Когда он проснулся, в комнате как всегда было сумеречно, потому что мать уходя на поле, занавешивала и без того подслеповато маленькое окно. Наверное, она думала, что чем позже он проснется, тем позже захочет есть. Видимо, это было правильно, поскольку он на самом деле не чувствовал голода. Все его маленькое существо ликовало серебряным колокольчиком и торжествовало наступившему солнечному дню. Еще сомневаясь, он смотрел на тонкие потоки света проникавшие светлыми спицами через щели входной двери. На карачках подползая осторожно к свету, радовался веселому мельтешению мириадов пылинок в этой вселенной солнечного луча. Главное не смотреть в темные непроглядные углы глинобитной хибарки, где прятались и хищно следили за ним, глазами налитыми кровью, злобные существа боявшиеся света. Свет был его защитником и добрым другом, ему было с ним тепло и покойно. Прижимая ладони к щелям двери он удивлялся алой прозрачности рук, это было на самом деле удивительно и красиво. Но когда он толкнулся всем телом в дверь, она не поддалась, - закрыли! Горло неожиданно перетянуло спазмой обиды и горечи, и сами того не ожидая, навернулись слезы.
Сердечно и искренно он жалел себя запертого в темноте и страхе. Но постепенно боль притуплялась и уже он видел себя не рахитичным трехлетком, а сильным и могучим воином, способным защитить всех незаслуженно обиженных и слабых. Сурово и строго пристыдил бы брата, который запер его одного и удрал играть с деревенскими пацанами, несмотря на строгий наказ матери. А эти страшные безликие монстры темноты с унизительным визгом удирали бы в небытие от вида его сверкающего клинка - светлого и прямого как луч солнца, рассекающий темноту… И весь в эйфории этого внушения Ангел решил сломать дверь, для воина двери не преграда ведь. Отступив на три шага назад, он подшпорил мыслеобраз своего белого боевого коня, ринулся вперед…. и чудо!! Двери распахнулись! За порогом валялись две половинки хворостинки перекушенные замковой проушиной. Ангел восторженно праздновал победу, но опытный воин внутри него осуждающе улыбнулся – эка невидаль: хворостинка, а и стальной прут с руку толщиной, цепи тяжкие - бац и в клочья! Степенно расправив плечи, и выпятив грудь, он искал ну хоть какого-нибудь завалящего свидетеля своего подвига. Но, увы, только пчелы гудели над клевером, самосеем цветущего во дворе, да ласточки косыми зигзагами расчерчивали синь неба.
Ангел присел над сиреневым сердцевидным соцветием клевера, пораженный его гармоничной, неповторимой красотой, сотканного из еще более меленьких, но правильной формы цветочков. В его понимании так и должно было быть все на земле – соразмерено и прекрасно, с первого дня создания мира. Но все-же кто догадался создать эту великую многообразность неповторяющихся форм, цвета и красоту запахов??? Кто бы он не был, но он добрый, мудрый и всемогущий…
На клевер тяжело села пчела, на первый взгляд внешность ее была угрожающе-агрессивной, хитиновая броня, утыканная грубой щетиной и необычные глаза, в которых не отражались мысли и чувства. Мохнатые лапки были тяжело облеплены махровой пыльцой… это пища. Вдруг захотелось есть, как вкусно было в прошлый раз найти полкружки молока накрытого ополовиненной горбушкой ржаного хлеба сдобренного крупной серой солью. От этой мысли голод еще свирепее заурчал внутри, наполняя рот слюной. Шагнув в дом Ангел пошарил по низкой плите печи, уже понимая, что ничего не найдет съестного. Это не вызвало ни удивления, ни обиды – обычное дело, в обед с поля прибежит мать и принесет что-нибудь пожевать. Ангел обожал мать: суровую, редко улыбающуюся, скорую на расправу. Обожал и боялся одновременно. Боялся ее иногда остановившегося взгляда, ушедшего куда-то далеко в безрадостное путешествие полное бабьего отчаяния и безнадеги. Боялся ее нервных срывов, когда рыдая она хлестала брата Иону веником за спертые им у соседей яйца из-под несушки. Ангел пытался собой закрыть завывающего брата, мыча что-то матери. Он понимал речь и мог свободно говорить сам с собой, но при других что-то перекрывалось и заклинивало в горле на первой букве слога. Зачем слова, если и так все понятно. Иона нашпынял соседскому Генке по полной программе за то, что тот назвал нас вы****ками. Мы не знали сути этого слова, и брат настойчиво требовал с Генки толкования его - в основном зуботычинами и пендалями по «салу». Генка и сам не силен был в словесности, да еще и бьют ведь! А суть в том, что Генка это слово о нас услышал от своей матери Аньки-косой, женщины неопрятной во всех отношениях. Вот та и наклепала матери на брата, когда увидела свое завывающее омерзительно соплеувешанное чадо. А во вторых, если бы Иона спер куриные яйца, то Ангел бы доподлинно знал о том, ведь старший брат всегда делился пищей. Но мать не слышала его мыслеслов и Ангелу приходилось упорно вставать между ее свистящим веником и братом. Постепенно огонь гнева гас в глазах матери, взгляд теплел и она, встав на колени, спрашивала : «Ну, что ты хочешь сказать мне!?». Ангел мычал и картинка за картинкой посылал ей образы истинных событий скандала. Но мать отмахивалась от него и грозно обещая другой раз запороть до поросячьего визга, растапливала печурку, мыла нас подогретой водой и развязав принесенный узелок со съестным накрывала «стол». Столом был пол, а скатертью развернутый узелок. Мы никогда не готовили пищу дома и не имели запасов провианта – это было нормально и обычно. Ко времени нашего сбора за «семейным столом» уже становилось темно и мать разжигала жировую коптилку, дающую колеблющийся неровный свет с прогорклым запахом и потрескиванием. Молча и жадно все принимались за трапезу, но вдруг Ангел забыв жевать, пугливо уставлялся на огромные страшные тени плясавшие сатанинский танец на экране стен. И тут истерично завыли в степи шакалы, заливаясь горьким плачем. Наступило время дьявола, когда творятся темные дела под защитой ночи. Никто не замечал его шокового состояния, порой только легкий подзатыльник да короткая не требующая ответа директива: - «Ну- ка ешь живее!». Скорее бы утро, скорее бы солнце со своим благодатным теплом и светом, с его гармоничной красотой и какой-то естественной, не притворной справедливостью.
Пчела улетела по своим пчелиным делам и Ангел поковылял в сад, остерегаясь сочно-зеленых резных листьев обжигающих до волдырей травы. Он спешил к высокому и раскидистому дереву на котором высоко зрели сочные, наполненные солнечным нектаром абрикосы. Дерево было старое и нижние ветви давно отсохли и пошли на дрова, но выше крона жила своей жизнью, давая новые побеги и плоды. В прошлый раз Ангелу почти удалось уговорить дерево угостить его сладкими ягодами с нежной бархатистой кожицей. Почти удалось… Может сегодня получится. Он как будто случайно подошел к дереву и завел светскую беседу: мол как сегодня хорошо, какой ты высоченный, просто прелесть сколько много красивых абрикосов на тебе. Наверное, они очень вкусные и полезные детям? Ангел мягко прикрыл глаза, вытянул вверх к кроне правую руку и начал мечтать о том, как она медленно растет, достигая нижних живых веток. Главное очень осторожно открывать глаза, иначе рука снова станет обычной, ага, пока все нормально. Вот и абрикос, теплый от солнца, едва покрытый тончайшим пушком, но рука послушная в движении совсем бессильна оторвать желанный плод, он чуть покачиваясь, проходит сквозь ладони как песок между пальцев, не удержишь. Пот начинает заливать глаза, но Ангел продолжает начатое дело. Ладно, попробуем другой более сговорчивый абрикос, и едва рука качнула румяный бок соседа, как тот упал вниз. Получилось! Так-так, от удара о землю абрикос полопался, но вполне сгодится для еды. Через несколько минут абрикосы падали один за другим. Хватит. Уложив плоды в лопуховый лист, Ангел довольный подошел к дому, уселся у порога и начал есть. Надо оставить брату, то-то удивится: намедни Иона как лиса кружил под деревом, но ничего не добыл. Пробовал бросать припасенную палку, но та застряла в густой кроне. Живот довольно заурчал, благодать… Надо чем-то заняться. Вчера Ангел тайком следил за соседом немцем с непонятным именем Поцулан. Он внушал ему какой-то необъяснимый страх. Поцулан был хром на одну ногу, всегда с воспаленной красно-фиолетовой мордой, отчего казалось, что с его лица содрали живьем кожу и небрежно натыкали как иголки грубую и колючую щетину. Волосы его как будто забыли покрасить: белый чуб, белые брови и ресницы. Его явно создал не тот добрый и мудрый, которого знал Ангел.
Поцулана не было, но во дворе играла в нарядном платьюшке удивительная девочка с сиреневыми лентами в густых золотистых кудрях. На ногах белые носочки и голубенькие туфельки со шнурочками. Но самое главное - какие у нее были глаза! Большущие, опушенные загнутыми плавно вверх шелковистыми ресницами, они напоминали крылья-опахала диковиной бабочки. И каждый раз, когда она взмахивала ими, синевой мерцали влажные омуты глаз. Девочка, приговаривая какую-то немецкую абракадабру, ловко стучала ладонью о круглый предмет с арбуз размером, который отскакивал от земли снова к ее ладоням, а та успевала хлопнуть в ладошки, крутнуться на месте и вновь послать предмет вниз к земле. От всего этого у Ангела забегали мурашки в голове под черепом, хотелось погладить рукой, успокоить щекочущий зуд. Но девочка притягивала собой его взгляд и рука застыла в полудвижении – вдруг видение пропадет. Но мяч так-же весело прыгал, взметая легкие облачка пыли. Неожиданно их глаза встретились и девочка испуганно замерла, мяч обиженно покатился в сторону. Мгновение помешкав, девочка строго глянула на Ангела и, сморщив гладкий лобик показала язык, зло сощурив глазки. Он оторопел и растерянно улыбнулся ей, выказывая свое дружелюбное расположение. Маленькая фройляйн оглянулась по сторонам и, убедившись в отсутствии взрослых, спустила с себя трусики и развернувшись задом выставила на обозрению Ангелу круглую, молочно-белую попку, при этом ей удалось извернувшись состроить рожицу, растянув пальцами углы глаз к вискам. Ангела парализовал, непонятный доселе удушливый стыд, то-ли за себя, то-ли за нее. Прекрасное внешне не всегда прекрасно в целом, жаль. За спиной послышался провоцирующий смешок брата Ионы, от чего Ангела как кипятком ошпарило. Иона начал как истинный толмач, давясь смехом переводить ему пантомиму девочки: - «Ты узкоглазая жопа и я презираю тебя беспредельно». Брат подначивал: мол покажи ей свой ответ, он должен означать что ты трахал ее бантики прибабантики вместе с ее мячиком и всем остальным. Ангел неуверенно оттянул застиранную резинку трусов-шаровар и посмотрел на то, что должно было быть его веским ответом. Неужели эта пипка способна передать такой крутой монолог!? И снова стало непонятно стыдно. Иона упал в траву и давился смехом. Так хорошо начатый добрый день был безнадежно испорчен. Тут вышел из хлева Поцулан, ведя под узду лоснящегося коня, единственного в нашей деревне, затерянной среди Великой Голодной Степи. Конь нервно жевал железную скобу безжалостно закрепленную у него во рту уздечкой. Заломило зубы и Ангел отвел взгляд от этого неприятного зрелища. Девочка подбежала к Поцулану и явно жаловалась на наглого босяка-соседа. Тот хмуро выслушал и зашел в свой добротный дом. Через некоторое время он вышел и решительно пошел на сближение к Ангелу. Иона тревожно выдохнул: - «Бежать!!!», кинувшись в высокий бурьян. Но ноги Ангела приросли к земле и не хотели двигаться, страх парализовал волю. Но чем ближе подходил Поцулан, тем яростнее поднималось в груди отчаянное мужество: - « Я на своей территории, попробуй забидь, моя правда!». Кулачки крепко сжались, наливаясь энергией тонко вибрирующих нервиков, по позвоночнику ускоряясь прохладной струей запульсировал звенящий поток, наполняя Ангела праведной силой. Поцулан внимательно и близко смотрел неотрывно в глаза Ангела. Глаза Поцулана были вовсе не страшные, если не смотреть на обожженное лицо. Они были даже добрые, с лукавой хитринкой теплых кристалликов в глубине. Он присел на корточки, и скорчив чудаковатую рожицу, полез в карман пиджака. Руки были у него крупные и когда он раскрыл ладонь, то в ней лежал огроменный просто осколок сахарной головы. Ангел состряпал совершенно равнодушное лицо: да у нас такого добра завались просто, лень колоть не то показал бы по более кус. Поцулан повертел кусок сахара будто не зная куда деть его и подмигнув поднес палец к губам, сейчас мол увидишь чудо. Эхма, сахар мешает и вложив его в руку Ангела сказал : - «Айн момент.», направившись обратно к дому. Через три минуты он вернулся и протянул Ангелу моток лески в прозрачном пакетике.
Тут уж никто не удержался бы от трепетного восхищения – сокровище по понятиям деревенской голопузой босоты. Поцулан щелкнул ногтем по пакетику и показал большой палец - «Настоящий. С города. Тебе. Подарок » и, положив у ног, ушел. Иона высунул из бурьяна любопытную мордаху и, не веря глазам своим, как зачарованный шел на блеск свернутой в кольцо лески. Да… царский подарок. Мы склонив головы любовались свалившемуся невесть откуда везению, не заметив третьей головы восхищенно цокающей языком вместе с нами. Опять Поцулан! Счас отберет, разве дарят такие щедрые подарки кому ни попадя! Но тот протянул кулак и с криком «Оп-ля!» раскрыл ладонь. На бугрящейся мозолями ладони лежали два новеньких кованных крючка, синевато отливающих чернью вороненой стали. Потрепав жесткой ладонью наши растерянные головы, Поцулан удалился. Но на этом действо не закончилось. Девочка ревниво и разочарованно следившая за Поцуланом вдруг как-то подломилась от его строгого окрика. Небесные глазки ее залились слезами, но Поцулан отрывисто вновь сказал ей что-то и та покорно начала раздеваться, отдавая ему поочередно снятую одежду и обувь. Взявшись за трусики она вновь жалобно заговорила умоляя его, но Поцулан требовательно протянул руку, ожидая завершения наказания. И когда трусики нехотя поползли вниз Поцулан отрывисто каркнул что-то и девочка путаясь в полуспущенных трусиках побежала к дому, громко и безутешно плача. Суровые однако эти немцы, но справедливые. Наверно это очень трудно.
Мать строго-настрого запрещала ходить нам к каналу искусственной реки, вырытой исколотыми татуировками мужиками. Они жили в вагончиках и деревня долго еще тревожным ульем гудела после их перекочевки.
На берегу реки Иона долго и сердечно объяснял Ангелу что де не стоит рисковать обоими крючками, ты мол еще мал, зацепишь крючок за корягу и хана леске и крючку. Волосы рвать на упрямой башке будешь, да утерянного добра не вернешь ить уже. Но Ангел надув щеки упорно мычал, стуча себя кулаком в грудь. Иона в сердцах сплюнул в сторону, ну хрен с тобой, но волосы на твоей упертой башке буду рвать я сам. Ангел облегченно вздохнул, блин все в жизни, даже самое очевидное надо доказывать, почему так?! Изладив два удилища из веток, брат оснастил их со знанием дела и наживив пчелиными куколками, подал одну удочку Ангелу. Тот неумело забросил леску, снасть булькнула у самого берега, поплавок свободно лежа на воде, кружился в метре от кромки воды, то удаляясь, то приближаясь. Иона опять обречено сплюнув, махнул рукой и отошел на несколько метров вниз по течению. Ангел смотрел на поплавок и уговаривал рыбок откушать духмяной, медовой наживки. Поплавок как-то несуразно пошел в одну сторону, в другую, встал торчком, опять лег, пора! Дерг обоими руками! Леска, описав вертикальную дугу с серебристым карпиком на конце, упала на сушу далеко от берега. Ангел на карачках спешно пополз с нижней площадки по склону канала вверх, где трепыхалась чуть больше его ступни добыча. Вот так то Иона, мал да удал. Иона осмотрев удивленно улов, сдержанно похвалил. Потом покровительственно пояснил: ты мол мелочь пузатая тебе и ловится мелочь, а мне надобно большого жереха изловить, он уже нескольким пацанам лески из конского волоса порвал, здоровенный дьявол такой и брат показал руку выше локтя. У нас то леска фабричная, только попадись, не уйдешь! Ангел вновь забросил леску, на сей раз чуть удачнее. Ждать пришлось долго, но поплавок из пробки уснул окончательно. Ангел до ряби в глазах внимательно следил за поплавком, но тот не подавал никаких признаков движения. Что-то тут не так, решил он и перевел взгляд на играющую бликами солнца поверхность воды, пытаясь проникнуть взглядом в глубь ее толщи. Нет, не видать ничего. Вай! А где поплавок!? И тут он вынырнул далеко от берега и поплыл против течения! Ангел осторожно потянул на себя, леска туго натянулась, не думая поддаваться тяге. Ангел потянул сильнее, и тут над водой показалась спинка такой рыбины, что сердчишко дробно застучало, готовое выпрыгнуть из груди. Упираясь босыми пятками в глинистый берег, Ангел пятясь потащил удилище на себя. Странно, но рыба шла не сопротивляясь как полено. Вот она уже у самого среза воды, ну еще немного… и тут рыбина так трепыхнулась, что подскочила на пол-метра вверх и тяжело шлепнулась на краешек берега, выделывая кренделя и путая леску. Ангел с воплем бросился к ней накрыв рыбу собою, но та скользкая еще чуть-чуть и вырвется, но тут подоспел братуха и точным ударом голыша врезал наотмаш добыче по голове. Рыба разом затихла, лишь нервной рябью пробегали по чешуе судорожно мелкие волны. Ангел был на седьмом небе – это настоящая добыча, а не мелочь пузатая. Иона удивленно переводил взгляд с рыбины на Ангела: ни фига себе, как ты вытянул ее? Ангел пожал плечами – хрен его знает как, само получилось.
