Это - Сеть часть V - история любви

Это – Сеть!!! (часть V)
история любви

Сутки

Он проснулся в полвторого ночи, немного полежал в темноте еще не зная, который час. Приоткрыл один глаз, приподнял голову и посмотрел на часы. Подумал, что можно было бы еще поспать, ведь до выхода на работу еще четыре часа, а лег вчера около семи вечера – опять к обеденному перерыву будет клевать носом. Вот только привычки валяться в постели просто так, когда уже проснулся, у него не было. Так было заведено чуть ли не с юношества: раз уж открыл глаза, то больше уснуть не получится, а лежать и нежиться без дела не любил.
В темноте на ощупь пошарил рукой и нашел трусы. Откинул в сторону одеяло, и, еще лежа, стал их натягивать. Спать в трусах терпеть не мог, потому что они все-таки стесняли тело, которое хотя бы во сне должно отдыхать. Одевшись, встал и обошел кровать, споткнувшись об нее – пришлось опереться руками, чтобы не упасть. Включать в коридоре свет не хотелось, он так и прошел в темноте на кухню. Взял с подоконника пачку легких сигарет, специально приготовленных для того, чтобы натощак не курить крепкие, включил электрическую плиту, чтобы она заранее разогрелась, заперся в туалете, усевшись на унитаз.
Докуривал уже на кухне, поставив турку с утренним кофе. Встал перед приоткрытой форточкой, выкинул бычок и закурил новую. Середина ноября после лета, которого практически и не было – постоянные дожди, прохладно. Лишь две недели была по-настоящему теплая погода, а остальное время лето даже не напоминало себя. А вот осень как раз выдалась на удивление теплой, и до середины ноября было до плюс десяти. Сейчас же на улице лежал снег. Видимо, выпал в то время, когда он спал. С тринадцатого этажа не было видно, насколько его много, но асфальт и крыши были покрыты полностью.
Картину созерцания наступающей зимы прервало шипение убежавшего кофе. Он бросился к конфорке, схватил турку и убрал, выключил плиту, но она уже была залита. Приготовил себе два дежурных утренних бутерброда и глазированный сырок, положил на тарелку и, захватив маленькую кофейную чашку, отнес все в комнату. Включил компьютер, налил кофе и откусил хлеб, пока происходила загрузка. Вошел в систему, открыл своего пользователя и подключился к Интернету.
Еще раз взглянул на часы (около двух), и занялся стандартной процедурой. Сначала запустил программу «The Bat!», чтобы проверить свой почтовый ящик. Там было несколько писем: от сестры с вопросом, куда он подевался и почему молчит, от любимой женщины и какое-то очередное с рекламой (он стер его, даже не смотря). Письмо от любимой было коротким и исчерпывающим:
«Петр. Дело не в тебе, дело во мне. Это я хочу уйти. У меня такая потребность неудержимая, не разумная или наоборот слишком разумная, продиктованная моим внутренним чем-то.
 Мы можем быть партнерами.
 В моем сердце нет любви. Ее нет ни к кому. Я, наверно, всю ее истратила. Запас был невелик. Это мой минус. Мой – а не твой. Не кори себя, не мучайся. Я оказалась тебя не достойна».
Он еще раз внимательно перечитал, пытаясь вникнуть в каждое слово, каждую фразу, понять смысл, который мог быть завуалирован между строчек, но, сколько не пытался, в глаза лезла только одна фраза: «…в моем сердце нет любви…» Все последнее время он не получал от нее ничего другого – только разговоры о том, что все кончено. Понять этого не мог и не хотел, в сердце оставалась надежда на то, что это какое-то временное состояние, которое пусть не сразу, но пройдет. Отвечать на письмо не стал, потому что не знал, что ответить. Писать о любви – бессмысленно (она в данном состоянии не способна была воспринять эти слова, да и не захотела бы), а больше ни о чем не хотелось.
