к берегу, ладонью разбрызгивая гладь отмели, едва достигавшей колен ее. Нет, это наяда, значит они есть на самом деле, а то откуда бы были мифы и предания? Все сходится: длинные волосы, сине-серые глаза и нечеловеческой красоты тело… Ангел никак не мог сфокусировать зрение для детального сканирования этого чуда. Так теряется человек когда впервые видит огромный бриллиант, не в силах воспринять сразу и одновременно красоту идеальной геометрии сверкающих граней его и волшебную игру радуги вспыхивающих красок... Наяда…Глюк…Сон….Башня съехала… Допился ишак карабахский …

Тем временем наяда вышла на берег, и ее взгляд наткнулся на Ангела. Оба молчали как парализованные и, взаимно не верили, в существование друг друга. Ангел начал медленно как во сне вставать, неотрывно глядя в ее глаза. Она, охнув присела, и схватив что-то скомканное с земли, пронзительно крича бросила в него и лесной уже нимфой бросилась прочь в гущу карликовых березок.. Ангел ошалел от всего этого и глупо разглядывал, то чем она в него бросила. Сарафан простого ситца в мелкий застиранный цветочек, какого-то доисторического раскроя трусики не то мужского, не то другого фасона и кожаные мокасины модели индейцев вождя Чинга-Чгука, выделанные из оленей шкуры мехом внутрь. Тут у любого крыша поедет…Ангел внимательно оглядел густые заросли березняка и голубицы. Не могла уйти голая, мошка сожрет до костей и спешно направился к березняку, крича на ходу:

- Не бойся, не бойся ! Ну куда ты голышом-то рванула.

- Не подходи басурман, закричу !..- раздался срывающийся в истерику голос.

- Тю, ненормальная, кричи коль охота есть. Вот одежа твоя и обутки. Я отойду и отвернусь, а ты одевайся давай, паранормальная…

Ангел отошел и отвернувшись сел на землю. Бац ! Что-то с треском раскололось в башке и Ангел завалился бочком на мать сыру землю…проваливаясь в отключку. Время остановилось и не скоро начало медленно тикать в голове от ее голоса:

- Эй, ты живой или как?.. Мамочки, убила ить насмерть…

Ангел прикинулся сдохлым и лежал ожидая продолжения неожиданного оборота событий. В голове вяло проползла мысль: - а сиськи у нее чудо как хороши, просто божественны…

- Эй, ну что ты молчишь… Господи, напугают до смерти, а потом еще и помрут, греха не оберешься, эй…

- Хорошо мозгов нет, а то сотрясение было бы напрочь…– Ангел сел, потирая пробитую до крови тыкву головы. Она виновато улыбнулась, одетая уже:

- А чего ты подкрался и подглядывал, и вообще я страх как перепугалась, и откуда тебя только принесло сюда…такого.

- С города…Искал место покрасивше чтоб умереть.

- А что так, невеста к другому ушла?

- Нет невесты у меня. Просто надоело все к чертям собачьим…Тебя как зовут нимфа водопада, не Дубинушкой ли?

- Оленой родитель зовет, а ты кто?

- Ангел…

- Не похож что-то…

- А ангелы разные бывают…

- Ты не злой, только дураковатый…

- Эт почему же дураковатый ?!.

- В городу тебе скука, дак в глухомань приперся.

- Тут красиво, мысли не путаются, спокойно и грустно на сердце…Никто не лезет в душу, не учит как жить…

- Да, тут очень красиво…

- Как называется эта речка?

- Лавна, Лавнушка наша…

- Я тебя буду звать Лавнушкой, ладно ?

- …Так только любимую девушку зовут…

- А может ты и станешь моей любимой девушкой.

- Ой не шути так, грех это… Любовь - это Бог, не шутят эдак этим...

- Пойдем к костру, чаю попьем, озябла небось…

Она сама заварила чай, сдобрив его одной ей ведомыми травами, и накрыв лопухом, поставила на золу распариться. Затем велела лечь на землю и крестом выпростать руки в стороны. Ангел послушно исполнил повеление. Она помолилась истово, прося прощения за смертоубийство и начала врачевать ранку на темечке Ангела.

- Тебе сколько лет, Ангел ?

- Шестнадцать… А тебе?

- Весной столько же сталось, отчего ж ты седой то – спросила она, трогая белую прядь на маковке его.

- Не знаю, не было и вдруг появилось…

Они пили чай с дымком по кругу с одной кружки и с любопытством смотрели друг на друга. Седой дух водопада довольно щурился, не забывая рокотать пенными водами реки ...