Уже вечерело когда мы решили идти домой – на одном кукане из прутка вербы с сучком было нанизано два десятка плотвичек, крупных пескарей, и мелких карпиков. На другом висела большая с темной спинкой и бронзовой бочиной красавица-рыбина. Ангел категорически попер ее сам, закинув через плечо гибкую лозу с рыбой на спину, но уже через сотню метров заморился и уступил ношу Ионе. Вход наш в деревню был триумфален – деревенская босота цокала языками, кивала головами, восхищенно прикасаясь к рыбе. Белая и черная зависть потоками растекалась вокруг нас – с такой леской и дурак споймает рыбу похлеще этой…, да не пацаны, добыча знатная – факт, на что все кивали головами. Вечером получив от матери пару увесистых оплеух за самоволку к реке мы сели к чугунку с обжигающей жирной ухой, сваренной наскоро матерью. Бульон был наварист и ароматен, все взопрели чвыркая горячее варево. Ангел гордо посмотрел на мать – когда в доме есть путние мужики, бабам есть из чего сварить ужин и что подать на стол. Мать уловила его взгляд, ответив строгим косяком – поход к речке она все-равно не одобряла. Нет-нет, а тонули в канале ребятишки, да пьяные мужики, один дак аж с трактором.
Вскоре произошли события круто изменившие дальнейший уклад нашей маленькой семьи.
Председатель подселил к нам приезжего квартиранта, худющего мужичка, лицо которого было изрезано многочисленными морщинами, поэтому он казался старым, но синие внимательные глаза блестели молодо, лишь в глубине всплывала порой как льдинка в воде выстраданная боль и печаль. Он появился у нас с председателем, который категорично сказал матери:
- Вобщем так Шура, это наш новый клубный худрук, будет жить у тебя бо у других места нет, да и поможет чем сможет, а то бьешься как рыба об лед, глядеть тошно, колхоз будет выплачивать тебе десять рублей за постояльца.
Пожав руку мужичку, председатель ушел. В нашей глинобитной хибаре было две комнатушки, но мы всегда жили в одной, где была печка, вторая-же была занавешена полотном из мешковины. Вот туда и определили постояльца. Мы вместе ватажкой вошли в комнатуху и квартирант удивленно обвел взглядом голые стены, глиняный пол и окно засиженное мухами. Излишеств мебели мы себе не позволяли, ее просто не было вообще. Синеглазый мужичок обронил непонятное слово – «карцер» и начал искать куда бы пристроить свой небольшой баульчик. Ангелу стало жаль дядька, присесть даже не на что, а спать дык вообще что на улице, что тут. Ангел был несравненно богаче этого постояльца, все трое они спали на одном одеяле, а другим укрывались, подложив под головы свернутую трубой телогрейку. Да к тому же бабуля, приезжавшая пол года назад, состегала ему лично индивидуальное ватное одеяло. С бабкой было хорошо, она варила кукурузную кашу и пела песни Ангелу, методично оглаживая ласковой рукой то плечи, то спину. Но она вечно грызла мать, называя ее непутевой, обе плакали и дулись, после чего бабка уезжала. Постоялец робко улыбнувшись спросил мать:
- Извините, что так неожиданно все случилось, но я ужасно устал, можно попросить у Вас стаканчик крепкого чая?
Чай? Что это такое? Стакан? Ну, ты даешь мужик! Что такое стакан мы с Ионой знали, видели в сельпо. Тут что, сельпо что ли? И разговор какой-то чудной у чужака, без матюков, извините да позвольте. Мать коротко ответила: «Нету»- и вышла из комнаты, мы следом. Чужак остался один и не выходил из комнаты. Ангел заглянул скрадом к нему, тот расстелив свой брезентовый дождевик в уголке пытался отойти ко сну. Снова шелохнулась в груди Ангела жалость – не жрамши спать на холодном полу будет, однако.
Мать собрала ужин, это были видимо остатки с полевого стана - большая миска наполненная кашей, сдобренной топленным салом и обжаренным луком – какава!!! Так деревенские пацаны выражали непонятным никому словом вкусную и редкую пищу. Ангел подсел к миске, и замычав, расчертил ложкой поверхность каши на три сектора. Показав на ближний к себе сектор, он ткнул себя пальцем в грудь. Иона с любопытством полез своей ложкой в его сектор и тут же неожиданно схлопотал от тихони по пальцам ложкой. Незамедлительно последовал ответный удар ложкой по лбу и почти синхронно, с каменным стуком ложка матери врезала нам обоим. Ну, ни фига, за что? Ангел демонстративно положил ложку и глотая навернувшиеся слезы пытался ослабить спазмы в горле. Блин, не справедливо! Моя правда! Ишь как наворачивают кашу и как только она лезет вам злыдням. Но его сектор каши никто не трогал уже. Когда мать с братом поели свое до чиста, Ангел выхватил миску к себе, запихнув полную ложку каши в рот и тут услышал простуженный кашель чужака, голодный ить. Самым трудным была борьба мыслей и чувств, но когда решение принято, то все становится предельно просто и ясно. Тем более мужик свет наладил, лампочка весело сияла на скрученном винтом проводе. Ангел решительно встал с миской прижатой к пупку и пошел к чужаку. Тот спал уже, но ресницы его трепыхались. Ангел похлопал его по плечу – вставай кашу лопать. Чужак оторопело сел, потом все понял и зарозовевшись лицом заотказывался, застеснялся. Ангел набрав ложку каши поднес ее ко рту постояльца, ну-ка ешь зараза! Тот покорно принял кашу и начал медленно жевать. Вторую ложку Ангел махом закинул в свой рот – какава! Следующая мужичку, но тот всем своим видом показывал, что сыт по горло, даже приставил ладонь ребром к своему горлу. Ангел внимательно посмотрел на постояльца, ну чо врать-то! И бесцеремонно запихнул ложку тому в рот. Глаза постояльца смотрели куда то за спину Ангела и лицо вообще залилось краской до шеи.
Ангел обернулся, в дверях мать и Иона смотрели на них. Мужик давясь кашей, краснея еще гуще сказал:- «Добрый у Вас Шура сынишка, Вам с ним будет очень хорошо когда он вырастет». Мать оттаяла от похвалы:
- Как в школу пойдет не знаю, смышлен, а говорить перестал, только мычит.
- Раньше говорил?
- Еще как, не остановишь его почемучки, такое спросит, что вроде на виду, да не каждый видит.
- Давно это у него?
- С полгода. Проснулся утром и не смог говорить. К бабке водила, не помогло.
- Нужно в город к врачам.
- Знаю, да нет возможности.
Мать помолчав сказала:
-Я тут у соседей чаю щепоть взяла в долг, да чайника нет, вас зовут Давид?
- Да, - ответил тот, и открыв свой баульчик, достал алюминиевый стаканчик для бритья, сгодится. Накрутив кусок проволоки ручкой ковша Давид сыпанул туда чай, плеснул чуть воды и собрав во дворе щепки соорудил микрокостер. Ловко и споро у него это получилось. Через пять минут он сидел в комнате и блаженно потягивал мелкими глоточками чай из своего ковшика. Мать сказала, что на полевом стане они чай варят в трехлитровом чайнике на щепоть чая. Давид помолчал минуту и ответил
- Знаете Шура, все равно до Вас дойдут слухи, я только, что из зоны. Отсидел пятнадцать лет. Не бойтесь я не вор или грабитель, шел по политике. Коммунист, правда исключенный… После отсидки мне приказано безвыездно жить тут пять лет под наблюдением. Я бывший военный, полковник. По национальности немец. В Баку на Баилова мать и сестра. С женой в разводе десять лет. Вот и все. Я не помешаю Вам, помогу чем смогу. Ладненько?
- Да живите, ради Бога, не помешаете. А дети есть у Вас?
- Был сын…
- Почему был?
- Перед самой войной он заканчивал обучение в военно-морском училище в Ленинграде. На комсомольском собрании его вынудили отказаться от отца - врага народа. Протокол собрания прислали на зону…
- Досталось Вам…
- Выжил, а сколько народу поломали…
Ангел принес подаренное бабкой одеяло и положил на колени Давиду. Сколько боли было в глазах его! Ангел погладил грязной ладошкой запавшие небритые щеки его и тихо успокаивающе мычал, сострадая, и льдинки таяли в потеплевших глазах Давида. Ангел многого не понимал из разговора взрослых, но чувствовал точкой пульсирующей над ложечкой, что Давиду очень плохо и его надо успокоить, пожалеть. Когда делишься добротой своей, доброты становится больше.
На следующее утро, в обед, на колхозной телеге Давид привез стол, четыре стула, несколько досок и гвозди выданные по распоряжению председателя завхозом. Давид ловко и споро соорудил некое подобие кровати из досок, потом хмыкнув буркнул: - «Нары…». Стол он поставил посреди комнаты и расставил стулья. Из одного обрезка доски соорудил полочку под окном, а из другого у двери подобие вешалки. Получилось здорово. Так-же он привез примус, сковородку, чайничек и четыре стакана, которые расставил на полочке. Примус с чайником уютно пристроились в углу. Ничего более фешенебельного Ангел отродясь не видал, мужик-то видать при деньге, однако. Оглядев свое жилище, Давид погладил Ангелу темечко и ушел на работу.
Вечером, когда наша семья собралась за скудным ужином, пришел усталый, но довольный Давид. В руках у него был сверток одурительно просто пахнущий полукопченой колбасой и свежим хлебом. Он не стесняясь подошел и обратился к Ангелу:
- Вчера ты по братски поделился со мной ужином, а сегодня я хочу поделиться с тобой. Мы ведь с тобой корешки теперь? А кореша всегда делятся по честному – все пополам. Тебе половина и мне половина, справедливо?
- Ну, ясный хрен – промычал соглашаясь Ангел.
Давид развернул бумагу, где аппетитно свернулись четыре рогалика полукопченой колбасы. Нарочито померяв и сравнив, чтоб все было по чести, Давид оторвал два рогалика и положил перед Ангелом. Затем раскрыв складной нож, дал его Ангелу и положив булку белого хлеба, велел поделить, чтоб все было по честному и даже отвернулся не подглядывая, давая знать что полностью доверяет Ангелу. Тот очень ответственно примерявшись раскроил булку на две части и поднял глаза на Давида, тот восхищенно показал большой палец и прихватив свою пайку удалился к себе.
Ангел так-же скрупулезно очертил черным ногтем рогалик на три части и подав Ионе делить, отвернулся как давеча постоялец. Когда он повернулся обратно, то Иона давясь уже жевал свою пайку, ни хрена себе поделил, фиг больше доверю! Мать смеялась, эх, нет признанного праведника в доме своем!
Утром Ангел проснулся от легкого мелодичного посвиста из комнаты Давида. Не долго думая, он пошел туда. Давид сидел за столом и рисовал какие-то точки с палочками, некоторым пририсовывая хвостики. Тетрадь в которой тот рисовал была разлинована тонюсенькими линиями, образующими рядки, они напоминали электропровода на столбах. Ангел внимательно следил за действиями Давида. Нарисовав несколько точек на проводах, он насвистел мелодию, и снова нарисовал несколько точек, соединив их сверху коромыслом. Ангел, не долго думая, повторил посвист. Давид заинтересованно глядя на Ангела засвистел более сложную мелодию, Ангел легко повторил. Снова, но сложнее. Повторил. Давид чуть приподняв бровь, отложил ручку и забарабанил пальцем по столу. Трам-тара-там-та-тара-тара-там. Ангел повторил постукивание, и мгновенье подумав, затарабанил свой ритм. Давид улыбнувшись легко повторил. Они заулыбались довольные друг-другом. Затем Давид вырвал чистый лист из тетради, и нарисовав точки на линиях, поднимавшиеся плавной ступенькой, подал его Ангелу и положил перед ним остро отточенный карандаш. Ангел кряхтя и старательно изгибая язык нарисовал ниже такие-же точки. Давид недовольно нахмурился и указал на ошибки – третья точка на первой линейке у меня сидит, а у тебя на второй. Ангел понял, это не спроста, значит каждая точка имеет свое строгое место. Ну дык эт мы разом исправим. Ну, верно? Давид показал большой палец. Затем, отодвинув тетрадь, сказал: - давай пить чай! Достав два стакана налил себе треть стакана черного крепкого чая, а Ангелу разбавил кипятком до светло-золотистого оттенка, набодяжив тому аж три ложки сахарного песка. Затем развернул колбасу и отрезав два равных ломтя, протянул один Ангелу с куском хлеба. Пополам?!
Все честно.
Попив чайку, Давид показал карандашом первую точку нарисованную Ангелом, и басовито пропел – До-о-о, указав на вторую точку чуть выше пропел – Ре-е-е и далее тоньше и выше :Ми-и-и, Фа-а-а, Соль, Ля-я-я, Си-и, До-о-о. Ну ладно мужик не надрывайся, Ангел понял, что каждая точка имеет свое имя. Каждое имя по своему звучит. Это просто. Мамаша каждого пацана по своему выкликает имя своего ребенка, зовя с улицы домой. Вот это Анька-косая зовет гнусаво сопливого Генку, а вот Нюра- повариха выкликает – Сашу-у-ук! Не спутаешь. Давид однако снова пропел точки чуть быстрее и указал пальцем на Ангела. Ангел раздувая от напряжения жилы на шее, закатив глаза, судорожно выдавил пуская слюну: - Ды-Ды-Ды-о-о-о… Давид восхищенно захлопал в ладоши, показал большой палец и крепко пожав Ангелу руку сказал – «Ты просто молодец, такой молодец, что я подарю тебе свой перочинный ножик, гляди, два лезвия! Штопор, шило, и даже ножницы!». Ангел не верил глазам, босота на улице передохнет от зависти. Давид понимающе улыбнулся: - ну иди похвались, только приходи быстрее, еще точки петь будем. К вечеру Давид учил Ангела русскому языку, а Ангел Давида корейскому. И слова легким ручейком изливались изо рта Ангела, словно никогда и не застревали. С этого дня эти двое подружились навек самой крепкой и преданной дружбой. Сам дьявол наверно вывернул судьбу Давида наизнанку, заполняя горькую чашу его страданий все более изощренными муками и потерями. И, наверное, сам Бог помог им встретиться: маленькому Ангелу и Давиду. День ото дня их дружба крепла взаимным доверием и пониманием. Они нужны были друг-другу. И самой большой несправедливостью в мире было-бы если они не встретились! Они многому учились друг у друга. Ангел свято верил Давиду во всем и закидывал его уймой вопросов на уже сносном русском языке. Давида–же удивляла в Ангеле его природная непосредственность. Однажды они сидели поздно вечером на бревне во дворе, закинув руки друг-другу на плечи как два закадычных другана. Давид курил самокрутку обдувая махорочным дымом назойливых комаров:
- Ну злыдни! Лягушек на вас нет
Ангел:- Зачем лягушки?»
- А они комаров едят.
- И комары их боятся что-ли?
- Ну да, факт.
- Сейчас позову.
Ангел глубоко вздохнул, мысленно побежал к канаве у дома и погнал прутиком лягушек, приговаривая, чего по пусту орать, во дворе вам жрачки завались….
Через несколько минут по двору зашлепали лягушки, две…три…, вот уже два десятка их мокро шлепают по сырой земле. Давид :
- Откуда их столько?
- Позвал.
- Всех?
- Ага, больше не было.
- Фантазер ты однако.
Или вот днем Ангел хитро глянув на Давида спросил
- Хочешь абрикос?
- Не откажусь.
- Пошли в сад.
Они вдвоем не спеша приблизились к дереву. Ангел щедро предложил
- Выбирай!
- Вон тот…
- Лови!
- Вот этот
- Не, этот еще крепко привязан.
- Ну ты брат и аферист!
Смеясь и довольные друг-другом они возвращались назад.
А вскоре Ангела начала мучить вечно преследующая идея. Давид спросил
- Что брат, о международном положении задумался?
- Ага. Давид, ты друг мне?
- До гроба, век воли не видать. Если в тебя будет лететь пуля, я собой закрою тебя.
- Я тоже! Давид, у всех пацанов есть папа, даже у Генки-сопливого…Вы****ки – это те у кого нет папы, верно?
Давид поперхнулся дымом самокрутки, прокашлявшись
- Генка маленький сопливый козел, не слушай его.
- Как не слушать, папы-то нет. Значит его правда.
- Нет, не его правда, и не надо это слово больше говорить, это очень плохое слово.
- Ладно… не буду.
- И вообще Ангел, как ты это себе представляешь? Если я стану твоим папой, то нужно как-то договорится с твоей мамой, вдруг она не захочет этого? Я старый, весь покалеченный. В лагерях на лесоповале на меня вывели хлыст, чудом увернулся, но два позвонка вышибло. Еле оклемался. Пальцы рук на допросах переломаны два раза, зубы повышибленны, печенки-селезенки на ладан дышат…
- Ой, Давид да ты не дрейфь, я все устрою, ты только согласись!
- Ну не знаю брат, да и старше я твоей мамы на двадцать лет, это целая жизнь!
- Ну вот, откорячки пошли, а говорил - друг, пулю остановлю…
- Да, я ничего, но того … Ну в общем, не поймешь ты…
Ангел чутко понял, Давид ради него горы свернет, а тут дело деликатное, стесняется.
- Ладно, пошли в дом, мать наверно ждет.
- Пошли…
Переступив порог Ангел громко сказал матери на корейском.
- Вобщем так, Давид будет моим папой. Но он тебя стесняется. Значит любит. Завтра идете в сельсовет и принесете мне бумагу, что вы муж и жена. Я проверю.
Иона, вылупив глаза, не мог стереть с лица идиотскую улыбку. Мать замерла в полудвижении и глянув на раскрасневшегося Давида брякнула
- Ну, конечно, прямо спотыкаюсь!
- Ефтать, я кому сказал! Кы-кы-кы… М-м-ы-у!…
Мать испуганно кинулась к посиневшему от напряжения Ангелу
- Тихо! Успокойся! Все сделаю. Успокойся!
Ангел молча повернулся к Давиду, тот так-же молча кивнул головой. Не сговариваясь мать и Давид вышли во двор и сели на бревно. Тягостное молчание угнетало их и Давид развел у ног костер. В свете костра лицо его было задумчиво и растревожено какими-то внутренними мыслями. Мать неотрывно глядела на огонь. Вскоре слово за словом они повели беседу. Ангел просыпался несколько раз за ночь, а они все сидели и тихо беседовали о чем-то. В последний раз Ангел проснулся когда горизонт засветлел, а они все сидели и так-же тихо рассказывали что-то друг-другу.