Открыл программу «Yahoo Messenger», в которой они общались, чтобы она видела, что он в Сети, но ничего писать не стал, решив подождать и посмотреть, станет ли сама здороваться? (В эту ночь она вообще не промолвила ни слова и не обратилась к нему ни разу). Такое впечатление создалось, что вообще никого не существует вокруг, что во всей Сети он один – никого кроме нее не нужно было, а любимой как раз и не было.
Он подумал, чем бы заняться, и решил подправить то произведение, что написал до этого. Поскольку правка была небольшая, сделал это достаточно быстро. Теперь пришла очередь поработать: открыл документы, с которыми возился, создавая сайт в Интернете для любимой, нужный ей по работе. Время за делами летело быстро и, увлекшись, не заметил, как стукнуло пять утра. До выхода оставалось двадцать минут, а еще надо было что-нибудь перекусить, хотя есть не хотелось совершенно. Он вообще потерял аппетит напрочь, когда началась эта катавасия в отношениях с той, кого он считал своей нашедшейся второй половинкой.
Перед выключением компьютера сделал небольшую паузу, смотря на открытое окно Яхо. Его все же не покидала надежда, что перед самым уходом он сможет перекинуться хотя бы парой слов с ней, но тщетно – окно сообщений было девственно чистым и пустым. Быстро одеваясь, как всегда забыл про сигареты, и потопал на кухню прямо в ботинках, потому что снимать их времени уже не было. Сунув запечатанную пачку в карман, вышел из квартиры, спустился на лифте и открыл входную дверь подъезда – снег тонким слоем лежал повсюду. Ни одного следа на нем не было, и только подходя к входу в метро, редкие цепочки следов говорили о том, что кто-то живой есть в городе и прошел раньше его. Станция была битком набита народом, как бывает всегда по утрам, когда приходишь к первому поезду. Он не стал толкаться у перрона, в результате сесть в состав, пришедший на станцию пустым, не смог – когда зашел в вагон, все места были заняты. На многих гордо восседали старушки с большими сумками, и он в который раз удивился: «И вот что они прутся в такую рань куда-то? Вот им не спится-то! Люди едут на работу с утра пораньше, все полусонные еще, а даже возможности нет присесть и вздремнуть – эти бабки с сумками заняли все сидячие места».
В полусонном состоянии народ доезжал до станций больших пересадок и вываливался из вагонов, наполняя перрон молчаливой толпой. Кто-то так спешил, что перелезал через поставленные ограждения, чуть не бегом направлялся к эскалатору и поднимался по нему пешком, расталкивая стоящих людей. «Куда можно настолько спешить в шесть утра – ума не приложу!» – каждое утро удивлялся он. Зато на другой ветке через несколько станций ему посчастливилось сесть на освободившееся место. Тогда он достал из пакета листки с распечаткой своей написанной прозы, ручку и, читая, стал вносить правку в те места, которые ему не очень нравились.
Чуть не проехал свою станцию, увлекшись редактированием. Выскочил из вагона в последний момент, когда двери начали закрываться, и пошел к выходу, на ходу складывая листы в пакет и засовывая ручку в карман. Еще не выйдя на улицу, прикурил и поднялся по ступеням. В этой части города снега не было вообще. Редкие лужицы покрыты льдом, но было сухо, и асфальт темнел при свете фонарей. Подошел к месту, где стоял автобус. Работал он на заводе, откуда перед началом смены к метро подавался транспорт, потому что добираться до работы общественным было неудобно, а пешком идти далековато. Автобус стоял наполовину заполненный рабочими с выключенным двигателем, значит можно было не спешить и спокойно докурить.