- Ну, я, как ты сказала, приперся из городу, а ты каким духом тут материализовалась?

- Чудно как говоришь… В шести километрах отсюда наш поселок. Я каждое лето прихожу сюда в погожие дни.

- Большой поселок-то?

- Большой, дворов двадцать…

- Женихов небось пруд пруди…

- Мы староверы, живем по слову Божьему. А женихов нет совсем. Только подрастут их забирают в армию, редко кто ворачивается обратно, в городу интереснее жить. Старики их прокляли. Староста дед Силантий в город ездил, просил не брать в армию, вера не позволят оружие в руки брать – грех это. Да кто послушает его. Каждый год приезжают и переписывают народившихся, а поспевших увозят в армию. Бабы воем воют, да ничего не поделашь – советска власть…

- Как же без женихов то, скушно поди…

- Скушно… Редко какая замужем. Дед Силантий сказал бабам, что рожать надоть от пришлых, бо род захиреет и некому будет истинное Слово Божие на земле сохранить.

- Ты читать-писать умеешь, или это тоже грех?

- Умею, как же Евангелие читать, матерь научила.

- Добрая да пригожая ты Лавнушка, но дремучая что медведь…

- Ты тоже мне глянулся, да медведь то ты дремучий, бо Слова Божьего не знашь и не веруешь в Него. Принял бы веру Христову истинную, да остался бы тут со мной, дед Силантий не прогонит, я тебя любить буду ладушкой, детей нарожаю красивых. Дед Силантий говорит, чем кровь больше не нашенска, тем крепче и красивее детки народятся…

Ангел лег снова на землю, положив голову на колени ее, она доверчиво положила руку на его грудь, что-то приговаривая. Ангел утопил пальцы в упругих потоках удивительно мягких и густых волос, волнуясь от колдовской прелести их. Блин, а может вправду остаться, может в этом и есть мое счастье в этой жизни? Ладонь мягко обволокла едва касаясь сферу груди с набрякшим камушком сосочка.…

- Не балуй, осержусь ить…- строго сказала Лавнушка, а глазищи потемнели и пальчики фарфоровой лепки рук мелко затряслись в волнении. Поспела девка, любиться хочется, а любить то и некого совсем, старики да малышня в деревне осталась. Вот и попалась Лавнушка как та Снегурочка в сказке, которой фея повелела любить кого первого встретит на дороге.

- Лавнушка… - и Ангел притянув ее склоненную голову к себе стал целовать в румяные губы, задыхаясь от нахлынувшего волнения.

- Останешься?

- Не могу так сразу... Это как уйти-уехать никому не сказамши. Я не готов сейчас совсем. Башка кругом идет, а вдруг обману тебя…

- На том и спасибо миленький, я боялась, что начнешь клясться да обещаться…за дуру примешь.

- Лавнушка, поехали со мной в город, прямо сейчас, не бойся, не брошу и не оставлю. Любить как ясоньку буду и заботиться. Квартиру на заводе дадут, заживем в лад, а?

- Спасибо родненький, да не могу я… Как и ты не можешь… Отца-матерь на кого оставлю…

- Помогать будем, в гости навещать…

- Проклянут, не подступишься. Было уже такое. За порог избы тетка Пестименья дочку родную не пустила. Так и плакали по обе стороны двери. Не понять тебе этого. Ладно, проводи меня немного, корову домой надо загнать…

- Придешь завтра?…

- Коль сильно будешь ждать, то приду…

- До слез ждать буду, зорька ты моя ясная, Лавнушка, лебедушка моя белая…

- Ой не искушай, не торопи родненький… Ой беды натворим…

Она ушла, а он сидел обалдевший и студеная вода духа водопада паром исходилась с разгоряченного лица Ангела. Какая-то туго сжатая, стальной жесткости пружина медленно распускалась в нем, что не давала раньше вздохнуть полной грудью, запеть свободно и радостно. Он не прикоснулся к водке, как и к пище. Он уснул, видя во сне Лавнушку, и улыбался. Его истощенные нервы получили заряд мягкой жизненной энергии и он оживал. Ворон сидевший на суку карельской березы зорко осматривал окрест, не крадется ли где росомаха. С каждой секундой Ангел наливался звенящей жизненной силой и теперь его не просто было бы сожрать. Сон был глубок, но и чуток. Ворон с духом водопада сожалеюще посмотрели оба на рюкзак с водкой, друг на друга и ухмыльнувшись пропали: один растаял в небе, а другой в струях лесной реки…

Иногда так бывает, что просыпаешься вдруг от какой то внутренней радости, глаз открывать не хочется…Вот и Ангел лежал улыбаясь с закрытыми глазами, согреваясь в лучах зыбкого ощущения непонятного счастья...