Так в нашем доме появилась полная, стопроцентная семья, со своими радостями и проблемами, хохмами и неурядицами. Мы все весело смеялись, когда отец купил маме туфли на каблуках, нарядную кофту и юбку-шотландку, сам подстриг ее, уложив густые волосы, научил краситься косметикой и начал учить ее ходить на каблуках. Ангел визжа от веселья, дразнил движения матери, спотыкаясь как корова на льду, припадая то на одну, то на другую ногу. Получив от матери подзатыльник, звонко смеялся и мать смеялась вместе с ним под довольным взглядом Давида.
Давид был музыкальный кудесник. За короткое время он создал духовой оркестр, собрав самую отъявленную деревенскую шпану, народный хор, кружок сольного вокала, кружок баянистов, аккордеонистов и балалаечников. Колхоз выезжал с концертами в район, бил первые места и лидировал на областных смотрах художественной самодеятельности. Посыпались премии, средства для костюмов и инвентаря. Какое было время! Народ измученный прошедшей самой кровопролитной войной и тяжелым трудом, недосыпавший и не всегда сытый тянулся на огонек деревенского клуба, где слышалась полифония баянов и аккордеонов, а в актовом зале тракторист Боря безукоризненным баритоном репетировал – «Сильва, ты меня не любишь!…» Это было волшебство!!! Молодежь, старики, все снимали картуз и уважительно здоровались с отцом и он им всем приветливо кивал головой в ответ. Ангел был горд, у него был самый крутой батя на деревне. Надо отметить, что Давид не был профессиональным музыкантом. В детстве его многому обучали гувернеры для общего развития. Его отец был приглашен в Россию из Германии строить электростанции еще царским правительством. Тут и родился Давид, вместе с сестрами: Мэри, Лидией, Амалией. Когда грянул 1917 Давид наотрез отказался уезжать, да и отец слег в тяжелой болезни, все ждали улучшения его здоровья для возвращения в Германию. В краевом музее города Баку есть скромный стенд с двумя фотографиями пацанов-революционеров. На поблекших листках под этими фото машинописный текст – «За особые заслуги приняты в члены коммунистической партии большевиков в 16 лет». Один из них Давид. Отец умер от болезни, наказав самим без него ворачиваться домой, подальше от этого бедлама и беспредела. Но дети поверили в революцию. Мери собирала пожертвования для голодающих детей, Лидия с ее знанием семи языков была незаменима в министерстве иностранных дел, где нарком в слове «хрен» делал четыре ошибки, Амалия работала в госпитале. Они поверили в красивую сказку. Юности свойственно благородное стремление души во имя справедливости и добра на земле. Давид гонял банды в степях, худой и загорелый, но всегда энергичный и веселый, перевитый портупеей с шашкой и именным маузером, инкрустированного золотом и рубинами. Особо он гордился серебряными часами с надписью: «Верному солдату революции К.Давиду. Ф.Э.Д.», больше чем шпалами в петлицах. А в тридцатом все встало с ног на голову. Пошли повальные аресты близких друзей, соратников и наставников. Вчерашних героев вдруг объявили врагами народа. Тут что-то не так. Надо срочно писать в ЦК! Написал и сам повез в Москву. Арестовали в Красноводске. Ломка личности в ссучившихся красных зонах. Давление о признании себя агентом Германии и пошло-поехало. Кошмарный калейдоскоп дьявола в его неистовом вдохновении сотворения зла. Стоглавым драконом он закрыл солнце над небом России, и лил страшными пенящимися потоками реки дымящейся человеческой крови лучших людей страны. За что!? Миллионы безграмотных и темных голодранцев существующих на критически низкой грани интеллекта оравами пополняли ряды революционной армии. Крушили, грабили, насиловали, убивали. И это называлось классовой борьбой?! Беспредел! Классическая русская культура и наука веками копившаяся в стране враз была растоптана вместе с интеллигенцией за ненадобностью. Будет создана новая пролетарская культура, новая интеллигенция. Идиотизм! Но пришлось признать Пушкина и Лермонтова, Достоевского и Льва Толстого, Чайковского и Рахманинова, но утеряно было несоизмеримо больше - генофонд Российской интеллигенции, цвет нации. Изначально благородная идея Революции была в корне извращена и попрана.
Как выжил Давид в этом аду? Сначала верил, что разберутся в творящемся нонсенсе, враги революции будут разоблачены и все логически встанет на свои места. Но этого не происходило. Сестра Мери под уговоры влюбленного военного коменданта Баку вышла замуж за него, спасаясь от надвигающегося ареста. Лидию спасла ее незаменимость в министерстве иностранных дел. Амалия, самая младшая и любимая Давидом… приняла убойную дозу мышьяка и вскрыла себе вены, чтоб наверняка уйти от всего этого. Мама, она дала ему жизнь дважды, трижды, четырежды… Сколько раз думалось, что проще все остановить это одним прыжком в литейную печь или спровоцировать охрану на стрельбу при попытке к бегству. Политиков этапами месили в лагерях, не давая толком сдружиться – Комсомольск, Акмолинск, Воркута, Архангельск, Устюрт…. Но мать неизменно находила его каждые два-три года. Кольца, кулоны, браслеты в изумрудах и бриллиантах, золотая посуда, отборные меха: все что было нажито годами, шло на подкуп «кумов» зон, где содержался сын. Выкупала его на сутки, сняв в лагерном поселке избу. Топила баню, стригла, мыла, это родное искалеченное тело, глотая слезы. Только ее сила и выдержка спасли Давида в те страшные годы: - «Сынок, ты должен выжить, я буду ждать тебя. Не умру. Крепись. Выживи для меня.». И он выжил. Физически. В душе памороки, боль, обида. Под надзором, безвыездно, до особого разрешения в среднюю Азию, пять лет. Ангелу ненароком удалось реанимировать его убитую душу. И всю свою заботу, не растраченную отцовью любовь он с радостью отдавал этому мальчонке. Сидел ночами у его кровати когда тот болел, подавал теплый чай, мечущемуся в жару, бережно обтирая взопревший капельками лоб, читал сказки, утром убегал на работу, а в обед прибегал сменить влажные простыни и нательную рубаху. Ангел любил его самой искренней и неподкупной любовью.
Прошло несколько лет и пришло письмо-пакет с важными сургучными штемпелями. Ошалелый почтальон обречено промолвил: - «С Москвы…». Давид аккуратно вскрыл пакет и постарел: «…Ваше личное дело рассмотрено, не виновен, полная реабилитация, восстановление партийного стажа, компенсация денежного довольствия по последнему месту службы до ареста…Обращаться к …».
Давид пришел, вернее приполз вечером на рогах что называется. Взгляд помутневших синих глаз одурманенных водкой бессмысленно блуждал не узнавая никого. Ангел присел над ним, поправляя слипшиеся пряди на лбу:
- Ну ты и нажрался где то…А говорил все пополам-наполовину…
Давид пьяно взметнул посиневшие льдинками глаза и узнав оттаял:-
- А…Ангел. Тебе нельзя, ты малой еще. Вырастешь, пополам пить будем…
- Значит половина все-же мое?
- Ну факт, браток…
- А сейчас ты и мою половину значит проглотил, это нечестно. Пусть стоит, вырасту и выпью…
- Ну, что-ж есть резон, но лучше вообще не пить….
- Я согласен, а ты?
- Ну и жук ты, однако, спать…
Ангел кряхтя стянул ботинки с Давида:
- Давай как будто ты ранен, а я спасаю тебя и тащу к своим.
- Ага…
- Ну ты помогай чутка, раненый не убитый ведь…
- А я сознание потерял, вот…
Утром Давид пошел к председателю с письмом из Москвы просить отпуск. Они вернулись вместе, оба чуть поддамшие, но радостные. Ангел хитро глянул на Давида, тот мигнул и вытащил из плаща две бутылки лимонада и горсть конфет.
Собирали его всей семьей, мать перелицовывала пиджачишко, штопала белье и рубашку. Ангел наяривал до блеска ботинки. Иона чистил тряпочкой, старый, потертый баульчик.
Провожали тоже всей семьей до автобуса, который раз в сутки бегал в райцентр. Давид сел в автобус и смотрел через стекло. Мать плаксиво шепнула – «Не вернется…». Что-то оборвалось под сердцем у Ангела, он кинулся в автобус и крепко прижался к Давиду… Давид смахнул набежавшую каплю: - «Я вернусь, увижу мать и вернусь. Слово офицера.» Потом вдруг заблестев глазами крикнул водиле:
- Васек, не в падлу, езжай к моей хате, метрику забыл. Шура, Иона садитесь, подвезу!!!
Дома наскоро запихнув в карман метрику Ангела, Давид сказал:
- Присядем перед дорогой...
Мать: - Он же босой и одеть нечего, с ума съехал?
Отец: - В райцентре прибарахлимся…
В Джеты-сае купили сандалики, носки, шортики с карманами и две рубашки.
- Ну, ты прям фон-барон!
Потом был поезд до Красноводска, ужасно вкусный борщ в алюминиевых судках, и любопытные взгляды попутчиков:
Толстуха: - Мальчик, а кто тебе этот дядя ?
- Папа…
- И мама есть?
- Как же детям без мамы быть, садовая ты голова…
- Что-то не похож ты на него совсем…
- У тебя папа наверное худой?
- Ну ...
- А ты вон какая толстомясая…
Хохот сотряс плацкартный вагон, толстуха обижено глянула на смеющихся поджав губки, и толпа залилась безудержнее:
- Ну малец и утер тебе нос, не будешь совать куда не надо. Хо-хо-хо! Ха-ха-ха…
В вагоне все полюбили Ангела и норовили зазвать в гости, угостить вкусненьким. Ангел всех знал по имени и запросто здоровался со всеми. Военные моряки подарили тельняшку и маленький золотистый якорек на память. Какое великолепное путешествие!!! Ангел, был бабник. Чутко и тонко воспринимал он женскую красоту во всей ее очаровательности и пленительности… В вагоне ехала удивительно красивая еврейка лет двадцати. Густые вьющиеся волосы над тонким и нежным овалом лица, огромные темные глаза, нервный с трепещущими крылышками нос и аппетитно вылепленные губы. Гибкие, грациозной плавности руки с ноготками длинно отрощенными и залакированными. Ну, просто прелесть! Шелковое платье, золотые часики, маленькие сережки в детских ушках.. Высокомерна. Но это Ангелу не помеха. Подошел и с восторгом уставился на нее. Та строго глянув, отвернулась. Ангел осторожно потрогал длинные ногти на пальцах ее.
- Мальчик, тебе чего? Иди к своей маме.
- Ты самая красивая в мире!!! …Принцесса…
Вагон замер прислушиваясь к подкату.
- Сколько тебе лет?
- Маленький я еще, жаль…
- А что так?
- Женился б на тебе и был бы самый-самый счастливый человек на земле…
- Ты так думаешь?
- Нет, я знаю это….
- Ангел, а вдруг я тебя не полюбила бы и не стала твоей женой?
- Куда бы ты делась. Я собрал бы все самые красивые цветы на земле и подарил бы тебе. Вырыл бы все-все клады в мире и принес тебе. Папа написал бы самую прекрасную музыку и я принес бы тебе…
- Мне тоже жаль…Ты расти скорее, я подожду.
- Пока я вырасту, ты сгорбишся…
Вагон взорвался тротиловым эквивалентом в сотни мегатонн смеха, давясь и утирая слезы, еле повторяя последнюю фразу Ангела.
Красавица-еврейка обняв Ангела, хохотала вместе со всеми. От спеси ее и высокомерия не осталось и следа. И люди смотрели на нее тепло и по свойски. Вскоре Тамаре нужно было сходить, ее встречали родные. На прощанье она подарила Ангелу малюсенький флакончик своих духов:
- Понюхаешь и вспомнишь меня, я полюбила тебя Ангел…
И глаза ее опечалились. Красивые часто печальны и часто несчастливы. Не справедливо.
Потом был Красноводск, Давид психовал, но все-ж выбил билеты на большой белый теплоход, правда потом, пересчитав тощую пачку денег, закачал головой. На теплоход мы сели вечером, а в полдень следующего дня должны были причалить в Баку, где Давида ждала старенькая мать и сестры. Мать сдержала свое слово. Ей было девяносто три года: сама готовила обеды, протирала мебель, интересовалась делами дочерей. Лидия жила с мамой, Мэри содержала безногого мужа Колю, некогда лихого коменданта революционного города. Пулеметная очередь перебила ноги ему, гангрена, ампутация. Он шутил все, что не пропадет теперь – член длиннее ног, бабы на руках носить будут…
Утром позавтракали в ресторане теплохода. Давид стакан чая с бутербродом из сыра, а Ангелу хитро подмигнув, Давид заказал официанту: «Какава, пирожное, морожное». Тот понимающе глянул на Ангела и принес на подносе все эти чудеса на стол. Ангел ложечку себе, ложечку Давиду, хоть тот и брыкался смущенно оглядываясь. Но пассажиры добро улыбались и говорили, нельзя отказывать ребенку, если он делится!.
Загудев, теплоход пошел на швартовку. На краю причала на свежем утреннем ветру стояла женщина в развевающемся белом легком плаще. «Лида..»: - прошептал Давид. Потом хлопнув себя по лбу ладонью:
- Ангел, тревога номер один. Срочно переодеться в новую рубашку, эта уже не свежа..
Носовым платочком протер сандалики, поправил шортики. Явно волновался. И вот мы сходим по зыбко ползающему трапу на пирс… Они обнялись, крепко-крепко и застыли. И только капельками стекали из закрытых глаз росинки слез, радостных и печальных одновременно. Ангел держал баульчик и переживал за Давида, чувствуя опять его боль…
Лида, твердо отстранилась и насмешливо сказала прокуренным голосом:-
- Ну прямо как кисейные барышни раскисли. Ну ладно я, баба, а ты чего?
- Не задирайся Лидка, схлопочешь…
И они снова обнялись смеясь.
- С возвращением, Давик…
- Здравствуй, Лидка…
Сели в служебную легковушку. Лида коротко приказала: - «На Баилова.»
- Завезу домой и на работу, отпрошусь с обеда. Сейчас не могу. Дела в министерстве. Да и с мамой тебе легче без меня будет встретиться…
- Как она…?
- Молодцом, бодрится. Тебя ждет…
И они наконец встретились…Нет слов на земле, чтоб передать чувства этих кровно близких людей. Она ласково гладила вывернутыми и распухшими в суставах пальцами голову Давида, все приговаривая:
- Дождалась, слава Богу, слава Богу. Ну чего ты мой мальчик, все позади уж, молодец что выжил, не сломался, я верила в тебя, и молилась Богу. Помнишь, я обещала тебе тогда, что когда ты вернешься, то напеку ржаных блинов и подам с черной икрой и столичной водкой? Все готово, давай отметим твое возвращение.
И она засуетилась накрывая стол: стопка ржаных блинов на блюде тонкого фарфора, черная икра в низком деревянном туеске, маленькие маринованные бочата крепеньких подосиновиков в стеклянной тарелочке, тонко нарезанное филе осетра, салями, овечий сыр.
- А вот твоя тарелочка, узнаешь? Знала что дождусь, берегла. Ангел, мой руки и за стол. Не стесняйся деточка, садись. Ты будешь любить меня?
Давид тревожно переводил взгляд от матери к Ангелу…
- Я тебя уже люблю.
- Да? И за что-же, деточка?
- Потому что папа скучал по тебе сильно, потому что ты очень любишь его сильно.
Бабка Кэт встала на колени и прижала Ангела к старческой груди:
- Ну и ладно, раз так, и Слава Богу. Твой папа был любимчиком у меня и ты будешь любимчиком. Садись за стол.
Сели за стол и бабка Кэт налила по первой. Выпили, не скрывая удовольствия закусили грибочками, и потекла беседа, между ржаными блинками с икрой да второй стопочкой…, да третьей…
Ангел сидел ошарашенный, как Алиса в стране чудес…На кой хрен перед ним три разнокалиберные вилки, две ложки, да еще и нож? Все порезано ить? Давид показал одну из вилок, этим естся мясо, этой рыба, у них вкусы не стыкуются, эта десертная вилка, ложка для бульона, а маленькая тоже для десерта, нож тебе пока не нужен. Кэт недоверчиво глянула на Давида, тот успокаивающе кивнул головой – справится.
Ангел взял вилку, эка невидаль, так бы сразу и сказали. Ловко зацепив блин вилкой для мяса, расстелил его на тарелке, рыбной вилкой набрал икры и свернув вилкой и ножом блин в трубочку, отрезал кусочек и спокойно, как будто делал это всю жизнь, отправил в рот. Вкусно! Давид с усмешкой глянул на мать – я же говорил справится!
Бабка Кэт довольно приговаривала:
- Ну и слава Богу, коль так, слава Богу. У него природный шарм и умение схватывать все на лету.
Давид довольно блеснул глазами.
Тут подоспела Лида, минутой позже прикатила Мэри. Мэри легко и непринужденно поздоровалась с Ангелом, будто вчера расстались, а брата обняла и дрожащими губами все шептала: - «Как мы долго ждали тебя…» Потом все сидели вместе и говорили и говорили. Только раз повисло тягостное молчание, помянули Амалию. Ангел тоже склонил голову под тенью всеобщей печали. Лида принесла семейный альбом и показала старые снимки. Это был другой мир! Пышные, белой пеной платья, тонко окутанные талии, полуголые плечи в сверкающих каменьях… Как в историческом кино о царях. Но это были Лида, Мэри, Амалия. Все прекрасные своей воздушной, неземной красотой. Ангел глянул на Давида, да…из князи, да в грязи, на полу спал, с газетки ел…
Потом было много еще разных встреч. Выжившие друзья по службе и юности: Леня Дубчук, Васька Махин, Сурен. Много было общих воспоминаний и много выпито вина.
Только раз Давид озлясь до стальной синевы глаз, свистящим шепотом прошипел Лиде:
- Зачем ты это сделала, разве стоят годы унижения, моя потерянная жизнь этих сраных откупных денег?!
- Если не тебе, так ему, Ангелу не помешают эти деньги. Посмотри как вы одеты, беженцы просто.
- А мы и есть беженцы… Ты не должна была этого делать.
Оказывается Лида, через очень влиятельное свое министерство и знакомства перевела причитающуюся зарплату Давиду за годы отсидки в Баку. Нужно было только расписаться и получить эти деньги. Это только в кино и литературе советской эпохи герои не идут на компромисс, в жизни все сложнее и вместе с тем проще.
- Ангел, ты бы взял много-много денег, за которые меня посадят в тюрьму?