В полседьмого автобус завелся, он зашел в салон, уже практически полный, и встал у дверей. В проходную зашел одним из первых и направился к бытовому корпусу в раздевалку. Поднялся на третий этаж, закинул пакет на шкафчик, открыл замки на обеих дверцах и положил на пол фанерку. Переоделся, проверил, все ли с собой взял из необходимого, и пошел в цех. Ночная смена давно закончила работу и ее не было. В просторном помещении было на удивление тихо, только из курилки раздавались голоса и стук доминошных фишек. Те, кто приезжают на машине, стараются сделать это пораньше, потому что потом могут возникнуть проблемы с парковкой. Именно поэтому за столом сидело несколько человек, громко стучали костяшками по столу, курили, отпускали разные шуточки по поводу игры и вообще, обменивались новостями обо всем и матерились чуть ли не через слово. Он пошел туда, поздоровался со всеми за руку и встал рядом, наблюдая за игрой и ожидая своей очереди. В этот день ему везло в игре: попался хороший партнер, да и фишка шла – до начала работы он безвылазно сидел за столом, только менялись соперники напротив.
В полвосьмого все разбежались по рабочим местам. Он подошел к своему станку и увидел, что там надо менять ткань. Поскольку Тимоха, у которого был нужный для этого инструмент, был в отпуске, он поискал по цеху мастера и не нашел. Слава, который в смене был бригадиром, сказал, что Олег на больничном и на это время заменяет его, значит все вопросы относятся к его компетенции. Пришлось подождать некоторое время, пока Слава поднялся в комнату начальства, взял там план на сегодня, роздал его рабочим, после чего принес отвертку и два шестигранных ключа: один для ткани, другой для замены направляющих на станке.
В кладовой Петр отрезал два куска жаропрочной ткани и пошел менять прогоревшую на станке. Она одевалась на тены, которые разогревались до трехсот градусов и расплавляли пластмассовый профиль, из которого изготавливались пластиковые окна. Поменяв ткань на обоих тенах, включил станок, настроил нужную программу для сварки и только тут обратил внимание на то, что никого нет на пиле, то есть заготовки для сварки оконных створок не было отпилено ни одной. Пока разбирались со Славой, кто должен заменить почему-то отсутствующего Пашу, пока Женя начал пилить высуты, которые надо было перед сваркой обработать на специальном станке, пока то да се – время около девяти. Одно радовало: в первую смену никто никуда особо не торопился, часть рабочих были полусонные, никакой гонки в выполнении плана нет, не то что во вторую или третью смены, когда все хотят закончить пораньше и уйти домой.
Воспользовавшись непредвиденной паузой, Петр сходил в автосервис, который находился рядом с проходной. Его друг Илья собирался поставить туда машину на ремонт, а ему надо было отдать долг. Придя туда, не обнаружил друга, оставил деньги знакомому автослесарю и вернулся в цех, где начал работать. В этот день все складывалось достаточно удачно: размер свариваемых оконных створок не прыгал, был в допустимых пределах и станок ни разу не ломался, так что он успел закончить варить около полдвенадцатого. Оставшиеся до обеда полчаса начал заниматься второй частью работы –  вдвоем с Димой собирал готовые блоки и засовывал их в контейнер. Вернулся Коля (он уходит обедать раньше, так как ходит в заводскую столовую, а это весьма далеко, к тому же, если пойти туда позже, то надо выстоять большую очередь и потратить на это почти все обеденное время, а ведь хочется еще и отдохнуть, посидеть, поболтать с ребятами!) и принес пирожков.
Приставили к одному из столов скамейки, водрузили на него банки с заваренным чаем, разложили еду, которую кто принес из дома, кто купил по дороге, кто, как Петр, пирожки из столовой. Достали колоду карт и стали играть в «козла». До конца обеда доиграть не успели и немного задержались, прервавшись только тогда, когда проходящий начальник цеха увидел, что они сидят и играют уже в рабочее время и наорал на них. Быстро убрали все со стола, электрический чайник и банки заперли в железный ящик, сдвинули в сторону скамейки и вернулись к работе.