- Ты как почуял меня ? Я тихо-тихо кралась…

- Сердцем Лавнушка… - и Ангел поднявшись обнял ее, целуя губы и радостные глаза струящие теплый и мягкий свет. Она уже знала, что он полюбил ее неотвратимо и радостно, всей полнотой еще вчера одинокого и пустого сердца. Женщина всегда знает когда ее любят…

Она тоже неловко обняла его занятыми холщовым узелком руками:

- Молока тебе принесла, попей вот пока живое-свежее.

Он пил проливая ручейками по подбородку молоко, а она смеясь смахивала пальчиком капельки с его счастливой мордахи..Как она была прелестно хороша в простоте природной красоты своей, сама того не понимая. Свежая и нежная кожа лица, не знающая косметики и не нуждалась в ней совсем. Все в ней было очаровательно: и омуты влажно мерцающих очей с пушистыми темными ресницами, и густые, но правильно очерченные брови, аккуратный носик с чуть приметными веснушками, в меру полноватые и улыбчивые губы меж которыми проглядывались ровненькие, алмазной крепости зубы. Густые длинные волосы, убранные в толстенную косу, пушились завитками у висков, щекоча маленькие ушки со вкусными мочками.

- Что так смотришь на меня?…

- Любуюсь, лебедушка красотой твоей, аж сердце захолонулось…

- Пойдем гулять, я тебе покажу свой лес, никому прежде не показывала…

Она просто и свободно ориентировалась в лесу, как мы в гастрономе. Шагала легко и стройно на своих ножках - ровных и гладких, которые не портили даже грубоватые мокасины. Обмахиваясь веточкой черемухи, Лавнушка на ходу объясняла городскому недотепе:

- Ты Ангел, ступай мягко, неспешливо, но размеренно. Не спотыкайся, ноги-то поднимай, чего волочишь их как старичок.. Смотри вперед и по обе стороны зараз, не верти головой, это не трудно совсем ведь.

- Лавнушка, а тут змеев нет случаем ?…

- Нет, зачем им тут жить. Оне зимой же спят, а у нас зима девять месяцев почитай, никакая змея не выживет. Вот только намедни один появился откуда то… змей-искуситель мой…

- Гм…

- Шучу я, эко обидчивый.

- Да не… просто я растерялся совсем…и полюбилась ты мне, и обидеть ненароком боюсь. Знаешь, меня на работе сильно ругали недавно. Судачили что я пьяница и непутевый совсем…

- Зачем же ты бражничаешь, ум свой водкой застишь?

- Не знаю… Вчера совсем не пил водки и не хотелось… и впредь не буду.

- Знаю… я заговорила тебя от водки когда голову лечила вчерась. Дед Водопадушка присоветовал.

- А что он тебе еще говорил?

- Что любить меня шибко будешь, да потеряешь навек, а найдешь - не обрадуешься….

- А ты меня любить будешь ?…

- Буду миленький, и помнить всегда буду. И ты меня вспоминай. Ну вот и пришли…

Они стояли на полянке, окруженной дубняком, что уютно расположилась на вершине покатой сопки. Влага с почвы давно сошла вниз, и под ногами мягко пружинило от толстого слоя суховатого ягеля и заячьей капусты, густо перевитой стелющимися стеблями вороники. Тут было удивительно тихо и покойно. Посреди полянки лежал большущий пластинчатый камень, отслоившийся видать, при ледниковом движении огромной морены. Он тоже весь зарос многослойным ягелем, перевитый тонкими и прочными травинками, прогретый солнечным теплом.