- Сдох бы с голоду…
- Вот и я бы сдох с голоду, а вот женский материализм другого мнения.
Лида: - Ну зачем ты дитю мозги забиваешь!?
- А иди ты в задницу…
Давид накинул пиджак приобняв Ангела:
- Пойдем-ка брат, в зоопарк, там есть слон, очень умный и старый, может быть он узнает меня.
Зоопарк поначалу вызвал живое любопытство Ангела, но чем дальше, тем больше настроение его угнеталось: не было той красоты и величия данной природой миру зверей. Они смотрели мутными глазами на Ангела, грязные, с клочьями облезающей шерсти, монотонно меряя шагами тесные клетки в ожидании подачки.
Слон по имени Москвич расстроил больше всего: на его ноге кандалами были прикованы цепи и было больно смотреть на эти оковы саднящие в кровь, до живого мяса истертые столбы ног.
-Папа, давай ночью поможем ему убежать!..
-Куда ему бежать, малыш. Он не сможет жить на воле, потому-что отвык от нее, а к цепи привык уже.. Он даже не помнит совсем свою Африку…
Давид сам расстроившись, потянул за руку Ангела:
-Я знаю место тут где тебе понравится. Обязательно понравится.
Через некоторое время они подошли к большому пруду, светлому и солнечному, по берегам которого росли вековые карагачи. По лоснящейся поверхности пруда плыли стайками величавые птицы с выгнутыми лирой длинными шеями. Лебеди!!! И не знаешь кто прекраснее – черные лебеди или бело-пенные. Но они дополняли друг-друга, создавая ту гармонию и красоту, которой восхищались Давид и Ангел. Они пробыли тут долго: кормили лебедей купленной сдобной булочкой, пытались определить супружеские пары.
-Папа, а может белый лебедь подружится с черным?
-Наверное может, я как-то не думал раньше об этом…
-А если они поженятся, то детки будут и белые и черные?
-Не знаю, откуда у тебя такие вопросы возникают?
-Не знаю, сами получаются.
Вечером за ужином Лида сурово пообещалась:
- Завтра–же подниму шум по всем инстанциям. Варварство, травмируют детей замученными животными. И как мы сами не видели раньше этой жестокости и садизма. Вандализм просто…
Отец: - Ангел дитя природы, он чувствует его сердцем, мы можем поучиться его мудрости… Теперь вы понимаете почему он так тронул и запал в мое сердце? Почти мертвое уже… Я учусь заново с ним видеть мир, жить, радоваться.
Так Ангел был категорично принят всеми в эту семью из другого мира. Хотя разок ему попало от бабки кухонной тряпкой по шее. Он подружился с соседской девочкой Люсей, которая часто забегала к нему поиграть в куклы, кумовья и т.д. Люсенька была ангелочком во плоти, тоненькая, прозрачная, она могла плакать от обиды и еще стекали по щечкам слезы, как она все прощала уже мило улыбаясь – и мухлеж Ангела в фантики, и его неуступчивость. Через два года они оба должны были пойти в школу.
- Ангел, когда я вырасту, стану красивой?
- Конечно Люсенька, ты и сейчас уже красивая девочка.
- И у меня вырастут сиськи как у старшей сестры?
- Ага, может быть даже и больше.
- Хорошо-бы…
- А ты дашь мне их потрогать?
- Дам, если никому не скажешь.
- Это будет наш секрет. Да?
- Ага…
- Знаешь, мне надо сейчас посмотреть, чтоб сравнить потом…
Ангел смотрел на прозрачную кожу с голубоватыми тоненькими ручейками вен, бледно-розовый ореол с проссовым зернышком сосочка по центру: «Пожалуй, я обманул Люсеньку, из этого разве могут вырасти сиськи…». Но тем не менее уверенно резюмировал:
- Вырастут, факт.
И не зная почему, приблизив лицо, коснулся языком этих «будущих» сисек.. Люсенькины глаза при этом излучали мягкий свет Сикстинской мадонны. Вот тут-то он и получил тряпкой по шее. Люсенька в панике упорхнула домой, а Ангел униженный, оскорбленный и растерянный смотрел на бабку Кэт:
- Малолетний Ловелас, бабник, кто бы мог подумать только такое…Марш в угол, ты должен быть наказан.
- Наказать меня имеет право только Давид! Даже мама не может!
- Это почему?
- По качану!
- Ну, бандит, тогда дождемся папу. Я ему все расскажу!
- Он верит только мне! Зря будете стараться!
- Ты еще и скандалист!
- А чего ты тряпкой дерешься!
Кэт была вспыльчива, но отходчива. Через час елейным голосом позвала пить шоколад со сливками:
- Давай помиримся.
- Ага, моя правда!
- Твоя, твоя…Давид может не понять. Я тебя как родного хлестнула тряпкой, не больно же было?
- Нет, обидно…
И Ангел рассказал в простоте своей все как было. Бабка Кэт смеялась: « Профессор-маммолог». Ну вот, опять оскорбления пошли… Но бабка примирительно сказала:
- Позови Люсеньку пить шоколад.
Смущенная Люсенька прятала свои ангельские глазки, но вскоре все забылось и мы смотрели старые семейные фотографии. Люсенька прошептала в благоговении – феи волшебного города… Кэт:
- Нет, леди… Ты тоже должна стать леди, но юная леди никогда не должна показывать свое тело мужчине. Только единственно избранному и только после венчания в церкви.
И мы играли потом в венчание в церкви, за соблюдением ритуалов которого экспертом была избранна бабка Кэт.
Так пробежал быстро месяц и нужно было возвращаться к себе в целинный колхоз. За день до отъезда Кэт дала Ангелу рубль и послала за мороженным:
- Купи себе мороженное, мне пломбир, Люсеньке на свое усмотрение. Если я буду спать, не буди, положи пломбир в холодильник, чтоб не растаял. Пойду прилягу, плохо спала ночью…
Ангел выполнил все как велела Кэт. В пять пришел отец, следом Лида.
Ангел: - Бабка спит, велела не будить до вечера.
Давид метнулся к матери, но душа ее уже облегченно изошла из тела…Старческое лицо ее было спокойно и умиротворенно, она ушла из этого мира выполнив все, что наметила, все что обязалась вытерпеть, перенести и сделать. Смерть ее была печальна, но светла... Мир праху твоему, моя добрая бабка Кэт…
Через десять дней после похорон мы собрались в обратный путь. Люсенька горько плакала, прерывающимся голоском все повторяя: «Ты приедешь на следующее лето, я буду ждать тебя» и утренней росы слезы безутешно катились из глаз ее василькового цвета. И Ангел лишь качал соглашаясь головой, боясь сам сорваться в рев, плотиной переполнявшее его сердце.
Пройдут годы, но они так и не встретятся больше. В жизни часто так бывает, что в непреодолимой суете бытия мы теряем близких нам людей, искренно любивших нас. И лишь память временами сожмет сладкой тоской сердце, и затуманится взгляд, и возникнут живые образы давно минувших лет…
В конце августа мы переехали в город, ставший для меня родным и близким на долгие годы. Маленький, опрятный и зеленый городок под названием Фергана. Сначала снимали комнатушку, через пол года Давиду выделили служебную двухкомнатку без удобств, которой мы радовались несказанно, а еще через полтора года получили большую квартиру в многоэтажном доме. Жили скромно, довольствуясь тем, что имелось. Ангел до пятого класса был умницей в школе, радуя Давида прилежанием, а потом, решив, что знаний достаточно забросил школу напрочь. Сутками напролет зачитывался он книгами бережно собранными Давидом, записался в областную библиотеку, брал у знакомых и соседей. Особенно долго он добирался до богатейшей библиотеки соседа Бренева, главного редактора областной газеты. Это был весьма строгий дядечка, но и с ним Ангел сдружился довольно близко. Жюль Верн, Фенимор Купер, Луи Бусенар, Майн Рид, - Ангел учился, витая мыслями на уроках по прериям Южной Америки и калахари центральной Африки. Нужно ли говорить, что это вызывало отрицательную реакцию учителей и расстраивало Давида. Но он не ломал своей волей взрослого парящее в свободном полете воображение Ангела, считая, что это пройдет. Наверно так и получилось бы, если б Ангел не нырнул в новый бурлящий водоворот: Бунин, Куприн, Вересаев, Теофиль Готье, Ги-де Мопассан, Оноре де Бальзак, Гюстав Флобер, Эмиль Золя, Анатоль Франс, Жорж Санд… Это был иной, манящий мир, пульсирующий горячей кровью, гонимой гулкими ударами сердца, переполнявшее чувства страстью и любовью, ненавистью и гневом… Какие к черту логарифмы и синусы, экономика Бурятии и западной Сибири..! Валентность углерода? Ересь, надо жить!!! Как герои романов, полыхая синим гудящим огнем полнокровных чувств. И Ангел познавал эту грамматику. Давид понимая, что творится с Ангелом часто играл ему на фортепиано, охватывая всеобъемлющей палитрой аккордов всю гамму человеческих чувств, от самой тонюсенькой как паутиночка на ветру струночки до резонируще-басовой. Это спасло Ангела от пошлости и грязи примитивного. Они оставались самыми близкими и понимающими друзьями до самого конца жизни одного из них. И даже после смерти своей видимый Ангелом дух Давида приходил к нему в самые сложные времена жизни его, спасая от духовного истощения и неверия.
Тем летом, после седьмого класса, каникулы Ангела совпали с отпуском Давида. Обоюдной радости не было конца. Само собой как то решилось поехать в деревню. Сказано – сделано. И вот уже ночной поезд мчит их через зной среднеазиатских песков в затерянный в просторах ее маленький поселок. Путешествие в прошлое, дорогое для них обоих.
Как хорошо идти босиком по деревенской дороге, покрытой сантиметровым слоем тонкой как мука пыли, слегка прохладной с ночи в глубине своей. Звуки шагов мягко бухают, утопая в пыли… Хорошо!… Навстречу шла девочка , примерно одних лет с Ангелом. Шла осторожно обходя глубокую пыль и настороженно глядя на Ангела – чудак, неведомо откуда свалившийся… Большие карие глаза излучали удивление и стеснительность, перемешанную с опаской. Вся ее тонкая, как фарфоровая статуэтка фигура выражала нервное напряжение лани, готовой стрелой умчатся от опасности.
Ангел : - Привет !
Она: - Здравствуйте…
Они познакомились через неделю. Ангела влекла ее неподдельная чистота и пугливая недоверчивость. Чаще молчаливая и серьезная, казалось бы замкнутая и нелюдимая, изредка улыбающаяся Вера была совсем не похожа на городских подружек Ангела. Жеманных и хитрющих, пробующих сокрушительную силу чар своих на боевое поражение цели. Ангел от души веселился с ними, включая полного дурака, так зрячий прикидывается слепым и лапает всех за что попало, вызывая визг и смех.. С Верой было все иначе.
Вера.
Бывает так, что дети рождаются не в радость…Так и Роза нежданно появилась в итак перенаселенной семье Георгия и Марии, имевших пять детей. Старшей дочери Тамаре было восемнадцать, и родители как то засуетившись отправили ее в райцентр, якобы учиться. Через некоторое время деревня удивилась новости – Мария родила дочку, это в сорок восемь то лет… Но постепенно пересуды кончились и все пошло как обычно, только не для Розы. Маленькая и беззащитная, она не вызывала жалости ни у кого в этой большой семье. Только Тамара наездами приезжая с райцентра, успевала наспех приголубить кроху, да Георгий между перегонами скота на новые пастбища заботился о малютке. Она поначалу часто плакала, взывая ко всем, но это лишь раздражало домочадцев и вызывало проклятия в адрес невинного дитя. И как это бывает проклятия не преминули сбыться. Все тело ребенка покрылось чирьями, вызывавшими нестерпимую боль, но Роза уже не голосила, а только тихо лежала и совершенно молча плакала. Какие мысли и чувства могли жить в полугодовалом ребенке, вынужденной появиться в этом равнодушном и жестоком мире, медленно и мучительно умирая? Как сердце Марии могло равнодушно взирать на это? Даже волки принимают в семью дитя человеческое, вскармливая молоком своим и согревая телом своим. Воистину человек самое великое и самое ничтожное существо на земле…
Но Богу было угодно чтоб она выжила. Вернувшийся с пастбищ Георгий застал ее уже в общем то не жилицей. Она не реагировала ни на что уже.
За деревней на отшибе ото всех жила старая ведьма. Так, по крайней мере, ее звали здесь. Всегда хмурая и неприветливая, она вселяла страх в обывателей деревни. Ее боялись и не любили, но когда беда припекала углем, бежали к ней за помощью. И как строгий судья она миловала или прогоняла со двора непрошеных посетителей, всегда точно и правдиво говоря о сотворенных ими грехах.
Георгий принес Розу к бабке Вере почти неживой, та встретила на пороге еще, будто знала и ждала его. Без разговоров приняла дите и засветив лучину, начала распеленовывать смердящие тряпки. Все тельце воспалено было гноящимися чирьями, крупные кудри волос клочьями вылезли и присохли от крови и гноя. Бабка Вера причитая затопила печь под чаном с водой, опуская в запарившую воду пучки одной ей ведомых трав. Потом будто вспомнив о Георгии, коротко приказала: «Уходи, придешь через неделю, не выживет девка, поздно принес…На все воля Божия…»
И Господь милостивый не позволил умереть Розе. Раны от чирьев начали зарубцовываться, на совершенно безволосом черепе начали пробиваться пушинки. Бабка Вера заботливо выкармливала ее козьим молоком разбавленным березовым соком и несколько раз на дню купала подолгу в деревянном корыте во взваре таежных трав Забайкалья.
Полюбилась Роза бабке Вере как родная. Одинокая и никому не нужная, она встретила и спасла такое же одинокое и несчастное дите. Через несколько месяцев, уже умевшую шатко ходить Розу забрал Георгий. Поканючив в сельсовете о потере метрики Розы, он выпросил копию, но при этом с другим именем – Вера, в честь старой и доброй ведьмы.
На этом злоключения Веры не кончились. В три года сестренка ее, старшее ее вдвое, предложила играть в догонялки. Несколько кругов по хате Вера едва не догоняла шуструю сестричку, заливаясь звонким смехом, а на последнем кругу сестра изменила направление и легко перепорхнула через открытое зевало глубокого подполья, а Вера рухнула в его темноту, уставленную тяжелыми кадками и горшками. Так порой в жизни приходиться платить за доверие. Дети доверчивы по природе своей и жестоки от незнания боли и страдания.
Георгий нес ее на руках восемнадцать километров через тайгу, короткой дорогой до райцентра, где в военном госпитале работал хирургом приятель по партизанскому фронту. И опять Господь руками хирурга удачно вправил выбитые позвонки, не парализовав онемевших ног и сохранив полную координацию движений. Лишь со временем побелевший шрам на пояснице напоминал о тех событиях.
Вера была сыта когда Георгий был дома, и мать под строгим взглядом его елейно суетилась по дому и хлопотала. Георгий всегда садил маленькую Веру рядом с собой за большим столом, потчуя из своей ложки любимицу. А в иные дни приходилось и поголодать с попустительства матери. Обычно Веру кто-нибудь отвлекал, а другой в этот момент стягивал краюху хлеба и успевал вылакать залпом молоко. Вера не ища сочувствия, молча внимательно оглядывала братьев и сестер, и молча же выкатывались несколько крупных и прозрачных слезинок, повисая на длинных ресницах, под злорадное хихиканье вора и строгий взгляд матери – «Не хлопай ушами.»
Георгий был для Веры и отцом и заботливой матерью. Только с ним оттаивало ее маленькое недоверчивое сердечко, полное детской любви и привязанности.
Но все хорошее когда-нибудь кончается. После переезда с Забайкалья в среднюю Азию отец занемог, слег без сил и умирая все боялся как же Вера без него…
Так в двенадцать лет она осталась совсем одна. Мир померк и как будто уплыл из под ног, стал зыбким и не надежным, опасным и агрессивным. Как не хватало мозолистых и ласковых рук отца, его неторопливого и спокойного голоса! Казалось, что это дурной сон, нужно проснутся и отец будет рядом вновь. Увы… Вера таяла на глазах от скорби и невосполнимой потери. На школьных фотографиях тех лет она бледной поганкой стоит с краю в группе одноклассников, маленькая и худенькая, ничем не приметная.
Закрывшись как моллюск в свой панцирь, жила она в своем маленьком мирке никого не беспокоя и ничего не требуя. В то утро она шла от старшей сестры, где нянькала ее детишек. Еще издали она увидела крепенького мальчишку, пылившего босиком по разбитой телегами в муку дороге. Он улыбаясь бухал широкими ступнями по пыли и шел сам не зная куда, глядя то в небо, то по сторонам. Бездельник городской, сразу видать, аккуратно подстрижен и не по-деревенски белокож. Приедут, набедокурят и восвояси уберутся…
Приблизившись незнакомец улыбчиво и просто сказал ей: - «Привет!!!». Она ответила, и опустив взгляд, быстрее пошла своей дорогой. Странный какой, так в деревне запросто не здороваются, как будто давно знают друг-друга. Но что-то подтолкнуло ее обернуться украдкой и он в это-же время обернулся, махнув рукой как старый товарищ.
Через неделю они познакомились. У него было странное имя – Ангел. Он успел уже перезнакомиться со всеми ребятами и девчонками, но глаза его радостно блеснули когда ребята представили его ей. С этого момента все его внимание было обращено только к ней. Он совершенно не замечал никого кроме нее. Это немного льстило самолюбию, но вызывало незнамо откуда поднимающуюся тревогу. Но с ним ей было хорошо и покойно. Он покорял своей убежденностью и уверенностью, излучая жизнелюбие и силу. У него можно было спросить о чем угодно и как правило он толково и обосновано все пояснял – ходячая энциклопедия просто. При этом ему удавалось не унижать собеседника своей начитанностью, он сам восторгался и удивлялся со всеми над разнообразием мира и его явлений. Умел весело смеяться над собой вместе с ребятами, когда те учили его деревенским премудростям.
А однажды они сами не заметили как запозднились и все ребята потихоньку разошлись по домам. Ангел вызвался проводить Веру до дома, потом она его провожала до моста и снова опять и так до утра. Дома мать ворчала что-то, сестры удивленно смотрели на нелюдимую тихоню, а Вера уснула в уголке своем чему то светло улыбаясь во сне.