Ближе к концу смены случился обычный простой. Так всегда бывает: то не готовы оконные рамы, то нет застекленных и готовых створок, которые надо навешивать на петли рам. В такие минуты ничегонеделания уходит очень много сигарет. Наконец-то часам к двум дня почти закончили план на смену. Оставалось собрать только несколько рам и убрать рабочие места. Все разом насели на Славу, чтобы он написал записку в бытовой корпус, потому что раньше времени переодеваться туда не пускают, только с разрешения мастера, а раз того нет, то бригадира. Пришлось ждать, пока не закончит последний рабочий, и только после этого записка, в которой были перечислены фамилии всех, кто шел в раздевалку, была написана. Всей толпой ломанулись туда. Многие спешили успеть помыться, чтобы застать заводской автобус до метро, кто-то добирался на машинах домой, забирая тех, кому было по пути.
Петр входил в последнюю группу, кто доезжал с кем-нибудь поближе к дому, где он сейчас жил, поскольку своя машина была давно сломана. Зная, что без него все равно не уедут, а дождутся по-любому, он особенно не спешил. Открыл шкафчик, разделся, взял с собой в душ мыло, шампунь, носки и трусы (чтобы постирать), а поскольку пришел в раздевалку раньше официального времени пересменки, то в душе оказалось лишь несколько человек – не надо было стоять в проходе и ждать, пока освободится место. Поставил мыло и шампунь на угловую полочку, постирал трусы и повесил их на кран, чтобы потом, после мытья, еще раз прополоскать.
А вот когда смывал от мыла постиранные носки, случился казус: один носок упал на пол. И все бы ничего, да вот в чем была проблема – слив воды в душевой был в двух угловых отсеках, а поскольку он мылся посередине, носок, упавший на пол, поплыл в сторону слива. Обойдя перегородку между отсеками, пришлось выискивать на полу судьбу этого носка, приподнимать положенную на пол деревянную решетку, всю противно-скользкую от воды и мыла. Не найдя там потери, он прошел в соседнюю кабинку, а там кто-то мылся. Со стороны Петр представлял из себя, наверное, любопытное зрелище: нагнувшись в три погибели, выискивал на полу между ног у моющегося что-то, видимо, очень важное для него. По душевой прокатился общий хохот, да и сам Петр улыбнулся, понимая, насколько нелепо выглядит в этой ситуации.
Носок нашелся в самом углу, лежащий на сливе, весь в грязной воде и мыльной пене. Вздохнув, что придется опять стирать, пошел на свое место. Помылся, перед уходом проверил еще раз, не забыл ли он что-нибудь из вещей, и пошлепал к шкафчику, оставляя резиновыми тапочками мокрые следы на кафельном полу. Долго и тщательно вытирался, достав из шкафчика фанерку и встав на нее. Оделся, проверил карманы и полки ящика (все ли нужное взял с собой – сигареты, зажигалку, сотовый, кошелек, ключи, пакет), запер дверцы и спустился вниз. При выходе подошел к автомату с газировкой, выпил стаканчик холодной воды, слегка поморщился (очень уж много газа было в этот раз) и пошел к проходной.
Сергей давно уже прогрел машину, развернул ее и ждал. Дима сидел рядом с водителем с видом, как будто это место было изначально зарезервировано именно для него. Иногда казалось, что другого места в машине для себя он не приемлет, что сидеть сзади ниже его достоинства, поэтому, когда Сергей открывал машину, Дима первым делом быстро заскакивал на переднее сиденье, усаживался, поерзав, там поудобнее и с видом победителя посматривал на остальных, кто рассаживался на заднем. По-хозяйски, будто машина его, а не Сергея, залезал в бардачок, доставал оттуда съемную панель магнитолы, вставлял ее на место, включал музыку и находил ту, которая нравилась ему. Петра всегда удивляла эта Димина бесцеремонность (он бы ни за что не позволил хозяйничать кому бы то ни было в своей машине, но, поскольку тут был на птичьих правах, молчала наблюдал за действием со стороны).
На третье транспортное кольцо выехали быстро, а вот на нем…
Снег шел вторые сутки подряд, Москва превратилась в сплошной снежный сугроб. Поскольку зима, как обычно в России, приходит неожиданно для транспортников, уборочные машины не могли справиться со снегопадом. Дорога была конкретно занесена снегом, и хотя было заметно, что не так давно ее убирали, снег успел нападать вновь, совершенно закрыв асфальт. Движение застопорилось, даже по третьему кольцу ехали не больше пятидесяти километров в час, а то и вообще не больше двадцати.