- Я тут иногда сплю после купания. Солнышко пригреет, так хорошо и сладко спится…И мошки нет совсем, дыхания дуба боятся…- и она присела на этот камень размером с КАМаз. – Иди ко мне, миленький…

Как непосредственна и по детски наивна была Лавнушка в познавании грамматики любви… От природы стеснительная, она закрыла в смущении омуты-глаза свои и полностью доверилась Ангелу, который бережно уложил ее раздевая и лаская губами каждый миллиметр обнажающейся кожи своей наяды…Лавнушка чуть дышала, прислушиваясь к себе, а сердечко стучало полно и громко, наполняя горячей кровью низ гладкого жемчужно матового живота, который целовали горячие губы Ангела. Сарафанчик скаткой скомкался под мышками... Лавнушка подняла свои обольстительной округлости руки, помогая Ангелу снять через голову ненужную уже одежду. Груди снежной белизны, ослепляли прелестью гармоничной полноты и какой то наивной чистотой … Он целовал ее глаза и губы, плечи и груди, нежно покусывая зубами отвердевшие острые сосочки, а ладонь медленно скользила, осязая горячую гладкость ее бедер…

- Как стыдно и сладко, милый…


Он обожал ее, будто вечность искал и нашел свою Лавнушку в бесконечной пустыне одиночества, среди видений и миражей… Благоговейно, отдавая всего себя, сливаясь аурой, он чутко улавливая неосознанные и непонятные ей самой желания…все горячее лаская свою девственную наяду лесного омута…Она натягиваясь тугой струночкой, выгибалась вся дрожа гибким станом, тихо и жалобно стеная, разметав свои колдовские пряди душистых волос. Лавнушка то заливалась вся в волнении алой зорькой, то затихала умирая и прозрачно бледнея лицом… Как прекрасна и неповторима была соната их близости, где не было ни единой фальшивой ноты… Музыка их чувств все полнее звучала аккордами нестерпимого желания, страстно переходя в симфонию восторга полного и безоглядного обладания друг другом… Время замерло и остановилось…

Они задремали, тесно обнявшись, оба оглушенные случившимся… Их дыхание слилось, струя прозрачные потоки радости и им было хорошо как в раю…

Ангел вернулся в город оставив Лавнушке свое сердце. Он ломил на работе всю неделю как кентавр, легко и споро выдавая план с каким то бешенным восторгом и упоением… И стружка вилась из-под резца упругой пружиной, наливаясь синевой. В пятницу, отпросившись с обеда, он чуть не на крыльях летел в общагу, чтоб скорее собраться к своей прекрасной нимфе. Он не мыслил себя уже без нее, он боготворил ее, он обожал ее, он минуты не мог прожить, не думая о ней… Она вызывала звенящую радость в его душе, его сознании, каждой его клеточке, капельке крови…

Весь переход катера он простоял на палубе, вглядываясь вдаль, что то тревожное тихо ныло и беспокоило его, сжимая сердце тупой болью… Откуда эта боль, мука недоброго предчувствия, навалившаяся бурым медведем ?… Она гнала его по лесной тропе к заветному омуту, не замечающего усталости, только пот застилал глаза, и горячее дыхание вздымало его грудь…

Когда Ангел достиг полянки водопада, то уже знал, что не увидит своей Лавнушки…Обманывая себя пустой надеждой, он ждал наступления следующего дня у костра, который сопереживая струил извилистый шлейф дыма высоко в небо – мы тут…мы ждем… Он дремал и вздрагивал просыпаясь, и жгучая влага туманила его глаза, перехватывая тонкой петлей горло … Он двинулся лесом к камню, будто что то вело его туда, слепо бредущего с невидящими глазами …

На камне лежал едва подбитый увяданием головной венок из лесного разноцветья, и зелено поблескивала бутылка с белеющим внутри ее листом свернутой бумаги. Он как во сне разбил ее о камень, не замечая порезов и густых капель крови, стекающих с пальцев и весомо падающих на ягель, рядом с потемневшими капельками крови Лавнушки… Крупный детский почерк расплывался в глазах и Ангел завывая упал лицом на камень…
Ангел изнемог и обессилел, теряя потоками свою жизненную силу, пенными клочками она стекала с камня, и впитывалась в землю… Мир наполнялся пустотой …

… « Милый, родненький мой…
Жду не дождусь тебя с худыми вестями. Дед Силантий велел сниматься с нажитого места для перехода в далекое урочище, в большой поселок старообрядцев, что и мы. Все радуются обновлению, не жалея брошенного добра. Только я в горести все глаза выплакала, ночей не сплю, вспоминаю тебя и сердце разрывается. Как ждала и звала я тебя, Ангел мой ненаглядный, сколько Боженьку просила, да видать не услышал меня Всевышний за грех мой… Но не покаюсь и не отрекусь никогда.
Не убивайся, голубь мой ласковый, от того горше мне станется. Век помнить тебя буду. Какое счастье было бы родить дитятко от тебя, уж как бы я утешилось…
Не приходи сюда более, не рви сердца своего, пусть время утешит боль и муку твою. Всегда молиться за тебя буду… Век свой твоя Лавнушка. Спаси и сохрани тебя Господь.»…

Он две недели бродил по лесам, плутая среди болот, и неведомо кем пробитых тропинок. Опухший и грязный, потерявший счет времени и пространства он окончательно заблудился. Страха не было, потому что когда умирает надежда уже ничего не страшно...