Через месяц он уехал. Его провожали все деревенские ребята и девки. А Вера не пошла. Огородами дошла до остановки автобуса и издали под защитой густых зарослей отцветшей сирени смотрела неотрывно на этого мальчишку со странным именем Ангел. А тот тревожно вертел головой, все ища ее взглядом. На лице его было страдание и это почему-то вызвало у нее чувство благодарности и надежды, что они встретятся когда ни будь вновь. В то незабываемое лето им было по четырнадцать лет. Чистота их чувств не требовала доказательств добродетели, что было понятно даже изощренным деревенским сплетницам.
Они встретились и расстались как два кораблика: по воле волн в океане жизни и они были еще слишком молоды, чтоб противостоять напору ветра разлук…
Но они встретятся вновь, и будут вместе уже до конца.
Давид.
Осенью после отпуска в деревню Давид заболел и слег. Годы в лагерях неумолимо завершали свою гибельную работу.
Сын вырос, возмужал, страшно его оставлять, но он выживет. Научил всему, что знал и мог чувствовать сам и все равно сердце рвалось в тревоге за него, слишком впечатлительный и скоропалительный характер, восторженный и впадающий в крайности: готовый снять с себя рубаху ближнему или садануть топором без сожаления по темечку тому же ближнему.
Давид умирал долго и мучительно. Болезнь, празднуя тризну, останавливала дыхание и сердцебиение несколько раз, и стекленел взгляд, но каждый раз Давид усилием воли выныривал из не бытия и искал глазами Ангела приговаривая: « Ты не бойся, я буду с тобой, не бойся, понял атаман!» И Ангел кривя губы кивал головой, понимая, что что-то уходит невозвратимо и неумолимо, очень близкое и дорогое, которое было всегда как обычное солнце или воздух ... Часто мы теряем в этой жизни больше, чем находим.
Странник.
Не закончив толком восьмого класса Ангел выпросил у сердобольной женщины в милиции паспорт и подзаработав деньжат поехал на крайний север. Там в Мурманске жил племянник Давида, сын Лидии Эдик. Давид заранее незаметно готовил Ангела к этому решению, записав убористым своим почерком адрес Эдика во всех блокнотах и домашних телефонных справочниках.
Билет был куплен до Мурманска, транзитом через город-герой Ленинград. Все дышало здесь историей прочитанных книг, каждая улица, каждый мост. И сами питерцы были приветливы и просты в обращении, не в пример чванливым москвичам.
Поскольку свободных мест на Мурманск не было, Ангел решил с пользой использовать представившийся шанс приобщиться, как говорится к мировой культуре. Выстояв с утра длиннющую очередь, он все же пробился в Эрмитаж. Раскрыв варюжку, он бродил по залам, истерев в кровь ноги. Но увы, за день невозможно всего осмотреть в этом богатейшем музее. Изрядно устав и проголодавшись, Ангел набрел удачно на кафушку. Усевшись за высокую стойку, заказал двойную порцию сосисок и бутылку пива, рекомендованную молодым официантом. С удовольствием поев, и дав заодно роздых гудевшим ногам, Ангел попросил рассчитать его. Официант любезно улыбаясь, пощелкал маленькими счетами и выкатил к оплате сумму в 27 рублей с копейками. Ангел полез в карман за деньгами, вложенными в новенький паспорт. Их там не оказалось, как впрочем и в других карманах. Видимо ужас случившегося на лице Ангела был столь откровенен, что официант безнадежно махнул рукой, лишь бросив незлобиво: - «Растяпа».
Чудо еще, что билет на самолет он чисто случайно положил в свой матерчатый чемоданчишко. В билете был номер рейса, полное имя пассажира, номер и серия паспорта. Нужно было лишь получить дату вылета и место, но на кассе его даже не слушали. Ну попал блин! Через сутки пришло решение, совпавшее с надписью на двери: – «Дежурный нач. аэропорта». Ангел постучался и нерешительно вошел, совсем не вовремя. Пожилой обрюзгший дежурный убирал бутылку армянского коньяка под стол, а вертлявый мужик сердечно и многословно благодарил его, держа в руках билеты. Дежурный тяжело глянул на Ангела через отвисшие как у бульдога мешки под глазами: «Ну..?».
- Деньги с паспортом украли … вот билет только остался.
- Это не ко мне, иди в милицию.
- Билет у меня есть, только паспорт сперли, а в Мурманске мать вторые сутки ждет не дождется. Помогите сесть на самолет!
- Гм…
- Дяденька, помогите, чего Вам как начальнику аэропорта это стоит…
- Кхм…Пиши заявление под мою диктовку…
Через два часа Ангел был в салоне самолета и сразу уснул, намаявшись за эти дни. Не, питерцы все-таки очень хорошие люди, факт.
Мурманск встретил прохладным мелким дождичком. Вокруг сопки, озерцо, одноэтажный барак с полосатым чулком на шесте, да несколько домишек.
- Это что, город Мурманск?…
- Ну что ты сынок, отсюда еще два часа автобусом, вон беги, скоро уйдет.
Ангел взобрался в автобус и сел на самые задние сиденья, тепло от мотора, да и кондуктор может не заметит. Вошла молодая, толстая, с румянцем на пол-щеки женщина и громко пропела: «А готовим по рубль двадцать, быстренько пассажиры, не задерживаем!!!». Ангел понял, с этой не договоришься и вылез из автобуса. Денег ни копья, третьи сутки без маковой росинку во рту. Жрать хочется, спать хочется, холодно и сыро... В полуметре от него лихо тормознула "Волга», :
- В город?
- Туда…
- Поехали, чего стоять!
- Ну, поехали.
На ж.д вокзале водила лихо заломив кепку брякнул:
- Обычно я беру 25 рублей, но с тебя возьму всего 20, как с будущего курсанта.
- Знаешь, я бы дал 25, но у меня хоть шаром кати…
- Зачем садился?
- Дык сам же позвал, да и деваться некуда. Ты не кипятись, дай свой адрес, я непременно верну деньги.
- Может тебе и ключи дать, где деньги лежат !? Ну-ка дай сюда чемодан.
Но там ничего не было кроме пары трусов, старого пальто Давида, и свалявшегося свитера. Водила по злобе бросил чемодан в лужу. Следом полетела его кепка: Ангел был готов к бою….
Хлопнув дверью, левачок чертыхаясь уехал. Блин, адрес Эдика тоже был в паспорте. Ноги понесли его в здание вокзала. Пристроившись на деревянной скамье зала, Ангел задремал не на долго, выгнал дежурный мент. Ангел вышел на улицу к проходящим поездам, за окнами которых было тепло и как обычно была разложена снедь на маленьких столиках перед теплой компанией. Голод выгнал обильную слюну, и тут из раскрытого окна пролетающего поезда, вылетело пол-батона. Батон кувыркаясь покатился по земле, подпрыгивая и разбрасывая белые крошки. Ангел мог бы его проглотить не жуя, но казалось, что все смотрят на него и он решил ждать темноты. Голуби наглой толпой налетели на его батон, дербаня его в клочья, жадно набивая зоб.
Ангел терпеливо ждал темноты, отшугивая камушками пернатых конкурентов. Да брат, географию то надо знать, белые ночи в Мурманске городе, так-то. Побрел опять в зал ожидания. Спрятался в тамбуре за дверями закрытого запасного выхода и лег на расстеленный картон, через который мозжил холодом мраморный пол. Опять разбудил мусор и выгнал на улицу вместе с другим бичом. Бичу было лет двадцать, его звали Борис. Матрос Архангельского рыбколхоза. Загулял после рейса, а судно тю-тю, вместе с документами и вещами. Он дружелюбно спросил закурить, Ангел отрицательно покачал головой. Борис:
- Счас пожрать бы, да поспать в тепле минут шестьсот на каждый глаз…
- Да уж…
- Ты откуда?
- С Ташкента.
- Тю, дурила, там же тепло и яблоки! Как в кино.
- По рублю штучка, три рубля кучка…
- Ладно, почапали, пожрать сообразим
Выбрав из мусорного бака несколько пустых бутылок, Борис купил булку черного хлеба, две тощие селедки и пачку ярославской махры. Плотно поев и запив водой из колонки старший бич сказал юниору:
-Вобщем так, сейчас пойдем спать. Сухо, не дует, согреешься. Только молчи, понял.? Пальто и свитер одень на себя, трусы в карманы, чемодан загоним в камере хранения, думаю трояк дадут. Возьмем два «Солнцедара» за постой, около рубля останется на завтра. Согласен?
- Угу…
Через дыру в заборе пролезли в торговый порт, где на причалах под брезентом ждали своего часа различные грузы. Бомжи насобирали ящиков, коробок из которых сложили отель «Уют» с лежанками и столами из ящиков-же, накрыв сверху все это полотном брезента. Борис вошел под полог :
- Привет бродяги, мы переночуем тут с корефаном, вот на общак.
На стол выставились два пузыря «Солнцедар» и пачка махры. Обитатели молча дали согласие, указав на свободные шконки. Ангел уснул мгновенно, согревшись в стареньком драповом пальто Давида. Ему ничего не снилось, он просто отключился. Из тягучего сна, разбитый и простуженный Ангел выходил рывками, под крики ментов и гавканье их собак:
- Капитан, тут новенький!
- Всех в машину, разберемся.
В отделении капитан быстро рассортировал и определил знакомцев, остался Ангел и потасканная проститутка неопределенных лет.
- Козлова, ты когда перестанешь награждать население триппером? Я тебя предупреждал? Говорил? Теперь не обижайся. Петров, на медэкспертизу ее … Так, я капитан Салиев, кто и откуда ты?
Ангел обернулся назад, никого не было, значит ему вопрос:
- Я Ангел, приехал из Ташкента поступать в мореходку. Паспорт и деньги в Питере подрезали. Вот билет остался.
- Ага, значит падший ангел. Хи-хо-хо. Опоздал ты поступать, брат. Уже все экзамены прошли. Ехай обратно домой. На следующий год приедешь.
- Паспорта нет и денег нет….
- Родня есть тут?
- Где-то должны быть. Племянник отца, Эдик.
- Гм... Ну посиди тут, утром я сдаю дежурство и что-нибудь придумаем.
Ангел уселся в сторонке ждать. Приехал милицейский уазик и дежурный внес ночную пайку на весь развод: четыре алюминиевые посудины с борщом друг на друге и глубокими крышками с гречневой кашей и котлетами под мучной подливой. А в отделение все везли и везли бичей, пьяниц, дебоширов и никто не заметил, да и Ангел тоже, как съел все под чистую, за четверых. Капитан Салиев в изломе приподняв одну густую бровь восхищенно изрек:
- Ну и широкоплечий ты насчет пожрать…
Ангел смущенно опустил глаза:
- Сам не понял..
- Петров, держи четвертной лети в дежурный гастроном, купи хлеба, колбасы ну и чего найдешь. Эй, падший ангел, иди спать в КПЗ, там пусто, а то ты и колбасу всю слопаешь.
Разомлевший от сытости Ангел уснул едва голова коснулась нар. Утром он проснулся свежим и полным сил и надежд на лучшее. Попив чайку они с Салиевым зашли в паспортный отдел, где Салиев побалагурив с девчатами, добился справки для Ангела взамен утерянного паспорта. Затем устроил на работу и подвез к заводскому общежитию. Подумав, вынул последние два червонца из портмоне и протянул Ангелу:
- Сразу выбей в бухгалтерии аванс, от работы не отлынивай, удачи тебе.
Через месяц Ангел заявился поздно вечером на дежурство капитана Салиева с литром азербайджанского коньяка и дубинкой салями. В жизни иногда попадаются порядочные менты, но это очень редкое и малоизученное явление периода развивающегося социализма.
В общаге Ангел научился курить, а потом и пить запоями по две недели, что не мешало успешно закончить заводскую вечернюю школу. Его премировали именными часами и похвалили в заводской газетке «Гудок». После очередного загула, Ангела вызвали на ковер. Сам директор завода. Бригадир неиствовал:
- Ну, что, допрыгался ети-твою-туды-сюды-мать. Сечь тебя некому. Вызовут, не ерепенься, проси снисхождения, понял!?
- Угу…
Директор военно-морского СРЗ был высок и породист, и почему-то удивительно знаком лицом. Странно. Перед ним лист заводской газеты:
- Ну, что сынок, раз котелок варит надо учиться дальше. Стране кроме алкоголиков нужны грамотные инженеры-корабелы, иди в кадры, я дал приказ оформить тебе направление в Мурманское Высшее морское училище Ленинского комсомола. Странная и редкая у тебя фамилия. Откуда?
- У вашей мамы до замужества такая-же была… И у Мэри, и у бабки Кэт…
Эдик блеснув вдруг повлажневшими глазами, выбрался порывисто из-за стола и крепко обнял:
- Ангел, ну конечно Ангел, такое имя как пароль, не спутаешь. Мать рассказывала много о тебе. Чего чертушка скрывался-то? Пойдем в задний кабинет.
Налил рюмку за встречу, помянули Давида, Лидию.
Эдик всем сердцем прикипел к Ангелу, вместе таскались по кабакам и ходили по бабам. Они чем-то были похожи характерами, даже говорили с одинаковыми интонациями в голосе. Надо-же!
В мореходку Ангел поступил без напруги, имелось два года стажа в морской отрасли и направление завода, первый международный разряд по фехтованию на шпагах и саблях. Вобщем достаточно было сдать экзамены на трояки.
Учиться было трудно, но интересно. Однокурсники, вчерашние школьники легко усваивали все на ходу, знаний вечерней школы же явно не хватало. Приходилось сидеть вечерами обложившись справочниками. Такие логические предметы как сопромат, термодинамика, высшая математика хоть со скрипом, но поддавались Ангелу. Сложнее было с историей КПСС. Как-то все было надуманно в нем и перепутано. К тому же Ангел однозначно знал, что именно этот монстр, эта безжалостная машина раздавила Давида и миллионы других людей.
Окончание первого курса Ангел отметил пьянкой и приводом в милицию. Это было трагикомичное событие. Где то за полночь, когда Ангел засобирался в казарму училища, он голосовал у дороги. Никто не останавливался кроме мотоциклиста. Тому было по пути. Через пару километров их нагнал милицейский уазик.
- Так-так, пьяный за рулем…
- Я пассажир.
- Права предъявите…
-Ты что тупой совсем, я пассажир.
- Так и запишем, оскорблял нецензурно, пятнадцать суток…Вылетишь из мореходки пробкой.
- Тебя случайно не раньше турнули ?
В тесном кузове уазика было две скамьи: вдоль борта, друг против друга. На одной сидел Ангел на другой два мента. Когда машина тронулась, один мент уперевшись спиной в борт прижал Ангела сапогом сорок последнего размера, а другой начал бить по бокам, норовя садануть по почкам. Ангел трепыхнулся, но зажатый между сапогом и бортом уазика ничего не мог поделать. Грамотные, сучары позорные…И тогда взяв одной рукой носок сапога, а другой за пятку резко крутанул на 180 градусов. Раздался хруст одновременно с воплем боли, есть камушки для зажигалок!!! Так, локтевой удар реверсом другому менту. Есть! Оба раком на полу. Голландку порвали суки… Вот вам… и наступив на полу шинели Ангел рванул двумя руками другое крыло. Шинель с треском распустилась до самого воротника. Теперь бежать… Но было уже поздно. Уазик резко тормознул у ментовской управы и оттуда горохом посыпалась подмога. Водитель по рации наверное вызвал. Амба!
Под хохот сослуживцев два подонка пытались привести свою одежду в порядок, но та разваливалась не сколоченной фанерой и вызывала новый залп смеха. Ангел тоже хохотал. Ментам это не понравилось…Почуяв недоброе, Ангел, попросил позвонить.
-- Не положено! Да и кому звонить будешь? Не трепыхайся, курсантик.
- Директору в\ч 20346 и капитану Салиеву.
- …?
Ангел быстро набрал номера: «Меня повязали, я в ментовке на Флотской, выручай!!!»
Приехали оба. Только Салиев оказался майором уже. И его все тут знали. Вобщем дело замяли. И Ангел вылетел первым самолетом на Ташкент, в отпуск. С Ташкента маленький Як-40 довез до Ферганы. Аэропорт на краю города, за кладбищем, и Ангел нетерпеливо зашагал в сторону кладбища, зеленевшего старинными чинарами и карагачами.
-Здравствуй, Давид…
Могилка была чисто ухожена, куст сирени, цветы… До самого вечера Ангел просидел у могилы, вспоминая как они дружили. Светлая печаль мохнатым медвежонком топталась в груди, не находя места где уютно свернуться клубочком.
Ангел пешком-же медленно пошел вдоль обочины домой. Они с Давидом когда-то гуляли тут вместе ранней весной, любуясь алыми маками до горизонта устелившими степь.
Видимо необычность для Узбекистана белой морской формы с синим гюйсом воротника привлекала взгляд водителей и те сами останавливались, спрашивая куда подвезти. Один ехал на Пушкина через Аибека. Подвез не взяв смятого рублика. Вот и окна отчего крова с пятном незнакомого лица в створе. Точно не мать, кто же? Ближе… Большие карие глаза испуганной лани, губы в неуверенной улыбке… Вера…? Вера… Вера!!! Наспех обняв мать, порывисто шагнул к застеснявшейся Вере и крепко обнял дрогнувшие худенькие плечики. Вера… Как хорошо… Есть Бог на земле!
- Дурак, это квартирантка, совсем спятил что-ли?!
Но Ангел не слышал матери, заглядывая в ответно радостные глаза Веры. «Теперь не потеряемся» - одновременно пронеслось в голове обоих. Мать проворчала Вере:
- Тебе девка надо другую квартиру искать, этот бугай тебя враз обрюхатит, мне потом отвечай…
Но они смеялись только, так и не расцепив рук.
Месяц пролетел мгновением. Они спали вместе, просыпаясь счастливыми, с распухшими от сладких поцелуев губами. Мать обзывалась как ни попадя, но они не слышали ее.
Мурманск.
Самолет уносил Ангела из маленького и уютного городка детства. Сердце рвалось к маленькой фигурке на самом краю летного поля…
Приказом ректора Мурманского высшего инженерно-морского училища за номером 42 Ангел был отчислен… «за управление транспортом без прав и в нетрезвом состоянии и оказанию сопротивления органам милиции». Дурдом! Бумаг то не было! Но была телефонограмма в журнале дежурного офицера училища, который согласно инструкции обзванивал милицию, больницы и т.п.
Эдик матерился как сапожник, Салиев грустно кивал головой.