То, что для пешеходов было здорово, для машин оборачивалось настоящим бедствием. Снег шел крупный, большими хлопьями кружась и падая на землю, ветер был небольшой, и смотрелось это очень красиво. Было не холодно (чуть ниже нуля), из-за обильного снегопада видимость была низкая, дорога, запруженная медленно едущими машинами, постоянно работающие дворники на лобовом стекле…
Петр сидел сзади, пригрелся от дующей горячим воздухом печки, под негромкую музыку начиная потихоньку кемарить. Сначала еще пытался время от времени разлеплять закрывающиеся сами собой веки, непонятно почему стесняясь того, что его клонит в сон, когда остальные вполне бодры. Он еще подумал, что Сергей может завидовать ему, ведь приходилось сосредотачиваться на вождении, а тут на заднем сидении кто-то позволяет себе расслабиться. Хотя Петр знал по себе, что стоит только сесть за руль, как даже если очень клонит в сон, все равно пробуждаешься и чувствуешь себя вполне прилично – организм сам собирается с силами и прогоняет сонливое состояние.
Очнулся Петр уже когда они ехали по Волгоградскому проспекту, приближаясь к метро «Текстильщики». Сонным взором окинул вокруг себя – ничего не изменилось. Та же музыка, машина, дорога, вся в пробках, падающий снег. Дима оживленно заговорил с Сергеем, указывая рукой куда-то направо. На мосту, по которому они проезжали, почти посередине, на пешеходной дорожке был как бы «карман». В нем стояла парочка совсем немолодых людей, застыв в поцелуе. Они не обращали внимание ни на поток машин, проезжавших мимо, ни на редких пешеходов, ни на снег, чуть ли не засыпавший их. Волосы были все в снегу, но они не отрывались, обнявшись и крепко прижавшись друг к другу. Петр долго смотрел на них, и в глубине сознания возникала зависть. Он вспомнил, как вот так же вели себя и они с Леной, когда были вместе. Неважно, где это было – в Находке, Москве или в Питере – они не обращали внимания ни на кого, полностью поглощенные друг другом. Все вокруг переставало существовать, когда были вместе, никакого стеснения или неудобства не испытывали, обнимаясь и целуясь везде, где только приходило желание и нежность (поскольку это состояние, когда они вместе, было постоянным, со стороны они, видимо, и напоминали, как и эти двое, пару влюбленных идиотов, не могущих оторваться друг от друга даже на мгновенье).
Съехав с моста и повернув направо, Сергей остановил машину у метро, и Петр, пожав руки, вылез. Закурил и пошел к стоящим маршруткам. Нашел нужную, постоял рядом, докуривая, пока машина не заполнилась, и водитель не залез в нее и не завел двигатель. Нашел и уселся на свободное место, передал водителю деньги за проезд и попытался что-то увидеть в запотевшее окно – бесполезно.
Он ехал в полудреме, подпрыгивая на неровностях, и про себя проклинал водителя за то, что тот не может выбрать дорогу так, чтобы не наезжать на колодцы и ямы. Люди выходили и заходили, все было так обыденно привычно, что на этом не заостряешь внимание. На одной из остановок в маршрутку села парочка – мужчина и женщина – и она уселась рядом с Петром. Мельком взглянув на нее, он отметил, что снова это – крашенная блондинка. Сколько же их развелось!