Его нашла рыжая лайка охотника–промысловика. На Ангеле буквально не было лица от густого слоя мошкары…Егор, так звали охотника, выходил его и заставил идти следом к большаку. Ангел шел, потому что ему было все равно. В поселке зверосовхоза никто не слыхивал о деревне староверов, хотя по слухам таковая где то была. Военкомат тоже никаких сведений не дал…

Он устроился слесарем-токарем в ангар геологической службы вертолетчиков и при любой возможности влазил угрюмо в брюхо вертушки, молча глядя на летунов. Те махали на него руками и не довольно вертели головами, с ухмылкой вертя пальцем у виска. Странный был этот точила, внимательно отмечающий на карте одни ему понятные точки и стрелочки, плюща лицо о стекло иллюминатора. Но при надобности он мог из куска лома выточить новую деталь для вертушки, взамен изношенной, и летчики относились к нему терпимо. Ангел нашел несколько лесных поселений за три года, оживая и трепеща нервной жилочкой на шее, но не было нигде его Лавнушки, будто былое сном привиделось.

Пройдет много снежных зим и весенних дождей, прежде чем Бог даст им свидеться. Странная и несуразная эта штука – жизнь. Ангел смирился, вернее стал привыкать к боли потери, как привыкают жить люди с болезнями сердца, без рук или ног. Это нормальная психология человека в своем стремлении жить на этой земле. И как то однажды Ангел подспудно понял, что Любовь не умирает. В страдании и радости, печали и счастье она становится осознаннее и мудрее, наделяя душу глухими ранее струнами восприятия и чувствования, резонируя тонко полутонами диезов и бемолей. Ощущение любви было вечным спутником жизни Ангела, как воздух, вода…небо… Познавая мир обнаженными нервами, он до старости останется восторженным романтиком, радуясь или печалясь событиям жизни…нет-нет вспоминая свою Лавнушку, и сжималось сердце светлой печалью и туманился взгляд, улетая журавлиным криком к светлому омуту лесной поляны…

Прошло шестнадцать снежных заполярных зим…

Ангел вернулся с далекой морской экспедиции к радости тосковавшей жены и ясноглазого трехлетнего сынишки. Интересно, только у малышей, даже спросонья взгляд всегда ясный и свежий как весенняя капель с хрустально просвечивающих сосулек. Ангел шумно, и как всегда без подготовки, собрал свою маленькую семью для поездки в отпуск на юга, побросав ворохами одежду в чемоданы и сумки. Даже форму морскую скинуть не успел. Места с трудом достались в плацкартном вагоне, не беда вовсе. Ангел с женой и трехлетним сыном расположились, заняв две полки в секции, уже обжитой попутчиками, только боковушка еще не была востребована. Странно, проездные билеты были распроданы все, хотя люди умоляли и грозились всяко. Поезд мягко тронулся и качнувшись начал набирать темп, стуча весело колесами.

Состав змейкой тутукал по Карелии, стране редкой красоты прекраснейших синих озер. На маленьком полустаночке подсели пассажиры пустовавшей боковушки, прикупившие билеты видать давно загодя. По узкому коридорчику вагона шла девочка лет 12-14, волоча следом баул. За ней средней полноты женщина, как выяснилось мать:

- Донюшка, не сани чай тащишь…

- Ага, мама…

Ангел молча подхватил баул и пристроил на багажную полку. Девочка растеряно поблагодарила, по детски улыбнувшись ему. Мать и дочь расположились вдвоем, настроив нижнюю полку столиком и двумя сиденьями. Заскучавшие от безделицы попутчики украдкой все посматривали на них. Что то неуловимо-необычное, на первый взгляд, было в них – зрелой красивой женщине-матери и подростке-дочери, что вновь и вновь притягивало взгляд пассажиров отсека.

Ангел не сразу, но заметил причину маленького переполоха любопытства – они были очень-очень разные внешне, но и чем то неуловимо похожи. Женщине на вид лет тридцать, белокожая и серо-синеокая, густые волосы цвета бронзы под косынкой, одета просто, но статная фигура очень ладно облегалась одеждой. Девочка же была смугла, с миндалевидными, большими карими глазами и тоже богатым водопадом каштановых волос, шелковисто спадавшими на узкие плечи. Руки матери были спокойны и красивы изящностью лепки и скрытой силой, а у дочери кисти тонко-нервные и беспокойные, как сенсоры-пальцы у слепых.