Главнокомандующий северным флотом отзывал Эдика для прохождения дальнейшей службы в Ленинград, в штаб северного флота. Ангел радовался за Эдика, молоток!!
- Ладно, мудила, собирай манатки, поедешь со мной.
- Нет…
- Не фордыбач, я тебя одного не оставлю!
- Эдик, я уже взрослый. Я останусь. Не бойся за меня. Езжай сам.
Салиев: - Езжай Эдик, я присмотрю за этим босяком. Только надо его в атомную группу устроить, иначе загремит в армию под фанфары.
- Да это запросто…
- Ну вот и ладненько, еще по коньячку? Ангел, будешь?
- Нет, я в завязке…
- А что так?
- Женюсь…
Эдик сел на диван и обалдело смотрел на Ангела:
- Она в Фергане?
- Ага…
- Это серьезно?
- Ага…
- А вдруг не приедет?
- Приедет…
- Звони при мне!
Ангел набрал по автоматике межгород и вот уже несутся гудки с крайнего севера в знойную азию:
- Алло…
- Это я, малышь…
- Ангел… Я знала что ты позвонишь и не спала. У тебя неприятности?
- Да мура…Выгнали с мореходки, но это не главное.
- Да…
- Ты любишь меня?
- Да…
- Приедешь ко мне?
- Да…
Эдик вырвал трубку:
- Милая девушка, не слушайте его, вы пропадете с этим баламутом. Север это очень серьезная штука. Спасайтесь пока не поздно!
Ангел довольно улыбался, ни хрена Эдик у тебя тут не получится, факт.
Утром пришла телеграмма: «Выехала поездом Ленинград тчк Мурманске буду 26 ноября двадцать два москвы вагон девять тчк Твоя Вера».
К приезду Веры Ангел выпросил в месткоме арктического пароходства комнату в семейной общаге. Своей единственной рубашкой помыл затертые полы. Накинул шинель подаренный сердобольной завхозом училища и поехал встречать свою Веру на вокзал.
Поезд пришел во время. Из окон высунулись любопытные лица. Ангел обнял Веру, тонюсенькая в осеннем пальтишке на рыбьем меху и косыночке, в туфельках лодочках. Надо быть чокнутой, чтоб так ехать на север или очень любить того, ради которого ехала. Снежинки таяли на смугловатом личике, но она не замечала двадцати восьми градусного мороза. Глаза мягко мерцали радостью и счастьем…
Стайка новеньких, как монетки из под станка, лейтенантиков высыпалась в тамбур:
- Девушка, ну чем он лучше нас! Поехали дальше с нами!
- Да нет, спасибо, и к вам приедут невесты. Всего хорошего!
- Ну, везет же некоторым…!
На стоянке такси длинная очередь не противилась толстой тетке:
- Детки, вы же раздетые совсем, ну-ка пропустите без очереди!
И люди расступились, а они оглохшие от счастья, не отрываясь смотрели друг на друга.
Любить вечно полыхая, наверное не возможно. Но помнить - да. Так звезды гаснут в бесконечной темноте космоса, а свет их идет через миллионы световых лет и мы видим их пульсирующее сияние до сих пор.
Вера.
После восьмого класса поехала в район поступать. Сидеть на шее матери не было ни сил, ни желания. Особого выбора не было – библиотечный техникум, кстати очень сильный, сюда ехали поступать даже из центральной России. Поздавав все экзамены на пятерки, была принята без всяких сложностей, хотя конкурс был существенным. Конкурс в основном составляли богатые казахи и киргизы, которые пристраивали своих дочерей, не собирающихся в будущем работать по специальности. Невеста с дипломом, это было очень престижно и родители не жалея денег практически выкупали зачеты, сессии и в конце концов дипломы.
Вера училась легко и хорошо, цепкая память и усидчивость вскоре сделали ее первой студенткой курса. Да и куда деваться – стипендия в 30 рублей составляла основу ее бюджета. Десять рублей платила за угол у пожилой немки, в общаге невозможно было ни жить, ни учиться, вертеп… Двадцать рублей на питание. Не густо, но жить можно было. Не корысти ради, жалея тащила на себе весь киргизско-казахский контингент курса. Многие из них с трудом говорили на ломанном русском, а лекции вообще не понимали. Вечерами Вера начитывала им из своего конспекта лекции, поясняя смысл прочитанного. А казашки отвечали ей уважением и любовью. Научили петь раздольные и очень мелодичные казахские песни, угощали наперебой домашней снедью: «Ай Вера, такая умная, а мы так и умрем дурочками…» Вера смеялась только над этими наивными страданиями.
Через три года отработав практику в Темир-тау, получила красный диплом с гастритом в придачу. В списке распределения было несколько городов. Фергана… В этом городе жил мальчишка со странным именем Ангел. Выбор был сделан.
Оформилась по приезду в Ферганскую областную центральную библиотеку. Повезло. Да и полюбилась заве, старой деве, скромная и исполнительная девчонка в совершенстве знающая специальность. Жить в общежитие опять на захотела, двери выломаны, заходи кто хочет… Зава познакомила с пожилой женщиной, жившей одной в двухкомнатной квартире. Муж давно умер, старший сын женился и живет своим домом, младший где-то на крайнем севере пропал. Вера пришла в гости присмотреться и приценится к жилью. Хозяйка грубо прервала:
- Чего смотреть, не дворец, я порядочная женщина, бардака не потерплю. После девяти вечера лучше и не стучись, не открою. Будешь убираться по дому, раз в неделю генеральная приборка. Платить будешь тридцать рублей, дешевле нет цен таких, думай.
Но Вера неотрывно смотрела на фотографию в скромной рамочке на верхней крышке фортепиано, с которого улыбался Давид в обнимку с Ангелом…сердце быстро-быстро затукало вдруг: «Я согласна…».
Она читала его книги, нашла в чулане его размышления о жизни в старой тетради, блокнотик с юношескими стихами. Шапку, пахнущую им…Нашла, почти нашла!
И он появился. Возмужавший, шумный и уверенный, в белой морской форме. Надо было видеть его удивленные и радостные глаза! И удивленные глаза его матери.
На следующий день Ангел закатил матери скандал, узнав, что Вера плотит половину своей скромной зарплаты за угол с койкой. Вере было очень стыдно и она тихо уговаривала Ангела не шуметь, что это справедливо, все столько берут. Но Ангел сказал как отрезал, глядя на мать:
- Пяти рублей хватит. Ишь, домработницу нашла! Буржуйка!
- Ох, тихоня, чуяла я что тут что-то не так, не дотумкалась только. Не ори сволочь на мать, выгоню обоих !
Ангел хохотал уже, обнимая мать и смущенную Веру. Вечером Ангел собственноручно испек в духовке пирог и угощал домашних свежей выпечкой и терпким молодым вином. Мать нахваливала пирог и говорила:
- Сынок, ты на повара морского учишься? Кок, да?
- Неа. Инженер-механик буду.
- Врешь ты все. Ну и то ладно, все дружки твои в тюрьме побывали уже. Бандиты. Но всегда здороваются со мной уважительно, тебя спрашивали…
Да, и тут Давид спас его. Ангел собрал тогда разрозненных дворовых пацанов, на которых наезжали все кому не лень, лупили поодиночке в соседних дворах, отнимали мелочь. Через пол года маленькая, но сильная ватажка контролировала весь жилой массив, от кинотеатра до речки. Почитай полсотни дворов окруженных пятиэтажными секциями. С криком «Один за всех и все за одного!» всемером шли против стенки и жестоко бились, не жалея ни своей, ни чужой крови. Бомбили по ночам винные ларьки, укатывая по нескольку бочек вина на продажу грекам. А днем сорили деньгами, пренебрежительно доставая мятые пачки трешек и пятерок. Становясь старше, росли и запросы, завелись зазнобы. Ангел тогда уехал на север, а пацаны рисковали все круче, сменяя друг-друга в тюрьмах
Вера боялась их. Как-то один весь в наколках остановил:
- Ты Ангелу кто будешь? Родня?
- Нет, мы дружили в детстве…
- Ясно. Ты никого не бойся тут, в этом районе ни тебя, ни мамашку Ангела никто не обидит.
- А он тоже бандит?
- Хм… просто он клевый. Котелок крепко варил… Книжек умных много знал. С ножом в бочине дрался до конца, уважали мы его, рисковый был. Я Портос, Арамис в тюряге парится, Атос на химии... Ангел где-то на севере пропал. Ты ему привет передай от нас.
- Передам…
Ангел неделю был в загуле с друзьями детства, Вера рядом с ним. Ангелохранительница…
Слушала нехитрые, но искренние песни под гитару и вино у костра, воспоминания прошлых лет.
Ангел переживал за пацанов. Блин, за двадцать лет уж многим, а они застряли в детстве. Впереди никаких планов и стремлений, бомбанут гастроном и снова тюряга. Кто знал, что детская игра так засосет и эти вобщем-то взрослые мужики остались навсегда пацанами…
Потом Вера уговорила Ангела меньше пить с дружками.
Ходили вместе в горы. Шахимардан. Памиро-Алтайская система. Воздух чистый как хрусталь, звезды ночью крупные и лохматые как голубые котята – рукой достать можно, нигде такого не увидишь! Прозрачное как слеза горное озеро в каменной чаше гранита. Они купались голышом как первородные Адам и Ева …не познавшие греха.
Ангел научил ее есть мороженное с орехами и шампанским, танцевать шейк, а Вера научила Ангела вальсировать и петь казахские песни.
Они жили как муж и жена и это было естественно для них. Только вот мать Ангела ругалась и Вере было ужасно неудобно перед ней. Но все неприятности меркли под любимым взглядом этого мальчишки со странным именем Ангел…
Старая зава на работе спросила:
- Вера, ты влюбилась, да?
И та не скрывая радости кивала головой и улыбалась самой себе…
Говорят Любовь – это дар Божий. И они получили этот счастливый билетик на маршрут длинною в жизнь.
Вскоре Ангел уехал, Вера провожала его в аэропорту. Самолет ревел турбинами надрываясь на высокой ноте, и Вере казалось что вот-вот оборвется ниточкой бедное сердце. Уходила с аэропорта как неживая, не понимая куда и зачем. Свет померк в глазах.
Через неделю, далеко за полночь, затренькал длинно телефон звонком межгорода. Глупый, конечно приеду: хоть в ад, хоть на северный полюс, только бы вместе.
Вдвоем.
Они жили сами по себе, друг для друга, никого не замечая и приветливо здороваясь со всеми. К ним все хорошо относились, шептались вслед, что де мол оба детдомовские, писем и поздравительных никто не шлет, сироты круглые. Ангел смеялся только над молвой сердобольных теток во дворе. Людям свойственно жалеть убогих и нищих, осталось научится еще уважать и любить равных себе, без черной зависти и гордыни.
Вера поначалу часто болела, не сразу север принял ее. Плохо одетая, она мерзла на холодном северном ветру, застужалась, да и боли в желудке мучали, не могла толком есть. Ангел встречал ее с работы и они в обнимку шли домой. Разув задубевшие от холода дешевые сапожки, Ангел растирал ладонями ее маленькие ножки, согревая дыханием, и Вера с благодарностью и любовью смотрела на него счастливыми глазами. И все же два раза ей пришлось отлеживаться в больнице, откуда она и два же раза сбежала домой. Господь милосердный был добр к ним и Вера выздоравливала, становилась крепче. Уж больно Ангел был настойчив в ее лечении. Гастрит полностью зарубцевался за пол-года. Кто-то удачно вылечил себя народным методом и Ангел брал этот метод за основу. Сырые куриные яйца, мед, аллоэ, спирт. Вера до сих пор не может без содрогания видеть куриные яйца. Но как бы то ни было - она выздоровела, стала наливаться бодрящим соком как молодая лесная березка. На следующий год справили не очень дорогую, но добротную шубу, меховые сапожки и никто их уже не жалел:
- Умеют все-таки ловко жить эти нерусские… одни мы ваньки, как дурачки...
Просто жаба зависти душит порой людей и они смотрят на других, когда надо обратить взор на себя и помочь самому себе. Жизнь была интересна и полна как чаша до краев. Им было хорошо вместе и уютно. Даже во сне стоило Вере чуть всхлипнуть и Ангел не просыпаясь обнимал ее и она птенчиком успокаивалась от тревожных иногда снов своих на его груди. Или Ангел порой заблудившись в снах своих метался как в жару и ее маленькая ладонь крепко сжимала его руку и он начинал дышать ровно и спокойно, любя ее даже во сне. Наверное это и есть счастье, которое мы ищем по жизни словно монахи-странники следы пребывания Бога на земле.
Ангел неплохо зарабатывал в атомной группе Арктического пароходства, но Вера уговорила его продолжить учебу в мореходке. И тот скрепя сердце согласился, уверенный в том, что все что нужно в этой жизни он уже имеет, на хрена эта мореходка облокотилась? За годы учебы Ангел постоянно висел на грани отчисления за постоянные и наглые потому самоволки, но после четвертого курса от него отстали и смотрели сквозь пальцы, понимая, что он все равно будет бегать в самоволку. Учился Ангел хорошо, не раз защищал цвета училища на конкурсах и олимпиадах. На выпускном вечере проректор по политчасти сказал Вере: - Благодаря Вам мы чуть не отчислили его из училища за самовольные отлучки и благодаря Вам же из него получился хороший специалист, мы уверены в этом. - Спасибо Вам за все…
Втроем.
Ангел любил детишек и хотел чтобы их было как можно больше. Вера улыбаясь обещала родить столько ангелят, сколько душе его захочется. Но трудное счастье на земле никогда не бывает безграничным. Пошел третий уж год, а Господь не давал прибавления семье. Вера очень переживала, но Ангел всячески убеждал, что всему свое время, может мудрый Спаситель дает время окрепнуть молодой семье, оберегая от не нужных катаклизмов. И вот долгожданная радость: под сердцем маленькой Веры завязался бутончик жизни, набирая с каждым днем силу и уверенность в праве появиться в этом мире. Он родился в год всемирной Олимпиады в Москве, чуть раньше Ангела, первого ноября – классический Скорпион. Ангел был чистым Стрельцом, а Вера родилась точно под созвездием Близнецов. По восточному все были лошадьми, по стихии: огонь, вода и воздух. В тот день Ангел, курсант четвертого курса МВИМУ, пораньше удрал домой из «системы»: семь бед - один ответ… Дома на столе он нашел записку:
- Вызвала скорую, поехала рожать в роддом №1. Не, беспокойся. Люблю. Твоя Вера.
Ошалевший Ангел мгновенье был растерян, а потом накидывая на ходу шинель рванул из дома. Скорее! Сердце тревожно сжималось, как медленно ползет автобус, у бассейна нужно спрыгнуть, и срезая углы, дворами быстрее добраться до роддома. Ага, вот. Двери… Скорее…
- Ну куда, куда!!! Поздно, не принимаем, нет никого. Завтра приходите. Ну, куда!!! Петровна, вызывай милицию, достали эти папаши чокнутые!
Ангел вышел из приемной и сняв шапку с парившей головы посмотрел на окна. Сердце говорило, что все нормально, но непонятный страх подтачивал нервы. Откуда этот страх? Ангел всегда был чуток, природная интуиция не раз подкидывала ему точнейшую информацию о предстоящих событиях, обычно в снах. А тут липкий страх опутывал теряющую волю душу, и змеей проникал в самую его глубину… «Вера-а-а!!. Вера!!!», кричал он срывающимся голосом.
- Папаша, ну чего орете! Не положено! Сын у вас, мальчик значит народился, пятьдесят один, три-двести. Жена легко родила, но притомилась, ей самой еще вырасти надо, а не рожать. Уснула, а ты орешь тут понима-а-ш!
- Как фамилия? Может не моя, она сегодня вечером только поступила к вам, часа три назад…
- Вот непонятливый, один у нас такой родился, смугленький, черноволосенький и крикливый как ты.
Лицо Ангела расплылось в улыбке, которая не сходила с лица его всю обратную дорогу до дома. Утром он опять был у роддома и еще издали безошибочно нашел окно на третьем этаже, где светилось лицо его Веры в белой косыночке. Ангел как в детстве протянул руки вверх и обнял ее хрупкие плечи, она подалась чуть вперед… Наклонившись подняла с улыбкой Джоконды на руках небольшой сверточек из которого выглядывало маленькое лицо с припухшими глазками и прической а-ля Махно. Ангел счастливо смеялся и пар клубками вырывался из его горячей груди, машинально рванул шинель, распахивая его. Вера строго велела засупонится и он застегнулся на все пуговицы. Так их стало трое. Казалось никогда и ничто не омрачит светлого счастья этой семьи. Но если есть Бог на земле, есть и антипод его – Дьявол. Сынишка рос смышленным и добрым, радуя молодых родителей. В три года свободно читал, с одного разу мог слово в слово запомнить стихи и сказки. Любил крутить пластинки на маленьком проигрывателе, купленным Ангелом для него, подпевал смешно старинные русские романсы. Болел, как болеют все дети и выздоравливал к радости отца и матери.
Ангел с детства видел сны, очень детальные и сложные по содержанию, в цвете, хотя наука утверждает что сны черно-белые, поскольку колбочки глазных рецепторов не активизируются во сне. Иногда сны настойчиво повторялись и взрослеющему Ангелу иногда удавалось изменять исход событий напряжением дремлющей воли. Когда Ангел выпивал хоть чуть-чуть спиртного, то вообще не видел снов. Этот сон повторялся периодично каждый год, но изменить в нем ничего было нельзя. Так бывает.
Сон.
Ангел спал и проснулся ранним утром от неизъяснимой тревоги. Подошел к окну, день обещал быть солнечным и ласковым, но почему-то явственно пахло озоном, как после грозового дождя. Но небо было чисто-голубым, только большое необычное облако висело над самой головой и от него слышалось легкое потрескивание электричества, ярко-белой каймой ограничивающее облако. В голове звучал чей-то голос, спокойный и рассудительный, как наркотик растворяющий волю ко всякому сопротивлению:
- Выходите из домов и идите. Вещей не надо, с детьми. Ангел посмотрел вниз из окна - люди с детьми за руки шли как во сне в четко заданном направлении, лица их не выражали ни страха, ни волнения. Массовое зомбирование – пронеслось в голове. Что делать?
- Ничего не надо делать, доверьтесь нам и спасетесь! Не рискуйте близкими и родными!! Выходите из дома и идите. Так будет лучше!