Вдруг сердце сильно бухнуло и подскочило к горлу, образовав там непроглатываемый комок. Сразу же очнувшись от дремы, как в замедленной киносъемке, он повернул голову направо и посмотрел на женщину. Та чуть нагнулась вперед и негромко обсуждала что-то со своим спутником. Невольно мельком прислушавшись к разговору, Петру показалось, что это был ее сослуживец. Только дело-то совсем не в этом, а в том, что эта женщина…
Нет, она совсем не напоминала Мерлин Монро или какую-нибудь обалденно красивую кинозвезду. Вот только была очень похожа на Лену – не как близнец, а как родная сестра. Волосы, прическа, нос, губы – все это не впрямую, а отдаленно напоминало любимую женщину. Какие-то мельчайшие черты сходства, еле уловимые, заставили бешено забиться сердце. Откровенно пялиться на нее было неудобно, тем более, что сидела она рядом, а не напротив, но на протяжении всей дороги Петр часто посматривал в ее сторону. Видел женщину, а перед глазами стояла Лена. Ее лицо, знакомое и родное до малейшей черточки. Он весь ушел в себя, в воспоминания...
Сейчас Петр был один в этом огромном городе, среди миллионов копошащихся и спешащих куда-то людей. А ведь было, было же время, когда он не был одинок! Когда все окружающие могли позавидовать ему, потому что нельзя быть более счастливым, чем когда Лена была рядом. Он вспоминал ее глаза, такие близкие, серые, бездонные в своей глубине, губы, мягкость и нежность которых нельзя сравнить ни с чем, пальцы, ласкавшие так, что он забывал обо всем на свете, небольшие холмики грудей с любимыми упрямыми сосками, так отзывающимися на ласки, возбужденную хрипловатость голоса в такие моменты, когда невозможно контролировать себя и то, что говоришь, потому что совсем не до этого, да и не важны в такой миг сами слова – главное в смысле, в интонации, в отсутствии какой-либо логичности, ведь все подчинено чувствам, тело, кожа, запах, вкус – все сливается в единое восприятие человека, которого по-настоящему любишь. Это не рассказать, не передать словами, описать это не получится – нет таких слов, которые могут в точности передать ощущения. Только одно слово хоть как-то подходит, хоть что-то может выразить – это «любовь». Без расшифровки конкретики, всеобъемлющее понятие, в которое входит все, что человек подразумевает под этим. Пусть каждый вкладывает в это понятие свое, но есть много общего, что не надо разъяснять словами. Тот, кто любит, любил и любим это поймет.
…Петр несколько раз порывался спросить у женщины имя (он сам не понимал, почему пришло такое желание – может, он надеялся и одновременно боялся услышать, что ее зовут, как и любимую?), но так и не решился. Выходя на своей остановке, он в последний раз оглянулся, повернулся и зашагал домой. Странно, что в голову ему пришла совсем не та мысль, которая, вроде бы, должна: что в своем городе он может найти женщину (как, например, вот та – в маршрутке), которая привлечет к себе и может стать судьбой. Подумал он о том, что такой эпизод произошел только потому, что внешне женщина напомнила Лену, но только внешне. Неизвестно, какая она там внутренне – наверняка, совсем не похожа на любимую. Вся подноготность возможности возникновения подобных ситуаций состояла в том, что он, будучи достаточно, как ему казалось, разумным человеком, и не думал отрицать  существования в своем городе где-то неподалеку женщины, в чем-то похожей на Лену внешне – это вполне могло быть. Наверняка, есть женщины, которые красивее, умнее, глубже его Лены. Только вся соль ситуации заключалась в том, что лично для него другой не существовало. Совокупность внутренних и внешних качеств любимой была такая, что Лена стала лучше всех. Лучше любой из возможных потенциальных претенденток. Он любил ее больше кого бы то ни было на свете, а значит – никого рядом с ней не было и не могло быть по определению. Перефразируя известную истину, Лена – самая лучшая из всех, потому что лучше ее не может быть никого.
Когда Петр зашел в квартиру, единственная мысль была: побыстрее раздеться и баиньки. Дома была только младшая дочь Насти, сидела за компьютером и слушала громкую музыку. Он предупредил ее, что ему нужен Интернет на пять минут. В ответ послышались протесты о том, что можно хоть раз в неделю на какое-то время занять компьютер, и заодно и послушать музыку?! Он не стал кричать и спорить, ушел на кухню, выкурил сигарету и попил сок. Вернувшись в комнату, девушки не увидел. Быстро сменил пользователя на компьютере, посмотрел свою почту: там было три новых письма. Одно, рекламное, сразу стер. Другое было от Насти. Та ушла на работу и передавала, что звонил в очередной раз брат и очень просил перезвонить ему, звонила Аня и то же просила перезвонить. Было что-то еще о домашних делах, не очень важное. Третье письмо было от Ани.