Сынишка Ангела, бегая по проходу, споткнулся и упал, растянувшись на полу и кривя мордаху в гадании – то ли зареветь, то ли залиться смехом-колокольчиком. Женщина инстинктивно подхватила и неожиданно заботливо обняла малыша, приговаривая…

- Упал, ангелочек мой миленький, ну ничто, обошлось все…

Ангела качнуло в головокружении как обухом топора по затылку - ….Лавнушка….Как искал и ждал встречи, а тут чуть в обморок не хлопнулся, словно барышня кисейная….Сынишка переполз на коленки дочери и еще больше обомлел Ангел – будто родные сестра с братиком…Тот же овал лица, линия губ, носа и разрез глаз…Отсек напряженно затих. Жена испуганно глядела на мертвенную бледность Ангела и дрожащие пальцы его:

- Что с тобой, тебе плохо стало?

- Нет-нет…так… акклиматизация…Африка, север, душно… приморило…

- Ты приляг, я тебе чаю с лимоном сейчас наведу…

- Спасибо…малышка, пойду покурю, да пивка лучше дерну в вагоне-ресторане. Тебе принести чего?

- …Себя…

Ангел ласково огладил хрупкие плечи ее:

- Пустое…Да и куда я денусь без тебя….

И радостно заулыбавшись, та зашутила:

- Мало ли…С тобой как на вулкане – и тепло и страшно…

Женщина открыто улыбнулась ее шутке:

- Счастливая ты… смотреть на вас - глаза радуются…

Ангел шел широко расставляя ноги, будто штормило…Лавнушка….Лавнушка…Лавнушка….

В соседнем вагоне-купе он сел на одкидную седушку и стал ерошить по привычке голову, крепко отирая временами лицо, будто боялся, что мысли его на лице заметит кто. Она вошла через семь минут... Они обнялись и долго стояли так в молчании, лишь глотая тугие узелки в горле.

- Со свиданьицем Ангел…миленький…

- Как я искал тебя…Лавнушка… Три года… до Лапландии дошел…

- Ой молчи миленький, не совладаю ведь – в голос заплачу… Не вороши старого, сердце уж зажило, семья у тебя хорошая…Слава Богу, не зря молилась…

- Как, что, где ты… Нет, пойдем до ресторана, хоть сладким шампанским встречу сдобрим…

- Пойдем Ангел, одно-последнее свидание Богом нам дадено…

И они пили прозрачно пузырящееся сладкое вино, оба с дрожью сдерживая душу, рвущую с петель двери разума…

- Уж как я жалела, что не сбегла, не осталась ждать тебя тогда на нашей поляне… Молода была, слаба страхами… Другой жизни не знала ведь. А донюшка чуть подросла, так и ушла с ней в мир – не хотела, чтоб и она совой дикой в лесу свой век прожила… Трудно было… да Господь в свой дом принял, при церкви живу – прибираюсь, стираю, свечи лью … Дочка в школу пошла, светом сердце мое согревает… Пойдем Ангел, заждались нас поди, затревожились…

Ангел достал не считая деньги, и смущаясь сунул в кармашек кофточки.

- Не затем я Ангел встречи у Христа молила…Увидеть хотела тебя шибко, порадоваться семье твоей…Виноватая я перед тобой, одинешенького в слабости души оставила, понимая как шибко полюбил ты меня, убиваться будешь. Каждый день молилась за тебя… И еще спасибо за любовь твою долгую и верную… за денек тот солнечный и единственный…за донюшку Ангелину…

- Купи ей крестик золотой с цепочкой…Освяти… Адрес дай…

- Куплю, коль на то твоя воля есть и скажу от кого... А адреса не надо тебе знать. Две жизни не прожить, как реки вспять не вернуть…

В отношении мужчины и женщины, быть им вместе или нет, всегда права только она. Это жизненная аксиома, не требующая доказательства. Ей дано право выбора из всего того, что предлагается мужчиной. Но не может она запретить помнить и любить себя, так устроена жизнь…

- Нам скоро выходить пора будет Ангел, обними меня, навек уж прощаемся…

Лавнушка…Любовь и боль моей юности, радость нежданная и печаль моя несказанная…Теперь я молиться за тебя буду …. Пока жив на земле…

Симушир. Авг.2002г.