Ангел взял на руки сына, Вера прижалась с боку. Вышли и пошли в строю лиц с пустыми глазами. Ангел инструктировал Веру:
- Не бойся, нас видимо разделят, но я найду вас. Держи себя в руках, не паникуй, не показывай страха, помни что Господь с нами. Мы сами есть боги, ибо Бог живет в каждом из нас и мы в Боге, все мы дети его. Верь и не бойся. Испуганные глаза Веры затеплились надеждой, но губы все еще дрожали от страха неизвестности. Ангел и сам заробел, но забыто заструился ручеек прохладной энергии вдоль позвонков, тонко завибрировали струны нейронов, достигая самых нитяных его окончаний. На площади от облака на асфальт спускался мягкий и дымчатый световой луч, диаметром в два-три метра. Люди входили в его растр и пропадали. Портал – пронеслось в голове. Жена вся сжалась в комочек страха и нервов. Господи, укрепи ее и спаси:
- Детей видимо отделят.- Губы Ангела нервно дрогнули. – я знаю что это будет очень трудно, но ты не должна паниковать. Иначе уничтожат. Твое материнское сопротивление может вызвать массовое генетическое сопротивление людей. Ты должна успокаивать, дать им надежду выжить и спасти детей. Ты должна, больше не кому - все плывут в отключке…
- Я постараюсь…
В большом зале серого цвета, толпа разделялась на ручьи в три двери. Люди разделялись сами, отпуская руки детей и родных. Вера оглядываясь с сыном на руках, пошла в группе женщин с такими-же малышами на руках. Ангел в составе семи-восьми мужчин оказался в сером зале поменьше первого. Сели на скамью вдоль стены. Напротив массивный стол с крутящимися изящными креслами с тремя НЕЧЕЛОВЕКАМИ. Такие же как мы, только похрупче вдвое: тонкое округловатое туловище, длинные ноги и руки с тонкими пальцами, напоминающие птичьи лапки, нашего роста. Кожа иссиня-черная, чуть пористая и сухая на вид, тонкая. Голова овальной, чуть удлиненной формы с тонким слоем мелко закрученных волос на непропорционально длинной и тонкой шее. Глаза большие, темно-блестящие, втрое больше наших, но это не портило лица с прямым, почти классическим носом. Уши маленькие, почти атрофированные, губы тонкие, небольшие. Одежда в виде комбинезона плотно, но эластично защищала тело, оставляя открытыми лицо, шею и кисти рук, замков и швов не было видно. В голос не говорили, слова звучали в голове, под теменем: - Вы все пройдете тестирование. Не надо ничего предпринимать, так будет лучше. Ангел подумал: поделят на скот, рабов, служащих и производителей… Троица одновременно подняла глаза на него с подобием усмешки:
- Мы пришли не за этим.
- Зачем?
- Ваш Создатель сотворил вас с уникальными возможностями, вы как никто иные в Галактике. Это было его ошибкой. Лишь дело времени когда ваша расса достигнет недосягаемого для других цивилизаций совершенства и возможностей. И мы должны предпринять определенные контрмеры.
- Это наше право жить такими, какими создал нас Всевышний. Великий Космический Разум не позволит Вам вмешаться….
- И вы и мы имеем сейчас то, что имеем. Прекратим дискуссию.
В комнату вошел солдат пришельцев, военных всегда можно отличить по характерности движений, не многословности и побрякушкам на одежде:
- По одному сюда - и указал на раскрывшуюся сходящимися пластинами не приметную дверь. Ангел последним вошел в двери и оказался в слегка затемненной комнате. Предыдущих мужчин тут уже не было. Воздух тонко и приятно пах не знакомыми цветами, чуть шевелясь от бесшумного кондиционера. За большим столом двое нелюдей. Чуть в глубине комнаты маленький столик с вполне узнаваемыми индийскими шахматными фигурами, друг против друга два легких вращающихся кресла:
- Пройдите к столику, садитесь.
Ангел прошел и присел, опасаясь за прочность кресла, но тот даже не скрипнул. Один из пришельцев сел напротив и сделал первый ход. Ангел подумал
– Ну дурдом просто, я же не игрок.
- Но принцип игры вы знаете. Напрягитесь, если выиграете или сведете партию в ничью ваш ребенок и жена останутся живы… Все зависит от вас.
Ангел только сейчас по настоящему дрогнул сердцем, страх за семью холодным клинком вошел в душу. Не уверенно двинул ответную фигурку. Пришелец протянул тонкий и длинный как мензурка прозрачный стакан с синеватой жидкостью:
- Выпейте, этот тонизирующий напиток взбодрит вас, не бойтесь. Вам нужно собраться, мы понимаем вашу растерянность.
Ангел чуть пригубил жидкость достаточно приятную на вкус, напоминающую травяной лимонад «Тархун». В горле давно пересохло и Ангел выпил до дна всю мензурку и как-то уже спокойнее на самом деле оглядел шахматную доску: Как пить дать проиграю… В это время второй пришелец за большим столом встал и вышел. Ангел начал мысленно напевать не затейливую, но приставучую мелодию, чтоб завуалировать свои быстро бегущие за вторыми воротами сознания мысли: Другого шанса не будет, нужно напасть пока нет второго пришельца. Во имя отца и сына и святага духа… Резко наклонившись вперед Ангел двумя руками схватил пришельца за горло и рывком бросил на пол, приминая своим телом. Тонкая и длинная шея, которую Ангел надеялся легко свернуть, оказалась жилистой и прочной как стальной трос. При всей своей мягкости и эластичности кожа обладала прочностью бронежилета. Ангел до предельной возможности сжимал кисти рук на шее пришельца и глаза того вдруг стали беззащитными и молящими. Неожиданно Ангел почувствовал не преодолимо возникающую эрекцию: Блин, это ихняя баба, женщина… Руки непроизвольно ослабили смертельную хватку. А та лежа под ним, двумя руками рывком, отрывая пуговицы, приспустила брюки на нем и быстро, но с какой-то не земной целомудренностью приподняла таз свой и мягко коснулась промежностью своей его горячего естества. Ангел потерял всякий контроль над собой. Чувствительная, обнаженная в напряжении головка плотно, но без тугого сопротивления вошла в неожиданно сочное и горячее лоно. Ангел, теряя голову, сильным толчком вошел в нее и медленно отступив, проник еще полнее и резче. Ее огромные мерцающие глаза стали не такими чужими как прежде, дыхание стало коротким и частым. После пяти-шести глубоко проникающих движений Ангела ее лоно судорожно сжалось и она плотнее прижалась к нему, застыв с закрытыми глазами. Ангел медленно и упорно начал снова двигаться, преодолевая судорожный плен, но она движением рук остановила его. Постепенно мышцы ее промежности расслабились, и разбухшее лоно ослабило хватку. Она обняла его и несильно потянула в сторону, заваливая на бок. Ангел поддался перекату. Она села на него верхом и с интересом глядела на него. Ангел поддал ей снизу. Она опять руками остановила его. Коснулась своего левого плеча и одежда начала таять на глазах. Открылись маленькие как у подростка груди, и такие-же мелкие и густые, как на голове, колечки волос на рельефно вылепленном лобке. Она привстала на пятках, прямо держа спинку и примерившись, стала с медлительностью садиста скользить вниз плотно охватывающими губками по извитому венами столбику Ангела. Насадив себя на три четверти, она стала из стороны в сторону, вперед-назад и одновременно в круговую в разные стороны двигать тазом. Движение это было очень женственным и грациозным, и не было в нем ничего не земного. Она незаметно, но неотвратимо ускоряла темп, доводя его до критического. В голове Ангела взорвался слепящей вспышкой мозг, тонко засвистело в ушах и с хрипом он грубо схватил когтями коршуна ее за бедра и сильным движением насадил ее до упора на себя, одновременно бешенным рывком поддал снизу, словно хотел пробить ее насквозь. Влагалище вновь крепко сжалось, пульсируя сосущими волнообразными сокращениями судорожных мышц. Ангел раз за разом извергался обжигающей белой магмой в глубине ЧУЖОЙ. Ощущение было острым до болезненности. Когда он смог вновь соображать, за большим столом сидело трое ЧУЖИХ. Ангел не видел когда они появились. Двое мужских особей, это было видно по их с трудом выражающим полное спокойствие и безразличие лицам. Самцы везде самцы – им не нравится когда трахают их подружек. Третьей была она – Тиуа. Взгляд был доброжелателен, но насмешлив:
- Это надо подумать еще кто кого оттрахал…
- Питье…синяя жидкость?…
- Хм…Угадал…
- Но почему?
- У тебя родится один единственный ребенок, мальчик.
- Но у меня уже есть сын…
- Изменение событий во времени изменяет следствие, это наш сын. Совместный эмбрион будет вживлен в твою подругу и она полноценно выносит его. Все что он сможет слышать, видеть и чувствовать будет постоянно передаваться его мозгом в наш разум. Таким образом мы сможем постоянно контролировать вашу рассу.
- Ну почему именно мы, кто спросил нас? Суки!
- Мы это проделывали не раз, но дети не выживали, в основном из-за халатности родителей. Мы искали пару, которая очень ждет ребенка и даст ему все что только сможет. И нам повезло просто что ты умеешь думать мыслеобразами – это позволит получать нам достоверную информацию, точную как слайд. Нами был выделен твой ген мышления мыслеформами и активизирован в наборе хромосом твоего… гм… нашего сына.
- Он только мой сын!
- Да, и наш. Ты же все понимаешь...
- Все что не от Бога, то от Дьявола… Сейчас наши шансы не равны пока, но я буду бороться .
- Да, это входит в программу эксперимента. Еще. В ребенка заложено несколько тестирующих программ. Это необходимо.
-Какие программы?
- Противостояние добра и зла. И еще, не пытайся поднять шум о вторжении пришельцев, никто не поймет, вся информация нашего контакта надежно заблокирована.
Зло часто дает благие плоды, а добро порой рождает зло. Так враг больно ранив нас, указывает на наши изъяны неумения противостоять злу и мы учимся быть сильными, становясь совершеннее. Согрейте и вырастите в холе сиротливое дитя звериное и вы лишите его возможности быть тем, каким создал его Бог. Добро и зло. Через оба этих врата можно придти к Богу, равно как и к дьяволу. Каждый из нас рождаясь в этом мире и сделав первый свой вздох и первый крик, уже принимает присягу на верность, вступая в белое Христово войско. Не каждый может стать истинным белым воином. Дьявол опутывает и соблазняет, провоцирует и щедро награждает, теша гордыню человеческую, являющуюся одним из самых тяжких пороков. Самое трудное – это остаться самим собой. И если посмотреть на мир, то им правит дьявол и имя ему легион. Войско его тучей черных ворон застило землю планеты, но пока есть хоть один живой белый воин, Добро будет противостоять ЗЛУ и человечество имеет шансы стать великой расой, не поглотив самое себя самоуничтожением в угаре политических амбиций, зависти, бесчестия. Можно быть набожным и смиренным, проливая слезы над неустроенностью мира и таких много. Если Господь пастырь, то сохранит ли он паству свою без верных пастушьих овчарок? Совершенный белый воин – белый ангел, он многое может, открыв в себе возможности дарованные ему Создателем. Лучших из них зовут Будда, Кришна, Иисус.
Многие из нас истинно молятся в церквах, но делают деньги на крови и обмане ближнего. Многие каются, лишь боясь кары Божьей, замешанной на суеверии: - «А вдруг не повезет, вдруг убьют, вдруг разорюсь или заболею…» Отец не убьет дитя свое за провинности, он будет скорбеть, что не воспитал его должным образом и сердце его наполнится разочарованием и чувством невосполнимой потери, но не потеряет надежды своей никогда...
Явь.
Ангел проснулся с гулко бьющимся сердцем и белой прядью в волосах, ставшей вдвое больше. Вера спала тихим спокойным сном, сынишка проснулся с ясным взором, как это бывает только у маленьких детей. Ангел взял его на руки и бережно прижал к себе. Приснилось что-то очень тревожное и важное для его семьи, но как Ангел не напрягал память, ничего не мог вспомнить. Через год этот сон приснился ему снова и он вспомнил что видел его раньше, но ничего не мог изменить в этом сне, завеса памяти включалась с опозданием, когда пришельцы уходили, оставив его перед фактом свершившегося. Можно-ли тревожится из-за странного сна? Это всего лишь сон, мало-ли что приснится! Сны бывают разные. Опытный воин может пройти в снах своих семь ворот внимания. Уже за вторыми воротами зачастую имеешь дело с реальностью, за третьими воротами можно увидеть будущее. Иногда недостаточно закаленный воин вязнет в событиях сна, желая скорректировать течение его. Для окружающих он в летаргическом сне. Годами иногда десятилетиями. Время в снах относительно. Мгновение пребывания в сне за третьими воротами внимания может оказаться часом земного времени, час – неделей. Если действия происходят с изменением времен года, то может пройти 20-30 лет земного времени. Если в бою воин погиб в своем сне, он погибает физически и в земном мире. Время в снах очень не стабильно – оно может ползти медленно как груженный вол по круто восходящей горной дороге, или мельтешить как винт авиалайнера. Это зависит от плотности энергетических полей происходящего события. Иногда время останавливается, при этом останавливается и обмен информации, хотя восприятие активно. Порой время становится нулевым, когда события происходят моментально. В снах время обратимо. Это достаточно живой и реальный мир, порой активно сосуществующий с нашим обыденным миром.
Обычное человеческое внимание контролирует происходящие события обычно текущего времени.
Семь ворот внимания упрощенно схожи с двумя противоположно расположенными зеркалами. Смотришь в одно и видишь себя, чуть напряги внимание и увидишь себя в противоположном зеркале, еще сконцентрируй внимание и ты увидишь троекратно отраженное свое лицо и так далее пока в состоянии четко осознавать где первое отражение, а где седьмое. Не теряя связи со вторым отражением, можно задать определенные действия третьему отражению. Дурдом, да? С истечением определенного времени действия третьего внимания корректируют события первого, обычного. Человек очень сложное и многофункциональное творение Бога. Существуя в физическом теле, он стал венцом материальной природы. Одна единственная живая клетка его, едва различимая под микроскопом, несет в себе миллионы гигобайт информации. В природе нет более ничего подобного. Но это только первые шаги младенца. Астральное тело, или как его еще называют - энерго-информационное поле человека, обладает свойствами как тонких, так и грубых энергий, в которой обмен информации, его обработка происходят мгновенно. В астрале нет понятия длительности времени, как и нет скорости. Есть нулевое время, прошлое и будущее. Физическому телу не дано на настоящем уровне достигнуть далеких галактик, что для астрального тела вполне обычно. Гармоничное слияние свойств физического тела и астрального приближает нас к подобию Бога, он такими нас и задумал – себе подобным.
Планета богов – царь Вселенной! Это вызывает тревогу разума Космоса. Ведь и Господь не застрахован от ошибок. Антихрист сын Бога – плоть от плоти его и крови его. Падший ангел-сын восстал против Бога-отца, противореча ему в идеологии и действиях. Оба стремятся к Вере людей-человеков. И каждый считает что он Прав.
Можно понять умом и оправдать даже вмешательство пришельцев в нашу жизнь. Но беспардонно внедряться на генном уровне в наших детей - это фашизм. Цивилизации всегда могут найти иной путь разрешения проблемы.
Ангел несколько раз в снах третьего внимания призывал пришельцев к беседе, но те не отзывались, хотя и слышали его. Укрепи Господь Силу и Терпение его, не оставь в трудный час, ибо Веруя он принял Вызов и ступил на тропу одинокого Христова воина.
Сон.
Сон приснился в третий раз, так-же с разблокировкой памяти в самом финале событий. Но в этом сне было продолжение. Внимательные глаза Пророка и его суровый голос, с едва заметно промелькнувшим сочувствием:
- Будь мужественен и терпелив, Веруй истинно в Господа, не сомневаясь ни на мгновенье. Когда Бог в тебе – ты и есть Бог! Оставь и отринь все земное и телесное, это будет мешать тебе в трудном пути одинокого воина.
- Я могу взять хоть что-нибудь с собой из этой жизни кроме памяти своей?
- Нет, но тебе понадобится природный камень – черный агат.
Втроем
Семья жила своей жизнью, счастливая как многие семьи и несчастливая по своему. Это очень точная ремарка Льва о семейной жизни.
Сын подрастал радуя и огорчая, как все дети, но отличным было то что он был одинок в этом мире. Малышом до семи лет ему вполне хватало общения с матерью и отцом. Становясь чуть старше, он начал искать себе друга, порой наивно отдавая первому встречному всю искренность своего маленького сердца не знавшего зла. Его дурили, обманывали и оскорбляли, он замыкался и уходил в себя. Но проходило время и он настойчиво и упорно продолжал искать друга. Казалось что нашел, но снова разочарование и злость – неужели все такие мерзкие? Разве для того чтобы дружить нужна выгода?! Кто-то должен использовать качества или материальные блага другого?! А если нет выгоды, то можно и предать?! Нужно отдать должное его упорству и надежде, но наступил момент, когда он озлобился и стал ненавидеть всех без исключения. Общество людей, которое на его взгляд, забродило гнилостной бактерией и только дело времени когда оно потеряет форму и вспенится, растекаясь зловонной жижей. Родителей, которые жили в каком-то выдуманном мире и его вырастили таким-же. К чему красивые слова, чувства и стихи, музыка и книги - если мир сущее дерьмо, где все продается и все покупается без исключения. Нет, он больше не позволит использовать себя! Если нет правил и хуже не куда – тем лучше. Но и тут его ждало жестокое разочарование – чтоб выиграть бой без правил, нужно вырасти на улице, нажить опыт. Для опыта обмана людей – надо стать подонком. Все выгорело в душе его, скорчиваясь от боли, обсыпаясь пеплом, и только зерна слепой ярости и ненависти всходили чертополохом. Ему стало нравиться причинять боль. Глупый мальчик – боль можно вызвать только у тех, кому ты дорог. И ты сотворишь много зла, прежде чем поймешь это.
Последующее событие всколыхнуло Ангела до основания и он уже не сомневался в правильности выбора тропы Христова воина.