«Петечка, как у тебя дела? Я очень о тебе беспокоюсь. Мне очень хочется с тобой поговорить! Позвони, мне, пожалуйста, вечером. Аня».
От Лены не было ничего. Он открыл Яхо, надеясь, что там она может что-то написать ему, но и там было глухо.
Вышел из комнаты, зашел в другую и позвал Настину дочь, сказав, что компьютер свободен. Сам же пошел на кухню и позвонил брату. Витя говорил с ним долго и достаточно жестко. Не давил на жалость, не упрекал в долгом молчании. Советовал подумать о том, что жизнь не кончилась, что впереди много лет, за которые может произойти всякое. Петр кивал, с чем-то соглашаясь и не желая спорить. Для него жизнь закончилась двумя неделями раньше, когда Лена ушла от него. Может быть, самое паршивое было в том, что она не порвала с ним окончательно. Остался сайт, который он должен был доделать для нее, и за который она перечислила деньги на его только что открытый счет в банке – волей-неволей приходилось общаться по рабочим вопросам. Да она и не хотела полностью расстаться с ним. Слишком уж вросли они друг в друга, чтобы можно было с легкостью порвать и уйти. Вот только она не видела никакого реального выхода из создавшейся, по ее мнению, ситуации, в которой невозможность быть вместе из-за материальных проблем и громадного расстояния между ними, стало непосильным душевным грузом, избавиться от которого надо единственным возможным путем. Она видела этот путь в том, чтобы наглухо перекрыть свои чувства, не дать возможности им вырваться из под жесткого контроля разума, который как заведенный твердил ей одно и то же слово: невозможно, невозможно, невозможно…
С Аней разговор был недолгим, но сумбурным. Сестра была вся  преисполнена чувствами, хотела решить с помощью брата какие-то свои проблемы, которые совершенно не волновали его в данный момент. Но когда услышала, что у него произошло, ее проблемы отошли на второй план сами собой. Она очень хотела узнать подробности, но Петр не был расположен к откровенности. Сказав главное, не стал углубляться и на все вопросы отвечал односложно, не желая вдаваться в детали. Аня поняла и не обиделась, хотя ее так и распирало любопытство и желание хоть в чем-то помочь брату, поддержать его морально, успокоить.
Стоило положить трубку, как позвонил сын. Миша поделился некоторыми новостями, которые сам посчитал важными, задал кучу вопросов по разным поводам и быстро попрощался, торопясь куда-то по своим делам. Петр снова закурил и собрался после этого пойти спать, как телефон зазвонил опять, словно не хотел отпускать его.
С мамой он не говорил те же две недели. Он не мог ни с кем видеться и говорить в это время, отключил сотовый и не подходил к городскому телефону, кто бы ни звонил. Он вообще почти не разговаривал ни с кем, даже дома больше походил на беззвучную тень, неслышно передвигающуюся по квартире. Услышав мамин голос, весь внутренне сжался и приготовился к отпору, потому что привык от нее выслушивать столько нелицеприятных вещей и критики в свой адрес, а сейчас был не готов воспринимать это и скорее бы попрощался, повесив трубку, чем разговаривал бы подобным образом. Вот только в этот раз мама повела себя совсем по-другому. Так, что он до невозможности удивился, что, оказывается, она может говорить с ним совсем не так, как обычно.