Неожиданно свалилась Вера от боли в боку. Срочная современно-аппаратная диагностика выявила прогрессирующую на глазах обширную опухоль, охватившую всю полость органов детородных функций. Врачи с таким еще не встречались и готовились к худшему исходу операции и причем неотложной. Вера выжила, гистоанализ показал что опухоль не имеет и близкой природы с раком, но почему характерная метастаза? Врачи недоумевали. Ангел с горечью вспомнил фразу Тиуа – у тебя будет только один ребенок, сын… Но почему Вера? Надежнее было стерилизовать Ангела. Барабаны судьбы вновь застучали боевой ритм в висках гулкими ударами крови. Он искал черный агат по сувенирным лавкам города. Агата было много разного, кроме черного. Продавцы удивленно поднимали брови когда Ангел спрашивал черный агат и он уже засомневался в существовании его в природе как такового. И когда потерял всякую надежду – нашел!!! Он сразу понял – это черный агат!!! Крупные овально ограненные бусы. Не совсем подходит для мужчины, но Ангел был рад. Не долго думая, накрутил бусы тройным браслетом на запястье левой руки.
На посошок.
Украшение на руке вызвало некоторое удивление Веры, Ангелу нравились из мужской бижутерии только запонки и булавки для галстуков, обязательно дорогие и из золота хорошего качества с оригинальными камушками. А тут браслетом свернутые женские бусы. Более чем странно. Ангел объяснил что ему рекомендовали черный агат на левой руке от болей в сердце иногда прихватывающей по вечерам. Почти взрослый сын спросил:
-Это вправду черный агат?
-Да, это тебя удивляет?
-Он очень редко встречается в природе, как аномалия. Носить его очень большая ответственность.
-Может быть, но я об этом ничего не знаю.
-Если нужным образом сплести кисти рук, излучение двух сомкнутых указательных пальцев достигает разрушающей способности мощного боевого бластера… Смотри как надо сплетать кисти рук, сначала это трудно, но надо научится делать это автоматически.
-Откуда эта бредятина?
-Не знаю, меня кто-то учит во сне.
-Чему тебя еще научили?
-Если соединить условными линиями все чакры человека по переферии, то получится объемный кристалл в котором заключена жизнь человека: его мысли, чувства, здоровье. Кристалл легко можно разрушить как карточный домик….
-Ты это пробовал делать?
-Был готов, но не смог, простил. Сами подохнут!
-Ладно, давай будем ужинать. Матери только не надо ничего такого знать, понял?
-Я хочу чтобы ты знал. Скоро я уйду с ними. Они сказали. Я ненавижу тут всех, поэтому хочу уйти с ними.
- Ты уверен, что с ними тебе будет лучше?
- Нет, но они не скрывают свою лживую и лицемерную сущность за вывеской красивых идей и слов. Подонки правят страной спивающихся рабов и дебилов, которые подчиняются власти презирая его и одновременно ненавидя смертельно друг-друга. Сейчас рождается всего 1,5% здоровых детей, остальные с отклонениями, но что страшнее в основном олигофрены. Единственное что было дорогое и светлое на земле – это ты и мама. Простите меня за всю боль которую я вам принес…Я очень люблю вас…Прости.
- Если тебе предложат вернуться сюда для уничтожения земной расы, ты вернешься?
- Я буду просить об этом.
- В войне миров ты землянин будешь на стороне пришельцев?
- Планета пришельцев это планета прирожденных воинов. Никто в Галактике так не умеет зачищать планеты как они. Все достижения науки, технологии, искусство направлены были только для созидания боевой машины цивилизации. Они не захватчики, а как бы санитары вселенной. Им достаточно только квоты Космического разума для начала войны или молчаливого его не вмешательства. Я тоже считаю нашу цивилизацию опасно и безнадежно больной.
- Мы будем защищать свою планету.
- Кто? Эта толпа христопродавцев?
- Белые Христовы воины.
- Папа, вы только маленькое белое пятнышко на черной поверхности этой планеты.
- Тогда мы погибнем защищая то, что было создано Богом за семь дней.
- Мне этого не хотелось бы.
- Тогда это наше право навести порядок у себя без вмешательства извне. Пока есть хоть один живой белый воин, цивилизация имеет право на выздоровление.
Вошла Вера со смущенно заспанным лицом:
- Мужички мои, а чего вы тут притихли? А я читала и задремала что-то… Давайте ужинать. Ангел у меня бутылочка в заначке есть, давай устроим маленький сабантуй! Митька, тащи все, что есть в холодильнике!
- Ну, коль так, я полез на антресоль за солеными грибочками.
Семейный ужин удался на славу, за столом было уютно и тепло от близости родных людей. Шутили, смеялись, вспоминали курьезные случаи из прожитого. Разошлись за полночь и уснули все тревожным и каким-то фатальным сном.
Тропа.
Тела пожалуй не было, поскольку Ангел его не чувствовал в обычном понимании этого слова. Полупрозрачная голографическая форма физического тела переливалась пульсирующим светом, изменяя оттенки окраса и насыщенность. Нервные волокна и его сеть светились ярче, но на гораздо более высокой частоте, почти при незаметной амплитуде, чувствовалась лишь тонкая напряженная вибрация. Мысли работали тем же манером, что и раньше, поэтому понадобилось время, чтоб понять происходящее.
Пространство в котором находился Ангел напоминало большой зал природного происхождения, скорее грот, с пористыми стенами. По толще стен струясь пробегали извивы энергетических потоков, с легким потрескиванием. Воздух слегка пах озоном, но без аромата сырой от дождя почвы Земли. Практически все стены грота были в рыхлых на вид пещерах, будто огромный червяк-сладкоежка пробуравил это огромное яблоко неаккуратно выев ходы изнутри.
Обычный способ передвижения тут не годился, но вскоре Ангел научился. Для этого достаточно было выбрать точку в пространстве, зацепиться тонкой нитью своего астрального тела за эту точку и нить словно мощная растянутая пружина мгновенно перетягивала все тело к намеченной точке. Это было очень не обычно и потому опять таки очень неудобно.
Удивил черный агат на левой руке, вернее его метаморфоза. На запястье, где он был, свернулись охватывая кисть три кольца туго напруженные энергией бирюзово-синего цвета. Она кружилась яркими вспышками бликов в замкнутом кольце ожерелья, аккумулируя силу свою из пространства. Для чего он, это еще предстоит разобраться.
Прежде чем двигаться дальше Ангел потренировался в новом способе перемещения в пространстве. Наметив несколько точек в пространстве и задав им определенную очередность, он сначала с паузами, а затем все быстрее и быстрее начал учиться перемещаться в сложных движениях. За основу он взял звезду. Если в центре звезды условный противник, то ему сложно будет угадать троекторию Ангела, в то время как противник всегда будет находится в секторе поражения. Отработав движения до росчерка молнией слепящей звезды, он присел у стены, очень хотелось курить. Странно, астральное тело помнило привычки физического.
- Привет, странник. За несколько десятков миливатт энергии подзарядки в течении наносекунды я укажу тебе тот путь, который ты ищешь.
- Кто ты?
- Тот в котором ты находишься. Астральный проводник. Как лифт я могу перебросить тебя по твоему желанию в любой слой параллельных миров в пределах нескольких галактик.
- Мне нужны эти – и Ангел создал образ Тиуа.
- Они чаще других пользуются моими услугами. Разведчики планетарной безопасности галактики Белого карлика.
- Но ты просишь непомерно большую плату за…за провоз.
- Это хорошо, что ты экономишь свою энергию. На моей памяти сотни тысяч случаев, когда странник не имел малости энергии для возвращения в свой мир. Ты новичок, но осторожен. Это хорошо. Но ты видимо не знаешь своего потенциала и поэтому торгуешься, желая вместе с телепортацией получить информацию на дармовщинку. Хе-хе-хе.
- И все же, не много ли ты просишь?
- Ровно столько, сколько это стоит. Затрата энергии на переброску и 25% от нее на подпитку режима ожидания. Не часто тут бывают гости, странник.
- Хорошо, будь по твоему. Но я оплачу сразу и обратную дорогу. По первому требованию ты телепортируешь меня сюда, о-кей!?
- Очень неплохо, странник. При этом ты получаешь возможность всегда смыться из тех событий, где тебе будет туговато. Разумное и выгодное для обоих решение.
- Тогда поехали!
- Поехали!
Один из входов в пещеру заструился вращающимся маревом света, все ускоряясь.
- Проходи в портал, странник.
Ангел проник через завесу и оказался в черно-белом мире. Видимо спектр естественного освещения этой планеты был бинарным – лучи или полностью отражались от предметов, или же полностью поглощались ими. Во всем остальном он был похож на мир Ангела. Большой город окутанный смогом промышленных выбросов, плотные ряды спешащих маленьких транспортных средств, правда летающих, причем на трех вертикальных уровнях в каждую сторону. Интересно вымогают их ГАИшники бабки у водителей? – вдруг подумалось Ангелу.
- Привет, Ангел. Мы ждали тебя.
- Тиуа, я почему-то знал, что это будешь ты.
- Приятно, но не обольщайся.
- Не обольщаюсь, потому что приятного мало. Как представитель Земли, как посланник Создателя я хотел бы говорить с уполномоченными лицами вашей цивилизации.
- Да, я знаю. Но будь сдержан и терпелив. На самом деле все гораздо хуже, чем есть на самом деле. Сначала я покажу тебе нашу планету, обычаи и тому подобное. Когда ты поймешь нашу систему, тебе легче будет понять и все сложности остального.
- У меня очень мало времени.
- Будь терпеливее, так нужно.
- Кому?
- И тебе тоже. Много лет назад мы жили на такой же прекрасной планете как ваша Земля. Так говорили старики, которые вырастили нас и давно прах их истлел от времени. Мы прошли шаг за шагом все то, что творится у вас сейчас. Лишь горстка Белых воинов, оказывала сопротивление Вельзевулу и его полководцу Азазелю. Но силы были не равны и мы неминуемо погибли бы все до единого. Этого нельзя было допустить. Часть молодых воинов под приказом телепортировалось в поисках иного мира, а опытные старые Белые воины прикрывали отход. Мы не имели права погибнуть все. Вместе с нами погибли бы и стратегические знания техники вторжения противника. Мы долго искали свободную планету обитания. Им оказалась после многолетних поисков эта черно-белая звезда.
Каждый вновь появившийся ребенок на этой звезде нес ответственность за всех, погибших Белых воинов. Поэтому дети не растут в семьях. Их семья - наставники из числа лучших воинов. Знания и техника боя оттачивались веками до филигранности бриллианта. Так образовалась цивилизация боевых гуманоидов. Одновременно проводилась постоянная разведка Космоса и сбор информации об армии Вельзевула. Само-собой решением Космического Разума за нами закрепилась функция охраны и безопасности Галактики в этом секторе.
- Почему Космический Разум не уничтожил Вельзевула?
- Вельзевул был лучшим и талантливейшим учеником Создателя. Но гордыня отравила его душу, что однако не помешало ему блестяще доказать на совете Космической Конституции право на существование своей идеи на основе еще тогда не совершенного Закона. Совет не мог противоречить себе, отринув статьи принятого в действие Закона. Ведь Вельзевул не принуждает людей служить ему, а призывает только.
- Но он убил лучших Белых воинов вашей планеты.
- Не он, Азазель. Во вторых и мы убивали черных ангелов, взрощенных им.
- Почему же вы такие благородные так хамски и цинично влезли в мою жизнь?
- Нужна последовательность событий, чтоб все понять. Ты бы ничего не понял тогда, не смог просто воспринять.
- А что я еще должен был понять?!
- Мы вынуждены были вмешаться. Следующим своим плацдармом Вельзевул избрал вашу Землю. Так-же планомерно и хладнокровно он начал внедрятся в жизнь вашей планеты. Уже сейчас у него миллионы черных воинов навербованных из отребья твоих соплеменников. Верноподданный Азазель – это представитель нашей цивилизации, он и довершил черное дело Вельзевула на нашей зеленой планете, хитрый политический прием. Вельзевул не приделах как бы, народ сам избрал свой путь. На твоей планете полководцем Вельзевула станет твой сын и все повторится снова как у нас. Вельзевул не имеет права уничтожать Белых ангелов Земли, суд Космического содружества реинкарнирует его сразу и с большим удовольствием. Он это хорошо понимает. Мы вынуждены были вмешаться и скорректировать события на вашей планете..
- Каким образом ?
- На энерго-информационное поле твоей жены Вельзевулом была наложена программа генов его самого. Причем не более 50% наследственной информации, иначе его можно было бы бесспорно опознать по доминантным признакам и предать суду. Остальные 50% набора хромосом твои.
- Почему Вера?
- Она родилась в шестой день шестого месяца шестым ребенком в семье. Три шестерки. Число дьявола. Это чушь собачья, но Вельзевул обожает мистику, романтик хренов…
- Значит ты тогда оттрахала меня чтоб с женской стороны стереть 50% наложенной генной информации Вельзевула? И через обратимость времени скорректировала причинно-следствнную цепочку событий?! Теперь50% я и 50% ты?!
- Ты быстро соображаешь.
- Но почему Вельзевул тогда продолжает влиять на моего ребенка?
- Это влияет торсионный след наложенного информативно-генного поля, стертого нами. В природе энергия не образуется не из чего и не пропадает в никуда. Если бы нам не удалось перепрограммировать вмешательство Вельзевула твой сын в 26 лет стал бы однозначно правой рукой сатаны на земле. А так у нас есть шанс. Нельзя допустить повторения трагедии нашей планеты на Земле.
- Какова моя роль в этом дурдоме?
- Твой сын станет Главнокомандующим Вельзевула и начнет истреблять всех подряд. Сначала Белых ангелов, чтоб усыпить бдительность босса, а набрав разрушительную силу, и черных ангелов. Он одинаково ненавидит и тех и других, так же как и Вельзевул. Остановить его сможешь только ты.
- Убить?!
- Нет. Перед началом боя обязателен поединок полководцев. С той стороны будет твой сын, с нашей же - ты. В сердце твоего сына теплится светлый островок Любви в океане ненависти. Это Любовь, которую вы дали ему. Даже мгновение сомнения полководца черных ангелов вызовет бешенство у Вельзевула и он посягнет на его жизнь, жизнь землянина. Это будет конец Вельзевула.
- Значит я должен буду подставить своего ребенка?!
- Пожертвовать… Ради жизни. Мы потеряли тысячи жизней лучших Белых ангелов. Если Вельзевул захватит несколько планет, он станет диктовать условия уже Космическому содружеству, ибо в руках его будет страшное оружие. Физическое разрушение им двух-трех планет вызовет критический дисбаланс космического равновесия, что в условиях уплотняющейся Вселенной приведет к взрыву его.
- Я должен подумать…вернее собраться мыслями. Я сам вышел на тропу одинокого воина, сознательно. Правда не ожидал такого оборота. Я готов был пожертвовать собой, понимаешь Тиуа, не своим ребенком. Ты должна это понимать как женщина что-ли…
- Когда кончится война я может быть стану женщиной в полном смысле этого слова. Сейчас это недоступно...
- Мне очень жаль. Мне всегда было жаль всех обездоленных баб на земле.
- Теперь у тебя есть шанс пожалеть всех баб Вселенной. Бабник Вселенной, Вера отрежет тебе яйца. Безяйцевый бабник Вселеной…
- У тебя есть чувство юмора, Тиуа. Видишь ли, яйца мне уже вроде как и ни к чему, но они мне дороги как память…и… атрибут пола что ли.
- Ты не плохо держишься Ангел
- Мерси, сеньорита…
- Тебе нужно отдохнуть, остаться одному, да?
- Когда битва?
- Как отдохнешь. Вызов будет наш, со сдвигом времени в будущее. Когда?..
- С восходом солнца, это мой союзник еще с детства…
- Энергетический браслет на твоей руке – еще ко всему прочему и мощный телепортатор в пространстве и времени. Ты можешь провести время отдыха дома, поехать с Верой и сыном на море. У вас прекрасное море, но вы его так, извини, засрали…
- Не ценим, что имеем и грустим когда теряем. Это есть у нас. Нет, я останусь тут. Долгие проводы – лишние слезы. Что еще может браслет?
- Многое, что тебя интересует?
- Защитный экран.
- Это, пожалуй, одна из самых мощных опций браслета. Пробить экран практически не возможно.
- Как пользоваться?
- Просто одень на шею.
- Ясно. Спасибо тебе, Тиуа.
Утро.
Нельзя сказать что Ангел спал, это похоже было на экономрежим ожидания компьютера. Чуть шевельнул мышкой и мягко заурчит системный блок и засветится монитор.
Аура астрального тела за время отдыха трансформировалась – стала плотного золотистого цвета, через него не было видно физического тела, сотканного из голографического упорядочения лептонов.
Воздух был насыщен напряжением и гудящей вибрацией предстоящих событий, Время завертелось разгоняющимся ротором сверхскоростной турбины, оно двигалось настолько быстро, что практически стало нулевым.
К удивлению Ангела поля боя противной стороны не было видно из-за плотного строя кагорт Белых воинов под началом Белых ангелов. Утренний ветерок развевал белые знамена Христовых воинов в белых плащах, и белые, вернее серебристо-седые пряди длинных волос их вились, плескаясь на мужественных лицах, покрытых следами боев и времени. Взгляд их был спокоен и мудр как вечность. С той стороны лишь слышался гул и рокот сотен тысяч барабанов.
Ангел глубоко вздохнул и задержав дыхание мысленно закончил ранее начатую молитву: - «Во имя отца и сына, и святого духа…аминь.» .
Ряды белых воинов расступались клином, острием к врагу, по пути Ангела. Вот разомкнулась обратная дельта последней шеренги и Ангел вышел на середину поля под дружное за спиной:
– ОУМ! ОУМ! ОУМ!
В ответ еще громче зарокотали барабаны и под истерично-визгливый вой свирелей расступились ряды антихристов, и на середину поля вышел воин Вельзевула. Его аура напоминала вороненую сталь высокого качества. Лицо, голова и шея полностью под бесшовным шлемом, напоминающем голову робота-андроида. Туловище, руки и ноги так же под черной броней ауры, по которой с потрескиванием пробегали изгибающиеся, брызгающие искрами разряды избыточной энергии.
Ангел сконцетрировал до предела во всех деталях мыслеобразы семьи в период когда они были так счастливы и ни что не предвещало беды. Черный воин на мгновенье застыл. Ангел залпом мощно отдал энергию в землю, и аура его спала с него как золотистый шелковый плащ, в полной и оглушительной тишине – время остановилось между прошлым, настоящим и будущим. Так бывает… Ожерелье во время легло на черную броню шеи, до ослепительной вспышки…Вектор времени качнувшись, устремился в будущее.
Владивосток. Апрель 2002г.
Японское море.
Ангел
© Copyright: Апполо Стикс, 2005
Свидетельство о публикации №205031500041
Свидетельство о публикации №205031500041
Рецензии