Мама ни словом не коснулась его самого, не было никаких обычных упреков в том, что он предал родителей, долго не звонит им, совсем позабыл. Видимо, Витя поговорил с ней до звонка и сказал, в каком сейчас состоянии ее старший сын. Она рассказывала семейные новости: о себе, о папе, Вите, Мише, Насте. Делилась чем-то своим, какими-то житейскими бытовыми мелочами, которые ей казались важными. Петр почти все время молчал и слушал, лишь изредка вставляя какие-то короткие фразы, чтобы дать понять, что слушает. Говорили достаточно долго, минут сорок. Мама не настаивала, но вскользь упомянула, что все-таки неплохо было бы появиться на дне рожденья у папы. Она понимает, что сейчас не до веселья, но папа очень трепетно и болезненно относится в этот раз к своему юбилею (семьдесят лет) и очень хочет видеть всех ближайших родственников. Сказала, что, конечно, Петино право выбирать: пойти или нет, но если он не придет, папе будет очень обидно, хотя он вполне понимает сына.
В самом конце разговора мама все же не удержалась и коснулась той темы, которая болью отозвалась в сердце Петра – Лена. Мама не видела ее вживую, только на фотографиях и с рассказов, в том числе и Витиных, который несколько раз видел Лену, когда та приезжала в Москву. Мама ни слова не сказала против, только еще раз подтвердила, что высокого мнения о женщине, которую любит сын. Даже исходя не только из Витиных и Петиных слов, но и судя по поведению и поступкам Лены. Он молчал и слушал, не желая ничего обсуждать. Каждое слово, каждое упоминание о любимой отзывалось болью в сердце. Все вокруг так или иначе напоминало о ней, поэтому боль не проходила, превратившись в постоянное состояние души.
После разговора заглянул в холодильник, осмотрел его полки, но есть так и не захотелось даже при виде тех вкусностей, которые так любил. В комнате вовсю играла музыка: Настина дочь развлекалась. Петр еще раз предупредил ее, что ложится спать, но та будто его и не слышала. Сел на постель, разделся и залез под одеяло. Почему-то было холодно, он закутался поплотнее, сжался в комок, чтобы побыстрее согреться, и закрыл глаза. Громкая музыка мешала, но говорить ничего не стал, надеясь, что девушка сама все поймет и выключит ее или сделает потише. Только этого не произошло. Петр попытался отрешиться от реальности, уйти в себя, в свои мысли, но не получалось. Открыв один глаз, посмотрел на часы: начало седьмого. Вечер. Надо обязательно заснуть, ведь рано утром на работу, а надо бы еще успеть залезть в интернет – вдруг в этот раз больше повезет и посчастливится хоть сколько-то поговорить с Леной.
Наконец-то музыка стихла. Он остался в комнате один. Приоткрыл глаза и посмотрел в окно: снег все шел, не переставая. Почему-то вспомнилась Находка. Зимние солнечные дни, пусть и морозные. А один день очень напоминал сегодняшний. Он тогда встал,  позавтракал и не знал, чем заняться. Лена должна была придти не раньше двенадцати, а тогда было немного за десять. Откинул шторы на кухне и выглянул в окно. Снегопад. Очень похожий на этот. Он тогда долго, наверное, целый час стоял и смотрел в окно. На проходящих прохожих, всех обсыпанных снегом, на проезжавшие редкие машины, тоже засыпанные, у которых только часть лобового стекла, очищенное дворниками, было свободно. Дорога с трудом угадывалась только по колеям, оставленным предыдущими машинами, да и эти следы быстро исчезали.
Многое роднило эти два дня на разных концах страны. Многое, кроме одного. Тогда он стоял, смотрел в окно и ждал любимую. Сейчас он лежал в постели чужой квартиры совсем один. Любимая была очень далеко. И не просто далеко территориально – стало казаться, что ее душа больше не принадлежит ему. Они договаривались, что в начале января он приедет к ней. Может, думал он, тогда возможно хоть что-то изменится, вернется… кто знает… По крайней мере, оставалась пусть мельчайшая, крохотная, робкая, но надежда, что не все еще кончено. А пока жива эта надежда, и он жив вместе с ней.

Петр уснул…


18-21.11.2004 Москва


* * *